«Нет, что-то есть в этой почве…» 1965–1985
Юмор, как жизнь, быстротечен и уникален.
Только один раз так можно сказать. Один раз можно ужать истину до размеров формулы, а формулу – до размеров остроты.
В самый разгар «оттепели» в Одессе, как и в других городах, появились студенческие самодеятельные театры. Особенным успехом пользовался у одесситов театр «Парнас-2». Это именно в нем начали свой путь будущие звезды эстрады Роман Карцев и Виктор Ильченко, впервые зазвучали в полную силу тексты Михаила Жванецкого. Параллельно на Центральном телевидении возник КВН. С 1966 года на экранах прочно обосновались «Одесские трубочисты».
В 70-е годы роль своеобразного клапана для выпускания пара стали играть и театральные капустники, в которых с позволения властей в новогоднюю ночь (то есть раз в году!) разрешали говорить острые вещи.
В 1973 году в Одессе впервые прошла «Юморина». В этом же году возник отдел фельетонов газеты «Вечерняя Одесса», где блистало новое поколение одесских фельетонистов и публиковались остроумные тексты молодых одесских авторов…
Если же говорить о кавээновских текстах, то следует заметить, что авторство в КВН было всегда коллективным. Но, конечно, были и лидеры. Так, в период с 1966-го по 1970 год в одесской команде особенно выделялась «знаменитая тройка нападающих» Крапива – Макаров – Волович. Среди наиболее активных авторов были Семен Лившин, Леонид Сущенко, Марк Водовозов. В сезоне 1971–72 годов в одесскую команду пришел Георгий Голубенко, что значительно усилило ее авторский потенциал… Отдельная группа писала стихи и песни. Среди них выделялись два Бориса – Бурда и Зильберман (Салибов). Кстати, второй – автор популярнейшего нового гимна КВН.
В настоящий раздел включены наиболее удачные в литературном отношении кавээновские тексты одесситов с 1966-го по 1972 год. (Более полный список авторов представлен в конце раздела «Одесский КВН»).
В. Х.
Михаил Жванецкий
Как шутили в Одессе
Группа людей со скорбными лицами и музыкальными инструментами. Впереди бригадир-дирижер. Звонок. Выходит жилец.
Бригадир (вежливо приподнимает шляпу). Ай-я-яй, мне уже говорили. Такое горе!
Жилец. Какое горе?
Бригадир. У вас похороны?
Жилец. Похороны?
Бригадир. Ришельевская шесть, квартира семь?
Жилец. Да.
Бригадир. Ну?
Жилец. Что?
Бригадир. Будем хоронить?
Жилец. Кого?
Бригадир. Что значит «кого»? Кто должен лучше знать, я или ты? Ну, не валяй дурака, выноси.
Жилец. Кого?
Бригадир. У меня люди. Оркестр. Пятнадцать человек живых людей. Они могут убить, зарезать любого, кто не вынесет сейчас же. Маня, прошу.
Толстая Маня, в носках и мужских ботинках, ударила в тарелки и посмотрела на часы.
Жилец. Минуточку, кто вас сюда прислал?
Бригадир. Откуда я знаю? Может быть, и ты. Что, я всех должен помнить?
Из коллектива вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, тут будет что-нибудь, или мы разнесем эту халабуду вдребезги пополам? Я инвалид, вы же знаете.
Бригадир. Жора, не изводите себя. У людей большое горе, они хотят поторговаться. Назовите свою цену, поговорим как культурные люди. Вы же еще не слышали наше звучание.
Жилец. Я себе представляю.
Бригадир. Секундочку. Вы услышите наше звучание – вы снимете с себя последнюю рубаху. Эти люди чувствуют чужое горе как свое собственное.
Жилец. Я прекрасно представляю…
Бригадир. Встаньте там и слушайте сюда. Тетя Маня, прошу сигнал на построение.
Толстая Маня ударила в тарелки и посмотрела на часы.
Бригадир (прошелся кавалерийским шагом). Константин, застегнитесь, спрячьте свою нахальную татуировку с этими безграмотными выражениями. Вы там все время пишете что-то новое. Если вы ее не выведете, я вас отстраню от работы. Федор Григорьевич, вы хоть и студент консерватории, возможно, вы даже культурнее нас – вы знаете ноты, но эта ковбойка вас унижает. У нас, слава Богу, есть работа – уличное движение растет. Мы только в июле проводили пятнадцать человек. Теперь вы, Маня. Что вы там варите себе на обед, меня не интересует, но от вас каждый день пахнет жареной рыбой. Переходите на овощи, или мы распрощаемся. Прошу печальный сигнал.
Оркестр начинает фантазию, в которой с трудом угадывается похоронный марш.
Жилец (аплодирует). Большое спасибо, достаточно. Но все это напрасно. Наверное, кто-то пошутил.
Бригадир. Может быть, но нас это не касается. Я пятнадцать человек снял с работы. Я не даю юноше закончить консерваторию. Мадам Зборовская бросила хозяйство на малолетнего бандита, чтоб он был здоров. Так вы хотите, чтоб я понимал шутки? Рассчитайтесь, потом посмеемся все вместе.
Из группы музыкантов вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем свое, гори оно огнем!
Бригадир. Жора, не изводите себя. Вы еще не отсидели за то дело, зачем вы опять нервничаете?
Жилец. Почем стоит похоронить?
Бригадир. С почестями?
Жилец. Да.
Бригадир. Не торопясь?
Жилец. Да.
Бригадир. По пятерке на лицо.
Жилец. А без покойника?
Бригадир. По трешке, хотя это унизительно.
Жилец. Хорошо, договорились. Играйте, только пойте: в память Сигизмунда Лазаревича и сестры его из Кишинева.
Музыканты по сигналу Мани начинают играть и петь: «Безвременно, безвременно… На кого ты нас оставляешь? Ты туда, а мы – здесь. Мы здесь, а ты – туда». За кулисами крики, плач, кого-то понесли.
Бригадир (повеселел). Вот вам и покойничек!
Жилец. Нет, это только что. Это мой сосед Сигизмунд Лазаревич. У него сегодня был день рождения. А, эти шутки!
Воскресный день
Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры, актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать.
А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусты, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидоров. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся и – еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто пятьдесят, нарезал кружочками – и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе был, он начал плавиться, и заскворчала, застреляла колбаса. Чайник засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой, фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри, чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и залил эту горку кипятком на три четверти. Поставил пузатенького на чайник, и он на него снизу начал парком подпускать… А колбаска, колбаска уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел.
А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом и майонезом. Подумал я – и сметанки столовую ложку для мягкости. И опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под солнышком, хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная, узорчатая.
Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаска в ней архипелагом. И чайник… Чайник… Снял пузатого и еще одну четверть кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается. Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковородочку на подставку. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб горячий, свежий. Тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым слоем намазал. Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в правую – деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой.
А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе.
А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой «25 лет Красной Армии». И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки. А-а… А-а… И на пляж не пошел. А остался дома. Фу… сидеть… Фу… за столом… Скрестив… фу… ноги… Не в силах отогнать пчелу, кружившую над сладким ртом… Фу… Отойди…
Так я сидел… Потом пошел. Ходить трудно: живот давит. Стал шире ставить ноги. Дошел-таки до почтового ящика. Есть газеты. Одну просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче… Накрыл посуду полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел пешком к морю.
Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному. Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу…
Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой.
Блеснуло. Узенько. Еще иду. Шире блеснуло. И уже блестит, переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: «Мама, мама…», «Гриша, Гриша!», «Внимание! Граждане отдыхающие…» А внутри пиво, салат… Фу!.. Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как сковорода. А!.. Зарылся глубже. О! Прохлада. Занял топчан. Сел. Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде.
А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев, с воем, прыжками, в поту кидаюсь… Нет! Там же не нырнешь. Там мелко. Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается, говорит: «Тю». А ты уже плывешь… Холодно. Еще вперед. Набрал воздуха и лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя как от вертолета. Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах! Вдохнул. Снова смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. А-а-ах! Снова воздух, и поплыл назад.
А когда выходишь, то, невзирая на пиво, и салат, и сорок лет, вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в эти плечи и грудь!
Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай! Бегом к топчанчику. И животом вверх. И затих.
Опять слышны голоса: и «мама», и «Гриша», и «граждане отдыхающие», «а я тузом пик», «он у меня плохо ест»… Звуки стали уходить. Пропадать…
Вы сгорели, молодой человек!
А! Что?… Фу! Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный, расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и поплыл.
Какое удовольствие поесть на пляже! Помидоры я макал в соль. К ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки, правда, теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой, молодой лучок и квас прямо из бутылки.
Какое мучение одеваться на пляже! Натягивать носки на песочные ноги. А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой!
Шел домой… Уже прохладней… Солнце садится куда-то в санатории… На дачах застилают столы белыми скатертями, и женщины бегают из фанерных кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди у киосков разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.
Учителю
Борис Ефимович Друккер, говорящий со страшным акцентом, преподаватель русского языка и литературы в старших классах, орущий, кричащий на нас с седьмого класса по последний день, ненавидимый нами самодур и деспот. Лысый, в очках, которые в лоб летели любому из нас. Ходил размашисто, кланяясь в такт шагам. Бешено презирал все предметы, кроме своего.
– Бортник, вы ударник, он не стахановец, он ударник. Он кошмарный ударник по своим родителям и по моей голове. И если вас не примут в институт, то не потому, о чем вы думаете, кстати, «потому, о чем» – вместе или раздельно? Что ты скажешь? Получи два и думай дальше.
– Этот мальчик имеет на редкость задумчивый вид. О чем вы думаете, Лурье? Как написать «стеклянный, оловянный, деревянный»? Вы думаете о шахматах: шах-мат. Вы мне – шах, я вам – мат. Это будет моя партия, я вам обещаю. И вы проиграете жизнь за вашей проклятой доской.
– Повернись. Я тебе дал пять. О чем ты с ним говоришь? Он же не знает слова «стреляный». Не дай Бог, вы найдете общий язык. Пусть он гибнет один.
– Внимание! Вчера приходила мама Жванецкого. Он переживает: я ему дал два. Он имел мужество сказать маме. Так я тебе дам еще два, чтоб ты исправил ту и плакал над этой. Посмотри на свой диктант. Красным я отметил твои ошибки. Это кровавая, простреленная в шести местах тетрадь. Но я тебе дал три с плюсом, тебе и маме.
– Сейчас, как и всегда, я вам буду читать сочинение Григорьянца. Вы будете плакать над ним, как плакал я.
– Мусюк, ты будешь смотреть в окно после моей гибели, а сейчас смотри на меня до боли, до слез, до отвращения!
Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48-м или в 47-м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.
Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им все, кроме ошибок в диктанте.
Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.
Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот – какая жуткая, специфическая внешность. Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом – мы уже все разъехались.
Мы собрались сегодня, когда нам по сорок. «Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем», – сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нем, – сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. – Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык – его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»
Леониду Осиповичу Утесову
Мы живем в такое время, когда авангард искусства располагается сзади.
Нет, что-то есть в этой почве. Нет, что-то есть в этих прямых улицах, бегущих к морю, в этом голубом небе, в этой зелени акаций и платанов, в этих теплых вечерах, в этих двух усыпанных огнями многоэтажных домах, один из которых медленно отделяется от другого и пропадает. Нет, что-то есть в этих людях, которые так ярко говорят, заимствуя из разных языков самое главное.
– Я хожу по Одессе, я ничего не вижу интересного.
– Вы и не увидите, надо слышать. И перестаньте ходить. Езжайте в Аркадию стареньким пятеньким трамваем, садитесь на скамейку, закройте глаза. Ш-ш-ш, – вода накатывается на берег, – ш-ш-ш…
– Внимание! Катер «Бендиченко» отходит на десятую станцию Фонтана…
– «Это очень, очень хорошо…»
– «Ах, лето…»
– Потерялся мальчик пяти-шести лет, зовут Славик. Мальчик находится в радиоузле. Ненормальную мамашу просят подойти откуда угодно.
– Граждане отдыхающие! Пресекайте баловство на воде! Вчера утонула гражданка Кудряшова, и только самозабвенными действиями ее удалось спасти.
– Ой, я видела эту сцену. Они все делали, но не с той стороны. А это искусственное дыхание не с той стороны… Она хохотала как ненормальная.
– Скажите, в честь чего сегодня помидоры не рубль, а полтора? В честь чего?
– В честь нашей встречи, мадам.
– Остановись, Леня! Что делает эта бабка?
– Она думает, что она перебегает дорогу. Я не буду тормозить.
– У вас есть разбавитель?
– Нету.
– В бутылках.
– Нету.
– В плоских бутылках…
– Нету!
– У вас же был всегда!
– Нету, я сказала!
– Не надо кричать. Вы могли отделаться улыбкой.
– Что ты знаешь! Я не могу с ним ходить по магазинам, он им подсказывает ответ. «Скажите, пива нет?» Они говорят: «Нет». «А рыбы нет?» Они говорят: «Нет». Тридцать лет я с ним мучаюсь. Он газету не может купить. Он говорит: «Газет нет?» Они говорят: «Нет».
– Алло, простите, утром от вас ушел мужчина… Ну, не стесняйтесь, мне другое надо узнать. Каким он был, вы не вспомните? Кольцо, сустав, очки, брюки серые, потрепанные… А, значит, это все-таки был я! Извините.
– Что ты знаешь! У него печень, почки, селезенка… Весь этот ливер он лечит уже шестой год.
– А вы где?
– Я в санатории.
– А нас вчера возили в оперный.
– Внимание! Катер «Маршал Катыков» через десять минут…
– «Если б жизнь твою коровью исковеркали любовью…»
Откройте глаза. 24 марта. Никого. Пустынный пляж. Ветер свободно носится в голых ветвях. Прямые углы новых районов, параллельно, перпендикулярно. Приезжие зябнут в плащах.
– Скажите, где можно увидеть старую Одессу?
– На кладбище.
Неверно, старого кладбища уже тоже пока нет. Есть сквер, молодые деревья на месте старых могил о чем-то символически молчат. Так и живем, не зная, кто от кого произошел, определяя на глаз национальность, сразу думая о нем худшее, вместо того чтобы покопаться…
Вдали трубы заводов, новые районы, по которым сегодня этот город можно отличить от других. Дети из скрипок ушли в фигурное катание, чтоб хоть раз мелькнуть по телевидению. Новый порт, аммиачный завод, ВАЗ-2101, 02, 03… Но закройте глаза. Проступают, отделяются от старых стен, выходят из дикого винограда, из трещин в асфальте и слышны, слышны, слышны…
– Вы же знаете, у него есть счетная машинка, он теперь все подсчитывает. Услышал об урожае, пошевелил губами, достал машинку и что-то подсчитал. То ли разделил урожай на население минус скот, то ли помножил свои дни на количество съедаемого хлеба и сумму подставил под урожай в качестве знаменателя. У него есть счетная машинка, он все время считает, он как бы участвует в управлении страной. Он прикинул количество чугуна на каждую нашу душу. А бюджеты, расходы, займы… У нас же никогда не было времени считать, мы же не могли проверить. Теперь Госплану нужно действовать очень осторожно, потому что он его все время проверяет. Мальчику десять лет, и он такой способный.
– Андруша-а-а!
– Я вам говорю: кто-то ловит рыбу, кто-то ловит дичь, кто-то ищет грибы. Этот ищет деньги и находит дичь, грибы и рыбу.
– Андруша-а-а!..
– Я с женщин ничего не снимаю, жду, пока сойдет само…
– Какой он сатирик? Он же боится написанного самим собой! Что вы его все время цицируете?
О Боже, сохрани этот город, соедини разбросанных, тех, кто в других местах не может избавиться от своего таланта и своеобразия. Соедини в приветствии к старшему, преклони колени в уважении к годам его, к его имени, обширному, как материк. Многие из нас родились, жили и умерли внутри этого имени. Да, что-то есть в этой нервной почве, рождающей музыкантов, шахматистов, художников, певцов, жуликов и бандитов, так ярко живущих по обе стороны среднего образования! Но нет специального одесского юмора, нет одесской литературы, есть юмор, вызывающий смех, и есть шутки, вызывающие улыбку сострадания. Есть живой человек, степной и горячий, как летний помидор, а есть бледный, созревший под стеклом и дозревший в ящике. Он и поет про свою синтетику, и пишет про написанное. А писать, простите, как и писать, надо, когда уже не можешь. Нет смысла петь, когда нечего сказать, нет смысла танцевать, когда нечего сказать. И если у человека есть его единственное движимое имущество – талант, – он и идет с ним, и поет им, и пишет им, и волнует им, потому что талант – это очень просто, это переживать за других.
Рис. Р. Габриадзе
Как шутили в Одессе
Группа людей со скорбными лицами и музыкальными инструментами. Впереди бригадир-дирижер. Звонок. Выходит жилец.
Бригадир (вежливо приподнимает шляпу). Ай-я-яй, мне уже говорили. Такое горе!
Жилец. Какое горе?
Бригадир. У вас похороны?
Жилец. Похороны?
Бригадир. Ришельевская шесть, квартира семь?
Жилец. Да.
Бригадир. Ну?
Жилец. Что?
Бригадир. Будем хоронить?
Жилец. Кого?
Бригадир. Что значит «кого»? Кто должен лучше знать, я или ты? Ну, не валяй дурака, выноси.
Жилец. Кого?
Бригадир. У меня люди. Оркестр. Пятнадцать человек живых людей. Они могут убить, зарезать любого, кто не вынесет сейчас же. Маня, прошу.
Толстая Маня, в носках и мужских ботинках, ударила в тарелки и посмотрела на часы.
Жилец. Минуточку, кто вас сюда прислал?
Бригадир. Откуда я знаю? Может быть, и ты. Что, я всех должен помнить?
Из коллектива вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, тут будет что-нибудь, или мы разнесем эту халабуду вдребезги пополам? Я инвалид, вы же знаете.
Бригадир. Жора, не изводите себя. У людей большое горе, они хотят поторговаться. Назовите свою цену, поговорим как культурные люди. Вы же еще не слышали наше звучание.
Жилец. Я себе представляю.
Бригадир. Секундочку. Вы услышите наше звучание – вы снимете с себя последнюю рубаху. Эти люди чувствуют чужое горе как свое собственное.
Жилец. Я прекрасно представляю…
Бригадир. Встаньте там и слушайте сюда. Тетя Маня, прошу сигнал на построение.
Толстая Маня ударила в тарелки и посмотрела на часы.
Бригадир (прошелся кавалерийским шагом). Константин, застегнитесь, спрячьте свою нахальную татуировку с этими безграмотными выражениями. Вы там все время пишете что-то новое. Если вы ее не выведете, я вас отстраню от работы. Федор Григорьевич, вы хоть и студент консерватории, возможно, вы даже культурнее нас – вы знаете ноты, но эта ковбойка вас унижает. У нас, слава Богу, есть работа – уличное движение растет. Мы только в июле проводили пятнадцать человек. Теперь вы, Маня. Что вы там варите себе на обед, меня не интересует, но от вас каждый день пахнет жареной рыбой. Переходите на овощи, или мы распрощаемся. Прошу печальный сигнал.
Оркестр начинает фантазию, в которой с трудом угадывается похоронный марш.
Жилец (аплодирует). Большое спасибо, достаточно. Но все это напрасно. Наверное, кто-то пошутил.
Бригадир. Может быть, но нас это не касается. Я пятнадцать человек снял с работы. Я не даю юноше закончить консерваторию. Мадам Зборовская бросила хозяйство на малолетнего бандита, чтоб он был здоров. Так вы хотите, чтоб я понимал шутки? Рассчитайтесь, потом посмеемся все вместе.
Из группы музыкантов вылетает разъяренный Тромбон.
Тромбон. Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем свое, гори оно огнем!
Бригадир. Жора, не изводите себя. Вы еще не отсидели за то дело, зачем вы опять нервничаете?
Жилец. Почем стоит похоронить?
Бригадир. С почестями?
Жилец. Да.
Бригадир. Не торопясь?
Жилец. Да.
Бригадир. По пятерке на лицо.
Жилец. А без покойника?
Бригадир. По трешке, хотя это унизительно.
Жилец. Хорошо, договорились. Играйте, только пойте: в память Сигизмунда Лазаревича и сестры его из Кишинева.
Музыканты по сигналу Мани начинают играть и петь: «Безвременно, безвременно… На кого ты нас оставляешь? Ты туда, а мы – здесь. Мы здесь, а ты – туда». За кулисами крики, плач, кого-то понесли.
Бригадир (повеселел). Вот вам и покойничек!
Жилец. Нет, это только что. Это мой сосед Сигизмунд Лазаревич. У него сегодня был день рождения. А, эти шутки!
Воскресный день
Утро страны. Воскресное. Еще прохладное. Потянулась в горы молодая интеллигенция. Потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись за деревни в зеленые росистые поля. Потянулись в своих кроватях актеры, актрисы, художники и прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать.
А денек вставал и светлел, и птицы пели громче, и пыль пошла кверху, и лучи обжигали, и захотелось к воде, к большой воде, и я, свесив голову с дивана, прислушался к себе и начал одеваться, зевая и подпрыгивая.
Умылся тепловатой водой под краном. Достал из холодильника помидоры, лук, салат, яйца, колбасу, сметану. Снял с гвоздя толстую доску. Вымыл все чисто и начал готовить себе завтрак.
Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Нарезал перцу красного мясистого, нашинковал луку репчатого, нашинковал салату, нашинковал капусты, нашинковал моркови, нарезал огурчиков мелко, сложил все в вазу поверх помидоров. Густо посолил. Залил все это постным маслом. Окропил уксусом. Чуть добавил майонезу и начал перемешивать деревянной ложкой. Снизу поддевал и вверх. Поливал соком образовавшимся и – еще снизу и вверх.
Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы крестьянской, домашней, отдающей чесноком. Отрезал от него граммов сто пятьдесят, нарезал кружочками – и на раскаленную сковородку. Жир в колбасе был, он начал плавиться, и заскворчала, застреляла колбаса. Чайник засвистел и пустил постоянный сильный пар. Тогда я достал другой, фарфоровый, в красных цветах, пузатый, и обдал его кипяточком изнутри, чтобы принял хорошо. А туда две щепоточки чайку нарезанного, подсушенного и залил эту горку кипятком на три четверти. Поставил пузатенького на чайник, и он на него снизу начал парком подпускать… А колбаска, колбаска уже сворачиваться пошла. А я ее яйцом сверху. Ножом по скорлупе – и на колбаску. Три штуки вбил и на маленький огонек перевел.
А в хрустальной вазе уже и салатик соком исходит под маслом, уксусом и майонезом. Подумал я – и сметанки столовую ложку для мягкости. И опять деревянной ложкой снизу и все это вверх, вверх. Затем пошел из кухни на веранду, неся вазу в руках. А столик белый на веранде сияет под солнышком, хотя на мое место тень от дерева падает. Тень такая кружевная, узорчатая.
Я в тень вазу с салатом поставил, вернулся на кухню, а в сковородке уже и глазунья. Сверху прозрачная подрагивает, и колбаска в ней архипелагом. И чайник… Чайник… Снял пузатого и еще одну четверть кипяточку. А там уже темным-темно, и ароматно пахнуло, и настаивается. Опять поставил чайник. Пошел на веранду, поставил сковородочку на подставку. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее сливочным маслом. Масло твердое из холодильника, хлеб горячий, свежий. Тает оно и мажется с трудом. Затем икрой красной толстым слоем намазал. Сел. Поставил перед собой вазу. В левую руку взял хлеб с икрой, а в правую – деревянную ложку и стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности и откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой.
А потом, не переставая есть салат, стал ложкой прямо из сковороды отрезать и поддевать пласты яичницы с колбасой и ел все вместе.
А потом, не вытирая рта, пошел на кухню, вернулся с огромной чашкой «25 лет Красной Армии». И уже ел салат с яичницей, закусывая белым хлебом с красной икрой, запивая все это горячим сладким чаем из огромной чашки. А-а… А-а… И на пляж не пошел. А остался дома. Фу… сидеть… Фу… за столом… Скрестив… фу… ноги… Не в силах отогнать пчелу, кружившую над сладким ртом… Фу… Отойди…
Так я сидел… Потом пошел. Ходить трудно: живот давит. Стал шире ставить ноги. Дошел-таки до почтового ящика. Есть газеты. Одну просмотрел, понял, что в остальных. А день жарче… Накрыл посуду полотенцем, надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги – тонкие белые брюки, светлые носки и желтые сандалии, на нос – темные очки и пошел пешком к морю.
Навстречу бидоны с пивом. Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку. Отхожу в сторону, чтобы одному. Сдуваю пену и пью, пью, пью. Уже не могу…
Отдохнул. Идти тяжело. Уже полпервого. Поджаривает. На голове шляпа соломенная. В руках авоська с закуской и подстилкой.
Блеснуло. Узенько. Еще иду. Шире блеснуло. И уже блестит, переливается. Звук пошел. Крики пляжные, голоса: «Мама, мама…», «Гриша, Гриша!», «Внимание! Граждане отдыхающие…» А внутри пиво, салат… Фу!.. Ноги стали в песке утопать. Снял сандалии, снял носки. Песок как сковорода. А!.. Зарылся глубже. О! Прохлада. Занял топчан. Сел. Раздеваюсь. Сложил все аккуратно. Палит. Терплю. Солнце глаза заливает потом. Терплю, чтобы потом счастье. Медленно, обжигаясь, иду к воде.
А вода, серая от теплоты, звонко шелестит и накатывается. Не стерпев, с воем, прыжками, в поту кидаюсь… Нет! Там же не нырнешь. Там мелко. Бежишь в брызгах. Скачешь. Ищешь, где глубже. Народ отворачивается, говорит: «Тю». А ты уже плывешь… Холодно. Еще вперед. Набрал воздуха и лег тихо. Лицом. Глаза открыты. Зелено. Тень моя как от вертолета. Покачивает. Рыбки-перышки скользнули взводом. А-а-ах! Вдохнул. Снова смотрю. Там ничего. Песок и тень моя. А-а-ах! Снова воздух, и поплыл назад.
А когда выходишь, то, невзирая на пиво, и салат, и сорок лет, вырастаешь из воды стройным, крепким, влажным. Ох, сам бы себя целовал в эти плечи и грудь!
Нет, не смотрят. Ну и черт с ними. Ай, песок, ай! Бегом к топчанчику. И животом вверх. И затих.
Опять слышны голоса: и «мама», и «Гриша», и «граждане отдыхающие», «а я тузом пик», «он у меня плохо ест»… Звуки стали уходить. Пропадать…
Вы сгорели, молодой человек!
А! Что?… Фу! Бело в глазах. Побежал к воде. И, раскаленный, красный, расплавленный, шипя, стал оседать в прохладную сероватую воду. Проснулся и поплыл.
Какое удовольствие поесть на пляже! Помидоры я макал в соль. К ломтику хлеба пальцем прижимал котлетку, а запивал квасом из бутылки, правда, теплым, но ничего. Помидоры в соль. Кусочек хлеба с котлеткой, молодой лучок и квас прямо из бутылки.
Какое мучение одеваться на пляже! Натягивать носки на песочные ноги. А песок хрустит, и не стряхивается, и чувствуется. В общем – ой!
Шел домой… Уже прохладней… Солнце садится куда-то в санатории… На дачах застилают столы белыми скатертями, и женщины бегают из фанерных кухонь к кранам торчащим. А из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток и следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Очереди у киосков разошлись. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.
Учителю
Борис Ефимович Друккер, говорящий со страшным акцентом, преподаватель русского языка и литературы в старших классах, орущий, кричащий на нас с седьмого класса по последний день, ненавидимый нами самодур и деспот. Лысый, в очках, которые в лоб летели любому из нас. Ходил размашисто, кланяясь в такт шагам. Бешено презирал все предметы, кроме своего.
– Бортник, вы ударник, он не стахановец, он ударник. Он кошмарный ударник по своим родителям и по моей голове. И если вас не примут в институт, то не потому, о чем вы думаете, кстати, «потому, о чем» – вместе или раздельно? Что ты скажешь? Получи два и думай дальше.
– Этот мальчик имеет на редкость задумчивый вид. О чем вы думаете, Лурье? Как написать «стеклянный, оловянный, деревянный»? Вы думаете о шахматах: шах-мат. Вы мне – шах, я вам – мат. Это будет моя партия, я вам обещаю. И вы проиграете жизнь за вашей проклятой доской.
– Повернись. Я тебе дал пять. О чем ты с ним говоришь? Он же не знает слова «стреляный». Не дай Бог, вы найдете общий язык. Пусть он гибнет один.
– Внимание! Вчера приходила мама Жванецкого. Он переживает: я ему дал два. Он имел мужество сказать маме. Так я тебе дам еще два, чтоб ты исправил ту и плакал над этой. Посмотри на свой диктант. Красным я отметил твои ошибки. Это кровавая, простреленная в шести местах тетрадь. Но я тебе дал три с плюсом, тебе и маме.
– Сейчас, как и всегда, я вам буду читать сочинение Григорьянца. Вы будете плакать над ним, как плакал я.
– Мусюк, ты будешь смотреть в окно после моей гибели, а сейчас смотри на меня до боли, до слез, до отвращения!
Борис Ефимович Друккер! Его брат, литературный критик, был арестован в 48-м или в 47-м. Мы это знали. От этого нам было тоже противно: брат врага народа.
Борис Ефимович Друккер, имевший в классе любимчиков и прощавший им все, кроме ошибок в диктанте.
Борис Ефимович Друккер, никогда не проверявший тетради. Он для этого брал двух отличников, а уж они тайно кое-кому исправляли ошибки, и он, видимо, это знал.
Борис Ефимович Друккер брызгал слюной сквозь беззубый рот – какая жуткая, специфическая внешность. Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом – мы уже все разъехались.
Мы собрались сегодня, когда нам по сорок. «Так выпьем за Бориса Ефимовича, за светлую и вечную память о нем», – сказали закончившие разные институты, а все равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нем, – сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. – Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык – его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»
Леониду Осиповичу Утесову
Мы живем в такое время, когда авангард искусства располагается сзади.
Нет, что-то есть в этой почве. Нет, что-то есть в этих прямых улицах, бегущих к морю, в этом голубом небе, в этой зелени акаций и платанов, в этих теплых вечерах, в этих двух усыпанных огнями многоэтажных домах, один из которых медленно отделяется от другого и пропадает. Нет, что-то есть в этих людях, которые так ярко говорят, заимствуя из разных языков самое главное.
– Я хожу по Одессе, я ничего не вижу интересного.
– Вы и не увидите, надо слышать. И перестаньте ходить. Езжайте в Аркадию стареньким пятеньким трамваем, садитесь на скамейку, закройте глаза. Ш-ш-ш, – вода накатывается на берег, – ш-ш-ш…
– Внимание! Катер «Бендиченко» отходит на десятую станцию Фонтана…
– «Это очень, очень хорошо…»
– «Ах, лето…»
– Потерялся мальчик пяти-шести лет, зовут Славик. Мальчик находится в радиоузле. Ненормальную мамашу просят подойти откуда угодно.
– Граждане отдыхающие! Пресекайте баловство на воде! Вчера утонула гражданка Кудряшова, и только самозабвенными действиями ее удалось спасти.
– Ой, я видела эту сцену. Они все делали, но не с той стороны. А это искусственное дыхание не с той стороны… Она хохотала как ненормальная.
– Скажите, в честь чего сегодня помидоры не рубль, а полтора? В честь чего?
– В честь нашей встречи, мадам.
– Остановись, Леня! Что делает эта бабка?
– Она думает, что она перебегает дорогу. Я не буду тормозить.
– У вас есть разбавитель?
– Нету.
– В бутылках.
– Нету.
– В плоских бутылках…
– Нету!
– У вас же был всегда!
– Нету, я сказала!
– Не надо кричать. Вы могли отделаться улыбкой.
– Что ты знаешь! Я не могу с ним ходить по магазинам, он им подсказывает ответ. «Скажите, пива нет?» Они говорят: «Нет». «А рыбы нет?» Они говорят: «Нет». Тридцать лет я с ним мучаюсь. Он газету не может купить. Он говорит: «Газет нет?» Они говорят: «Нет».
– Алло, простите, утром от вас ушел мужчина… Ну, не стесняйтесь, мне другое надо узнать. Каким он был, вы не вспомните? Кольцо, сустав, очки, брюки серые, потрепанные… А, значит, это все-таки был я! Извините.
– Что ты знаешь! У него печень, почки, селезенка… Весь этот ливер он лечит уже шестой год.
– А вы где?
– Я в санатории.
– А нас вчера возили в оперный.
– Внимание! Катер «Маршал Катыков» через десять минут…
– «Если б жизнь твою коровью исковеркали любовью…»
Откройте глаза. 24 марта. Никого. Пустынный пляж. Ветер свободно носится в голых ветвях. Прямые углы новых районов, параллельно, перпендикулярно. Приезжие зябнут в плащах.
– Скажите, где можно увидеть старую Одессу?
– На кладбище.
Неверно, старого кладбища уже тоже пока нет. Есть сквер, молодые деревья на месте старых могил о чем-то символически молчат. Так и живем, не зная, кто от кого произошел, определяя на глаз национальность, сразу думая о нем худшее, вместо того чтобы покопаться…
Вдали трубы заводов, новые районы, по которым сегодня этот город можно отличить от других. Дети из скрипок ушли в фигурное катание, чтоб хоть раз мелькнуть по телевидению. Новый порт, аммиачный завод, ВАЗ-2101, 02, 03… Но закройте глаза. Проступают, отделяются от старых стен, выходят из дикого винограда, из трещин в асфальте и слышны, слышны, слышны…
– Вы же знаете, у него есть счетная машинка, он теперь все подсчитывает. Услышал об урожае, пошевелил губами, достал машинку и что-то подсчитал. То ли разделил урожай на население минус скот, то ли помножил свои дни на количество съедаемого хлеба и сумму подставил под урожай в качестве знаменателя. У него есть счетная машинка, он все время считает, он как бы участвует в управлении страной. Он прикинул количество чугуна на каждую нашу душу. А бюджеты, расходы, займы… У нас же никогда не было времени считать, мы же не могли проверить. Теперь Госплану нужно действовать очень осторожно, потому что он его все время проверяет. Мальчику десять лет, и он такой способный.
– Андруша-а-а!
– Я вам говорю: кто-то ловит рыбу, кто-то ловит дичь, кто-то ищет грибы. Этот ищет деньги и находит дичь, грибы и рыбу.
– Андруша-а-а!..
– Я с женщин ничего не снимаю, жду, пока сойдет само…
– Какой он сатирик? Он же боится написанного самим собой! Что вы его все время цицируете?
О Боже, сохрани этот город, соедини разбросанных, тех, кто в других местах не может избавиться от своего таланта и своеобразия. Соедини в приветствии к старшему, преклони колени в уважении к годам его, к его имени, обширному, как материк. Многие из нас родились, жили и умерли внутри этого имени. Да, что-то есть в этой нервной почве, рождающей музыкантов, шахматистов, художников, певцов, жуликов и бандитов, так ярко живущих по обе стороны среднего образования! Но нет специального одесского юмора, нет одесской литературы, есть юмор, вызывающий смех, и есть шутки, вызывающие улыбку сострадания. Есть живой человек, степной и горячий, как летний помидор, а есть бледный, созревший под стеклом и дозревший в ящике. Он и поет про свою синтетику, и пишет про написанное. А писать, простите, как и писать, надо, когда уже не можешь. Нет смысла петь, когда нечего сказать, нет смысла танцевать, когда нечего сказать. И если у человека есть его единственное движимое имущество – талант, – он и идет с ним, и поет им, и пишет им, и волнует им, потому что талант – это очень просто, это переживать за других.
Владимир Высоцкий
Дамы, господа
Дамы, господа, – других не вижу здесь,
Блеск, изыск, и общество прелестно…
Сотвори Господь хоть пятьдесят Одесс,
Все равно в Одессе будет тесно.
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга.
Вот приехал в город меценат и крез,
Весь в деньгах, с задатками повесы.
Если был он с гонором, так будет без,
Шаг ступив по улицам Одессы.
Из подробностей пикантных
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;
Ну а женщины Одессы
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае красивы.
Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт,
Вас поймут в Одессе с полуслова.
Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и Штатах
Недостаток в меценатах, —
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.
Пушкин, величайший на земле поэт,
Бросил все и начал жить в Одессе.
Проживи он здесь еще хоть пару лет,
Кто б тогда услышал о Дантесе?
Дамы, господа, я восхищен и смят!
Мадам, месье, я счастлив, что таиться.
Леди, джентльмены, я готов сто крат
Умереть и снова здесь родиться.
Все в Одессе: море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации, Мезон Шанте.
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости – театра варьете.
Дамы, господа, – других не вижу здесь,
Блеск, изыск, и общество прелестно…
Сотвори Господь хоть пятьдесят Одесс,
Все равно в Одессе будет тесно.
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого Санкт-Петербурга.
Вот приехал в город меценат и крез,
Весь в деньгах, с задатками повесы.
Если был он с гонором, так будет без,
Шаг ступив по улицам Одессы.
Из подробностей пикантных
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы;
Ну а женщины Одессы
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае красивы.
Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт,
Вас поймут в Одессе с полуслова.
Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и Штатах
Недостаток в меценатах, —
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.
Пушкин, величайший на земле поэт,
Бросил все и начал жить в Одессе.
Проживи он здесь еще хоть пару лет,
Кто б тогда услышал о Дантесе?
Дамы, господа, я восхищен и смят!
Мадам, месье, я счастлив, что таиться.
Леди, джентльмены, я готов сто крат
Умереть и снова здесь родиться.
Все в Одессе: море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации, Мезон Шанте.
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости – театра варьете.
1969
Одесский КВН
Из выступлений команды с 1966-го по 1972 год
Чтение мыслей
Из домашнего задания «Телепатия вокруг нас»Трамвайная остановка.
Первый (как бы пытаясь догнать). Такси! Такси!
Второй (выбегая следом). Такси, такси!
Первый (опасливо поглядывая на второго). Что-то эта личность мне не нравится.
Второй (не менее обеспокоенный). Людей вокруг не видать, и тип какой-то подозрительный.
Первый. Ох, не нравится мне этот тип. На бандита похож.
Второй. На психа похож. Руки дрожат, ноги дрожат. Буйный!
Первый. Руки так и бегают, так и бегают – чешутся. Сейчас почешет, почешет – и в морду.
Второй. Кровь на анализ брали – больно было. А здесь рельсом по голове… Голова опухнет – очки не налезут.
Первый. Следит…
Второй. Маскируется. А я его мысли по глазам читаю.
Первый. Я его насквозь вижу.
Второй. Хоть бы трамвай пришел, не так страшно было бы. Попробую заговорить. (Первому дрожащим голосом.) Т-т-трамвая долго нет?
Первый. Наверное, сообщников ждет. (Второму.) Вы не скажете, сколько в трамвае мест?
Второй. Сто. А может, двести.
Первый. Двести человек одних сообщников!
Появляется Третий.
Третий. Трамвая долго нет?
Первый. Пароль. Сообщник пришел. (Третьему.) Пять минут.
Второй. Уже договаривается: коллегу встретил. Сейчас начнется…
Первый. Туфли спрятать нужно.
Первый и Второй одновременно прячут ноги под скамейку. Третий смотрит на часы. Первый и Второй тут же снимают свои часы и отдают ему.
Первый и Второй (хором). Часы, пожалуйста!
Второй. Все отдам. Может, не убьют, а только ранят. (Снимает пиджак.)
Первый. Пиджак снял. Намекает. (Тоже снимает пиджак.)
Первый и Второй (Отдают пиджаки Третьему. Хором.) Пиджак, пожалуйста!
Тот все это испуганно берет.
Второй. Брюки сейчас…
Первый. Здесь неудобно…
Хором. За кустиком оставлю… (Оба убегают.)
Третий (как бы догадавшись). А, ладно… пойду тоже искупаюсь!..
Песня одесских трубочистов
Мы в копоти и чаде
Выходим на борьбу,
Зато при всем параде
Сумеем вылететь в трубу.
Любые передряги
Мы стерпим, но взамен,
Была бы только тяга,
Была бы тяга в КВН.
И пусть для всех недаром
Закончится борьба,
Пусть нам трубят фанфары,
А если нет – тогда труба!
Что читать нашим детям?
Наши дети от Дюма
Без ума.
Но говорят, что был смутьян
Д’Артаньян
И служил он феодалам,
Королям и кардиналам.
Детям больше по душе
Бомарше.
Но говорят, у Бомарше —
Все вообше…
Больно вел себя хитро
Фигаро,
Брал от каждого барона
Чаевых по два дублона.
Так что лучше раз во сто
Лев Толстой.
Но говорят, что Лев Толстой —
Не простой
И что дети его труд
Не поймут.
Всюду драмы, всюду слезы,
Давят женщин паровозы.
Так что лучше уж Гомер,
Например.
Но говорят, что нам Гомер —
Не пример,
Что писал он, как назло,
Тяжело,
В «Илиаде» без стесненья
Воспевал рабовладенье.
Кто же может нам сказать,
Что читать?…
Мои университеты[6]
Дневник абитуриента
Бабушкин день– В его годы я ночами не спал, на жизнь зарабатывал, – сказал папа.
– Нашел чем хвастаться! – возмутилась мама. – Это еще счастье, что ребенок не знает, что такое карты.
– Почему он не может быть, как дедушка, педагогом? – спросила бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
– Ребенку нужна настоящая специальность, – отпарировала мама. – С его данными он должен быть артистом.
– Только клоуна в доме не хватало, – сказал папа и, поколебавшись, пообещал: – Поступишь – куплю мотоцикл.
«Чтобы убился», – тихо подумала бабушка и заплакала.
– Если не артистом, то хоть физиком пусть будет, как Семен Маркович, – сказала мама. – Машину себе купит.
– Семен Маркович уже не физик, он уже попался, – бросил папа, – и теперь уже не скоро снова физиком станет.
– Пусть идет в университет, – вдруг встрепенулась бабушка, – хоть какой-нибудь диплом получит.
В этот день верх одержала бабушка. Я читал Фейхтвангера.
Папин день– Учителей нужно нанимать по физике и математике, – подсчитывала мама. – По русскому не надо. По русскому у него пять было.
– Если бы я ему на заводе Пушкина для стенда не выточил, – возмутился папа, – еще не известно, сколько бы Алла Михайловна в сочинении ошибок нашла.
– Из-за твоего Пушкина его чуть из школы не выгнали, – не сдавалась мама.
«Если бы они знали, за что его чуть из школы не выгнали!» – подумала бабушка.
– Его учителя нам в копеечку влетят, – рассуждал папа. – Надо было в школе не дурака валять, а получать бесплатное образование! – крикнул он маме.
– У нас лечение тоже бесплатное, – сказала бабушка, – а ревматизм все равно не проходит.
– Как хотите, – сдался папа, – берите ему учителя, директора, астронома нанимайте, все равно кончится, как тогда с баяном: только аккордеон испортили, а культуры не прибавилось.
В этот день верх одержал папа. Я читал Фейхтвангера.
Мамин день– Я сразу понял, что это жулик, – произнес папа.
– Я тоже почувствовала, что он не педагог, потому что он дедушки не знал, – сказала бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
– То, что он дедушку не знал, – это слава Богу. Плохо, что он математики не знает, – возмутилась мама.
– Где вы его нашли? – заинтересовался папа.
– По-моему, это ты его привел, – удивилась мама, – и сразу сел с ним в карты играть.
– Почему же вы решили, что он учитель? – поднял брови папа.
– Потому что бабушка дала ему деньги за урок, – объяснила мама.
– Может быть, ему у нас не понравилось? – спросила бабушка, которую история с дедушкой ничему не научила.
– Понравилось, – успокоила ее мама. – Жулики любят, когда им деньги дают.
В этот день верх одержала мама. Я читал Фитцджеральда, потому что после учителя пропал Фейхтвангер.
Мой день– Через два дня первый экзамен, а ты еще за учебники не брался! – кричал папа.
– А может, он, как дедушка, все помнит! – кричала бабушка, которая свято верила, что дедушка все помнил.
– Не дай Бог! – кричала мама, которая хорошо помнила дедушку.
– Учи логарифмы, – надрывался папа, – сейчас логарифмы спрашивают.
– А раньше логарифмы не спрашивали, – вспомнила бабушка.
– Тебя и сейчас не спрашивают, – незнакомым голосом напомнила мама. – Это ты его испортила.
– Я из-за тебя весь город на ноги поставил! – что есть силы кричал папа.
– Получишь двойку!!! – еще сильнее кричала мама.
– Не получишь мотоцикл!!! – из последних сил кричал папа.
«Не разобьется», – тихо подумала бабушка и заплакала.
В этот день верх одержал я.
Я очень люблю своих родителей. Но что поделаешь, уже два года как я бросил школу и пошел на завод, где всю жизнь проработал дедушка. И хотя там мне совсем не плохо, в институт когда-нибудь я все-таки поступлю. Только сейчас мне некогда – я читаю Фитцджеральда. Тоже хороший писатель, но Фейхтвангер, конечно, был получше.
Гости
Для Ю. Воловича
Ой, кто к нам пришел! Почему вы не раздеваетесь? Почему вы не раздеваетесь! Ничего снимать не надо! Тьфу-тьфу-тьфу. У нас сегодня грязно.
Кто к нам стучит? Маша, это твоя мамаша. Мамаша, вы копия Маша. Маша, к тебе твоя копия пришла. Копия, идите на кухню – будете бутербродики мазать.
Ой, стучат. Маша, не открывай! Я спрячусь в шкаф – будет сюрприз… Вот это да! Вот так сюрприз! Как говорил Репин, «не ждали». Ах, вы на минутку? Маша, засеки время. (Показывает.) Гоген – подлинник, Гоген – подлинник, Гоген – подлинник, Машина мама – копия. Это Шишкин – из «Огонька» вырезка. Это телятина – просто вырезка. Это брынза, можете потрогать. Это бронза, не трогать!!! Тут ремонт, тут ремонт, тут ремонт. О, тут открыто. До свиданья. Будете проходить мимо – проходите.
Проходите-проходите. Кто к нам с багром пришел? Хулиган? Маша, водки! Товарищ хулиган хочет с нами выпить. Как это мило. Какой вы праздничный, какой вы солнечный… (Сгибается, как от удара.) Правильно, это солнечное сплетение, вы угадали – вам приз. Маша, проследи, чтоб товарищ хулиган недорогую книгу украл. Но обязательно с картинками! Пусть лучше картинки режет! Ножик дать? Ах, у вас свой! Вижу-вижу! Боже, какой удобный!
А вам удобно? А вам нравится? Вы чудесно танцуете. Как это па называется? Ах, это вы поскользнулись? Тоже очень смешно. Танцуйте, танцуйте – я не смотрю.
О! Сан Саныч, а мы только что о вас вспоминали. Маша, покажи Сан Санычу Гогена. Ну, как какого? Вот это у нас сегодня Гоген. Не любите Гогена? И я не люблю! А Родена? А Шопена? Ах, вы птиц любите? Маша, неси попугая! Он у нас все говорит. Он даже знает, что говорит… (Шепчет на ухо.) Но он ошибается, он ошибается – это у нас временное. Маша, зажарь птицу! Не люблю злопыхателей!
Танцуйте, танцуйте, я не смотрю. Маша, чьи это дети у нас в буфете? Дети, что это вы едите? По каким еще талонам? Маша, открой детям дверь и дай им… на дорогу. Впрочем, бить – это непедагогично.
А кто это у нас пьяненький? Кто это валяется? У кого это нет силушек? У кого это горячечка, у кого беленькая? Кто это на балкончик ползет? Кто это хочет воздушком подышать? У кого это нет балкончика? (Звук падения.) Это у нас нет балкончика.
Как, вы уже уходите? Нет, вы так не уйдете! Так вы не уйдете! Я понимаю, что вы примеряли, я вижу, что она вам идет. Но сейчас июль, зачем вам эта шубка? Ах, вы у нас с декабря? Это я вас прямо в ней занафталинил? Вы идете проветриваться?
О, привет-привет! Что ж это вы? Обещали к шести, а уже вторник. До свиданья. Наше вам с кисточкой. Маша, им с косточкой. Я хочу поднять этот бокал – уберите вашу ногу. Оревуар. Послезавтра к нам. Послезавтра или никогда. Лучше никогда, чем к нам. Ба, знакомые все лица! Какая перепись? Какого населения? Здесь никто не живет – это все гости.
Одесские бухгалтеры
Из приветствия
– Сердце. Слабость. Грусть. Бессонница.
Если бухгалтер не спит ночами, значит, за ним пришла весна.
Поют на мелодию вальса композитора А. Петрова из кинофильма «Берегись автомобиля».
Ах, ах, мы забыли о делах,
Нам теперь не до бумаг,
Когда весна у нас в умах.
О май! Девушек красивых тьма!
Всюду ходят,
Не балансы сводят,
А мужчин с ума.
Кто там по сердцам огонь ведет?
То недолет, то перелет, а то и попадет.
Улетели все заботы
В неба синие глубины,
На костяшках наших счетов
Мы гадаем о любимых.
Потому что в мае —
Каждый знает —
Все это делает с нами весна…
– Только в мае одесский бухгалтер, дойдя до середины квартала, хватается за сердце и не может дать отчет в своих чувствах.
– Май – последний месяц весны, то есть последний шанс влюбиться.
– Любовь – это когда в сердце радость, на душе весна, а дома жена и дети.
– Как же проверить: любит – не любит?
– Очень просто: пригласить ее поужинать в столовую № 14. Если любит – придет.
– Почитать ей Эйнштейна на ночь. Если любит – поймет.
– И, наконец, подарить ей подкову на счастье. Если любит – согнет.
– Товарищ! Влюбляясь, помни, что насильно мил не будешь, как гласит статья 117-я Уголовного кодекса.
– Ах, что любовь делает с человеком!
– Ученик пятого класса Сидоров полюбил учительницу. Понял, что не может без нее, и остался с ней на второй год. Вот что любовь делает с человеком!
– Сержант Н. полюбил Брижит Бардо и послал ей свою фотографию на фоне стратегического бомбардировщика. Что любовь делает с человеком! Зачем вы девушке голову морочите, товарищ сержант? Все равно ведь не женитесь…
Массовик-затейник
Для И. Кнеллера
А сейчас, товарищи, разучим хорошую песню.
Прошу повторять за мной текст слов:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
Итак, начали, выхожу один я на дорогу, три-четыре: выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит, задние ряды, не стесняйтесь, сквозь туман кремнистый путь блестит… Ну, повторяйте за мной: ночь тиха, пустыня внемлет Богу… и звезда с звездою говорит…
Молчите? Вот так всегда…
Грустно, товарищи. Грустно… Я понимаю, вы привыкли: японский композитор из двух букв, вторая мягкий знак. Викторина на тему «Отыщи меня в опилках, а то я тебя найду».
А что делать? У меня с детства судьба такая – я начинаю, все подхватывают.
Есть во мне эта жилка – организаторская. Кругом первый: заводила, запевала, заплясала. У кого именины – я именинник, у кого свадьба – я жених. Всю жизнь на людях. Я начинаю – все подхватывают. Так я стал вначале массовиком, а потом и затейником.
В дом отдыха попал. Вот, думаю, где развернусь, где силы приложу! Хватит бегать в мешках! Хватит прыгать через костер с завязанными глазами! Хватит играть в игру «Назови поэта имя, попади в него мячом»! Пора научить людей отдыхать культурно. И кому, как не мне, ведь я начну – все подхватят.
И начал. Собрал отдыхающих. Думал им лекцию о Бахе прочесть. Только за нотами отвернулся… поворачиваюсь – все в мешках. «Товарищи, – говорю, – вы меня неправильно поняли. Бах – композитор, широко известный не только у нас в стране, но и за рубежом. Сегодня мы будем слушать Баха». «Ага, – говорят, – кто быстрее прослушает? Включай секундомер!» «Какой секундомер, – говорю, – концерт № 3». «Правильно, – говорят, – три-четыре! Побежали!..» И побежали…
А прошлым летом симпозиум обслуживал на лайнере. Ну, думаю, мечта моя сбылась, эта масса пойдет за моей затеей. Днем – дискуссии, а вечером соберемся где-нибудь на корме и как затянем «Лунную сонату» хором!.. Я начинаю, все подхватывают… Мороз по коже. Музыка-то какая!
И что же? Академик! Пожилой человек! Одна нога, я извиняюсь, уже там… а другая – в мешке!
Так что же это получается, товарищи: или я не так начинаю, или не те подхватывают?… А ведь отдыхать-то можно так красиво:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
А ну, давайте-ка все вместе, дружненько, разом:
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
Три-четыре:
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
И звезда с звездою говорит…
Ну что же вы!.. Вот так всегда… Товарищ ведущий! Раздайте гражданам отдыхающим их мешки!
Парный конферанс
Для И. Кнеллера и Л. Сущенко
У микрофона двое.
– Добрый вечер, дорогие друзья!
– Добрый вечер! Здравствуйте!
– Мы начинаем второе отделение нашего эстрадного обозрения.
