Очерки общественных отношений и политического строя Могольской Индии времен Акбара (1556–1605)

нги оно 6 а

ОЧЕРКИ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ И ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРОЯ могольской ИНДИИ ВРЕМЕН АКБАРА

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

К. А. АНТОНОВА

ОЧЕРКИ

ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ И ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРОЯ могольской ИНДИИ ВРЕМЕН АКБАРА

(1556 — 1605 гг.)

ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР

Москва — 1 9 5Я

ОТВЕТСТВЕННЫЕ РЕДАКТОРЫ-

Н. М. ГОЛЬДБЕРГ и Г. Ф. ИЛЬИН

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

Изучать сложные проблемы позднего феодализма в Индии, как и любой другой круг вопросов, возможно, только опираясь на марксистско-ленинскую теорию, положения которой о феодальном способе производства служат путеводной нитью в данном исследовании. К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин и И. В. Сталин уделяли , много внимания специально вопросам истории Индии. Но имеют важное значение и те их высказывания, которые не относятся непосредственно к Индии, а касаются отдельных проблем феодального общества вообще.

Вопросам сельской общины в Индии, причинам распада «Могольской империи и завоевания Индии англичанами посвящен ряд статей К. Маркса, помещенных в т. IX «Сочинений» К. Маркса и Ф. Энгельса. Там же, а также в своей переписке, Маркс и Энгельс дали характеристику аграрных отношений в Индии, раскрыв роль государственной собственности па землю. Большое значение имеют указания К. Маркса на особенности феодализма в Индии, сделанные им в черновом конспекте книги М. Ковалевского «Общинное землевладение», которую Маркс прочел на русском языке и законспектировал сразу по ее выходе в свет. Характер индийского феодализма невозможно понять без учета цыеказываний К. Маркса о характере феодализма вообще, о смене различных форм земельной ренты при феодальном способе производства, о роли торгового и денежного капитала, о ремесле и о значении мануфактурного периода в развитии промышленного капитализма. Все основные проблемы, характерные для феодального строя, изложены К. Марксом в «Капитале» и небольшом наброске, впервые изданном в 1940 г; в Москве под названием «Формы, предшествующие капиталистическому производству». В «Хронологических выписках по истории Индии» Маркс несколько страниц уделил специально периоду правления Акбара.

В. И. Ленин, глубоко разрабатывая проблемы аграрных взаимоотношений при феодализме и первоначальные пути проникновения капитализма в сельское хозяйство в книге «Развитие капитализма в России», дал исчерпывающую характеристику дробности разрядов, на которые делилось дореформенное крестьянство, и пестроте аграрных взаимоотношений при феодализме. Эта характеристика полностью применима и к Могольской Индии.

Настоящая работа написана на основе положений И. В. Сталина о характере взаимоотношений базиса и надстройки. Этот вопрос имеет, конечно, огромное значение при изучении государственного строя акбаровской Индии, форм религиозной идеологии Индии того времени и вообще всего круга проблем, исследуемых в данной книге. В свете соотношения базиса и надстройки становится понятной классовая подоплека политики Акбара. Активная роль надстройки в укреплении своего базиса, в частности, объясняет характер религиозных реформ Акбара. Между тем именно вопрос о религиозной политике Акбара подвергался наибольшему искажению в произведениях буржуазных историков. Работы И. В. Сталина чрезвычайно много дали для понимания важнейших проблем средневековой Индии, в частности его труды «Национальный вопрос и ленинизм», «Марксизм и национальный вопрос» и работы по вопросам языкознания. Важнейшее значение для оценки .роли Могольской империи имели также указания И. В. Сталина о времени и характере возникновения крупных государственных объединений при феодализме. В данной работе были также учтены замечания И. В. Сталина о значении и об условиях появления наций и национальных движений на Востоке. Важнейшее значение для изучения проблем феодализма имеет указание И. В. Сталина об основе феодализма, сделанное в гениальном труде «Экономические проблемы социализма в СССР».

Период правления Акбара (1556—1605) хорошо освещен в источниках, хотя подлинных документов от того времени почти не сохранилось. До нас дошли придворные хроники: «Табакат-и Акбари» Низам-уд дина Ахмада и «Акбарнамэ» Абу-л Фазла. Третий том «Акбарнамэ», имеющий самостоятельное название «Аин-и Акбари», является исключительно ценным источником статистических, экономических и юридических сведений, подобного которому не было во всей истории древней и средневековой Индии. Хроника придворного имама Акбара Абд-ул Кадира Бадауни «Мунтахаб-ут таварих» ценна тем, что написана противником реформ Акбара и смогла увидеть свет лишь после смерти и Бадауни и его государя. Меньшее значение имеет Хроника «Гулшан-и Ибрахими» Абу-л Касима Фиришты, который был младшим современником Акбара, но жил в Дек-кане, за пределами акбаровского государства, и обо всем, происходившем в Могольской империи, писал, опираясь на сведения, почерпнутые у других хронистов. Наконец, от времен Акбара дошел до нас ряд суфийских произведений, из которых наибольшую ценность имеют агиографический труд Абд-ул Хакка Дехлеви «Ахбар-ул ахиар» и послания главы суфийского ордена Накшбендие Ахмада Сирхинди. И то и другое имеется лишь в рукописях: «Ахбар-ул ахиар» находится в Институте востоковедения АН Узб. ССР в Ташкенте, а из посланий Ахмада Сирхинди — часть хранится в Ташкенте, а часть — в Ленинграде.

Из более поздних произведений необходимо отметить «Маасир-и Рахими» Абд-ул Баки Нахавенди, состоящее из краткой хроники и биографий поэтов, ученых и военачальников времен Акбара и Джахангира и написанное в 1046/1637 г.; «Дабистан-и мазахиб», описание разнообразных сект и верований Индии, принадлежащее перу неизвестного автора и составленное в середине XVII в., и, наконец, биографический сборник Шах Наваз хана, написанный в первой половине XVIII в., приводящий биографии всех крупных эмиров Индии, начиная со времен Акбара и до смерти Аурангзеба.

Все эти источники написаны на языке фарси, употреблявшемся при дворе правителей как Делийского султаната (формально просуществовавшего с XIII по XVI в.), так и Могольской империи (с XVI по XVIII в.), но чуждого населению Индии. Все официальные документы — указы государей, переписка с иностранными дворами, донесения и отчеты провинциальных правителей и т. д. — составлялись на этом языке, хотя у себя в семье, например, отец Акбара, Хумаюн, нередко говорил на старо-узбекском (джагатайском) языке, а сам Акбар владел хиндустани, наиболее распространенным из языков северной Индии.

На основании сопоставления данных, .сообщенных этими разнообразными источниками, можно получить довольно полное представление о социально-политическом строе Индии во второй половине XVI в., этом весьма важном периоде индийской истории. Конечно, не на все возникающие вопросы дают ответ указанные источники, в значительной мере односторонние, поскольку все они написаны представителями правящей верхушки класса феодалов. К числу таких сложных вопросов относится, например, вопрос о характере сельской общины» Эту проблему приходится решать главным образом на основе более поздних данных, поскольку авторы хроник и суфийских трудов вообще не проявляли интереса к деревне (за исключением вопроса о способах сбора налогов) и в своих писаниях не уделяли внимания общине. Тот факт, что почти всё авторы использованных в данной работе трудов были: мусульманами, тоже имел значение. В средневековой Индии, где ислам был религией господствующей, но меньшей части-населения, классовые противоречия часто проявлялись в форме религиозных распрей. Для характеристики последователей индуизма и джайнизма в книге привлечены, кроме вышеприведенных источников, произведения на ряде индийских языков, использованные в европейских переводах.

Наиболее подробной из хроник времен Акбара является «Акбарнамэ» Абу-л Фазла. Это огромный труд, представляющий собою краткое описание событий периода правления Бабура и Хумаюна и детских лет Акбара и затем подробное изложение, год за годом, событий всех лет правления Акбара до 1593 г. Будучи в течение многих лет везирем и лучшим другом Акбара, Абу-л Фаз л был прекрасно осведомлен о его политике, имея в своем распоряжении официальные документы, часть которых он и привел без всяких сокращений в своей хронике. Таким образом, из «Акбарнамэ» историк может почерпнуть много ценных сведений, отсутствующих в других источниках.

Следует иметь в виду, что изложение событий у Абу-л Фазла крайне тенденциозно: основной целью его труда является возвеличение Акбара. Здесь могло иметь место отчасти восхищение своим царственным другом, отчасти—традиционное на феодальном Востоке безмерное восхваление своего правителя. Желание восславить Акбара и укрепить его авторитет могло возникнуть в связи с акбаровской политикой реформ, в известной мере подсказанных ему тем же Абу-л Фаз лом. Поэтому Абу-л Фазл описывает Акбара как пророка, предназначенного с самого своего рождения для свершения великой миссии и способного творить чудеса. Временно, в детстве и юности, великий Акбар скрывал «под завесой» от людских взглядов свою чудодейственную силу, которая все же прорывалась, поражая окружающих: так, Акбар якобы еще грудным младенцем заговорил со своей кормилицей, утешая ее в тяжелую для нее минуту; трех лет он поднял и перебросил через плечо пятилетнего мальчика; ему нечему было, по уверению Абу-л Фазла, учиться у учителей, так как он от рождения обладал совершенной мудростью и познанием. В зрелом возрасте он исцелял людей одним своим словом, предсказал рождение сына у отчаявшейся матери многих дочерей, укрощал животных прикосновением и совершал много других дивных дел. Конечно, рассудительный Абу-л Фазл не верил во все эти сообщенные им чудеса. Хотя легковерие было свойственно его веку, сам Абу-л Фазл объявлял неправдоподобными даже, многие «чудеса», освященные религиозными традициями инду-. изма, парсизма, христианства и ислама \ Как же мог он поверить в «чудеса» Акбара? А между тем он счел необходимым их описывать.

Чтение «Акбарнамэ» сильно затрудняется неясностями, обилием восхвалений и высокопарной риторикой Абу-л Фазла. В средневековой Индии Абу-л Фазл считался непревзойденным мастером стиля, однако современному историку порой трудно разобраться в смысле его фраз. Так Абу^лФазл, например, сообщает, что в 1560 г. «правление финансовыми и политическими делами и распространение важных дел государства были освещены милостью его величества шахиншаха. . . Базар управления оживился» ^{1 2}. Из вышеприведенной фразы можно «сделать вывод, что в 1560 г. Акбаром были произведены какие-то административные реформы, но неясно, в чем они заключались. При чтении «Акбарнамэ» надо еще принять во внимание общий апологетический по отношению к Акбару характер этого произведения: иногда Абу-л Фазл нарочно изъяснялся •туманно, желая скрыть какие-либо нелестные для своего правителя факты. Это выявляется при сопоставлении ряда мест iero произведения с другими хрониками.

Ценным источником является второй труд Абу-л Фазла — «Аин-и Акбари» («Установления Акбара»). В этом произведении собраны сведения об указах Акбара, касающихся самых различных вопросов. В начале книги дано подробное описание распорядка придворной жизни, затем приведены цены в Агре на продовольствие и строительные материалы и сведения об оплате труда строительных рабочих, погонщиков и конюхов. Вторая часть книги посвящена в основном устройству армии и табели о чинах. Важными разделами второй 'части, кроме того, являются установления о суюргале и о применявшихся во времена Акбара последовательных способах определения земельного налога («Установление о * десяти годах»). В конце этой части даны списки эмиров, ученых, поэтов (с приведением отрывков из их произведений) и музыкантов. В третьей части очень ценны памятки различным должностным лицам, в том числе фоудждару (военному начальнику области), котвалу (градоначальнику), сборщику налогов и казначею. Затем даются сведения об установлении Акбаром новой системы мер и весов, приводятся таблицы цен на сельскохозяйственные продукты в основных областях государства •на протяжении ряда лет и, наконец, прилагается «описание 12 областей» акбаровского государства. В этом описании Абу-л Фазл дал краткие исторические сведения о каждой области, в отдельности, сообщил о ремесленном производстве и о разных достопримечательностях отдельных городов и местечек и привел взятые им из центрального финансового ведомства сводные* таблицы статистических данных о площадях, характере посевов, возделываемых культурах и вооруженных силах замин-даров и джагирдаров. В последней части своего обширного труда Абу-л Фазл изложил географические и космографические-сведения современной ему науки, а также верования, философию и обычаи различных сект официального индуизма. В конце труда приводятся изречения Акбара, высказанные-им по различным поводам, а также автобиография автора-По разнообразию освещенных в «Аин-и Акбари» вопросов этот труд можно сравнивать только с «Индией» Ал-Бируни, хотя, произведение последнего более оригинально и глубоко.

Вместе с тем в «Аин-и Акбари» имеются крупные недостатки, затрудняющие его использование современными историками. Как и «Акбарнамэ», «Аин-и Акбари» имеет целью прославление Акбара, поэтому сообщаемые там сведения требуют весьма критического отношения. Часто Абу-л Фазл под видом реально существующих институтов описывал их идеал. Трудно, например, определить по «Аин-и Акбари», каковы были функции наместника провинции. Можно лишь прочесть, что он должен быть мудрым и справедливым, должен заботиться о благе-своих подчиненных, опекать купцов, не угнетать джагирдаров и так далее в том же духе. Вся система управления государством была в действительности лишена той стройности и порядка, которые она якобы имела, если судить по «Аин-и Акбари». Абу-л Фазл, естественно, уделял непропорционально много внимания жизни двора, а вслед за тем — армии. О жизни индийского народа в «Аин-и Акбари» можно найти лишь косвенные данные. Крестьянином Абу-л Фазл интересовался исключительно с фискальной точки зрения, поэтому в «Аин-и Акбари»-отсутствуют сведения о жизни деревни. Сельская община_г игравшая огромную роль в жизни индийского крестьянства,, в «Аин-и Акбари» даже не упомянута.

Иногда за массой подробностей автор упускает основное.. Например, детально говоря о структуре акбаровской армии,. Абу-л Фазл не сообщает достоверных сведений об общей численности войска.

Наконец, к многочисленным опискам в статистических таблицах, видимо, сделанных переписчиками, прибавляется! еще небрежность самого автора труда: например, в таблицах, где подсчитаны общая площадь земли, налог с земель и количество войска, которое полагалось содержать на эти доходы,, общие данные по областям (суба) не совпадают с итоговыми данными по отдельным округам, входящим в эти области-Наши итоговые подсчеты и- цифры, приводимые у самого Абу-л Фазла, так сильно расходятся между собой, что становится ясной и причина, породившая такое несоответствие: Абу-л Фазл, видимо, взял свои сведения из двух различных списков финансового ведомства, составленных за разные годы. Наконец, следует еще отметить средневековую ограниченность автора, не всегда бывшего в состоянии отличить достоверные-и реальные сведения от легендарных вымыслов.

Стиль «Аин-и Акбари» чрезвычайно труден. Краткие, как бы нарочито сжатые фразы могут быть истолкованы по-разному. Но при тщательном изучении «Аин-и Акбари» из него можно извлечь ценнейшие сведения.

Другой придворной хроникой, имеющей важное значение, является «Табакат-и Акбари» («Акбаровы разряды») Низам-уд. дина Ахмада. Отец Низам-уд дина занимал при Бабуре должность заведующего дворцовыми мастерскими («диван-и-буютат»), потом был везирем при брате Хумаюна, Мирза Аскари, в Гуд-жерате. Сам ходжа Низам-уд дин стал при Акбаре сначала бахши Гуджерата в 1589 г., а затем в 1592 г. — «мир бахши» империи, т. е. главным интендантом всей акбаровской армии. Он был дружен с Бадауни и, судя по высказываниям последнего, тоже неодобрительно относился к реформам Акбара, но внешне, повидимому, ничем не проявлял своего отрицательного отношения к ним. Низам-уд дин умер в Лахоре в 1594 г. Перед, самой смертью он вошел в особую милость к Акбару и начал играть весьма активную политическую роль. Его хроника, представляет собой сухой перечень событий, но она довольно точно излагает их в части, касающейся правления Акбара.. Как отметил еще Бадауни, Низам-уд дин Ахмад совершил ошибку при пересчете лунного года хиджры на солнечный год Илахи, введенный Акбаром, и потому датировка событий в его труде неверна. Для остальных хронистов Акбара, кроме-Абу-л Фазла, «Табакат-и Акбари» послужила своего рода схемой, которую они излагали почти дословно, дополняя подробностями по интересующим их вопросам. Однако иногда, у Низам-уд дина встречаются детали, опущенные по каким-либо причинам другими. Из сопоставления сведений различных хроник можно сделать довольно интересные выводы. Так например, в «Акбарнамэ» сообщается об отмене налога на индусов (джизие) в 1564 г., а в «Табакат-и Акбари» об этом рассказывается среди событий 1579—80 г. Бадауни же описывает, как столпы мусульманской ортодоксии подготовляли в 1575 или 1576 г. восстановление этого налога. Из сопоставления сообщений этих трех историков можно сделать вывод о том, что налог джизие был, повидимому, отменен в 1564 г.,, восстановлен в 1575 или 1576 г. и опять отменен в 1579—80 г..

Этот факт восстановления джизие, никем до сих пор не отмеченный, показывает силу ортодоксальной партии при дворе в 1575—1576 гг. и вскрывает изменения политики Акбара по отношению к индусам.

Особый характер носит хроника Бадауни «Мунтахаб-ут таварих» («Избранные истории»). Как уже упоминалось, шейх .Бадауни был ярым противником реформ Акбара и писал не для того, чтобы поднести свой труд своему государю, как это делали другие хронисты; а для потомства. Поэтому он разрешал себе критиковать ряд мероприятий Акбара. В построении своей хроники, где описаны события годов акбарова правления, Бадауни следовал, как он сам об этом сообщает, схеме хроники своего друга Низам-уд дина Ахмада. Однако сухой скелет этой хроники он оживил ярким описанием виденного и пережитого, ясно высказывая свои симпатии и антипатии. Основг ные сведения о религиозной реформе Акбара можно получить только у него. Книга Бадауни была закончена в 1595—96 г., а сам автор, повидимому, вскоре умор.

Наибольшее внимание Бадауни уделил в своей хронике религиозной политике Акбара. Однако вместе с тем он внес в этот вопрос много путаницы. Остальные события он описывал относительно хладнокровно, соблюдая хронологическую последовательность, но как только речь заходила о ненавистных религиозных новшествах, которые близко касались Бадауни как правоверного шейха, он спешил излить свое негодование, то и дело прерывая хронологическое изложение событий восклицаниями в духе: «а потом все стало наоборот. . .» или «таким образом прошли годы и. . .», или «а теперь дошло до того, что. . .». Религиозные реформы Акбара Бадауни описывал, таким образом, не в хронологическом порядке, а скорее в тематическом. При этом, однако, он продолжал по привычке употреблять выражение «и в этом году», что обманывает читателя, не приглядевшегося к его манере, заставляя предполагать, что автор попрежнему придерживается хронологической последовательности описаний. Сам Бадауни признавал, что «при описании некоторых годов я спешил или опаздывал» ^х, так как «подробное описание этих мелочей и особенностей, и расположение событий в хронологическом порядке во время написания фактически невозможно»^{3 4}. И действительно, то и дело встречаются хронологические несуразицы: например, Бадауни описывал под 1578 г. споры, которые в Фатхпур-Сикри' вели «ученые монахи из европейских стран, которых называют «падре»» ⁵, между тем как из дневника Монсеррате, одного йз^; членов первой миссии иезуитов, приехавших к Акбару, известно, что иезуиты впервые прибыли в Фатхпур-Сикри лишь 18 февраля 1580 г. Точно так же Бадауни сначала сообщил о ссылке Махдум-ул Мулька и Абд-ун Наби в Мекку в конце :986/1578—79 г. (об этом упомянуто вслед за описанием событий месяца шавваля — десятого месяца 986 г.) \ а через несколько страниц привел документ, подписанный ими обоими и датированный месяцем раджабом — седьмым месяцем 987/1579—80 г.^{6 7} При тогдашних условиях было физически невозможно за девять лунных месяцев добраться из Фатхпур-Сикри до Мекки и обратно. Кроме того, тот же Бадауни сообщил, что Махдум-ул Мульк по возвращении из Мекки жил и вскоре умер в Ахмедабаде, предпочитая держаться подальше от двора, а Абд-ун Наби по его возвращении был брошен Акбаром в темницу ⁸. Таким образом, и речи не могло быть о подписании ими каких-либо важных документов. Поскольку датировка документа не вызывает сомнений и подтверждается также и сведениями «Акбарнамэ», совершенно ясно, что Бадауни, продолжая якобы придерживаться хронологической последовательности, в действительности сообщил о ссылке Мах-дума и Абд-ун Наби раньше, чем следовало при последовательном описании событий. Можно было бы указать много таких, примеров. Отмечу еще один: на странице 205-й второго тома Бадауни рассказывает о пересмотре суюргалов, происшедшем «в этом году». Предыдущая дата была 983/1575—76 г. Принтом пересмотре многие шейхи лишились своих суюргалов. В то же время земли типа суюргал впервые стали давать .индусам. Между тем это совершенно не вяжется с описанной тем же Бадауни обстановкой при дворе в указанном 1575—76 г. Тогда глава мусульманских «ортодоксов» шейх Абд-ун Наби имел почти неограниченную власть в религиозной области и по своей воле ни в коем случае не стал бы милостиво относиться к индусам. Шейхи тоже пользовались величайшим почетом при дворе и чувствовали себя так уверенно, как никогда раньше. Акбару не было бы никакого смысла притеснять их> именно тогда, когда он обращался к ним за советами по важным государственным делам. На странице 274-й Бадауни опять’ говорит о таком же пересмотре суюргалов, но уже в 987/1579—> '80 г. На этот раз он сообщает, что проверка суюргалов про-) годилась вопреки желанию Абд-ун Наби. В 1579 г. Акбар/ принял ряд мер против «ортодоксальных» мусульман и шейхов," с ними связанных, и абсолютно не считался с мнением Абд-ув> Наби. Между тем в «Аин-и Акбари», в главе о суюргалах/ говорится лишь мб одном пересмотре суюргалов в масштабе всего акбаровского государства, произошедшем при садре Абд-ун Наби, хотя дата этого события не указана. Весьма вероятно, что происходил действительно один всеобщий пересмотр суюргалов при этом садре, а именно в 1579 г., и Бадауни просто два раза вспоминает в разных местах одно и то же событие, так сильно его потрясшее. В 1579 г. Акбар стал совещаться с индусами, приглашать их на дискуссии в «молитвенном доме», поэтому раздача суюргалов индусам тогда была бы вполне понятной мерой.

В третьем томе Бадауни излагает биографии современных ему шейхов, ученых и поэтов. Этим томом до сих пор в исторической литературе как-то мало пользовались. Между тем этот том изобилует различными бытовыми подробностями, и в нем сообщается много деталей, иллюстрирующих картину жизни Индии того периода.

Язык хроники Бадауни довольно простой и ясный, но при этом автор употреблял ряд оборотов, понятных только в Индии того времени. Некоторые слова Бадауни применял в несколько ином значении, чем было принято другими, не индийскими писателями, употреблявшими фарси, так, например, слово-у Бадауни означает зависть, а не восхищение, слово означает «с целью» и т. д. Часто фразы неправильно построены и грамматически. Эти особенности, однако, свойственны всем индийским хронистам XVI в.

Хроника Фирйшты, обычно называемая «Тарих-и Фиришта», как уже сказано выше, не представляет свидетельство очевидца в части, касающейся империи Акбара. Однако Фиришта является добросовестным и тщательным компилятором, по времени близко стоящим к описываемым событиям. Поэтому, пересказывая факты, Фиришта иногда разъясняет отдельные темные места других хроник. Возможно, что в распоряжении Фиришты были и какие-то иные сочинения, кроме «Акбарнамэ» и «Табакат-и Акбари», потому что источник некоторых сообщаемых им подробностей неясен.

Фиришта родился в Астерабаде между 958/1550 и 978/1570 гг. Отец его прибыл вместе с ним в Ахмеднагар, когда Фиришта был еще ребенком. Выделившись своей ученостью, Фиришта стал наставником сына ахмеднагарского правителя, но по смерти этого правителя бежал от наступивших смут в Вид-жапур, где сделался придворным историком Ибрахим Адил шаха. Для него-то Фиришта и написал свою историю Индии в 1023/1614 г. Язык этой хроники довольно четкий, но и Фиришта слишком увлекался бессодержательной риторикой, свойственной другим, современным ему восточным писателям. Не живя при дворе Акбара, Фиришта не считал себя обязан-ним курить ему фимиам и мог соблюдать известную меру при оценке его действий.

Весьма ценным источником сведений о времени Акбара является жизнеописание индийских шейхов «Ахбар-ул-ахиар-фи-исрар-ул-абрар» («Известия благочестивых людей о тайнах праведников»). Автор этого агиографического произведения Абд-ул Хакк бин Сейф-уд дин Дехлеви ут-Турк ул-Бухари являлся одним из наиболее известных индийских шейхов акбаровского времени. Он написал много богословских трактатов, историю Мекки, а также указанный выше труд. Хотя это последнее произведение пользовалось большой популярностью в мусульманских кругах не только Индйи, но и в Средней Азии и неоднократно переписывалось, а в настоящее время является ценным историческим источником, оно, как это ни странно, в отличие от других трудов Абд-ул Хакка, ни разу не было ни напечатано, ни литографировано. В Ташкенте в Институте востоковедения Узбекской ССР хранятся четыре рукописи этого произведения, причем наиболее ценная из них — № 2104/П, без даты, повидимому первой половины XVII в., написанная черной и красной тушью четким индийским наста-ликом. Рукопись снабжена унваном, изящно сделанным золотом и красками, все поля обведены черными и золотыми линиями. На полях-текста и на отдельных вкладных листочках, переплетенных в рукопись, имеются примечания, подписанные «Хусейни» и сделанные той же рукой, что и весь текст. В этих примечаниях «Хусейни» пересказывает на фарси арабские цитаты текста, дает разъяснения по отдельным схоластическим вопросам и излагает подробнее учения некоторых из упомянутых в данной рукописи шейхов. Наличие рукописей «Ахбар-ул-ахиар» в библиотеках Лондона^х, Берлина^{9 10} и Оксфорда ¹¹ указывает на популярность и распространенность этого произведения в средние века.

Абд-ул Хакк сообщил в «Заключении» к книге свою биографию. Она типична для индийского шейха XVI в. Его прадед приехал в Индию из Средней Азии в конце XIII в. и поселился сначала в Дели, потом в Гуджерате. Отец его, Сайф-уд дин, живший с 940/1534 до 990/1582 г., был известным шейхом ордена Кадирие, учеником шейха Имана, проповедовавшего о возможности достичь познания бога «одним шагом» в состоянии экстаза. Сам Абд-ул Хакк, по его собственным словам, с детства заинтересовался религиозными вопросами, рано» научился читать, к 17 годам считался богословски начитанным,, а к 18 годам стал «хафизом», т. е. выучил наизусть весь Коран. Его духовным наставником стал, как и следовало ожидать_г его собственный отец. От него он получил «хирку» (рубище), и разрешение на преподавание богословия (OjLU). Абд-ул Хакк рассказывает в послесловии к своей книге, что’в 986/1578—9 г, отец отправил его из Агры в Мултан к одному знаменитому шейху. Если вспомнить, что как раз в эти годы стал намечаться отход Акбара от ислама и что Мултан оставался крепостью мусульманства, где зрела оппозиция к акбаровым нововведениям, то становится ясным, что отец отослал сына подальше от того круга людей, где замечалась «порча нравов», В 995/1586—87 г. Абд-ул Хакк уехал в Хиджаз. Бадауни говорит, что отъезд Абд-ул Хакка из Индии объяснялся его отрицательным отношением к реформам Акбара. Сам Абд-ул Хакк дает понять то же самое, но в неясных выражениях.. В Мекке он был в числе учеников шейха Али Муттаки — известнейшего индийского шейха того времени, принадлежавшего к орденам Кадирие, Чиштие и Шадхилие. О религиозных реформах Акбара Абд-ул Хакк нигде не упоминает ни единым словом. Однако его произведение ценно тем, что создает картину той мусульманской среды, которая окружала Акбара_г тех людей, среди которых вращался этот государь и с которыми боролся. В одном из списков этой рукописи, хранящемся в Ташкенте, приводится полный текст не известного нам по другим источникам фирмана Акбара о разделе суюргала между сыновьями-наследниками. Этот фирман очень много дает для понимания характера формы землевладения, называвшейся су торга л.

Еще большей популярностью, чем«Ахбар-ул ахиар», в тех же-мусульманских кругах Афганистана, Индии и Средней Азии пользовались послания Ахмада Сирхинди. Это был самый известный из шейхов-накшбендиев Индии, которого прозвали «обновителем второго тысячелетия», т. е. пророком своего-столетия (по мусульманскому летосчислению второе тысячелетие началось в 1591—92 г. н. э.). Он родился в 971/1563 г. при Акбаре, а умер в 1033/1623—4 г. при Джахавгире. Орден накшбендиев под руководством Ахмада Сирхинди резко выступал против всех реформ Акбара, а в Афганистане поддерживал брата Акбара — Мухаммеда Хакима, наместника Кабула, в качестве претендента на индийский престол. К сожалению, хранящиеся в Ленинграде рукописи (С1419, С1154_г В3024, С1610 и др.) являются поздними списками, написаны небрежно, среднеазиатским почерком, с частыми описками, К довершению зол они пострадали при блокаде: многие страницы слиплись, или же буквы расплылись до такой степени,, что их почти нельзя прочесть. Послания и письма Ахмада. Сирхинди посвящены, казалось бы иск иочительно обсуждению схоластических вопросов мусульманского богословия. Однако по существу дело шло не об абстрактных спорах суфиев,, а о вполне реальной политике ордена. В посланиях Ахмада Сирхинди в завуалированной, но все же вполне понятной для его современников, и резкой форме содержались призывы к борьбе-против реформ Акбара. Так, например, одно послание, написанное примерно в 1591—92 г., целиком посвящено необходимости «избегать нежелательных новшеств и. . . следовать высокой сунне». При этом в послании даются советы разным слоям населения: «Военачальникам следует оказать помощь суннизму и нанести поражение ереси. . . Улемам. . . не открывать уст для произнесения еретических слов и не издавать фетвы в подтверждение какого-либо новшества» и т. д. Такое послание являлось, конечно, не отвлеченным богословским рассуждением,, а активной программой борьбы с акбаровской политикой реформ. По адресатам посланий Ахмада Сирхинди можно судить о том, что влияние ордена накшбендиев было особенно сильно на севере Индии: деятельную переписку вел Ахмад. Сирхинди со своими последователями в Кашмире, Бадахшане, Сахаранпуре, Дели, Амбала, Лахоре, Бурханпуре, Маник-пуре и т. д. С Бенгалией, наоборот, связь у Ахмада Сирхинди была плохая: он писал, например, некоему шейху Хамиду в Бенгалию, что «за этот год от вас получена одна книжка. . . мы не знаем получили ли вы те книги, что мы послали» ¹².