– Вы знаете, мы всегда очень волнуемся перед выходом на сцену. Поэтому сейчас мы долго совещались, спорили, вздорили за кулисами о том, кто же должен начать наш концерт.
– И вот в результате этого вздора мы решили, что откроет второе отделение самый веселый, самый молодой, самый красивый участник…
– И вот я перед вами!
– Что вы смеетесь? Вы других не видели.
– Что же привело нас сюда? Хочется открыть вам маленькую тайну: нас привела сюда песня!
– Не помню, кто сказал: «Нам песня строить и жить помогает»…
– И кто-то ему справедливо заметил: «Она, как друг, и зовет, и ведет…»
– А от себя лично я могу добавить только одно – что «тот, кто с песней по жизни шагает», не правда ли, коллега?
– Безусловно, «тот никогда и нигде не пропадет».
– Песня не знает границ!
– Песня – борец! Песня – боксер!
– Песня объединяет нас в коллектив, так метко названный хором.
– Хоровых коллективов много. Есть молдавский народный хор, есть эстонский народный хор, есть хор пельменного объединения, но народа такого нет!
– Поэтому сейчас для вас споет… Вообще-то он не поет, но для вас обязательно споет. Хор суфлеров Большого театра!
* * *– Еще висит в воздухе последняя нота, а из зала уже пришла первая записка: «Правда ли, что в целях экономии в хоре задний ряд стоит без брюк?» Отвечу честно: «Правда, но совсем в других целях».
– Вопросы, сюрпризы, встречи! Как много их бывает у нас, артистов эстрады! Иду вчера по улице, и вдруг ко мне, смущенно улыбаясь, подходит девушка с цветами и говорит: «Товарищ конферансье! Это вам!» Я, конечно, смутился и спрашиваю: «За что?» А она говорит: «За рубль!»
– Действительно, эстрадное искусство – большая сила. Известен случай, когда на концерте Махмуда Эсамбаева, потрясенный искусством танцора, заговорил глухонемой. У меня был точно такой же случай, только наоборот.
– Одному моему коллеге-конферансье во время концерта пришла из зала записка: «Откуда ты такой умный взялся?» Мой коллега тут же нашелся и очень остроумно ответил: «Откуда? От верблюда!»
– Вероятно, вас уже утомило такое количество слов. Но есть такие слова, которые мы произнести со сцены не можем. Просто язык не поворачивается. Их должен произносить мастер художественного слова.
– Итак, Евгений Евтушенко, стихи Роберта Рождественского. Читает мастер!
* * *– Дорогие друзья! Я вижу сегодня в этом зале много детей. (Сгибается как от удара.) Есть даже старшеклассники. И мне бы тоже хотелось сделать детям что-нибудь приятное. В этом мне, как всегда, поможет мой маленький друг – Петрушка.
Второй как бы становится куклой Петрушкой. Говорит:
– Солдат! Птичьего молока не видал?
– Петрушка! Мы не на спектакле! Скажи ребятам, что бы ты хотел посмотреть сегодня в нашем концерте?
– Я хотел бы послушать английский ансамбль «Битлз»!
– Понимаешь, Петруша, этот прекрасный ансамбль, вышедший из недр английского народа, к сожалению, ныне распался. И слава Богу!
– Тогда я хочу посмотреть наездников на лошадях.
– Ну что ты, Петрушка! Какие лошади в нашем концерте?… (Задумывается.) Какие лошади в нашем концерте?… (Как бы вспомнив артистов-участников, восклицает.) Какие лошади в нашем концерте!.. Петрушка, а ты бы хотел посмотреть оригинальный жанр?
– Да, я хотел бы посмотреть наш славный оригинальный жанр, прославившийся как за рубежом, так и в других странах.
– Что же ты хочешь увидеть оригинального?
– Я хотел бы увидеть моего оригинального тезку – попугая Петрушу.
– Какого еще попугая?
– А вот такого! (Как бы становится попугаем.) Здр-р-расте, товар-р-рищи!
– Петруша! Скажи что-нибудь зрителям.
– Жрать хочешь?
– Подожди, Петруша, а вот почему в нашем концерте так мало сатиры?
– Жрать хочешь?
– Хочу.
– Ну и молчи!
Песня одесских бухгалтеров
Из домашнего задания «Гимн профессии»На мелодию зонга Мэкки Ножа «У акулы зубы-клинья» из мюзикла Курта Вайля «Трехгрошовая опера».
Снова стук костяшек слышен,
И звенит в карманах медь.
Гимн себе контора пишет,
Чтоб себе его иметь.
Этот гимн мы создадим, но
Чтобы чувства передать,
Нам никак не хватит гимна,
Нужно оперу создать.
И тем более не скроем,
В этом деле есть нюанс:
Гимн ведь нужно слушать стоя,
А у нас горит баланс.
Мы сегодня подытожим
Кое-что в своей судьбе
И на музыку положим
Все, что можем,
Все, что можем,
Все, что можем, о себе…
Монолог кинорежиссера
Для И. Кнеллера
Ах, если б вы знали, сколько есть на свете замечательных профессий: врачи, пожарники, экономисты… А я вот кинорежиссер – не удалась у меня жизнь. А ведь и я, знаете ли, в детстве мечтал стать бухгалтером. Бывало, сидим с Петькой Серегиным во дворе, лепим из песка фонды культурно-социальных мероприятий и жилищного строительства… Хорошо! А тут мать из окна: «Вова! А ну марш в кино!»
Родители у меня люди простые, скромные. Отец – летчик-испытатель. Мать вообще писала с трудом. Свою диссертацию.
«Куда, – говорит, – тебе в экономику? Ишь, чего захотел! Ты на отца посмотри. Он звезд с неба не хватал. Что он видел в жизни? Москва – Париж, Лондон – Копенгаген. И ничего страшного, зато на работе уважают».
А отца только тронь: «Я понимаю, учетчик – это романтично. Но ведь должен же кто-то и черновую работу делать: фильмы ставить, у синхрофазотрона стоять. Ты мать пожалей, бухгалтер! Хочешь, чтобы она из-за тебя ночей не спала?!»
А мать в слезы: «Это его Петька Серегин с толку сбивает. Приехал вчера из кредитного техникума. Весь в нарукавниках, лысый, молодцеватый…»
Отец за ремень: «Ты, Владимир, на Петьку не смотри. Ему что надо? Слава, реклама, девчонки! Вот он и подался в Кзыл-Орду».
Да что там говорить! Первого сентября мама отвела меня во ВГИК. Отмучился я пять лет, и пошла скукота: съемки, фестивали, автографы. А на душе щемит. Иногда так хочется запереться, помечтать, покалькулировать…
А недавно Петька из Йошкар-Олы звонил: приезжай, дескать, к нам – мы тут с ребятами годовой отчет гуляем!
А как я могу поехать, когда у меня Софи Лорен третью неделю гостит? Я ей говорю: «Софи Лорен, а Софи Лорен, может быть, махнем в Йошкар-Олу? Там свои ребята – бухгалтера. Весело».
А она мне говорит: «Да ну, куда мне?… Они небось с женами придут. Что я надену?»
Вот я и смотрю на наших режиссеров, актеров, сценаристов. И много же среди них таких, как я! Только кончится съемочный день – все по уголкам разбредутся, и каждый что-то свое считает, считает, считает…
Фильм века
Пародия на киносценарийЧто нужно, чтобы фильм имел успех? Нужно, чтобы в киносценарии было все, что любит зритель. А что любит наш зритель? Наш зритель любит про шпионов, про индейцев, о спорте, ну и, конечно, о любви.
И вот в качестве образца для начинающих киносценаристов – пример такого универсального киносценария. Но сначала – несколько советов начинающим.
Учтите, что в каждом кинотеатре свои порядки.
В панорамных кинотеатрах, например, зрителям первого ряда разрешается участвовать в боевых действиях. На стороне наших…
Помните, что интереснее всего побывать на премьере фильма. Только на премьере можно познакомиться с режиссером и увидеть, что он самый обыкновенный человек. А никакой не режиссер.
Хороший фильм или плохой – можно узнать по афише: если на афише человек с пистолетом душит женщину – значит, фильм хороший, а человек плохой. Если на афише женщина душит человека с пистолетом – значит, фильм хороший, а пистолет плохой. И если, наконец, на афише женщина с пистолетом душит человека – значит, фильм плохой, женщина плохая, пистолет плохой, главное, чтобы человек был хороший.
А теперь непосредственно сценарий.
Супергигант. Фильм века. В главных ролях – хорошие артисты. В массовых сценах – хорошие люди.
Один из самых рядовых понедельников. Воскресенье. В мире неспокойно. В подвале сорокаэтажного небоскреба – уютно обставленный аппаратурой подслушивания кабинет шефа разведки. Появляется американский шпион, замаскированный под английского, переодетый в русского. В руках у него автомат купца Калашникова.
Наплыв. Затемнение.
На пришкольном участке по гимнастическому бревну рука об руку идут Федор и Настя. Впереди брезжит светлое будущее. Но тут бревно кончилось. Затемнение.
По улице с гиканьем, свистом и пословицами проносятся апачи. Это Верная Рука – друг индейцев гонится за длинным рублем – другом пропойцев. Выстрелы.
В правом углу экрана показались участники эстафеты «Четыре по одному». Впереди бежит Сергей в майке лидера. Его преследует лидер без майки.
В кадре снова шпион.
– Вот вам яду на дорогу, – говорит его хозяин. – И учтите: если придется принимать – не экономьте. Не хватит – я пришлю еще.
– Я могу идти? – спрашивает отброс у отребья.
– Идите! – отвечает пережиток. – В квадрате шесть вас сбросят с самолета. Внизу получите парашют и рацию.
Взревели моторы. Наплыв.
В избе у Насти хорошая обстановка, приближенная к боевой. На вышитой бисером гауптвахте сидит ее младший брат – старший лейтенант.
В левом нижнем углу экрана бабка-сектантка бьет челом посуду.
Камера в комментаторской кабине.
– Только что, дорогие друзья, я заглянул в раздевалку к нашим девчатам… Да-а… Но сейчас не об этом. Мне вспоминается, как Сергей еще коренастым, голенастым гимнастом решил в институт не поступать, а сразу в аспирантуру. Ну что ж, в спорте бывает всякое. Ведь был же случай, когда стартер выстрелил – и попал.
Камера в камере.
– Ну что, будем говорить правду? – спрашивает полковник.
– Будем! – отвечает шпион.
И полковник начал рассказ.
Затемнение. В затемнении Настя.
– Я бы с тобой, Федор, на край света пошла, – говорит Настя, – потому что на улице с тобой показаться стыдно.
– Почему стыдно, Настя? Одни сапоги чего стоят!
– Так нельзя же, Федя, в одних сапогах по селу гулять!
В кадре – индейцы Вигвам, Мыквам и Фигвам у бензоколонки пьют огненную воду.
На весь экран цветные глаза Федора. Это он увидел Настин портрет в журнале, в разделе «Нарочно не придумаешь» – и понял, что это судьба.
Тем временем взошла заря. Все залежалое посвежело. В кадре все герои фильма. В кадре тесно и жарко.
Жарко! Федор ласково снимает с Насти строгий выговор.
Жарко! Добежавший атлет снимает майку лидера, затем пиджак, затем пальто и остается в одном свитере.
Жарко! Индейцы снимают скальпы.
Крупным планом лицо мудрого Чингачгука. На лице написано: «Не курить!»
КОНЕЦ ФИЛЬМА
30 секунд!
Разминка, другие импровизацииНаполеон проиграл битву при Ватерлоо – сделали пирожное, мы проиграем – сделают котлету.
* * *– Почему бутерброд падает маслом вниз?
– А просто вы его не с той стороны намазали.
* * *– Что у коровы впереди – рога или уши?
– А это смотря как поставить… Если вперед рогами, то рога, а если вперед ушами, то уши…
* * *– Летит, кричит, когтями машет. Что это такое?
– Это электромонтер со столба сорвался…
* * *– Что такое пижон?
– Это многоженец с числом жен, равным «пи».
* * *– Не лает, не кусает, а в дом не пускает?
– Глухонемая жена.
* * *– К чему кости ломит?
– К гипсу.
* * *– Какая разница между топором и арбузом?
– Арбуз хорош, когда хочется чего-нибудь сладенького, а топор – когда остренького.
* * *– Что общего между кварками и шкварками?
– Кварки – это что-то из физики. Так вот, если у физика голова варит, получаются кварки, а если жарит, то шкварки.
* * *– Говорят, капля никотина убивает лошадь. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Так ей и надо. Пусть не курит.
* * *Лучше возвращаться победителями, чем огородами.
* * *Попробуй объяснить ему, что он дурак. Как ты к нему на прием пробьешься?
* * *Одна голова хорошо, а с туловищем – лучше.
* * *Если ты плывешь против течения, значит, ты пароход.
Восточная мудрость* * *Интеллигент (лат.) – человек, у которого недостаточно сил, чтобы ударить хулигана, но достаточно ума, чтобы его не бить.
* * *В этом году со скальпелей наших хирургов сошел миллионный пациент.
* * *– Слышали, тунгусский метеорит прилетел?
– Так он вроде уже прилетал…
– А я, собственно, про тот случай и говорю…
Из конкурсов капитанов
Капитан москвичей Матвей Левинтон задал вопрос в форме известной арии:
«Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный… и т. д.
Не пора ли мужчиною стать?»
Ответ: «Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит…»
* * *На темы футболаУ нас каждый гол, как сокол!
Наш «штрафной» – самый свободный в мире!
Наш пенальти не только наказывает, но и воспитывает.
– Как увеличить результативность наших футболистов?
– А что если по воротам не бить, а попробовать лаской?…
* * *Вопрос: «Представьте, что в комнату, где вы находитесь, входит лев. Ваши действия?»
Ответ: «Ничего страшного! Охотники утверждают, что если в пасть льву положить голову и продержать там минуту, то лев теряет ощущение новизны…»
Авторский актив одесского КВН с 1966-го по 1972 год
Борис Бурда, Марк Водовозов, Юрий Волович, Ян Гельман, Александр Гендельман, Георгий Голубенко, Александр Дорфман, Борис Зильберман, Игорь Кнеллер, Валентин Крапива, Семен Лившин, Юрий Макаров, Анатолий Опалинский, Михаил Призанд, Олег Сташкевич, Леонид Сущенко, Валерий Хаит, Борис Херсонский, Эрнест Штейнберг
Чтение мыслей
Трамвайная остановка.
Первый (как бы пытаясь догнать). Такси! Такси!
Второй (выбегая следом). Такси, такси!
Первый (опасливо поглядывая на второго). Что-то эта личность мне не нравится.
Второй (не менее обеспокоенный). Людей вокруг не видать, и тип какой-то подозрительный.
Первый. Ох, не нравится мне этот тип. На бандита похож.
Второй. На психа похож. Руки дрожат, ноги дрожат. Буйный!
Первый. Руки так и бегают, так и бегают – чешутся. Сейчас почешет, почешет – и в морду.
Второй. Кровь на анализ брали – больно было. А здесь рельсом по голове… Голова опухнет – очки не налезут.
Первый. Следит…
Второй. Маскируется. А я его мысли по глазам читаю.
Первый. Я его насквозь вижу.
Второй. Хоть бы трамвай пришел, не так страшно было бы. Попробую заговорить. (Первому дрожащим голосом.) Т-т-трамвая долго нет?
Первый. Наверное, сообщников ждет. (Второму.) Вы не скажете, сколько в трамвае мест?
Второй. Сто. А может, двести.
Первый. Двести человек одних сообщников!
Появляется Третий.
Третий. Трамвая долго нет?
Первый. Пароль. Сообщник пришел. (Третьему.) Пять минут.
Второй. Уже договаривается: коллегу встретил. Сейчас начнется…
Первый. Туфли спрятать нужно.
Первый и Второй одновременно прячут ноги под скамейку. Третий смотрит на часы. Первый и Второй тут же снимают свои часы и отдают ему.
Первый и Второй (хором). Часы, пожалуйста!
Второй. Все отдам. Может, не убьют, а только ранят. (Снимает пиджак.)
Первый. Пиджак снял. Намекает. (Тоже снимает пиджак.)
Первый и Второй (Отдают пиджаки Третьему. Хором.) Пиджак, пожалуйста!
Тот все это испуганно берет.
Второй. Брюки сейчас…
Первый. Здесь неудобно…
Хором. За кустиком оставлю… (Оба убегают.)
Третий (как бы догадавшись). А, ладно… пойду тоже искупаюсь!..
Песня одесских трубочистов
Мы в копоти и чаде
Выходим на борьбу,
Зато при всем параде
Сумеем вылететь в трубу.
Любые передряги
Мы стерпим, но взамен,
Была бы только тяга,
Была бы тяга в КВН.
И пусть для всех недаром
Закончится борьба,
Пусть нам трубят фанфары,
А если нет – тогда труба!
Что читать нашим детям?
Наши дети от Дюма
Без ума.
Но говорят, что был смутьян
Д’Артаньян
И служил он феодалам,
Королям и кардиналам.
Детям больше по душе
Бомарше.
Но говорят, у Бомарше —
Все вообше…
Больно вел себя хитро
Фигаро,
Брал от каждого барона
Чаевых по два дублона.
Так что лучше раз во сто
Лев Толстой.
Но говорят, что Лев Толстой —
Не простой
И что дети его труд
Не поймут.
Всюду драмы, всюду слезы,
Давят женщин паровозы.
Так что лучше уж Гомер,
Например.
Но говорят, что нам Гомер —
Не пример,
Что писал он, как назло,
Тяжело,
В «Илиаде» без стесненья
Воспевал рабовладенье.
Кто же может нам сказать,
Что читать?…
Мои университеты[6] Дневник абитуриента
– В его годы я ночами не спал, на жизнь зарабатывал, – сказал папа.
– Нашел чем хвастаться! – возмутилась мама. – Это еще счастье, что ребенок не знает, что такое карты.
– Почему он не может быть, как дедушка, педагогом? – спросила бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
– Ребенку нужна настоящая специальность, – отпарировала мама. – С его данными он должен быть артистом.
– Только клоуна в доме не хватало, – сказал папа и, поколебавшись, пообещал: – Поступишь – куплю мотоцикл.
«Чтобы убился», – тихо подумала бабушка и заплакала.
– Если не артистом, то хоть физиком пусть будет, как Семен Маркович, – сказала мама. – Машину себе купит.
– Семен Маркович уже не физик, он уже попался, – бросил папа, – и теперь уже не скоро снова физиком станет.
– Пусть идет в университет, – вдруг встрепенулась бабушка, – хоть какой-нибудь диплом получит.
В этот день верх одержала бабушка. Я читал Фейхтвангера.
– Учителей нужно нанимать по физике и математике, – подсчитывала мама. – По русскому не надо. По русскому у него пять было.
– Если бы я ему на заводе Пушкина для стенда не выточил, – возмутился папа, – еще не известно, сколько бы Алла Михайловна в сочинении ошибок нашла.
– Из-за твоего Пушкина его чуть из школы не выгнали, – не сдавалась мама.
«Если бы они знали, за что его чуть из школы не выгнали!» – подумала бабушка.
– Его учителя нам в копеечку влетят, – рассуждал папа. – Надо было в школе не дурака валять, а получать бесплатное образование! – крикнул он маме.
– У нас лечение тоже бесплатное, – сказала бабушка, – а ревматизм все равно не проходит.
– Как хотите, – сдался папа, – берите ему учителя, директора, астронома нанимайте, все равно кончится, как тогда с баяном: только аккордеон испортили, а культуры не прибавилось.
В этот день верх одержал папа. Я читал Фейхтвангера.
– Я сразу понял, что это жулик, – произнес папа.
– Я тоже почувствовала, что он не педагог, потому что он дедушки не знал, – сказала бабушка, которая всю жизнь свято верила, что дедушка был педагогом.
– То, что он дедушку не знал, – это слава Богу. Плохо, что он математики не знает, – возмутилась мама.
– Где вы его нашли? – заинтересовался папа.
– По-моему, это ты его привел, – удивилась мама, – и сразу сел с ним в карты играть.
– Почему же вы решили, что он учитель? – поднял брови папа.
– Потому что бабушка дала ему деньги за урок, – объяснила мама.
– Может быть, ему у нас не понравилось? – спросила бабушка, которую история с дедушкой ничему не научила.
– Понравилось, – успокоила ее мама. – Жулики любят, когда им деньги дают.
В этот день верх одержала мама. Я читал Фитцджеральда, потому что после учителя пропал Фейхтвангер.
– Через два дня первый экзамен, а ты еще за учебники не брался! – кричал папа.
– А может, он, как дедушка, все помнит! – кричала бабушка, которая свято верила, что дедушка все помнил.
– Не дай Бог! – кричала мама, которая хорошо помнила дедушку.
– Учи логарифмы, – надрывался папа, – сейчас логарифмы спрашивают.
– А раньше логарифмы не спрашивали, – вспомнила бабушка.
– Тебя и сейчас не спрашивают, – незнакомым голосом напомнила мама. – Это ты его испортила.
– Я из-за тебя весь город на ноги поставил! – что есть силы кричал папа.
– Получишь двойку!!! – еще сильнее кричала мама.
– Не получишь мотоцикл!!! – из последних сил кричал папа.
«Не разобьется», – тихо подумала бабушка и заплакала.
В этот день верх одержал я.
Я очень люблю своих родителей. Но что поделаешь, уже два года как я бросил школу и пошел на завод, где всю жизнь проработал дедушка. И хотя там мне совсем не плохо, в институт когда-нибудь я все-таки поступлю. Только сейчас мне некогда – я читаю Фитцджеральда. Тоже хороший писатель, но Фейхтвангер, конечно, был получше.
Гости
Для Ю. Воловича
Ой, кто к нам пришел! Почему вы не раздеваетесь? Почему вы не раздеваетесь! Ничего снимать не надо! Тьфу-тьфу-тьфу. У нас сегодня грязно.
Кто к нам стучит? Маша, это твоя мамаша. Мамаша, вы копия Маша. Маша, к тебе твоя копия пришла. Копия, идите на кухню – будете бутербродики мазать.
Ой, стучат. Маша, не открывай! Я спрячусь в шкаф – будет сюрприз… Вот это да! Вот так сюрприз! Как говорил Репин, «не ждали». Ах, вы на минутку? Маша, засеки время. (Показывает.) Гоген – подлинник, Гоген – подлинник, Гоген – подлинник, Машина мама – копия. Это Шишкин – из «Огонька» вырезка. Это телятина – просто вырезка. Это брынза, можете потрогать. Это бронза, не трогать!!! Тут ремонт, тут ремонт, тут ремонт. О, тут открыто. До свиданья. Будете проходить мимо – проходите.
Проходите-проходите. Кто к нам с багром пришел? Хулиган? Маша, водки! Товарищ хулиган хочет с нами выпить. Как это мило. Какой вы праздничный, какой вы солнечный… (Сгибается, как от удара.) Правильно, это солнечное сплетение, вы угадали – вам приз. Маша, проследи, чтоб товарищ хулиган недорогую книгу украл. Но обязательно с картинками! Пусть лучше картинки режет! Ножик дать? Ах, у вас свой! Вижу-вижу! Боже, какой удобный!
А вам удобно? А вам нравится? Вы чудесно танцуете. Как это па называется? Ах, это вы поскользнулись? Тоже очень смешно. Танцуйте, танцуйте – я не смотрю.
О! Сан Саныч, а мы только что о вас вспоминали. Маша, покажи Сан Санычу Гогена. Ну, как какого? Вот это у нас сегодня Гоген. Не любите Гогена? И я не люблю! А Родена? А Шопена? Ах, вы птиц любите? Маша, неси попугая! Он у нас все говорит. Он даже знает, что говорит… (Шепчет на ухо.) Но он ошибается, он ошибается – это у нас временное. Маша, зажарь птицу! Не люблю злопыхателей!
Танцуйте, танцуйте, я не смотрю. Маша, чьи это дети у нас в буфете? Дети, что это вы едите? По каким еще талонам? Маша, открой детям дверь и дай им… на дорогу. Впрочем, бить – это непедагогично.
А кто это у нас пьяненький? Кто это валяется? У кого это нет силушек? У кого это горячечка, у кого беленькая? Кто это на балкончик ползет? Кто это хочет воздушком подышать? У кого это нет балкончика? (Звук падения.) Это у нас нет балкончика.
Как, вы уже уходите? Нет, вы так не уйдете! Так вы не уйдете! Я понимаю, что вы примеряли, я вижу, что она вам идет. Но сейчас июль, зачем вам эта шубка? Ах, вы у нас с декабря? Это я вас прямо в ней занафталинил? Вы идете проветриваться?
О, привет-привет! Что ж это вы? Обещали к шести, а уже вторник. До свиданья. Наше вам с кисточкой. Маша, им с косточкой. Я хочу поднять этот бокал – уберите вашу ногу. Оревуар. Послезавтра к нам. Послезавтра или никогда. Лучше никогда, чем к нам. Ба, знакомые все лица! Какая перепись? Какого населения? Здесь никто не живет – это все гости.
Одесские бухгалтеры
Из приветствия
– Сердце. Слабость. Грусть. Бессонница.
Если бухгалтер не спит ночами, значит, за ним пришла весна.
Поют на мелодию вальса композитора А. Петрова из кинофильма «Берегись автомобиля».
Ах, ах, мы забыли о делах,
Нам теперь не до бумаг,
Когда весна у нас в умах.
О май! Девушек красивых тьма!
Всюду ходят,
Не балансы сводят,
А мужчин с ума.
Кто там по сердцам огонь ведет?
То недолет, то перелет, а то и попадет.
Улетели все заботы
В неба синие глубины,
На костяшках наших счетов
Мы гадаем о любимых.
Потому что в мае —
Каждый знает —
Все это делает с нами весна…
– Только в мае одесский бухгалтер, дойдя до середины квартала, хватается за сердце и не может дать отчет в своих чувствах.
– Май – последний месяц весны, то есть последний шанс влюбиться.
– Любовь – это когда в сердце радость, на душе весна, а дома жена и дети.
– Как же проверить: любит – не любит?
– Очень просто: пригласить ее поужинать в столовую № 14. Если любит – придет.
– Почитать ей Эйнштейна на ночь. Если любит – поймет.
– И, наконец, подарить ей подкову на счастье. Если любит – согнет.
– Товарищ! Влюбляясь, помни, что насильно мил не будешь, как гласит статья 117-я Уголовного кодекса.
– Ах, что любовь делает с человеком!
– Ученик пятого класса Сидоров полюбил учительницу. Понял, что не может без нее, и остался с ней на второй год. Вот что любовь делает с человеком!
– Сержант Н. полюбил Брижит Бардо и послал ей свою фотографию на фоне стратегического бомбардировщика. Что любовь делает с человеком! Зачем вы девушке голову морочите, товарищ сержант? Все равно ведь не женитесь…
Массовик-затейник
Для И. Кнеллера
А сейчас, товарищи, разучим хорошую песню.
Прошу повторять за мной текст слов:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
Итак, начали, выхожу один я на дорогу, три-четыре: выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит, задние ряды, не стесняйтесь, сквозь туман кремнистый путь блестит… Ну, повторяйте за мной: ночь тиха, пустыня внемлет Богу… и звезда с звездою говорит…
Молчите? Вот так всегда…
Грустно, товарищи. Грустно… Я понимаю, вы привыкли: японский композитор из двух букв, вторая мягкий знак. Викторина на тему «Отыщи меня в опилках, а то я тебя найду».
А что делать? У меня с детства судьба такая – я начинаю, все подхватывают.
Есть во мне эта жилка – организаторская. Кругом первый: заводила, запевала, заплясала. У кого именины – я именинник, у кого свадьба – я жених. Всю жизнь на людях. Я начинаю – все подхватывают. Так я стал вначале массовиком, а потом и затейником.
В дом отдыха попал. Вот, думаю, где развернусь, где силы приложу! Хватит бегать в мешках! Хватит прыгать через костер с завязанными глазами! Хватит играть в игру «Назови поэта имя, попади в него мячом»! Пора научить людей отдыхать культурно. И кому, как не мне, ведь я начну – все подхватят.
И начал. Собрал отдыхающих. Думал им лекцию о Бахе прочесть. Только за нотами отвернулся… поворачиваюсь – все в мешках. «Товарищи, – говорю, – вы меня неправильно поняли. Бах – композитор, широко известный не только у нас в стране, но и за рубежом. Сегодня мы будем слушать Баха». «Ага, – говорят, – кто быстрее прослушает? Включай секундомер!» «Какой секундомер, – говорю, – концерт № 3». «Правильно, – говорят, – три-четыре! Побежали!..» И побежали…
А прошлым летом симпозиум обслуживал на лайнере. Ну, думаю, мечта моя сбылась, эта масса пойдет за моей затеей. Днем – дискуссии, а вечером соберемся где-нибудь на корме и как затянем «Лунную сонату» хором!.. Я начинаю, все подхватывают… Мороз по коже. Музыка-то какая!
И что же? Академик! Пожилой человек! Одна нога, я извиняюсь, уже там… а другая – в мешке!
Так что же это получается, товарищи: или я не так начинаю, или не те подхватывают?… А ведь отдыхать-то можно так красиво:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
А ну, давайте-ка все вместе, дружненько, разом:
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
Три-четыре:
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
И звезда с звездою говорит…
Ну что же вы!.. Вот так всегда… Товарищ ведущий! Раздайте гражданам отдыхающим их мешки!
Парный конферанс
Для И. Кнеллера и Л. Сущенко
У микрофона двое.
– Добрый вечер, дорогие друзья!
– Добрый вечер! Здравствуйте!
– Мы начинаем второе отделение нашего эстрадного обозрения.
– Вы знаете, мы всегда очень волнуемся перед выходом на сцену. Поэтому сейчас мы долго совещались, спорили, вздорили за кулисами о том, кто же должен начать наш концерт.
– И вот в результате этого вздора мы решили, что откроет второе отделение самый веселый, самый молодой, самый красивый участник…
– И вот я перед вами!
– Что вы смеетесь? Вы других не видели.
– Что же привело нас сюда? Хочется открыть вам маленькую тайну: нас привела сюда песня!
– Не помню, кто сказал: «Нам песня строить и жить помогает»…
– И кто-то ему справедливо заметил: «Она, как друг, и зовет, и ведет…»
– А от себя лично я могу добавить только одно – что «тот, кто с песней по жизни шагает», не правда ли, коллега?
– Безусловно, «тот никогда и нигде не пропадет».
– Песня не знает границ!
– Песня – борец! Песня – боксер!
– Песня объединяет нас в коллектив, так метко названный хором.
– Хоровых коллективов много. Есть молдавский народный хор, есть эстонский народный хор, есть хор пельменного объединения, но народа такого нет!
– Поэтому сейчас для вас споет… Вообще-то он не поет, но для вас обязательно споет. Хор суфлеров Большого театра!
– Еще висит в воздухе последняя нота, а из зала уже пришла первая записка: «Правда ли, что в целях экономии в хоре задний ряд стоит без брюк?» Отвечу честно: «Правда, но совсем в других целях».
– Вопросы, сюрпризы, встречи! Как много их бывает у нас, артистов эстрады! Иду вчера по улице, и вдруг ко мне, смущенно улыбаясь, подходит девушка с цветами и говорит: «Товарищ конферансье! Это вам!» Я, конечно, смутился и спрашиваю: «За что?» А она говорит: «За рубль!»
– Действительно, эстрадное искусство – большая сила. Известен случай, когда на концерте Махмуда Эсамбаева, потрясенный искусством танцора, заговорил глухонемой. У меня был точно такой же случай, только наоборот.
– Одному моему коллеге-конферансье во время концерта пришла из зала записка: «Откуда ты такой умный взялся?» Мой коллега тут же нашелся и очень остроумно ответил: «Откуда? От верблюда!»
– Вероятно, вас уже утомило такое количество слов. Но есть такие слова, которые мы произнести со сцены не можем. Просто язык не поворачивается. Их должен произносить мастер художественного слова.
– Итак, Евгений Евтушенко, стихи Роберта Рождественского. Читает мастер!
– Дорогие друзья! Я вижу сегодня в этом зале много детей. (Сгибается как от удара.) Есть даже старшеклассники. И мне бы тоже хотелось сделать детям что-нибудь приятное. В этом мне, как всегда, поможет мой маленький друг – Петрушка.
Второй как бы становится куклой Петрушкой. Говорит:
– Солдат! Птичьего молока не видал?
– Петрушка! Мы не на спектакле! Скажи ребятам, что бы ты хотел посмотреть сегодня в нашем концерте?
– Я хотел бы послушать английский ансамбль «Битлз»!
– Понимаешь, Петруша, этот прекрасный ансамбль, вышедший из недр английского народа, к сожалению, ныне распался. И слава Богу!
– Тогда я хочу посмотреть наездников на лошадях.
– Ну что ты, Петрушка! Какие лошади в нашем концерте?… (Задумывается.) Какие лошади в нашем концерте?… (Как бы вспомнив артистов-участников, восклицает.) Какие лошади в нашем концерте!.. Петрушка, а ты бы хотел посмотреть оригинальный жанр?
– Да, я хотел бы посмотреть наш славный оригинальный жанр, прославившийся как за рубежом, так и в других странах.
– Что же ты хочешь увидеть оригинального?
– Я хотел бы увидеть моего оригинального тезку – попугая Петрушу.
– Какого еще попугая?
– А вот такого! (Как бы становится попугаем.) Здр-р-расте, товар-р-рищи!
– Петруша! Скажи что-нибудь зрителям.
– Жрать хочешь?
– Подожди, Петруша, а вот почему в нашем концерте так мало сатиры?
– Жрать хочешь?
– Хочу.
– Ну и молчи!
Песня одесских бухгалтеров
На мелодию зонга Мэкки Ножа «У акулы зубы-клинья» из мюзикла Курта Вайля «Трехгрошовая опера».
Снова стук костяшек слышен,
И звенит в карманах медь.
Гимн себе контора пишет,
Чтоб себе его иметь.
Этот гимн мы создадим, но
Чтобы чувства передать,
Нам никак не хватит гимна,
Нужно оперу создать.
И тем более не скроем,
В этом деле есть нюанс:
Гимн ведь нужно слушать стоя,
А у нас горит баланс.
Мы сегодня подытожим
Кое-что в своей судьбе
И на музыку положим
Все, что можем,
Все, что можем,
Все, что можем, о себе…
Монолог кинорежиссера
Для И. Кнеллера
Ах, если б вы знали, сколько есть на свете замечательных профессий: врачи, пожарники, экономисты… А я вот кинорежиссер – не удалась у меня жизнь. А ведь и я, знаете ли, в детстве мечтал стать бухгалтером. Бывало, сидим с Петькой Серегиным во дворе, лепим из песка фонды культурно-социальных мероприятий и жилищного строительства… Хорошо! А тут мать из окна: «Вова! А ну марш в кино!»
Родители у меня люди простые, скромные. Отец – летчик-испытатель. Мать вообще писала с трудом. Свою диссертацию.
«Куда, – говорит, – тебе в экономику? Ишь, чего захотел! Ты на отца посмотри. Он звезд с неба не хватал. Что он видел в жизни? Москва – Париж, Лондон – Копенгаген. И ничего страшного, зато на работе уважают».
А отца только тронь: «Я понимаю, учетчик – это романтично. Но ведь должен же кто-то и черновую работу делать: фильмы ставить, у синхрофазотрона стоять. Ты мать пожалей, бухгалтер! Хочешь, чтобы она из-за тебя ночей не спала?!»
А мать в слезы: «Это его Петька Серегин с толку сбивает. Приехал вчера из кредитного техникума. Весь в нарукавниках, лысый, молодцеватый…»
Отец за ремень: «Ты, Владимир, на Петьку не смотри. Ему что надо? Слава, реклама, девчонки! Вот он и подался в Кзыл-Орду».
Да что там говорить! Первого сентября мама отвела меня во ВГИК. Отмучился я пять лет, и пошла скукота: съемки, фестивали, автографы. А на душе щемит. Иногда так хочется запереться, помечтать, покалькулировать…
А недавно Петька из Йошкар-Олы звонил: приезжай, дескать, к нам – мы тут с ребятами годовой отчет гуляем!
А как я могу поехать, когда у меня Софи Лорен третью неделю гостит? Я ей говорю: «Софи Лорен, а Софи Лорен, может быть, махнем в Йошкар-Олу? Там свои ребята – бухгалтера. Весело».
А она мне говорит: «Да ну, куда мне?… Они небось с женами придут. Что я надену?»
Вот я и смотрю на наших режиссеров, актеров, сценаристов. И много же среди них таких, как я! Только кончится съемочный день – все по уголкам разбредутся, и каждый что-то свое считает, считает, считает…
Фильм века
Что нужно, чтобы фильм имел успех? Нужно, чтобы в киносценарии было все, что любит зритель. А что любит наш зритель? Наш зритель любит про шпионов, про индейцев, о спорте, ну и, конечно, о любви.
И вот в качестве образца для начинающих киносценаристов – пример такого универсального киносценария. Но сначала – несколько советов начинающим.
Учтите, что в каждом кинотеатре свои порядки.
В панорамных кинотеатрах, например, зрителям первого ряда разрешается участвовать в боевых действиях. На стороне наших…
Помните, что интереснее всего побывать на премьере фильма. Только на премьере можно познакомиться с режиссером и увидеть, что он самый обыкновенный человек. А никакой не режиссер.
Хороший фильм или плохой – можно узнать по афише: если на афише человек с пистолетом душит женщину – значит, фильм хороший, а человек плохой. Если на афише женщина душит человека с пистолетом – значит, фильм хороший, а пистолет плохой. И если, наконец, на афише женщина с пистолетом душит человека – значит, фильм плохой, женщина плохая, пистолет плохой, главное, чтобы человек был хороший.
А теперь непосредственно сценарий.
Супергигант. Фильм века. В главных ролях – хорошие артисты. В массовых сценах – хорошие люди.
Один из самых рядовых понедельников. Воскресенье. В мире неспокойно. В подвале сорокаэтажного небоскреба – уютно обставленный аппаратурой подслушивания кабинет шефа разведки. Появляется американский шпион, замаскированный под английского, переодетый в русского. В руках у него автомат купца Калашникова.
Наплыв. Затемнение.
На пришкольном участке по гимнастическому бревну рука об руку идут Федор и Настя. Впереди брезжит светлое будущее. Но тут бревно кончилось. Затемнение.
По улице с гиканьем, свистом и пословицами проносятся апачи. Это Верная Рука – друг индейцев гонится за длинным рублем – другом пропойцев. Выстрелы.
В правом углу экрана показались участники эстафеты «Четыре по одному». Впереди бежит Сергей в майке лидера. Его преследует лидер без майки.
В кадре снова шпион.
– Вот вам яду на дорогу, – говорит его хозяин. – И учтите: если придется принимать – не экономьте. Не хватит – я пришлю еще.
– Я могу идти? – спрашивает отброс у отребья.
– Идите! – отвечает пережиток. – В квадрате шесть вас сбросят с самолета. Внизу получите парашют и рацию.
Взревели моторы. Наплыв.
В избе у Насти хорошая обстановка, приближенная к боевой. На вышитой бисером гауптвахте сидит ее младший брат – старший лейтенант.
В левом нижнем углу экрана бабка-сектантка бьет челом посуду.
Камера в комментаторской кабине.
– Только что, дорогие друзья, я заглянул в раздевалку к нашим девчатам… Да-а… Но сейчас не об этом. Мне вспоминается, как Сергей еще коренастым, голенастым гимнастом решил в институт не поступать, а сразу в аспирантуру. Ну что ж, в спорте бывает всякое. Ведь был же случай, когда стартер выстрелил – и попал.
Камера в камере.
– Ну что, будем говорить правду? – спрашивает полковник.
– Будем! – отвечает шпион.
И полковник начал рассказ.
Затемнение. В затемнении Настя.
– Я бы с тобой, Федор, на край света пошла, – говорит Настя, – потому что на улице с тобой показаться стыдно.
– Почему стыдно, Настя? Одни сапоги чего стоят!
– Так нельзя же, Федя, в одних сапогах по селу гулять!
В кадре – индейцы Вигвам, Мыквам и Фигвам у бензоколонки пьют огненную воду.
На весь экран цветные глаза Федора. Это он увидел Настин портрет в журнале, в разделе «Нарочно не придумаешь» – и понял, что это судьба.
Тем временем взошла заря. Все залежалое посвежело. В кадре все герои фильма. В кадре тесно и жарко.
Жарко! Федор ласково снимает с Насти строгий выговор.
Жарко! Добежавший атлет снимает майку лидера, затем пиджак, затем пальто и остается в одном свитере.
Жарко! Индейцы снимают скальпы.
Крупным планом лицо мудрого Чингачгука. На лице написано: «Не курить!»
КОНЕЦ ФИЛЬМА
30 секунд!
Наполеон проиграл битву при Ватерлоо – сделали пирожное, мы проиграем – сделают котлету.
– Почему бутерброд падает маслом вниз?
– А просто вы его не с той стороны намазали.
– Что у коровы впереди – рога или уши?
– А это смотря как поставить… Если вперед рогами, то рога, а если вперед ушами, то уши…
– Летит, кричит, когтями машет. Что это такое?
– Это электромонтер со столба сорвался…
– Что такое пижон?
– Это многоженец с числом жен, равным «пи».
– Не лает, не кусает, а в дом не пускает?
– Глухонемая жена.
– К чему кости ломит?
– К гипсу.
– Какая разница между топором и арбузом?
– Арбуз хорош, когда хочется чего-нибудь сладенького, а топор – когда остренького.
– Что общего между кварками и шкварками?
– Кварки – это что-то из физики. Так вот, если у физика голова варит, получаются кварки, а если жарит, то шкварки.
– Говорят, капля никотина убивает лошадь. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Так ей и надо. Пусть не курит.
Лучше возвращаться победителями, чем огородами.
Попробуй объяснить ему, что он дурак. Как ты к нему на прием пробьешься?
Одна голова хорошо, а с туловищем – лучше.
Если ты плывешь против течения, значит, ты пароход.
Интеллигент (лат.) – человек, у которого недостаточно сил, чтобы ударить хулигана, но достаточно ума, чтобы его не бить.
В этом году со скальпелей наших хирургов сошел миллионный пациент.
– Слышали, тунгусский метеорит прилетел?
– Так он вроде уже прилетал…
– А я, собственно, про тот случай и говорю…
Из конкурсов капитанов
Капитан москвичей Матвей Левинтон задал вопрос в форме известной арии:
«Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный… и т. д.
Не пора ли мужчиною стать?»
Ответ: «Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит…»
У нас каждый гол, как сокол!
Наш «штрафной» – самый свободный в мире!
Наш пенальти не только наказывает, но и воспитывает.
– Как увеличить результативность наших футболистов?
– А что если по воротам не бить, а попробовать лаской?…
Вопрос: «Представьте, что в комнату, где вы находитесь, входит лев. Ваши действия?»
Ответ: «Ничего страшного! Охотники утверждают, что если в пасть льву положить голову и продержать там минуту, то лев теряет ощущение новизны…»
Авторский актив одесского КВН с 1966-го по 1972 год
Борис Бурда, Марк Водовозов, Юрий Волович, Ян Гельман, Александр Гендельман, Георгий Голубенко, Александр Дорфман, Борис Зильберман, Игорь Кнеллер, Валентин Крапива, Семен Лившин, Юрий Макаров, Анатолий Опалинский, Михаил Призанд, Олег Сташкевич, Леонид Сущенко, Валерий Хаит, Борис Херсонский, Эрнест Штейнберг
«Антилопа-Гну» – отдел фельетонов газеты «Вечерняя Одесса»
Фельетоны, рассказы, миниатюры
Семен Лившин, Дмитрий Романов Щипчик на транзисторах
Однажды на столбе появилось объявление: «Для съемок фильма о наших современниках киностудия срочно купит у населения предметы быта 70-х годов: ножницы хозяйственные и маникюрные, щетки зубные, гибкий шланг с душем для ванны, детские колготки. Обращаться по адресу…»
Читая объявление, население ухмылялось: ишь, чего захотели – шланг для ванны! А из лейки поливаться не угодно ли?
Если бы кинофильм снимался в другом городе, то, возможно, в объявлении фигурировал бы иной ассортимент: эмалированные миски, рыболовные крючки, пипетки. В третьем городе – термометры, автомобильные чехлы, крышки для консервирования. Ибо неисповедимы пути мелкобытового дефицита.
В один прекрасный день предметы второй, пятой, двенадцатой необходимости, которыми вчера еще были завалены все базы, вдруг становятся редкостью. Были – и нету!
Тут начинается местный бум. Спрос с высунутым языком рыщет по магазинам, но предложения нет. И если за невестой дадут детскую кроватку и таз для варенья, то можно быть уверенным: отбоя от претендентов не будет.
Это происходит, скажем, где-нибудь в Йошкар-Оле. В то же время, но в другом месте, допустим, в Кустанае, фабрики наплодили столько детских кроваток, что аисты – даже при трехсменной работе – смогут их заполнить только к 2000 году.
Зато здесь считается хорошим тоном ходить на именины с коробкой канцелярских скрепок – в магазинах их видели лишь самые старые старожилы. Год лежали скрепки на полках, два лежали, десять, а потом вдруг вильнули хвостиком и скрылись. Куда?
Все это тем более удивительно потому, что с каждым годом у нас появляется больше самых разных товаров. Еще лет десять назад человек, который привез из заграничной поездки трехцветную шариковую ручку, сразу становился среди знатоков достопримечательностью.
– Видите, – шептались они, – это тот самый, у которого есть то самое!
А сегодня: «Подумаешь, трехцветная…» Да что ручки – часы? Сегодня у одного они мелодично тикают сразу на тридцати камнях, у другого бесшумно выдают точное электронное время, у третьего – целый часовой комбайн.
Казалось бы, изготовить это куда сложнее и дороже, чем примитивные бельевые щипчики. Но попробуйте заикнуться о них на крупном объединении.
– Щипчики? – брезгливо переспрашивает объединение. – Да мы ж индустриальный гигант! Если уж запускать новинку, так что-нибудь карусельно-фрезерное на ультразвуковом ходу. А то – щипчики!
Оно конечно: продукция копеечная, да и славы-то… Не грохнет зал аплодисментами, когда директор скажет с трибуны: «Освоен выпуск щипчиков бельевых…» Не сбегутся за интервью гонцы из журналов, и не светит директору самый завалящий «Гран-При» на международной выставке «Интерщипчик» – нет такой выставки.
Но вслух говорят о другом.
– Ладно, освоим. А завтра изобретут самосохнущее белье – ну, как быстрорастворимый сахар. Так что, прикажете снова идти на поводу у домохозяек?!
Но предприятию все равно надо же выполнять план по товарам народного потребления. Пожалуйста, оно выполняет! Оно толпами гонит пластмассовых девушек, нюхающих полихлорвиниловый лотос. И в отчетах никогда не забывают упомянуть, что модель новая.
Действительно, по сравнению с ранее выпускавшимися половинками той же модели, о которую в свое время перед входом в пирамиду вытирали ноги фараоны, это был большущий шаг вперед.
– Да что там шаг – скачок! – взмывал иногда кто-то на техсовете.
Но старый опытный директор осаживал вольнодумцев от ширпотреба:
– Никаких скачков! Шаг, не больше. Шагом едешь – дальше будешь. Если в главке узнают, что мы такие скакучие, знаете, сколько ассортимента навесят?! А покупателю – ему все равно. Был бы товар.
Смотришь на продукцию иных предприятий и понимаешь: люди, которые планировали ее выпуск, последний раз общались с покупателями еще до того, как конферансье перестали бороться с узкими брюками.
Вместо того чтобы внять запросам моды, помозговать с дизайнерами, они морщатся:
– Ишь привереды!
Точно: покупатель пошел капризный. Не нравится ему, видите ли, костюм линючий цвета передельного чугуна, не нравится искусственная хризантема из искусственной проволоки, воротит его от двухпудовых детских сапожек, коробит его холодильник, включающийся только от встряхивания.
А чему тут, собственно, нравиться? Люди теперь прекрасно разбираются, что модно, а что нет, что в хозяйстве пригодится, а что еще спокойно может полежать на складе, пережив директора, пожар и три уценки.
Эта здоровая покупательская настырность в конечном итоге заставляет самого упорного отказаться от мысли о щипчиках с дистанционным управлением и клипсах, самозаклиняющихся в ушах от фотоэлемента, и взяться наконец за тот самый, быть может, скучноватый, но, поверьте, такой необходимый всем ширпотреб.
…А на киностудии нашли выход из положения: сняли фильм не о современниках, а на историческую тему. Потому что в том городе добыть канделябры и лорнеты оказалось проще, чем детские колготки и ножницы.
Семен Лившин, Юрий Макаров
Горько!
Маша Икс и Петя Игрек полюбили друг друга с первого взгляда.
– А что, Петр, обдумал ли ты свой первый шаг в семейной жизни? – спросили родственники по линии невесты.
– Чего же тут думать? – удивился жених. – Распишемся и пойдем по жизни рука об руку домой.
– Пой-дем?! – ужаснулись родственники.
– А вот Кногтевы столько такси заказали, что пока последнее домой доехало, гости до пломбира дошли, а молодые до развода, – ни к кому якобы не обращаясь, заметил дядя с Сахалина.
– Весь город выбежал смотреть, когда Кногтевы по всему городу ехали, – всхлипнула Машина мама, в которой медленно, но верно просыпалась теща.
А какой жених не любит своей тещи и быстрой езды?! И вот уже летит кавалькада в двадцать «Волг» с шашечками, шишечками, ленточками и розовой куклой на радиаторе флагманской машины.
Но все это у молодых еще впереди. А сейчас позади них сомкнутые ряды родни, которые медленно, но неуклонно подталкивают Ее и Его Туда. Петя и Маша честно признаются в том, что хотят стать мужем и женой. И тогда-то наконец выясняется, кто тут главный.
Откуда-то сбоку выскакивает человек в еще более черном, чем у жениха, костюме и властно командует:
– Невеста, два шага вперед! Фату на ширину плеч. Жених, пол-оборота налево. Свидетели, кучнее! Все по местам. Готово! Теперь вы, жених, подступаете к невесте и надеваете на нее кольцо. Готово! Кругом! Движемся к выходу! Стоп! Сомкнулись. Еще. Еще. Улыбку! Готово!
Фотограф щелкает в упор и с дальней дистанции, клацает затвором, слепит магнием, гремит штативом, пикирует с лестницы, возникает среди пальмовых кадок и формирует из участников брака живописные группы.
Он царь, он бог. И. о. Гименея. Цепей у него нет, но у него есть квитанции. Четыре обязательных снимка плюс шесть снимков по желанию новобрачных, которое знает один бог, то есть он, фотограф.
Стороны довольны. Заказчик хочет, чтобы ему было красиво крупным планом. Фотографу тоже нужен план. И тоже, по возможности, крупный. Реют купидоны. Рдеют хризантемы. Что еще нужно для полного счастья?
Но пока Петя Игрек ведет Машу (теперь уже тоже Игрек) вниз по лестнице, ведущей к вершинам семейного благоденствия, на его свободной руке повисает бойкий юноша из оркестра.
– Вы слыхали, как поют дрозды? Сейчас еще раз услышите. Бодритесь, товарищ жених, невеста хочет музыки. Что у вас, десять рублей? Зачем менять, мы вам на сдачу «ча-ча-ча» крикнем.
– Не смущайся, Петр, – одобряет сахалинский дядя, – пока вы наверх ходили, я тут ребятам музыку заказал. Пусть играют на гармошке у прохожих на виду. Что мы, хуже Кногтевых?…
И тут можно было бы закончить это волнующее повествование, приписав в конце, что молодые жили долго и счастливо и вышли на пенсию в один день, если бы не одно важное обстоятельство: официантка Аннушка уже пролила масло… и котлета «по-киевски», шипя и брызгаясь, покатилась, подпрыгивая, по накрахмаленной скатерти. А это значило, что процесс бракосочетания уже переходил в свою кульминационную стадию – свадьбу…
С высоты птичьего полета свадебный стол напоминал неразгаданный кроссворд: по вертикали закусочки, по горизонтали напиточки, вход по открыточке.
– Заходите, заходите, – осипшим от трехчасового радушия голосом зазывал Петин папа, как бы невзначай роняя платок.
По этому сигналу дежурный оркестр (40 рублей официально, 150 – по согласованию) обдавал очередного гостя дежурным «Мендельсоном». Гость обменивался с молодыми дежурными поцелуями и отправлялся заедать их порционными цыплятами, фирменными паштетами, салатами и не входящими в смету «давальческими» продуктами, добытыми вне ресторана.
И пока неугомонный тамада, размахивая бокалом шампанского направо и налево, доказывал собравшимся, что «в мире лучше пары нету, чем сегодняшнюю эту»; пока опоздавший дядя с Сахалина мостился на скамейке для штрафников и пил штрафную со всеми новыми и старыми родичами; пока на левом крыле стола запевали «Червону руту», на правом подхватывали «Ой да зазнобило…», а в центре с мрачным упорством бубнили «Горь-ко!» – тем временем над всей этой красотой проплывали созвездия коньяков (стоимость несостоявшегося путешествия по Волге), штабеля бутербродов с икрой (некупленная «Библиотека всемирной литературы»), цельношоколадные макеты зверей и растений в натуральную величину (туристская палатка с надувным дном) и многое другое…
Кому же все-таки нужен этот галактический брудершафт, эта изнурительная схватка с едой не на живот, а на гастрит?