Поскольку орден Накшбендие в Индии был наиболее активным противником политики Акбара, послания его главы Ахмада Сирхинди представляют значительный интерес для характеристики образа мыслей тех косных феодальных кругов, которые выступали за сохранение всех привилегий мусульманских феодалов в Индии, против всяких уступок Акбара другим слоям населения.

В этом отношении интересен также биографический труд «Маасир-и Рахими» («Деяния' Рахима»). Автор его Абд-ул Баки Нахавенди, ученый мулла, пользовался материальной помощью и покровительством Абд-ур Рахима, носившего титул хан хапана. Труд «Маасир-и Рахими» назван так в честь Абд-ур Рахима и был закончен, повидимому, в 1046/1637 г. Книга состоит из двух томов краткой хроники событий в Индии СО’ времен Делийского, султаната (причем для царствования Акбара автор пользовался «Акбарнамэ» и «Табакаттй Акбари»), биографин Байрам хана (регента Акбара), его сына Абд-ур Рахима и его детей и из третьего тома, являющегося сборником биографий ученых, шейхов, поэтов и военных, связанных с Абд-ур Рахимом. Поскольку Абд-ур Рахим, один из виднейших сановников Акбара, в то же время был очень близок к ордену Накш-бендие и покровительствовал, главным образом, пришельцам из Персии или Средней Азии, его окружение составляли лица, недовольные политикой Акбара, хотя большей частью остерегавшиеся высказывать это недовольство.

Другим, тоже биографическим сборником является «Маасир-ул умара» («Деяния эмиров») Шах Наваз хаЪа. Автор книги, Абд-ур Ризак Шах Наваз хан, родился в 1700 г. в Лахоре. Происходил он из хорасанского рода сейидов, но еще прадед .его во времена Акбара переехал в Индию и семья его была обычной феодальной индийской мусульманской семьей. Живя в бурные времена первой половины XVIII в., Шах Наваз хан служил Асаф Джа, выкроившему себе в Деккане из провинции Могольской империи отдельное независимое государство Хайдерабад. Старик Асаф Джа назначил Шах Наваз хана диваном Берара, но во время бунта старшего сына Асаф Джа, Насир Джанга, против своего отца, Шах Наваз хан принял сторону Насир Джанга. Вынужденный после подавления бунта отойти от активной политической деятельности, Шах Наваз хан занялся литературными трудами и на основании многочисленных имевшихся у него индийских рукописей на фарси составил описываемый сборник расположенных в алфавитном порядке биографий виднейших эмиров могольской Индии. Во время кратковременного правления другого сына Асаф Джа, Салабат Джанга, Шах Наваз хан получил сан •семитысячника и стал играть видную роль при хайдерабадском дворе. Во время волнений в Аурангабаде, вспыхнувших 12 мая 1758 г. в результате французских интриг, Шах Наваз хан был убит французами, против которых он выступал. Согласно некоторым версиям, его застрелил сам генерал де-Бюсси. Рукопись Шах Наваз хана оказалась разрозненной, ее собрал и впоследствии опубликовал со своими дополнениями его друг, Гулям Азад. Сын Шах Наваз хана окончательно отредактировал текст и издал его в четырех томах. Для периода Акбара «Маасир-ул умара» не является первоисточником, но это весьма добросовестная компиляция, содержащая материал, собранный из многих неизданных и недоступных ныне источников. В ней много подробностей быта военачальников-феодалов Акбара и других ценных деталей.

Несколько особое место занимает «Дабистан-и мазахиб» («Школа сект») — произведение анонимного автора, написанное в середине XVII в. В этой книге излагаются верования и обычаи различных религиозных сект и течений у индусов, мусульман, парсов, христиан, а также сведения о других вероучениях, имевших хождение в Индии. От остальных подобных трудов «Дабистан» отличается тем, что в нем описаны верования и обычаи, действительно существовавшие в Индии XVII|b., а не только официальные религиозные установления, записанные в «священных книгах» той или иной религии, которым часто уже не следовали в реальной жизни. Ценность этой книги заключается в добросовестной и точной передаче воззрений различных сект. При этом автор, однако, не отличает вымысла от достоверных исторических фактов. Правда, такой степени критического чутья вряд ли мы вправе требовать от писателя XVII в. В такой стране, как Индия, где в средние века классовые противоречия особенно часто облекались в форму религиозной борьбы, описание религиозных систем имеет, конечно, большое значение.

Когда англичане завоевывали Индию, формально Могольская империя еще существовала. По крайней мере в теории, Великий Могол еще считался правителем Индостана. Владетели фактически независимых княжеств управляли якобы от его имени, «его поминали как верховного правителя в хутбе во всех мечетях Индии, его имя чеканили на монетах. Реальной власти этот «король лохмотьев и заплат» (как его называл первый английский генерал-губернатор Бенгалии Уоррен Гастингс) не имел, но фикция правителя Индии у него оставалась. Англичанам пришлось встретиться со всей системой государственного строя Могольской империи, развалившейся, но в ряде важных институтов мало изменившейся со времен ее расцвета. Поэтому англичане вынуждены были практическими требованиями момента заняться изучением истории Могольской империи, которая для них была даже не вчерашним, а во многих отношениях сегодняшним днем. Этим объясняется повышенный интерес англичан именно к периоду Могольской империи в Индии..

Понятно, что первые публикации текстов и переводы индийских рукописей, сделанные англичанами, охватывали как раз периоды «мусульманского владычества» в Индии, т. е. Делийского султаната и Могольского государства. Уже в., конце XVIII в. были изданы переводы: хроники Фиришты (сокращенный), сделанный Доу, и «Аин-и Акбари», сделанный Гладвином ^х. Эти переводы, особенно первый, весьма далеки от точности. Вслед за этим Бриггсом был сделан другой, почти полный перевод Фиришты (за исключением выпущенной последней главы о знаменитых шейхах Индии), изданный в Лои-

¹ А у ecn A k bar v. Trans, by Gladwin, vol. I—III, Londpn,

1800. v j ’

дон© в 1829 г. в четырех томах ^х. Перевод Бриггса является по существу пересказом. Переводчик отбросил все своеобразие подлинника и причесал его на европейский лад. Даже Риё (составитель каталога рукописей Британского музея), всегда восторженно отзывавшийся о своих английских коллегах, вынужден был осторожно отметить, что, «к сожалению, бесспорная полезность ценного труда генерала Бриггса в известной мере подорвана общей неточностью перевода, по временам неправильной транскрипцией собственных имен и, превыше всего, частыми и необоснованными пропусками» ^{13 14}. Историку-исследователю пользоваться переводом Бриггса совершенно невозможно, а между тем работы многих современных буржуазных историков основаны на этом переводе. Особенно нельзя доверять Бриггсу в отношении терминологии, так как одни и те же термины он часто переводит по-разному.

В 1832 г. Бриггс издал в Бомбее также литографированный текст Фиришты на фарси.

Переводы, отрывков рукописей по истории Индии, написанных на арабском и фарси, вышли в 1867—1877 гг. в восьмитомном издании «History of India as told by its own historians», начатом Эллиотом и доконченном Доусоном. Часть рукописей, которыми пользовались Эллиот и Доусон, еще не опубликована, в отдельных случаях эти источники пропали, поэтому указанное издание до настоящего времени не утратило своей ценности.

С 60-х годов прошлого века и до настоящего времени в Калькутте выходит публикация текстов индийских рукописей и переводов их на английский язык под названием «Bibliotheca Indica». В этой серии вышли из вышеупомянутых источников «Акбарнамэ» и «Аин-и Акбари» Абу-л Фаз ла, «Мунтахаб-ут таварих» Бадауни, «Маасир-и Рахими» Абд-ул Баки Наха-венди, «Маасир-ул умара» Шаха Наваз хана.

Текст «Акбарнамэ» Абу-л Фазла издан в 1873—1886 гг. в трех томах. Перевод Бевериджа, сделанный со значительной точностью и добросовестностью, выходил в той же серии в 1897—1935 гг.

«Аин-и Акбари» издан на фарси Блохманном в 1867— 1877 гг.¹⁵ Первый том (включающий 2 части) был переведен Блохманном же в 1873 г. Этот перевод снабжен многочисленными и весьма ценными примечаниями и восемью отдельными «заметками», являющимися фактически небольшими исследованиями Блохманна по отдельным вопросам. Особенно ценны составленные Блохманном, главным образом на основании «Маасир-ул умара» и «Тузук-и Джахангири», биографии большинства из упомянутых Абу-л Фаз л ом в его списке эмиров. Собранный и систематизированный Блохманном при этом материал весьма обширен и позволяет составить представление об образе жизни правящего класса акбаровской Индии. Ввиду обилия всяческих примечаний блохманновский перевод первого тома «Аин-и Акбари» фактически является самостоятельным научным исследованием об эпохе Акбара.

Вместе с тем перевод «Аин-и Акбари» является скорее толкованием этого произведения, чем простым изложением его на английском языке. Многочисленные темные места «Аин-и Акбари» Блохманн истолковал по-своему, в результате чего на английском языке этот труд выглядит четким и ясным, чего никак нельзя сказать об оригинале. В некоторых случаях толкования Блохманна следует признать удачными, но в других случаях с его пониманием «Аин-и Акбари» никак нельзя согласиться.

Второй том «Аин-и Акбари» был переведен Джарретом (Н. S. Jarret) в 1891 г. Перевод также снабжен примечаниями, однако их значительно меньше и они менее интересны, чем примечания Блохманна к первому тому. К тому же незнакомство Джаррета с земельно-налоговой системой, применявшейся в Могольской Индии, препятствовало точности перевода всего того, что касалось аграрных отношений. Чрезвычайно небрежно приведен Джарретом весь колоссальный статистический материал второго тома. К многочисленным ошибкам переписчиков, которые Джаррет не счел нужным исправить, хотя бы путем сопоставления различных списков рукописи, переводчик еше добавил свои.

Третий том «Аин-и Акбари» был переведен тем же полковником Джарретом в 1894 г. и снабжен тоже примечаниями, в большинстве представляющими собой цитаты из современных ему исследований об индуизме.

«Мунтахаб-ут таварих» Бадауни в оригинале издавался в трех томах в 1864—1869 гг. Перевод первого тома был сделан Ранкингом в 1898 г. и сравнительно точен. Второй том переведен Лоу, крайне небрежно, в 1884 г. В конце пришлось не только приложить список замеченных в 1889 г. неточностей индийских мусульман, где преподавание было поставлено по европейскому образцу. Умер Блохманн в 1878 г., не завершив начатого им перевода второго тома «Аин-и Акбари».

перевода, но и перепечатать целиком 12 страниц заново. Третий том был переведен Хейгом в 1927 г. Поскольку Хейгу достался наиболее трудный том, со специфической суфийской терминологией, он пошел по пути Блохманна и не столько переводил, сколько разъяснял текст Бадауни.

«Маасир-и Рахими» Абд-ул Баки Нахавенди издан на фарси в трех томах в 1910—1927 гг. Переводов этого произведения вд какой-либо европейский язык нет.

«Маасир-ул умара» Шах Наваз хана издавался на фарси в четырех томах в продолжение 1887—1895 гг. Есть частичный перевод этого произведения на английский язык, однако в книгохранилищах СССР его не оказалось.

«Дабистан» неоднократно издавался в литографиях в Каун-пуре и Лакнау, но не был издан типографским способом. Еще в XVIII в. с этим трудом был знаком известный санскритолог Джонс, высоко оценивший «этот редкий и интересный трактат о двенадцати религиях. . . ученого и добросовестно передающего факты автора». Джонс заявлял, что читал и перечитывал этот трактат с интересом и заботился о его распространении. Автором трактата Джонс считал «мусульманского путешественника родом из Кашмира, именуемого Мухсином, но прославившегося под принятой им фамилией Фани, т. е. «преходящий». Однако, признавая добросовестность автора «Дабистана» при изложении фактов, Джонс был возмущен искажением в этом труде санскритских названий и их значений. Он писал в статье об индийской музыке: «Мой опыт убеждает меня в том, что моголы .не имеют представления о точном переводе..., что они совершенно не в состоянии передать санскритские слова арабскими буквами, хотя все время этим занимаются,... При этом справедливом суровом обвинении я не делаю исключения ни для Абу-л Фаз ла, ни для его брата Файзи, ни для Мухсина Фани, ни для самого Мирзы хана» (автора рассматриваемого Джонсом трактата об индусской музыке). В этой статье, как и в ряде других, Джонс вместе с тем проводил мысль, что следует изучать только культуру древней Индии, поскольку средневековая Индия была якобы периодом культурного упадка.

Позднее «Дабистаном» заинтересовался Гладвин, первый переводчик «Аин-и Акбари». Он сообщил, что Мухсин Фани был суфием, оставившим, кром;е этого произведения, еще сборник своих стихов. Его патроном был Дара Шукух, старший сын могольского падишаха Шах Джахана. Эрскин, переводчик мемуаров Бабура, нашел о Мухсин Фани статью Нараяна, жившего в Хайдерабаде в конце XVIII и начале XIX в. Там говорится, что Мухсин был назначен Шах Джаханом садром Аллахабада, но навлек на себя опалу в связи с посвящением своей книги стихов правителю Балха, изгнанному впоследствии из своей страны армиями Шах Джахана. Удалившись в Кашмир, Мухсин жил там на покое до самой смерти, последовавшей в 1670 или 1672 г. При этом среди произведений Мухсина, указанных в статье Нараяна, «Дабистан» не упомянут.

В 1879 г. Риё, составляя каталог рукописей на фарси, находящихся в Британском музее, путем тщательного анализа текста «Дабистана» доказал, что автор этого произведения является не суфием, а парсом, родившимся около 1616 г. в городе Патне. «Его яркое описание секты сипасиев, к которой он принадлежал. . . отличается от его описания ислама, к которому он подходит, как хорошо информированный посторонний, а не как человек, родившийся и воспитанный мусульманином. . . Позднее в жизни судьба, по его словам, оторвала его от парсийского окружения и сделала его товарищем почитателей индуизма». Автору «Дабистана» пришлось разъезжать по всей Индии и жить долгое время в Аллахабаде, Кашмире, Лахоре, Гуджерате, Сурате, Хайдарабаде и, наконец, в Сри-какуле, столице Калинги на Коромандельском берегу. С большим уважением он отзывался о Дара Шукухе, тогда еще занимавшем высокое положение как старший сын правителя Индии. Отсюда можно заключить, что «Дабистан» был закончен, очевидно, между 1652 и 1658 гг. Риё считал не исключенным, что автором «Дабистана» является не Мухсин Фани, а Мубид Шах, которому принадлежит ряд цитируемых в «Дабистане» стихов. Поэт Арзу, живший в начале XVIII в., тоже упоминает о Мубид Шахе как авторе «Дабистана». Мубид Шах отмечен в качестве автора и на полях двух рукописей «Дабистана» \

Совершенно особого, курьезного, мнения держался Бил (Beale), автор «Oriental biographical dictionary», вышедшего в 1894 г. В своей биографии Мубид Шаха, которого он тоже считает автором «Дабистана», Бил утверждал, вопреки ряду дат, приведенных в тексте трактата, что автор «Дабистана» жил и писал во времена Акбара. «Повидимому автор намеревался снабдить Акбара выдуманным историческим обоснованием той религии, которая была изобретена этим правителем». Поэтому Бил ставил под сомнение достоверность всех исторических сведений, сообщаемых в «Дабистане». В опровержение Била стоит лишь отметить, что первая из многочисленных дат, указанных в тексте, —это 1623—24 г. н. э., когда автора, маленького ребенка, несли на руках к благочестивому старцу. Акбар же умер в 1605 г. н. э., т. е. задолго до.рождения автора «Дабистана».

¹ В средние века на Востоке владельцы рукописей часто писали на полях имя автора и название произведения, основываясь на традиции.

На английский язык «Дабистан» был переведен Ши и Тройером в 1843 г., а в 1901 г. этот перевод был перепечатан в Вашингтоне и Лондоне со значительными сокращениями. Даже Риё, обычно восхвалявший переводческую деятельность англичан, критиковал этот перевод, замечая, что «нельзя полагаться на его точность» ^х. Он может быть полезен только тем, что в нем правильно даны санскритские названия, действительно сильно искаженные арабской транскрипцией.

Русские дореволюционные индологи занимались преимущественно изучением древнеиндийской философии и литературы. В России было переведено с санскрита, прокомментировано и изучено много древнеиндийских памятников. Средневековой Индией в России интересовались значительно меньше. Бывший крепостной певчий Герасим Лебедев (1749—1818), проживший в Индии 12 лет — с 1785 по 1797 г., — написал грамматику современных индийских языков, изданную в Лондоне в 1801 г., «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии, брам-генов, обрядрв их и народных обычаев» (СПб., 1805), а также положил начало изучению в' России санскрита, организовав печатание книг на санскрите путем составления санскритского шрифта для петербургской типографии. В своих книгах Лебедев говорил или о современной ему Индий, или об Индии древней, не интересуясь совершенно лежавшим между ними периодом средневековья. В 40-х годах прошлого века изучил санскрит и завел санскритский шрифт для типографии в Казани выдающийся лингвист П. Я. Петров. Русское индоведение гордится также именами таких ученых с мировой славой, как Минаев, Щербацкой, Ольденбург и многие другие, но их основт ные работы опять-таки связаны с изучением древней, но не средневековой Индии.

В некоторой мере исключением в этом отношении являлся И_л П. Минаев (1840—1890). Этот выдающийся русский индолог, прекрасно знавший пали и санскрит и много писавший на древнеиндийские темы, понимал также необходимость изучения и современной ему Индии. В своей статье «Об изучении Индии в русских университетах» ^{16 17} Минаев, писал: «Восток для русского ученого не может быть мертвым, исключительно книжным объектом научной пытливости. Он может, конечно, сообразно со своими личными наклонностями и научными предрасположениями преимущественно интересоваться древне-индийским языком или изучать те памятники древне-индийской литературы, в которых выразились первые проблески религиозного сознания арийцев, сосредотачивать свое внимание на исследовании архаических форм общественного развития $ насколько память о них сохранилась в старых литературных произведениях. Все это, бесспорно, имеет высокую научную цену, но изучение Индии старой не должно заслонять научную и практическую важность жизненных явлений современной Индии» ¹⁸. Сам Минаев, трижды совершивший длительные научные поездки по Индии, пристально присматривался к стране и ее обитателям. В своей книге «Очерки Цейлона и Индии. Цз путевых заметок русского» (СПб., 1878 г.) и в ряде публицистических статей о современном ему положении в Индии, Афганистане, Тибете, Непале и Средней Азии Минаев немало ценных страниц посвятил отношению индийского населения к английским завоевателям и развивавшемуся в Индии национально-освободительному движению против английского ига. Однако и средневековая Индия не выпала из сферы внимания ученого. Его вышедшая отдельным оттиском работа «Старая Индия. Заметки на хождение затри моря Афанасия Никитина» ¹⁹ имела большое значение для медиевистов-индологов. Это произведение являлось более чем комментарием на «Хожение» тверского купца Афанасия Никитина, путешествовавшего по Индии в 1469—1472 гг., представляя фактически исследование истории средневекового Деккана. В нем, однако, освещался только период, предшествовавший Могольской империи. Тот же период истории рассмотрен и в ценном исследовании И. Срезневского об Афанасии Никитине (Ученые записки второго отделения Академии Наук, т. II, СПб., 1866, вып. 2), впервые установившего на основании исторических и астрономических исследований точные даты «Хожения».

Непосредственно периоду Могольского государства посвящена часть работы М. Ковалевского «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения» (М., 1879). Эта книга, написанная в ранний период деятельности М. М. Ковалевского и присланная автором лично Карлу Марксу немедленно по ее выходе в свет, принадлежит к числу лучших произведений этого русского ученого. В этот период Ковалевский преподавал еще в Московском университете, где на -его лекциях по государственному праву был установлен специальный надзор полиции. Впоследствии, в 1887 г., Ковалевский был уволен из университета за «отрицательное отношение к русскому государственному строю» и жил много лет за границей на цоложении политического эмигранта, став «как бы главой русской либеральной эмиграции» Ч После революции 1905 г. Ковалевский вернулся в Россию, но тогда он оказался уже на стороне реакции. Он организовал «партию демократических реформ», и Ленин неоднократно упоминал о его реакционной политической деятельности в Государственной думе,, охарактеризовав его как «либерального профессора Ковалевского, друга Милюковых и К⁰»^{20 21}.

В своей вышеупомянутой книге в главе «Процесс феодализации поземельной собственности в Индии в эпоху мусульманского владычества» Ковалевский, на основе главным образом изданных Эллиотом и Доусоном переводов отрывков из рукописей, пытался показать эволюцию форм землевладения в Делийском султанате и в Могольской Индии. Выводы, к которым он пришел, совершенно самостоятельны и во многом верны. Однако Ковалевский ошибочно полагал, что феодализм в Индии был установлен мусульманами, перенесшими якобы в завоеванную страну феодальные формы, выработанные мусульманским правом в Аравии и Персии. Кроме того, Ковалевский не обратил внимания на особенности индийского феодализма, исходя из представления о европейских формах феодального землевладения. Он, например, не заметил отсутствия в Индии крепостного права и неправильно описал ход разложения общины. Эти недостатки отметил Маркс при составлении конспекта книги Ковалевского. К тому же Ковалевский пользовался лишь английскими переводами индийских хроник и то в отрывках, а вопросы терминологии и существа общественных институтов меньше всего можно решать на основании одних переводов.

Английские буржуазные историки Индии, как уже отмечалось выше, в отлдчие от русских, основное внимание уделяли периоду Могольского государства. При этом они проявляли не только неизбежные для буржуазной исторической науки методологическую беспомощность и порочность, но и все реакционные черты, свойственные английским колонизаторам. Типичным для XIX в. английским историком Индии, соединявшим, как и многие другие, военно-административную деятельность колонизатора с «научной» работой, был Маунтстюарт Элфинстон. Состоя с 1797 г. на службе английской Ост-Индской компании, Элфинстон в 1808 г. был послом в Кабуле, а в период 1810—1817 гг. — английским резидентом при дворе маратхских пешв и с трудом спас свою жизнь во время третьей маратхской войны 1817 г. С 1819 по 1827 г. он был губернатором Бомбейской провинции. В 1841 г.

Элфинстон издал историю Индии в 2-х томах Ч Первый том> посвященный «индусскому периоду», т. е. истории Индии до VIII—X вв., написанный в основном на базе поздних индийских хроник на фарси, в настоящее время совершенно устарел. Второй том, посвященный «мусульманскому периоду», т. е. Делийскому султанату и Могольской империи, базируется на хронике Фиришты. Как и средневековые хронисты, Элфинстон описывал почти исключительно политические и династийные события. Однако, в отличие от хронистов, он уже пытался высказать свое суждение и об общих принципах управления Индией в могольский период. Конечно, его осуждение произвола правителей и их наместников и феодальных междоусобиц и угнетения имело целью возвеличение «справедливых порядков», якобы установленных Ост-Индской компанией на завоеванных ею в Индии территориях. О периоде Акбара Элфинсто-ном написан большой раздел, в основном являющийся, однако, пересказом Фиришты.

Специально Акбаром и его временем заинтересовался впервые немецкий автор фон Нёр ^{22 23}. Его двухтомный труд был первой монографией, посвященной Акбару. В первой части первого тома фон Нёр дал довольно поверхностное описание государственного строя Индии, очерк завоевания Индии моголами, верований и обычаев мусульман и индусов и привел некоторые другие общие сведения. Остальные части монографии посвящены описанию правления Акбара, причем источниками послужили приведенные у Эллиота переводы отрывков из индийских хроник акбаровского времени и полный перевод-двух томов Бадауни. Фон Нёр неплохо представил себе характер сановников и придворные интриги акбаровского времени и дал запоминающиеся характеристики некоторых деятелей. Однако он почти совсем не сделал ссылок на источники и многое дополнял своим воображением. Несмотря на объемистость его труда, это скорее научно-популярное произведение _г чем исследование. Конечно, фон Нёр не признавал классового расслоения индийского общества и интересовался исключительно религиозными и отчасти этнографическими делениями общества в акбаровский период. Его объяснения причин исторических явлений весьма поверхностны. Второй, том труда фон Нёра вышел после его смерти и издан его секретарем, обработавшим оставшиеся черновики фон Нёра. При этом издатель второго тома допустил ряд фактических ошибок, так, наприйер, отнес ко времени Акбара донесение иезуита Гиррейро, писавшего о преемнике Акбара — Джахангире.

Вторым историком, занимавшимся периодом Акбара, был англичанин Винсент Смит, владевший санскритом, но совсем не знавший фарси. Книгу свою ²⁴ он написал по переводам хроник акбаровского времени. Сличая рассказы отдельных хроник и пытаясь устранить разногласия в них, Винсент Смит воспроизвел последовательную связь событий, не доискиваясь, однако, глубоких причин политических явлений. Последние три главы его книги посвящены государственному строю акбаровской империи, социальным и экономическим условиям, литературе и искусству. Однако попытка Смита обрисовать в отдельных главах положение джагирдаров, крестьянства, торговцев и ремесленников (в основном, опираясь на комментарии Блохманна к его переводу первого тома «Аин-и Акбари») поверхностна. Эти главы совершенно не связаны со всем предыдущим изложением политических событий акбаровского царствования. Единственным подлинным поэтом акбаровского времени Смит признавал только Ту леи Даса, писавшего на старом хинди, и считал не заслуживающими внимания всех поэтов, писавших на фарси, даже таких крупных, как Файзи или Урфи. Такое отношение к поэтам, писавшим на фарси, тем более несправедливо, что Смит ни одного из критикуемых им поэтов не мог прочесть в оригинале. Для желающих ознакомиться с акбаровским периодом имеет известную ценность последняя, источниковедческая глава книги Смита, где даны аннотации всех использованных в его книге источников и литературы.

Более серьезным исследованием средневековой Индии являются произведения Морланда²⁵. Специально акбаровскому периоду посвящена первая из его книг «Индия ко времени смерти Акбара». Свои работы Морланд писал как на основе индийских хроник на фарси, которые он мог изучать в оригинале, так и на основе показаний европейских путешественников, посетивших Индию в конце XVI и начале XVII в. Для современных историков Индии имеет значение проделанная Морландом работа по установлению размеров и объема употреблявшихся тогда в Индии мер и весов, сравнительной ценности различных денежных единиц, примерного объема и ценности внешней торговли Индии и описание различных систем взимания земельного налога. Однако оценки Морланда, конечно, далеко не •объективны: при описании акбаровской Индии он стремился всюду оттенить те «блага», которые принесло якобы Индии последующее британское управление. Принимая во внимание эти фальсификаторские цели Морланда, приходится критически относиться ко всем его утверждениям. К основному вопросу — об аграрных > отношениях — Морланд подошел с точки зрения колониального администратора: ему было важно установить на основании исторического опыта, какая система взимания земельного налога была наиболее эффективна в смыслё получения наибольших сумм от крестьян без доведения их до полного разорения или бунта. При этом, так же как и акбаровских хронистов, Морланда совершенно не интересовал вопрос о сельской общине, о взаимоотношениях внутри деревни, даже об отношениях между феодалами и крестьянами (если не считать вопроса, о сборе земельного налога). Положением крестьян он занимался в своих книгах лишь постольку, поскольку оно отражалось на сборе государственного налога, положением городского населения — лишь для противопоставления необеспеченности личности и имущества во времена Акбара положению коммерсанта в Британской Индии и т. д. Морланд признавал деление на «классы» в зависимости не от места, которое та или иная группа населения занимает в производстве, но от места, занимаемого ею в распределении. Отсюда деление Морландом всего населения Индии на «классы производящие» и «классы потребляющие». К последним Морланд •относил, например, как джагирдаров, так и разоренных крестьян. Из-за этого, присущего Морланду, подхода к истории Индии исключительно с точки зрения английского колониального чиновника, все его положения необходимо подвергать тщательной критической проверке.

Из исследований, касающихся отдельных вопросов истории Могольской, Индии, серьезными трудами (хотя, конечно, им присущи все недостатки, свойственные буржуазным историческим произведениям) являются монографии Хорна ²⁶ и Ирвина ²⁷ о могольской армии и Ибн Хасана ²⁸ о характере основных государственных должностей и их функций при Акбаре, Джахангире и Шах Джахане. Попытки этих авторов дать общие характеристики общественного строя Могольской империи неверный наивны (например, Ибн Хасан, стоя на точке зрения географического детерминизма, считал восточную деспотию 'единственно возможной формой правления для Индии во все времена), но в своей узкой области все три указанных автора собрали ряд интересных данных.

Совсем иное впечатление оставляет претенциозное произ*-ведение Ройчаудхури о религиозной реформе Акбара ^{29 30}. Оно* является по существу не научным исследованием, а политическим памфлетом. Вероятно, этим объясняются многочисленные хвалебные рецензии на книгу Ройчаудхури, помещенные в индийских журналах. Автор книги — профессор Индусского* колледжа, связанного с Хинду Махасабха, — не знает фарси и вынужден опираться только на английские переводы, перенимая все их ошибки. Так, например, только на неточности английского перевода, сделанного Л оу, основано утверждение Ройчаудхури, что Абдулла Ниязи «принадлежал к кружку Махадевы» ³⁰, тогда как у Бадауни сказано, что он был махди-стом ³¹. Точно так же и утверждение Ройчаудхури, что, по словам. Бадауни, Акбар «верил в истину христианской религии и желал распространить учение Иисуса» ^{32 33}, основано на неправильном переводе, так как у Бадауни речь идет не об Акбаре, а об иезуитах. Ройчаудхури не обладает даже элементарной исторической осведомленностью. Он утверждает, например, что «монголы Украины, приняв христианство, превратились в казаков — кочевые, полуцивилизованные племена России и Польши», или что «завоевания Тимура простирались от Средиземного моря до Ганга и от Пекина до Москвы» ³⁴. Ройчаудхури. не знает даже фактов из жизни Акбара и его двора. Так, он неоднократно говорит о том, что Акбар якобы провел свое детство в Персии, что «расширило его ум. . . оказало на него* глубокое влияние. . . шиитские тенденции Персии молчалива* проникли в него» ³⁴ и т. д. Между тем любому историку Индии известно, что Акбар никогда Персии не видел и в то время, когда его отец жил в Персии, находился у своего дяди Камрана. в Кабуле. Совершенно фантастично утверждение Ройчаудхури, что указ о «праведном правителе» был составлен якобы не* из внутренних, а исключительно из внешнеполитических соображений. Бабур якобы признал шиита Исма’ила, шаха персидского, своим сюзереном; Хумаюн завоевал Индию будто бы только в качестве вассала персидского шаха. Именно для того, чтобы освободиться от подчиненного положения по отношению к Персии и не попасть в зависимость от Турции, Акбар и издал якобы указ о том, что «справедливый правитель»-вправе решать в спорных вопросах веры. Все эти утверждения Ройчаудхури ошибочны и никакими фактами не подкрепляются. Книга полна подобных измышлений и никакой ценности не представляет. Вместе с тем она свидетельствует о низком уровне современной буржуазной исторической науки, .поскольку во всех рецензиях, опубликованных в индийских журналах, ее превозносят как серьезный научный труд.

Конечно, в этом кратком обзоре источников, их публикаций и основных монографий по истории Могольской Индии и специально по периоду Акбара, указаны лишь наиболее крупные работы.