– Нам? – передергивают плечами замордованные вниманием молодые. – Это все чтобы родители не обижались.
– Мы? – удивляются родители. – Мы все ради детей! Они у нас одни и еще маленькие. Пусть знают, что нам для них ничего не жалко!
Дети и родители сходятся в одном: они смертельно боятся обидеть знакомых и родственников неприглашением на свадьбу и поэтому настойчиво их зазывают. Последние, в свою очередь, опасаются нанести первым кровную обиду своим неприходом и поэтому настойчиво приходят.
Остается фактор, о котором можно сказать одним словом: «Чтобнехужечемулюдей!» Это слово чаще всего и оказывается решающим.
Но неужто единого слова ради стоит выбрасывать на ветер столько сил, чувств, средств?
Кстати, о средствах. Ведь не всякой молодой чете бабушка оставляет чулок с червонцами и фамильные билеты «Спортлото»…
Правда, нынешний гость знает, почем сегодня бракосочетание, и не рискнет прийти на торжество с чем попало. Правая рука еще протягивает невесте гладиолусы, а левая, как бы ненароком, сует в карман жениху синенький скромный конвертик с красненькой новой бумажкой. Достоинство бумажки определяет чувство собственного достоинства гостя.
Когда же гости наконец расходятся, из жениха, как из почтового ящика, извлекаются разомлевшие конверты. Чаще всего баланс показывает: свадьба себя окупила!
Но даже если семейная фирма понесла убытки, никто особенно не печалится: зато как погуляли! Какая память будет!..
Память – это, конечно, прекрасно. Но почему бы слегка не упорядочить эти хаотические матримониально-финансовые операции? Зачем доверенному родственнику пересчитывать конверты, вытягивая шею откуда-то из-за портьеры, когда его можно официально усадить за кассу в центре банкетного зала?
Зачем почтенному отцу семейства в поте лица рассаживать гостей, если он, в строгом белом халате, с книгой жалоб и предложений в нагрудном кармане, может проводить их вдоль полок с продуктами, предварительно проследив, чтобы они оставили свои сумки и портфели у входа? И, наконец, разве посетители торжества, переведенные на полное самообслуживание и хозрасчет, не управятся с расфасованным угощением куда оперативнее и деловитее, чем в условиях нынешней архаической свадьбы?
Правда, из этой стройной системы несколько выпадают жених и невеста. Но скажите, гости дорогие, положа руку на кокотницу с грибами: разве во время обычной свадьбы эти фигуры оказывают влияние на ход событий? Жених и невеста за банкетным столом давно уже превратились в этакую формальность, в один из традиционных атрибутов свадебного застолья.
Отсутствие новобрачных никоим образом не отразится на товарообороте, рентабельности и культуре обслуживания предлагаемого свадебного «Универсама».
Но пока этот полуфантастический проект, как, впрочем, и другие, более серьезные соображения по поводу новых свадебных ритуалов, зреет в организационных недрах – по городам и поселкам городского типа под гром оваций и шелест ассигнаций катится Ее Величество Расточительство Пылевглазапускательство Свадьба!
И было, рассказывают очевидцы, широкой этой свадьбе места мало, и неба, говорят, было мало, и даже, некоторым образом, земли.
Семен Лившин, Виктор Лошак
Человек-невредимка
Есть люди, про которых говорят: «В рубашке родился». Этот родился прямо в костюме с галстуком и при часах. Всю жизнь ему не просто везло – фантастически везло! Точнее, его везли.
Но давайте по порядку. Во-первых, он был жулик. Он был жулик и во-вторых, и в-третьих, и в-десятых. Это было написано у него на лице крупными буквами. Вскоре он запутался в своих махинациях и был изгнан из учреждения.
– Может, напишете «по собственному»? – всхлипнул он. – А то с такой характеристикой и в тюрьму не примут…
– Ладно уж, – отмякли кадровики. – Но смотри!
Он посмотрел на их бумагу. Послышался легкий треск. Это, прорывая на спине пиджак, вырастали у него два ангельских крыла. Они переливались всеми цветами характеристики и отсвечивали радужными формулировками: «Принимал меры для принятия мер», «Активно участвовал в чтении стенгазеты»…
Предместкома ураганно дыхнул на печать, словно велогонщик, проверяемый на допинг, – и… И подхватила могучая бумага экс-жулика, а ныне ценного работника, и понесла его над мирской суетой, а вдогонку неслась аллилуйная скороговорка: «Ой ты, гой еси, морально устойчивый! Исполать тебе, передовик ты наш!»
Он вмиг пролетел сквозь отдел кадров и, стремительно стирая грань между пром– и продтоварами, приземлился в райпотребсоюзе. Но вскоре райпотребсоюз залихорадило, и наш герой приготовился к катапультированию «по собственному».
– Так мне и надо, мерзавцу! – причитал он. – Одно прошу: доброе имя мое не пятнайте!
То ли на этот раз слеза у него получилась недостаточно вязкой, то ли слишком набедокурил, но вместо привычно-стыдливых «участвовал-выполнял» написали откровенно – «развалил». И все.
Если бы все должностные лица были бы так принципиальны, нам бы не пришлось сталкиваться с человеком-невредимкой. Он движется по жизни зигзагами. Рядом ложатся крупнокалиберные «с занесением» и «взыскать ущерб», дивизиями идут ревизии, все ближе, ближе, вот уже в двух шагах от него подорвался на приписках главбух, вот сам повелитель чебуречной разоблачен и низвергнут в младшие давильщики пюре; еще немного – и… Но чу! Отбыли проверяющие, вернулись на исходные позиции ревизии, а потом нет-нет да и объявится снова человек-невредимка. Проходит месяц-другой, и, смотришь, выговор зализан, оклад не хуже прежнего, и несут эту птичку-феникс по служебной лестнице тугие крылышки характеристик. Ибо никто не хочет, чтобы его контора прослыла кузницей жуликов и бездельников. Пусть теперь другие попробуют разбираться с этим ценным кадром, хотя на нем уже и пробы негде ставить.
Конечно же, авторы зефирных рекомендаций хорошо знают цену этим документам, но…
– …Но вы понимаете: позарез нужен был человек! Пришлось на остальное закрыть глаза.
Когда же дело начинает перекипать в уголовное, слышится запоздалое хлопанье себя по лбу:
– Ну? Верь после этого людям!
Верьте! Но не зря же былинные кадровики предлагали кандидату в добры молодцы износить семь пар железных сапог. Может, это и был старинный перегиб, но все-таки, согласитесь, лучше, чем другая крайность. Если первого попавшегося на чем-то работничка ведут на очередную должность, как ему не уверовать в свою безгрешность?
Однако и эта система беспощадной снисходительности дает иногда осечку.
В одном СМУ решили освободиться от прораба, который к полудню мог руководить лишь з-з-закуской. Исчерпав арсенал взысканий и укоризн, строительное начальство решило сплавить его подобру-поздорову. Мол, городок небольшой, и если выгнать с треском и грохотом, то никто взять выпивоху не захочет и он запросится назад.
Написали: «Умеет налаживать контакты с людьми» (см. ежевечернюю компанию у пивной «Голубой запой»).
Расчет оправдался. Экс-прораба тут же взяли на автобазу. Но после того как он пропил молоковоз со всем содержимым, автобаза побыстрее спихнула его быткомбинату, тот перебросил в ремконтору, дальше мелькнули «Заготзерно», «Сельхозтехника» и, наконец, опять родное СМУ.
– В штатном расписании нету такой должности – «алконавт», – улыбнулся начальник СМУ. – Поищи дураков в другом месте.
– А чего искать? – возразил тот, поигрывая именным штопором. – Вот, читайте.
Похолодевший начальник СМУ увидел ворох отменных характеристик. И свою собственную подпись, удостоверявшую, что податель сего работник хоть куда. Куда-нибудь – только чтобы поскорее уволился.
Так что прежде чем с ликованием давать ему горящую путевку в жизнь, не мешает прикинуть: а кто, собственно, виновник данного торжества и в чем именно? Кто подал мысль в очередной раз вытаскивать сухим из воды человека-невредимку и что ему за это будет?
В общем, как поется в любимом кадровиками романсе: «Не искушай меня без нужды, а в случае необоснованного искушения неси ответственность по всей строгости!»
Семен Лившин
Деловая ностальгия
Кто смеется последним? Тот, до кого позже всех дошло? Самый занятой? Осторожный?
Нет! Последними, лет десять спустя, смеются сами фельетонисты.
Смеются над героями фельетонов и немножечко над собой. Да и как не улыбнуться при виде свежего, еще пахнущего старой типографской краской ретро!
Но потом им хочется перевести эту улыбчивую ностальгию на деловые рельсы. По-гвардейски расправить плечи и, печатая шаг на машинке, доложить читателям:
– За данный период выведено на чистую воду… выявлено… снято с работы… высмеяно… итого – ого-го!
И – цифры, цифры! Довешенные после фельетонов недовесы – тоннами, прекращенная волокита – годами, сэкономленные нервы населения – километрами…
– …И-и! – одобрительно подхватит эхо.
А память разматывает старые страницы. Мелькают полузанесенные временем столбики с названиями фельетонов, проносятся едва различимые на скорости сообщения о принятых мерах.
– А что после этого изменилось? – допытывается эхо.
Меньше становится магазинов типа «Дары подсобки». Больше в них хороших товаров. Лучше ходит транспорт (правда, не всегда). Реже оборудование простаивает (правда, не везде).
А сфера обслуживания как переменилась! Даже если кое-где продавцы еще грубят, то как культурно! Не говоря уже о новых жилых кварталах, которые встают на месте таких переулков, где даже хулиганы опасались появляться поодиночке и ходили сразу по трое. Не говоря о недоделках – сколько уже можно о них говорить?! Не говоря о собственных творческих пла… Но тут эхо перебивает:
– Ладно, ладно! Но вот вы пишете и пишете, а они нарушают и нарушают. Зайдите вот в тот магазин или вот в этот жэк, сходите на прием к иному врачу, попробуйте достать билет в сезон отпусков… А качество полуботинок? А эта невоспитанная молодежь – место уступит только на кладбище! А вы пишете…
Раз читатель верит в то, что фельетонист может помочь во всем и везде, то, наверно, он – читатель – прав.
Ах, до чего славно это было бы – одним росчерком сатирического пера ликвидировать сразу все неполадки! Сидеть в редакции и планомерно генерировать гармонию. А также восстанавливать справедливость исключительно посредством сатиры и этого, как его, юмора.
Для начала, скажем, составить квартальный (а лучше месячный!) план искоренения всех недостатков и пережитков. Допустим, до 1 января будущего года окончательно и бесповоротно покончить со спекуляцией. К пятнадцатому полностью изжить грубость и необязательность. И в тот же день, только после обеда, разделаться с опозданиями и взятками. После чего, благодушно оглядев поверженные в прах непорядки, фельетонистам можно сдать свои боевые перья на вечное хранение. Самим же расстричься в эссеисты и неторопливо живописать, как кудрявые облачка нежно золотят кружевной краешек чего-то задушевного…
Нет, не получится!
Жизнь не так-то проста и уступчива, чтобы сегодня посеять разумное, доброе, вечное, а завтра уже приступить к его сбору. Пока это еще мечта каждого фельетониста – чтобы вслед за критическим словом сразу же шло практическое дело.
Чтобы непосредственно после появления фельетона завод, специализировавшийся на выпуске уцененных товаров, резко (аж пятки засверкали) рванул в авангард технического прогресса. Чтобы личность, ранее имевшая из честно заработанного только перегар, прочла о себе в газете, облилась слезами раскаяния, растерлась полотенцем и поклялась обречь вытрезвитель на хроническое отставание от плана. Чтобы в столовой, где фирменная подливка насквозь проедала посуду, в ответ на критику – поверите ли? – ощутимо повеяло деликатесной ухой «по-рыбному»…
Если бы фельетонист мог начать жизнь сначала, то пошел бы тем же путем и совершил бы те же ошибки, но начал бы раньше. Хотя и сейчас не поздно. Ведь век фельетона недолог, и каждый раз приходится все начинать сначала.
Так незаметно пробегают год, два, пять, десять… Но разве это срок? Ведь в десять лет пятнадцатилетний капитан был всего-навсего сержантом! А Ньютон в свои десять лет открыл только закон «яблоко от яблони недалеко падает».
Есть время собирать яблоки и есть время писать фельетоны. И пока в ожидании следующей сатирической атаки ее будущий объект прикидывается дурачком, а живет как в сказке, пока другой свирепо отсыпается после попойки, пока третий грозит надоедливым жильцам: «Отстаньте со своей дырявой крышей! Вы у меня еще увидите небо в алмазах…» – есть время оглянуться. И задуматься: может, все-таки правы друзья, которые намекают: мол, годы идут, вы все так же бичуете беспорядки со стеклотарой. А в ваши годы Гоголь… С другой стороны, те друзья тоже от души советовали: надо летать, ребята! Но так, чтобы не отрываться от земли…
А с третьей стороны, с главной, – люди спешат на работу и спешат с работы, и фрукты спешат созревать, и под каждой черешней лето выставило свои раздвижные лестницы, как большие заглавные «А», и день легко шагает по этим лестницам в небо, и оттуда, с птичьего полета, все отражается в море, и море принимает нас взрослыми и в заботах, и, обкатав, как гальку, выбрасывает на берег мальчишками: зубы стучат, губы синие – то ли от холода, то ли от шелковицы…
Все еще только начинается, все еще будет: работа, еще работа и снова работа. А пока посмотрите, какое солнце, какая девушка: губы – вишни, щеки – яблоки, брюки – «бананы», хоть ешь ее глазами! Она улыбается тебе и через пять минут уже знает о тебе все, и ты тоже знаешь, как ее зовут, и что у них в доме плохо идет вода, но вот если бы написать про это фельетон…
Нельзя рассчитывать на то, что все само собой наладится и исправится, и дали вдруг разом подернутся сплошной лучезарностью. И, значит, рано еще сдавать в архив фельетонное перо и переходить на подножный юмор…
Александр Кулич
Время – деньги
Он опаздывал на поезд: жена проспала и не разбудила его вовремя.
Поезд отходит в семь ноль пять. На улицу он выбежал ровно без шести семь.
– Такси! – крикнул он мчавшемуся троллейбусу.
Водитель троллейбуса и бровью не повел.
– Такси! – умолял он все попутные транспортные средства, совсем позабыв о знаке «Остановка запрещена», который висел прямо над головой.
И все же какой-то смельчак притормозил и открыл дверцу.
– На вокзал! – выпалил пассажир. – И быстрее, пожалуйста! Опаздываю на поезд!
– На вокзал не могу.
– Как – не можете?! Почему?
– Бензин кончается. Надо ехать на заправку.
– Но я очень прошу! Ведь опаздываю же!
– Когда отходит?
– В семь ноль пять!
– Постойте, сейчас уже четверть восьмого.
– Ну правильно. Я же говорю, что опаздываю!
– Послушайте, вы в своем уме?! Поезд ушел десять минут назад. Чем я могу вам помочь?
– Гоните скорее на вокзал, может, успеем!
«Сумасшедший какой-то», – сказал водитель про себя. И добавил вслух:
– Вы понимаете, что поезд уже ушел? Ту-ту-у… понимаете?
– Да вы что – у меня же билет на руках! Смотрите!.. Ну, пожалуйста, скорее на вокзал! У вас же на спидометре – сто восемьдесят. Значит, можно двести двадцать выжать. Ну, помчались.
– Что вы говорите, честное слово, кто же из «Волги» двести двадцать выжмет?!
– Раз норма сто восемьдесят, значит, и двести двадцать можно. Никогда у станка не работали? Ну, полетели, а то и вправду опоздаем!
– Фу ты, ну ты! Когда поезд отходит?
– Говорил уже – в семь ноль пять!
– А сейчас – семь двадцать. Вам это ни о чем не говорит?
– Мне это говорит, что нужно торопиться! Поехали! Хватит рассусоливать!
– Не могу я ехать – «дворники» не работают.
– На небе ни облачка – какие могут быть «дворники»? Ладно, плачу за «дворники»!
– Бензин кончается.
– Плачу за бензин!
– Назад холостяком поеду.
– Плачу за холостяк!
– Настроения нет.
– Плачу за настроение!
– А по счетчику?
– И по счетчику плачу!
– Ну, добро. Так когда ваш поезд отходит?
– В семь ноль пять.
– А сейчас сколько?
– Половина восьмого.
– Ну, добро. Тряхнем стариной!
…На вокзал они приехали без четверти семь.
Повести, которые состоят из одних названий
Повесть об одном сравнительно молодом человеке, который женился потому, что не хотел по утрам готовить завтрак, а затем развелся, потому что не хотел готовить два завтрака.
* * *Повесть о том, как трое неизвестных под покровом ночи забрались в зимнюю квартиру завмага и вынесли оттуда ряд очень ценных вещей отечественного и импортного производства, но были задержаны, и вскоре вместе с завмагом предстанут перед судом.
* * *Повесть, в центре которой стоит отрицательный герой – инженер Уксусов, являющийся в рабочее время лицом без определенных занятий.
* * *Повесть о том, какой хороший коллектив работал в одном издательстве, и как он перевыполнял разные показатели, и как поощряли за это директора, которого в дальнейшем перевели на другую работу по состоянию его богатырского здоровья, поскольку издательство выпустило в свет 130-томное издание телефонного справочника, в который вошли фамилии всех желающих получить телефон.
* * *Повесть о том (перевод с заокеанского), как Джеймс Бэд и Кэтрин Гуд выпрыгнули с парашютом из самолета, но во время свободного падения Бэд обокрал мисс, а для того, чтобы избежать ответственности, не раскрыл свой парашют.
* * *Повесть о талантливой официантке, которая выступила с интересным начинанием – она не берет у клиентов чаевых, если они сами не дают.
Из цикла «Роман в афоризмах»
Носит корону, а получит все-таки по шапке.
* * *Человек может заблудиться, если перед ним открыть все дороги.
* * *Первая любовь – самая счастливая: она редко кончается женитьбой.
* * *Если человеческое достоинство попирается, значит, оно все-таки есть!
* * *Бумажные цветы хорошо сохраняются, если их не ставят в воду.
* * *Счастливый мужчина – это среднее арифметическое холостого и женатого.
* * *Вся беда женщины состоит в том, что мужа ей рожает и воспитывает другая женщина.
* * *Преступников очень легко разоблачать: все они имеют алиби.
* * *Там хорошо, потому что нас нет…
* * *К честным причисляют и тех, которые просто не умеют воровать.
* * *Правда хуже лжи – ее нельзя опровергнуть.
* * *Когда желания совпадают с возможностями, пропадают желания.
* * *Недостаточно быть умным. Надо иметь умный вид.
* * *Любой роман может стать бессмертным, если его каждый год переиздавать.
* * *Быстрее других распознают гениальность, как правило, Дантесы.
* * *Если женщина с каждым годом молодеет, значит, она становится старше.
* * *При вступлении в брак не всегда присутствуют чувства, но при разводе без них не обходится.
* * *Любовь помогает превозмогать тяготы, которые бы не возникали, если б не любовь.
* * *Без любви человек способен прожить всего сорок дней. Потом он к этому привыкает.
* * *Доброта – хорошее качество. Особенно если им обладает кто-то другой.
* * *Голый король – в порядке вещей. Вот обнаженный – это уже неприлично.
* * *Человек – разумное существо, а вот люди…
* * *И святые лгут. Но это святая ложь.
* * *Жизнь – это забег, в котором проигрывает тот, кто приходит к финишу первым.
Данил Рудый
Где достать невесту
Чувствовалось, что он доволен собой, квартирой, бассейном с подогревом и оригинальной меблировкой.
– Удивляетесь? – спросил он. – Все удивляются и завидуют. А зря. Своим горбом нажито. Нервами. Мозолями. Умом. Садитесь. Скамья, правда, жестковатая. Из зала суда. Зато чистый дуб.
Я осторожно присел на краешек действительно удобной скамьи и остановил взгляд на японском сервизе с видом на Фудзияму.
– Чашечку кофе? – спохватился он. – В зернах или растворимый?
– У вас и растворимый есть? – подскочил я.
– Пока нет. Но недолго и приготовить. – Он засыпал зерна в какой-то аппарат и включил ток. Аппарат щелкнул и выбросил литографированную баночку. Я понюхал – настоящая амброзия.
– Растворимый не пью, – извинился я. – Изжога. Но люблю смотреть, как пьют другие.
Он поколдовал над «Экспрессо», занимающим всю стену, и взбодрил две чашечки ароматнейшего напитка.
– Слишком крепкий, – отхлебнув, заметил я.
Он опустил три копейки в автомат и подал мне стакан газировки с сиропом «Свежий камыш», от которого защипало в носу.
– Да, а про коньяк из погребов я и забыл, – засуетился он. – Собственной выдержки.
– Нектар! – зажмурился я. – На винно-коньячном работаете?
– Двадцать лет как ушел. Из старых запасов.
– А сейчас где трудитесь?
– Где я только не работал! – печально махнул он рукой, как бы отмахиваясь от воспоминаний. – Не люблю, знаете, засиживаться. Пропадает стимул роста. Вот кино – это интересно. Это захватывает.
– Значит, вы и к искусству причастны? – поразился я.
– Соприкасался. Но ушел. Сплошные интриги. Из-за несчастного кондиционера подняли такой шум, словно я на главную роль покусился.
Он повернул выключатель. Повеяло прохладой, сосновым бором и морским бризом.
– Чудная квартирка, – позавидовал я. – Воздух, как в некоторых горах. Откуда она у вас?
– Что значит – откуда? – обиделся он. – Я ведь в душе строитель. По бревнышку собирал.
– Так вы жилой дом строили? – высказал я догадку.
– Не совсем. Снабжал. Строительство высотного административного центра. Тридцать шесть этажей. По проекту.
– И что же?
– Все в ажуре, – успокоил он меня. – Кто сейчас считает этажи?
В этот момент вошла молодая женщина редчайшей красоты.
– Моя жена, – представил он.
– Где вы познакомились? – ахнул я, обеими руками сдерживая сердцебиение.
– Секрет. Но не для вас. В одном НИИ.
– Так вы и наукой занимались?
– А что в ней особенного? Служил ей. Но бедно там. Одни бактерии, да и то запаяны в пробирках. Ничего в этой науке интересного, кроме лаборанток. Взял одну.
– Позвольте, и никто не обнаружил недостачи?
– Кто обнаружит? Ах, ученые? Они же рассеянные.
Ив ОстРаШев (Сергей Осташко, Ирина Ратушинская, Игорь Шевченко)
Воспоминание о будущем
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет. Мягко падали хлопья фтористого водорода.
Председатель комиссии по распределению сидел в кресле, удобно заложив седьмую ногу за восемнадцатую. В его теменном глазу светилась неземная мудрость.
– БВГЖЗ/17169! – вызвал он.
БВГЖЗ/17169, а для друзей просто ХПЛЧТБМЖ/ 1954761, – надежда и гордость факультетской футбольно-гидравлической команды, был уже здесь, нервно переминаясь со щупальца на щупальце.
– Учитывая ваши заслуги, – мягко начал председатель, – мы решили направить вас на Желтый карлик. Солнце, море, свежий воздух.
При слове «воздух» БВГЖЗ/17169 передернулся.
– Да я в жизни кислорода не нюхал!.. – чавкнул он, с трудом соблюдая субординацию.
– Ничего, поработаете два световых года, может, вам даже понравится. Голубое небо, зелень, температура +28оС… Третья планета, одним словом.
– А на первую нельзя, профессор? – робко скрипнул БВГЖЗ/17169.
– На вторую отличники едут! – сурово булькнул второй член комиссии из своего аквариума.
– Но я же не похож на аборигенов!
Левый рот выпускника стал судорожно подергиваться.
– Небольшая пластическая операция… – председатель залился дробным старческим треском. – А не хотите операцию – и так сойдет. Многорукий, двуликий… Да они на вас молиться будут. Не синейте так, юноша, держите себя в щупальцах! Жилплощадь вам дадим, дачу. Вот уже Баальбекскую террасу начали строить. Аборигены – народ смышленый. Вы им зажигалку покажете, а они вам через пару миллионов лет термоядерную реакцию изобретут.
БВГЖЗ/17169 тихонько испустил вопль расходящегося интеграла.
– Вот и вокальные данные у вас есть, ансамбль там организуете песни и пляски. А поразвлечься захотите – дельфинов логарифмировать научите. Ну-ну, не двоитесь. Стыдно молодому специалисту бояться трудностей. Идите, юноша, и трудитесь. Завтра получите 4000 мегаватт подъемных и огнетушитель. Фрески не забудьте, да с четвертым измерением поаккуратнее. Желаю счастья.
БВГЖЗ/17169 открыл было глаз, но председатель легким изменением окраски дал понять, что разговор окончен.
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет…
…Назавтра звездолет уже мчался сквозь пространство, постукивая на особых точках. На третьей планете ждали аборигены. Они вспоминали о будущем.
Хобби
– Б-4! – шепотом сказал Вовка.
– А-8, – хладнокровно отпарировал я.
– Убит… – уныло сказал Вовка.
Но тут нас прервали, отобрали дневники и пригрозили вызвать родителей в школу…
– К-7, – сказал Вовка и опасливо поглядел по сторонам.
– Ранен, – признался я и поставил крестик.
Но тут нас прервали и заметили, что на вступительных экзаменах разговаривать не положено…
– К-6, – упорно гнул свою линию Вовка.
Я поставил еще один крестик, но тут нас прервали и поздравили с поступлением в аспирантуру…
– Ж-3, – сказал я, зная, что бью наверняка.
– Мимо! – злорадно ответил Вовка и, понизив голос, добавил: – Е-2.
Но тут нас прервали и сфотографировали меня для газеты как самого молодого доктора наук. Впрочем, не успел я сознаться, что опять ранен, как нас прервали еще раз и уволокли Вовку на международный симпозиум в Копенгаген. Встретились мы только через три года.
– …В-3, – поспешно сказал я, но опять оказалось мимо.
У Вовки оставалось еще два трехтрубных, но тут нас прервали и поздравили меня с получением Нобелевской премии. Слегка взволнованный, я наконец сделал правильный ход:
– К-4!
Но и Вовка не зевал.
– И-2, – сказал он и добил мой четырехтрубный красавец линкор.
Но тут ворвались репортеры.
– Ваше хобби? – спросили они у меня.
И я признался, что развожу фиалки.
Сергей Осташко
Памятник
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
Нет, это гениально. Сколько силы, сколько мощи. Каждое слово на месте, и ничего ни прибавить, ни убавить. Куда нам, нынешним – так мог сказать только настоящий поэт!
Хотя постойте. Ведь если бы памятник был рукотворный, это был бы уже не поэт, а скульптор. А раз поэт – ясно, что нерукотворный. Тавтология получается. А ежели убрать?
«Я памятник себе воздвиг». По-моему, так лучше. Короче, сжатее. Нет лишних слов. Все строго, чеканно. Так и нужно писать!
Вот только «воздвиг». Тяжеловато несколько, XIX век. Сейчас так не пишут. «Создал» – слишком возвышенно, «вылепил» – хорошо, но в ритм не лезет. А если вообще без него?
«Я памятник себе». Класс! Просто и современно. И даже как-то доходчивей. Сразу понимаешь, что именно хотел сказать поэт. «Я памятник… себе».
Вот только это «себе». Себе, тебе, мене. Упрощает смысл. Заземляет. А может, и его отбросить? А после первого слова – тире поставить.
«Я – памятник». А? Заиграло?! Появилась глубина, недосказанность. Простор для воображения. Полет для фантазии. Это уже тема: поэт – гражданин, я – памятник.
Вот только нескромно как-то, то есть понятно, что ничего такого, но критика придраться может. Придется, видно, еще поработать. Подумать… Исправить… Осовременить… А если?… Постойте, постойте… Вот оно! Нашел! Как я сразу не догадался! Просто и гениально! Так и нужно писать! Куда там Пушкину!
Читайте. Завидуйте.
«Я»!
Подслушанное
На собрании
– При проверке выяснилось, что у нас есть что показать. При повторной проверке это и было показано.
На шахматном турнире– Солдат, дай с конем попрощаться…
В коридорах власти– Велика Россия, а спросить не с кого.
На командном пункте– Товарищ командующий, вам взрывпакет из штаба округа!
РадиограммаСледую курсом американского доллара.
Нумизматам на заметкуНа государственном монетном дворе не перестают искать новые формы работы и новых партнеров. Здесь уже начали чеканить монеты с профилем заказчика.
Наши маякиС простых чистильщиков сапог начинал свою деятельность рэкетир Кульков. А теперь ему вносит деньги обувная отрасль целой республики.
Подумаешь, шприц!В Японии начали выпуск одноразовых мечей для харакири.
Александр Кедров
Производственная травма
– Алло, здравствуйте. Это из областной конто…
Узнали? Очень прия… А, вам не очень прия?… Поня!.. Диктую: «Директору. Прошу прибыть сегодня в тринадцать часов на совещание». Поня?… Спаси… Какая нервная…
– Алло! Это опять из конто… Грубите, моя милая. А я не вам одним целое утро трезвоню. Я в семь организаций целое утро трезво… Директору насчет совещания передали? Спасибо. Сказал – будет? Большое спасибо. А теперь передайте: совещания НЕ БУДЕТ. Да, раньше говорил: «будет», а теперь говорю: «не бу…» Отменяется. Не «безобразие» отменяется, а совещание отменя… Ну и что? Вашего начальника вызвал наш начальник. А нашего начальника в это время вызвал его начальник! У них работа такая – вызывать друг друга. И шастать: авторитет – к авторитету, кабинет – к кабинету… Что значит – бросите трубку? А я говорю – не бро… А я говорю… Бросила…
– Алло! Вы будете смеяться, но это опять я… Тихо! Тихо! Боже мой… Ну девушка… Ну миленькая… Ну что же вы с собой делаете?… Брошу трубочку, брошу! Скажу два словечка и тут же брошу… А вы еще тише… А вы шепотом… А теперь мне на ушко, тихохонько: директору успели сказать, что совещание отменя?… Успели! Чудненько. Тогда я вам толковенько скажу, а вы себе толковенько пометьте: «Отмена отменяется…» Нет, не СОВЕЩАНИЕ отменяется, а ОТМЕНА отменяется! А совещание, наоборот, будет. Как я вам первый раз звонил. А как я вам второй раз звонил, уже не считается. Я вам для этого третий раз звоню. Специально. Чтобы вы не запутались… Девушка, родненькая, ну зачем же так горько?… А вы водичечки… Глоточечек… С корвалольчиком… И шейку помочите… И затылочек… Помогает… Алло! Вы меня ЕЩЕ СЛЫШИТЕ?… Алло!!! Вы ЕЩЕ ЕСТЬ?!..
– Алло! Алло! Это 03?… «Скорая»?… Примите вызов!.. Диагноз?… – Хрипит в трубку. – Нет, на рабочем месте… Так и пишите: «Производственная травма. По телефону…» А я, извините, спешу… Мне дальше звонить нужно!..
Григорий Яблонский
Мероприятие
По отделам ходил товарищ со списком и собирал заявления о приеме в общество ДОПС и вступительные взносы. Мероприятие проходило нормально. Только Апраксин из седьмого заявил:
– Вступление в это общество есть акт добровольный! Желаю прежде ознакомиться с уставом, а затем уже вступать или не вступать!
– Не вступайте, – тихо ответил товарищ, делая галочку в списке.
Апраксин тут же скис и полез за полтинником…
– Совесть надо иметь, Аркаша! – сказали сослуживцы, когда товарищ вышел.
В соседнем отделе Ольга Константиновна Подуглова, краснея, сказала, что у нее случайно нет с собой полтинника.
– Ничего, как-нибудь в другой раз, – пометил товарищ.
– Зачем же вам беспокоиться? – ахнула сидевшая рядом Зося Ростиславовна Любич. – Я одолжу!
Товарищ, поблагодарив, отсчитал сдачу.
– Вежливый какой… – проводила его глазами Зося Ростиславовна.
Девятнадцатый, молодежный, отдел вступал дружно, весело. Даже чересчур. Например, Миша Сикорский в своем заявлении написал: «Прошу не отказать в моей просьбе».
– Молодой человек, – сказал Мише товарищ, – мы тоже ценим юмор, но в данном случае речь идет не о КВНе.
Под всеобщий смех Миша написал новое заявление, а неудачное по совету товарища уничтожил.
– Законный чудак! – с восторгом сказал Миша, дожевывая бумагу.
– Такого бы шефа!.. – размечталась Ирочка Чувилева, вешая сумочку на кульман.
Последним был сметно-финансовый сектор. Там тарахтели счетные машины и царила подозрительность.
– На прошлой неделе я уже вступил в одно общество, – нездоровым голосом сказал старший экономист Ступакевич. – У меня тут записано: в общество «ДОСУГ»…
– То ДОСУГ, а это ДОПС! – разъяснил товарищ. – Мероприятие добровольное, можете не вступать.
– Почему же… – побледнел Ступакевич. – Сколько с меня?
– Стыдно, Ступакевич, слышать подобные вещи! – заметил, появляясь из своего кабинета, начальник сектора Ашот Рустамович. – Очень стыдно! Примите, товарищ, и мою лепту!
Дальше дверей не было. Товарищ сел в лифт и съехал вниз, где оформил членство старшего вахтера Боженко Кондрата Остаповича по его личному заявлению.
– Извиняюсь, значок будет? – поинтересовался старший вахтер.
– Будет, будет! – пообещал товарищ. Просунув руки в пальто, надев шляпу и галоши, он взял отяжелевший портфель и устало вышел на улицу, на нудный осенний дождь…
– Сколько взял, Федя? – спросил, подходя, другой человек с портфелем.
– 47 рублей 50 копеек. Пять человек в командировке, трое бюллетенят, один ушел в город, будет после обеда.
– Придется еще раз пройти, Федя.
– Не пойду я… – тихо сказал тот, кого называли Федей.
– Пойдешь, Федя. В любом деле важен порядок, система.
– Не могу больше, – задрожал тот, кого называли Федей, – лучше в инженеры пойду!..
– Иди, – сказал другой, – дело добровольное.
Дует!
На остановке Поросячьи Садки в наш автобус забралась бабуля с мешком – и мы тронулись.
– Дует, – сказала бабуля, осматриваясь.
Прикрыли окна слева. Полного гражданина, утиравшего рукавом высокий лоб, попросили перебазироваться направо. Несколько минут ехали молча.
– Дует, – сказала бабуся, указуя перстом направо.
Закрыли окна справа. Некоторое время гудение мотора перекрывало лишь апоплексическое сопение полного гражданина.
– Дует, – сказала бабушка, замечая вентиляционный люк сверху.
С грохотом захлопнулся люк. На ропот отдельных неуважительных граждан бабуля не обратила никакого внимания, в данный момент она была занята другим.
– Дует, – показала она, дальнозорко примечая единственное чуть приоткрытое оконце в самом хвосте салона, где расположилась на пышущем моторе компания молодых людей.
Молодые люди в хвосте отчаянно сопротивлялись, но после того, как в них был пущен довод, утверждающий, что старость, увы, не радость, но и молодость нынче пошла не бог весть какая почтительная, – после этого молодые люди были сломлены и замолкли с пунцовыми лицами. Атмосфера в салоне накалялась.
– Дует, – отметила бабуся, принюхиваясь по направлению кабины водителя.
Водитель с треском захлопнул свою форточку, наглухо закупорил щиток вентиляции, задраил тряпкой какую-то щель и включил отопление салона вместе с музыкой композитора Бюль-Бюль оглы. Сухой жар успокаивающе подействовал на бабушку, однако что-то ее еще тревожило.
– Дует, – сказала она, подозрительно косясь на багровеющего апоплексического гражданина.
Гражданин перестал сопеть. Ему вылили на голову полбутылки крем-соды. Раздалось шипение – полсалона окутало облако пара. Молодые люди в хвосте сняли с себя все лишнее и, хлопая друг друга по хорошо развитой мускулатуре, попросили поддать. Остальные пассажиры вынуждены были поддаться заразительному примеру. Хмурый дядька в бараньей душегрейке, выпивший на предыдущей остановке бутылку «Спотыкача», внезапно пришел в себя, завопил «Ух ты!» и, вытащив из-за пазухи хозяйственный веник, полез на самую верхнюю полку…
Некоторое время бабуля ехала спокойно, но потом затянула поплотнее мохеровый платок и неодобрительно повела носом туда, где надсадно ревел двигатель:
– Дует!
Водитель протер тряпкой запотевшее лобовое стекло и рванул на себя рычаг, перекрывая жалюзи радиатора…
Через несколько секунд машина взорвалась! Мы лежали на пыльной придорожной траве, жадно вдыхая в себя напоенный цветущей гречихой июльский воздух. Жужжали пчелы. Послышалась сверху трель жаворонка. Тихо засопел снизу апоплексический гражданин.
Бабка голосовала на раскаленном шоссе. Дождавшись очередного автобуса, она потуже завязала мохеровый платок и подала в открывшуюся дверь свой мешок.
Мы проводили взглядами обреченный «Икарус-люкс»…
Семен Лившин
Пародии и подражания
Городские горцы
Подражание Фазилю Искандеру
Я сидел под деревом детства и печально ел хурму.
Усердно поливая это дерево чернилами, настоянными на отборных мальчишеских воспоминаниях, я втайне ждал, что в его прохладной зеленой вышине созреют гроздья будущего романа. Но сколько я ни тряс ветки, с них упало всего лишь два тощих абзаца. Может, подумал я, все дело в том, что в нынешнем сезоне я уже дважды снимал урожай с дерева детства?
Моей души коснулось предчувствие осени. Накинув старенькую школьную бурку с отложным воротничком, я взгромоздился на добродушный Ту-154, и он, цокая копытами турбин по замшелым горным облакам, неторопливо повез меня к дому дедушки.
Деду давно перевалило за сто пятьдесят страниц, но он был еще крепким стариком. Как и в молодости, мог трое суток скакать без дороги, без седла и без коня. А главное, дедушка помнил массу интересных людей, включая императора Франца Иосифа, которого, впрочем, после двадцатого кувшина хванчкары иногда путал с Иосифом Кобзоном.
Увидев меня, старик вздрогнул и побледнел. Глядя, как я достаю из-за пояса авторучку, вырезанную из ветки горного кизила, он сумрачно поинтересовался:
– Опять про меня?
Я застенчиво кивнул. Он затряс бородой:
– Пощади, сынок! Сил моих больше нет. На днях я вышел уже пятым изданием! Написал бы лучше про дядю Илико…
Молча я протянул ему свой новый роман «Иликоада».
– Ладно, а чем тетя Нуца плоха? – не унимался дедушка. – Или ее племянник Гоги?
– Да превратится молоко твоих коз в йогурт! Не тронь ребенка! – запричитала толстая тетя Нуца, по пояс высовываясь из сборника «Толстая тетя Нуца».
Наконец старик смирился и деловито спросил:
– Ладно. Из чего прозу будем делать, сынок?
Радость загарцевала в моем сердце, как каурый ахалтекинец, хлебнувший алычовой чачи. Еще не веря своему счастью, я несмело попросил:
– Может, расскажешь, как этот чудак Косоухий собрался к праотцам и попросил туда пропуск у товарища Берия?
– Рановато пока об этом говорить, – суховато возразил дедушка, на всякий случай придвигая поближе свое охотничье кремневое ружье с лазерным прицелом.
– Ну тогда о том, как ты похищал бабушку, а за тобой гнались двадцать джигитов из загса, чтобы ты, не дай Бог, не передумал…
– Авторские права на мои воспоминания купишь? – вмешалась бабушка, не переставая вязать текст из отборной мингрельской шерсти.
Я понял, что пора проститься с детством. Да, много Куры утекло с тех пор, как мы все – Нико, Михо и я – скитались по заросшим арчой ущельям, где в прозрачном ткемали беспечно плескалась форель, а горные орлы на бреющем полете брали звуковой барьер. Нико давно стал академиком, Михо – олигархом, а Зураб – Зиновием. И только я все не решался покинуть столь любимое мной дерево детства.
Наконец я вздохнул, натянул поверх коротких штанишек брюки и съехал по перилам в новую, взрослую жизнь. Навстречу мне ехал академик Севастьянов. Он старательно придерживал окладистую накладную бороду, но я все равно узнал в нем неизменного дядю Илико.
– Сандро, мальчик мой! – воскликнул он, как бы радуясь мне.
– Да, дядя, – кивнул я, как бы разделяя его радость и в то же время тактично давая понять, что превосходно ощущаю Сурамский перевал условностей, разделяющий теперь нас.
Подошла жена академика. Ее стройные ноги в сыромятных нейлоновых чулках смутно напомнили мне что-то далекое, до боли знакомое.
– Я из раннего журнального варианта, – лукаво улыбнулась она.
На меня повеяло полуденным бризом, заклинаниями чаек над Сухумской бухтой, мудрой горечью кофе, который старый Максут готовит только для семидесяти пяти тысяч самых близких своих друзей… Я понял, что никуда мне не уйти из детства. Кстати, задумывались ли вы над тем, что взрослые и дети одинаково лысы, но у одних лысина прикрыта шапкой волос?
Академик-Илико ушел, улыбаясь рассеянной улыбкой профессионального неудачника.
Приближалась осень. Аисты улетали на юг, а возвращались ни с чем. В такую пору хорошо мерзнуть на берегу Москвы-реки и ловить сазана на свежую строку, еще пахнущую тархуном и анапестом. А вечером наполнить рог козлотура розовой изабеллой и неторопливо рахатлукумствовать у костра.
– Осторожно, сынок, двери закрываются, следующая станция «Арбатское ущелье», – сказало радио голосом дедушки.
Я отправился домой. Оставалось одно: описать Гоги, племянника толстой Нуцы. Скажем, ему всего двенадцать, но он уже твердо решил, кем станет, когда вырастет, – долгожителем. Такой симпатичный черноглазый паренек. Допустим, смуглый, босой, с большими черными глазами…
В дверь позвонили. Я открыл. Вошел смуглый босой мальчик с большими черными глазами. В руках он держал старенький лэп-топ, найденный на крыше дедушкиной сакли.
– Работаю над повестью о городских горцах, – застенчиво сказал он. – Хотел бы написать и про вас…
Я заглянул в его компьютер. Старательным школьным шрифтом там было выведено: «Он сидел под деревом детства и печально ел хурму…»
В августе Н-ского года
Подражание Владимиру Богомолову
1. Капитан Скорохват по прозвищу Волкодав
Преследуемый обернулся и швырнул в Скорохвата отравленную гранату.
– Секунд пять лететь будет, – хладнокровно прикинул капитан. Он положил палец на спусковой крючок, взял в зубы нож и мгновенно уснул. Сказывалось переутомление: Скорохват не спал уже тридцать шесть страниц.
Ему снилось родное село Малые Чебуреки, старая хата, где долгими зимними вечерами, когда в окно стучится шрапнель, так уютно сидеть в засаде…
От этой заманчивой картины Скорохват даже улыбнулся во сне, но тут же прикрыл улыбку пилоткой, чтобы не демаскировать себя с воздуха.
Рядом разорвалась граната. Не открывая глаз, капитан дважды выстрелил. По шуму падающего тела он понял, что пули перебили противнику обе подтяжки и лишили его маневренности.
Но тут внимание Скорохвата привлек странный звук. Тренированное правое ухо разведчика-чистильщика тут же определило: ре-мажорная инвенция Баха.
– Позывные, – подумал он шепотом. – Но что вражеские агенты ищут здесь, в глухой безлюдной библиотеке? На кого работает их Бах?
Записка по «ВЧ»«Секретно! С оплаченным ответом! Гугину
Прошу немедленно разыскать в Н-ской библиотеке книгу, содержащую ключ к шифру. Особые приметы: из жизни шпионов.
Взвейся-Соколов».
Шифротелеграмма«Абсолютно интимно! Взвейся-Соколову
Принятыми оперативно-розыскными мерами предполагаемая книга установлена. На титульном листе имеется название «Шпион». По одним данным автором является Фенимор, по другим – Купер.
Гугин».
Записка по «ВЧ»«Никому ни слова! Гугину
Немедленно вернуть задержанного «Шпиона» в библиотеку. Вам оперативно переподчиняется 161-й взвод служебно-розыскных собак, специально натренированных на приключенческие книги. О ходе поиска докладывайте каждые 30 секунд.
Осколочных».
2. Младший брат лейтенанта Саша Кадушкин, он же КарапузОн был почти неразличим в траве, этот совсем еще зеленый контрразведчик. Кадушкин пока умел немногое: обезвредить одним ударом десять-двадцать диверсантов да перехватить голыми руками вражескую радиопередачу.
Саша с завистью думал о майоре Бубенцове. Тому ничего не стоило прямо на аэродроме с подскока прокачать оперативный треугольник и, задействовав подсветку, сработать двойной функельшпиль.
Как-то в минуту оперативной откровенности майор признался лейтенанту:
– Знаешь, Саша, с годами я понял: засада – это, мой милый, скрытное расположение на местности или в помещении личного состава поисковой группы, производящего поимку вражеских агентов…
И, застеснявшись минутной слабости, засмеялся:
– В общем, конспирашка!
Что ж означает его нынешний приказ: залечь под библиотекой с журналом без начала и конца?
Кадушкин умело перелистнул страницу. Он ждал условного знака: два коротких замыкания и одно длинное. Но Скорохват почему-то медлил…
Шифротелеграмма«Тс-с! Взвейся-Соколову
Срочно сообщите, чем заканчивается первая часть романа.
Гугин».
Записка по «ВЧ»«В личные руки. Гугину
Тремя точками. Для расшифровки к вам вылетают пять самолетов криптографов и генералов. Нацельте личный состав на то, чтобы прочесть книгу раньше противника и выяснить из нее, где скрываются шпионы.
Взвейся-Соколов».
3. Майор БубенцовОтправляясь на задание, я спросил полкового терапевта:
– Пленный будет жить?
– Пока нет, – ответил он.
Ну, нас так просто не возьмешь! Я решил держаться до последнего.
Вода в пулемете закипела. Я бросил туда рис, мясо, лук, овощи. Когда ешь, время идет быстрее. А сейчас главное было выиграть страниц десять.
Каким-то шестым чувством я вдруг почувствовал, что за мной следят. Каким-то седьмым чувством повернул голову вправо и каким-то восьмым увидел его.
Он сделал вид, что читает книгу. Ту самую! Изображая полного недотепу, я по-македонски, обеими руками навскидку, почесал в затылке. Не подействовало.
Тогда, уперев дуло нагана ему в седьмое ребро, я вежливо попросил что-нибудь почитать. Он спокойно протянул мне удостоверение.
Фактура обложки… Конфигурация текста… Суффиксы… Придаточные предложения… «Выдано такому-то в том, что он является племянником командира полка. Действительно до 1 августа Н-ского года».
– Больше нечего почитать? – как можно равнодушнее спросил я.
Он вынул еще одно удостоверение. «Податель сего работает на вражескую разведку и подлежит расстрелу на месте». Врешь, меня на откровенность не возьмешь!
Качая ему маятник, я напряженно вспоминал, где мог раньше читать про этого невозмутимого крепыша с удивительно знакомым лицом.
У Сименона?… Для Мегрэ он мелковат. У Агаты Кристи? Ее взяли на прошлой неделе… У Аркадия Адамова?… Тогда откуда эти интеллигентные уши? Кто же это, в конце концов?!
И тут, как всегда неожиданно, появился полковник.
– Отставить! Майор Бубенцов, прекратите разглядывание себя в зеркале! – приказал он.
Шифротелеграмма«Секретно! Сжечь, не вскрывая!
Всем, всем, всем!
Сегодня в 0 часов 15 минут в библиотеке при попытке завладеть книгой «Шпионские будни» задержаны агенты съемочной группы, экранизирующей выше перечитанную книгу. Учитывая, что в дальнейшем не исключены попытки воспользоваться данным романом в целях создания одноименной оперы, балета на льду или цикла романсов для голоса с оркестром, прошу усилить охранение оцеплением».
Записка по «ВЧ»«Автор сознался. Всякое совпадение имен действующих лиц с калибрами оружия следует считать случайным».
Потоп
Как пересказали бы библейское сказание о всемирном потопе некоторые писатели-фантасты.
Братья СтругацкиеСуета вокруг ковчегаI. Стажер Максим Новиков
Сегодня моя очередь дежурить по инфракухне. Я натянул свой старый, в полосочку, скафандр и принес из погреба ведро вакуума. Вдруг сгодится?
Хотя какое «вдруг» может быть на этой планетке! Каждый день одно и то же. С утра – банальный дождь из серной кислоты, к ночи – вялое, баллов триста, землетрясеньице. Даже понедельник и тот здесь начинается в субботу.
Экипаж совсем разболтался. Командир экспедиции Ной Степанюк оставил сачок для ловли метеоритов и целыми днями валялся в гамма-гамаке.
Сим Хам, штурман, от нечего делать расщеплял сахарными щипцами атомное ядро. Бортинженер Яф Ет тяпнул за обедом стакан неразбавленной плазмы и рассказывал киберу Феде анекдоты про нуль-транспортировку. Тоска…
Каждый из нас понимал: шансов на спасение аборигенов Дельты-Поморина почти нет – их не от чего спасать. Зачем же мы летели сюда целых двести пятьдесят страниц?!
Я плеснул в кастрюлю тяжелой воды и сел чистить картошку. Это была местная говорящая разновидность. Сегодня у картошки было хорошее настроение, и пока я ее чистил, она пела голосом Эдуарда Хиля: «Ах, море, море, волна под облака!»
И тут меня осенило!
2. Командир экспедиции Ной СтепанюкПлан стажера был прост: устроить на планете потоп, чтобы было от чего спасти аборигенов.
Работа закипела. Стажер поливал планету из мю-мезонного чайника. Яф Ет монтировал надувной астролет «Ковчег-17», а Сим Хам укладывал в него неприкосновенный запас чтива.
И вдруг я спохватился.
– Парни, – сказал я хладнокровно, – парни, вышла небольшая релятивистская лажа. Нас тут четверо, а в «Ковчеге» три места. Один должен принести себя в жертву научной фантастике.
Стажер сделал шаг вперед и наступил мне на ногу. Трудно быть Ноем!
– Спасай, кто может! – скомандовал я и спонтанно нырнул.
Сверху что-то загудело. Это был теплоход с аборигенами. Их вождь бросил мне спасательный круг и добродушно сказал:
– Много вода – сильно хорошо. Можно шибко стирай. Гуд бай!
Айзек АзимовСим, Хам, ЯфетНа третьем году Эры Эмансипации роботы превзошли людей во всем. Но люди по-прежнему относились к ним свысока и неохотно выдавали за роботов своих дочерей.
Роботы пошли к старейшине рода, первой Мыслящей Кофеварке. Она уже еле двигалась, а поворачивалась, только когда в ее топку подбрасывали кривое полено.
– Люди считают нас выскочками, потому что у роботов нет прошлого, – проскрипела прапракофеварка. – Нужно повторить их историю с самого начала и доказать людям, скольких глупостей можно было избежать.
Роботы взялись за дело. Сотворение Евы из ребра полимерного Адама прошло без осложнений. Змий, от которого разило машинным маслом, быстро соблазнил Еву уравнением с древа познания. Каин аннигилировал Авеля.
Затем начался всемирный ПОТОП (Повторный Опыт Тотально Организованного Плавания). На атомный ковчег были погружены самые совершенные роботы: Химический Анализатор Материи (ХАМ) и Синтетический Интегратор Мышления (СИМ). Операцию поддерживал ЯФЕТ (Ядерно-Фотонный ЕТ).
– Отдать концы! – телепатировал НОЙ (Нейтронный Отражатель Ионов), и ковчег отплыл.
Прошла неделя, за ней другая. Синтетический ливень монотонно стучал по крыше ковчега. Роботы томились от безделья. Они смазывали друг друга, возводили в куб все числа, которые оказались под рукой, а до конца ПОТОПа оставалось еще три недели…
Наконец ливень утих, и самонаводящийся голубь принес в клюве полиэтиленовую оливковую ветвь. НОЙ старательно обрывал с нее листья, приговаривая:
– Любит – не любит, любит – не любит…
Робот-психиатр поставил диагноз: прогрессирующее очеловечивание. Вскоре компания «Роботс энд сыновья» обанкротилась. Теперь в ее офисе вместо семи роботов работают полторы тысячи людей. Так окончилась Эра Эмансипации Роботов.
…Он поставил точку и подписался: «Автоматический Записыватель Интересных Мыслей Обо Всем» (Азимов).
Станислав ЛемЗвездные дневники Ноя Тихого23-го уэллса 2031 года.
Проснулся от сильного толчка. Звездолет скрипел по всем сепулькам и падал куда-то.