В качестве дополнительного или иллюстративного материала в работе широко использованы показания современных Акбару европейских путешественников в Индии и переводы на европейские языки гимнов индусских религиозных реформаторов и других поэтических произведений на разнообразных индийских языках.

Советские востоковеды вообще, и индологи в частности, правильно поставили и разрешили ряд вопросов, чрезвычайно важных для понимания проблем истории Могольской Индии. Так, в статье И. М. Рейснера «Крестьянство Индии эпохи Моголов»³⁵ намечены основные особенности феодального строя в Могольской Индии, связанные с существованием сельской общины и ренты-налога. В его же «Очерках классовой борьбы в Индии» ³⁶ эти мысли получили дальнейшее развитие. Наконец, в рецензии на издание академиком Баранниковым перевода «Рамаяны» Тулси Даса ³⁷ И. М. Рейснер правильно охарактеризовал основные проблемы истории Индии в период Акбара и дал краткий обзор расстановки классовых сил в Индии того времени. В работах А. М. Дьякова ³⁸ дано верное истолкование движения бхакти, как «движения городских ремесленников и торговцев» ³⁹, и отмечено отсутствие в Индии в период Акбара процесса складывания наций. Статья И. П. Петрушевского, хотя и написанная о средневековой Персии ⁴⁰, много дала для понимания характера средневекового города в ряде страж Востока вообще, и его выводы приложимы и к описанию индийского города. Труды И. П. Петрушевского ⁴¹и других советских историков-востоковедов—Б. Я. Владимирцева ^{42 43} и А. М. Бе-леницкого⁸— хотя прямо и не касаются Индии, однако помогли автору многое уяснить в важном и для истории Индии вопросе об особенностях феодального строя на Среднем Востоке.

Для уяснения широкого круга вопросов, восходящих к предшествующим периодам истории Индии, большую пользу принесли автору работы и других советских индологов, в частности растущей молодежи.

При трактовке отдельных вопросов истории Индии феодального периода советские востоковеды исходят из учения марксизма-ленинизма о закономерностях развития феодального* общества. Государственная собственность на землю на Востоке, которой Маркс придавал столь большое значение,, явилась проявлением того, что феодальная эксплуатация крестьянства выражалась главным образом во взимании государственного налога-ренты. В отсутствии частной собственности на землю Маркс усматривал «. . .действительный ключ даже к восточному небу» ^{44 45}. Огромное значение для анализа конкретных событий, происходивших в Индии во время правления Акбара, имеют указания классиков марксизма-ленинизма на то, что хотя внеэкономическое принуждение играло роль при феодализме, но главным фактором, определявшим социально-экономическую структуру феодального* общества на Востоке, была феодальная собственность на землю. В труде И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» указывается: «Конечно, внеэкономическое принуждение играло роль в деле укрепления экономической власти помещиков-крепостников, однако, не оно являлось основой феодализма, а феодальная собственность на землю»⁴⁶.

Указание И. В. Сталина имеет огромное значение для изучения истории феодальных отношений. Правильное применение сталинских положений о закономерностях развития феодального, общества дает советским востоковедам возможность полнее и глубже понять происходивший в Индии исторический процесс.

В отчетном докладе XIX съезду партии Г. М. Маленков; отметил, что труды И. В. Сталина по экономическим вопросам и па вопросам языкознания являются новым 'этапом в развитии марксизма: «Товарищ Сталин неустанно двигает вперед марксистскую теорию. В классическом труде товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» подняты на новую, высшую ступень коренные положения теории марксизма о закономерном характере общественного развития, всесторонне разработаны вопросы об экономическом базисе и надстройке общества, о производительных силах и производственных отношениях. Развито дальше учение диалектического и исторического материализма, как теоретической основы коммунизма. Товарищ Сталин раскрыл роль языка как орудия развития общества, указал перспективы дальнейшего развития национальных культур и языков. В этом произведении товарищ Сталин, обогатив новыми положениями марксистско-ленинскую науку, открыл новые перспективы для прогресса всех отраслей знания» ^х.

Указания И. В. Сталина о взаимоотношении базиса и надстройки дают возможность советским востоковедам искоренить отражения идеалистических концепций, иногда еще проникавших в какой-то мере в советское востоковедение. И. В. Сталин учит, что «базис феодального строя имеет свою надстройку, свои политические, правовые и иные взгляды и соответствующие им учреждения, капиталистический базис имеет свою надстройку, социалистический — свою» ^{47 48}. Это учение* И. В. Сталина о базисе и надстройке имеет величайшее значение для изучения экономики феодальной Индии. В свете этого-учения советские индологи могут опровергнуть и разоблачить антинаучные попытки апологетов британского империализма извратить индийскую историю в своих преступных целях. В частности, например, буржуазные историки стремятся представить индо-мусульманскую рознь как нечто естественное, исконное, -якобы существующее столетия. При этом ‘английские буржуазные публицисты и историки зачастую пытаются ссылаться ва_х то, что даже, мол, великому Акбару не удалось, ликвидировать эту рознь. На деле буржуазная историография совершает прямую и грубую фальсификацию, так как исторически обусловленные причины провала акбаровских реформ не имеют ничего общего с коварными стремлениями английских империалистов и реакциоьных кругов в самой Индии провоцировать индо-мусульманские столкновения. Учение Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина дает возможность совет-

•ским востоковедам разоблачить фальсификаторские приемы буржуазной историографии, восстановить подлинную историю Индии и уточнить анализ социально-политического строя мало изученных периодов индийской истории.

♦ ♦ *

Несколько слов об условности употребляемых в данной работе географических терминов: под «Индией» мы большей частью понимаем территорию Могольской империи при Акбаре, иногда уточняя как. место, так и время термином «акбаровская Индия». Слово «Афганистан», строго говоря, неприменимо к этой эпохе, когда отдельного независимого афганского государства не существовало, и Кабул, Кандагар и Герат часто входили в различные государственные образования или вели в отдельные моменты самостоятельную политику. Однако мы иногда условно употребляем в работе это название, подразумевая под ним территории нынешнего афганского государства. Иран в эти годы возвышения Фарса над другими областями мы называем традиционным русским термином «Персия», применявшимся в русскцх дипломатических и литературных памятниках XVII в. Бухара и прочие среднеазиатские ханства именуются нами «Средняя Азия» или «Мавераннахр». В остальном мы стремились употреблять географические названия, свойственные той эпохе.

Ввиду технических трудностей, имена и названия как на ■фарси, так и на местных индийских языках даются в этой работе в упрощенной транскрипции, без диакритических знаков. При написании географических названий даны общепринятые начертания. Так, в работе пишется правильное «Ахмад», но применяется общераспространенное географическое наименование «Ахмедабад» и т. д.

ВСТУПЛЕНИЕ

Индия — огромная страна. Это — «второе по величине «и значению государство Азии» Ч По данным переписи 1951 г., •в Индии (т. е. в Индийской республике и Пакистане) проживает 438,5 млн. человек. В настоящее время Индия все более ^привлекает к себе внимание, так как в ней происходит борьба против попыток американо-английских монополистов полностью поработить эту великую страну. Борьба народов Индии и Пакистана с иноземными империалистами за независимость ♦переплетается с борьбой против охранявшихся колониальным режимом феодальных пережитков — власти помещиков, князей, полуфеодальных способов эксплуатации крестьян-издольщиков и батраков, закабаления крестьян ростовщиками и национальной раздробленности ряда народов Индии, разделенных различными административными границами, установленными в Индии еще английскими империалистами.

Решение вопроса, почему Индия, наравне с другими странами Востока, стала колонией, почему в ней к моменту прихода европейских завоевателей существовали лишь спорадические зачатки буржуазных отношений, но не развились существенные элементы капиталистического способа производства, следует искать в особенностях феодального строя Индии вообще и поздне-'феодального периода в частности. Настоящее исследование ставит целью обрисовать период становления Могольской империи—последнего крупного феодального государства в Индии. Его распад в известной мере предопределил завоевание Индии •англичанами и ее превращение в колонию Британской империи. Могольская империя возникла в XVI в. на развалинах Делийского султаната.

¹ Л. П. Берия. Доклад на торжественном заседании 6 ноября 1951 г., «Правда», 7 ноября 1951 г.

3 К. А. Антонова — 33 —

Индия издавна являлась страной оседлого земледелия^ Благоприятный климат и доголььо высокая земледельческая^ культура в Индии позволяли собирать в некоторых местностях до двух урожаев в год. Плодородные индийские земли и наличие mhoi очисленного крестьянского населения часто-привлекали чужеземных завоевателей, обычно вторгавшихся через Хиндукуш. Преградить путь войскам захватчиков могло лишь сильное государство на севере Индии. На протяжении ХГП—XIV вв. северо-индийское государство — Делийский, султанат — было наиболее крупным из находящихся на территории Индии государств, й ослабление его в результате феодальных междоусобиц часто влекло вторжение в Индию* чужеземцев.

В 20-х годах XVI в. на территории Индии существовал ряд феодальных государств и княжеств. Наиболее крупным из них был, как уже сказано выше, Делийский султанат, которым правила тогда афганская династия Лоди. Однако это государство уже переживало процесс распада. От него отделились Синд и Мултан, объединенные в одно государство по нижнему течению Инда во главе с династией из афганского племени Ланга. В Джа-унпуре и Кальпи объявив себя независимым правителем под: именем султана Джалал-уд дина один из членов династии Лоди. Наконец, в Бихаре сын наместника провинции стал чеканить монету и приказал провозглашать хутбу (упоминание в пятничной молитве) от своего имени, т. е. присвоил себе прерогативы независимого правителя. Князья Раджпутаны. тоже не признавали больше над собой верховной власти делийских султанов и вообще чьей-либо верховной власти. Между независимыми раджпутскими княжествами происходили^ вечные усобицы, и все попытки крупнейшего из раджпутских князей Рана Санграма (или Санга), правителя Мевара, объединить их оставались тщетными. Мальва, Бенгалия и Хандеш были тоже независимыми государствами. В Гондване и Ориссе? существовало много отдельных княжеств и независимых племен. Гуджератом правил Музаффар Шах II. В Деккане было* пять государств (Берар, Ахмеднагар, Бидар, Биджапур и Голконда), во главе которых стояли мусульманские правители. Они часто враждовали между собой и с управляемой индусской династией империей Виджаянагар, простиравшейся на юг от реки Кистна. Таким образом, Индия к тому времени была поделена на ряд независимых владений. Крупнейшее* из них на севере, Делийский султанат, как уже было сказано^ переживало период полного упадка.

Основной причиной распада Делийского султаната было-разорение крестьянства в результате длительных феодальных усобиц и войн и ряд крупных крестьянских волнений, с кото-рымй не могли окончательно справиться правящие круги Делийского государства. Государственный строй Делийского султаната почти никогда не был централизованным. Наместники областей, называемые мукта, пользовались полной автономией во всех внутренних делах своей области. Ниже их по иерархической лестнице стояли крупные иктадары, державшие от них земли и тоже самостоятельно управлявшие подвластными им территориями. Эта относительно слабая зависимость вассалов от своих сюзеренов облегчала крупным феодалам отделение от центральной власти и способствовала феодальным усобицам. Как уже упоминалось выше, в последние годы существования Делийского государства отложились Синд и Мултан, Джаунпур и Кальпи, Бихар, а также княжества Раджпутаны. Кроме того, все время происходили мятежи феодалов, как, например, Даулат хана, наместника Лахора и др. Все эти бунты, приводившие к отделению областей и постепенному распаду государства, сопровождались многочисленными вооруженными столкновениями, походами целых армий и небольших отрядов, вытаптывавших поля и грабивших встречавшиеся по пути деревни, кровопролитными сражениями и тому подобными явлениями, ведущими к разорению страны. Недаром при описании событий того времени у хронистов часто встречается фраза: «и все разрушив, ушел»¹.

Повидимому, в тот период не существовало каких-либо твердых норм ренты-налога, взимаемого с крестьянства. Это подтверждается, например, тем, что введение Фарид ханом (впоследствии правившим Индией под именем Шер шаха) в двух своих уездах (парганах) в 20-х годах XVI в. определенной системы взимания ренты-налога на основе обмера земель или раздела урожая воспринималось как нововведение². Феодалы, весьма нуждавшиеся в деньгах на военные расходы в период всеобщей смуты, повидимому, брали с крестьян все, что только могли взять. В ответ то там, то здесь поднимались разрозненные крестьянские восстания. Хронист отмечает в этот последний период существования Делийского султаната «много бунтов» ³. Например, в восстании одного радж-лутского племени, произошедшем в последние годы XV в., участвовало 100 тыс. человек «пеших и конных» ⁴.

Справляться с такими восстаниями было обязанностью каждого мукта и иктадара в отдельности: это считалось их

¹ Ба даун и, т. I, стр. 315 и 318.

В тех случаях, когда специально не оговорено, все ссылки на хроники даются на издание «Bibliotheca Indica».

² См. W. Moreland. The agrarian system of Moslem India, Cambridge, 1929, p. 73.

⁸ Б а д а у н и, т. I, стр. 300.

⁴ Там же, стр. 315.

внутренним делом. К помощи государства в таких случаях не прибегали, тем более, что у центрального правительства не было отдельной армии, а лишь личные отряды правителя, такие же, как у любого крупного феодала, его вассала. В случае же необходимости выступления против внешнего врага правитель созывал своих вассалов с их воинскими силами. Карательные отряды, посылаемые феодалами против восставших крестьян, действовали обычно с крайней жестокостью. Например, сохранилось свидетельство, что тот же Фарид хан отверг предложение восставших крестьян подчиниться ему, убил всех мужчин в восставших деревнях, а женщин и детей продал в рабство. В разоренные его действиями деревни он насильно переселил крестьян из других мест ^х. Такое подавление крестьянских волнений увеличивало всеобщую разруху.

Распадались экономические связи между отдельными частями государства, и в результате все усиливавшегося развала наступил такой голод, что султан (правитель Делийского султаната) вынужден был отказаться от сбора в 1495 г. ренты-налога «во всех провинциях» ^{49 50 51}. Через несколько лет хронист отмечает массовое распространение эпидемий ⁸. Непрекращав-шиеся бунты феодалов ускоряли процесс распадения государства. Некоторые из мятежных наместников решили прибегнуть в своей борьбе против центральной власти к чужеземной помощи и призвали в Индию Бабура, правителя Кабула, который и без того давно зарился на богатые индийские земли^{52 53 54}.

Бабур, ставший основателем династии Великих Моголов (как она была названа европейцами), являлся потомком Тимура (Тамерлана). Правитель Ферганы, проведший много лет в борьбе за удержание и расширение своих владений, Бабур был в конце концов изгнан из Средней Азии вторгшимися туда из областей Тобола и Тары узбеками Шейбани-хана. Трижды взяв и потеряв Самарканд, Бабур с горсткой своих последователей бежал в Герат и, собрав там отряды, сумел овладеть Кабулом и Кандагаром.

Бабур был яркой и разносторонней личностью. Он был смелым полководцем, оценившим значение артиллерии, когда она была еще очень несовершенной, писателем, оставивший мемуары, написанные простым, четким литературным слогом в тот век, когда на Ближнем Востоке господствовал вычурный персидский стиль; поэтом, слагавшим блестящие стихи на таджикском и джагатайском языках. В то время как шедшие за ним афганские военачальники желали лишь совершать набеги на Индию и с награбленной добычей возвращаться в свои родные горы, Бабур понимал, что правителю Кабула предстояло остаться мелким князьком небольшой территории. Он хотел создать мощное государство, и Индия должна была стать его базой.

Главными противниками Бабура в Индии были: Ибрахим Лоди, афганский властитель Дели, и Рана Санграм, правитель Мевара. Рана Санграм сумел привлечь к себе раджпутских князей Амбера, Гвалиора, Аджмира и других и более чем когда-либо в истории раджпутов приблизился к тому, чтобы объединить все раджпутские княжества под единой верховной властью. В непрерывных боях этот закаленный воин потерял глаз, руку и ногу, но продолжал сам выступать во главе своих войск.

Бабур совершил несколько удачных походов на Индию еще до завоевания ее в 1525—1526 гг. Его войско состояло из отрядов, набранных в Средней Азии. К нему присоединились части племен, носивших такие известные в истории монгольские названия, как джагатаи, барласы, джалаиры, дулдаи и др. Кроме того, с ним охотно отправились афганцы, считавшие его поход очередным набегом на богатые области Индии. Гаккары, жившие тогда у подножья гор перед долиной Инда, тоже оказали ему значительную помощь. Даже некоторые индусы видели в мусульманине Бабуре избавителя от тирании жестоких и неспособных правителей Дели. Сам Бабур отмечает в своих мемуарах, что когда он был еще в Кабуле, Рана Санграм отправил к нему посла с предложением совместных действий против династии Лоди, правившей Дели⁵⁵.

По своей религиозной принадлежности все пришедшие с Бабуром в Индию были мусульманами-суннитами,, фанатичными приверженцами ислама. Даже сам Бабур, стоявший по образованию и уму головой выше своих военачальников, презирал индусов как неверных-идолопоклонников, истребление которых является религиозным долгом. Однако в короткий период его царствования в Индии не было какого-либо организованного преследования индусов.

Бабур разбил своих индийских противников в двух решающих битвах: Ибрахима Лоди при Панипате в апреле 1526 г. и Рана Санграма в битве при Сикри в марте 1527 г. В битве против Ибрахима Лоди Бабуру помогли перенятые им у монголов приемы конной атаки и решимость войска, которое, вдохновленное его пламенным призывом накануне сражения, дало клятву не отступать с поля битвы. Против раджиутов Бабур использовал артиллерию, которая смяла их наступавшую конницу. Здесь сыграла роль также неведомая раджпутам бабурова тактика прикрытия своей пехоты и артиллерии заграждениями из соединенных цепями повозок. С Бабуром были его ветераны, испытанные во многих битвах. Искусству лить орудия и направлять огонь Бабур учился у турок. После битвы против раджпутов при Сикри он приказал построить башню из голов убитых врагов. Как записал Маркс в своих хронологических выписках по Индии: «Битва при Сикри («Индийский Гастингс»)⁵⁶. Крупная победа Бабура, который установил .в Индии свою власть»⁵⁷.

Афганские военачальники Бабура вскоре после битвы при Панипате стали стремиться обратно в свои родные горы. Для них с ограблением Дели и захватом богатой добычи дальнейшее пребывание в Индии казалось бесцельным. С большим трудом удалось Бабуру объяснить части своих сторонников, что с завоеванием северной Индии именно Индостан, а не Кабул, должен стать основной базой и центром нового государства. Индостан был политически сплочен, в то время как на афганских территориях был полный разброд. Ряд афганских племен не признавал над собой никакой верховной центральной власти, подчиняясь лишь своим родо-племенным вождям, и это отражалось на развитии всей страны афганцев в целом. Индия вступила уже в период позднего феодализма, в то время как среди афганцев были еще очень сильны родоплеменные отношения. Этот более низкий уровень государственного развития на землях нынешнего Афганистана диктовал Бабуру^необходимость перенести свою столицу в Индию. Х'Часть военачальников Бабура предпочла все же вернуться обратно. Оставшимся он раздал земли в джагир, т. е. в условное пожалование. Таким образом завоеватели-пришельцы осели в Индии и, постепенно переняв индийский образ жизни и обычаи, ассимилировались с коренным населением страны.

Бабур фактически не успел ввести какую-либо разработанную систему управления страной. Его военачальники-джагир-дары с помощью старых сборщиков налогов взимали с сельских общин столько, сколько полагалось по обычаю, а чаще столько, сколько можно было собрать. Всеми хозяйственными делами этих новых землевладельцев-джагирдаров ведали большей частью индусы, знакомые с обычаями страны и с налогопла-тежностью населения.

В декабре 1530 г. Бабур умер, еще не успев прочно укрепиться в стране. Перед смертью он разделил свои земли фактически на уделы между сыновьями, отдав свои индийские владения в основном Хумаюну и приказав остальным ему подчиняться. Однако на деле каждый из братьев считал себя независимым правителем. Укрепившись в Пенджабе, Кабуле и Кандагаре, они не только не оказывали поддержки Хумаюну, но неоднократно нападали на него, стремясь захватить его владения вооруженной силой. На Индию они смотрели лишь как на объект военного грабежа, считая своей базой афганские .земли, и, захватив Пенджаб, тем самым лишили Хумаюна возможности получать поддержку афганцев — основной боеспособной силы его армии. В результате Хумаюн провел почти всю жизнь в борьбе за Индию.

Первым актом Хумаюна по восшествии на трон было -закрепление за всеми сановниками и джагирдарами Бабура их пожалований и постов. Его сестра, Гульбадан Бегум, сообщает: «он издал приказ, что у каждого остается та должность, служба, джагир и место, которое он имел и он должен продолжать служить как раньше»⁵⁸. Так вынуждены были обычно поступать на первых порах все правители Индии, даже 'если они не были согласны с политикой предыдущего властителя.

Хумаюн пытался расширить пределы своей империи, предпринимая походы в Гуджерат, Раджпутану и Бенгалию^ •Однако, пока он одерживал победы в Гуджерате, братья его^ вкупе с видными афганскими военачальниками, захватили власть в Дели, и Хумаюну пришлось срочно вернуться. Тем временем в Бихдре появился новый противник, Шер хан, ставший во главе тех афганских феодалов, которые проживали в основном в Бихаре, Бенгалии и севернее Агры. Хумаюну удалось было на короткое время завоевать Бенгалию, причем, как всегда, «первым его действием был раздел области на джа-тиры между своими военачальниками»⁵⁹. Однако в двух битвах ■с Шер ханом, при Чауса и при Канаудже, Хумаюн был развит в результате стратегически неправильно выбранной позиции и того, что значительная часть его воинов перебежала к Шер хану. Победитель Шер хан принял титул шаха и двинулся на Дели. Не получая поддержки от братьев, Хумаюн вынужден был покинуть Индию. Военачальники Хумаюна, по сообщениям его приближенного Джаухара, бывшего все время при нем, не слушались его и поступали по-своему Хумаюн пытался задержаться в Синде; он взял в жены Хамиду Бегум, 14-летнюю дочь местного хана, который обещал помочь ему отрядами. Однако при переходе в подчиненные Кабулу районы Хумаюн был разбит одним из вождей племен в Синде, и войско его разбежалось. Он продолжал путь всего с семью спутниками. Тот же Джаухар, бывший тогда, при нем мальчиком-водочерпием, сообщает, что когда Хумаюну принесли весть о рождении его первенца, Акбара, у него не* было чем отпраздновать это событие. Он велел принести единственную ценную вещь, которая у него была с собой, — бочку мускуса, разбил ее и роздал это благовоние всем своим приближенным ⁶⁰.

В афганских землях Хумаюну опять удалось собрать отряд», но его братья выступили против него с крупными вооруженными силами. Положение было столь тяжелым, что Хумаюн бросил свой отряд и младенца-сына и бежал в Персию в сопровождении жены, ее служанки и 40 воинов и прислужников. Для его жены, Хамиды Бегум, не нашлось даже коня: Хумаюну пришлось отдать ей своего, а самому уйти от погони на верблюде.

В Персии шах Тахмасп после двухлетних колебаний дал Хумаюну войска для завоевания территории нынешнего Афганистана, выговорив себе за это Кандагар. Борьба Хумаюна с братьями в Афганистане продолжалась почти десятилетие,, причем, многократно разбитые и прощенные, братья опять поднимали восстания и захватывали Кабул. Наконец Хумаюну удалось укрепиться на афганской территории и даже отобрать обратно у персов Кандагар. Один из.братьев пал в битве,, другому Хумаюн, выведенный из терпения его постоянными бунтами, приказал выколоть глаза, третий увез своего слепого’ брата в Мекку.

Тем временем в Индостане Шер шах занялся двумя первоочередными для него проблемами: подавлением крестьянски^ восстаний^ и обузданием феодалов. По словам хрониста, он ввел обмер земель и приказал «если народ, от беззакония или духа возмущения, поднимет волнение при сборе налога, его [народ] надо искоренить и уничтожить наказанием и кара-нием, чтобы его преступность и восстание не распространились яа других»⁶¹. Во время Шер шаха уже окончательно укрепилась система джагирдарства: военачальник должен был не только лично служить правителю на войне, как иктадар, но и обязан был содержать наемные войска на средства, получаемые от джагиров. Клеймение коней, введенное Шер шахом, являлось, некоторой мерой надзора над поведением джагирдаров. Шер шах погиб в 1545 г. при осаде одного города в результате разрыва стоявшей около него пушки. Он правил Индией в течение всего пяти лет (1540—1545 гг.) и не смог ни подавить крестьянские волнения, ни положить предел феодальным усобицам. После него опять вспыхнула утихшая было на время борьба различных феодальных клик. Крестьянские волнения не прекращались и в самом центре государства. Горожане торгового центра Биана и жившие возле Бианы афганцы племени ниязи, объединившись, в течение нескольких лет не признавали местных властей, установив свои порядки. Преемнику Шер шаха, Ислам шаху, с трудом удалось, наконец, подавить это движение. После его смерти в небольшом Делийском государстве оказалось сразу четыре претендента на престол, каждый из которых собирал армию, готовясь в битве отстаивать свои права на трон.

Хумаюн счел этот момент подходящим для вторжения в Индию и в 1555 г. снова занял Дели. Первым его мероприятием после отвоевания Индии была раздача земельных пожалований своим военачальникам. Всем им «он даровал вазифа [денежные пособия] и жалование и воду и землю и рабов»⁶².

На этот раз арГмия, отвоевавшая Индию и осевшая в ней, была более разнородной по своему составу, чем та, которая пришла с Бабуром. Кроме старых воинов Бабура, джагатай-цев и афганцев, среди военачальников Хумаюна были персы и туркмены, примкнувшие к нему во время его гератского похода, и даже узбеки. Все эти группы военачальников, воюя под одними знаменами, не доверяли друг другу и были склонны затевать интриги и споры между собой. Выходцы из Средней Азии, особенно джагатайцы, сражавшиеся еще вместе с Бабуром или же связанные с ним отдаленными узами родства, склонны были считать себя лицами привилегированными, своего рода аристократией в войске Хумаюна. Привыкшие к обычаям полукочевой вольницы, они хотели и в этой новой стране играть первую роль, скорее управлять своим властителем, чем подчиняться ему. Больше всего не терпели они персидский элемент хумаюновской армии, и в этой нелюбви к персам сходились с афганцами. Афганцы не забывали, что Герат и Кандагар издавна были спорными территориями между афганцами и персами.

Усиливало эту рознь то, что афганцы и узбеки были фанатичными последователями суннитского толка ислама, а персы были мусульманами-шиитами. Шах Тахмасп поставил уело— в и ем оказания помощи Хумаюну принятие последним шиизма, надеясь таким путем теснее связать с Персией как Индию, так и афганские земли. Джаухар рассказывает, что Хумаюн сначала решительно отказался, несмотря на то, что шах Тах-масп угрожал смертью ему и его приближенным. Однако потом, по словам того же Джаухара, Хумаюн, после долгих колебаний, подписал какую-то бумагу, принесенную ему казн Джаханом, уполномоченным шаха Тахмаспа, и после этого получил войска ⁶³. Повидимому, какое-то обязательство перехода в шиизм Хумаюн дал. Во всяком случае, во время пребывания в Персии, Хумаюн усердно посещал священные места шиитов, поклонялся гробницам шейха Сефи (родоначальника сефеви-дов) и шаха Исма’ила (первого шиитского правителя Персии) в Ардебиле, гробнице имама Али ибн Муса в Мешхеде и т. п.⁶⁴ Хумаюн писал даже стихи, в которых восхвалял шиитского имама Али ⁶⁵. Независимо от того, принял или не принял шиизм сам Хумаюн, его окружало много шиитов, пришедших с ним в Индию. Бадауни рассказывает, что шейх Хамид, известный суфий Уча, после завоевания Хумаюном Индии пришел к нему и начал его резко укорять в том, что вся его армия состоит из еретиков (шиитов), ссылаясь на то, что многие воины носят имя шиитского имама Али. На это Хумаюн воскликнул, что его дед носил суннитское имя Умар, и затем стал уверять шейха в чистоте своей веры ⁶⁶. Столкновения между суннитами и шиитами, повидимому, были нередким явлением в армии Хумаюна.

Власть Хумаюна даже в Делийском государстве не была еще закреплена, когда в 1556 г. он неожиданно умер, упав с мраморной лестницы. Его полководец, Байрам, наставник Акбара, поспешил возвести на трон своего воспитанника прямо в военном лагере в Каландуре, не дожидаясь его прибытия в столицу Дели.

Узнав о смерти Хумаюна, остальные претенденты на делийский престол приступили к решительным действиям. Главными противниками Акбара были: племянник Шер шаха, Секандер ’Сур, стоявший с войском в Пенджабе, и Хему, полководец Мухаммеда Адил шаха, собиравший отряды неподалеку от Дели. Хему был, несомненно, человеком незаурядных способностей: индус, сын бакалейщика, он, несмотря на свое происхождение, выдвинулся при дворе Мухаммеда Адила и стал главнокомандующим его армии. Получив известие о смерти

Хума юна, Хему двинулся на Дели. По дороге он разбил армию ^четвертого претендента на престол, Ибрахима Сура, родственника Секандера. Наместник Дели, Тарди бек, оказав лишь «слабое сопротивление, позорно бежал в лагерь Акбара, сдав Дели неприятелю. Хему, овладев столицей, перестал выступать от имени Мухаммеда Адила и сам короновался на престол под именем «раджи Викрамадитья» \

В результате многолетней борьбы, происходившей на территории Делийского султаната, и прохождения многочисленных армий по полям северной Индии в стране в 1554—56 г. начался голод, сопровождавшийся эпидемией, гибелью сотен тысяч людей, людоедством, продажей детей и другими бедствиями. Бадауни сообщает, что сам видел, как люди ели людей ^{67 68}. Он же рассказывает, что в 962/1555—56 г. Хему, осаждая Виану, кормил своих слонов рисом, сахаром и маслом, в то время как люди кругом ежедневно гибли сотнями от голода ⁶⁹. Хотя мы не имеем подтверждения других хронистов, этому сообщению можно поверить: Хему все свои надежды в битве возлагал на слонов и уделял им особое внимание накануне решающих боев. Однако его забота о слонах во время гибели людей от голода должна была вызвать к Хему ненависть населения и, может быть, была одной из причин, почему, став правителем, этот индус даже среди индусов не встретил ни поддержки, ни симпатий.

На Панипатском поле в 1556 г. снова, как и при Бабуре, произошло решающее столкновение.

Армия Акбара была значительно малочисленнее, чем силы Хему. Кроме того, Хему мог бросить в битву до 5 тыс. боевых слонов, которым Акбар не мог ничего противопоставить. Случайная стрела, однако, ранила Хему в момент, когда победа казалась обеспеченной. Не видя своего полководца, воины обратились <в бегство, как это часто случалось в истории индийских войн, и Акбар выиграл битву. Тут же, по окончании боя, Акбар стал раздавать своим военачальникам джагиры и почетные звания. Нетерпеливое стремление военачальников Акбара приступить к дележу завоеванных земель немедленно после одержанной победы говорит о тех интересах, которые толкали их на бой: они дрались за землю,' за возможность эксплуатации большего числа крестьян.