Запрашивать компьютер было некогда. Я плюнул в потолок и по траектории плевка определил: третья планета туманности Дубль-Пусто.
Сверху она очень похожа на Землю. На континенте, напоминающем Африку, так и написано: «Африка» – но задом наперед. Неужели это знаменитая Анти-Земля?! А нет ли там знаменитого антидвойника?
6-го ефремова.
Представьте – я встретил его!
Мы похожи, как два курдля, только шиворот-навыворот. У меня лысина – у него копна волос, у меня три дочери – у него три сына. Один из них явный хам. Фамилия моего двойника тоже Тихий, но меня зовут Ион, а его – Ной.
Когда мы встретились, он пробивал дыру в плотине.
– Это же вызовет наводнение! – с тревогой воскликнул я.
– Этого я и добиваюсь, – ответил Ной.
– Зачем? – изумился я.
– Если потопа не будет, у нас уйдет лет двести на утверждение сметы ковчега, тысяча лет на его постройку и еще несколько веков на согласование состава экипажа. Потоп же даст толчок к развитию нашего судостроения.
– А остальные отрасли?
– Будут развиваться по тому же принципу. Например, мы с нетерпением ждем погружения Атлантиды, чтобы наконец появилась археология. Для зарождения лингвистики нам понадобится вавилонское столпотворение и смешение языков. Крестовые походы помогут зарождению травматологии… Ясно?
И он стал расширять дырку в плотине.
17-го жюльверна.
Вода быстро прибывает. Пора улетать. Надеюсь, что мой визит даст толчок развитию научной фантастики на Анти-Земле.
От автора.Разумеется, все это вымысел моего друга, знаменитого космического путешественника Иона Тихого. Никакой Анти-Земли, населенной антидвойниками, конечно же, не существует.
Станислав МЕЛ
Александр КазанцевТунгусский потопПрофессор Ковчег Мстиславович Ноев, доктор четырнадцати наук и кандидат всех остальных, получил странную космограмму. «Связи пропажей козы Маньки просим срочно прибыть Землю консультации».
Профессор сел в персональный планетолет с белыми занавесками, привязался пледом, открыл свою монографию и через минуту впал в анабиоз.
На Земле бурлили симпозиумы и коллоквиумы. Ретрограды пытались объяснить феномен с козой происками хозяйки, насмерть задоившей животное. Горячие головы требовали установить по всему экватору вольтметры и начать измерения.
– Во-первых, – возразил Ноев, – я убедительно доказал в своих трудах, что вместо чуждого слова «вольтметр» следует употреблять наше исконное «напряжеметр». Во-вторых, исчезновение Маньки – дело рук Тунгусского метеорита!
Переждав овации, профессор продолжал:
– Ваша так называемая Манька является, по моей теории, потомком коз, которые пережили всемирный потоп, вызвал который, по другой моей теории, вовсе не метеорит, а космический корабль.
Маститые козоведы были ошеломлены.
– Значит, Маньку похитили пришельцы, чтобы подтвердить свой прилет на Землю и право на командировочные. Ищите козу в глубинах Вселенной! – заключил профессор Ноев.
Ему тут же присвоили звание доктора еще двадцати наук и назвали в честь него новый планетолет «Ковчег Ноев». На нем решено было отправить в космос специальную экспедицию за козой.
Но тут в зал с громким блеянием вбежала коза Манька.
– Раз пришельцы испугались и сами вернули козу, – спокойно сказал Ноев, – предлагаю ограничиться телеграммой протеста. А теперь вернемся к проблеме Тунгусского метеорита…
Через минуту зал впал в анабиоз.
Лес рубят – книги летят
Пародия на деловой роман
Анна Антоновна, обладательница лучшей в Восточно-Сибирском экономическом районе фигуры, вскочила среди ночи с модерных полатей и, как была, в одной пудре «Ланком», кинулась в рабочую светелку мужа.
Катастрофически элегантный в своем крахмальном исподнем, ее муж, он же Директор Всея Сплавныя Конторы, изящным ломиком крушил паркет.
– Ревнуешь? – одними бровями спросила Анна Антоновна.
– Прорубь делаю! – подмигнув бицепсами, ответил муж. – Заместо ванны. Не хуже, чем на Москве-реке!
Она изысканно спрятала свое красиво-туманное лицо на его сильной и умной груди. Он прильнул к ее губам самого незаурядного в их поселке, а может, и во всей РСФСР, педагога. И почувствовал, что не в силах больше противиться измучившему его страстному желанию – желанию реконструировать Ухтайский трелевочный участок.
Она поняла. Ее захлестнула исступленная гордость за этого технически мужественного человека. Перепрыгивая через большие – куда там столичным! – лужи, Анна Антоновна чисто по-женски пошла в школу.
Возле запани Федька Аглицкий, охальник высшей квалификации, вытаращился на нее и ничком рухнул в снег. Следом упали без чувств еще двое прохожих.
– Стареешь, Анюта! Раньше по десять падало, – вскручинилась она. Но тут же гордо расхохоталась и своей поющей искристой походкой вошла в класс. Двоечник Малышев закусил губу и понял: не жить ему больше без учебы.
– Дважды два… – раздумчиво начала Анна Антоновна, и скучный школьный урок вдруг переплавился в пьянящую сказку интеллекта.
– …равняется… – пел мел.
– …четыре! – ликующе отозвалось за дальним перекатом…
В дверь постучали. Перед Анной Антоновной, второй дамой поселка, стоял сам Грохотов – туз областного масштаба. Протягивая ей букет обычных бразильских орхидей и снимая свои простенькие замшевые онучи, он подмигнул ее мужу:
– Загордился, Андрюха? Выбился в директора сплавконторы и своих ребят начпредкрайисполкомов не узнаешь?
Муж вытащил из проруби в паркете омуля в томате. Отрезал:
– Будем сплавлять лес по-новому: не вдоль реки, а поперек!
Гость прижмурился:
– Ну-ну… А не пошел бы ты, паря, ко мне в замы? Красавицу твою в сенях посадим, сиречь в приемной. А сами возьмемся за оленей, за это рогатое золото тундры…
Пока они чалдонили, Анна Антоновна закурила сигарету с красивым заграничным названием «Прима» и стала вязать мужу на зиму свой теплый шерстяной портрет.
Над поселком стояла тишина, наполненная гулом моторов. Пахло весной, перевыполнением плана и первой в области любовью.
По течению плыли гладкие, без сучка и задоринки, производственные романы. Начинался весенний книгоход.
Сплавщики вылавливали романы баграми и волокли к запани, чтобы превратить их в первоклассную древесину. Из нее потом сделают целлюлозу для новых романов.
Шел круговорот бумаги в природе. За распадком медленно садилось оранжевое модерное солнце.
Из облачка, зацепившегося за лесопилку, вынырнул Амур в ватнике, с луком.
– Не стой под стрелой! – озорно крикнул он Анне Антоновне. Но она не слышала – с головой ушла в мысли о том, как бы модернизировать школьный циркуль.
Алмазный мой кроссворд
Подражание В. Катаеву
…Пока вдогонку щурился подслеповатыми витражами бретонский городок Собака-на-Сене.
Городок знаменит тем, что никто из моих знакомых литераторов не жил в нем. Лобзик ухитрился трижды не побывать там, хотя в своих сонетах описал городок до малейшей консьержки.
В ту пору Лобзик еще не стал поэтом с мировым именем Юрий, а был всего лишь талантливым босяком, какие в Одессе встречаются на каждом углу.
Тогда, что ни день, на литературном небосклоне Молдаванки вспыхивала очередная звезда. Помнится, где-то в двадцатых числах тридцатых годов родились строчки, которые до сих пор будоражат воображение сантехников: «Кто услышит раковины пенье, бросит берег и уйдет в туман».
Берег. Море. «Белеет парус одинокий…» Сейчас уже трудно припомнить, кто придумал эту фразу, я или Мячик. Да и стоит ли? Ведь позднее один из нас дописал к ней целую повесть.
Она очень понравилась Карамельке – той самой, которая некогда позировала Арапу для Татьяны Лариной. (Любой исследователь-татьяновед без труда может подтвердить или опровергнуть этот факт.)
С Арапом судьба свела нас в тихое апрельское (по старому стилю) утро. Нянька везла меня в коляске вверх по Потемкинской лестнице. Он полулетел навстречу. Бакенбарды косо резали воздух.
– Откуда ты, прелестное дитя? – спросил великий стихотворец на музыку Даргомыжского.
Тополиный пух. Весна. Лиссабон? Большой Фонтан? География перемешалась. Полушария сплюснулись, как моченые яблоки в кармане моей гимназической шинели. Вкус яблок. Шум Привоза – знаменитого одесского рынка.
Эскапады полустанков.
Память встреч. Одуревшие от зноя скалы Ланжерона.
Воспоминания – это не что иное, как консервированные события. Вот почему я люблю путешествовать во времени в общем вагоне.
Усы у городового словно помазки для бритья. Сходство усиливается тем, что городовой весь в мыле. Он гонится за кем-то. Лицо убегающего спокойно. Он спит. Или я сплю?
…но вечером, а вернее, на хрустящем от сиесты изломе дня, ко мне в отель явился с фиолетовыми на смуглом лице усами человек и, стесняясь своего латиноамериканского языка, столь несхожего с милым моему уху шипучим клекотом Пересыпи, что-то спросил.
Мысленно потрепав пришельца по пыльно-андалузскому плечу, я на всякий случай объяснил ему, что на самом деле Ушастый – это Франсуа Вийон, Петя Бачей и еще сорок гавриков.
Гость сконфузился и сгинул на пыльных антресолях памяти. Под окном филигранно шуршал кактус, здешняя разновидность нашей ланжеронской акации.
…и тесно прижавшись друг к другу, мы сидели в сквере на углу Дерибасовской и Монмартра. Наши уши пылали. Нас сжигала невысказанная любовь к Гоголю. Да и сейчас у меня нервно вздрагивает пьедестал от той мистической строчки: «Чуден Д. при тихой п.».
Что же касается Одессы, то я вынужден признаться читателю: на самом деле она никогда не существовала. Мы, я и мой друг Торшер, однажды выдумали ее в порыве фонетического озорства.
Мистификация удалась. В несуществующий город потянулись авантюристы и батистовые барышни, пунцовеющие от лихого рыбацкого верлибра. По эскизам наших стихов пришлось спешно выстроить порт и памятник моему приятелю Дюку, подвести к пляжам море и засеять бульвары густой развесистой пшенкой, чье белозубое простодушие освещало детство всех литературных пацанов юга.
Деревенская курица, меченная чернилами. Как она забрела сюда, на Елисейские Поля?
…но, бурля эфемерными пупырышками фактов, на меня обрушиваются все новые водопады воспоминаний. Я неторопливо подставляю им грудь, спину, голову в теплом домашнем венце.
Рассвет незаметно переходит в закат. Что-то шумит внизу.
Я отворяю форточку авиалайнера. Сколько видит глаз, любители изящной словесности листают страницы моих книг. С карамбольным стуком сталкиваясь лбами, они торопятся разгадать алмазный мой кроссворд. По горизонтали суетливо толкутся люди, годы, жизнь; по вертикали вздымаюсь я.
Под апокрифической луной бледнеют тени Лобзика, Пончика, Мячика, Ключика, Бублика, но все так же неумолимо, серия за серией, накатываются «Волны Черного моря», и ветер доносит шальную баркаролу: «Гондолы, полные кефали, куда-то кто-то приводил…»
Рис. А. Цыкуна
Одесская «Юморина»
Историческая справочка
Лето 1972. Одесская команда КВН в очередной раз становится чемпионом страны, и передачу закрывают…
Осень 1972. Авторская группа команды практически в полном составе, а именно – Георгий Голубенко, Игорь Кнеллер, Юрий Макаров, Олег Сташкевич, Леонид Сущенко, Валерий Хаит и Аркадий Цыкун, рассудив, что «КВНа нет, а жить все-таки надо!», собирается и придумывает одесский фестиваль смеха – «Юморину». Слово «Юморина» первым произнес Сташкевич (ныне литературный секретарь М. М. Жванецкого), а эмблему фестиваля – «морячка» – предложил Цыкун.
1 апреля 1973. Первая одесская «Юморина». Лучшим лозунгом признан такой: «Одессит, стой! Подумай: все ли ты сделал для появления в городе миллионного жителя?…»
Осень 1973. К подготовке следующей «Юморины» подключается знаменитый отдел фельетонов газеты «Вечерняя Одесса» – «Антилопа-Гну» в лице ее постоянных «дежурных водителей» Семена Лившина, Юрия Макарова и Дмитрия Романова.
1973–1976. Четыре одесских «Юморины». Практически все они включают в себя карнавальное шествие, праздник на стадионе, парад старых автомобилей, концерты звезд эстрады, конкурсы карикатуристов и юмористических фотографий, широкий показ кинокомедий, концерты самодеятельности на улицах, в клубах, школах и институтах, конкурсы на самый веселый трамвай, самое смешное оформление балкона, самый веселый одесский двор, самое остроумное высказывание и лозунг и многое-многое другое. В дни «Юморин» восстанавливается начатая Сергеем Уточкиным традиция съезжать на чем-нибудь по Потемкинской лестнице. Сначала это делает москвич – известный в прошлом капитан КВН Ярослав Харечко. Он съезжает по лестнице на лыжах. На другой «Юморине» известный одесский таксист Ефим Выдомский преодолевает по знаменитым ступеням путь от Дюка до улицы Приморской на «горбатом» «Запорожце»…
1 апреля 1976. Пик первого периода одесских «Юморин». Тысячи и тысячи гостей из разных стран. Весь город на улицах. На Приморском бульваре толпы людей ждут назначенного на первое апреля выстрела из старинной пушки. Возле Дюка приезжие знаменитости вместо перерезания ленточки перепиливают бревно. Одесситы тут же растащили опилки на сувениры. В результате местные власти, испугавшись масштабов праздника, не в силах справиться со стихийным энтузиазмом масс, запрещают «Юморину»…
1976–1986. «Юморина» в подполье. Несмотря на запрещение, каждый год 1 апреля во многих одесских институтах, клубах, школах проходят КВНы, конкурсы юмористов. Работает «Клуб веселых встреч» Объединения молодежных клубов…
(Продолжение следует)
Виктор Славкин
То, что надо «Юморина-74»
…Юмористические страсти подогревались в городе задолго до праздника. Этим занималась газета «Вечерняя Одесса» через свой отдел сатиры и юмора под названием «Антилопа-Гну». Город с удовольствием подогревался. Благодаря газете накануне праздника все всё знали – когда куда надо бежать, где что смотреть… Но стоило празднику начаться, как посыпались сюрпризы и неожиданности. И не столько по причине организационных неполадок, сколько вследствие активной импровизации участников праздника. Кто бы мог подумать, что машина «Аэро» модели 1927 года явится к старту автопробега без мотора и к финишу ее придется буксировать с помощью веревки и добровольцев-мотоциклистов? Кто мог предвидеть, что на борту городского троллейбуса № 383, курсирующего по первому маршруту, в этот день будет вывешен призыв к встречным трамваям: «Не ищи новых путей – сойдешь с рельсов»?… Мог ли кто предполагать, что былинные богатыри из праздничной колонны строительного института вместо могучих ремней перепояшутся… сардельками!
Ну а кто, скажите, догадался, что команда КВН Одесского университета задаст своим соперникам вопрос: «Что бы вы сделали, если бы, проснувшись утром 1 апреля и глянув в зеркало, обнаружили, что похожи на картину В. И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком»?» И уж никто никогда не сообразил бы, что на него следует ответить так: «Повесилась бы в Третьяковской галерее». Команда института инженеров морского флота не сообразила и проиграла финал. И, наконец, кто мог взять на себя ответственность накануне «Юморины-74» ручаться, что праздник удастся?…
А праздник удался!
‹…› «Мозговой центр» фестиваля составили ребята из бывшей команды городского КВН. За многие годы своего телевизионного существования Клуб веселых и находчивых наработал много театральных идей, зрелищных форм, смешных текстов… Нелепо будет, если все это, пронесясь по экранам телевизоров, канет в Лету. И одесситы привели в движение свой налаженный кавээновский механизм для организации городского праздника. Кроме того, они собрали все свои домашние задания, которыми когда-то блистали в телепередачах КВН, и сделали из них спектакль «Можно подумать!..» Этим спектаклем 1 апреля открылся новый студенческий театр миниатюр. В общем, дух КВН материализовался в Одессе. Может быть, ребята с таким энтузиазмом реанимировали кавээновские традиции потому, что бывшая сборная Одессы стала чемпионом только под занавес, перед самым закрытием телеКВН… Так или иначе, они по-хозяйски распорядились добром, которым владеют. Георгий Голубенко, Олег Сташкевич, Валерий Хаит, Аркадий Цыкун и, конечно же, в первую очередь Семен Лившин и Юрий Макаров, которые делают в вечерней газете отдел сатиры и юмора, – вот дрожжи «Юморины-74»…
Журнал «Юность», № 7, 1974
Смех с майонезом «Юморина-75»
В Одессе меня все принимали за клоуна. И не только потому, что на голове у меня красовалась кепка с большим помпоном, – настроение у народа было такое…
В Одессе шел традиционный весенний День смеха. По городу катил шутовской автопробег допотопных драндулетов, а нас, представителей прессы, везли следом в специальном автобусе, из окна которого я и высовывался в своей дурацкой кепочке.
– Во морда! – крикнул вдруг какой-то мальчик. И народ покатился со смеху.
Так я стал не гостем «Юморины-75», а ее участником. И это, надо вам сказать, намного приятнее!..
‹…› Город ходил ходуном. Привычный стереотип привычных суббот и воскресений был сбит. Народу это нравилось, народ отдыхал, как никогда. Стадион, на котором в этот раз происходили основные действа «Юморины», был переполнен – сорок три тысячи человек! Это не считая честных безбилетников, целыми пачками сигавших через прутья оградительной решетки.
– Такого ни на одном футбольном матче не было! – радостно восклицал директор стадиона.
Еще бы! Где, на каком стадионе мира вы увидите, к примеру, забег на приз Паниковского? Спортсмены, на этот раз обряженные в серые макинтоши, с авоськами в руках, что есть сил жали за машиной, в кузове которой сидел сам Михаил Самуэлевич, прижимая к себе белого гуся. Ах, как жалко ему было расставаться с 6 кг 250 г свежей гусятины!
Но это что! У зрительниц была возможность получить стиральную машину. Надо было лишь предъявить фотографию с трогательной надписью: «Дорогой невестке от любящей свекрови». Как это ни странно, ни у кого подобной карточки не оказалось… Машину увезли.
Честные безбилетники осаждали и Дом культуры студентов, где Одесский театр веселых и находчивых давал премьеру – «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Режиссер спектакля Олег Сташкевич напомнил, что сегодня, 1 апреля, день рождения Гоголя… Как удачно вы выбрали день рождения, дорогой Николай Васильевич! ‹…›
Помню, как в ночь под 1 апреля, когда хорошее настроение гостей «Юморины» стало приближаться к апогею, корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Рост сказал только что спустившемуся с Чегета московскому инженеру Ярославу Харечко: «А мог бы ты на горных лыжах съехать, к примеру, с Потемкинской лестницы?» На что Слава, как и подобает настоящему мужчине, ответил положительно. Тут же по всем правилам было заключено пари. И на следующий день под звуки веселого похоронного марша, исполняемого тремя наемными скрипачами, Слава это пари выиграл. Но Ю. Рост тоже не проиграл – он напечатал фотографию уникального лыжного спуска в «Комсомолке» и породил еще одну одесскую легенду…
Журнал «Юность», № 7, 1975
Театр в подворотне «Юморина-76»
…Мальчик, проезжая на велосипеде по одесскому спуску Жанны Лябурб, завернул в подворотню дома № 6 и въехал во двор. То ли к знакомой девочке он приехал, то ли мама просила взять у жилицы первого этажа постного масла взаймы… Не знаем. Но факт, что мальчик, спешившись со своего велосипеда, остановился посреди двора и в течение часа так и стоял, не двинулся с места. То, что он увидел перед собой, загипнотизировало его.
Посреди двора на бетонном возвышении, которое является частью контрфорса, подпирающего откос, стоял смешной человечек в шляпе и расстегнутой жилетке, под ногами у него вертелась тонконогая собачонка-шпиц, по левую руку от него стояла девушка, по правую – точно такая же, так что казалось – в глазах двоится, а третья девушка, в роскошной широкополой шляпе с цветами, кормила того человечка манной кашей с блюдечка! При этом человечек болтал: «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли». С одной стороны, вроде бы обычный городской сумасшедший в обычном одесском дворе, а с другой – стоят вокруг люди и благоговейно смотрят на бетонное возвышение, как на сцену в театре… А вся штука в том, что и то и другое имело место – в одесском дворе среди бела дня давали «Записки сумасшедшего» Николая Васильевича Гоголя, между прочим, именно в день рождения последнего. В главной роли – актер Одесского театра миниатюр Игорь Кнеллер, в ролях – актриса того же театра Людмила Сафонова, а также сестры-близнецы Елена и Дина Шойб. Поставлен спектакль был режиссером Евгением Ланским.
Ах, какое это чудо – театр! И как легко он сочетается с жизнью, движется рядом, втекает в нее, впускает жизнь в себя.
На галерею второго этажа вышла погулять девочка лет шести и, облокотившись о перила, стала смотреть, что происходит внизу во дворе. Актер сразу почувствовал благодарного зрителя и стал девочке – ей и только ей! – рассказывать историю петербургского чиновника, «…чтобы я встал перед ним – никогда! Какой он директор? Он пробка, а не директор. Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего. Вот которою закупоривают бутылки». Девочка на галерее засмеялась.
Во время другого монолога из одной квартиры выбежала собачка и стала лаять на титулярного советника Поприщина. Он – слово, она – гав! Он – еще слово, она опять – гав!.. Так и переругивались, кто кого. Победило искусство: собака поняла, что соперника не дожмет, и убежала обратно в свое жилье.
Из подвала вышли две женщины с хозяйственными сумками, пересекли двор и направились к арке, ведущей на улицу. «Постойте!» – позволил себе вольность в тексте Гоголя Игорь Кнеллер. Та, что шла сзади, обернулась и крикнула той, что шла впереди: «Наташа, тебя зовут!» Наташа остановилась. «Завтра в семь часов совершится странное явление: земля сядет на луну», – таинственно поведал ей Поприщин. «Да ну вас!» – добродушно отмахнулась Наташа и двинулась дальше. «Об этом и знаменитый английский химик Велингтон пишет!..» – в отчаянии закричал ей титулярный советник. Но Наташа и ее спутница и слушать не стали, ушли.
Из одних дверей в другие по галерее мать-старуха и ее великовозрастный сын переносили какой-то предмет мебели. У них были свои дела. На то, что происходило внизу, они не обращали никакого внимания. «Заноси его углом вперед… Углом, говорю! А теперь на попа, на попа…» И опять Гоголь ничуть не пострадал. Напротив, реплики, подаваемые с галереи, лишь добавили реальности театральному действию во дворе, оттенив здоровым бытом печальный гоголевский текст…
‹…› Город Одесса в День смеха – идеальное место и время для весеннего фестиваля комедийных спектаклей. Собственно, в этом году мини-комедийный фестиваль уже состоялся. В рамках «Юморины» выступал Одесский театр миниатюр, в котором блистали писатель-юморист М. Жванецкий, актеры Р. Карцев и В. Ильченко; эстрадные артисты Москвы, Ленинграда, Киева оккупировали две главные площадки города – Дворец спорта и зал филармонии; очень интересный спектакль показал Театр веселых и находчивых по «Голубой книге» Михаила Зощенко, поставленный режиссером Олегом Сташкевичем… В общем, если уж в Одесском зоопарке устроили «Зооюморину», то «Теаюморина» в Одессу просто просится…
Журнал «Юность», № 8, 1976
Юрий Рост
Славик, поехали!
Самое трудное – начать. Начну с того, что поздним вечером Слава Харечко, собрав у нас все рубли и мелочь, отправился в гастроном на углу Дерибасовской покупать вольный арабский бальзам «Абу-Симбл». Общество ждало его возвращения, обсуждая события «Юморины».
Собственно, событий (в историческом смысле) не было. Как не бывает их в какой ни возьми области жизни. «Настоящим событием стал приход лихтера «Озерный-2» с грузом алтайского кругляка». На самом деле на Шелепихе пришвартовалась баржа с дровами, и матросы пошли с авоськами по магазинам. Событие рождается в словах устных или письменных и дальше существует отдельно от прихода баржи. Так вот мы, обсуждая, рождали события трех веселых дней в апрельской Одессе.
Евгений Ланской поставил «Записки сумасшедшего» во дворе дома номер восемь по спуску Жанны Лябурб. Сами смотрели, сами играли, сами радовались, когда жильцы, выйдя на внутренний балкон, вступали в дискуссию с Гоголем.
Купили у рыбаков в селе Маяки ванну раков и четырех лещей. Вернулись в Одессу – и выяснили, что денег на пиво не осталось. Отправили на Привоз очаровательную Клавдию Н. в белых джинсах и блузке. По демпинговым ценам она сбыла рыбу. Купили водку – и опять остались без пива. Тут появился Жванецкий, купил пива. За час выпили пиво и съели раков. Всех. Жванецкий был удивлен.
Посадили в старый, раскрашенный гуашью «Запорожец» двенадцать прелестных женщин. И ездили по Одессе в надежде, что нас остановит милиционер. Далее из милой консервной банки выползла дюжина барышень, и гаишник был готов платить сам, лишь бы его отпустили…
Рождались подробности, более правдоподобные, чем факты невероятной жизни. Все были веселы и раскованны, а между тем в подсознании, словно моль, которую надлежало бы, но не удается прихлопнуть, порхала мысль: ну где же Харечко? Точнее, где «Абу-Симбл»?
Дверь отворилась, и лучезарная, обаятельнейшая улыбка Славы осветила (так, кажется, надо писать) комнату.
– А бутылочка-то вдребезги!
Что бы сделали с тобой, со мной и со всеми остальными, кроме Славы Харечко? Убили бы друзья. Убили – и были бы оправданы. А тут:
– Как это было, Славик?
И дальше весь вечер шел спектакль о пути в магазин, об очереди, о продавщице, считавшей мелочь, об «Абу-Симбле» и Египте, об авоське, о кульминации: как куча алкашей с завистью прослеживала путь бутылки с прилавка в авоську, о том, как скользила бутылка до дна авоськи, как в дне нашлась дырка диаметром несколько больше, чем два радиуса «Абу-Симбла», и о том, как бутылка вывалилась из авоськи и, удерживаемая на манер телекинеза взглядами сочувствующих (да, сочувствующих – такое это было время), секунд пять висела в воздухе, и как Слава нагнулся, чтобы взять ее с воздуха, но допустил ошибку, не подставив ладонь под донышко, а пытаясь схватить бутылку за горлышко, а продавщица перед этим отпускала населению коровье масло руками, и горлышко оказалось скользким, о том, как «Абу-Симбл» выскользнул из харечкинской пятерни и несколько мгновений постоял на каменном полу, прежде чем развалиться на четыре (по частям света) осколка, о соболезнованиях, которые он принял, и о поминках бутылки, которые устроили в подворотне его новые друзья из магазина…
Дальше… Вечером мы вышли на улицу, и на углу Пушкинской и Дерибасовской нам с Харечко пришла хорошая идея: съехать на лыжах с Потемкинской лестницы. Ехать должен был Слава – у него и лыжи были, поскольку в Одессу он прилетел с Чегета. Вера, его жена, сочла этот аргумент недостаточным.
– А почему ты сам не поедешь? Славик, я тебе не разрешаю.
Веру – белокурую красавицу – Харечко взял из Одессы со всеми достоинствами. Она была добра, весела и хорошо готовила. Единственный недостаток Верунчика – наивность – делал ее легкой добычей для розыгрышей.
Однажды, переживая за судьбу Штирлица, она сидела с платком в руках (на случай переживаний) и следила, как небывалый разведчик ведет сложную игру с опытным провокатором, которого играл Лев Дуров. Этот дуровский герой заложил порядочного пастора и отправился гулять вдоль озера со Штирлицем. Штирлиц передал ему пачку немецких марок, а затем незаметно застрелил негодяя. Негодяй упал в воду и утонул.
– А деньги? Деньги?! Зачем он дал ему деньги перед этим?…
Итак, Верунчик не разрешила Славику ехать.
– Видишь ли, Вера, – сказал я, – мы с Харечко поспорили на двадцать пять рублей, что он не съедет с Потемкинской лестницы на лыжах. Давай четвертак – и мы забыли разговор.
– А если съедет?
– Тогда плачу я.
– А деньги у тебя есть?
– Есть, – соврал я.
– Надо ехать, Славка!
На следующий день у Дюка собралась толпа. Павел Верников (ныне профессор трех европейских консерваторий) позвал из школы имени Столярского скрипачей, чтобы играли грустное. Слава надел очки, взял палки и поехал.
Уточкин в начале века съехал с лестницы на мотоцикле. И мы вспоминаем это событие как геройство и лихость.
Харечко весело съехал на лыжах, что было много сложнее и опаснее, дегероизировав подвиг знаменитого летчика. Просто стало ясно, что это не поступок, а одна из симпатичных затей, без которых жизнь тускнеет и теряет цвет.
Славик ушел из нашего мира совсем молодым. Погиб в машине, которая ехала по ровному шоссе.
Это было уже давно. Мы, его друзья, заметили, что с ним ушла яркая и веселая краска. А легенды о песнях, остроумных проделках и розыгрышах одного из самых знаменитых капитанов того КВН продолжают обрастать небывалыми подробностями. Ну я-то как раз ничего не наврал…
Журнал «Магазин», № 3, 1992
Зиновий Гердт
Послушайте, граждане, дамы, мужчины…
Послушайте, граждане, дамы, мужчины,
Мы выложим свой аргумент:
Какие быть могут еще Юморины
В такой напряженный момент?!
В то время как целый народ в Ламцедроне
Военщине рвет потроха,
Они в филармоньи сидят как на троне,
И все им хи-хи да ха-ха.
В погоне за мелким дешевым успехом,
Не чувствуя всей глубины,
Кой-кто кое-где предложили День смеха
Устроить в масштабе страны.
Но чтобы поставить Бобруйск иль Палангу
С Одессой в сравнительный ряд,
Для этого мало прикинуться шлангом,
Как в Бонне порой говорят…
И есть еще люди у нас на примете —
Кой-кто, иногда, кое-где,
Готовые петь и смеяться как дети
В упорной борьбе и труде.
И есть еще типы в Советском Союзе,
Немало таких развелось, —
Их даже любимец народа пан Зюзя
Порою смешит не до слез.
В Москве Юморинам не светятся сроки,
Их нет, слава Богу, пока.
Там юмор сочится пока Самотекой,
Там нет, одним словом, толчка.
А если вам хочется острого слова,
Когда вам сатира нужна, —
Ходите тогда на Бориса Брунова:
Порядок, покой, тишина…
Сидите у телеков и не моргая
Зарю замыкайте зарей,
И вам за прилежность Муслим Магомаев
Махнет на прощанье ноздрей.
1 апреля 1976
Семен Лившин
Подвиг таксиста
Это случилось ночью. Точнее, днем. Люди мирно гуляли по Потемкинской лестнице в Одессе, ни о чем не подозревая. Вдруг из-за Дюка выскочил горбатый «Запорожец» и поехал вниз по лестнице.
Прохожие оцепенели. Фонтаны замолкли. В тишине было слышно, как бьется о карбюратор сердце водителя.
Его звали Ефим Выдомский. Он работал таксистом, но никогда никого не давил без причины. Выдомский любил справедливость и работал внештатным корреспондентом «Антилопы-Гну» – сатирического отдела «Вечерней Одессы». На гонорары за фельетоны он купил «Запорожец». И вот теперь ему предстояло совершить беспримерный подвиг во славу одесской «Юморины».
Вот уже пройдена половина лестницы. Машина кряхтела, но лезла вперед – в смысле вниз. А там, нехорошо улыбаясь, смельчака уже ждали работники ГАИ. Они хотели забрать у Выдомского права, а у «Запорожца» – бампер.
Однако восторженная толпа подхватила Фиму и понесла его на руках вместе с машиной.
И все-таки советская власть не простила храбрецу его дерзкой выходки. Начались придирки: почему, мол, поехал на красный свет, зачем, дескать, не дал сдачи с десяти копеек…
Тогда Ефим Выдомский сел на свой горбатый «Запорожец» и уехал в Америку. Теперь он трудится таксистом в Манхэттене.
Будете в Нью-Йорке – сядьте в его такси. Ефим Выдомский покажет вам такое, что не захочется выходить из машины. Некоторые сидят там до сих пор. Вот.
Георгий Голубенко, Леонид Сущенко, Валерий Хаит
Утро в одесском дворе
Сцена из пьесы «Старые дома»
Действующие лица
Мария Ивановна – председатель домового совета. Пользуется во дворе огромным авторитетом, хотя совершенно этим не пользуется.
Захар Алексеевич – старый моряк. 60 лет отдал морю и уже почти столько же воспоминаниям.
Тимофей Кузьмич – старый сапожник. По совместительству немножко философ.
Эрнест Борисович – бывший актер. Боец культурного фронта в запасе.
Елизавета Семеновна – его жена и поклонница.
Лена Остапчук – женщина 35 лет. Просто жена и мать.
Сеня Остапчук – ее муж. Специальность – футболист.
Стасик Остапчук – их сын. В будущем гениальный скрипач. Пока же готов заниматься чем угодно, только не музыкой.
Андрей – сын Марии Ивановны.
Почтальон – лицо эпизодическое. Как и все почтальоны.
Лена. Стасик! Шесть часов! Все дети уже давно со скрипкой!
Стасик (из комнаты, недовольно). Ой!..
Лена. Никаких «ой»! Играй!.. Учти – я на базаре, но я все слышу!..
Звучат гаммы. Лена уходит. Выходит Захар Алексеевич.
Захар Алексеевич. Стасик, неужели тебе не надоела эта музыка?!
Стасик. Мама говорит, что быть скрипачом – это так красиво!
Захар Алексеевич. Лучше бы ты был дирижером, Стасик. Это не только красиво, но и не слышно… (Во двор входит почтальон. Стучит в окно. Открывается окно на противоположной стороне двора.) Кто там?!
Почтальон. Это Остапчук телеграмма. Есть у них кто-нибудь?
Захар Алексеевич. Она ушла на базар.
Почтальон. А вы не можете передать?
Захар Алексеевич. Ну, если я пойду на базар!..
Открывается еще одно окно.
Мария Ивановна (появляясь в окне). Захар Алексеевич, я вас очень прошу! Вы идете на базар, если увидите недорогую сливу, возьмите мне килограммов пятнадцать на варенье!..
Захар Алексеевич. Да никуда я не иду! Тут Лене телеграмма.
Открывается еще одно окно.
Эрнест Борисович (появляясь в окне). От Сени?! Что он пишет? Девушка, прочтите, я передам!
Почтальон (читает). «Ленок, мы в Бразилии. Чудная страна. Есть сандалии на Стасика. Думаю взять. Целую, Сеня».
Открывается еще одно окно.
Елизавета Семеновна. Нет, как вам нравится, он еще думает! Конечно, брать! Если не подойдут Стасику, я возьму себе… Девушка, какой там размер?
Почтальон. Я не знаю.
Елизавета Семеновна. Ну все равно. Скажите ему – пусть берет.
Почтальон. Ничего я не буду говорить! Вот – оставляю телеграмму и ухожу. (Уходит.)
Появляется сапожник Тимофей Кузьмич.
Тимофей Кузьмич. Доброе утро! Тут кто-то сандалии приносил?
Эрнест Борисович. Да нет. Это их Сеня видел где-то за границей.
Тимофей Кузьмич. А-а-а… Это, наверное, такие желтые с дырочками. Мне они не нравятся.
Елизавета Семеновна. А вы где их видели? У нас в магазине?!
Тимофей Кузьмич. Да нет, на руках. Ничего особенного.
Елизавета Семеновна. Ну, не знаю, как на руках, а на ноге они смотрятся прилично.
Сапожник начинает работать. Стучит молотком. Выходит Мария Ивановна.
Мария Ивановна. Тише! Тише!.. Вы мне Андрея разбудите!
Елизавета Семеновна. Он что, вчера поздно лег?
Мария Ивановна. Я даже не видела, когда он пришел!
Захар Алексеевич. Я видел. Он пришел в семь минут седьмого.
Мария Ивановна. Да?! Ну и как она выглядит?
Захар Алексеевич. Откуда я знаю? Что я, за ними следил? Прошел два квартала, устал и вернулся… Черненькая такая…
Елизавета Семеновна. Черненькая?… Неужели опять Лора?!
Мария Ивановна. О чем вы говорите! С Лорой у нас давно покончено!
Эрнест Борисович. Может быть, Зоя?
Захар Алексеевич. Нет, что я, Зою не знаю?! По-моему, это какая-то новенькая.
Мария Ивановна. Только новенькой нам не хватало!.. Захар Алексеевич, скажите откровенно: какого вы о ней мнения?
Захар Алексеевич. Ну, если говорить откровенно…
Появляется Андрей. Захар Алексеевич его не видит, а все видят и очень боятся, как бы Захар Алексеевич в его присутствии чего-нибудь об этой девушке вдруг случайно не сказал. Мешают.
Елизавета Семеновна. Безобразие!.. Нам опять отключили воду!..
Тимофей Кузьмич. Отключили? А что же это я целую ночь вычерпывал?!
Эрнест Борисович. Это у нас холодильник тает!.. Света тоже нет!
Тимофей Кузьмич (указывая на балкон, на котором стоит Андрей). При чем здесь свет?! Посмотрите на этот балкон! Им разве можно пользоваться?! Такие балконы падают как бутерброд – человеком вниз!
Мария Ивановна. Они ругают дом… Как будто он виноват в том, что он старый!.. Ну хорошо, я пойду в жэк требовать ремонта. Мне опять скажут: «Ждите своей очереди. Нам сейчас не до старых домов, мы не успеваем ремонтировать новые!..»
Андрей. Доброе утро, мама! Ты чем-то расстроена?
Мария Ивановна. Андрей, ты от нас что-то скрываешь!
Андрей. Мама, ну что можно скрыть в нашем доме?!
Мария Ивановна. Кто эта девушка?
Андрей. Какая девушка?
Мария Ивановна. С которой Захар Алексеевич встретился сегодня ночью!
Андрей. Наверно, девушка Захара Алексеевича?!
Мария Ивановна. Перестань!.. Когда ты нам ее покажешь?!
Андрей. Никогда!
Мария Ивановна. Хорошо! Маме можешь ее не показывать! Но самым близким тебе людям – соседям?! Тебя что, уже не интересует их мнение?!
Андрей. Их мнение уже ничего не изменит! Я на ней женюсь!
Мария Ивановна. Послушайте, что он говорит!!!
Елизавета Семеновна. Подождите! Может быть, ребенок не хотел! Может быть, его научили хулиганы!
Тимофей Кузьмич. Что теперь кричать? Видимо, мы что-то упустили в его воспитании…
Елизавета Семеновна. Бедная Мария Ивановна! Разве он понимает, что лучше мамы он себе никого не найдет?!
Эрнест Борисович. Бедный Андрей! Ему скоро тридцать. Мальчику в этом возрасте уже пора любить не только маму.
Елизавета Семеновна. Да-да, Эрнест! Ты как всегда прав! Мы должны немедленно найти ему невесту!
Эрнест Борисович. Мы?! А почему бы не сделать это тебе самой?
Елизавета Семеновна. А что?… Вот я знала здесь одну… Красавица!.. Она бы Андрею действительно подошла!..
Эрнест Борисович. Так в чем же дело?
Елизавета Семеновна. Дело в том, что я не знаю, жива ли она еще…
Появляется Лена с сумками, она вернулась с базара.
Лена. Что случилось? Почему Стасик не играет?!
Елизавета Семеновна. Лена, ты как раз вовремя. Здесь такое творится!
Лена. Он сломал руку? Скрипку?! Что он сломал?!
Елизавета Семеновна. При чем здесь Стасик? Наш Андрей только что чуть-чуть не женился!
Лена. Как! Не подождав, пока я вернусь с базара?! Стасик, почему ты не играешь?!
Стасик. Я тоже хочу посмотреть на невесту Андрея!
Лена. Тебе еще рано смотреть на такие вещи!
Эрнест Борисович. Лена, тебе телеграмма!
Лена. Боже мой, что с Сеней?!
Захар Алексеевич. Не волнуйся, мы все читали. Что с Сеней – неизвестно, но из Бразилии прислали его сандалии…
Лена. Ой, мне нехорошо!.. (Падает в обморок.)
Тимофей Кузьмич. Лена, успокойся! Ничего с твоим Сеней не произошло! Просто в Бразилии выбросили сандалии на Стасика. Так он спрашивает, брать или не брать!..
Лена. Его волнуют сандалии! Как будто они могут заменить ребенку отца!.. И вообще, разве он отец?! Он футболист! Вечно в разъездах! Ну скажите, какой пример может брать ребенок с отца, которого видит один раз в месяц по телевизору, и то в трусах?!
Елизавета Семеновна. Лена, главное, чтобы муж не пил! А там в трусах он или в телевизоре – какая разница?!
Лена. Елизавета Семеновна! Я вам так с Эрнестом Борисовичем завидую! Вы всегда вместе, а я еще молодая и всегда одна!..
Стасик. Мама, а я?!
Лена. Играй, это тебя не касается!
Елизавета Семеновна. Лена, мой Эрнест тоже был вечно занят. Он был руководящим работником. Тридцать лет руководил драмкружком!.. Что делать! Искусство забирает у человека всю жизнь!..
Лена. А футбол – всю молодость!..
Найдено в капустнике
Хроника Гало-театра
На занавесе самого знаменитого в России театра нарисована чайка. Мы решили не отставать и создали свой театр, на занавесе которого тоже птица. Точнее – птичка. А еще точнее – галочка. Эта эмблема означает только одно: все, что ни делается в этом театре, делается исключительно для нее. То есть для «галочки»…
Предлагаем вниманию читателей хронику жизни этого культурного учреждения…
1В свое время большие споры вызвал проект здания для Гало-театра. Вариант зрительного зала на 50 мест был отвергнут по причине чрезмерной камерности. На 5 тысяч – по причине чрезмерной масштабности. Наконец остановились на варианте здания вообще без зрительного зала. Он, во-первых, решал проблему зрителя (нет зрителя – нет проблем!), а во-вторых – проблему сохранения казенного имущества: кресел (на складе) и занавеса (не нужно гонять туда-сюда!).
Однако по трезвом размышлении (на следующее утро) пришли к выводу о преждевременности столь смелых начинаний и решили оставить в театре несколько мест (в том числе и спальных).
2Известно, что все театры начинаются с вешалки. Но в Гало-театре все-таки большим уважением пользуется Главный режиссер.
Это видный из себя теоретик и практик гало-культуры, который вот уже многие годы, как бы отвечая на книгу К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве», втайне пишет свою под названием «Одним искусством не проживешь!».
Предлагаем вашему вниманию некоторые главы из этого труда.
Из книги «Одним искусством не проживешь!»Глава 327. О сути оваций…Думаю, что актерам все же следует выходить кланяться не после окончания спектакля, а перед его началом. Да, мы знаем, что в старину представление артистов, сопровождавшееся овацией, происходило в конце спектакля. Но поскольку сегодня у нас уже нет уверенности, что все присутствующие в зале дождутся этого момента, предлагаю начинать именно с него.
К тому же бурная овация в наши дни, как известно, уже мало связана с тем, что происходит непосредственно на сцене, и является скорее данью доброй традиции, первоначальный смысл которой становится все более и более непонятным.
Овация же в начале спектакля представляется нам значительно более разумной, поскольку полный сил зритель, еще не утомленный увиденным, может отдаться этому ритуалу с гораздо большим энтузиазмом, столь характерным для наших дней…
Глава 639. Четвероногий враг артистаМного лет размышлял о том, как бороться на театре с котами. И действительно: как бы ни рекомендована была пьеса, как бы ни гениален был замысел режиссера, как бы ни эпохален был спектакль, – стоит выйти на сцену какому-нибудь коту, как все это тут же, извините, летит ему под хвост. Ибо переиграть на сцене кота, а тем более кошку практически невозможно!..
Где же выход?
А вот.
Дабы избежать появления на сцене кота или кошки, привлекающих к себе, как известно, все внимание зрителя, предлагаю во время спектакля постоянно держать на сцене собаку…
3А теперь разрешите представить вам Директора Гало-театра. Это бывший крупный хозяйственник средней руки, брошенный на культуру в связи с острой необходимостью улучшения работы на предприятии, которым он прежде руководил.
Первое время Директор присматривался к новому участку работы, пытаясь найти черты, отличающие его от старого. Но не нашел. Вот случай из его повседневной деятельности…
Труба зовет!Кабинет директора театра. За столом директор. Врывается посетитель с чемоданом.
Посетитель. Вы директор театра?
Директор. Я.
Посетитель. Очень приятно! Значит, я к вам!
Директор. Слушаю вас. Что вам нужно?
Посетитель. Значит, мне нужно… (Смотрит бумаги.) Трубы стальные диаметром сто миллиметров, которые вы выпускаете.
Директор. Мы выпускаем?
Посетитель. Да. Две тонны.
Директор. О чем вы говорите? У нас театр!
Посетитель. Я знаю.
Директор. Мы выпускаем спектакли!
Посетитель (скептически). Я видел…
Директор. При чем же здесь трубы?
Посетитель. Как при чем?! Вы играете спектакль «Труба зовет!»?
Директор. Играем. Ну и что?
Посетитель. А вот рецензия… На вас написана? (Дает газету.)
Директор (читает). «Большая победа мастеров сцены»… (С гордостью.) О нас!
Посетитель. Вы дальше, дальше читайте! Вот здесь! (Показывает.)
Директор (читает). «…Артистам театра удалось так реалистично показать процесс производства труб, что вполне естественным завершением спектакля является выпуск их прямо на сцене, причем отличного качества и в широком ассортименте».
Посетитель. Вот за этими трубами я и приехал! Подпишите, а?… (Дает бумаги.)
Директор. Да поймите! У нас областной драматический театр!
Посетитель. Ну и что?
Директор. А то, что в первую очередь мы обязаны обеспечивать трубами нашу область!..
Посетитель (умоляюще). Но войдите в мое положение! Я так намучился! Я ехал в такую даль! Я ночевал на вокзалах! Я смотрел ваши спектакли!..
Директор. А вы войдите в мое! Мы играем эту пьесу всего два раза в месяц, а заявок на трубы – вот, целая кипа!..
Посетитель. Так играйте чаще!
Директор. Хм-м… Вы что же, милейший, думаете, наш театр только трубы выпускает?… Вот репертуар, пожалуйста: пьеса о строительстве – значит, дай бетон! На сельскохозяйственную тематику – это вообще давай и давай! И тут вы со своими трубами! Нет их у меня!..
Посетитель. Но поймите!..
Раздается телефонный звонок.
Директор. Извините! (Снимает трубку.) Слушаю вас!..
Высвечивается площадка, на которой стоит человек в комбинезоне и в каске с телефонной трубкой в руке.
Человек. Але!.. Сцена беспокоит!
Директор. Ты, Николай Федорович? Ну что там у тебя?!
Человек. Беда, Василий Игнатьевич! Конвейер встал!
Директор. Как? Прямо во время спектакля?!
Человек. Да в том-то и дело! Только в образ вошли, а тут шестеренка – хрясь! У меня над ухом – вжик! И прямо в зрительный зал! Хорошо еще, что там никого, а то бы жертвы были!..
Директор. Ты, Федорыч, вот что! Ты мне эти страхи не рассказывай! Ты лучше скажи, что предпринимаете конкретно?!
Человек. Конкретно ничего не предпринимаем. Сидим на сцене, курим…
Директор. Да у вас там что, шестеренку заменить некому?! Вы же там все заслуженные-перезаслуженные, по триста рублей в месяц заколачиваете!.. В общем, так: что хочешь делай, но чтоб к концу спектакля продукция была! Хоть до утра играйте! У меня все!.. (Кладет трубку. Посетителю.) А вы говорите – трубы! Разве с такими артистами у нас могут быть трубы?!
Посетитель. А завпост говорил, что есть… Подпишите, а?… (Протягивает бумаги.)
Директор. Ох, и что же это за организация там у вас такая, которая без наших труб обойтись не может?… (Читает бумаги, оживляясь.) Ага! Тоже театр и тоже областной?! Родственное предприятие, значит?…
Посетитель. Ну конечно!
Директор. И зачем же вам трубы?
Посетитель. Так спектакль же ставим про нефтяников! Понимаете?… Стали скважину бурить прямо на сцене… ну и забурились! Премьера на носу, а труб не хватает!.. Подпишите!..
Директор. Ой, я не знаю… Осталось у нас где-то тонн пять после генералки…
Посетитель. Да вы не сомневайтесь! Мы со своей стороны тоже чем-нибудь поможем!..
Директор. Чем? Нефтью?!
Посетитель. Ну почему только нефтью?! У нас, между прочим, тоже репертуар будь здоров! Вот недавно «Вишневый сад» выпустили!
Директор. А что это, что это? Не слышал.
Посетитель. Да гарнитуры такие. Из вишни. Мы, значит, там в спектакле сад рубим и мебель делаем. Не пожалеете!.. Там шкаф, я вам скажу, особенно нашими покупателями глубокоуважаемый!..
Директор. Так вот с этого нужно было и начинать! (Подписывает бумаги.)
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 16 от 14.3.84§ 1. В связи с ожидаемым приходом на спектакль известного театрального критика приказываю 16.3 с. г. играть данный спектакль не только в костюмах и в декорациях, но и со словами.
§ 2. 18.3 с. г. открыть в театре Малую сцену. 19-го произвести там инвентаризацию, 20-го – закрыть.
§ 3. Категорически запретить:
суфлеру театра т. Седых И. И. вместо текста классических произведений подсказывать актерам реплики из пьес собственного сочинения;
машинисту сцены тов. Хомяку В. П. во время спектакля катать на поворотном круге знакомых девушек.
§ 4. Перевести по возрасту артиста Параконова В. Г. из амплуа героя-любовника в любовники-наставники.
§ 5. Завпоста Киреева Л. Г. и его помощников Кирюшина М. Н. и Кирьянова С. И. из театра уволить. Основание: превратное истолкование термина «пропитка декораций».
§ 6. Артиста Степанова А. Я., не вернувшегося в положенный срок с киносъемок, считать киноартистом.
§ 7. Актрисе Евсеевой Н. И., исполняющей главную роль в современной производственной комедии «Болваночка», несмотря на похвальное желание хоть как-то рассмешить публику, категорически запретить произносить вместо фразы «Полюбила я тебя, Захар, за твои золотые руки» фразу «Полюбила я тебя, Зураб, за твои золотые зубы».
Подпись: Директор.
4Думали в Гало-театре и о подрастающем поколении. Думали довольно долго… И наконец придумали: «Все лучшее – детям!»
Претворяя в жизнь этот благородный девиз, коллектив Гало-театра поставил перед собой задачу познакомить детей с лучшими образцами мировой драматургии для взрослых.
Так в недрах репертуарного портфеля театра возникла написанная по мотивам знаменитой пьесы А. Гельмана «Премия» (в ней шла речь о вопиющем для тех времен факте: бригада строителей отказалась от премии) детская, проблемная, глубоко психологическая производственная драма под названием
ДобавкаДействие происходит в передовом детском саду в конце 70-х. Кабинет заведующей детским садом.
Заведующая (нажимая на клавишу селектора). Мария Ивановна, гуляйте младшую группу! Как спит старшая группа?… Вы что, с ума сошли?! Конец квартала, у нас двести часов недоспано! Всем спать! Заснете – доложите!
Вбегает повариха, в руках у нее ведро.
Повариха. Валентина Филипповна, у вас есть валидол?
Заведующая. Есть.
Повариха. Вот вы его и глотайте!
Заведующая. А что случилось?
Повариха. У нас ЧП. Старшая группа отказалась от добавки!
Заведующая (в ужасе). Не может быть!
Повариха. Вот ведро манной каши. Я хотела разлить, а они встали и ушли. И первым – Потапов.
Заведующая. Может быть, они были сыты?
Повариха. О чем вы говорите?! Наши обычные порции!
Заведующая. Так, может быть, каша была просто невкусная?
Повариха (возмущенно). Как это наша каша может быть невкусная! У меня ее каждый день вся семья лопает, за уши не оторвешь! И дочкины, слава Богу, вот такие растут! А эти! Вот молодежь пошла!
Заведующая. Ну ладно, разберемся… Собирайте людей. Старшую медсестру, уборщицу, воспитательницу, главного зачинщика… И кого-нибудь из детей, кто мог бы олицетворять наш эталон упитанного ребенка. (Все собираются.) Стенографируйте!.. Товарищи, вы все, наверно, слышали, что в нашем деткомбинате «Светлячок» произошло ЧП. Старшая группа, предводительствуемая Потаповым, отказалась от добавки. Но прежде чем перейти к обсуждению этого безобразного случая, я хотела бы напомнить собравшимся, что коллектив нашего прославленного «Светлячка» вот уже пятый год держит переходящий торт, учрежденный районо и санэпидстанцией! Из наших стен вышли такие выдающиеся дети, как Коленька Петров – победитель межрайонного смотра коротких детских надписей на заборе! Коллектив нашего «Светлячка» первым в отрасли выступил инициатором почина по замене маркировки детских шкафчиков, заменив традиционные вишенки и яблочки на прогрессивные огурчики и помидорчики! А наш тихий час – самый мертвый в области! Да, нам есть чем гордиться! И вдруг – такая неприятность!.. Прошу высказываться.
Уборщица. Разрешите мне… Я человек простой, прямо от швабры. Бабка моя мыла пол, мать мыла и я мою. Так вот я хочу спросить: сколько можно сорить?!
Заведующая. Гм-м… Спасибо, Марья Степановна… Кто еще хочет выступить, товарищи?
Повариха. А чего тут говорить! Пусть Потапов сам расскажет, как их угораздило от нашей каши отказаться.
Потапов. Я не о себе сказу. Мне много не надо. Я о людях хоцю сказать. Вот вы говорите, тетя Нина, экономия. Это по-васему, по-взрослому, экономия, а по-насему, по-ребячьему, это называется… это… хищение общественного продукта!.. Ну съедим мы сегодня эту добавку, завтра съедим, а послезавтра сто кусать будем?… Мы с ребятами так сцитаем: если основная порция по калорийности будет соответствовать стандарту, тогда и добавки не потребуется! А сто мы на сегодняшний день видим в насей ребячьей тарелке? Недолив, недосып, недовес!
Воспитательница. Это ложь! Клевета! Вот такое пятно на весь коллектив! (Показывает, какое пятно.)
Потапов. Спокойненько! Вот тут у меня тетрадоцка имеется… Сам я, извините, неграмотный, но нужда заставила, и пришлось… Мы тут кое-сто прикинули с ребятами в обед… Интересно полуцается.
Заведующая. А ну разреши-ка полюбопытствовать…
Все склоняются над тетрадкой.
Повариха. Нет, товарищи, как вам нравится! Еще молоко на губах не обсохло, а он уже его жирность меряет!
Воспитательница. Научили на свою голову!
Заведующая. А мне все-таки непонятно, откуда он мог взять эти цифры, эти, в сущности, закрытые данные?… А ну, позовите калькулятора. (Входит женщина.) Катерина Дмитриевна, тут по вашей части. Посмотрите-ка эти каракули, может, вы что-нибудь поймете?
Калькулятор. А чего смотреть? Это ж я и писала…
Заведующая. Вы?… Но зачем?!
Калькулятор (всхлипнув). Жалко их стало… Пришли ко мне… Этот худющий – аж светится. И с ним еще такие же. Посчитайте нам, говорят, тетя Катя, выход круп и жиров на одного человекоребенка, а то что-то кушать хочется.
Упитанный мальчик (эталон «Светлячка»). А я вообще не понимаю, как можно отказываться, когда дают?! Положено – дай! А не положено – сам возьму тарелку и положу!
Голос из окна. Федя! Федя!
Потапов. Цего тебе?
Голос. Наши кушать начали!
Потапов. Не мозет быть!
Повариха. Ну вот все и в порядке! Я знала, что не выдержат! Дети – они и есть дети. Поешь, Феденька!
Потапов. Нет!
Воспитательница. Подумай о себе! Посмотри, какой ты зеленый! Ты ж растешь. Тебе сейчас кушать надо, а не правду искать.
Потапов. А как же моя ребячья совесть?!
Заведующая. Нет, товарищи, я вижу, это серьезный симптом! И мне кажется, что я как честный воспитатель после такого случая не могу оставаться заведующей вверенного мне «Светлячка». Как ты считаешь, Федя?
Потапов. Не мозете, тетя!
Заведующая хочет уйти.
Голоса. Нет! Нет! Мы вас так не отпустим! Вместе заварили эту кашу, вместе и расхлебывать!
Вбегает раздатчица.
Раздатчица (торжественно). Валентина Филипповна! Разрешите сообщить. Коллектив кухни добился новой трудовой победы. Благодаря прогрессивной технологии варки за сегодняшний день удалось сэкономить пять килограммов вермишели!
Заведующая (с гордостью). Вот, товарищи! Вот как мы работаем! (Потапову с укоризной.) А ты… Эх… (Машет рукой. Раздатчице.) Спасибо!..
Раздатчица. Пожалуйста! (Деловито.) Так я зашла спросить: вы свой килограмм сами заберете – или мне его вам в кабинет занести?…
Немая сцена.
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 17 от 3.5.84В связи с проведением в Гало-театре смотра творческой молодежи, дирекция рассмотрела жалобы молодых актеров на недостаточную загруженность в театральном процессе. Считая впредь такое положение недопустимым, приказываю:
1. В период проведения смотра все звонки перед началом спектаклей, включая третий (самый ответственный), давать только силами творческой молодежи.
2. В плане подготовки самостоятельных работ поручить молодежи театра провести Шестую всетеатральную перепись номерков в гардеробе самостоятельно.
3. Доверить молодым на этот период и другие важнейшие участки работы. А для начала – работу на участке директора театра в садово-дачном кооперативе работников искусства «Доходное место».
Подпись: Директор.
5Продолжая размышлять о жизни Гало-театра, мы можем смело сказать, что была она не только многогранной, но и разносторонней.
А если что и омрачало ее порой – так это досадная необходимость ставить спектакли.
И родилась Мечта! Вот бы поставить такой спектакль, который позволил бы коллективу театра уже больше никогда ничего не ставить! Другими словами, создать такое, как говорится, произведение искусства, чтобы его можно было показывать когда угодно, где угодно и кому угодно! Даже зрителям!
Прекрасная мечта! И, на первый взгляд, неосуществимая.
Но настал День, и вошел в кабинет Главного режиссера человек, от которого никто уж точно не ожидал никаких осмысленных предложений по части репертуара, то есть Завлит, и ликующе объявил: «Есть!» – «А не рано ли есть? – спросил Главный, посмотрев на часы. – Ведь только что завтракали!..» – «Я о другом! Пьеса есть! – сказал Завлит и положил на стол увесистую папку. – Вот! Современно, смело, безопасно! На все случаи жизни! Можете ставить, не читая!..» – «Что, и герой положительный?» – с робкой надеждой спросил Главный. «Более чем положительный! – ответил Завлит. – Что на работе, что в быту!.. Можно сказать, дважды герой нашего времени!..» – «А называется как?» – «Отлично называется!» – заверил Завлит и торжественно раскрыл перед Режиссером папку. На титульном листе значилось: «ЛИПА ВЕКОВАЯ»…
А теперь несколько слов о создателе этой «Липы».
Автор Гало-театра. Известен своей широкой известностью. Впрочем, предоставим слово тем, кто знает его лучше других: жене Автора, самому Автору и районному врачу-психиатру.
Жена. Являясь на протяжении многих лет (в разное время, разумеется) супругой многих драматургов и режиссеров, я как театральный критик всегда видела свою задачу не только в обучении их слову «амбивалентный», но в первую очередь в популяризации их творчества. Имея возможность сравнивать этих людей (как творческих личностей, разумеется), могу сказать, что данный муж (драматург) является хорошим семьянином, прекрасно владеющим формой, активным общественником, мастером современной интриги.
Не буду говорить о своем вкладе в его творчество, о нем скажут потомки. Кстати, у нас их двое – мальчик и девочка… Скажу одно: знакомя данного автора (мужа) с произведениями других современных драматургов, я каждый раз видела, как жадно он впитывал каждое слово, сцену, а иногда даже целое действие. Но самое поразительное, что потом все это выходило из-под его пера таким ни на что не похожим, каким может быть только уже совсем гениальное произведение искусства. Так создавалась и «Липа вековая»…
Автор. От себя могу добавить, что были у меня в работе и трудности. Например, с главным героем. Правда, тут уже не по моей вине!.. Просто ввиду отсутствия у наших современных драматургов положительного героя, так сказать, нужной степени положительности мне пришлось брать его чуть ли не из головы…
Врач-психиатр. Ну что я могу сказать о своем пациенте?… Всякий талант есть отклонение от нормы. Но такого отклонения от нормы не знал еще ни один талант!..
А теперь, дорогие читатели, пришла пора познакомить вас с последним произведением нашего Автора.
Липа вековаяГало-драма в трех действиях по мотивам современных драмДействие первоеНа сцене уходящая вдаль перспектива неперспективной деревни Липовки. На переднем плане у полуразвалившейся курной избы работы неизвестных мастеров XVI века сидит древняя мудрая старуха Варфоломеевна. Она вяжет лыко. Рядом – еще более древний и мудрый старик по прозвищу Пунктик. Он лыка не вяжет. Они беседуют.
Варфоломеевна. Все я, Пунктик, своим умом превзошла. Все тайны мне окрест открылися. Только две вещи для меня непостижимые есть: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.
Пунктик. Так это же еще и ентот… Иммануил Кант не постигал!..
Варфоломеевна. Вот ты о Канте заговорил, а я сразу свово старшенького вспомнила – адмирала. У него тоже допрежь канты были. А теперь лампасы… Чтой-то не едет он давно. Да и другие тоже. И средненький – замминистра, и младшенький – торговый представитель по закупке лицензионных ананасов за рубежом…
Пунктик. А чего им сюды ехать?! Тут же затоплять будут. Вон уже соседние села затопили, райцентр. Не сегодня-завтра, говорят, областной город топить начнут… Одна ты тут сидишь на пути прогресса! Можно сказать, мешаешь всеобщему затоплению… Да пойми ты! Какое дело тормозишь?! Люди океан строят! В нашем районе!..
Варфоломеевна. У, ироды… Океан!.. Нет чтобы водопроводную трубу вовремя залатать!.. Не дам! Не дам затоплять последний памятник крепостному праву! (Крепко обнимает избу.)
Слышен шум подъехавшего «Мерседеса». Появляется Валетов – элегантно одетый во все заграничное молодой человек с парикмахерской внешностью.
Валетов. Здравствуйте, бабушка! Я у вас эту дачу купить хочу. Мне ее местоположение очень нравится. Я до вас двенадцать суток по болотам шел и машину «Мерседес» на себе нес… Продайте! Вам она все равно ни к чему, а мы с друзьями тут будем безалкогольные оргии устраивать…
Пунктик. О, смотрите, кто пришел!..
Валетов. Да вы не сомневайтесь! Я вам за вашу избу много денег дам! (Протягивает Варфоломеевне чемодан с деньгами.)
Варфоломеевна (гневно). Нет у тебя, ирод, таких денег, чтобы я за них свою малую родину продала!..
Валетов. У меня есть! (Протягивает ей еще один чемодан.)
Варфоломеевна (слабея). Нет!..
Валетов протягивает третий. Варфоломеевна хватается за сердце.
Голос с неба. Держитесь, мама! Я лечу!..
Слышен шум крыльев. У овина приземляется дельтаплан. Из него выходит Николай – младший сын Варфоломеевны по закупке лицензионных ананасов. Валетов с чемоданами прячется.
Варфоломеевна (оживая). Соколик мой!.. А что ж это ты не за границей?
Николай. Не могу я там больше, маманя! Приемы, банкеты, отели роскошные!.. Да сколько же может человек из-за каких-то ананасов вот так мучиться?! Все! Буду теперь их тут выращивать!.. Вон на нашу липу привью – и пусть себе колосятся!.. (Озирая орлиным взором окрестность.) Земля-то у нас какая!.. Ткнешь палку – и та расцветет! (Втыкает палку – та расцветает.) А площадя какие!.. В общем, хватит нам равняться этим самым четырем Франциям!.. Пусть теперь они на нас равняются!.. Все четыре!..
Варфоломеевна (в воодушевлении). Вот, правильно! И женим мы тебя здесь!..
Слышен шум хорошей музыки. В густых ветвях вековой липы наплывом, как бы материализуясь, возникает заветная мечта всех героев современных драм, по тем или иным причинам оторвавшихся от родной почвы, – Девица-краса – натуральная коса. Девка ладная, добрая, она все понимает без слов. Но смышленое выражение лица дает основание предполагать, что с годами начнет понимать и слова.
Варфоломеевна. Точно, женим!..
Николай. Я не против!.. Да боюсь, жена не согласится…
Варфоломеевна. Почему?! Как ты на ней женился, она же согласная была!
Николай. Оно-то так… Но с годами люди меняются…
Пунктик. Правильно!.. Это еще и ентот… Гераклит говорил: нельзя, мол, дважды войти в одну и ту же воду!..
Слышен шум воды.
Николай. Это еще что?!
Варфоломеевна. Да это так… Затопляют нас, сынок. Не обращай внимания…
Николай (сразу все поняв). Не бывать же этому!.. Всё! Еду в Москву!.. Позвольте, маманя, вашим «Мерседесом» воспользоваться?!
Варфоломеевна. Это не мой.
Николай. Ну тогда тем более…
Садится в «Мерседес» и уезжает. Валетов сидит на чемоданах.
Действие второеКабинет среднего сына Варфоломеевны – Петра, заместителя министра. Во всю стену – карта, утыканная разноцветными флажками, обозначающими границы затапливаемых министерством территорий.
Петр (в который раз пытаясь выпроводить Николая). Но и ты, брат, меня пойми! Помнишь, как в детстве мечтали по океану поплавать?… А тут как раз идея возникла такое сооружение соорудить. Да где же, думаю, как не в наших краях!.. Вот я и предложил в первую очередь Липовку залить… Пусть не мы с тобой, так хоть наши односельчане поплавают!.. Но, с другой стороны, и ты прав! Ананасы для нас сейчас важнее. За ананасами у нас пока еще очереди. А за океаном – нет!.. Так что правильная твоя позиция!.. Матери передай: приеду. Вот, значит, как у вас ананасы на липе начнут цвести, так и заявлюсь!..
Затемнение. Столичная квартира Николая. В прихожей его встречает жена.
Жена (обнимая Николая). Пожалел бы ты себя, Эдуард! А то смотри на кого похож стал!..
Николай. На кого?
Жена. На Николая!
Николай. А я и есть Николай!..
Долгая, мучительная для обоих пауза, во время которой жена готовит обед, стирает белье, вяжет. А муж – обедает, просматривает газеты, скопившиеся в доме за двадцать лет его отсутствия, затем начинает ремонт квартиры.
Николай (после паузы, заканчивая ремонт). Об Эдуарде спрашивать не стану… Зачем ворошить прошлое?… (Берет жену за руку.) Давай начнем все сначала?…
Жена (глядя ему в глаза). Давай!..
Николай. Вот и хорошо!.. Значит, ты с Эдуардом, а у меня тут тоже кое-что намечается…
Целуются.
Действие третьеНа сцене снова Липовка. Появляется Человек от театра. Он рассказывает о том, что произошло в деревне за время антракта.
Воспользовавшись отсутствием Николая, вероломный Валетов заманил Девицу-красу в темный лес и там, напав на беззащитную девушку с ножницами и импортным феном, лишил ее самого дорогого, что у нее было. То есть косы. Деревня в смятении. С одной стороны, все считают, что теперь, как честный парикмахер, он должен на ней жениться. С другой стороны – в деревне никто не знает, бывают ли вообще на свете честные парикмахеры.
Вернувшийся Николай узнает о случившемся, и в его душе поднимается буря, которая перерастает в настоящую. Слышен шум гребных винтов. Появляется Адмирал – старший сын Варфоломеевны.
Варфоломеевна (не узнавая его). Степан?! Ты ли это?!
Адмирал. Погоди, мать! Тут сперва с более важным вопросом разобраться надо. Беда у меня! Корабль в океане тонет!.. Так вот. Приехал я к тебе за мудрым материнским советом. Как думаешь, спасать нам его или не спасать?…
Пунктик. А чего тут думать? Тут сельсовет собирать надо! Это же его прямое дело – такие вопросы решать!
Варфоломеевна. Погоди, Пунктик!.. (Адмиралу.) А в каком океане тонет, хоть знаешь?
Адмирал. Дак рапортовали, что в вашем, местном. Северном Липовитом!..
Варфоломеевна. Нет у нас тут никакого океана! Отменили его!
Адмирал. Ты гляди!.. (Глядит вокруг.) И вправду отменили!.. А рапортовали, что построили…
Поняв бессмысленность дальнейшего продолжения, буря стихает. Появляются спасенные матросы, тут же демобилизуются и остаются в селе трудиться на липово-ананасных плантациях.
Николай (обнимая Девицу-красу – бывшую косу). Не плачь, милая!.. Без косы я тебя еще больше любить буду!.. А косу мы тебе с получки новую справим. Еще натуральнее!..
Слышен шум жены Николая.
Жена (появляясь). Не могу я без тебя, Коля! Совсем не могу!..
Николай. Почему?…
Жена. Потому что Эдуард пропал!..
В душе героя снова готова подняться буря. Адмирал тревожно поглядывает на барометр. Матросы надевают спасательные жилеты.
Николай (глядя одним глазом на жену, другим – на невесту). Что же нам теперь делать?…
Валетов (появляясь). Может, постричься интересуетесь?…
Жена (увидев его). Эдуард?!
Все целуются: жена с Эдуардом, муж с Девицей, адмирал с матросами. На липах пышно расцветают ананасы. Появляется замминистра Петр, вышедший на пенсию в связи с переходом на другую работу.
Варфоломеевна (умиленно). Ну что вам сказать, дети мои?… Любите друг друга!..
Пунктик. Вот это правильно… Это еще и ентот… Шопенгауэр говорил. Своим детям…
Фамилия Шопенгауэр как громом поражает присутствующих. Все застывают на своих местах и в глубоком раздумье жуют липовые ананасы.
ЗАНАВЕС.
6Под силу Гало-театру были и другие неожиданные поступки. Так, желая помочь зрителям театра разобраться в своих хороших впечатлениях от спектаклей, коллектив принял смелое решение: в театре была заведена «Книга восторженных отзывов».
Вот некоторые из первых записей:
Из «Книги восторженных отзывов» Гало-театра«Вчера всем стройотрядом были у вас на спектакле. Спасибо за доверие! Если нужно, придем еще! Молодежь всегда там, где трудно!..»
«Никогда не видел ничего подобного! Прекрасный буфет! Отличный зал ожидания! Никаких очередей у кассы!.. Жаль, до перрона далековато, но это мелочи… Словом, огромное спасибо всем работникам нашего вокзала!
Командированный».
«Большое и нужное дело делают работники театрального искусства, выключая во время спектаклей в зале свет!
Петюнин Г. Н., экономист».
«Раньше, до встречи с искусством, я, признаться, выпивал. Но теперь, побывав в вашем театре, а главное – поближе познакомившись с актерами, бросил. Понял, как это ужасно…
П. Р-ов».
«Всегда с большой радостью покидаем ваш театр!
Семья Бугровых».
7А теперь еще одна тема из жизни нашего храма искусства: «Гало-театр и международные связи».
Вообще говоря, об их недопустимости парторг театра предупреждал всю труппу еще перед поездкой коллектива в Болгарию… Но сейчас не об этом!.. Согласитесь, было бы странным, если бы то, что шло на нашей сцене, рано или поздно не заинтересовало бы западных режиссеров… В конце концов, хоть кого-нибудь это же должно было заинтересовать!..
Взявшийся поставить популярную советскую пьесу английский режиссер перед началом репетиций встретился с нашими журналистами.
Режиссер. Нам, деятелям английского театра, очень бы хотелось понять проблемы вашей жизни. Поэтому нас глубоко заинтересовала весьма проблемная и глубоко жизненная пьеса под названием «Шолом-Алейхема, 40». В ней, как вы помните, идет речь о том, что решение двух молодых людей эмигрировать из страны вызвало в сердцах их родителей бурю негодования и протеста. Крайне неодобрительно отнесся к этому и весь одесский двор, где жила семья.
Сейчас мы пытаемся эту пьесу поставить… Стараясь сделать ее более доступной простому английскому зрителю, мы изменили имена персонажей, перенесли действие в Англию… Да и называется она у нас не «Шолом-Алейхема, 40», а «Чарльза Диккенса, 42». Но тем не менее еще не все в ней нам самим окончательно понятно… А чтобы вам было понятно, что именно нам непонятно, приглашаем вас на репетицию…
Чарльза Диккенса, 42Обстановка репетиции в английском театре.
Режиссер (актерам). Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на том, что вернувшиеся домой на рождественские каникулы сыновья миссис Лоуренс – Гарри и Майкл сообщают матери сногсшибательное известие. Сыновья готовы?
Сыновья. Готовы.
Режиссер. Мать готова?
Мать. Готова.
Режиссер. Звучит Биг-Бен! (Слышен удар гонга.) Сообщайте!
Гарри. Дорогая мама! Понимая, что наше сообщение может тебя убить, мы ничего не хотели говорить тебе до завтрака. Но сейчас, когда завтрак уже окончен, мы можем сказать тебе правду. Знай же: мы с Майклом решили переехать на постоянное жительство в Россию.
Мать. О-о-о!
Майкл. Да! В Одессу, на Шолом-Алейхема, 40.
Мать. Ну что ж, решили так решили. Счастливого пути, дети.
Режиссер. Стоп! Стоп! Что это вы играете?! Что значит «счастливого пути»?! Вы же слышали: по пьесе это сообщение должно вас убить!
Мать. Да, сэр, но я все-таки не понимаю, почему… В конце концов, мои дети находятся в таком возрасте, когда человек уже просто обязан побывать в разных странах, пожить в разных городах.
Режиссер. Да. Но они же собираются поселиться в Одессе! Вы понимаете, какая это для вас трагедия?!
Мать. Ну, это скорее для них трагедия, я-то тут при чем?!
Режиссер. Так! Господа, мы же с вами говорили: пьеса эта для нас сложная, в ней много загадочного! Поэтому я прошу строго придерживаться ремарок! Вот! (Читает.) «Услышав сообщение о том, что дети собираются ехать за границу, мать в ужасе рвет на себе волосы и падает в обморок». Прошу вас!
Мать. О Боже! Какой это ужас – ездить за границу! Ах! (Рвет на себе волосы, падает в обморок.)
Режиссер. Вот! Молодец! Нормальная человеческая реакция! Идем дальше.
Гарри. Мама! Поверь! Там нам будет лучше.
Режиссер. Так, так! Уговаривайте ее!
Гарри. Ты же знаешь, здесь мне не дают ходу! Ну кто я здесь?! Простой врач! А там? О, там я могу стать главврачом!.. (Режиссеру.) Простите, сэр, а что, собственно, означает это странное слово – «главврач»?
Режиссер. Неважно! Во всяком случае, ясно, что это не врач, а что-то совершенно другое! Дальше! Дальше! Ваша реплика, Майкл!
Майкл. А какой там уровень благосостояния, мама!..
Режиссер. Ну? Что же вы остановились?! Вот ремарка: «Достает из портфеля и показывает матери заграничные газеты, проспекты, рекламу».
Майкл. Пожалуйста… (Достает «Вечернюю Одессу».) Я вот тут достал их городскую газету… Но я не знаю…
Режиссер. Читайте!
Майкл. Пожалуйста… (Читает.) «Вот уже три дня в нашем городе совершенно нет воды…»
Режиссер. Прекрасно!
Майкл. Да, сэр, но какое же это благосостояние?!
Режиссер. А вы не понимаете?
Майкл. Нет.
Режиссер. Ладно, будем разбираться вместе. Значит, в городе три дня нет воды. Так?
Майкл. Так!
Режиссер. Но вам же не нужно объяснять, что цивилизованные люди не могут все эти три дня, извините, не купаться! Так?
Майкл. Так.
Режиссер. А значит, это доказывает что?…
Майкл. Что?!
Режиссер. Что уровень благосостояния в этом городе таков, что люди отказались от воды и теперь купаются в чем?…
Все. В чем?…
Мать. Неужели в шампанском?!
Режиссер. Слава тебе, Господи!
Мать. Как интересно! В таком случае я тоже хочу ехать в этот город вместе с сыновьями!
Режиссер. Вот! Вот к этому-то я вас и веду! Понимаете?! Мать уже согласна ехать с сыновьями, но драма этой женщины состоит в том, что она не может этого сделать!
Мать. Господи, а что же здесь сложного? Закажет билет в авиационной компании…
Режиссер (торжествующе). Не может!
Мать. Ну тогда в пароходной…
Режиссер (еще более торжествуя). Тоже не может!!!
Мать. Но почему?!
Режиссер. А потому, что пьесу нужно читать, миссис Паттерсон! А в пьесе ясно сказано, вот! (Читает.) «Она боится, что ее осудит двор»!
Мать (растерянно). Какой двор?!
Режиссер. Ну-у-у… В данном случае, видимо, наш… королевский…
Мать. Ничего не понимаю!
Гарри. Действительно, сэр, может быть, эта женщина из русского варианта… как ее… баба Роза… и была близка к русскому двору, но мы играем простых англичан, и если мы надумаем куда-нибудь уехать, то наша королева, по-моему, этого даже не заметит… А уж осуждать! За что?!
Режиссер. О Господи! Миссис Паттерсон, господа! Повторяю еще раз! Пьеса эта для нас сложная, во многом даже таинственная! Если вы боитесь, что и зрители в этом месте чего-нибудь не поймут, то постарайтесь их как-нибудь убедить! Импровизируйте, в конце концов!
Мать. Я попробую…
Режиссер. Пожалуйста!
Мать. Дети! А подумали ли вы о том, что скажет двор?! Представьте! Завтра утром наша великая королева соберет всех лордов и пэров Англии и, обратив к ним свой гневный взор…
Режиссер. Прекрасно!
Мать.…скажет им: «Леди и джентльмены!»
Режиссер. Да!
Мать. «…Давайте же все как один осудим этих нехороших Лоуренсов с Чарльза Диккенса, 42 за то…»
Режиссер. Ну?!
Мать (мучительно соображая). «…за то…»
Режиссер. Ну же!!!
Мать. «…за то, что они уехали не попрощавшись!» Так?
Гарри. А что, по-моему, очень жизненная ситуация…
Режиссер. М-да… Но дело в том, что в пьесе есть еще более важная причина, не позволяющая вам ехать вместе с сыновьями.
Майкл. Но, сэр! Что может быть важнее королевы Великобритании?!
Режиссер. Папа!
Майкл. Римский?
Режиссер. Ваш.
Мать. Господи! А он-то почему против?
Режиссер. Не знаю! И, пожалуйста, не будем в этом разбираться, а то мы вообще никогда не закончим! Ясно одно: для него этот отъезд равносилен смерти! Пожалуйста, мистер Лоуренс, ваш выход!
Выходит мистер Лоуренс, папа Гарри и Майкла.
Папа. Извините, сэр, вы знаете, как я вас уважаю, я сделаю все, что вы мне прикажете, но объясните мне, ради Бога, почему этот папа так боится туда ехать? Он же там никогда не был?! И вообще, в чем, собственно, состоит трагедия этой несчастной семьи?! Ну не понравится им там, куда они едут, так они же всегда могут вернуться обратно!.. Или я чего-то не понимаю?
Режиссер. Не понимаете, дорогой мой, конечно, не понимаете! Но вся соль как раз и состоит в том, что никто из нас этого понять не может! Ибо это есть великая загадка русской души, о которой мы, собственно, и ставим спектакль! Так что идите! И пока вы не разрешите эту загадку, можете не возвращаться.
Папа. Но, сэр… (Разводя руками, уходит.)
Режиссер. Так. Все по местам! Играем финал без папы!
Слышен громоподобный удар гонга.
Режиссер. Что это? Неужели Биг-Бен? Но почему так рано?!
Слуга. Это не Биг-Бен, сэр! Это мистер Лоуренс, не в силах разрешить великую загадку русской души, бросился с Биг-Бена.
Опять удар гонга.
Режиссер. Как, опять мистер Лоуренс?!
Слуга. Нет, сэр. Это уже Биг-Бен…
Все кланяются.
Объявления на фасаде Гало-театраТеатру требуются:1. Опытный рецензент, владеющий жанрами дифирамба, оды и панегирика.
2. Звание академического.
3. Пианист-аккомпаниатор. Оплата поаккордно.
4. Администратор, хорошо знакомый с главным администратором.
5. Главный администратор, хорошо знакомый с Уголовным кодексом.
Другие пародии и музыкальные номера из капустников
«Спрут-90»
Комиссар местной полиции Паоло Кампанья в самый разгар борьбы за чистоту рядов местной полиции обнаруживает, что один из его сотрудников – Джузеппе Каналья берет взятки. Возмущенный Кампанья вызывает смущенного Каналью к себе…
Серия пятая. АрестКампанья. О мадонна! Какой позор! Брать взятки! И это где?! В нашей самой чистой, непорочной, как дева Мария, сицилистийской… то есть, это, сицилийской полиции?! Вот уж действительно, как говорится, паршивая овца все стадо портит!.. Вызывайте!
Дежурный. Все стадо?
Кампанья. Нет, этого мерзавца Джузеппе!..
Дежурный. Джузеппе!..
Входит Джузеппе.
Кампанья. Джузеппе! И не стыдно тебе, Джузеппе?! Я не могу поверить!.. Ведь мы на тебя так рассчитывали!.. Простой крестьянский парень!.. Из рабочей семьи!.. Без всякого образования!.. В общем, настоящий юрист!.. И вдруг!..
Джузеппе. Да, господин комиссар, да… Даже не знаю, как это меня угораздило!
Кампанья. Говори, кто дал тебе твою первую взятку?! (Джузеппе отрицательно мотает головой.) Ну?… (Мотает головой.) Так! Твое счастье, что у нас, как известно, во время допросов никого не бьют!.. Но ты меня знаешь, Джузеппе! После допроса я тебя так отделаю!.. Говори!..
Джузеппе. Не помню…
Кампанья. Чезаре ко мне!..
Дежурный. Чезаре!..
Входит Чезаре.
Кампанья. Чезаре, я приказываю тебе немедленно арестовать Джузеппе!..
Джузеппе. Не нужно, господин комиссар! Я уже вспомнил!.. Первую взятку дал мне как раз Чезаре!..
Кампанья. Чезаре?! Что я слышу?… Как же ты мог, Чезаре?! Отличник полиции! Наставник молодежи! Столько лет отдавший охране нашей сицилистийской… то есть, это, сицилийской собственности!.. Значит, так!.. Джузеппе! После того как Чезаре арестует тебя, ты немедленно арестуешь Чезаре!.. Антонио ко мне!
Дежурный. Антонио!..
Входит Антонио. Он под большим шофе.
Кампанья. Слушай меня, Антонио! Тебе как начальнику отдела вооруженной охраны ликеро-водочного завода я поручаю охрану этих ужасных преступников!.. Взять их!.. (Антонио не реагирует.) Антонио! Ты слышишь меня, Антонио?! Ты что, пьян?!! Отвечай!.. (Антонио икает.) Это не ответ, Антонио!.. Позор! Ты же пропил честь мундира!..
Антонио. Подумаешь, честь!.. Я и мундир пропил!..
Кампанья. О мадонна!.. Так!.. Чезаре, Джузеппе! Значит, сразу после того, как Антонио возьмет вас, вы вдвоем возьмете Антонио!.. И будете держать его, чтобы он не упал!.. Винченцо ко мне!..
Дежурный. Винченцо!..
Кампанья. Ну, сейчас вы у меня попляшете!.. (Входит Винченцо.) Винченцо! Приказываю тебе немедленно отвести этих мерзавцев в тюрьму! («Мерзавцы» начинают радостно танцевать.) Что это вы делаете, негодяи?…
Джузеппе. Как что? Пляшем, господин комиссар!.. (Пляшут.)
Кампанья. Отчего?!
Чезаре. От радости, что вы поручили это сделать именно Винченцо!..
Кампанья. Идиоты! Чему вы радуетесь?! Вся Италия знает, как Винченцо ненавидит преступников!..
Джузеппе. Вот именно!.. И поэтому держит у себя в тюрьме исключительно честных людей!.. (Пляшут.)
Кампанья. Да подождите!! Винченцо! Что я слышу?! И не стыдно тебе?! Ты же член партии, христианский демократ!.. Как же твоя партийная совесть позволила тебе?… Все! Значит, делаем так!.. Джузеппе, Чезаре и Антонио! Слушай мою команду!.. В то время как Винченцо будет вести в тюрьму вас, вы, в свою очередь, будете вести в тюрьму Винченцо!.. Тем более, что это по дороге!.. Так, кто у нас еще остался на свободе?…
Дежурный. Джакомо, господин комиссар.
Кампанья. Джакомо ко мне!
Дежурный. Он занят!..
Кампанья. Чем?!
Дежурный. Крупным хищением на базе промтоваров.
Кампанья. Вот молодец! Берите пример!.. Ну и что, выяснил наш Джакомо, кто там занимается этими хищениями?!
Дежурный. Я же говорю: наш Джакомо и занимается…
Кампанья. Кошмар!.. Так что же, получается, у нас в полиции вообще нет ни одного честного человека?!
Джузеппе. А вы, господин комиссар?
Кампанья. Да нет, я серьезно спрашиваю!.. (Пожимают плечами.) Ну ладно… Тогда слушайте мой последний приказ!.. Объявляю операцию по очистке наших рядов под кодовым названием «Тайфун»!.. Итак, вниманию всех постов и должностей! Начинаем очистку!.. Значит, группа захвата арестовывает группу прикрытия! Та в свою очередь арестовывает опергруппу! И вместе с уже арестованной группой работников управления дружной группой движутся в тюрьму!.. (Строятся, маршируют.) Кстати, не забыть бы как следует запереть тюрьму…
Джузеппе. Так кто ж ее запрет, господин комиссар, когда все арестованы?!
Кампанья. Правильный вопрос!.. Тогда делаем так: заходим в тюрьму, запираем ее изнутри, а ключ выбрасываем в форточку!.. Все! Передайте прокурору республики, что операция по очистке наших рядов успешно завершена. Все ряды арестованы!..
Дежурный. Кому передавать, господин комиссар? Только что сообщили, что прокурор республики, узнав о готовящейся чистке рядов, тут же бежал в другую республику!..
Поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…», «О соле мио!».
Песня про одесских красавиц
Существует легенда, что самые красивые женщины живут в Одессе. И вот что случилось с одним приезжим молодым человеком, поверившим в эту легенду.
Мелодия – любая из тех, под которые поют свои песни нищие в общественном или железнодорожном транспорте.
Узнав, что в Одессе девицы,
Каких не увидишь вовек,
Приехал в Одессу жениться
Один молодой человек.
Совсем молодой человек.
Сошел на перрон он с вагона,
Окинул он взглядом перрон,
И столько увидел красавиц,
Что чуть не упал под вагон.
Под новый купейный вагон.
Он кинулся к той, что поближе,
И сразу же в загс пригласил.
Она отвечала: «Пожалста!
Вот только бы муж разрешил».
И муж ей, дурак, разрешил.
Жених полетел как на крыльях
Искать для невесты цветы.
Вдруг видит: цветами торгует
Цветок неземной красоты.
Ужасно большой красоты!
Невесту, которая с мужем,
Жених наш мгновенно забыл,
И новой избраннице сердца
Он руку свою предложил.
Всю руку он ей предложил!
Цветочница вмиг согласилась —
Был муж у нее отставник,
А он по ночам занимался
Лишь тем, что стерег свой парник.
На семьдесят соток парник.
Жених от любви своей новой
Буквально теряет свой вес.
Но тут всех цветочниц накрыли
Сотрудники ОБХС.
Районного ОБХС.
Была там сотрудница в форме,
Мундир ее всю облегал.
Те формы жених наш увидел —
И в обморок тут же упал.
Упал и ключицу сломал.
Его поместили в больницу,
Но только в себя он пришел —
Увидел красу-фельдшерицу,
И тут уже вовсе дошел.
Увидел ее – и дошел!
И вот на открытой машине
Везут жениха хоронить
Те женщины, что оборвали
Судьбы его тонкую нить.
Совсем еще тонкую нить.
Но тут катафалку навстречу
Красавица Рая идет.
Собралася вынести мусор —
Вдруг видит: страдает народ.
Страдает наш бедный народ!
Тут нужно сказать вам про Раю,
Что местных мужчин самый цвет
Давно на руках ее носит,
А вынести мусор – так нет!
На мусор желающих нет!
Она интерес проявила:
Кого это люди везуть?
Процессию остановила —
Мол, граждане, дайте взглянуть.
Хоть краешком глаза взглянуть.
Она на покойника смотрит,
И тут мы должны вам сказать:
Под силою этого взгляда
Вдруг начал покойник вставать.
Он стал постепенно вставать.
Он обнял красавицу Раю
(Как долго он к этому шел!),
Признался в любви ей до гроба
И вынести мусор пошел.
Так с Раей он счастье нашел.
Красотками, как эта Рая,
Наш славился город всегда.
Мужчину из гроба поднимут,
Хоть сами вгоняют туда.
Но все ж нам без них – никуда!
Говорит Одесса…
Из записных книжек
– Вчера пошла горячая вода. Мы набрали ванну. Теперь нам месяц будет чем мыться…
* * *Объявление, услышанное в одном из одесских санаториев:
«К услугам отдыхающих! В вестибюле нашего санатория круглосуточно работает зеркало!»
* * *– На свадьбу были приглашены все нужные люди, включая невесту…
* * *– Я, знаете ли, на диете… Обедаю только в гостях…
* * *– Вот, говорят, лучший контролер – совесть. А я, сколько ни езжу, еще ни разу ей не попадался!..
* * *– Как вы можете дышать этим воздухом?!
– А мы не затягиваемся!..
Услышано на одесском рынке «Привоз»– Ну и где же ваша лошадь?
– Какая лошадь, мадам?
– Которую вы продаете?
– Я продаю кролика! Куда вы смотрите?
– Я смотрю правильно! Я смотрю на цену…
– Почем ваши бычки?
– Даром…
– Даром?… Ну тогда дайте мне вязочку.
– С вас три рубля, мадам.
– Минуточку! Вы же сказали – даром!
– Три рубля за таких красавцев – разве это не даром?!
* * *– Конечно, у них там человек человеку – волк… У нас, правда, тоже не Красная Шапочка!..
* * *– Отойди от трансформатора! Тебя ударит! Отойди, я говорю!.. Будь умнее!..
* * *– Холодные пирожки! Холодные пирожки!
– Что вы кричите, что они холодные? У вас же их никто не купит!
– Конечно! В такую жару!..
* * *– Внучек, куда ты?! А ну, застегни воротник! Побереги гланды, их у тебя не так много!..
* * *– Товарищи, кто хочет принять душ – вода в чайнике.
* * *– Вы слышали, что делается?! Купаться в море опасно для жизни. Санэпидстанция закрыла все пляжи!..
– А мне даже нравится, что они закрыты. Мы вчера купались – так хорошо, никого нет…
– Вот-вот! Завтра и вас не будет!..
* * *– Вот сейчас все борются за свой государственный язык. Так за что в данном случае бороться нам – одесситам?
– За свой государственный акцент!..
* * *– Вы слышали, говорят, у нас произошла полная смена кабинета.
– Что вы говорите?!
– Да, все поменяли: стол, кресла, паркет…
– А сам хозяин кабинета?
– Ну что вы! Всю мебель сразу поменять невозможно!..
* * *Одесский двор, ночь. На галерее мальчик играет на скрипке.
– Мальчик, мальчик, подойди сюда!
– Я не могу!
– Почему?
– Я должен заниматься.
– Ночью?
– Если бы только ночью! Днем тоже.
– Но все же спят!
– Если я перестану играть, они проснутся…
* * *– Что вы из всего делаете трагедию! Вы же не Шекспир!..
* * *– Композитор Кальман родился в бедной еврейской семье. Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, родители купили ему рояль «Стейнвей» и отправили учиться в Парижскую консерваторию.
– Вы же сказали, что он родился в бедной семье!
– Я же сказал – в еврейской…
* * *– Правда ли, что одесситы любят отвечать вопросом на вопрос?
– А почему это вас так интересует?
* * *– Вы заметили – отдыхающие, когда уезжают из Одессы, обязательно бросают в море монетку, чтобы вернуться?…
– Наивные люди! Они думают, что за такие маленькие деньги можно еще раз получить такое большое удовольствие!..
Фельетоны, рассказы, миниатюры
Семен Лившин, Дмитрий Романов Щипчик на транзисторах
Однажды на столбе появилось объявление: «Для съемок фильма о наших современниках киностудия срочно купит у населения предметы быта 70-х годов: ножницы хозяйственные и маникюрные, щетки зубные, гибкий шланг с душем для ванны, детские колготки. Обращаться по адресу…»
Читая объявление, население ухмылялось: ишь, чего захотели – шланг для ванны! А из лейки поливаться не угодно ли?
Если бы кинофильм снимался в другом городе, то, возможно, в объявлении фигурировал бы иной ассортимент: эмалированные миски, рыболовные крючки, пипетки. В третьем городе – термометры, автомобильные чехлы, крышки для консервирования. Ибо неисповедимы пути мелкобытового дефицита.
В один прекрасный день предметы второй, пятой, двенадцатой необходимости, которыми вчера еще были завалены все базы, вдруг становятся редкостью. Были – и нету!
Тут начинается местный бум. Спрос с высунутым языком рыщет по магазинам, но предложения нет. И если за невестой дадут детскую кроватку и таз для варенья, то можно быть уверенным: отбоя от претендентов не будет.
Это происходит, скажем, где-нибудь в Йошкар-Оле. В то же время, но в другом месте, допустим, в Кустанае, фабрики наплодили столько детских кроваток, что аисты – даже при трехсменной работе – смогут их заполнить только к 2000 году.
Зато здесь считается хорошим тоном ходить на именины с коробкой канцелярских скрепок – в магазинах их видели лишь самые старые старожилы. Год лежали скрепки на полках, два лежали, десять, а потом вдруг вильнули хвостиком и скрылись. Куда?
Все это тем более удивительно потому, что с каждым годом у нас появляется больше самых разных товаров. Еще лет десять назад человек, который привез из заграничной поездки трехцветную шариковую ручку, сразу становился среди знатоков достопримечательностью.
– Видите, – шептались они, – это тот самый, у которого есть то самое!
А сегодня: «Подумаешь, трехцветная…» Да что ручки – часы? Сегодня у одного они мелодично тикают сразу на тридцати камнях, у другого бесшумно выдают точное электронное время, у третьего – целый часовой комбайн.
Казалось бы, изготовить это куда сложнее и дороже, чем примитивные бельевые щипчики. Но попробуйте заикнуться о них на крупном объединении.
– Щипчики? – брезгливо переспрашивает объединение. – Да мы ж индустриальный гигант! Если уж запускать новинку, так что-нибудь карусельно-фрезерное на ультразвуковом ходу. А то – щипчики!
Оно конечно: продукция копеечная, да и славы-то… Не грохнет зал аплодисментами, когда директор скажет с трибуны: «Освоен выпуск щипчиков бельевых…» Не сбегутся за интервью гонцы из журналов, и не светит директору самый завалящий «Гран-При» на международной выставке «Интерщипчик» – нет такой выставки.
Но вслух говорят о другом.
– Ладно, освоим. А завтра изобретут самосохнущее белье – ну, как быстрорастворимый сахар. Так что, прикажете снова идти на поводу у домохозяек?!
Но предприятию все равно надо же выполнять план по товарам народного потребления. Пожалуйста, оно выполняет! Оно толпами гонит пластмассовых девушек, нюхающих полихлорвиниловый лотос. И в отчетах никогда не забывают упомянуть, что модель новая.
Действительно, по сравнению с ранее выпускавшимися половинками той же модели, о которую в свое время перед входом в пирамиду вытирали ноги фараоны, это был большущий шаг вперед.
– Да что там шаг – скачок! – взмывал иногда кто-то на техсовете.
Но старый опытный директор осаживал вольнодумцев от ширпотреба:
– Никаких скачков! Шаг, не больше. Шагом едешь – дальше будешь. Если в главке узнают, что мы такие скакучие, знаете, сколько ассортимента навесят?! А покупателю – ему все равно. Был бы товар.
Смотришь на продукцию иных предприятий и понимаешь: люди, которые планировали ее выпуск, последний раз общались с покупателями еще до того, как конферансье перестали бороться с узкими брюками.
Вместо того чтобы внять запросам моды, помозговать с дизайнерами, они морщатся:
– Ишь привереды!
Точно: покупатель пошел капризный. Не нравится ему, видите ли, костюм линючий цвета передельного чугуна, не нравится искусственная хризантема из искусственной проволоки, воротит его от двухпудовых детских сапожек, коробит его холодильник, включающийся только от встряхивания.
А чему тут, собственно, нравиться? Люди теперь прекрасно разбираются, что модно, а что нет, что в хозяйстве пригодится, а что еще спокойно может полежать на складе, пережив директора, пожар и три уценки.
Эта здоровая покупательская настырность в конечном итоге заставляет самого упорного отказаться от мысли о щипчиках с дистанционным управлением и клипсах, самозаклиняющихся в ушах от фотоэлемента, и взяться наконец за тот самый, быть может, скучноватый, но, поверьте, такой необходимый всем ширпотреб.
…А на киностудии нашли выход из положения: сняли фильм не о современниках, а на историческую тему. Потому что в том городе добыть канделябры и лорнеты оказалось проще, чем детские колготки и ножницы.
Семен Лившин, Юрий Макаров Горько!
Маша Икс и Петя Игрек полюбили друг друга с первого взгляда.
– А что, Петр, обдумал ли ты свой первый шаг в семейной жизни? – спросили родственники по линии невесты.
– Чего же тут думать? – удивился жених. – Распишемся и пойдем по жизни рука об руку домой.
– Пой-дем?! – ужаснулись родственники.
– А вот Кногтевы столько такси заказали, что пока последнее домой доехало, гости до пломбира дошли, а молодые до развода, – ни к кому якобы не обращаясь, заметил дядя с Сахалина.
– Весь город выбежал смотреть, когда Кногтевы по всему городу ехали, – всхлипнула Машина мама, в которой медленно, но верно просыпалась теща.
А какой жених не любит своей тещи и быстрой езды?! И вот уже летит кавалькада в двадцать «Волг» с шашечками, шишечками, ленточками и розовой куклой на радиаторе флагманской машины.
Но все это у молодых еще впереди. А сейчас позади них сомкнутые ряды родни, которые медленно, но неуклонно подталкивают Ее и Его Туда. Петя и Маша честно признаются в том, что хотят стать мужем и женой. И тогда-то наконец выясняется, кто тут главный.
Откуда-то сбоку выскакивает человек в еще более черном, чем у жениха, костюме и властно командует:
– Невеста, два шага вперед! Фату на ширину плеч. Жених, пол-оборота налево. Свидетели, кучнее! Все по местам. Готово! Теперь вы, жених, подступаете к невесте и надеваете на нее кольцо. Готово! Кругом! Движемся к выходу! Стоп! Сомкнулись. Еще. Еще. Улыбку! Готово!
Фотограф щелкает в упор и с дальней дистанции, клацает затвором, слепит магнием, гремит штативом, пикирует с лестницы, возникает среди пальмовых кадок и формирует из участников брака живописные группы.
Он царь, он бог. И. о. Гименея. Цепей у него нет, но у него есть квитанции. Четыре обязательных снимка плюс шесть снимков по желанию новобрачных, которое знает один бог, то есть он, фотограф.
Стороны довольны. Заказчик хочет, чтобы ему было красиво крупным планом. Фотографу тоже нужен план. И тоже, по возможности, крупный. Реют купидоны. Рдеют хризантемы. Что еще нужно для полного счастья?
Но пока Петя Игрек ведет Машу (теперь уже тоже Игрек) вниз по лестнице, ведущей к вершинам семейного благоденствия, на его свободной руке повисает бойкий юноша из оркестра.
– Вы слыхали, как поют дрозды? Сейчас еще раз услышите. Бодритесь, товарищ жених, невеста хочет музыки. Что у вас, десять рублей? Зачем менять, мы вам на сдачу «ча-ча-ча» крикнем.
– Не смущайся, Петр, – одобряет сахалинский дядя, – пока вы наверх ходили, я тут ребятам музыку заказал. Пусть играют на гармошке у прохожих на виду. Что мы, хуже Кногтевых?…
И тут можно было бы закончить это волнующее повествование, приписав в конце, что молодые жили долго и счастливо и вышли на пенсию в один день, если бы не одно важное обстоятельство: официантка Аннушка уже пролила масло… и котлета «по-киевски», шипя и брызгаясь, покатилась, подпрыгивая, по накрахмаленной скатерти. А это значило, что процесс бракосочетания уже переходил в свою кульминационную стадию – свадьбу…
С высоты птичьего полета свадебный стол напоминал неразгаданный кроссворд: по вертикали закусочки, по горизонтали напиточки, вход по открыточке.
– Заходите, заходите, – осипшим от трехчасового радушия голосом зазывал Петин папа, как бы невзначай роняя платок.
По этому сигналу дежурный оркестр (40 рублей официально, 150 – по согласованию) обдавал очередного гостя дежурным «Мендельсоном». Гость обменивался с молодыми дежурными поцелуями и отправлялся заедать их порционными цыплятами, фирменными паштетами, салатами и не входящими в смету «давальческими» продуктами, добытыми вне ресторана.
И пока неугомонный тамада, размахивая бокалом шампанского направо и налево, доказывал собравшимся, что «в мире лучше пары нету, чем сегодняшнюю эту»; пока опоздавший дядя с Сахалина мостился на скамейке для штрафников и пил штрафную со всеми новыми и старыми родичами; пока на левом крыле стола запевали «Червону руту», на правом подхватывали «Ой да зазнобило…», а в центре с мрачным упорством бубнили «Горь-ко!» – тем временем над всей этой красотой проплывали созвездия коньяков (стоимость несостоявшегося путешествия по Волге), штабеля бутербродов с икрой (некупленная «Библиотека всемирной литературы»), цельношоколадные макеты зверей и растений в натуральную величину (туристская палатка с надувным дном) и многое другое…
Кому же все-таки нужен этот галактический брудершафт, эта изнурительная схватка с едой не на живот, а на гастрит?
– Нам? – передергивают плечами замордованные вниманием молодые. – Это все чтобы родители не обижались.
– Мы? – удивляются родители. – Мы все ради детей! Они у нас одни и еще маленькие. Пусть знают, что нам для них ничего не жалко!
Дети и родители сходятся в одном: они смертельно боятся обидеть знакомых и родственников неприглашением на свадьбу и поэтому настойчиво их зазывают. Последние, в свою очередь, опасаются нанести первым кровную обиду своим неприходом и поэтому настойчиво приходят.
Остается фактор, о котором можно сказать одним словом: «Чтобнехужечемулюдей!» Это слово чаще всего и оказывается решающим.
Но неужто единого слова ради стоит выбрасывать на ветер столько сил, чувств, средств?
Кстати, о средствах. Ведь не всякой молодой чете бабушка оставляет чулок с червонцами и фамильные билеты «Спортлото»…
Правда, нынешний гость знает, почем сегодня бракосочетание, и не рискнет прийти на торжество с чем попало. Правая рука еще протягивает невесте гладиолусы, а левая, как бы ненароком, сует в карман жениху синенький скромный конвертик с красненькой новой бумажкой. Достоинство бумажки определяет чувство собственного достоинства гостя.
Когда же гости наконец расходятся, из жениха, как из почтового ящика, извлекаются разомлевшие конверты. Чаще всего баланс показывает: свадьба себя окупила!
Но даже если семейная фирма понесла убытки, никто особенно не печалится: зато как погуляли! Какая память будет!..
Память – это, конечно, прекрасно. Но почему бы слегка не упорядочить эти хаотические матримониально-финансовые операции? Зачем доверенному родственнику пересчитывать конверты, вытягивая шею откуда-то из-за портьеры, когда его можно официально усадить за кассу в центре банкетного зала?
Зачем почтенному отцу семейства в поте лица рассаживать гостей, если он, в строгом белом халате, с книгой жалоб и предложений в нагрудном кармане, может проводить их вдоль полок с продуктами, предварительно проследив, чтобы они оставили свои сумки и портфели у входа? И, наконец, разве посетители торжества, переведенные на полное самообслуживание и хозрасчет, не управятся с расфасованным угощением куда оперативнее и деловитее, чем в условиях нынешней архаической свадьбы?
Правда, из этой стройной системы несколько выпадают жених и невеста. Но скажите, гости дорогие, положа руку на кокотницу с грибами: разве во время обычной свадьбы эти фигуры оказывают влияние на ход событий? Жених и невеста за банкетным столом давно уже превратились в этакую формальность, в один из традиционных атрибутов свадебного застолья.
Отсутствие новобрачных никоим образом не отразится на товарообороте, рентабельности и культуре обслуживания предлагаемого свадебного «Универсама».
Но пока этот полуфантастический проект, как, впрочем, и другие, более серьезные соображения по поводу новых свадебных ритуалов, зреет в организационных недрах – по городам и поселкам городского типа под гром оваций и шелест ассигнаций катится Ее Величество Расточительство Пылевглазапускательство Свадьба!
И было, рассказывают очевидцы, широкой этой свадьбе места мало, и неба, говорят, было мало, и даже, некоторым образом, земли.