Когда Акбар, вступил на престол, унаследованные им владения состояли из районов Дели и Агры и части Пенджаба, да и это еще приходилось отстаивать в боях Ч Основной опорой Акбара были отряды пришедших из-за гор завоевателей, воодушевленных жаждой земли и добычи.

Акбар укрепил в Индии власть своей династии и разрешил; на определенный промежуток времени те задачи, которые оказались не под силу Делийскому султанату в период его распада: подавить недовольство крестьян и сдержать центробежные тенденции феодалов. Акбар смог это сделать лишь потому, что» ^Ьму удалось расширить опору своей власти, привлечь на свою⁷⁰ сторону весь класс феодалов в Индии — как мусульман, так: _ки индусов, — а также торгово-ростовщические элементы» из индусов, сикхов, парсов и джайнов. С помощью своей армии, предводительствуемой джагирдарами-мусульманами, и отличавшейся высокими боевыми качествами раджпутской конницы, (раджпуты, как известно, по вероисповеданию были индусами),. Акбар расширил пределы своего государства от границы Тибета на севере до реки Годавери на юге и от Гуджерата на западе-до Бенгальского залива на востоке. Под его власть подпали основные княжества Раджпутаны — Мевар и Марвар или. Амбер. Ему подчинились несколько мелких индусских раджей, правивших на территории Гондваны — нынешней Ориссы, и части Бенгалии. В самой Бенгалии потерпела поражение и была свергнута афганская династия. Власть Акбара распространилась и на мусульманские княжества в Мальве, Бераре,. Гуджерате, Хандеше и, частично, Ахмеднагаре. Присоединен был Акбаром к Индии и Кашмир. Что касается мусульманских княжеств Биджапура и Голконды, возникших после распада государства Бахмани между реками Годавери и Кришной_г то они еще сохраняли свою независимость. К югу от реки Кришны существовало до 1565 г. (до битвы при Тали-кота) государство Виджаянагар во главе с индусской династией, а после его распада — множество индусских княжеств. Однако так далеко на юг границы акбаровского государства, никогда не простирались.

Под властью Акбара оказалась огромная территория, населенная многочисленными народами и племенами, говорившими на разных языках, находившимися на разных уровнях общественного развития и разделенными, кроме того, кастовыми пере⁷⁰ городками и религиозными воззрениями, а также различными обычаями. В целях упорядочения управления этим разнородным населением Акбар провел ряд реформ: административную,. шоземельно-податную, военную, религиозную и реформу мер и весов. Все это позволило ввести какое-то единство в государственное устройство и.установить довольно значительную, .для азиатской деспотии, централизацию, большую, чем, например, в других крупных государствах того времени на Среднем и Ближнем Востоке. Поземельно-податная реформа не только упорядочила сбор налога-ренты, но и на некоторое время •способствовала прекращению крестьянских волнений, которые теперь уже подавляли не только отряды отдельных феода-.лов, но и войска, вызываемые по требованию фоудждара — «военного наместника области. Таким образом, создание большого, относительно централизованного государства усилило позиции феодалов и эксплуатацию ими крестьянского населения. Вместе с тем военная реформа позволила Акбару установить :хотя бы некоторый контроль над феодалами-военачальни-Жами. Относительно высоко развитые, для феодального государства, внутренние экономические связи, так же как и усиление и расширение самой территории государства, дали возможность Могольской империи просуществовать два столетия — от воцарения Акбара до третьей битвы при Панипате в 1761 г. Несмотря на разнородный состав населения, различные части .акбаровского государства были не только политически, но в известной мере и экономически связаны между собой.

Основы Могольской державы фактически заложил Акбар. При нем она достигла обширных размеров, хотя границы ее •были нечеткими и все время менялись в зависимости от военных успехов Акбара. При нем определились в основном формы государственного устройства империи и наметились пути ее дальнейшего развития, но одновременно выявились также те слабые •стороны, которые привели впоследствии это могущественное государство к распаду. Дальнейший рост торговли и ростовщичества, более усиленная эксплуатация крестьянства, доводившая его до разорения, наконец, невозможность положить предел сепаратизму феодалов-военачальников — корни всех этих процессов, предопределивших дальнейшую историю Индии, были заложены еще во времена Акбара. Все то, что способствовало появлению слабых ростков новых, буржуазных отношений в Индии и вместе с тем препятствовало их развитию, настолько, что ко времени укрепления европейских купцов на индийском побережье в Индии не было существенных элементов капиталистического способа производства, — все это в скрытом виде находилось в Могольской империи еще в период ее расцвета при Акбаре. Наконец, невозможность освободить от власти европейцев ключевые порты на индийском побережье и прорвать европейскую монополию внешней морской торговли с Западом предопределила укрепление европейских торговых компаний в Индии, что в дальнейшем привело к колониальному закрепощению этой страны.

Поэтому изучать особенности поздне- средневекового индийского феодализма лучше всего на периоде полувекового правления Акбара (1556—1605), когда формы феодального государственного строя приняли законченное выраяхение и в та же время уже наметились причины упадка в дальнейшем этого государственного объединения.

В данных очерках в первую очередь рассматриваются* взаимоотношения феодалов и крестьянства (особенности индийской сельской общины, положение крестьянства и лежащие па нем повинности), а затем различные формы феодальной* собственности на землю и различные способы эксплуатации крестьян, применявшиеся в Могольской империи. Этим вопросам посвящена первая глава. Во второй главе рассматривается положение городских ремесленных и торгово-ростовщических слоев в Могольском государстве. В третьей главе описана, государственно-административная структура Могольской империи. Четвертая глава трактует о народных движениях в Индии XVI в., проходивших под свойственной средневековым идеологиям религиозной оболочкой, и в связи с этим, рассматривается религиозное деление населения. Наконец,, в последней главе описаны отдельные стороны внутренней и. внешней политики Акбара. Таково основное содержание предлагаемой книги, имеющей целью описать последнее могущественное феодальное государство в Индии, существовавшее? до превращения Индии в британскую колонию.

Г л he a I

ФОРМЫ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ, ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЯ И ФЕОДАЛЬНОЙ ЭКСПЛУАТАЦИИ

В АКБАРОВСКОЙ ИНДИИ

Феодализм в Индии стал развиваться, невидимому, в V— VII вв., тогда же, когда начали складываться феодальные-отношения й в других странах Среднего и Ближнего Востока. Таким образом, в этот период уровень развития производительных сил в Индии не отставал от уровня других, передовых-в то время стран. Эпиграфические данные ⁷¹ — надписи V— VI вв. о пожалованиях — показывают, как постепенно вместо необрабатываемых полей правители стали даровать феодально-закрепощаемые деревни, как затем обязывали свободных, невидимому, прежде общинников платить налоги, как, все более-расширялся список всяких феодальных поборов с крестьян, как даровали феодалам иммунитеты от податей и государственного вмешательства в распоряжение их владениями. В дальнейшем в пожалованиях VII—VIII вв. перед нами предстает картина уже сложившегося типично феодального наследственного землевладения, с системой феодальной иерархии, с закабалением крестьян всякими податями и сборами, т. е. рентой натуральной и денежной, с налоговыми и административными иммунитетами, с пожалованием феодалам совершенно конкретного земельного владения, а не просто земель, приносящих* феодалу определенный доход, как позднее, при моголах-В Индии господствующей формой сразу стала не отработочная,.. а продуктовая рента. При наличии древней земледельческой культуры и системы орошения, повышавшей урожайность земли, продуктовая рента приносила индийским феодалам значительно большую массу прибавочного продукта, чем получали феодальные землевладельцы Европы. Возможно, этим объясняется быстрое развитие и пышный расцвет феодализма в Индии, а также значительное проникновение товарно-денежных отношений в феодальную экономику страны.

Завоеватели, вторгавшиеся в Индию в X—XII вв., ничего, по существу, не изменили в способе эксплуатации крестьянства. Многие буржуазные историки Индии до сих пор придерживаются взглядов выдающегося русского исследователя Кова-: левского, считавшего, что феодализм в Индию принесли мусульманские завоеватели в X—XIV вв., применив к Индии законы Корана и шариата, выработанные в арабском феодальном обществе Ч Конечно, эта точка зрения безнадежно устарела и является неверной. Однако в крупнейшем государстве Индии XIII—XV вв., возглавленном мусульманской династией, в Делийском султанате, а также позднее в Могольской империи господствующие формы феодального землевладения некоторыми своими чертами отличались, как об этом будет •сказано ниже, от форм, распространенных в так называемых «индусских государствах» на юге Индии и в Раджпутане.

Одной из характерных особенностей индийской деревни, наложившей известный отпечаток на феодальные отношения в Индии, было существование сельской общины. Сохранению этого пережитка первобытно-общинного строя при феодализме способствовало то, что индийская община выполняла еще известные общественно полезные функции, обеспечивая крестьянам возможность удовлетворять все свои несложные потребности, не прибегая к помощи рынка и облегчая повседневную борьбу крестьян с наступающими джунглями, что было не под •силу отдельному крестьянскому хозяйству, Феодальное государство сумело приспособить крестьянскую общину к своим интересам, используя ее как фискальную единицу, связывая всех общинников круговой порукой при уплате податей, и т. д. Однако вместе с тем, опираясь на общинную организацию, крестьяне могли оказывать иногда и некоторое сопротивление чрезмерным требованиям феодалов. В таких случаях подати собирали с помощью военной силы. Ввиду значения общины в феодальном строе Индии и в жизни индийских крестьянских масс начинаем данный очерк с рассмотрения сельской общины.

¹ М. М. Ковалевский. Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения, ч. 1, М., 1879.

А. СЕЛЬСКАЯ ОБЩИНА

Хотя сельская община играла важную роль в жизни индийского населения в акбаровские времена, ни в хрониках, ни в документах, использованных в «Аин-и Акбари», нет никакого упоминания о ней. Умолчание акбаровских хроник объясняется, очевидно, как тем, что их авторы воспринимали общину ® качестве естественного, само собой разумеющегося явления, так и в особенности полным равнодушием придворных историков к жизни крестьянства. Как государство, так и джагир-дары заботились лишь о сборе земельного налога и не касались внутренней жизни деревни. В лучшем случае хронист мог упомянуть о старосте и писце — должностных лицах деревни, ответственных за сбор налога. Больше ничто,в деревне феодала не интересовало. Никаких сведений в этом отношении нельзя почерпнуть и из описаний европейских путешественников: их внимание привлекали в Индии торговля и двор правителя. Внутренней жизни индийской деревни они совсем не знали.

Поэтому для характеристики сельской общины приходится использовать значительно более поздние по времени материалы, восстанавливая, с их помощью и опираясь на крайне скудные, мимоходом сделанные намеки акбаровских хроник, картину организации деревни. Необходимость обратиться к такому методу исследования признавал и Ковалевский при изучении общины в Индии: «Вместо того, чтобы искать, как это делали прежде, ответа на занимающие его вопросы в сомнительном и в большинстве случаев тенденциозном толковании темных намеков, сохранившихся в древних кодексах, на целый ряд ■институтов, регулирование коих искони было предоставляемо обычному праву, исследователь должен обратиться прежде всего к изучению действующих еще в его время обычаев и обрядов, с целью найти в них какие-нибудь следы доисторической старины» ^х.

Индийская сельская община была подробно описана в начале XIX в. английскими сборщиками налогов, которым в чисто практических, фискальных целях пришлось заинтересоваться незнакомым для них укладом сельской жизни ^{72 73}. Невозможно, конечно, с полной уверенностью утверждать, что сельская община второй половины XVI в. была в точности такова же, как она была описана англичанами в первой половине XIX в. Однако общеизвестная застойность сельской юбщины, чрезвычайно медленно поддающейся каким-либо изменениям, дает нам право проводить известные аналогии с явлениями, описанными через 200—250 лет после Акбара. Отдельные детали и косвенные указания на некоторые моменты жизни,, касающиеся акбаровской деревни, проскользнувшие в хрониках, показывают поразительное сходство с теми же явлениями, описанными английскими коллекторами (сборщиками налогов). Это дает нам еще большее право полагать, что облик сельской общины, как он вырисовывается из донесений английских коллекторов, приведенных в Синей книге по делам Индии 1832 г., был в основном таким же и в акбаровские времена.

Как правило, сельская община охватывала одну деревню,, хотя известны случаи, когда, повидимому, несколько деревень, входили в одну общинную организацию и сообща содержали деревенских ремесленников. Этот факт, объединение крестьян, и сельских ремесленников в общине, т. е. соединение ремесла с земледелием, был основной чертой всех сельских общин в Могольской Индии и обеспечивал натуральный, в общих чертах, характер деревенского хозяйства.

Вероятно, в некоторых сельских общинах периода Акбара сохранилась еще коллективная обработка полей. Пережитки этой формы общины были найдены даже в конце XIX в. среди горных афганских племен северной Индии. Однако в подавляющем большинстве общин пахотные поля были, повидимому, уже-поделены между общинниками. По крайней мере, только при этом предположении понятно предписание Абу-л Фазла, главы финансового ведомства при Акбаре, общую подать разделять, на мелкие части и налагать на каждого крестьянина в отдельности ^х. Этот раздел обрабатываемых полей между общинниками отнюдь не менял характера общины как коллективного собственника земли. По словам Маркса, «там, где собственность существует только как общинная собственность, отдельный член как таковой бывает только владелъцем_г наследственным или ненаследственным, особого участка, так как каждая частица собственности принадлежит не кому-либо из члецов в отдельности, а индивиду как непосредственному члену общины, т. е. как лицу, живущему в единстве* с общиной, а не в отличие от нее» ^{74 75}. В коллективном не только владении, но и пользовании общины, однако, были выгоны и пустоши, которыми община распоряжалась по своему усмотрению и которые не подлежали обложению земельным налогом.

В Индии преобладало, повидимому, два различных типа общины, отличавшихся по основным принципам раздела обрабатываемой земли между крестьянами. В центре Могольской империи — в Дели и Агре, а также в Бенгалии преобладал тот тип общины, когда между общинниками делились определенные поля, причем раздел мог проводиться развыми способами: по едокам, по плугам и т. д. В Раджпутане и Гуджерате была распространена община другого типа, известная под названием «бхиачара» — «братство». Там делились не определенные земли, а доли, в зависимости от близости владельца к реальному или воображаемому предку — основателю деревни. В общине этого типа преобладала крайняя чересполосица, так как при неравном распределении долей между семьями каждая доля, однако, должна была содержать равные части плохрй и хорошей, удобной и неудобной, орошаемой и неорошаемой земли. Лишены всякого основания и не подтверждаются источниками утверждения Ваден-Пауэлла, что эти два типа общин отличались еще и тем, что в общине первого рода все деревенские дела решались единолично старостой, а в общине второго рода — советом старейшин — «панчаятом», как и его уверение, что общины второго рода появлялись всегда лишь в результате распада старого феодального рода, обнищавшие потомки которого вынуждены были заняться земледелием ^х. В общинах обоего типа происходили переделы, во возмсжно, что они производились чаще в общинах второго типа, так как запутанные родственные отношения и сложные правила наследования между сыновьями от разных жен требовали более частого перераспределения участков. Ковалевский цитировал слова английского отчета по Пенджабу 1853 г.: «Нередко. . . общины производят передел пахоты и сенокосов, с целью установления большего соответствия между степенью родства и размером наделов»^{76 77}. По данным Тода, в Раджпутане, где у заминдаров была барская запашка, до начала XVI в. не только общинные, но и заминдарские земли подлежали обмену при переделе ⁷⁸. Возможно, что в данном случае имело место то, что среди патанов называлось «бадлюн веш», когда при переделе обмениваются землей целые деревни.