Семен Лившин, Виктор Лошак Человек-невредимка
Есть люди, про которых говорят: «В рубашке родился». Этот родился прямо в костюме с галстуком и при часах. Всю жизнь ему не просто везло – фантастически везло! Точнее, его везли.
Но давайте по порядку. Во-первых, он был жулик. Он был жулик и во-вторых, и в-третьих, и в-десятых. Это было написано у него на лице крупными буквами. Вскоре он запутался в своих махинациях и был изгнан из учреждения.
– Может, напишете «по собственному»? – всхлипнул он. – А то с такой характеристикой и в тюрьму не примут…
– Ладно уж, – отмякли кадровики. – Но смотри!
Он посмотрел на их бумагу. Послышался легкий треск. Это, прорывая на спине пиджак, вырастали у него два ангельских крыла. Они переливались всеми цветами характеристики и отсвечивали радужными формулировками: «Принимал меры для принятия мер», «Активно участвовал в чтении стенгазеты»…
Предместкома ураганно дыхнул на печать, словно велогонщик, проверяемый на допинг, – и… И подхватила могучая бумага экс-жулика, а ныне ценного работника, и понесла его над мирской суетой, а вдогонку неслась аллилуйная скороговорка: «Ой ты, гой еси, морально устойчивый! Исполать тебе, передовик ты наш!»
Он вмиг пролетел сквозь отдел кадров и, стремительно стирая грань между пром– и продтоварами, приземлился в райпотребсоюзе. Но вскоре райпотребсоюз залихорадило, и наш герой приготовился к катапультированию «по собственному».
– Так мне и надо, мерзавцу! – причитал он. – Одно прошу: доброе имя мое не пятнайте!
То ли на этот раз слеза у него получилась недостаточно вязкой, то ли слишком набедокурил, но вместо привычно-стыдливых «участвовал-выполнял» написали откровенно – «развалил». И все.
Если бы все должностные лица были бы так принципиальны, нам бы не пришлось сталкиваться с человеком-невредимкой. Он движется по жизни зигзагами. Рядом ложатся крупнокалиберные «с занесением» и «взыскать ущерб», дивизиями идут ревизии, все ближе, ближе, вот уже в двух шагах от него подорвался на приписках главбух, вот сам повелитель чебуречной разоблачен и низвергнут в младшие давильщики пюре; еще немного – и… Но чу! Отбыли проверяющие, вернулись на исходные позиции ревизии, а потом нет-нет да и объявится снова человек-невредимка. Проходит месяц-другой, и, смотришь, выговор зализан, оклад не хуже прежнего, и несут эту птичку-феникс по служебной лестнице тугие крылышки характеристик. Ибо никто не хочет, чтобы его контора прослыла кузницей жуликов и бездельников. Пусть теперь другие попробуют разбираться с этим ценным кадром, хотя на нем уже и пробы негде ставить.
Конечно же, авторы зефирных рекомендаций хорошо знают цену этим документам, но…
– …Но вы понимаете: позарез нужен был человек! Пришлось на остальное закрыть глаза.
Когда же дело начинает перекипать в уголовное, слышится запоздалое хлопанье себя по лбу:
– Ну? Верь после этого людям!
Верьте! Но не зря же былинные кадровики предлагали кандидату в добры молодцы износить семь пар железных сапог. Может, это и был старинный перегиб, но все-таки, согласитесь, лучше, чем другая крайность. Если первого попавшегося на чем-то работничка ведут на очередную должность, как ему не уверовать в свою безгрешность?
Однако и эта система беспощадной снисходительности дает иногда осечку.
В одном СМУ решили освободиться от прораба, который к полудню мог руководить лишь з-з-закуской. Исчерпав арсенал взысканий и укоризн, строительное начальство решило сплавить его подобру-поздорову. Мол, городок небольшой, и если выгнать с треском и грохотом, то никто взять выпивоху не захочет и он запросится назад.
Написали: «Умеет налаживать контакты с людьми» (см. ежевечернюю компанию у пивной «Голубой запой»).
Расчет оправдался. Экс-прораба тут же взяли на автобазу. Но после того как он пропил молоковоз со всем содержимым, автобаза побыстрее спихнула его быткомбинату, тот перебросил в ремконтору, дальше мелькнули «Заготзерно», «Сельхозтехника» и, наконец, опять родное СМУ.
– В штатном расписании нету такой должности – «алконавт», – улыбнулся начальник СМУ. – Поищи дураков в другом месте.
– А чего искать? – возразил тот, поигрывая именным штопором. – Вот, читайте.
Похолодевший начальник СМУ увидел ворох отменных характеристик. И свою собственную подпись, удостоверявшую, что податель сего работник хоть куда. Куда-нибудь – только чтобы поскорее уволился.
Так что прежде чем с ликованием давать ему горящую путевку в жизнь, не мешает прикинуть: а кто, собственно, виновник данного торжества и в чем именно? Кто подал мысль в очередной раз вытаскивать сухим из воды человека-невредимку и что ему за это будет?
В общем, как поется в любимом кадровиками романсе: «Не искушай меня без нужды, а в случае необоснованного искушения неси ответственность по всей строгости!»
Семен Лившин Деловая ностальгия
Кто смеется последним? Тот, до кого позже всех дошло? Самый занятой? Осторожный?
Нет! Последними, лет десять спустя, смеются сами фельетонисты.
Смеются над героями фельетонов и немножечко над собой. Да и как не улыбнуться при виде свежего, еще пахнущего старой типографской краской ретро!
Но потом им хочется перевести эту улыбчивую ностальгию на деловые рельсы. По-гвардейски расправить плечи и, печатая шаг на машинке, доложить читателям:
– За данный период выведено на чистую воду… выявлено… снято с работы… высмеяно… итого – ого-го!
И – цифры, цифры! Довешенные после фельетонов недовесы – тоннами, прекращенная волокита – годами, сэкономленные нервы населения – километрами…
– …И-и! – одобрительно подхватит эхо.
А память разматывает старые страницы. Мелькают полузанесенные временем столбики с названиями фельетонов, проносятся едва различимые на скорости сообщения о принятых мерах.
– А что после этого изменилось? – допытывается эхо.
Меньше становится магазинов типа «Дары подсобки». Больше в них хороших товаров. Лучше ходит транспорт (правда, не всегда). Реже оборудование простаивает (правда, не везде).
А сфера обслуживания как переменилась! Даже если кое-где продавцы еще грубят, то как культурно! Не говоря уже о новых жилых кварталах, которые встают на месте таких переулков, где даже хулиганы опасались появляться поодиночке и ходили сразу по трое. Не говоря о недоделках – сколько уже можно о них говорить?! Не говоря о собственных творческих пла… Но тут эхо перебивает:
– Ладно, ладно! Но вот вы пишете и пишете, а они нарушают и нарушают. Зайдите вот в тот магазин или вот в этот жэк, сходите на прием к иному врачу, попробуйте достать билет в сезон отпусков… А качество полуботинок? А эта невоспитанная молодежь – место уступит только на кладбище! А вы пишете…
Раз читатель верит в то, что фельетонист может помочь во всем и везде, то, наверно, он – читатель – прав.
Ах, до чего славно это было бы – одним росчерком сатирического пера ликвидировать сразу все неполадки! Сидеть в редакции и планомерно генерировать гармонию. А также восстанавливать справедливость исключительно посредством сатиры и этого, как его, юмора.
Для начала, скажем, составить квартальный (а лучше месячный!) план искоренения всех недостатков и пережитков. Допустим, до 1 января будущего года окончательно и бесповоротно покончить со спекуляцией. К пятнадцатому полностью изжить грубость и необязательность. И в тот же день, только после обеда, разделаться с опозданиями и взятками. После чего, благодушно оглядев поверженные в прах непорядки, фельетонистам можно сдать свои боевые перья на вечное хранение. Самим же расстричься в эссеисты и неторопливо живописать, как кудрявые облачка нежно золотят кружевной краешек чего-то задушевного…
Нет, не получится!
Жизнь не так-то проста и уступчива, чтобы сегодня посеять разумное, доброе, вечное, а завтра уже приступить к его сбору. Пока это еще мечта каждого фельетониста – чтобы вслед за критическим словом сразу же шло практическое дело.
Чтобы непосредственно после появления фельетона завод, специализировавшийся на выпуске уцененных товаров, резко (аж пятки засверкали) рванул в авангард технического прогресса. Чтобы личность, ранее имевшая из честно заработанного только перегар, прочла о себе в газете, облилась слезами раскаяния, растерлась полотенцем и поклялась обречь вытрезвитель на хроническое отставание от плана. Чтобы в столовой, где фирменная подливка насквозь проедала посуду, в ответ на критику – поверите ли? – ощутимо повеяло деликатесной ухой «по-рыбному»…
Если бы фельетонист мог начать жизнь сначала, то пошел бы тем же путем и совершил бы те же ошибки, но начал бы раньше. Хотя и сейчас не поздно. Ведь век фельетона недолог, и каждый раз приходится все начинать сначала.
Так незаметно пробегают год, два, пять, десять… Но разве это срок? Ведь в десять лет пятнадцатилетний капитан был всего-навсего сержантом! А Ньютон в свои десять лет открыл только закон «яблоко от яблони недалеко падает».
Есть время собирать яблоки и есть время писать фельетоны. И пока в ожидании следующей сатирической атаки ее будущий объект прикидывается дурачком, а живет как в сказке, пока другой свирепо отсыпается после попойки, пока третий грозит надоедливым жильцам: «Отстаньте со своей дырявой крышей! Вы у меня еще увидите небо в алмазах…» – есть время оглянуться. И задуматься: может, все-таки правы друзья, которые намекают: мол, годы идут, вы все так же бичуете беспорядки со стеклотарой. А в ваши годы Гоголь… С другой стороны, те друзья тоже от души советовали: надо летать, ребята! Но так, чтобы не отрываться от земли…
А с третьей стороны, с главной, – люди спешат на работу и спешат с работы, и фрукты спешат созревать, и под каждой черешней лето выставило свои раздвижные лестницы, как большие заглавные «А», и день легко шагает по этим лестницам в небо, и оттуда, с птичьего полета, все отражается в море, и море принимает нас взрослыми и в заботах, и, обкатав, как гальку, выбрасывает на берег мальчишками: зубы стучат, губы синие – то ли от холода, то ли от шелковицы…
Все еще только начинается, все еще будет: работа, еще работа и снова работа. А пока посмотрите, какое солнце, какая девушка: губы – вишни, щеки – яблоки, брюки – «бананы», хоть ешь ее глазами! Она улыбается тебе и через пять минут уже знает о тебе все, и ты тоже знаешь, как ее зовут, и что у них в доме плохо идет вода, но вот если бы написать про это фельетон…
Нельзя рассчитывать на то, что все само собой наладится и исправится, и дали вдруг разом подернутся сплошной лучезарностью. И, значит, рано еще сдавать в архив фельетонное перо и переходить на подножный юмор…
Александр Кулич Время – деньги
Он опаздывал на поезд: жена проспала и не разбудила его вовремя.
Поезд отходит в семь ноль пять. На улицу он выбежал ровно без шести семь.
– Такси! – крикнул он мчавшемуся троллейбусу.
Водитель троллейбуса и бровью не повел.
– Такси! – умолял он все попутные транспортные средства, совсем позабыв о знаке «Остановка запрещена», который висел прямо над головой.
И все же какой-то смельчак притормозил и открыл дверцу.
– На вокзал! – выпалил пассажир. – И быстрее, пожалуйста! Опаздываю на поезд!
– На вокзал не могу.
– Как – не можете?! Почему?
– Бензин кончается. Надо ехать на заправку.
– Но я очень прошу! Ведь опаздываю же!
– Когда отходит?
– В семь ноль пять!
– Постойте, сейчас уже четверть восьмого.
– Ну правильно. Я же говорю, что опаздываю!
– Послушайте, вы в своем уме?! Поезд ушел десять минут назад. Чем я могу вам помочь?
– Гоните скорее на вокзал, может, успеем!
«Сумасшедший какой-то», – сказал водитель про себя. И добавил вслух:
– Вы понимаете, что поезд уже ушел? Ту-ту-у… понимаете?
– Да вы что – у меня же билет на руках! Смотрите!.. Ну, пожалуйста, скорее на вокзал! У вас же на спидометре – сто восемьдесят. Значит, можно двести двадцать выжать. Ну, помчались.
– Что вы говорите, честное слово, кто же из «Волги» двести двадцать выжмет?!
– Раз норма сто восемьдесят, значит, и двести двадцать можно. Никогда у станка не работали? Ну, полетели, а то и вправду опоздаем!
– Фу ты, ну ты! Когда поезд отходит?
– Говорил уже – в семь ноль пять!
– А сейчас – семь двадцать. Вам это ни о чем не говорит?
– Мне это говорит, что нужно торопиться! Поехали! Хватит рассусоливать!
– Не могу я ехать – «дворники» не работают.
– На небе ни облачка – какие могут быть «дворники»? Ладно, плачу за «дворники»!
– Бензин кончается.
– Плачу за бензин!
– Назад холостяком поеду.
– Плачу за холостяк!
– Настроения нет.
– Плачу за настроение!
– А по счетчику?
– И по счетчику плачу!
– Ну, добро. Так когда ваш поезд отходит?
– В семь ноль пять.
– А сейчас сколько?
– Половина восьмого.
– Ну, добро. Тряхнем стариной!
…На вокзал они приехали без четверти семь.
Повести, которые состоят из одних названий
Повесть об одном сравнительно молодом человеке, который женился потому, что не хотел по утрам готовить завтрак, а затем развелся, потому что не хотел готовить два завтрака.
Повесть о том, как трое неизвестных под покровом ночи забрались в зимнюю квартиру завмага и вынесли оттуда ряд очень ценных вещей отечественного и импортного производства, но были задержаны, и вскоре вместе с завмагом предстанут перед судом.
Повесть, в центре которой стоит отрицательный герой – инженер Уксусов, являющийся в рабочее время лицом без определенных занятий.
Повесть о том, какой хороший коллектив работал в одном издательстве, и как он перевыполнял разные показатели, и как поощряли за это директора, которого в дальнейшем перевели на другую работу по состоянию его богатырского здоровья, поскольку издательство выпустило в свет 130-томное издание телефонного справочника, в который вошли фамилии всех желающих получить телефон.
Повесть о том (перевод с заокеанского), как Джеймс Бэд и Кэтрин Гуд выпрыгнули с парашютом из самолета, но во время свободного падения Бэд обокрал мисс, а для того, чтобы избежать ответственности, не раскрыл свой парашют.
Повесть о талантливой официантке, которая выступила с интересным начинанием – она не берет у клиентов чаевых, если они сами не дают.
Из цикла «Роман в афоризмах»
Носит корону, а получит все-таки по шапке.
Человек может заблудиться, если перед ним открыть все дороги.
Первая любовь – самая счастливая: она редко кончается женитьбой.
Если человеческое достоинство попирается, значит, оно все-таки есть!
Бумажные цветы хорошо сохраняются, если их не ставят в воду.
Счастливый мужчина – это среднее арифметическое холостого и женатого.
Вся беда женщины состоит в том, что мужа ей рожает и воспитывает другая женщина.
Преступников очень легко разоблачать: все они имеют алиби.
Там хорошо, потому что нас нет…
К честным причисляют и тех, которые просто не умеют воровать.
Правда хуже лжи – ее нельзя опровергнуть.
Когда желания совпадают с возможностями, пропадают желания.
Недостаточно быть умным. Надо иметь умный вид.
Любой роман может стать бессмертным, если его каждый год переиздавать.
Быстрее других распознают гениальность, как правило, Дантесы.
Если женщина с каждым годом молодеет, значит, она становится старше.
При вступлении в брак не всегда присутствуют чувства, но при разводе без них не обходится.
Любовь помогает превозмогать тяготы, которые бы не возникали, если б не любовь.
Без любви человек способен прожить всего сорок дней. Потом он к этому привыкает.
Доброта – хорошее качество. Особенно если им обладает кто-то другой.
Голый король – в порядке вещей. Вот обнаженный – это уже неприлично.
Человек – разумное существо, а вот люди…
И святые лгут. Но это святая ложь.
Жизнь – это забег, в котором проигрывает тот, кто приходит к финишу первым.
Данил Рудый Где достать невесту
Чувствовалось, что он доволен собой, квартирой, бассейном с подогревом и оригинальной меблировкой.
– Удивляетесь? – спросил он. – Все удивляются и завидуют. А зря. Своим горбом нажито. Нервами. Мозолями. Умом. Садитесь. Скамья, правда, жестковатая. Из зала суда. Зато чистый дуб.
Я осторожно присел на краешек действительно удобной скамьи и остановил взгляд на японском сервизе с видом на Фудзияму.
– Чашечку кофе? – спохватился он. – В зернах или растворимый?
– У вас и растворимый есть? – подскочил я.
– Пока нет. Но недолго и приготовить. – Он засыпал зерна в какой-то аппарат и включил ток. Аппарат щелкнул и выбросил литографированную баночку. Я понюхал – настоящая амброзия.
– Растворимый не пью, – извинился я. – Изжога. Но люблю смотреть, как пьют другие.
Он поколдовал над «Экспрессо», занимающим всю стену, и взбодрил две чашечки ароматнейшего напитка.
– Слишком крепкий, – отхлебнув, заметил я.
Он опустил три копейки в автомат и подал мне стакан газировки с сиропом «Свежий камыш», от которого защипало в носу.
– Да, а про коньяк из погребов я и забыл, – засуетился он. – Собственной выдержки.
– Нектар! – зажмурился я. – На винно-коньячном работаете?
– Двадцать лет как ушел. Из старых запасов.
– А сейчас где трудитесь?
– Где я только не работал! – печально махнул он рукой, как бы отмахиваясь от воспоминаний. – Не люблю, знаете, засиживаться. Пропадает стимул роста. Вот кино – это интересно. Это захватывает.
– Значит, вы и к искусству причастны? – поразился я.
– Соприкасался. Но ушел. Сплошные интриги. Из-за несчастного кондиционера подняли такой шум, словно я на главную роль покусился.
Он повернул выключатель. Повеяло прохладой, сосновым бором и морским бризом.
– Чудная квартирка, – позавидовал я. – Воздух, как в некоторых горах. Откуда она у вас?
– Что значит – откуда? – обиделся он. – Я ведь в душе строитель. По бревнышку собирал.
– Так вы жилой дом строили? – высказал я догадку.
– Не совсем. Снабжал. Строительство высотного административного центра. Тридцать шесть этажей. По проекту.
– И что же?
– Все в ажуре, – успокоил он меня. – Кто сейчас считает этажи?
В этот момент вошла молодая женщина редчайшей красоты.
– Моя жена, – представил он.
– Где вы познакомились? – ахнул я, обеими руками сдерживая сердцебиение.
– Секрет. Но не для вас. В одном НИИ.
– Так вы и наукой занимались?
– А что в ней особенного? Служил ей. Но бедно там. Одни бактерии, да и то запаяны в пробирках. Ничего в этой науке интересного, кроме лаборанток. Взял одну.
– Позвольте, и никто не обнаружил недостачи?
– Кто обнаружит? Ах, ученые? Они же рассеянные.
Ив ОстРаШев (Сергей Осташко, Ирина Ратушинская, Игорь Шевченко)
Воспоминание о будущем
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет. Мягко падали хлопья фтористого водорода.
Председатель комиссии по распределению сидел в кресле, удобно заложив седьмую ногу за восемнадцатую. В его теменном глазу светилась неземная мудрость.
– БВГЖЗ/17169! – вызвал он.
БВГЖЗ/17169, а для друзей просто ХПЛЧТБМЖ/ 1954761, – надежда и гордость факультетской футбольно-гидравлической команды, был уже здесь, нервно переминаясь со щупальца на щупальце.
– Учитывая ваши заслуги, – мягко начал председатель, – мы решили направить вас на Желтый карлик. Солнце, море, свежий воздух.
При слове «воздух» БВГЖЗ/17169 передернулся.
– Да я в жизни кислорода не нюхал!.. – чавкнул он, с трудом соблюдая субординацию.
– Ничего, поработаете два световых года, может, вам даже понравится. Голубое небо, зелень, температура +28оС… Третья планета, одним словом.
– А на первую нельзя, профессор? – робко скрипнул БВГЖЗ/17169.
– На вторую отличники едут! – сурово булькнул второй член комиссии из своего аквариума.
– Но я же не похож на аборигенов!
Левый рот выпускника стал судорожно подергиваться.
– Небольшая пластическая операция… – председатель залился дробным старческим треском. – А не хотите операцию – и так сойдет. Многорукий, двуликий… Да они на вас молиться будут. Не синейте так, юноша, держите себя в щупальцах! Жилплощадь вам дадим, дачу. Вот уже Баальбекскую террасу начали строить. Аборигены – народ смышленый. Вы им зажигалку покажете, а они вам через пару миллионов лет термоядерную реакцию изобретут.
БВГЖЗ/17169 тихонько испустил вопль расходящегося интеграла.
– Вот и вокальные данные у вас есть, ансамбль там организуете песни и пляски. А поразвлечься захотите – дельфинов логарифмировать научите. Ну-ну, не двоитесь. Стыдно молодому специалисту бояться трудностей. Идите, юноша, и трудитесь. Завтра получите 4000 мегаватт подъемных и огнетушитель. Фрески не забудьте, да с четвертым измерением поаккуратнее. Желаю счастья.
БВГЖЗ/17169 открыл было глаз, но председатель легким изменением окраски дал понять, что разговор окончен.
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет…
…Назавтра звездолет уже мчался сквозь пространство, постукивая на особых точках. На третьей планете ждали аборигены. Они вспоминали о будущем.
Хобби
– Б-4! – шепотом сказал Вовка.
– А-8, – хладнокровно отпарировал я.
– Убит… – уныло сказал Вовка.
Но тут нас прервали, отобрали дневники и пригрозили вызвать родителей в школу…
– К-7, – сказал Вовка и опасливо поглядел по сторонам.
– Ранен, – признался я и поставил крестик.
Но тут нас прервали и заметили, что на вступительных экзаменах разговаривать не положено…
– К-6, – упорно гнул свою линию Вовка.
Я поставил еще один крестик, но тут нас прервали и поздравили с поступлением в аспирантуру…
– Ж-3, – сказал я, зная, что бью наверняка.
– Мимо! – злорадно ответил Вовка и, понизив голос, добавил: – Е-2.
Но тут нас прервали и сфотографировали меня для газеты как самого молодого доктора наук. Впрочем, не успел я сознаться, что опять ранен, как нас прервали еще раз и уволокли Вовку на международный симпозиум в Копенгаген. Встретились мы только через три года.
– …В-3, – поспешно сказал я, но опять оказалось мимо.
У Вовки оставалось еще два трехтрубных, но тут нас прервали и поздравили меня с получением Нобелевской премии. Слегка взволнованный, я наконец сделал правильный ход:
– К-4!
Но и Вовка не зевал.
– И-2, – сказал он и добил мой четырехтрубный красавец линкор.
Но тут ворвались репортеры.
– Ваше хобби? – спросили они у меня.
И я признался, что развожу фиалки.
Воспоминание о будущем
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет. Мягко падали хлопья фтористого водорода.
Председатель комиссии по распределению сидел в кресле, удобно заложив седьмую ногу за восемнадцатую. В его теменном глазу светилась неземная мудрость.
– БВГЖЗ/17169! – вызвал он.
БВГЖЗ/17169, а для друзей просто ХПЛЧТБМЖ/ 1954761, – надежда и гордость факультетской футбольно-гидравлической команды, был уже здесь, нервно переминаясь со щупальца на щупальце.
– Учитывая ваши заслуги, – мягко начал председатель, – мы решили направить вас на Желтый карлик. Солнце, море, свежий воздух.
При слове «воздух» БВГЖЗ/17169 передернулся.
– Да я в жизни кислорода не нюхал!.. – чавкнул он, с трудом соблюдая субординацию.
– Ничего, поработаете два световых года, может, вам даже понравится. Голубое небо, зелень, температура +28оС… Третья планета, одним словом.
– А на первую нельзя, профессор? – робко скрипнул БВГЖЗ/17169.
– На вторую отличники едут! – сурово булькнул второй член комиссии из своего аквариума.
– Но я же не похож на аборигенов!
Левый рот выпускника стал судорожно подергиваться.
– Небольшая пластическая операция… – председатель залился дробным старческим треском. – А не хотите операцию – и так сойдет. Многорукий, двуликий… Да они на вас молиться будут. Не синейте так, юноша, держите себя в щупальцах! Жилплощадь вам дадим, дачу. Вот уже Баальбекскую террасу начали строить. Аборигены – народ смышленый. Вы им зажигалку покажете, а они вам через пару миллионов лет термоядерную реакцию изобретут.
БВГЖЗ/17169 тихонько испустил вопль расходящегося интеграла.
– Вот и вокальные данные у вас есть, ансамбль там организуете песни и пляски. А поразвлечься захотите – дельфинов логарифмировать научите. Ну-ну, не двоитесь. Стыдно молодому специалисту бояться трудностей. Идите, юноша, и трудитесь. Завтра получите 4000 мегаватт подъемных и огнетушитель. Фрески не забудьте, да с четвертым измерением поаккуратнее. Желаю счастья.
БВГЖЗ/17169 открыл было глаз, но председатель легким изменением окраски дал понять, что разговор окончен.
Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет…
…Назавтра звездолет уже мчался сквозь пространство, постукивая на особых точках. На третьей планете ждали аборигены. Они вспоминали о будущем.
Хобби
– Б-4! – шепотом сказал Вовка.
– А-8, – хладнокровно отпарировал я.
– Убит… – уныло сказал Вовка.
Но тут нас прервали, отобрали дневники и пригрозили вызвать родителей в школу…
– К-7, – сказал Вовка и опасливо поглядел по сторонам.
– Ранен, – признался я и поставил крестик.
Но тут нас прервали и заметили, что на вступительных экзаменах разговаривать не положено…
– К-6, – упорно гнул свою линию Вовка.
Я поставил еще один крестик, но тут нас прервали и поздравили с поступлением в аспирантуру…
– Ж-3, – сказал я, зная, что бью наверняка.
– Мимо! – злорадно ответил Вовка и, понизив голос, добавил: – Е-2.
Но тут нас прервали и сфотографировали меня для газеты как самого молодого доктора наук. Впрочем, не успел я сознаться, что опять ранен, как нас прервали еще раз и уволокли Вовку на международный симпозиум в Копенгаген. Встретились мы только через три года.
– …В-3, – поспешно сказал я, но опять оказалось мимо.
У Вовки оставалось еще два трехтрубных, но тут нас прервали и поздравили меня с получением Нобелевской премии. Слегка взволнованный, я наконец сделал правильный ход:
– К-4!
Но и Вовка не зевал.
– И-2, – сказал он и добил мой четырехтрубный красавец линкор.
Но тут ворвались репортеры.
– Ваше хобби? – спросили они у меня.
И я признался, что развожу фиалки.
Сергей Осташко
Памятник
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
Нет, это гениально. Сколько силы, сколько мощи. Каждое слово на месте, и ничего ни прибавить, ни убавить. Куда нам, нынешним – так мог сказать только настоящий поэт!
Хотя постойте. Ведь если бы памятник был рукотворный, это был бы уже не поэт, а скульптор. А раз поэт – ясно, что нерукотворный. Тавтология получается. А ежели убрать?
«Я памятник себе воздвиг». По-моему, так лучше. Короче, сжатее. Нет лишних слов. Все строго, чеканно. Так и нужно писать!
Вот только «воздвиг». Тяжеловато несколько, XIX век. Сейчас так не пишут. «Создал» – слишком возвышенно, «вылепил» – хорошо, но в ритм не лезет. А если вообще без него?
«Я памятник себе». Класс! Просто и современно. И даже как-то доходчивей. Сразу понимаешь, что именно хотел сказать поэт. «Я памятник… себе».
Вот только это «себе». Себе, тебе, мене. Упрощает смысл. Заземляет. А может, и его отбросить? А после первого слова – тире поставить.
«Я – памятник». А? Заиграло?! Появилась глубина, недосказанность. Простор для воображения. Полет для фантазии. Это уже тема: поэт – гражданин, я – памятник.
Вот только нескромно как-то, то есть понятно, что ничего такого, но критика придраться может. Придется, видно, еще поработать. Подумать… Исправить… Осовременить… А если?… Постойте, постойте… Вот оно! Нашел! Как я сразу не догадался! Просто и гениально! Так и нужно писать! Куда там Пушкину!
Читайте. Завидуйте.
«Я»!
Подслушанное
На собрании
– При проверке выяснилось, что у нас есть что показать. При повторной проверке это и было показано.
На шахматном турнире– Солдат, дай с конем попрощаться…
В коридорах власти– Велика Россия, а спросить не с кого.
На командном пункте– Товарищ командующий, вам взрывпакет из штаба округа!
РадиограммаСледую курсом американского доллара.
Нумизматам на заметкуНа государственном монетном дворе не перестают искать новые формы работы и новых партнеров. Здесь уже начали чеканить монеты с профилем заказчика.
Наши маякиС простых чистильщиков сапог начинал свою деятельность рэкетир Кульков. А теперь ему вносит деньги обувная отрасль целой республики.
Подумаешь, шприц!В Японии начали выпуск одноразовых мечей для харакири.
Памятник
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
Нет, это гениально. Сколько силы, сколько мощи. Каждое слово на месте, и ничего ни прибавить, ни убавить. Куда нам, нынешним – так мог сказать только настоящий поэт!
Хотя постойте. Ведь если бы памятник был рукотворный, это был бы уже не поэт, а скульптор. А раз поэт – ясно, что нерукотворный. Тавтология получается. А ежели убрать?
«Я памятник себе воздвиг». По-моему, так лучше. Короче, сжатее. Нет лишних слов. Все строго, чеканно. Так и нужно писать!
Вот только «воздвиг». Тяжеловато несколько, XIX век. Сейчас так не пишут. «Создал» – слишком возвышенно, «вылепил» – хорошо, но в ритм не лезет. А если вообще без него?
«Я памятник себе». Класс! Просто и современно. И даже как-то доходчивей. Сразу понимаешь, что именно хотел сказать поэт. «Я памятник… себе».
Вот только это «себе». Себе, тебе, мене. Упрощает смысл. Заземляет. А может, и его отбросить? А после первого слова – тире поставить.
«Я – памятник». А? Заиграло?! Появилась глубина, недосказанность. Простор для воображения. Полет для фантазии. Это уже тема: поэт – гражданин, я – памятник.
Вот только нескромно как-то, то есть понятно, что ничего такого, но критика придраться может. Придется, видно, еще поработать. Подумать… Исправить… Осовременить… А если?… Постойте, постойте… Вот оно! Нашел! Как я сразу не догадался! Просто и гениально! Так и нужно писать! Куда там Пушкину!
Читайте. Завидуйте.
«Я»!
Подслушанное
На собрании
– При проверке выяснилось, что у нас есть что показать. При повторной проверке это и было показано.
– Солдат, дай с конем попрощаться…
– Велика Россия, а спросить не с кого.
– Товарищ командующий, вам взрывпакет из штаба округа!
Следую курсом американского доллара.
На государственном монетном дворе не перестают искать новые формы работы и новых партнеров. Здесь уже начали чеканить монеты с профилем заказчика.
С простых чистильщиков сапог начинал свою деятельность рэкетир Кульков. А теперь ему вносит деньги обувная отрасль целой республики.
В Японии начали выпуск одноразовых мечей для харакири.
Александр Кедров Производственная травма
– Алло, здравствуйте. Это из областной конто…
Узнали? Очень прия… А, вам не очень прия?… Поня!.. Диктую: «Директору. Прошу прибыть сегодня в тринадцать часов на совещание». Поня?… Спаси… Какая нервная…
– Алло! Это опять из конто… Грубите, моя милая. А я не вам одним целое утро трезвоню. Я в семь организаций целое утро трезво… Директору насчет совещания передали? Спасибо. Сказал – будет? Большое спасибо. А теперь передайте: совещания НЕ БУДЕТ. Да, раньше говорил: «будет», а теперь говорю: «не бу…» Отменяется. Не «безобразие» отменяется, а совещание отменя… Ну и что? Вашего начальника вызвал наш начальник. А нашего начальника в это время вызвал его начальник! У них работа такая – вызывать друг друга. И шастать: авторитет – к авторитету, кабинет – к кабинету… Что значит – бросите трубку? А я говорю – не бро… А я говорю… Бросила…
– Алло! Вы будете смеяться, но это опять я… Тихо! Тихо! Боже мой… Ну девушка… Ну миленькая… Ну что же вы с собой делаете?… Брошу трубочку, брошу! Скажу два словечка и тут же брошу… А вы еще тише… А вы шепотом… А теперь мне на ушко, тихохонько: директору успели сказать, что совещание отменя?… Успели! Чудненько. Тогда я вам толковенько скажу, а вы себе толковенько пометьте: «Отмена отменяется…» Нет, не СОВЕЩАНИЕ отменяется, а ОТМЕНА отменяется! А совещание, наоборот, будет. Как я вам первый раз звонил. А как я вам второй раз звонил, уже не считается. Я вам для этого третий раз звоню. Специально. Чтобы вы не запутались… Девушка, родненькая, ну зачем же так горько?… А вы водичечки… Глоточечек… С корвалольчиком… И шейку помочите… И затылочек… Помогает… Алло! Вы меня ЕЩЕ СЛЫШИТЕ?… Алло!!! Вы ЕЩЕ ЕСТЬ?!..
– Алло! Алло! Это 03?… «Скорая»?… Примите вызов!.. Диагноз?… – Хрипит в трубку. – Нет, на рабочем месте… Так и пишите: «Производственная травма. По телефону…» А я, извините, спешу… Мне дальше звонить нужно!..
Григорий Яблонский
Мероприятие
По отделам ходил товарищ со списком и собирал заявления о приеме в общество ДОПС и вступительные взносы. Мероприятие проходило нормально. Только Апраксин из седьмого заявил:
– Вступление в это общество есть акт добровольный! Желаю прежде ознакомиться с уставом, а затем уже вступать или не вступать!
– Не вступайте, – тихо ответил товарищ, делая галочку в списке.
Апраксин тут же скис и полез за полтинником…
– Совесть надо иметь, Аркаша! – сказали сослуживцы, когда товарищ вышел.
В соседнем отделе Ольга Константиновна Подуглова, краснея, сказала, что у нее случайно нет с собой полтинника.
– Ничего, как-нибудь в другой раз, – пометил товарищ.
– Зачем же вам беспокоиться? – ахнула сидевшая рядом Зося Ростиславовна Любич. – Я одолжу!
Товарищ, поблагодарив, отсчитал сдачу.
– Вежливый какой… – проводила его глазами Зося Ростиславовна.
Девятнадцатый, молодежный, отдел вступал дружно, весело. Даже чересчур. Например, Миша Сикорский в своем заявлении написал: «Прошу не отказать в моей просьбе».
– Молодой человек, – сказал Мише товарищ, – мы тоже ценим юмор, но в данном случае речь идет не о КВНе.
Под всеобщий смех Миша написал новое заявление, а неудачное по совету товарища уничтожил.
– Законный чудак! – с восторгом сказал Миша, дожевывая бумагу.
– Такого бы шефа!.. – размечталась Ирочка Чувилева, вешая сумочку на кульман.
Последним был сметно-финансовый сектор. Там тарахтели счетные машины и царила подозрительность.
– На прошлой неделе я уже вступил в одно общество, – нездоровым голосом сказал старший экономист Ступакевич. – У меня тут записано: в общество «ДОСУГ»…
– То ДОСУГ, а это ДОПС! – разъяснил товарищ. – Мероприятие добровольное, можете не вступать.
– Почему же… – побледнел Ступакевич. – Сколько с меня?
– Стыдно, Ступакевич, слышать подобные вещи! – заметил, появляясь из своего кабинета, начальник сектора Ашот Рустамович. – Очень стыдно! Примите, товарищ, и мою лепту!
Дальше дверей не было. Товарищ сел в лифт и съехал вниз, где оформил членство старшего вахтера Боженко Кондрата Остаповича по его личному заявлению.
– Извиняюсь, значок будет? – поинтересовался старший вахтер.
– Будет, будет! – пообещал товарищ. Просунув руки в пальто, надев шляпу и галоши, он взял отяжелевший портфель и устало вышел на улицу, на нудный осенний дождь…
– Сколько взял, Федя? – спросил, подходя, другой человек с портфелем.
– 47 рублей 50 копеек. Пять человек в командировке, трое бюллетенят, один ушел в город, будет после обеда.
– Придется еще раз пройти, Федя.
– Не пойду я… – тихо сказал тот, кого называли Федей.
– Пойдешь, Федя. В любом деле важен порядок, система.
– Не могу больше, – задрожал тот, кого называли Федей, – лучше в инженеры пойду!..
– Иди, – сказал другой, – дело добровольное.
Дует!
На остановке Поросячьи Садки в наш автобус забралась бабуля с мешком – и мы тронулись.
– Дует, – сказала бабуля, осматриваясь.
Прикрыли окна слева. Полного гражданина, утиравшего рукавом высокий лоб, попросили перебазироваться направо. Несколько минут ехали молча.
– Дует, – сказала бабуся, указуя перстом направо.
Закрыли окна справа. Некоторое время гудение мотора перекрывало лишь апоплексическое сопение полного гражданина.
– Дует, – сказала бабушка, замечая вентиляционный люк сверху.
С грохотом захлопнулся люк. На ропот отдельных неуважительных граждан бабуля не обратила никакого внимания, в данный момент она была занята другим.
– Дует, – показала она, дальнозорко примечая единственное чуть приоткрытое оконце в самом хвосте салона, где расположилась на пышущем моторе компания молодых людей.
Молодые люди в хвосте отчаянно сопротивлялись, но после того, как в них был пущен довод, утверждающий, что старость, увы, не радость, но и молодость нынче пошла не бог весть какая почтительная, – после этого молодые люди были сломлены и замолкли с пунцовыми лицами. Атмосфера в салоне накалялась.
– Дует, – отметила бабуся, принюхиваясь по направлению кабины водителя.
Водитель с треском захлопнул свою форточку, наглухо закупорил щиток вентиляции, задраил тряпкой какую-то щель и включил отопление салона вместе с музыкой композитора Бюль-Бюль оглы. Сухой жар успокаивающе подействовал на бабушку, однако что-то ее еще тревожило.
– Дует, – сказала она, подозрительно косясь на багровеющего апоплексического гражданина.
Гражданин перестал сопеть. Ему вылили на голову полбутылки крем-соды. Раздалось шипение – полсалона окутало облако пара. Молодые люди в хвосте сняли с себя все лишнее и, хлопая друг друга по хорошо развитой мускулатуре, попросили поддать. Остальные пассажиры вынуждены были поддаться заразительному примеру. Хмурый дядька в бараньей душегрейке, выпивший на предыдущей остановке бутылку «Спотыкача», внезапно пришел в себя, завопил «Ух ты!» и, вытащив из-за пазухи хозяйственный веник, полез на самую верхнюю полку…
Некоторое время бабуля ехала спокойно, но потом затянула поплотнее мохеровый платок и неодобрительно повела носом туда, где надсадно ревел двигатель:
– Дует!
Водитель протер тряпкой запотевшее лобовое стекло и рванул на себя рычаг, перекрывая жалюзи радиатора…
Через несколько секунд машина взорвалась! Мы лежали на пыльной придорожной траве, жадно вдыхая в себя напоенный цветущей гречихой июльский воздух. Жужжали пчелы. Послышалась сверху трель жаворонка. Тихо засопел снизу апоплексический гражданин.
Бабка голосовала на раскаленном шоссе. Дождавшись очередного автобуса, она потуже завязала мохеровый платок и подала в открывшуюся дверь свой мешок.
Мы проводили взглядами обреченный «Икарус-люкс»…
Мероприятие
По отделам ходил товарищ со списком и собирал заявления о приеме в общество ДОПС и вступительные взносы. Мероприятие проходило нормально. Только Апраксин из седьмого заявил:
– Вступление в это общество есть акт добровольный! Желаю прежде ознакомиться с уставом, а затем уже вступать или не вступать!
– Не вступайте, – тихо ответил товарищ, делая галочку в списке.
Апраксин тут же скис и полез за полтинником…
– Совесть надо иметь, Аркаша! – сказали сослуживцы, когда товарищ вышел.
В соседнем отделе Ольга Константиновна Подуглова, краснея, сказала, что у нее случайно нет с собой полтинника.
– Ничего, как-нибудь в другой раз, – пометил товарищ.
– Зачем же вам беспокоиться? – ахнула сидевшая рядом Зося Ростиславовна Любич. – Я одолжу!
Товарищ, поблагодарив, отсчитал сдачу.
– Вежливый какой… – проводила его глазами Зося Ростиславовна.
Девятнадцатый, молодежный, отдел вступал дружно, весело. Даже чересчур. Например, Миша Сикорский в своем заявлении написал: «Прошу не отказать в моей просьбе».
– Молодой человек, – сказал Мише товарищ, – мы тоже ценим юмор, но в данном случае речь идет не о КВНе.
Под всеобщий смех Миша написал новое заявление, а неудачное по совету товарища уничтожил.
– Законный чудак! – с восторгом сказал Миша, дожевывая бумагу.
– Такого бы шефа!.. – размечталась Ирочка Чувилева, вешая сумочку на кульман.
Последним был сметно-финансовый сектор. Там тарахтели счетные машины и царила подозрительность.
– На прошлой неделе я уже вступил в одно общество, – нездоровым голосом сказал старший экономист Ступакевич. – У меня тут записано: в общество «ДОСУГ»…
– То ДОСУГ, а это ДОПС! – разъяснил товарищ. – Мероприятие добровольное, можете не вступать.
– Почему же… – побледнел Ступакевич. – Сколько с меня?
– Стыдно, Ступакевич, слышать подобные вещи! – заметил, появляясь из своего кабинета, начальник сектора Ашот Рустамович. – Очень стыдно! Примите, товарищ, и мою лепту!
Дальше дверей не было. Товарищ сел в лифт и съехал вниз, где оформил членство старшего вахтера Боженко Кондрата Остаповича по его личному заявлению.
– Извиняюсь, значок будет? – поинтересовался старший вахтер.
– Будет, будет! – пообещал товарищ. Просунув руки в пальто, надев шляпу и галоши, он взял отяжелевший портфель и устало вышел на улицу, на нудный осенний дождь…
– Сколько взял, Федя? – спросил, подходя, другой человек с портфелем.
– 47 рублей 50 копеек. Пять человек в командировке, трое бюллетенят, один ушел в город, будет после обеда.
– Придется еще раз пройти, Федя.
– Не пойду я… – тихо сказал тот, кого называли Федей.
– Пойдешь, Федя. В любом деле важен порядок, система.
– Не могу больше, – задрожал тот, кого называли Федей, – лучше в инженеры пойду!..
– Иди, – сказал другой, – дело добровольное.
Дует!
На остановке Поросячьи Садки в наш автобус забралась бабуля с мешком – и мы тронулись.
– Дует, – сказала бабуля, осматриваясь.
Прикрыли окна слева. Полного гражданина, утиравшего рукавом высокий лоб, попросили перебазироваться направо. Несколько минут ехали молча.
– Дует, – сказала бабуся, указуя перстом направо.
Закрыли окна справа. Некоторое время гудение мотора перекрывало лишь апоплексическое сопение полного гражданина.
– Дует, – сказала бабушка, замечая вентиляционный люк сверху.
С грохотом захлопнулся люк. На ропот отдельных неуважительных граждан бабуля не обратила никакого внимания, в данный момент она была занята другим.
– Дует, – показала она, дальнозорко примечая единственное чуть приоткрытое оконце в самом хвосте салона, где расположилась на пышущем моторе компания молодых людей.
Молодые люди в хвосте отчаянно сопротивлялись, но после того, как в них был пущен довод, утверждающий, что старость, увы, не радость, но и молодость нынче пошла не бог весть какая почтительная, – после этого молодые люди были сломлены и замолкли с пунцовыми лицами. Атмосфера в салоне накалялась.
– Дует, – отметила бабуся, принюхиваясь по направлению кабины водителя.
Водитель с треском захлопнул свою форточку, наглухо закупорил щиток вентиляции, задраил тряпкой какую-то щель и включил отопление салона вместе с музыкой композитора Бюль-Бюль оглы. Сухой жар успокаивающе подействовал на бабушку, однако что-то ее еще тревожило.
– Дует, – сказала она, подозрительно косясь на багровеющего апоплексического гражданина.
Гражданин перестал сопеть. Ему вылили на голову полбутылки крем-соды. Раздалось шипение – полсалона окутало облако пара. Молодые люди в хвосте сняли с себя все лишнее и, хлопая друг друга по хорошо развитой мускулатуре, попросили поддать. Остальные пассажиры вынуждены были поддаться заразительному примеру. Хмурый дядька в бараньей душегрейке, выпивший на предыдущей остановке бутылку «Спотыкача», внезапно пришел в себя, завопил «Ух ты!» и, вытащив из-за пазухи хозяйственный веник, полез на самую верхнюю полку…
Некоторое время бабуля ехала спокойно, но потом затянула поплотнее мохеровый платок и неодобрительно повела носом туда, где надсадно ревел двигатель:
– Дует!
Водитель протер тряпкой запотевшее лобовое стекло и рванул на себя рычаг, перекрывая жалюзи радиатора…
Через несколько секунд машина взорвалась! Мы лежали на пыльной придорожной траве, жадно вдыхая в себя напоенный цветущей гречихой июльский воздух. Жужжали пчелы. Послышалась сверху трель жаворонка. Тихо засопел снизу апоплексический гражданин.
Бабка голосовала на раскаленном шоссе. Дождавшись очередного автобуса, она потуже завязала мохеровый платок и подала в открывшуюся дверь свой мешок.
Мы проводили взглядами обреченный «Икарус-люкс»…
Семен Лившин
Пародии и подражания
Городские горцы
Подражание Фазилю Искандеру
Я сидел под деревом детства и печально ел хурму.
Усердно поливая это дерево чернилами, настоянными на отборных мальчишеских воспоминаниях, я втайне ждал, что в его прохладной зеленой вышине созреют гроздья будущего романа. Но сколько я ни тряс ветки, с них упало всего лишь два тощих абзаца. Может, подумал я, все дело в том, что в нынешнем сезоне я уже дважды снимал урожай с дерева детства?
Моей души коснулось предчувствие осени. Накинув старенькую школьную бурку с отложным воротничком, я взгромоздился на добродушный Ту-154, и он, цокая копытами турбин по замшелым горным облакам, неторопливо повез меня к дому дедушки.
Деду давно перевалило за сто пятьдесят страниц, но он был еще крепким стариком. Как и в молодости, мог трое суток скакать без дороги, без седла и без коня. А главное, дедушка помнил массу интересных людей, включая императора Франца Иосифа, которого, впрочем, после двадцатого кувшина хванчкары иногда путал с Иосифом Кобзоном.
Увидев меня, старик вздрогнул и побледнел. Глядя, как я достаю из-за пояса авторучку, вырезанную из ветки горного кизила, он сумрачно поинтересовался:
– Опять про меня?
Я застенчиво кивнул. Он затряс бородой:
– Пощади, сынок! Сил моих больше нет. На днях я вышел уже пятым изданием! Написал бы лучше про дядю Илико…
Молча я протянул ему свой новый роман «Иликоада».
– Ладно, а чем тетя Нуца плоха? – не унимался дедушка. – Или ее племянник Гоги?
– Да превратится молоко твоих коз в йогурт! Не тронь ребенка! – запричитала толстая тетя Нуца, по пояс высовываясь из сборника «Толстая тетя Нуца».
Наконец старик смирился и деловито спросил:
– Ладно. Из чего прозу будем делать, сынок?
Радость загарцевала в моем сердце, как каурый ахалтекинец, хлебнувший алычовой чачи. Еще не веря своему счастью, я несмело попросил:
– Может, расскажешь, как этот чудак Косоухий собрался к праотцам и попросил туда пропуск у товарища Берия?
– Рановато пока об этом говорить, – суховато возразил дедушка, на всякий случай придвигая поближе свое охотничье кремневое ружье с лазерным прицелом.
– Ну тогда о том, как ты похищал бабушку, а за тобой гнались двадцать джигитов из загса, чтобы ты, не дай Бог, не передумал…
– Авторские права на мои воспоминания купишь? – вмешалась бабушка, не переставая вязать текст из отборной мингрельской шерсти.
Я понял, что пора проститься с детством. Да, много Куры утекло с тех пор, как мы все – Нико, Михо и я – скитались по заросшим арчой ущельям, где в прозрачном ткемали беспечно плескалась форель, а горные орлы на бреющем полете брали звуковой барьер. Нико давно стал академиком, Михо – олигархом, а Зураб – Зиновием. И только я все не решался покинуть столь любимое мной дерево детства.
Наконец я вздохнул, натянул поверх коротких штанишек брюки и съехал по перилам в новую, взрослую жизнь. Навстречу мне ехал академик Севастьянов. Он старательно придерживал окладистую накладную бороду, но я все равно узнал в нем неизменного дядю Илико.
– Сандро, мальчик мой! – воскликнул он, как бы радуясь мне.
– Да, дядя, – кивнул я, как бы разделяя его радость и в то же время тактично давая понять, что превосходно ощущаю Сурамский перевал условностей, разделяющий теперь нас.
Подошла жена академика. Ее стройные ноги в сыромятных нейлоновых чулках смутно напомнили мне что-то далекое, до боли знакомое.
– Я из раннего журнального варианта, – лукаво улыбнулась она.
На меня повеяло полуденным бризом, заклинаниями чаек над Сухумской бухтой, мудрой горечью кофе, который старый Максут готовит только для семидесяти пяти тысяч самых близких своих друзей… Я понял, что никуда мне не уйти из детства. Кстати, задумывались ли вы над тем, что взрослые и дети одинаково лысы, но у одних лысина прикрыта шапкой волос?
Академик-Илико ушел, улыбаясь рассеянной улыбкой профессионального неудачника.
Приближалась осень. Аисты улетали на юг, а возвращались ни с чем. В такую пору хорошо мерзнуть на берегу Москвы-реки и ловить сазана на свежую строку, еще пахнущую тархуном и анапестом. А вечером наполнить рог козлотура розовой изабеллой и неторопливо рахатлукумствовать у костра.
– Осторожно, сынок, двери закрываются, следующая станция «Арбатское ущелье», – сказало радио голосом дедушки.
Я отправился домой. Оставалось одно: описать Гоги, племянника толстой Нуцы. Скажем, ему всего двенадцать, но он уже твердо решил, кем станет, когда вырастет, – долгожителем. Такой симпатичный черноглазый паренек. Допустим, смуглый, босой, с большими черными глазами…
В дверь позвонили. Я открыл. Вошел смуглый босой мальчик с большими черными глазами. В руках он держал старенький лэп-топ, найденный на крыше дедушкиной сакли.
– Работаю над повестью о городских горцах, – застенчиво сказал он. – Хотел бы написать и про вас…
Я заглянул в его компьютер. Старательным школьным шрифтом там было выведено: «Он сидел под деревом детства и печально ел хурму…»
В августе Н-ского года
Подражание Владимиру Богомолову
1. Капитан Скорохват по прозвищу Волкодав
Преследуемый обернулся и швырнул в Скорохвата отравленную гранату.
– Секунд пять лететь будет, – хладнокровно прикинул капитан. Он положил палец на спусковой крючок, взял в зубы нож и мгновенно уснул. Сказывалось переутомление: Скорохват не спал уже тридцать шесть страниц.
Ему снилось родное село Малые Чебуреки, старая хата, где долгими зимними вечерами, когда в окно стучится шрапнель, так уютно сидеть в засаде…
От этой заманчивой картины Скорохват даже улыбнулся во сне, но тут же прикрыл улыбку пилоткой, чтобы не демаскировать себя с воздуха.
Рядом разорвалась граната. Не открывая глаз, капитан дважды выстрелил. По шуму падающего тела он понял, что пули перебили противнику обе подтяжки и лишили его маневренности.
Но тут внимание Скорохвата привлек странный звук. Тренированное правое ухо разведчика-чистильщика тут же определило: ре-мажорная инвенция Баха.
– Позывные, – подумал он шепотом. – Но что вражеские агенты ищут здесь, в глухой безлюдной библиотеке? На кого работает их Бах?
Записка по «ВЧ»«Секретно! С оплаченным ответом! Гугину
Прошу немедленно разыскать в Н-ской библиотеке книгу, содержащую ключ к шифру. Особые приметы: из жизни шпионов.
Взвейся-Соколов».
Шифротелеграмма«Абсолютно интимно! Взвейся-Соколову
Принятыми оперативно-розыскными мерами предполагаемая книга установлена. На титульном листе имеется название «Шпион». По одним данным автором является Фенимор, по другим – Купер.
Гугин».
Записка по «ВЧ»«Никому ни слова! Гугину
Немедленно вернуть задержанного «Шпиона» в библиотеку. Вам оперативно переподчиняется 161-й взвод служебно-розыскных собак, специально натренированных на приключенческие книги. О ходе поиска докладывайте каждые 30 секунд.
Осколочных».
2. Младший брат лейтенанта Саша Кадушкин, он же КарапузОн был почти неразличим в траве, этот совсем еще зеленый контрразведчик. Кадушкин пока умел немногое: обезвредить одним ударом десять-двадцать диверсантов да перехватить голыми руками вражескую радиопередачу.
Саша с завистью думал о майоре Бубенцове. Тому ничего не стоило прямо на аэродроме с подскока прокачать оперативный треугольник и, задействовав подсветку, сработать двойной функельшпиль.
Как-то в минуту оперативной откровенности майор признался лейтенанту:
– Знаешь, Саша, с годами я понял: засада – это, мой милый, скрытное расположение на местности или в помещении личного состава поисковой группы, производящего поимку вражеских агентов…
И, застеснявшись минутной слабости, засмеялся:
– В общем, конспирашка!
Что ж означает его нынешний приказ: залечь под библиотекой с журналом без начала и конца?
Кадушкин умело перелистнул страницу. Он ждал условного знака: два коротких замыкания и одно длинное. Но Скорохват почему-то медлил…
Шифротелеграмма«Тс-с! Взвейся-Соколову
Срочно сообщите, чем заканчивается первая часть романа.
Гугин».
Записка по «ВЧ»«В личные руки. Гугину
Тремя точками. Для расшифровки к вам вылетают пять самолетов криптографов и генералов. Нацельте личный состав на то, чтобы прочесть книгу раньше противника и выяснить из нее, где скрываются шпионы.
Взвейся-Соколов».
3. Майор БубенцовОтправляясь на задание, я спросил полкового терапевта:
– Пленный будет жить?
– Пока нет, – ответил он.
Ну, нас так просто не возьмешь! Я решил держаться до последнего.
Вода в пулемете закипела. Я бросил туда рис, мясо, лук, овощи. Когда ешь, время идет быстрее. А сейчас главное было выиграть страниц десять.
Каким-то шестым чувством я вдруг почувствовал, что за мной следят. Каким-то седьмым чувством повернул голову вправо и каким-то восьмым увидел его.
Он сделал вид, что читает книгу. Ту самую! Изображая полного недотепу, я по-македонски, обеими руками навскидку, почесал в затылке. Не подействовало.
Тогда, уперев дуло нагана ему в седьмое ребро, я вежливо попросил что-нибудь почитать. Он спокойно протянул мне удостоверение.
Фактура обложки… Конфигурация текста… Суффиксы… Придаточные предложения… «Выдано такому-то в том, что он является племянником командира полка. Действительно до 1 августа Н-ского года».
– Больше нечего почитать? – как можно равнодушнее спросил я.
Он вынул еще одно удостоверение. «Податель сего работает на вражескую разведку и подлежит расстрелу на месте». Врешь, меня на откровенность не возьмешь!
Качая ему маятник, я напряженно вспоминал, где мог раньше читать про этого невозмутимого крепыша с удивительно знакомым лицом.
У Сименона?… Для Мегрэ он мелковат. У Агаты Кристи? Ее взяли на прошлой неделе… У Аркадия Адамова?… Тогда откуда эти интеллигентные уши? Кто же это, в конце концов?!
И тут, как всегда неожиданно, появился полковник.
– Отставить! Майор Бубенцов, прекратите разглядывание себя в зеркале! – приказал он.
Шифротелеграмма«Секретно! Сжечь, не вскрывая!
Всем, всем, всем!
Сегодня в 0 часов 15 минут в библиотеке при попытке завладеть книгой «Шпионские будни» задержаны агенты съемочной группы, экранизирующей выше перечитанную книгу. Учитывая, что в дальнейшем не исключены попытки воспользоваться данным романом в целях создания одноименной оперы, балета на льду или цикла романсов для голоса с оркестром, прошу усилить охранение оцеплением».
Записка по «ВЧ»«Автор сознался. Всякое совпадение имен действующих лиц с калибрами оружия следует считать случайным».
Потоп
Как пересказали бы библейское сказание о всемирном потопе некоторые писатели-фантасты.
Братья СтругацкиеСуета вокруг ковчегаI. Стажер Максим Новиков
Сегодня моя очередь дежурить по инфракухне. Я натянул свой старый, в полосочку, скафандр и принес из погреба ведро вакуума. Вдруг сгодится?
Хотя какое «вдруг» может быть на этой планетке! Каждый день одно и то же. С утра – банальный дождь из серной кислоты, к ночи – вялое, баллов триста, землетрясеньице. Даже понедельник и тот здесь начинается в субботу.
Экипаж совсем разболтался. Командир экспедиции Ной Степанюк оставил сачок для ловли метеоритов и целыми днями валялся в гамма-гамаке.
Сим Хам, штурман, от нечего делать расщеплял сахарными щипцами атомное ядро. Бортинженер Яф Ет тяпнул за обедом стакан неразбавленной плазмы и рассказывал киберу Феде анекдоты про нуль-транспортировку. Тоска…
Каждый из нас понимал: шансов на спасение аборигенов Дельты-Поморина почти нет – их не от чего спасать. Зачем же мы летели сюда целых двести пятьдесят страниц?!
Я плеснул в кастрюлю тяжелой воды и сел чистить картошку. Это была местная говорящая разновидность. Сегодня у картошки было хорошее настроение, и пока я ее чистил, она пела голосом Эдуарда Хиля: «Ах, море, море, волна под облака!»
И тут меня осенило!
2. Командир экспедиции Ной СтепанюкПлан стажера был прост: устроить на планете потоп, чтобы было от чего спасти аборигенов.
Работа закипела. Стажер поливал планету из мю-мезонного чайника. Яф Ет монтировал надувной астролет «Ковчег-17», а Сим Хам укладывал в него неприкосновенный запас чтива.
И вдруг я спохватился.
– Парни, – сказал я хладнокровно, – парни, вышла небольшая релятивистская лажа. Нас тут четверо, а в «Ковчеге» три места. Один должен принести себя в жертву научной фантастике.
Стажер сделал шаг вперед и наступил мне на ногу. Трудно быть Ноем!
– Спасай, кто может! – скомандовал я и спонтанно нырнул.
Сверху что-то загудело. Это был теплоход с аборигенами. Их вождь бросил мне спасательный круг и добродушно сказал:
– Много вода – сильно хорошо. Можно шибко стирай. Гуд бай!
Айзек АзимовСим, Хам, ЯфетНа третьем году Эры Эмансипации роботы превзошли людей во всем. Но люди по-прежнему относились к ним свысока и неохотно выдавали за роботов своих дочерей.
Роботы пошли к старейшине рода, первой Мыслящей Кофеварке. Она уже еле двигалась, а поворачивалась, только когда в ее топку подбрасывали кривое полено.
– Люди считают нас выскочками, потому что у роботов нет прошлого, – проскрипела прапракофеварка. – Нужно повторить их историю с самого начала и доказать людям, скольких глупостей можно было избежать.
Роботы взялись за дело. Сотворение Евы из ребра полимерного Адама прошло без осложнений. Змий, от которого разило машинным маслом, быстро соблазнил Еву уравнением с древа познания. Каин аннигилировал Авеля.
Затем начался всемирный ПОТОП (Повторный Опыт Тотально Организованного Плавания). На атомный ковчег были погружены самые совершенные роботы: Химический Анализатор Материи (ХАМ) и Синтетический Интегратор Мышления (СИМ). Операцию поддерживал ЯФЕТ (Ядерно-Фотонный ЕТ).
– Отдать концы! – телепатировал НОЙ (Нейтронный Отражатель Ионов), и ковчег отплыл.
Прошла неделя, за ней другая. Синтетический ливень монотонно стучал по крыше ковчега. Роботы томились от безделья. Они смазывали друг друга, возводили в куб все числа, которые оказались под рукой, а до конца ПОТОПа оставалось еще три недели…
Наконец ливень утих, и самонаводящийся голубь принес в клюве полиэтиленовую оливковую ветвь. НОЙ старательно обрывал с нее листья, приговаривая:
– Любит – не любит, любит – не любит…
Робот-психиатр поставил диагноз: прогрессирующее очеловечивание. Вскоре компания «Роботс энд сыновья» обанкротилась. Теперь в ее офисе вместо семи роботов работают полторы тысячи людей. Так окончилась Эра Эмансипации Роботов.
…Он поставил точку и подписался: «Автоматический Записыватель Интересных Мыслей Обо Всем» (Азимов).
Станислав ЛемЗвездные дневники Ноя Тихого23-го уэллса 2031 года.
Проснулся от сильного толчка. Звездолет скрипел по всем сепулькам и падал куда-то.
Запрашивать компьютер было некогда. Я плюнул в потолок и по траектории плевка определил: третья планета туманности Дубль-Пусто.
Сверху она очень похожа на Землю. На континенте, напоминающем Африку, так и написано: «Африка» – но задом наперед. Неужели это знаменитая Анти-Земля?! А нет ли там знаменитого антидвойника?
6-го ефремова.
Представьте – я встретил его!
Мы похожи, как два курдля, только шиворот-навыворот. У меня лысина – у него копна волос, у меня три дочери – у него три сына. Один из них явный хам. Фамилия моего двойника тоже Тихий, но меня зовут Ион, а его – Ной.
Когда мы встретились, он пробивал дыру в плотине.
– Это же вызовет наводнение! – с тревогой воскликнул я.
– Этого я и добиваюсь, – ответил Ной.
– Зачем? – изумился я.
– Если потопа не будет, у нас уйдет лет двести на утверждение сметы ковчега, тысяча лет на его постройку и еще несколько веков на согласование состава экипажа. Потоп же даст толчок к развитию нашего судостроения.
– А остальные отрасли?
– Будут развиваться по тому же принципу. Например, мы с нетерпением ждем погружения Атлантиды, чтобы наконец появилась археология. Для зарождения лингвистики нам понадобится вавилонское столпотворение и смешение языков. Крестовые походы помогут зарождению травматологии… Ясно?
И он стал расширять дырку в плотине.
17-го жюльверна.
Вода быстро прибывает. Пора улетать. Надеюсь, что мой визит даст толчок развитию научной фантастики на Анти-Земле.
От автора.Разумеется, все это вымысел моего друга, знаменитого космического путешественника Иона Тихого. Никакой Анти-Земли, населенной антидвойниками, конечно же, не существует.
Станислав МЕЛ
Александр КазанцевТунгусский потопПрофессор Ковчег Мстиславович Ноев, доктор четырнадцати наук и кандидат всех остальных, получил странную космограмму. «Связи пропажей козы Маньки просим срочно прибыть Землю консультации».
Профессор сел в персональный планетолет с белыми занавесками, привязался пледом, открыл свою монографию и через минуту впал в анабиоз.
На Земле бурлили симпозиумы и коллоквиумы. Ретрограды пытались объяснить феномен с козой происками хозяйки, насмерть задоившей животное. Горячие головы требовали установить по всему экватору вольтметры и начать измерения.
– Во-первых, – возразил Ноев, – я убедительно доказал в своих трудах, что вместо чуждого слова «вольтметр» следует употреблять наше исконное «напряжеметр». Во-вторых, исчезновение Маньки – дело рук Тунгусского метеорита!
Переждав овации, профессор продолжал:
– Ваша так называемая Манька является, по моей теории, потомком коз, которые пережили всемирный потоп, вызвал который, по другой моей теории, вовсе не метеорит, а космический корабль.
Маститые козоведы были ошеломлены.
– Значит, Маньку похитили пришельцы, чтобы подтвердить свой прилет на Землю и право на командировочные. Ищите козу в глубинах Вселенной! – заключил профессор Ноев.
Ему тут же присвоили звание доктора еще двадцати наук и назвали в честь него новый планетолет «Ковчег Ноев». На нем решено было отправить в космос специальную экспедицию за козой.
Но тут в зал с громким блеянием вбежала коза Манька.
– Раз пришельцы испугались и сами вернули козу, – спокойно сказал Ноев, – предлагаю ограничиться телеграммой протеста. А теперь вернемся к проблеме Тунгусского метеорита…
Через минуту зал впал в анабиоз.
Лес рубят – книги летят
Пародия на деловой роман
Анна Антоновна, обладательница лучшей в Восточно-Сибирском экономическом районе фигуры, вскочила среди ночи с модерных полатей и, как была, в одной пудре «Ланком», кинулась в рабочую светелку мужа.
Катастрофически элегантный в своем крахмальном исподнем, ее муж, он же Директор Всея Сплавныя Конторы, изящным ломиком крушил паркет.
– Ревнуешь? – одними бровями спросила Анна Антоновна.
– Прорубь делаю! – подмигнув бицепсами, ответил муж. – Заместо ванны. Не хуже, чем на Москве-реке!
Она изысканно спрятала свое красиво-туманное лицо на его сильной и умной груди. Он прильнул к ее губам самого незаурядного в их поселке, а может, и во всей РСФСР, педагога. И почувствовал, что не в силах больше противиться измучившему его страстному желанию – желанию реконструировать Ухтайский трелевочный участок.
Она поняла. Ее захлестнула исступленная гордость за этого технически мужественного человека. Перепрыгивая через большие – куда там столичным! – лужи, Анна Антоновна чисто по-женски пошла в школу.
Возле запани Федька Аглицкий, охальник высшей квалификации, вытаращился на нее и ничком рухнул в снег. Следом упали без чувств еще двое прохожих.
– Стареешь, Анюта! Раньше по десять падало, – вскручинилась она. Но тут же гордо расхохоталась и своей поющей искристой походкой вошла в класс. Двоечник Малышев закусил губу и понял: не жить ему больше без учебы.
– Дважды два… – раздумчиво начала Анна Антоновна, и скучный школьный урок вдруг переплавился в пьянящую сказку интеллекта.
– …равняется… – пел мел.
– …четыре! – ликующе отозвалось за дальним перекатом…
В дверь постучали. Перед Анной Антоновной, второй дамой поселка, стоял сам Грохотов – туз областного масштаба. Протягивая ей букет обычных бразильских орхидей и снимая свои простенькие замшевые онучи, он подмигнул ее мужу:
– Загордился, Андрюха? Выбился в директора сплавконторы и своих ребят начпредкрайисполкомов не узнаешь?
Муж вытащил из проруби в паркете омуля в томате. Отрезал:
– Будем сплавлять лес по-новому: не вдоль реки, а поперек!
Гость прижмурился:
– Ну-ну… А не пошел бы ты, паря, ко мне в замы? Красавицу твою в сенях посадим, сиречь в приемной. А сами возьмемся за оленей, за это рогатое золото тундры…
Пока они чалдонили, Анна Антоновна закурила сигарету с красивым заграничным названием «Прима» и стала вязать мужу на зиму свой теплый шерстяной портрет.
Над поселком стояла тишина, наполненная гулом моторов. Пахло весной, перевыполнением плана и первой в области любовью.
По течению плыли гладкие, без сучка и задоринки, производственные романы. Начинался весенний книгоход.
Сплавщики вылавливали романы баграми и волокли к запани, чтобы превратить их в первоклассную древесину. Из нее потом сделают целлюлозу для новых романов.
Шел круговорот бумаги в природе. За распадком медленно садилось оранжевое модерное солнце.
Из облачка, зацепившегося за лесопилку, вынырнул Амур в ватнике, с луком.
– Не стой под стрелой! – озорно крикнул он Анне Антоновне. Но она не слышала – с головой ушла в мысли о том, как бы модернизировать школьный циркуль.
Алмазный мой кроссворд
Подражание В. Катаеву
…Пока вдогонку щурился подслеповатыми витражами бретонский городок Собака-на-Сене.
Городок знаменит тем, что никто из моих знакомых литераторов не жил в нем. Лобзик ухитрился трижды не побывать там, хотя в своих сонетах описал городок до малейшей консьержки.
В ту пору Лобзик еще не стал поэтом с мировым именем Юрий, а был всего лишь талантливым босяком, какие в Одессе встречаются на каждом углу.
Тогда, что ни день, на литературном небосклоне Молдаванки вспыхивала очередная звезда. Помнится, где-то в двадцатых числах тридцатых годов родились строчки, которые до сих пор будоражат воображение сантехников: «Кто услышит раковины пенье, бросит берег и уйдет в туман».
Берег. Море. «Белеет парус одинокий…» Сейчас уже трудно припомнить, кто придумал эту фразу, я или Мячик. Да и стоит ли? Ведь позднее один из нас дописал к ней целую повесть.
Она очень понравилась Карамельке – той самой, которая некогда позировала Арапу для Татьяны Лариной. (Любой исследователь-татьяновед без труда может подтвердить или опровергнуть этот факт.)
С Арапом судьба свела нас в тихое апрельское (по старому стилю) утро. Нянька везла меня в коляске вверх по Потемкинской лестнице. Он полулетел навстречу. Бакенбарды косо резали воздух.
– Откуда ты, прелестное дитя? – спросил великий стихотворец на музыку Даргомыжского.
Тополиный пух. Весна. Лиссабон? Большой Фонтан? География перемешалась. Полушария сплюснулись, как моченые яблоки в кармане моей гимназической шинели. Вкус яблок. Шум Привоза – знаменитого одесского рынка.
Эскапады полустанков.
Память встреч. Одуревшие от зноя скалы Ланжерона.
Воспоминания – это не что иное, как консервированные события. Вот почему я люблю путешествовать во времени в общем вагоне.
Усы у городового словно помазки для бритья. Сходство усиливается тем, что городовой весь в мыле. Он гонится за кем-то. Лицо убегающего спокойно. Он спит. Или я сплю?
…но вечером, а вернее, на хрустящем от сиесты изломе дня, ко мне в отель явился с фиолетовыми на смуглом лице усами человек и, стесняясь своего латиноамериканского языка, столь несхожего с милым моему уху шипучим клекотом Пересыпи, что-то спросил.
Мысленно потрепав пришельца по пыльно-андалузскому плечу, я на всякий случай объяснил ему, что на самом деле Ушастый – это Франсуа Вийон, Петя Бачей и еще сорок гавриков.
Гость сконфузился и сгинул на пыльных антресолях памяти. Под окном филигранно шуршал кактус, здешняя разновидность нашей ланжеронской акации.
…и тесно прижавшись друг к другу, мы сидели в сквере на углу Дерибасовской и Монмартра. Наши уши пылали. Нас сжигала невысказанная любовь к Гоголю. Да и сейчас у меня нервно вздрагивает пьедестал от той мистической строчки: «Чуден Д. при тихой п.».
Что же касается Одессы, то я вынужден признаться читателю: на самом деле она никогда не существовала. Мы, я и мой друг Торшер, однажды выдумали ее в порыве фонетического озорства.
Мистификация удалась. В несуществующий город потянулись авантюристы и батистовые барышни, пунцовеющие от лихого рыбацкого верлибра. По эскизам наших стихов пришлось спешно выстроить порт и памятник моему приятелю Дюку, подвести к пляжам море и засеять бульвары густой развесистой пшенкой, чье белозубое простодушие освещало детство всех литературных пацанов юга.
Деревенская курица, меченная чернилами. Как она забрела сюда, на Елисейские Поля?
…но, бурля эфемерными пупырышками фактов, на меня обрушиваются все новые водопады воспоминаний. Я неторопливо подставляю им грудь, спину, голову в теплом домашнем венце.
Рассвет незаметно переходит в закат. Что-то шумит внизу.
Я отворяю форточку авиалайнера. Сколько видит глаз, любители изящной словесности листают страницы моих книг. С карамбольным стуком сталкиваясь лбами, они торопятся разгадать алмазный мой кроссворд. По горизонтали суетливо толкутся люди, годы, жизнь; по вертикали вздымаюсь я.
Под апокрифической луной бледнеют тени Лобзика, Пончика, Мячика, Ключика, Бублика, но все так же неумолимо, серия за серией, накатываются «Волны Черного моря», и ветер доносит шальную баркаролу: «Гондолы, полные кефали, куда-то кто-то приводил…»
Рис. А. Цыкуна
Городские горцы Подражание Фазилю Искандеру
Я сидел под деревом детства и печально ел хурму.
Усердно поливая это дерево чернилами, настоянными на отборных мальчишеских воспоминаниях, я втайне ждал, что в его прохладной зеленой вышине созреют гроздья будущего романа. Но сколько я ни тряс ветки, с них упало всего лишь два тощих абзаца. Может, подумал я, все дело в том, что в нынешнем сезоне я уже дважды снимал урожай с дерева детства?
Моей души коснулось предчувствие осени. Накинув старенькую школьную бурку с отложным воротничком, я взгромоздился на добродушный Ту-154, и он, цокая копытами турбин по замшелым горным облакам, неторопливо повез меня к дому дедушки.
Деду давно перевалило за сто пятьдесят страниц, но он был еще крепким стариком. Как и в молодости, мог трое суток скакать без дороги, без седла и без коня. А главное, дедушка помнил массу интересных людей, включая императора Франца Иосифа, которого, впрочем, после двадцатого кувшина хванчкары иногда путал с Иосифом Кобзоном.
Увидев меня, старик вздрогнул и побледнел. Глядя, как я достаю из-за пояса авторучку, вырезанную из ветки горного кизила, он сумрачно поинтересовался:
– Опять про меня?
Я застенчиво кивнул. Он затряс бородой:
– Пощади, сынок! Сил моих больше нет. На днях я вышел уже пятым изданием! Написал бы лучше про дядю Илико…
Молча я протянул ему свой новый роман «Иликоада».
– Ладно, а чем тетя Нуца плоха? – не унимался дедушка. – Или ее племянник Гоги?
– Да превратится молоко твоих коз в йогурт! Не тронь ребенка! – запричитала толстая тетя Нуца, по пояс высовываясь из сборника «Толстая тетя Нуца».
Наконец старик смирился и деловито спросил:
– Ладно. Из чего прозу будем делать, сынок?
Радость загарцевала в моем сердце, как каурый ахалтекинец, хлебнувший алычовой чачи. Еще не веря своему счастью, я несмело попросил:
– Может, расскажешь, как этот чудак Косоухий собрался к праотцам и попросил туда пропуск у товарища Берия?
– Рановато пока об этом говорить, – суховато возразил дедушка, на всякий случай придвигая поближе свое охотничье кремневое ружье с лазерным прицелом.
– Ну тогда о том, как ты похищал бабушку, а за тобой гнались двадцать джигитов из загса, чтобы ты, не дай Бог, не передумал…
– Авторские права на мои воспоминания купишь? – вмешалась бабушка, не переставая вязать текст из отборной мингрельской шерсти.
Я понял, что пора проститься с детством. Да, много Куры утекло с тех пор, как мы все – Нико, Михо и я – скитались по заросшим арчой ущельям, где в прозрачном ткемали беспечно плескалась форель, а горные орлы на бреющем полете брали звуковой барьер. Нико давно стал академиком, Михо – олигархом, а Зураб – Зиновием. И только я все не решался покинуть столь любимое мной дерево детства.
Наконец я вздохнул, натянул поверх коротких штанишек брюки и съехал по перилам в новую, взрослую жизнь. Навстречу мне ехал академик Севастьянов. Он старательно придерживал окладистую накладную бороду, но я все равно узнал в нем неизменного дядю Илико.
– Сандро, мальчик мой! – воскликнул он, как бы радуясь мне.
– Да, дядя, – кивнул я, как бы разделяя его радость и в то же время тактично давая понять, что превосходно ощущаю Сурамский перевал условностей, разделяющий теперь нас.
Подошла жена академика. Ее стройные ноги в сыромятных нейлоновых чулках смутно напомнили мне что-то далекое, до боли знакомое.
– Я из раннего журнального варианта, – лукаво улыбнулась она.
На меня повеяло полуденным бризом, заклинаниями чаек над Сухумской бухтой, мудрой горечью кофе, который старый Максут готовит только для семидесяти пяти тысяч самых близких своих друзей… Я понял, что никуда мне не уйти из детства. Кстати, задумывались ли вы над тем, что взрослые и дети одинаково лысы, но у одних лысина прикрыта шапкой волос?
Академик-Илико ушел, улыбаясь рассеянной улыбкой профессионального неудачника.
Приближалась осень. Аисты улетали на юг, а возвращались ни с чем. В такую пору хорошо мерзнуть на берегу Москвы-реки и ловить сазана на свежую строку, еще пахнущую тархуном и анапестом. А вечером наполнить рог козлотура розовой изабеллой и неторопливо рахатлукумствовать у костра.
– Осторожно, сынок, двери закрываются, следующая станция «Арбатское ущелье», – сказало радио голосом дедушки.
Я отправился домой. Оставалось одно: описать Гоги, племянника толстой Нуцы. Скажем, ему всего двенадцать, но он уже твердо решил, кем станет, когда вырастет, – долгожителем. Такой симпатичный черноглазый паренек. Допустим, смуглый, босой, с большими черными глазами…
В дверь позвонили. Я открыл. Вошел смуглый босой мальчик с большими черными глазами. В руках он держал старенький лэп-топ, найденный на крыше дедушкиной сакли.
– Работаю над повестью о городских горцах, – застенчиво сказал он. – Хотел бы написать и про вас…
Я заглянул в его компьютер. Старательным школьным шрифтом там было выведено: «Он сидел под деревом детства и печально ел хурму…»
В августе Н-ского года
Подражание Владимиру Богомолову
1. Капитан Скорохват по прозвищу Волкодав
Преследуемый обернулся и швырнул в Скорохвата отравленную гранату.
– Секунд пять лететь будет, – хладнокровно прикинул капитан. Он положил палец на спусковой крючок, взял в зубы нож и мгновенно уснул. Сказывалось переутомление: Скорохват не спал уже тридцать шесть страниц.
Ему снилось родное село Малые Чебуреки, старая хата, где долгими зимними вечерами, когда в окно стучится шрапнель, так уютно сидеть в засаде…
От этой заманчивой картины Скорохват даже улыбнулся во сне, но тут же прикрыл улыбку пилоткой, чтобы не демаскировать себя с воздуха.
Рядом разорвалась граната. Не открывая глаз, капитан дважды выстрелил. По шуму падающего тела он понял, что пули перебили противнику обе подтяжки и лишили его маневренности.
Но тут внимание Скорохвата привлек странный звук. Тренированное правое ухо разведчика-чистильщика тут же определило: ре-мажорная инвенция Баха.
– Позывные, – подумал он шепотом. – Но что вражеские агенты ищут здесь, в глухой безлюдной библиотеке? На кого работает их Бах?
«Секретно! С оплаченным ответом! Гугину
Прошу немедленно разыскать в Н-ской библиотеке книгу, содержащую ключ к шифру. Особые приметы: из жизни шпионов.
Взвейся-Соколов».
«Абсолютно интимно! Взвейся-Соколову
Принятыми оперативно-розыскными мерами предполагаемая книга установлена. На титульном листе имеется название «Шпион». По одним данным автором является Фенимор, по другим – Купер.
Гугин».
«Никому ни слова! Гугину
Немедленно вернуть задержанного «Шпиона» в библиотеку. Вам оперативно переподчиняется 161-й взвод служебно-розыскных собак, специально натренированных на приключенческие книги. О ходе поиска докладывайте каждые 30 секунд.
Осколочных».
Он был почти неразличим в траве, этот совсем еще зеленый контрразведчик. Кадушкин пока умел немногое: обезвредить одним ударом десять-двадцать диверсантов да перехватить голыми руками вражескую радиопередачу.
Саша с завистью думал о майоре Бубенцове. Тому ничего не стоило прямо на аэродроме с подскока прокачать оперативный треугольник и, задействовав подсветку, сработать двойной функельшпиль.
Как-то в минуту оперативной откровенности майор признался лейтенанту:
– Знаешь, Саша, с годами я понял: засада – это, мой милый, скрытное расположение на местности или в помещении личного состава поисковой группы, производящего поимку вражеских агентов…
И, застеснявшись минутной слабости, засмеялся:
– В общем, конспирашка!
Что ж означает его нынешний приказ: залечь под библиотекой с журналом без начала и конца?
Кадушкин умело перелистнул страницу. Он ждал условного знака: два коротких замыкания и одно длинное. Но Скорохват почему-то медлил…
«Тс-с! Взвейся-Соколову
Срочно сообщите, чем заканчивается первая часть романа.
Гугин».
«В личные руки. Гугину
Тремя точками. Для расшифровки к вам вылетают пять самолетов криптографов и генералов. Нацельте личный состав на то, чтобы прочесть книгу раньше противника и выяснить из нее, где скрываются шпионы.
Взвейся-Соколов».
Отправляясь на задание, я спросил полкового терапевта:
– Пленный будет жить?
– Пока нет, – ответил он.
Ну, нас так просто не возьмешь! Я решил держаться до последнего.
Вода в пулемете закипела. Я бросил туда рис, мясо, лук, овощи. Когда ешь, время идет быстрее. А сейчас главное было выиграть страниц десять.
Каким-то шестым чувством я вдруг почувствовал, что за мной следят. Каким-то седьмым чувством повернул голову вправо и каким-то восьмым увидел его.
Он сделал вид, что читает книгу. Ту самую! Изображая полного недотепу, я по-македонски, обеими руками навскидку, почесал в затылке. Не подействовало.
Тогда, уперев дуло нагана ему в седьмое ребро, я вежливо попросил что-нибудь почитать. Он спокойно протянул мне удостоверение.
Фактура обложки… Конфигурация текста… Суффиксы… Придаточные предложения… «Выдано такому-то в том, что он является племянником командира полка. Действительно до 1 августа Н-ского года».
– Больше нечего почитать? – как можно равнодушнее спросил я.
Он вынул еще одно удостоверение. «Податель сего работает на вражескую разведку и подлежит расстрелу на месте». Врешь, меня на откровенность не возьмешь!
Качая ему маятник, я напряженно вспоминал, где мог раньше читать про этого невозмутимого крепыша с удивительно знакомым лицом.
У Сименона?… Для Мегрэ он мелковат. У Агаты Кристи? Ее взяли на прошлой неделе… У Аркадия Адамова?… Тогда откуда эти интеллигентные уши? Кто же это, в конце концов?!
И тут, как всегда неожиданно, появился полковник.
– Отставить! Майор Бубенцов, прекратите разглядывание себя в зеркале! – приказал он.
«Секретно! Сжечь, не вскрывая!
Всем, всем, всем!
Сегодня в 0 часов 15 минут в библиотеке при попытке завладеть книгой «Шпионские будни» задержаны агенты съемочной группы, экранизирующей выше перечитанную книгу. Учитывая, что в дальнейшем не исключены попытки воспользоваться данным романом в целях создания одноименной оперы, балета на льду или цикла романсов для голоса с оркестром, прошу усилить охранение оцеплением».
«Автор сознался. Всякое совпадение имен действующих лиц с калибрами оружия следует считать случайным».
Потоп
Как пересказали бы библейское сказание о всемирном потопе некоторые писатели-фантасты.
Братья СтругацкиеСуета вокруг ковчегаI. Стажер Максим Новиков
Как пересказали бы библейское сказание о всемирном потопе некоторые писатели-фантасты.
Сегодня моя очередь дежурить по инфракухне. Я натянул свой старый, в полосочку, скафандр и принес из погреба ведро вакуума. Вдруг сгодится?
Хотя какое «вдруг» может быть на этой планетке! Каждый день одно и то же. С утра – банальный дождь из серной кислоты, к ночи – вялое, баллов триста, землетрясеньице. Даже понедельник и тот здесь начинается в субботу.
Экипаж совсем разболтался. Командир экспедиции Ной Степанюк оставил сачок для ловли метеоритов и целыми днями валялся в гамма-гамаке.
Сим Хам, штурман, от нечего делать расщеплял сахарными щипцами атомное ядро. Бортинженер Яф Ет тяпнул за обедом стакан неразбавленной плазмы и рассказывал киберу Феде анекдоты про нуль-транспортировку. Тоска…
Каждый из нас понимал: шансов на спасение аборигенов Дельты-Поморина почти нет – их не от чего спасать. Зачем же мы летели сюда целых двести пятьдесят страниц?!
Я плеснул в кастрюлю тяжелой воды и сел чистить картошку. Это была местная говорящая разновидность. Сегодня у картошки было хорошее настроение, и пока я ее чистил, она пела голосом Эдуарда Хиля: «Ах, море, море, волна под облака!»
И тут меня осенило!
План стажера был прост: устроить на планете потоп, чтобы было от чего спасти аборигенов.
Работа закипела. Стажер поливал планету из мю-мезонного чайника. Яф Ет монтировал надувной астролет «Ковчег-17», а Сим Хам укладывал в него неприкосновенный запас чтива.
И вдруг я спохватился.
– Парни, – сказал я хладнокровно, – парни, вышла небольшая релятивистская лажа. Нас тут четверо, а в «Ковчеге» три места. Один должен принести себя в жертву научной фантастике.
Стажер сделал шаг вперед и наступил мне на ногу. Трудно быть Ноем!
– Спасай, кто может! – скомандовал я и спонтанно нырнул.
Сверху что-то загудело. Это был теплоход с аборигенами. Их вождь бросил мне спасательный круг и добродушно сказал:
– Много вода – сильно хорошо. Можно шибко стирай. Гуд бай!
На третьем году Эры Эмансипации роботы превзошли людей во всем. Но люди по-прежнему относились к ним свысока и неохотно выдавали за роботов своих дочерей.
Роботы пошли к старейшине рода, первой Мыслящей Кофеварке. Она уже еле двигалась, а поворачивалась, только когда в ее топку подбрасывали кривое полено.
– Люди считают нас выскочками, потому что у роботов нет прошлого, – проскрипела прапракофеварка. – Нужно повторить их историю с самого начала и доказать людям, скольких глупостей можно было избежать.
Роботы взялись за дело. Сотворение Евы из ребра полимерного Адама прошло без осложнений. Змий, от которого разило машинным маслом, быстро соблазнил Еву уравнением с древа познания. Каин аннигилировал Авеля.
Затем начался всемирный ПОТОП (Повторный Опыт Тотально Организованного Плавания). На атомный ковчег были погружены самые совершенные роботы: Химический Анализатор Материи (ХАМ) и Синтетический Интегратор Мышления (СИМ). Операцию поддерживал ЯФЕТ (Ядерно-Фотонный ЕТ).
– Отдать концы! – телепатировал НОЙ (Нейтронный Отражатель Ионов), и ковчег отплыл.
Прошла неделя, за ней другая. Синтетический ливень монотонно стучал по крыше ковчега. Роботы томились от безделья. Они смазывали друг друга, возводили в куб все числа, которые оказались под рукой, а до конца ПОТОПа оставалось еще три недели…
Наконец ливень утих, и самонаводящийся голубь принес в клюве полиэтиленовую оливковую ветвь. НОЙ старательно обрывал с нее листья, приговаривая:
– Любит – не любит, любит – не любит…
Робот-психиатр поставил диагноз: прогрессирующее очеловечивание. Вскоре компания «Роботс энд сыновья» обанкротилась. Теперь в ее офисе вместо семи роботов работают полторы тысячи людей. Так окончилась Эра Эмансипации Роботов.
…Он поставил точку и подписался: «Автоматический Записыватель Интересных Мыслей Обо Всем» (Азимов).
23-го уэллса 2031 года.
Проснулся от сильного толчка. Звездолет скрипел по всем сепулькам и падал куда-то.
Запрашивать компьютер было некогда. Я плюнул в потолок и по траектории плевка определил: третья планета туманности Дубль-Пусто.
Сверху она очень похожа на Землю. На континенте, напоминающем Африку, так и написано: «Африка» – но задом наперед. Неужели это знаменитая Анти-Земля?! А нет ли там знаменитого антидвойника?
6-го ефремова.
Представьте – я встретил его!
Мы похожи, как два курдля, только шиворот-навыворот. У меня лысина – у него копна волос, у меня три дочери – у него три сына. Один из них явный хам. Фамилия моего двойника тоже Тихий, но меня зовут Ион, а его – Ной.
Когда мы встретились, он пробивал дыру в плотине.
– Это же вызовет наводнение! – с тревогой воскликнул я.
– Этого я и добиваюсь, – ответил Ной.
– Зачем? – изумился я.
– Если потопа не будет, у нас уйдет лет двести на утверждение сметы ковчега, тысяча лет на его постройку и еще несколько веков на согласование состава экипажа. Потоп же даст толчок к развитию нашего судостроения.
– А остальные отрасли?
– Будут развиваться по тому же принципу. Например, мы с нетерпением ждем погружения Атлантиды, чтобы наконец появилась археология. Для зарождения лингвистики нам понадобится вавилонское столпотворение и смешение языков. Крестовые походы помогут зарождению травматологии… Ясно?
И он стал расширять дырку в плотине.
17-го жюльверна.
Вода быстро прибывает. Пора улетать. Надеюсь, что мой визит даст толчок развитию научной фантастики на Анти-Земле.
Разумеется, все это вымысел моего друга, знаменитого космического путешественника Иона Тихого. Никакой Анти-Земли, населенной антидвойниками, конечно же, не существует.
Станислав МЕЛ
Профессор Ковчег Мстиславович Ноев, доктор четырнадцати наук и кандидат всех остальных, получил странную космограмму. «Связи пропажей козы Маньки просим срочно прибыть Землю консультации».
Профессор сел в персональный планетолет с белыми занавесками, привязался пледом, открыл свою монографию и через минуту впал в анабиоз.
На Земле бурлили симпозиумы и коллоквиумы. Ретрограды пытались объяснить феномен с козой происками хозяйки, насмерть задоившей животное. Горячие головы требовали установить по всему экватору вольтметры и начать измерения.
– Во-первых, – возразил Ноев, – я убедительно доказал в своих трудах, что вместо чуждого слова «вольтметр» следует употреблять наше исконное «напряжеметр». Во-вторых, исчезновение Маньки – дело рук Тунгусского метеорита!
Переждав овации, профессор продолжал:
– Ваша так называемая Манька является, по моей теории, потомком коз, которые пережили всемирный потоп, вызвал который, по другой моей теории, вовсе не метеорит, а космический корабль.
Маститые козоведы были ошеломлены.
– Значит, Маньку похитили пришельцы, чтобы подтвердить свой прилет на Землю и право на командировочные. Ищите козу в глубинах Вселенной! – заключил профессор Ноев.
Ему тут же присвоили звание доктора еще двадцати наук и назвали в честь него новый планетолет «Ковчег Ноев». На нем решено было отправить в космос специальную экспедицию за козой.
Но тут в зал с громким блеянием вбежала коза Манька.
– Раз пришельцы испугались и сами вернули козу, – спокойно сказал Ноев, – предлагаю ограничиться телеграммой протеста. А теперь вернемся к проблеме Тунгусского метеорита…
Через минуту зал впал в анабиоз.
Лес рубят – книги летят
Пародия на деловой роман
Анна Антоновна, обладательница лучшей в Восточно-Сибирском экономическом районе фигуры, вскочила среди ночи с модерных полатей и, как была, в одной пудре «Ланком», кинулась в рабочую светелку мужа.
Катастрофически элегантный в своем крахмальном исподнем, ее муж, он же Директор Всея Сплавныя Конторы, изящным ломиком крушил паркет.
– Ревнуешь? – одними бровями спросила Анна Антоновна.
– Прорубь делаю! – подмигнув бицепсами, ответил муж. – Заместо ванны. Не хуже, чем на Москве-реке!
Она изысканно спрятала свое красиво-туманное лицо на его сильной и умной груди. Он прильнул к ее губам самого незаурядного в их поселке, а может, и во всей РСФСР, педагога. И почувствовал, что не в силах больше противиться измучившему его страстному желанию – желанию реконструировать Ухтайский трелевочный участок.
Она поняла. Ее захлестнула исступленная гордость за этого технически мужественного человека. Перепрыгивая через большие – куда там столичным! – лужи, Анна Антоновна чисто по-женски пошла в школу.
Возле запани Федька Аглицкий, охальник высшей квалификации, вытаращился на нее и ничком рухнул в снег. Следом упали без чувств еще двое прохожих.
– Стареешь, Анюта! Раньше по десять падало, – вскручинилась она. Но тут же гордо расхохоталась и своей поющей искристой походкой вошла в класс. Двоечник Малышев закусил губу и понял: не жить ему больше без учебы.
– Дважды два… – раздумчиво начала Анна Антоновна, и скучный школьный урок вдруг переплавился в пьянящую сказку интеллекта.
– …равняется… – пел мел.
– …четыре! – ликующе отозвалось за дальним перекатом…
В дверь постучали. Перед Анной Антоновной, второй дамой поселка, стоял сам Грохотов – туз областного масштаба. Протягивая ей букет обычных бразильских орхидей и снимая свои простенькие замшевые онучи, он подмигнул ее мужу:
– Загордился, Андрюха? Выбился в директора сплавконторы и своих ребят начпредкрайисполкомов не узнаешь?
Муж вытащил из проруби в паркете омуля в томате. Отрезал:
– Будем сплавлять лес по-новому: не вдоль реки, а поперек!
Гость прижмурился:
– Ну-ну… А не пошел бы ты, паря, ко мне в замы? Красавицу твою в сенях посадим, сиречь в приемной. А сами возьмемся за оленей, за это рогатое золото тундры…
Пока они чалдонили, Анна Антоновна закурила сигарету с красивым заграничным названием «Прима» и стала вязать мужу на зиму свой теплый шерстяной портрет.
Над поселком стояла тишина, наполненная гулом моторов. Пахло весной, перевыполнением плана и первой в области любовью.
По течению плыли гладкие, без сучка и задоринки, производственные романы. Начинался весенний книгоход.
Сплавщики вылавливали романы баграми и волокли к запани, чтобы превратить их в первоклассную древесину. Из нее потом сделают целлюлозу для новых романов.
Шел круговорот бумаги в природе. За распадком медленно садилось оранжевое модерное солнце.
Из облачка, зацепившегося за лесопилку, вынырнул Амур в ватнике, с луком.
– Не стой под стрелой! – озорно крикнул он Анне Антоновне. Но она не слышала – с головой ушла в мысли о том, как бы модернизировать школьный циркуль.
Алмазный мой кроссворд
Подражание В. Катаеву
…Пока вдогонку щурился подслеповатыми витражами бретонский городок Собака-на-Сене.
Городок знаменит тем, что никто из моих знакомых литераторов не жил в нем. Лобзик ухитрился трижды не побывать там, хотя в своих сонетах описал городок до малейшей консьержки.
В ту пору Лобзик еще не стал поэтом с мировым именем Юрий, а был всего лишь талантливым босяком, какие в Одессе встречаются на каждом углу.
Тогда, что ни день, на литературном небосклоне Молдаванки вспыхивала очередная звезда. Помнится, где-то в двадцатых числах тридцатых годов родились строчки, которые до сих пор будоражат воображение сантехников: «Кто услышит раковины пенье, бросит берег и уйдет в туман».
Берег. Море. «Белеет парус одинокий…» Сейчас уже трудно припомнить, кто придумал эту фразу, я или Мячик. Да и стоит ли? Ведь позднее один из нас дописал к ней целую повесть.
Она очень понравилась Карамельке – той самой, которая некогда позировала Арапу для Татьяны Лариной. (Любой исследователь-татьяновед без труда может подтвердить или опровергнуть этот факт.)
С Арапом судьба свела нас в тихое апрельское (по старому стилю) утро. Нянька везла меня в коляске вверх по Потемкинской лестнице. Он полулетел навстречу. Бакенбарды косо резали воздух.
– Откуда ты, прелестное дитя? – спросил великий стихотворец на музыку Даргомыжского.
Тополиный пух. Весна. Лиссабон? Большой Фонтан? География перемешалась. Полушария сплюснулись, как моченые яблоки в кармане моей гимназической шинели. Вкус яблок. Шум Привоза – знаменитого одесского рынка.
Эскапады полустанков.
Память встреч. Одуревшие от зноя скалы Ланжерона.
Воспоминания – это не что иное, как консервированные события. Вот почему я люблю путешествовать во времени в общем вагоне.
Усы у городового словно помазки для бритья. Сходство усиливается тем, что городовой весь в мыле. Он гонится за кем-то. Лицо убегающего спокойно. Он спит. Или я сплю?
…но вечером, а вернее, на хрустящем от сиесты изломе дня, ко мне в отель явился с фиолетовыми на смуглом лице усами человек и, стесняясь своего латиноамериканского языка, столь несхожего с милым моему уху шипучим клекотом Пересыпи, что-то спросил.
Мысленно потрепав пришельца по пыльно-андалузскому плечу, я на всякий случай объяснил ему, что на самом деле Ушастый – это Франсуа Вийон, Петя Бачей и еще сорок гавриков.
Гость сконфузился и сгинул на пыльных антресолях памяти. Под окном филигранно шуршал кактус, здешняя разновидность нашей ланжеронской акации.
…и тесно прижавшись друг к другу, мы сидели в сквере на углу Дерибасовской и Монмартра. Наши уши пылали. Нас сжигала невысказанная любовь к Гоголю. Да и сейчас у меня нервно вздрагивает пьедестал от той мистической строчки: «Чуден Д. при тихой п.».
Что же касается Одессы, то я вынужден признаться читателю: на самом деле она никогда не существовала. Мы, я и мой друг Торшер, однажды выдумали ее в порыве фонетического озорства.
Мистификация удалась. В несуществующий город потянулись авантюристы и батистовые барышни, пунцовеющие от лихого рыбацкого верлибра. По эскизам наших стихов пришлось спешно выстроить порт и памятник моему приятелю Дюку, подвести к пляжам море и засеять бульвары густой развесистой пшенкой, чье белозубое простодушие освещало детство всех литературных пацанов юга.
Деревенская курица, меченная чернилами. Как она забрела сюда, на Елисейские Поля?
…но, бурля эфемерными пупырышками фактов, на меня обрушиваются все новые водопады воспоминаний. Я неторопливо подставляю им грудь, спину, голову в теплом домашнем венце.
Рассвет незаметно переходит в закат. Что-то шумит внизу.
Я отворяю форточку авиалайнера. Сколько видит глаз, любители изящной словесности листают страницы моих книг. С карамбольным стуком сталкиваясь лбами, они торопятся разгадать алмазный мой кроссворд. По горизонтали суетливо толкутся люди, годы, жизнь; по вертикали вздымаюсь я.
Под апокрифической луной бледнеют тени Лобзика, Пончика, Мячика, Ключика, Бублика, но все так же неумолимо, серия за серией, накатываются «Волны Черного моря», и ветер доносит шальную баркаролу: «Гондолы, полные кефали, куда-то кто-то приводил…»
Одесская «Юморина»
Историческая справочка
Лето 1972. Одесская команда КВН в очередной раз становится чемпионом страны, и передачу закрывают…
Осень 1972. Авторская группа команды практически в полном составе, а именно – Георгий Голубенко, Игорь Кнеллер, Юрий Макаров, Олег Сташкевич, Леонид Сущенко, Валерий Хаит и Аркадий Цыкун, рассудив, что «КВНа нет, а жить все-таки надо!», собирается и придумывает одесский фестиваль смеха – «Юморину». Слово «Юморина» первым произнес Сташкевич (ныне литературный секретарь М. М. Жванецкого), а эмблему фестиваля – «морячка» – предложил Цыкун.
1 апреля 1973. Первая одесская «Юморина». Лучшим лозунгом признан такой: «Одессит, стой! Подумай: все ли ты сделал для появления в городе миллионного жителя?…»
Осень 1973. К подготовке следующей «Юморины» подключается знаменитый отдел фельетонов газеты «Вечерняя Одесса» – «Антилопа-Гну» в лице ее постоянных «дежурных водителей» Семена Лившина, Юрия Макарова и Дмитрия Романова.
1973–1976. Четыре одесских «Юморины». Практически все они включают в себя карнавальное шествие, праздник на стадионе, парад старых автомобилей, концерты звезд эстрады, конкурсы карикатуристов и юмористических фотографий, широкий показ кинокомедий, концерты самодеятельности на улицах, в клубах, школах и институтах, конкурсы на самый веселый трамвай, самое смешное оформление балкона, самый веселый одесский двор, самое остроумное высказывание и лозунг и многое-многое другое. В дни «Юморин» восстанавливается начатая Сергеем Уточкиным традиция съезжать на чем-нибудь по Потемкинской лестнице. Сначала это делает москвич – известный в прошлом капитан КВН Ярослав Харечко. Он съезжает по лестнице на лыжах. На другой «Юморине» известный одесский таксист Ефим Выдомский преодолевает по знаменитым ступеням путь от Дюка до улицы Приморской на «горбатом» «Запорожце»…
1 апреля 1976. Пик первого периода одесских «Юморин». Тысячи и тысячи гостей из разных стран. Весь город на улицах. На Приморском бульваре толпы людей ждут назначенного на первое апреля выстрела из старинной пушки. Возле Дюка приезжие знаменитости вместо перерезания ленточки перепиливают бревно. Одесситы тут же растащили опилки на сувениры. В результате местные власти, испугавшись масштабов праздника, не в силах справиться со стихийным энтузиазмом масс, запрещают «Юморину»…
1976–1986. «Юморина» в подполье. Несмотря на запрещение, каждый год 1 апреля во многих одесских институтах, клубах, школах проходят КВНы, конкурсы юмористов. Работает «Клуб веселых встреч» Объединения молодежных клубов…
(Продолжение следует)
Виктор Славкин
То, что надо «Юморина-74»
…Юмористические страсти подогревались в городе задолго до праздника. Этим занималась газета «Вечерняя Одесса» через свой отдел сатиры и юмора под названием «Антилопа-Гну». Город с удовольствием подогревался. Благодаря газете накануне праздника все всё знали – когда куда надо бежать, где что смотреть… Но стоило празднику начаться, как посыпались сюрпризы и неожиданности. И не столько по причине организационных неполадок, сколько вследствие активной импровизации участников праздника. Кто бы мог подумать, что машина «Аэро» модели 1927 года явится к старту автопробега без мотора и к финишу ее придется буксировать с помощью веревки и добровольцев-мотоциклистов? Кто мог предвидеть, что на борту городского троллейбуса № 383, курсирующего по первому маршруту, в этот день будет вывешен призыв к встречным трамваям: «Не ищи новых путей – сойдешь с рельсов»?… Мог ли кто предполагать, что былинные богатыри из праздничной колонны строительного института вместо могучих ремней перепояшутся… сардельками!
Ну а кто, скажите, догадался, что команда КВН Одесского университета задаст своим соперникам вопрос: «Что бы вы сделали, если бы, проснувшись утром 1 апреля и глянув в зеркало, обнаружили, что похожи на картину В. И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком»?» И уж никто никогда не сообразил бы, что на него следует ответить так: «Повесилась бы в Третьяковской галерее». Команда института инженеров морского флота не сообразила и проиграла финал. И, наконец, кто мог взять на себя ответственность накануне «Юморины-74» ручаться, что праздник удастся?…
А праздник удался!
‹…› «Мозговой центр» фестиваля составили ребята из бывшей команды городского КВН. За многие годы своего телевизионного существования Клуб веселых и находчивых наработал много театральных идей, зрелищных форм, смешных текстов… Нелепо будет, если все это, пронесясь по экранам телевизоров, канет в Лету. И одесситы привели в движение свой налаженный кавээновский механизм для организации городского праздника. Кроме того, они собрали все свои домашние задания, которыми когда-то блистали в телепередачах КВН, и сделали из них спектакль «Можно подумать!..» Этим спектаклем 1 апреля открылся новый студенческий театр миниатюр. В общем, дух КВН материализовался в Одессе. Может быть, ребята с таким энтузиазмом реанимировали кавээновские традиции потому, что бывшая сборная Одессы стала чемпионом только под занавес, перед самым закрытием телеКВН… Так или иначе, они по-хозяйски распорядились добром, которым владеют. Георгий Голубенко, Олег Сташкевич, Валерий Хаит, Аркадий Цыкун и, конечно же, в первую очередь Семен Лившин и Юрий Макаров, которые делают в вечерней газете отдел сатиры и юмора, – вот дрожжи «Юморины-74»…
Журнал «Юность», № 7, 1974
Смех с майонезом «Юморина-75»
В Одессе меня все принимали за клоуна. И не только потому, что на голове у меня красовалась кепка с большим помпоном, – настроение у народа было такое…
В Одессе шел традиционный весенний День смеха. По городу катил шутовской автопробег допотопных драндулетов, а нас, представителей прессы, везли следом в специальном автобусе, из окна которого я и высовывался в своей дурацкой кепочке.
– Во морда! – крикнул вдруг какой-то мальчик. И народ покатился со смеху.
Так я стал не гостем «Юморины-75», а ее участником. И это, надо вам сказать, намного приятнее!..
‹…› Город ходил ходуном. Привычный стереотип привычных суббот и воскресений был сбит. Народу это нравилось, народ отдыхал, как никогда. Стадион, на котором в этот раз происходили основные действа «Юморины», был переполнен – сорок три тысячи человек! Это не считая честных безбилетников, целыми пачками сигавших через прутья оградительной решетки.
– Такого ни на одном футбольном матче не было! – радостно восклицал директор стадиона.
Еще бы! Где, на каком стадионе мира вы увидите, к примеру, забег на приз Паниковского? Спортсмены, на этот раз обряженные в серые макинтоши, с авоськами в руках, что есть сил жали за машиной, в кузове которой сидел сам Михаил Самуэлевич, прижимая к себе белого гуся. Ах, как жалко ему было расставаться с 6 кг 250 г свежей гусятины!