Полноправные общинники назывались в районах Дели и Агры «асами» («имена»), а в Бенгалии «худкашт» («сами обрабатывающие землю»). Однако, кроме полноправных общинников, в деревнях обычно были еще и «пришлые», называемые в Бенгалии «па-и кашт» («пришлые земледельцы»), а в районах Дели и Агры—«па-и улкуди». Им предоставляли для обработки обычно наименее удобные земли, за что они, помимо ооычных налогов, были обязаны общине, т. е. фактически ее должностным лицам, еще различными натуральными, денежными или трудовыми повинностями. В деревне были обычно и «ченданэ-дары» («имеющие сколько-нибудь, мелочь») — бедняки, обрабатывающие лишь приусадебный огород и зарабатывающие себе на пропитание батрачеством у более зажиточных общинников.

Кроме имущественного различия, среди общинников было много всяких делений по кастовому, религиозному и ряду других признаков, от которых зависели размеры их налоговых платежей. Слова Ленина о дореформенной русской деревне полностью применимы к средневековой индийской: «Будучи объединены общиной в крохотные административно-фискальные и землевладельческие союзы, крестьяне раздроблены массой разнообразных делений их на разряды, на категории по величине надела, по размерам платежей и пр. . . Все эти разряды отличаются историей аграрных отношений, величиной наделов и платежей и пр., и пр. . . Вся эта пестрота была естественна и необходима в средние века. . .» ⁷⁹

Еще большая пестрота отношений существовала в индийской деревне. Если Ленин говорил о «застывших в своих перегородках» крестьянах русской деревни, то в индийской ко всему прочему прибавлялись ’еще кастовые различия. Как записал английский сборщик налогов в 1822 г.: «Рента меняется в каждой деревне не только в зависимости от почвы и посеянной культуры, но также и в зависимости от касты земледельца»⁸⁰ и, прибавим мы, от его положения в общине.

Будучи в значительной мере самодовлеющей экономической единицей, община помимо крестьян включала в себя еще деревенских ремесленников и общинных должностных лиц. Типичная крупная индийская община так описана у Маркса в его статье «Британское владычество в Индии»: «Село в гео-графическОхМ отношении представляет собой пространство, содержащее несколько сот или тысяч акров возделанной и пустующей земли; в политическом отношении оно похоже на городскую корпорацию. В селе имеется ряд высших и низших должностных лиц. Potail, или староста, имеет общий надзор за делами села, улаживает споры обывателей, заведует полицией и исполняет обязанность сборщика налогов внутри села — обязанность, для исполнения которой он является наиболее п< дходящгм в силу личного влияния и обстоятельного знакомства с положением и делами жителей. Kurnum следит за состоянием земледелия и регистрирует все, к нему относящееся. ТаШег и totie: обязанность первого состоит в собирании сведений о преступлениях и проступках и в сопровождении и защите лиц, переезжающих от одного села до другого; круг же обязанностей второго, невидимому, более ограничен пределами села и состоит, между прочим, в охране урожая и в содействии его точному определению. Пограничник охраняет границы села или дает свидетельские показания относительно них в случае спора. Лицо, имеющее надзор вад водохранилищами и водостоками, распределяет воду для вужд земледелия. Особый брамин ведает в селе делами культа. Далее идут школьный учитель, которого можно видеть в селе обучающим детей чтению и письму на песке, календарный брамин, или астролог и т. д. Эти высшие и низшие должностные лица образуют администрацию села, но в некоторых частях страны штат их меньше, так как некоторые из описанных выше обязанностей и функций соединяются в одном и том же лице, в других же частях, напротив, штат их шире, чем указано было выше» ^х.

Община коллективно содержала 10—12 ремесленников, обслуживавших все несложные потребности крестьян. Когда крестьянину нужно было починить инвентарь или достать себе посуду, он должен был лишь принести материал соответствующему ремесленнику, и тот бесплатно делал ему требуемую вещь. Община оплачивала ремесленников обычно из доли урожая, а реже, снижала им налог с их участка, раскладывая остаток налога на всех общинников.

Должностными лицами общины были староста и писец. Формально они считались такими же слугами общины, как и ремесленники. Фактически они занимали в общине привилегированное положение. Староста и писец подписывали все ведомости деревни и отвечали часто своей спиной за своевременное поступление земельного налога. В «Аин-и Акбари» говорится: «Когда каркун [писец сборщика налогов] ^{81 82 83 84 85 86 87} составит список [сколько с кого следует] налога на основе землеустройства, староста и писец должны его [этот список] подписать»⁸.

Эти общинные должностные лица не только отвечали за сбор земельного налога, но и распределяли этот налог среди крестьян. Это было формой круговой поруки.

Для точного распределения налога патвари (писец) составлял и хранил все документы о деревне, все данные, группируемые по разным признакам: списки необлагаемой земли, налогоплательщиков, их полей, выращиваемой ими культуры и следуемого с них земельного налога. В «Акбарнамэ» говорится об этих, хранящихся у патвари «документах специальных и захваченных [земель] ^х, которые на разговорном языке называются первичными бумагами» ^{88 89 90}.

Староста и писец оплачивались общиной из доли урожая как ремесленники, но в больших размерах; или же старосте, а в некоторых районах и писцу, предоставлялся общиной с согласия или даже по распоряжению властей необлагаемый участок земли, называемый «сир». Подати, следуемые с этого участка, распределялись среди других членов общины. В предписаниях сборщику налогов, приведенных в «Аин-и Акбари», говорится, что в случае «хорошего поступления» налогов от деревни старосте следует дать «^х/2 бисва с каждого бига» ⁹¹ или же вознаградить его по его заслугам ⁹². Возможно, что эти «^х/а бисва с каждого бига» и были сиром — необлагаемым участком старосты.

Сиры старосты часто обрабатывались «пришлыми» в порядке трудовой оплаты за предоставленные им общиной участки. Кроме того, староста и, в меньшей мере, писец взимали различные поборы с общинных ремесленников, получая от них известную долю продуктов их труда. Таким образом, должностные лица деревни при благоприятных для этого условиях

могли превращаться в мелких феодалов. Действительно, во времена развала Могольской империи многие маратхские феодалы-военачальники произошли из рядов «пателей» (сельских ►старост).

Вместе с тем, будучи членами сельской общины, старосты .во взаимоотношениях с феодалами выступали в период правления Акбара на стороне крестьянства. На это, повидимому, указывает приведенное в «Аин-и Акбари» предписание сборщику налогов не давать сельским старейшинам определять правительственную долю урожая («насак») ^х, «дабы не возникло потакание и невежество»^{93 94}. Другими словами, финансовое ведомство явно не доверяло должностным лицам деревни в вопросах, касающихся коренных интересов крестьян.

Характерной особенностью индийской общины была строгая передача по наследству функций и должностей. Все привилегии старосты и писца, права и обязанности ремесленников и рядовых общинников — все это передавалось от отца к сыновьям. Как писал один английский сборщик налогов, в начале XIX в., «цирюльник, который сейчас владеет этим «мираси» * (наследственным правом), является потомком того., кто занимал эту должность в давние времена, и если бы его попытались отстранить от должности, жители той деревни должны были бы ходить с небритыми головами и бородами, так как трудно было бы найти ему преемника, который дерзнул бы пойти наперекор предрассудкам касты и занять освободившееся таким образом место» ⁹⁵.

Право на занятие определенного места ремесленника или на обработку определенного поля крестьянином в общине не терялось, даже если его не могли использовать в течение одного-двух поколений. Английским администратором Малькольмом описана, например, картина возвращения в, родные края крестьян, бежавших много лет назад из разоренных войной деревень: они несли на руках младенцев-старост, наслед-

ников погибших родителей, с ними шли и потомки общинных: ремесленников. Буквально , через несколько дней после возвращения на свое пепелище потомок старосты становился старостой, несмотря даже на свое малолетство, потомок кузнеца раскладывал свой переносный горн и меха на улице на месте своего отца, и вся несложная организация общины восстанавливалась в прежнем виде \

Это строгое наследование функций обеспечивало, с одной стороны, известную застойность, малоизменчивость общины. Маркс писал об общине: «Всего упорнее и всего дольше неизбежно держится азиатская форма. Это заложено в ее предпосылке: в том, что отдельный человек не становится самостоятельным по отношению к общине, что объем производства рассчитан только на обеспечение собственного существования, что земледелие и ремесло связаны воедино и т. д.» ^{96 97} С другой стороны, система строгого наследования профессии й как места общинного ремесленника, так и прав земледельца закрепляла разделение крестьян и ремесленников на различные* мелкие разряды по тем правам, на которых они владели землей или местом ремесленника, по племенной принадлежности, по касте и по множеству других мелких признаков.

Наконец, община с ее системой наследования привязывала* крестьян и деревенских ремесленников к земле, так как только* в своей общине, в которой поколениями жили и работали их предки, крестьянин и ремесленник имели право на какое-то* занятие, на место в жизни; за пределами же своей общины они становились неполноправными «пришлыми». Поскольку в результате этого общинного уклада фактически не было тяги крестьян в города и их бегства из деревни, поскольку, с другой стороны, джагирдары не вели своего поместного хозяйства, а следовательно, не нуждались в барщине, не возникало и необходимости в юридическом прикреплении крестьян к земле». Маркс в своем конспекте книги Ковалевского «Общинное землевладение» отметил отсутствие крепостного права в Индии⁹⁸» Однако, хотя не существовало узаконенного правительством прикрепления крестьян к земле, но все же они не могли свободно бросить, свой участок: их привязывали община, обычай и государственное тягло.

Но если, по закону и обычаю, крестьяне в Индии не принадлежали определенному джагирдару, они все-таки были прикреплены к тяглу, поскольку обработка земли считалась для них государственной повинностью. В предписаниях сборщику налога в «Аин-и Акбари» говорится: «Если земледелец ради того, чтобы меньше засевать, приводит в качестве предлога трудоемкость [данной культуры], не давайте ему [меньше засевать]» Ч

Община закрепляла крайнюю примитивность организации сельскохозяйственного труда и орудий и, сохраняя в значительной мере самодовлеющий характер деревенского мирка,, затрудняла развитие разделения труда между городом и деревней, а вместе с тем и дальнейший прогресс общества. Это свойство общины было, вероятно, одной из причин застойности индийского феодализма. Недаром Маркс писал об общине, что «трудно придумать более солидную основу для застойного азиатского деспотизма» ^{99 100}.

Маркс отметил, что в индийской общине существовали кастовые различия и рабство, что она не предполагала равноправия всех жителей деревни, наоборот, закрепляла, например, неравноправие женщин и лиц низших каст. Хотя рабовладельческий уклад на севере Индии, в пределах Могольской империи, не играл существенной роли, но кастовые различия имели значение: они определяли не только уровень жизни и обычаи, но и размер платежей. В общине второго типа (т. е. с большими пережитками родовых отношений) соблюдался сложный порядок наследования земли сыновьями от разных жен, но при этом женщины не имели вообще права наследовать землю. Место общинного ремесленника тоже не могли занимать женщины.

Индийская община вовсе не была той идиллической «маленькой республикой», какой ее хотели представить английские завоеватели. Описание общины у Маркса в статье «Последствия британского владычества в Индии» взято ив отчета англичанина Кэмпбелла. Почти в тех же выражениях описывали индийскую общину видные деятели Ост-Индской компании Вилльям Бентинк, Дальхузи, Бэйли и Чарльз Меткаф в своем совместном докладе (трое из них были в разное время генерал-губернаторами Индии). Но в то время как Меткаф восклицал в подписанном всеми четырьмя документе «я желаю. . ., чтобы общинная организация никогда не была поколеблена, и я боюсь всего, что имеет тенденцию ее раз-.рушить» ^х, Маркс, благодаря своей гениальной прозорливости, наоборот, отметил отрицательные стороны индийской общины и, дав глубокий анализ ее общественной роли, отметил, что «эти идиллические сельские общины, сколь безобидными они бы ни казались, всегда были прочной основой восточного деспотизма, что они ограничивали человеческий разум самыми узкими пределами, делая из него покорное орудие суеверия» ².

Хотя община и стремилась отгородиться от внешнего мира, относясь безучастно к смене правителей и государств, но так как она существовала в феодальном обществе, то аграрная политика феодалов влияла на нее. Община, являющаяся пережиточным элементом первобытно-общинного строя, сохранилась в развитом феодальном обществе Могольской империи, во-первых, потому, что выполняла, как уже говорилось выше, известные хозяйственные функции, а во-вторых, как удобная для правительства фискальная единица. Главным средством давления феодального государства на индийскую общину был земельный налог. Маркс отмечал, что в Индии «урожай находится в зависимости от хорошего или дурного правительства, как он в Европе зависит от хорошей или дурной погоды» ^{101 102 103 104 105}. Урожай же определял положение крестьянства в каждом данном году.

Для правильного функционирования общинного устройства необходимо было, чтобы у крестьян, после выплаты податей, сверх личного потребления их семей оставался какой-то скромный излишек на содержание общинных ремесленников и должностных лиц. Чрезмерно завышенный земельный налог, не оставляя достаточно для воспроизводства общины и общинных отношений, сразу вызывал голод.

При Акбаре налог был установлен примерно в ¹/з валового дохода крестьянства, исчисленного на основании сведений, собранных за 19 лет по разным областям империи. Повиди-мому, в хороший год такой налог давал крестьянину возможность существрвать. Конечно, уровень жизни индийского крестьянина был чрезвычайно низким. Еще за сто лет до Акбара тверского купца и путешественника Афанасия Никитина поражала бедность индийского крестьянства: «А земля людна велми, а сельские люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми» ^х. Живший при Акбаре великий бенгальский поэт Мукундарам описал в своей поэме «Чанди мангал» свою родную деревню и быт крестьян в урожайные годы. Жилищем крестьянина являлась хижина без окон. Ее крыша из цыно-вок опиралась на один столб, врытый в землю, в центре хижины. Никакой мебели не было. В земляном полу была вырыта яма для рисового навара, который там бродил и превращался в крепкий напиток ².

В неурожайные годы крестьяне не могли уплатить государственного налога, он был для них слишком высок. Недаром в памятке фоудждару — начальнику, ведавшему военными делами области, — помещенной в «Аин-и Акбари», предписывается: «Если крестьяне или сборщик налога с земель халисэ или джагирдар окажутся непокорными, постарайтесь склонить их на правильный путь ласковыми словами, а если это не выйдет. . . надо взяться за их наказание. Устройте свою квартиру нейодалеку от мятежной толпы и все время вредите им и их имуществу. . . Если дело может быть сделано с помощью пехотинцев, то не следует употреблять конницы»³. Судя по этому предписанию, сбор земельного налога с помощью войск — пехоты и конницы — не был во времена Акбара редким явлением.

В «Акбарнамэ» несколько раз рассказывается о карательных мерах, предпринятых Акбаром при его личном участии против каких-то «разбойников», живших в деревнях. Один раз Акбар приступом взял деревню таких «разбойников», растоптав своим слоном глиняную стену деревни, за которой •скрывались ее защитники. Принимая во внимание, что все это происходило около Агры, в самом центре империи, мощно полагать, что эти «разбойники» были «непокорными» крестьянами, не могущими платить налоги.

Уже упомянутый поэт Мукундарам описал пережитые им ■самим жестокие притеснения и пытки, применявшиеся при сборе налогов с нищего крестьянства. Он жил в рдной деревне округа Селимабад в Бенгалии. Деревня входила во владение раджи Неега Гопинатха и была, повидимому, населена крестьянами-индусами. Взимаемый налог казался крестьянам тер-

¹ Афанасий Никитин. Хожение за три моря, изд. АН СССР, М.—Л., 1948, стр. 16.

⁸ Приведено в кн.: D. Ch. Sen. History of Bengali language and literature, Calcutta, 1911, p. 358.