Но это что! У зрительниц была возможность получить стиральную машину. Надо было лишь предъявить фотографию с трогательной надписью: «Дорогой невестке от любящей свекрови». Как это ни странно, ни у кого подобной карточки не оказалось… Машину увезли.
Честные безбилетники осаждали и Дом культуры студентов, где Одесский театр веселых и находчивых давал премьеру – «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Режиссер спектакля Олег Сташкевич напомнил, что сегодня, 1 апреля, день рождения Гоголя… Как удачно вы выбрали день рождения, дорогой Николай Васильевич! ‹…›
Помню, как в ночь под 1 апреля, когда хорошее настроение гостей «Юморины» стало приближаться к апогею, корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Рост сказал только что спустившемуся с Чегета московскому инженеру Ярославу Харечко: «А мог бы ты на горных лыжах съехать, к примеру, с Потемкинской лестницы?» На что Слава, как и подобает настоящему мужчине, ответил положительно. Тут же по всем правилам было заключено пари. И на следующий день под звуки веселого похоронного марша, исполняемого тремя наемными скрипачами, Слава это пари выиграл. Но Ю. Рост тоже не проиграл – он напечатал фотографию уникального лыжного спуска в «Комсомолке» и породил еще одну одесскую легенду…
Журнал «Юность», № 7, 1975
Театр в подворотне «Юморина-76»
…Мальчик, проезжая на велосипеде по одесскому спуску Жанны Лябурб, завернул в подворотню дома № 6 и въехал во двор. То ли к знакомой девочке он приехал, то ли мама просила взять у жилицы первого этажа постного масла взаймы… Не знаем. Но факт, что мальчик, спешившись со своего велосипеда, остановился посреди двора и в течение часа так и стоял, не двинулся с места. То, что он увидел перед собой, загипнотизировало его.
Посреди двора на бетонном возвышении, которое является частью контрфорса, подпирающего откос, стоял смешной человечек в шляпе и расстегнутой жилетке, под ногами у него вертелась тонконогая собачонка-шпиц, по левую руку от него стояла девушка, по правую – точно такая же, так что казалось – в глазах двоится, а третья девушка, в роскошной широкополой шляпе с цветами, кормила того человечка манной кашей с блюдечка! При этом человечек болтал: «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли». С одной стороны, вроде бы обычный городской сумасшедший в обычном одесском дворе, а с другой – стоят вокруг люди и благоговейно смотрят на бетонное возвышение, как на сцену в театре… А вся штука в том, что и то и другое имело место – в одесском дворе среди бела дня давали «Записки сумасшедшего» Николая Васильевича Гоголя, между прочим, именно в день рождения последнего. В главной роли – актер Одесского театра миниатюр Игорь Кнеллер, в ролях – актриса того же театра Людмила Сафонова, а также сестры-близнецы Елена и Дина Шойб. Поставлен спектакль был режиссером Евгением Ланским.
Ах, какое это чудо – театр! И как легко он сочетается с жизнью, движется рядом, втекает в нее, впускает жизнь в себя.
На галерею второго этажа вышла погулять девочка лет шести и, облокотившись о перила, стала смотреть, что происходит внизу во дворе. Актер сразу почувствовал благодарного зрителя и стал девочке – ей и только ей! – рассказывать историю петербургского чиновника, «…чтобы я встал перед ним – никогда! Какой он директор? Он пробка, а не директор. Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего. Вот которою закупоривают бутылки». Девочка на галерее засмеялась.
Во время другого монолога из одной квартиры выбежала собачка и стала лаять на титулярного советника Поприщина. Он – слово, она – гав! Он – еще слово, она опять – гав!.. Так и переругивались, кто кого. Победило искусство: собака поняла, что соперника не дожмет, и убежала обратно в свое жилье.
Из подвала вышли две женщины с хозяйственными сумками, пересекли двор и направились к арке, ведущей на улицу. «Постойте!» – позволил себе вольность в тексте Гоголя Игорь Кнеллер. Та, что шла сзади, обернулась и крикнула той, что шла впереди: «Наташа, тебя зовут!» Наташа остановилась. «Завтра в семь часов совершится странное явление: земля сядет на луну», – таинственно поведал ей Поприщин. «Да ну вас!» – добродушно отмахнулась Наташа и двинулась дальше. «Об этом и знаменитый английский химик Велингтон пишет!..» – в отчаянии закричал ей титулярный советник. Но Наташа и ее спутница и слушать не стали, ушли.
Из одних дверей в другие по галерее мать-старуха и ее великовозрастный сын переносили какой-то предмет мебели. У них были свои дела. На то, что происходило внизу, они не обращали никакого внимания. «Заноси его углом вперед… Углом, говорю! А теперь на попа, на попа…» И опять Гоголь ничуть не пострадал. Напротив, реплики, подаваемые с галереи, лишь добавили реальности театральному действию во дворе, оттенив здоровым бытом печальный гоголевский текст…
‹…› Город Одесса в День смеха – идеальное место и время для весеннего фестиваля комедийных спектаклей. Собственно, в этом году мини-комедийный фестиваль уже состоялся. В рамках «Юморины» выступал Одесский театр миниатюр, в котором блистали писатель-юморист М. Жванецкий, актеры Р. Карцев и В. Ильченко; эстрадные артисты Москвы, Ленинграда, Киева оккупировали две главные площадки города – Дворец спорта и зал филармонии; очень интересный спектакль показал Театр веселых и находчивых по «Голубой книге» Михаила Зощенко, поставленный режиссером Олегом Сташкевичем… В общем, если уж в Одесском зоопарке устроили «Зооюморину», то «Теаюморина» в Одессу просто просится…
Журнал «Юность», № 8, 1976
То, что надо «Юморина-74»
…Юмористические страсти подогревались в городе задолго до праздника. Этим занималась газета «Вечерняя Одесса» через свой отдел сатиры и юмора под названием «Антилопа-Гну». Город с удовольствием подогревался. Благодаря газете накануне праздника все всё знали – когда куда надо бежать, где что смотреть… Но стоило празднику начаться, как посыпались сюрпризы и неожиданности. И не столько по причине организационных неполадок, сколько вследствие активной импровизации участников праздника. Кто бы мог подумать, что машина «Аэро» модели 1927 года явится к старту автопробега без мотора и к финишу ее придется буксировать с помощью веревки и добровольцев-мотоциклистов? Кто мог предвидеть, что на борту городского троллейбуса № 383, курсирующего по первому маршруту, в этот день будет вывешен призыв к встречным трамваям: «Не ищи новых путей – сойдешь с рельсов»?… Мог ли кто предполагать, что былинные богатыри из праздничной колонны строительного института вместо могучих ремней перепояшутся… сардельками!
Ну а кто, скажите, догадался, что команда КВН Одесского университета задаст своим соперникам вопрос: «Что бы вы сделали, если бы, проснувшись утром 1 апреля и глянув в зеркало, обнаружили, что похожи на картину В. И. Сурикова «Покорение Сибири Ермаком»?» И уж никто никогда не сообразил бы, что на него следует ответить так: «Повесилась бы в Третьяковской галерее». Команда института инженеров морского флота не сообразила и проиграла финал. И, наконец, кто мог взять на себя ответственность накануне «Юморины-74» ручаться, что праздник удастся?…
А праздник удался!
‹…› «Мозговой центр» фестиваля составили ребята из бывшей команды городского КВН. За многие годы своего телевизионного существования Клуб веселых и находчивых наработал много театральных идей, зрелищных форм, смешных текстов… Нелепо будет, если все это, пронесясь по экранам телевизоров, канет в Лету. И одесситы привели в движение свой налаженный кавээновский механизм для организации городского праздника. Кроме того, они собрали все свои домашние задания, которыми когда-то блистали в телепередачах КВН, и сделали из них спектакль «Можно подумать!..» Этим спектаклем 1 апреля открылся новый студенческий театр миниатюр. В общем, дух КВН материализовался в Одессе. Может быть, ребята с таким энтузиазмом реанимировали кавээновские традиции потому, что бывшая сборная Одессы стала чемпионом только под занавес, перед самым закрытием телеКВН… Так или иначе, они по-хозяйски распорядились добром, которым владеют. Георгий Голубенко, Олег Сташкевич, Валерий Хаит, Аркадий Цыкун и, конечно же, в первую очередь Семен Лившин и Юрий Макаров, которые делают в вечерней газете отдел сатиры и юмора, – вот дрожжи «Юморины-74»…
Журнал «Юность», № 7, 1974
Смех с майонезом «Юморина-75»
В Одессе меня все принимали за клоуна. И не только потому, что на голове у меня красовалась кепка с большим помпоном, – настроение у народа было такое…
В Одессе шел традиционный весенний День смеха. По городу катил шутовской автопробег допотопных драндулетов, а нас, представителей прессы, везли следом в специальном автобусе, из окна которого я и высовывался в своей дурацкой кепочке.
– Во морда! – крикнул вдруг какой-то мальчик. И народ покатился со смеху.
Так я стал не гостем «Юморины-75», а ее участником. И это, надо вам сказать, намного приятнее!..
‹…› Город ходил ходуном. Привычный стереотип привычных суббот и воскресений был сбит. Народу это нравилось, народ отдыхал, как никогда. Стадион, на котором в этот раз происходили основные действа «Юморины», был переполнен – сорок три тысячи человек! Это не считая честных безбилетников, целыми пачками сигавших через прутья оградительной решетки.
– Такого ни на одном футбольном матче не было! – радостно восклицал директор стадиона.
Еще бы! Где, на каком стадионе мира вы увидите, к примеру, забег на приз Паниковского? Спортсмены, на этот раз обряженные в серые макинтоши, с авоськами в руках, что есть сил жали за машиной, в кузове которой сидел сам Михаил Самуэлевич, прижимая к себе белого гуся. Ах, как жалко ему было расставаться с 6 кг 250 г свежей гусятины!
Но это что! У зрительниц была возможность получить стиральную машину. Надо было лишь предъявить фотографию с трогательной надписью: «Дорогой невестке от любящей свекрови». Как это ни странно, ни у кого подобной карточки не оказалось… Машину увезли.
Честные безбилетники осаждали и Дом культуры студентов, где Одесский театр веселых и находчивых давал премьеру – «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Режиссер спектакля Олег Сташкевич напомнил, что сегодня, 1 апреля, день рождения Гоголя… Как удачно вы выбрали день рождения, дорогой Николай Васильевич! ‹…›
Помню, как в ночь под 1 апреля, когда хорошее настроение гостей «Юморины» стало приближаться к апогею, корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Рост сказал только что спустившемуся с Чегета московскому инженеру Ярославу Харечко: «А мог бы ты на горных лыжах съехать, к примеру, с Потемкинской лестницы?» На что Слава, как и подобает настоящему мужчине, ответил положительно. Тут же по всем правилам было заключено пари. И на следующий день под звуки веселого похоронного марша, исполняемого тремя наемными скрипачами, Слава это пари выиграл. Но Ю. Рост тоже не проиграл – он напечатал фотографию уникального лыжного спуска в «Комсомолке» и породил еще одну одесскую легенду…
Журнал «Юность», № 7, 1975
Театр в подворотне «Юморина-76»
…Мальчик, проезжая на велосипеде по одесскому спуску Жанны Лябурб, завернул в подворотню дома № 6 и въехал во двор. То ли к знакомой девочке он приехал, то ли мама просила взять у жилицы первого этажа постного масла взаймы… Не знаем. Но факт, что мальчик, спешившись со своего велосипеда, остановился посреди двора и в течение часа так и стоял, не двинулся с места. То, что он увидел перед собой, загипнотизировало его.
Посреди двора на бетонном возвышении, которое является частью контрфорса, подпирающего откос, стоял смешной человечек в шляпе и расстегнутой жилетке, под ногами у него вертелась тонконогая собачонка-шпиц, по левую руку от него стояла девушка, по правую – точно такая же, так что казалось – в глазах двоится, а третья девушка, в роскошной широкополой шляпе с цветами, кормила того человечка манной кашей с блюдечка! При этом человечек болтал: «Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли». С одной стороны, вроде бы обычный городской сумасшедший в обычном одесском дворе, а с другой – стоят вокруг люди и благоговейно смотрят на бетонное возвышение, как на сцену в театре… А вся штука в том, что и то и другое имело место – в одесском дворе среди бела дня давали «Записки сумасшедшего» Николая Васильевича Гоголя, между прочим, именно в день рождения последнего. В главной роли – актер Одесского театра миниатюр Игорь Кнеллер, в ролях – актриса того же театра Людмила Сафонова, а также сестры-близнецы Елена и Дина Шойб. Поставлен спектакль был режиссером Евгением Ланским.
Ах, какое это чудо – театр! И как легко он сочетается с жизнью, движется рядом, втекает в нее, впускает жизнь в себя.
На галерею второго этажа вышла погулять девочка лет шести и, облокотившись о перила, стала смотреть, что происходит внизу во дворе. Актер сразу почувствовал благодарного зрителя и стал девочке – ей и только ей! – рассказывать историю петербургского чиновника, «…чтобы я встал перед ним – никогда! Какой он директор? Он пробка, а не директор. Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего. Вот которою закупоривают бутылки». Девочка на галерее засмеялась.
Во время другого монолога из одной квартиры выбежала собачка и стала лаять на титулярного советника Поприщина. Он – слово, она – гав! Он – еще слово, она опять – гав!.. Так и переругивались, кто кого. Победило искусство: собака поняла, что соперника не дожмет, и убежала обратно в свое жилье.
Из подвала вышли две женщины с хозяйственными сумками, пересекли двор и направились к арке, ведущей на улицу. «Постойте!» – позволил себе вольность в тексте Гоголя Игорь Кнеллер. Та, что шла сзади, обернулась и крикнула той, что шла впереди: «Наташа, тебя зовут!» Наташа остановилась. «Завтра в семь часов совершится странное явление: земля сядет на луну», – таинственно поведал ей Поприщин. «Да ну вас!» – добродушно отмахнулась Наташа и двинулась дальше. «Об этом и знаменитый английский химик Велингтон пишет!..» – в отчаянии закричал ей титулярный советник. Но Наташа и ее спутница и слушать не стали, ушли.
Из одних дверей в другие по галерее мать-старуха и ее великовозрастный сын переносили какой-то предмет мебели. У них были свои дела. На то, что происходило внизу, они не обращали никакого внимания. «Заноси его углом вперед… Углом, говорю! А теперь на попа, на попа…» И опять Гоголь ничуть не пострадал. Напротив, реплики, подаваемые с галереи, лишь добавили реальности театральному действию во дворе, оттенив здоровым бытом печальный гоголевский текст…
‹…› Город Одесса в День смеха – идеальное место и время для весеннего фестиваля комедийных спектаклей. Собственно, в этом году мини-комедийный фестиваль уже состоялся. В рамках «Юморины» выступал Одесский театр миниатюр, в котором блистали писатель-юморист М. Жванецкий, актеры Р. Карцев и В. Ильченко; эстрадные артисты Москвы, Ленинграда, Киева оккупировали две главные площадки города – Дворец спорта и зал филармонии; очень интересный спектакль показал Театр веселых и находчивых по «Голубой книге» Михаила Зощенко, поставленный режиссером Олегом Сташкевичем… В общем, если уж в Одесском зоопарке устроили «Зооюморину», то «Теаюморина» в Одессу просто просится…
Журнал «Юность», № 8, 1976
Юрий Рост Славик, поехали!
Самое трудное – начать. Начну с того, что поздним вечером Слава Харечко, собрав у нас все рубли и мелочь, отправился в гастроном на углу Дерибасовской покупать вольный арабский бальзам «Абу-Симбл». Общество ждало его возвращения, обсуждая события «Юморины».
Собственно, событий (в историческом смысле) не было. Как не бывает их в какой ни возьми области жизни. «Настоящим событием стал приход лихтера «Озерный-2» с грузом алтайского кругляка». На самом деле на Шелепихе пришвартовалась баржа с дровами, и матросы пошли с авоськами по магазинам. Событие рождается в словах устных или письменных и дальше существует отдельно от прихода баржи. Так вот мы, обсуждая, рождали события трех веселых дней в апрельской Одессе.
Евгений Ланской поставил «Записки сумасшедшего» во дворе дома номер восемь по спуску Жанны Лябурб. Сами смотрели, сами играли, сами радовались, когда жильцы, выйдя на внутренний балкон, вступали в дискуссию с Гоголем.
Купили у рыбаков в селе Маяки ванну раков и четырех лещей. Вернулись в Одессу – и выяснили, что денег на пиво не осталось. Отправили на Привоз очаровательную Клавдию Н. в белых джинсах и блузке. По демпинговым ценам она сбыла рыбу. Купили водку – и опять остались без пива. Тут появился Жванецкий, купил пива. За час выпили пиво и съели раков. Всех. Жванецкий был удивлен.
Посадили в старый, раскрашенный гуашью «Запорожец» двенадцать прелестных женщин. И ездили по Одессе в надежде, что нас остановит милиционер. Далее из милой консервной банки выползла дюжина барышень, и гаишник был готов платить сам, лишь бы его отпустили…
Рождались подробности, более правдоподобные, чем факты невероятной жизни. Все были веселы и раскованны, а между тем в подсознании, словно моль, которую надлежало бы, но не удается прихлопнуть, порхала мысль: ну где же Харечко? Точнее, где «Абу-Симбл»?
Дверь отворилась, и лучезарная, обаятельнейшая улыбка Славы осветила (так, кажется, надо писать) комнату.
– А бутылочка-то вдребезги!
Что бы сделали с тобой, со мной и со всеми остальными, кроме Славы Харечко? Убили бы друзья. Убили – и были бы оправданы. А тут:
– Как это было, Славик?
И дальше весь вечер шел спектакль о пути в магазин, об очереди, о продавщице, считавшей мелочь, об «Абу-Симбле» и Египте, об авоське, о кульминации: как куча алкашей с завистью прослеживала путь бутылки с прилавка в авоську, о том, как скользила бутылка до дна авоськи, как в дне нашлась дырка диаметром несколько больше, чем два радиуса «Абу-Симбла», и о том, как бутылка вывалилась из авоськи и, удерживаемая на манер телекинеза взглядами сочувствующих (да, сочувствующих – такое это было время), секунд пять висела в воздухе, и как Слава нагнулся, чтобы взять ее с воздуха, но допустил ошибку, не подставив ладонь под донышко, а пытаясь схватить бутылку за горлышко, а продавщица перед этим отпускала населению коровье масло руками, и горлышко оказалось скользким, о том, как «Абу-Симбл» выскользнул из харечкинской пятерни и несколько мгновений постоял на каменном полу, прежде чем развалиться на четыре (по частям света) осколка, о соболезнованиях, которые он принял, и о поминках бутылки, которые устроили в подворотне его новые друзья из магазина…
Дальше… Вечером мы вышли на улицу, и на углу Пушкинской и Дерибасовской нам с Харечко пришла хорошая идея: съехать на лыжах с Потемкинской лестницы. Ехать должен был Слава – у него и лыжи были, поскольку в Одессу он прилетел с Чегета. Вера, его жена, сочла этот аргумент недостаточным.
– А почему ты сам не поедешь? Славик, я тебе не разрешаю.
Веру – белокурую красавицу – Харечко взял из Одессы со всеми достоинствами. Она была добра, весела и хорошо готовила. Единственный недостаток Верунчика – наивность – делал ее легкой добычей для розыгрышей.
Однажды, переживая за судьбу Штирлица, она сидела с платком в руках (на случай переживаний) и следила, как небывалый разведчик ведет сложную игру с опытным провокатором, которого играл Лев Дуров. Этот дуровский герой заложил порядочного пастора и отправился гулять вдоль озера со Штирлицем. Штирлиц передал ему пачку немецких марок, а затем незаметно застрелил негодяя. Негодяй упал в воду и утонул.
– А деньги? Деньги?! Зачем он дал ему деньги перед этим?…
Итак, Верунчик не разрешила Славику ехать.
– Видишь ли, Вера, – сказал я, – мы с Харечко поспорили на двадцать пять рублей, что он не съедет с Потемкинской лестницы на лыжах. Давай четвертак – и мы забыли разговор.
– А если съедет?
– Тогда плачу я.
– А деньги у тебя есть?
– Есть, – соврал я.
– Надо ехать, Славка!
На следующий день у Дюка собралась толпа. Павел Верников (ныне профессор трех европейских консерваторий) позвал из школы имени Столярского скрипачей, чтобы играли грустное. Слава надел очки, взял палки и поехал.
Уточкин в начале века съехал с лестницы на мотоцикле. И мы вспоминаем это событие как геройство и лихость.
Харечко весело съехал на лыжах, что было много сложнее и опаснее, дегероизировав подвиг знаменитого летчика. Просто стало ясно, что это не поступок, а одна из симпатичных затей, без которых жизнь тускнеет и теряет цвет.
Славик ушел из нашего мира совсем молодым. Погиб в машине, которая ехала по ровному шоссе.
Это было уже давно. Мы, его друзья, заметили, что с ним ушла яркая и веселая краска. А легенды о песнях, остроумных проделках и розыгрышах одного из самых знаменитых капитанов того КВН продолжают обрастать небывалыми подробностями. Ну я-то как раз ничего не наврал…
Журнал «Магазин», № 3, 1992
Зиновий Гердт
Послушайте, граждане, дамы, мужчины…
Послушайте, граждане, дамы, мужчины,
Мы выложим свой аргумент:
Какие быть могут еще Юморины
В такой напряженный момент?!
В то время как целый народ в Ламцедроне
Военщине рвет потроха,
Они в филармоньи сидят как на троне,
И все им хи-хи да ха-ха.
В погоне за мелким дешевым успехом,
Не чувствуя всей глубины,
Кой-кто кое-где предложили День смеха
Устроить в масштабе страны.
Но чтобы поставить Бобруйск иль Палангу
С Одессой в сравнительный ряд,
Для этого мало прикинуться шлангом,
Как в Бонне порой говорят…
И есть еще люди у нас на примете —
Кой-кто, иногда, кое-где,
Готовые петь и смеяться как дети
В упорной борьбе и труде.
И есть еще типы в Советском Союзе,
Немало таких развелось, —
Их даже любимец народа пан Зюзя
Порою смешит не до слез.
В Москве Юморинам не светятся сроки,
Их нет, слава Богу, пока.
Там юмор сочится пока Самотекой,
Там нет, одним словом, толчка.
А если вам хочется острого слова,
Когда вам сатира нужна, —
Ходите тогда на Бориса Брунова:
Порядок, покой, тишина…
Сидите у телеков и не моргая
Зарю замыкайте зарей,
И вам за прилежность Муслим Магомаев
Махнет на прощанье ноздрей.
Послушайте, граждане, дамы, мужчины,
Мы выложим свой аргумент:
Какие быть могут еще Юморины
В такой напряженный момент?!
В то время как целый народ в Ламцедроне
Военщине рвет потроха,
Они в филармоньи сидят как на троне,
И все им хи-хи да ха-ха.
В погоне за мелким дешевым успехом,
Не чувствуя всей глубины,
Кой-кто кое-где предложили День смеха
Устроить в масштабе страны.
Но чтобы поставить Бобруйск иль Палангу
С Одессой в сравнительный ряд,
Для этого мало прикинуться шлангом,
Как в Бонне порой говорят…
И есть еще люди у нас на примете —
Кой-кто, иногда, кое-где,
Готовые петь и смеяться как дети
В упорной борьбе и труде.
И есть еще типы в Советском Союзе,
Немало таких развелось, —
Их даже любимец народа пан Зюзя
Порою смешит не до слез.
В Москве Юморинам не светятся сроки,
Их нет, слава Богу, пока.
Там юмор сочится пока Самотекой,
Там нет, одним словом, толчка.
А если вам хочется острого слова,
Когда вам сатира нужна, —
Ходите тогда на Бориса Брунова:
Порядок, покой, тишина…
Сидите у телеков и не моргая
Зарю замыкайте зарей,
И вам за прилежность Муслим Магомаев
Махнет на прощанье ноздрей.
1 апреля 1976
Семен Лившин Подвиг таксиста
Это случилось ночью. Точнее, днем. Люди мирно гуляли по Потемкинской лестнице в Одессе, ни о чем не подозревая. Вдруг из-за Дюка выскочил горбатый «Запорожец» и поехал вниз по лестнице.
Прохожие оцепенели. Фонтаны замолкли. В тишине было слышно, как бьется о карбюратор сердце водителя.
Его звали Ефим Выдомский. Он работал таксистом, но никогда никого не давил без причины. Выдомский любил справедливость и работал внештатным корреспондентом «Антилопы-Гну» – сатирического отдела «Вечерней Одессы». На гонорары за фельетоны он купил «Запорожец». И вот теперь ему предстояло совершить беспримерный подвиг во славу одесской «Юморины».
Вот уже пройдена половина лестницы. Машина кряхтела, но лезла вперед – в смысле вниз. А там, нехорошо улыбаясь, смельчака уже ждали работники ГАИ. Они хотели забрать у Выдомского права, а у «Запорожца» – бампер.
Однако восторженная толпа подхватила Фиму и понесла его на руках вместе с машиной.
И все-таки советская власть не простила храбрецу его дерзкой выходки. Начались придирки: почему, мол, поехал на красный свет, зачем, дескать, не дал сдачи с десяти копеек…
Тогда Ефим Выдомский сел на свой горбатый «Запорожец» и уехал в Америку. Теперь он трудится таксистом в Манхэттене.
Будете в Нью-Йорке – сядьте в его такси. Ефим Выдомский покажет вам такое, что не захочется выходить из машины. Некоторые сидят там до сих пор. Вот.
Георгий Голубенко, Леонид Сущенко, Валерий Хаит
Утро в одесском дворе
Сцена из пьесы «Старые дома»
Действующие лица
Мария Ивановна – председатель домового совета. Пользуется во дворе огромным авторитетом, хотя совершенно этим не пользуется.
Захар Алексеевич – старый моряк. 60 лет отдал морю и уже почти столько же воспоминаниям.
Тимофей Кузьмич – старый сапожник. По совместительству немножко философ.
Эрнест Борисович – бывший актер. Боец культурного фронта в запасе.
Елизавета Семеновна – его жена и поклонница.
Лена Остапчук – женщина 35 лет. Просто жена и мать.
Сеня Остапчук – ее муж. Специальность – футболист.
Стасик Остапчук – их сын. В будущем гениальный скрипач. Пока же готов заниматься чем угодно, только не музыкой.
Андрей – сын Марии Ивановны.
Почтальон – лицо эпизодическое. Как и все почтальоны.
Лена. Стасик! Шесть часов! Все дети уже давно со скрипкой!
Стасик (из комнаты, недовольно). Ой!..
Лена. Никаких «ой»! Играй!.. Учти – я на базаре, но я все слышу!..
Звучат гаммы. Лена уходит. Выходит Захар Алексеевич.
Захар Алексеевич. Стасик, неужели тебе не надоела эта музыка?!
Стасик. Мама говорит, что быть скрипачом – это так красиво!
Захар Алексеевич. Лучше бы ты был дирижером, Стасик. Это не только красиво, но и не слышно… (Во двор входит почтальон. Стучит в окно. Открывается окно на противоположной стороне двора.) Кто там?!
Почтальон. Это Остапчук телеграмма. Есть у них кто-нибудь?
Захар Алексеевич. Она ушла на базар.
Почтальон. А вы не можете передать?
Захар Алексеевич. Ну, если я пойду на базар!..
Открывается еще одно окно.
Мария Ивановна (появляясь в окне). Захар Алексеевич, я вас очень прошу! Вы идете на базар, если увидите недорогую сливу, возьмите мне килограммов пятнадцать на варенье!..
Захар Алексеевич. Да никуда я не иду! Тут Лене телеграмма.
Открывается еще одно окно.
Эрнест Борисович (появляясь в окне). От Сени?! Что он пишет? Девушка, прочтите, я передам!
Почтальон (читает). «Ленок, мы в Бразилии. Чудная страна. Есть сандалии на Стасика. Думаю взять. Целую, Сеня».
Открывается еще одно окно.
Елизавета Семеновна. Нет, как вам нравится, он еще думает! Конечно, брать! Если не подойдут Стасику, я возьму себе… Девушка, какой там размер?
Почтальон. Я не знаю.
Елизавета Семеновна. Ну все равно. Скажите ему – пусть берет.
Почтальон. Ничего я не буду говорить! Вот – оставляю телеграмму и ухожу. (Уходит.)
Появляется сапожник Тимофей Кузьмич.
Тимофей Кузьмич. Доброе утро! Тут кто-то сандалии приносил?
Эрнест Борисович. Да нет. Это их Сеня видел где-то за границей.
Тимофей Кузьмич. А-а-а… Это, наверное, такие желтые с дырочками. Мне они не нравятся.
Елизавета Семеновна. А вы где их видели? У нас в магазине?!
Тимофей Кузьмич. Да нет, на руках. Ничего особенного.
Елизавета Семеновна. Ну, не знаю, как на руках, а на ноге они смотрятся прилично.
Сапожник начинает работать. Стучит молотком. Выходит Мария Ивановна.
Мария Ивановна. Тише! Тише!.. Вы мне Андрея разбудите!
Елизавета Семеновна. Он что, вчера поздно лег?
Мария Ивановна. Я даже не видела, когда он пришел!
Захар Алексеевич. Я видел. Он пришел в семь минут седьмого.
Мария Ивановна. Да?! Ну и как она выглядит?
Захар Алексеевич. Откуда я знаю? Что я, за ними следил? Прошел два квартала, устал и вернулся… Черненькая такая…
Елизавета Семеновна. Черненькая?… Неужели опять Лора?!
Мария Ивановна. О чем вы говорите! С Лорой у нас давно покончено!
Эрнест Борисович. Может быть, Зоя?
Захар Алексеевич. Нет, что я, Зою не знаю?! По-моему, это какая-то новенькая.
Мария Ивановна. Только новенькой нам не хватало!.. Захар Алексеевич, скажите откровенно: какого вы о ней мнения?
Захар Алексеевич. Ну, если говорить откровенно…
Появляется Андрей. Захар Алексеевич его не видит, а все видят и очень боятся, как бы Захар Алексеевич в его присутствии чего-нибудь об этой девушке вдруг случайно не сказал. Мешают.
Елизавета Семеновна. Безобразие!.. Нам опять отключили воду!..
Тимофей Кузьмич. Отключили? А что же это я целую ночь вычерпывал?!
Эрнест Борисович. Это у нас холодильник тает!.. Света тоже нет!
Тимофей Кузьмич (указывая на балкон, на котором стоит Андрей). При чем здесь свет?! Посмотрите на этот балкон! Им разве можно пользоваться?! Такие балконы падают как бутерброд – человеком вниз!
Мария Ивановна. Они ругают дом… Как будто он виноват в том, что он старый!.. Ну хорошо, я пойду в жэк требовать ремонта. Мне опять скажут: «Ждите своей очереди. Нам сейчас не до старых домов, мы не успеваем ремонтировать новые!..»
Андрей. Доброе утро, мама! Ты чем-то расстроена?
Мария Ивановна. Андрей, ты от нас что-то скрываешь!
Андрей. Мама, ну что можно скрыть в нашем доме?!
Мария Ивановна. Кто эта девушка?
Андрей. Какая девушка?
Мария Ивановна. С которой Захар Алексеевич встретился сегодня ночью!
Андрей. Наверно, девушка Захара Алексеевича?!
Мария Ивановна. Перестань!.. Когда ты нам ее покажешь?!
Андрей. Никогда!
Мария Ивановна. Хорошо! Маме можешь ее не показывать! Но самым близким тебе людям – соседям?! Тебя что, уже не интересует их мнение?!
Андрей. Их мнение уже ничего не изменит! Я на ней женюсь!
Мария Ивановна. Послушайте, что он говорит!!!
Елизавета Семеновна. Подождите! Может быть, ребенок не хотел! Может быть, его научили хулиганы!
Тимофей Кузьмич. Что теперь кричать? Видимо, мы что-то упустили в его воспитании…
Елизавета Семеновна. Бедная Мария Ивановна! Разве он понимает, что лучше мамы он себе никого не найдет?!
Эрнест Борисович. Бедный Андрей! Ему скоро тридцать. Мальчику в этом возрасте уже пора любить не только маму.
Елизавета Семеновна. Да-да, Эрнест! Ты как всегда прав! Мы должны немедленно найти ему невесту!
Эрнест Борисович. Мы?! А почему бы не сделать это тебе самой?
Елизавета Семеновна. А что?… Вот я знала здесь одну… Красавица!.. Она бы Андрею действительно подошла!..
Эрнест Борисович. Так в чем же дело?
Елизавета Семеновна. Дело в том, что я не знаю, жива ли она еще…
Появляется Лена с сумками, она вернулась с базара.
Лена. Что случилось? Почему Стасик не играет?!
Елизавета Семеновна. Лена, ты как раз вовремя. Здесь такое творится!
Лена. Он сломал руку? Скрипку?! Что он сломал?!
Елизавета Семеновна. При чем здесь Стасик? Наш Андрей только что чуть-чуть не женился!
Лена. Как! Не подождав, пока я вернусь с базара?! Стасик, почему ты не играешь?!
Стасик. Я тоже хочу посмотреть на невесту Андрея!
Лена. Тебе еще рано смотреть на такие вещи!
Эрнест Борисович. Лена, тебе телеграмма!
Лена. Боже мой, что с Сеней?!
Захар Алексеевич. Не волнуйся, мы все читали. Что с Сеней – неизвестно, но из Бразилии прислали его сандалии…
Лена. Ой, мне нехорошо!.. (Падает в обморок.)
Тимофей Кузьмич. Лена, успокойся! Ничего с твоим Сеней не произошло! Просто в Бразилии выбросили сандалии на Стасика. Так он спрашивает, брать или не брать!..
Лена. Его волнуют сандалии! Как будто они могут заменить ребенку отца!.. И вообще, разве он отец?! Он футболист! Вечно в разъездах! Ну скажите, какой пример может брать ребенок с отца, которого видит один раз в месяц по телевизору, и то в трусах?!
Елизавета Семеновна. Лена, главное, чтобы муж не пил! А там в трусах он или в телевизоре – какая разница?!
Лена. Елизавета Семеновна! Я вам так с Эрнестом Борисовичем завидую! Вы всегда вместе, а я еще молодая и всегда одна!..
Стасик. Мама, а я?!
Лена. Играй, это тебя не касается!
Елизавета Семеновна. Лена, мой Эрнест тоже был вечно занят. Он был руководящим работником. Тридцать лет руководил драмкружком!.. Что делать! Искусство забирает у человека всю жизнь!..
Лена. А футбол – всю молодость!..
Найдено в капустнике
Хроника Гало-театра
На занавесе самого знаменитого в России театра нарисована чайка. Мы решили не отставать и создали свой театр, на занавесе которого тоже птица. Точнее – птичка. А еще точнее – галочка. Эта эмблема означает только одно: все, что ни делается в этом театре, делается исключительно для нее. То есть для «галочки»…
Предлагаем вниманию читателей хронику жизни этого культурного учреждения…
1В свое время большие споры вызвал проект здания для Гало-театра. Вариант зрительного зала на 50 мест был отвергнут по причине чрезмерной камерности. На 5 тысяч – по причине чрезмерной масштабности. Наконец остановились на варианте здания вообще без зрительного зала. Он, во-первых, решал проблему зрителя (нет зрителя – нет проблем!), а во-вторых – проблему сохранения казенного имущества: кресел (на складе) и занавеса (не нужно гонять туда-сюда!).
Однако по трезвом размышлении (на следующее утро) пришли к выводу о преждевременности столь смелых начинаний и решили оставить в театре несколько мест (в том числе и спальных).
2Известно, что все театры начинаются с вешалки. Но в Гало-театре все-таки большим уважением пользуется Главный режиссер.
Это видный из себя теоретик и практик гало-культуры, который вот уже многие годы, как бы отвечая на книгу К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве», втайне пишет свою под названием «Одним искусством не проживешь!».
Предлагаем вашему вниманию некоторые главы из этого труда.
Из книги «Одним искусством не проживешь!»Глава 327. О сути оваций…Думаю, что актерам все же следует выходить кланяться не после окончания спектакля, а перед его началом. Да, мы знаем, что в старину представление артистов, сопровождавшееся овацией, происходило в конце спектакля. Но поскольку сегодня у нас уже нет уверенности, что все присутствующие в зале дождутся этого момента, предлагаю начинать именно с него.
К тому же бурная овация в наши дни, как известно, уже мало связана с тем, что происходит непосредственно на сцене, и является скорее данью доброй традиции, первоначальный смысл которой становится все более и более непонятным.
Овация же в начале спектакля представляется нам значительно более разумной, поскольку полный сил зритель, еще не утомленный увиденным, может отдаться этому ритуалу с гораздо большим энтузиазмом, столь характерным для наших дней…
Глава 639. Четвероногий враг артистаМного лет размышлял о том, как бороться на театре с котами. И действительно: как бы ни рекомендована была пьеса, как бы ни гениален был замысел режиссера, как бы ни эпохален был спектакль, – стоит выйти на сцену какому-нибудь коту, как все это тут же, извините, летит ему под хвост. Ибо переиграть на сцене кота, а тем более кошку практически невозможно!..
Где же выход?
А вот.
Дабы избежать появления на сцене кота или кошки, привлекающих к себе, как известно, все внимание зрителя, предлагаю во время спектакля постоянно держать на сцене собаку…
3А теперь разрешите представить вам Директора Гало-театра. Это бывший крупный хозяйственник средней руки, брошенный на культуру в связи с острой необходимостью улучшения работы на предприятии, которым он прежде руководил.
Первое время Директор присматривался к новому участку работы, пытаясь найти черты, отличающие его от старого. Но не нашел. Вот случай из его повседневной деятельности…
Труба зовет!Кабинет директора театра. За столом директор. Врывается посетитель с чемоданом.
Посетитель. Вы директор театра?
Директор. Я.
Посетитель. Очень приятно! Значит, я к вам!
Директор. Слушаю вас. Что вам нужно?
Посетитель. Значит, мне нужно… (Смотрит бумаги.) Трубы стальные диаметром сто миллиметров, которые вы выпускаете.
Директор. Мы выпускаем?
Посетитель. Да. Две тонны.
Директор. О чем вы говорите? У нас театр!
Посетитель. Я знаю.
Директор. Мы выпускаем спектакли!
Посетитель (скептически). Я видел…
Директор. При чем же здесь трубы?
Посетитель. Как при чем?! Вы играете спектакль «Труба зовет!»?
Директор. Играем. Ну и что?
Посетитель. А вот рецензия… На вас написана? (Дает газету.)
Директор (читает). «Большая победа мастеров сцены»… (С гордостью.) О нас!
Посетитель. Вы дальше, дальше читайте! Вот здесь! (Показывает.)
Директор (читает). «…Артистам театра удалось так реалистично показать процесс производства труб, что вполне естественным завершением спектакля является выпуск их прямо на сцене, причем отличного качества и в широком ассортименте».
Посетитель. Вот за этими трубами я и приехал! Подпишите, а?… (Дает бумаги.)
Директор. Да поймите! У нас областной драматический театр!
Посетитель. Ну и что?
Директор. А то, что в первую очередь мы обязаны обеспечивать трубами нашу область!..
Посетитель (умоляюще). Но войдите в мое положение! Я так намучился! Я ехал в такую даль! Я ночевал на вокзалах! Я смотрел ваши спектакли!..
Директор. А вы войдите в мое! Мы играем эту пьесу всего два раза в месяц, а заявок на трубы – вот, целая кипа!..
Посетитель. Так играйте чаще!
Директор. Хм-м… Вы что же, милейший, думаете, наш театр только трубы выпускает?… Вот репертуар, пожалуйста: пьеса о строительстве – значит, дай бетон! На сельскохозяйственную тематику – это вообще давай и давай! И тут вы со своими трубами! Нет их у меня!..
Посетитель. Но поймите!..
Раздается телефонный звонок.
Директор. Извините! (Снимает трубку.) Слушаю вас!..
Высвечивается площадка, на которой стоит человек в комбинезоне и в каске с телефонной трубкой в руке.
Человек. Але!.. Сцена беспокоит!
Директор. Ты, Николай Федорович? Ну что там у тебя?!
Человек. Беда, Василий Игнатьевич! Конвейер встал!
Директор. Как? Прямо во время спектакля?!
Человек. Да в том-то и дело! Только в образ вошли, а тут шестеренка – хрясь! У меня над ухом – вжик! И прямо в зрительный зал! Хорошо еще, что там никого, а то бы жертвы были!..
Директор. Ты, Федорыч, вот что! Ты мне эти страхи не рассказывай! Ты лучше скажи, что предпринимаете конкретно?!
Человек. Конкретно ничего не предпринимаем. Сидим на сцене, курим…
Директор. Да у вас там что, шестеренку заменить некому?! Вы же там все заслуженные-перезаслуженные, по триста рублей в месяц заколачиваете!.. В общем, так: что хочешь делай, но чтоб к концу спектакля продукция была! Хоть до утра играйте! У меня все!.. (Кладет трубку. Посетителю.) А вы говорите – трубы! Разве с такими артистами у нас могут быть трубы?!
Посетитель. А завпост говорил, что есть… Подпишите, а?… (Протягивает бумаги.)
Директор. Ох, и что же это за организация там у вас такая, которая без наших труб обойтись не может?… (Читает бумаги, оживляясь.) Ага! Тоже театр и тоже областной?! Родственное предприятие, значит?…
Посетитель. Ну конечно!
Директор. И зачем же вам трубы?
Посетитель. Так спектакль же ставим про нефтяников! Понимаете?… Стали скважину бурить прямо на сцене… ну и забурились! Премьера на носу, а труб не хватает!.. Подпишите!..
Директор. Ой, я не знаю… Осталось у нас где-то тонн пять после генералки…
Посетитель. Да вы не сомневайтесь! Мы со своей стороны тоже чем-нибудь поможем!..
Директор. Чем? Нефтью?!
Посетитель. Ну почему только нефтью?! У нас, между прочим, тоже репертуар будь здоров! Вот недавно «Вишневый сад» выпустили!
Директор. А что это, что это? Не слышал.
Посетитель. Да гарнитуры такие. Из вишни. Мы, значит, там в спектакле сад рубим и мебель делаем. Не пожалеете!.. Там шкаф, я вам скажу, особенно нашими покупателями глубокоуважаемый!..
Директор. Так вот с этого нужно было и начинать! (Подписывает бумаги.)
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 16 от 14.3.84§ 1. В связи с ожидаемым приходом на спектакль известного театрального критика приказываю 16.3 с. г. играть данный спектакль не только в костюмах и в декорациях, но и со словами.
§ 2. 18.3 с. г. открыть в театре Малую сцену. 19-го произвести там инвентаризацию, 20-го – закрыть.
§ 3. Категорически запретить:
суфлеру театра т. Седых И. И. вместо текста классических произведений подсказывать актерам реплики из пьес собственного сочинения;
машинисту сцены тов. Хомяку В. П. во время спектакля катать на поворотном круге знакомых девушек.
§ 4. Перевести по возрасту артиста Параконова В. Г. из амплуа героя-любовника в любовники-наставники.
§ 5. Завпоста Киреева Л. Г. и его помощников Кирюшина М. Н. и Кирьянова С. И. из театра уволить. Основание: превратное истолкование термина «пропитка декораций».
§ 6. Артиста Степанова А. Я., не вернувшегося в положенный срок с киносъемок, считать киноартистом.
§ 7. Актрисе Евсеевой Н. И., исполняющей главную роль в современной производственной комедии «Болваночка», несмотря на похвальное желание хоть как-то рассмешить публику, категорически запретить произносить вместо фразы «Полюбила я тебя, Захар, за твои золотые руки» фразу «Полюбила я тебя, Зураб, за твои золотые зубы».
Подпись: Директор.
4Думали в Гало-театре и о подрастающем поколении. Думали довольно долго… И наконец придумали: «Все лучшее – детям!»
Претворяя в жизнь этот благородный девиз, коллектив Гало-театра поставил перед собой задачу познакомить детей с лучшими образцами мировой драматургии для взрослых.
Так в недрах репертуарного портфеля театра возникла написанная по мотивам знаменитой пьесы А. Гельмана «Премия» (в ней шла речь о вопиющем для тех времен факте: бригада строителей отказалась от премии) детская, проблемная, глубоко психологическая производственная драма под названием
ДобавкаДействие происходит в передовом детском саду в конце 70-х. Кабинет заведующей детским садом.
Заведующая (нажимая на клавишу селектора). Мария Ивановна, гуляйте младшую группу! Как спит старшая группа?… Вы что, с ума сошли?! Конец квартала, у нас двести часов недоспано! Всем спать! Заснете – доложите!
Вбегает повариха, в руках у нее ведро.
Повариха. Валентина Филипповна, у вас есть валидол?
Заведующая. Есть.
Повариха. Вот вы его и глотайте!
Заведующая. А что случилось?
Повариха. У нас ЧП. Старшая группа отказалась от добавки!
Заведующая (в ужасе). Не может быть!
Повариха. Вот ведро манной каши. Я хотела разлить, а они встали и ушли. И первым – Потапов.
Заведующая. Может быть, они были сыты?
Повариха. О чем вы говорите?! Наши обычные порции!
Заведующая. Так, может быть, каша была просто невкусная?
Повариха (возмущенно). Как это наша каша может быть невкусная! У меня ее каждый день вся семья лопает, за уши не оторвешь! И дочкины, слава Богу, вот такие растут! А эти! Вот молодежь пошла!
Заведующая. Ну ладно, разберемся… Собирайте людей. Старшую медсестру, уборщицу, воспитательницу, главного зачинщика… И кого-нибудь из детей, кто мог бы олицетворять наш эталон упитанного ребенка. (Все собираются.) Стенографируйте!.. Товарищи, вы все, наверно, слышали, что в нашем деткомбинате «Светлячок» произошло ЧП. Старшая группа, предводительствуемая Потаповым, отказалась от добавки. Но прежде чем перейти к обсуждению этого безобразного случая, я хотела бы напомнить собравшимся, что коллектив нашего прославленного «Светлячка» вот уже пятый год держит переходящий торт, учрежденный районо и санэпидстанцией! Из наших стен вышли такие выдающиеся дети, как Коленька Петров – победитель межрайонного смотра коротких детских надписей на заборе! Коллектив нашего «Светлячка» первым в отрасли выступил инициатором почина по замене маркировки детских шкафчиков, заменив традиционные вишенки и яблочки на прогрессивные огурчики и помидорчики! А наш тихий час – самый мертвый в области! Да, нам есть чем гордиться! И вдруг – такая неприятность!.. Прошу высказываться.
Уборщица. Разрешите мне… Я человек простой, прямо от швабры. Бабка моя мыла пол, мать мыла и я мою. Так вот я хочу спросить: сколько можно сорить?!
Заведующая. Гм-м… Спасибо, Марья Степановна… Кто еще хочет выступить, товарищи?
Повариха. А чего тут говорить! Пусть Потапов сам расскажет, как их угораздило от нашей каши отказаться.
Потапов. Я не о себе сказу. Мне много не надо. Я о людях хоцю сказать. Вот вы говорите, тетя Нина, экономия. Это по-васему, по-взрослому, экономия, а по-насему, по-ребячьему, это называется… это… хищение общественного продукта!.. Ну съедим мы сегодня эту добавку, завтра съедим, а послезавтра сто кусать будем?… Мы с ребятами так сцитаем: если основная порция по калорийности будет соответствовать стандарту, тогда и добавки не потребуется! А сто мы на сегодняшний день видим в насей ребячьей тарелке? Недолив, недосып, недовес!
Воспитательница. Это ложь! Клевета! Вот такое пятно на весь коллектив! (Показывает, какое пятно.)
Потапов. Спокойненько! Вот тут у меня тетрадоцка имеется… Сам я, извините, неграмотный, но нужда заставила, и пришлось… Мы тут кое-сто прикинули с ребятами в обед… Интересно полуцается.
Заведующая. А ну разреши-ка полюбопытствовать…
Все склоняются над тетрадкой.
Повариха. Нет, товарищи, как вам нравится! Еще молоко на губах не обсохло, а он уже его жирность меряет!
Воспитательница. Научили на свою голову!
Заведующая. А мне все-таки непонятно, откуда он мог взять эти цифры, эти, в сущности, закрытые данные?… А ну, позовите калькулятора. (Входит женщина.) Катерина Дмитриевна, тут по вашей части. Посмотрите-ка эти каракули, может, вы что-нибудь поймете?
Калькулятор. А чего смотреть? Это ж я и писала…
Заведующая. Вы?… Но зачем?!
Калькулятор (всхлипнув). Жалко их стало… Пришли ко мне… Этот худющий – аж светится. И с ним еще такие же. Посчитайте нам, говорят, тетя Катя, выход круп и жиров на одного человекоребенка, а то что-то кушать хочется.
Упитанный мальчик (эталон «Светлячка»). А я вообще не понимаю, как можно отказываться, когда дают?! Положено – дай! А не положено – сам возьму тарелку и положу!
Голос из окна. Федя! Федя!
Потапов. Цего тебе?
Голос. Наши кушать начали!
Потапов. Не мозет быть!
Повариха. Ну вот все и в порядке! Я знала, что не выдержат! Дети – они и есть дети. Поешь, Феденька!
Потапов. Нет!
Воспитательница. Подумай о себе! Посмотри, какой ты зеленый! Ты ж растешь. Тебе сейчас кушать надо, а не правду искать.
Потапов. А как же моя ребячья совесть?!
Заведующая. Нет, товарищи, я вижу, это серьезный симптом! И мне кажется, что я как честный воспитатель после такого случая не могу оставаться заведующей вверенного мне «Светлячка». Как ты считаешь, Федя?
Потапов. Не мозете, тетя!
Заведующая хочет уйти.
Голоса. Нет! Нет! Мы вас так не отпустим! Вместе заварили эту кашу, вместе и расхлебывать!
Вбегает раздатчица.
Раздатчица (торжественно). Валентина Филипповна! Разрешите сообщить. Коллектив кухни добился новой трудовой победы. Благодаря прогрессивной технологии варки за сегодняшний день удалось сэкономить пять килограммов вермишели!
Заведующая (с гордостью). Вот, товарищи! Вот как мы работаем! (Потапову с укоризной.) А ты… Эх… (Машет рукой. Раздатчице.) Спасибо!..
Раздатчица. Пожалуйста! (Деловито.) Так я зашла спросить: вы свой килограмм сами заберете – или мне его вам в кабинет занести?…
Немая сцена.
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 17 от 3.5.84В связи с проведением в Гало-театре смотра творческой молодежи, дирекция рассмотрела жалобы молодых актеров на недостаточную загруженность в театральном процессе. Считая впредь такое положение недопустимым, приказываю:
1. В период проведения смотра все звонки перед началом спектаклей, включая третий (самый ответственный), давать только силами творческой молодежи.
2. В плане подготовки самостоятельных работ поручить молодежи театра провести Шестую всетеатральную перепись номерков в гардеробе самостоятельно.
3. Доверить молодым на этот период и другие важнейшие участки работы. А для начала – работу на участке директора театра в садово-дачном кооперативе работников искусства «Доходное место».
Подпись: Директор.
5Продолжая размышлять о жизни Гало-театра, мы можем смело сказать, что была она не только многогранной, но и разносторонней.
А если что и омрачало ее порой – так это досадная необходимость ставить спектакли.
И родилась Мечта! Вот бы поставить такой спектакль, который позволил бы коллективу театра уже больше никогда ничего не ставить! Другими словами, создать такое, как говорится, произведение искусства, чтобы его можно было показывать когда угодно, где угодно и кому угодно! Даже зрителям!
Прекрасная мечта! И, на первый взгляд, неосуществимая.
Но настал День, и вошел в кабинет Главного режиссера человек, от которого никто уж точно не ожидал никаких осмысленных предложений по части репертуара, то есть Завлит, и ликующе объявил: «Есть!» – «А не рано ли есть? – спросил Главный, посмотрев на часы. – Ведь только что завтракали!..» – «Я о другом! Пьеса есть! – сказал Завлит и положил на стол увесистую папку. – Вот! Современно, смело, безопасно! На все случаи жизни! Можете ставить, не читая!..» – «Что, и герой положительный?» – с робкой надеждой спросил Главный. «Более чем положительный! – ответил Завлит. – Что на работе, что в быту!.. Можно сказать, дважды герой нашего времени!..» – «А называется как?» – «Отлично называется!» – заверил Завлит и торжественно раскрыл перед Режиссером папку. На титульном листе значилось: «ЛИПА ВЕКОВАЯ»…
А теперь несколько слов о создателе этой «Липы».
Автор Гало-театра. Известен своей широкой известностью. Впрочем, предоставим слово тем, кто знает его лучше других: жене Автора, самому Автору и районному врачу-психиатру.
Жена. Являясь на протяжении многих лет (в разное время, разумеется) супругой многих драматургов и режиссеров, я как театральный критик всегда видела свою задачу не только в обучении их слову «амбивалентный», но в первую очередь в популяризации их творчества. Имея возможность сравнивать этих людей (как творческих личностей, разумеется), могу сказать, что данный муж (драматург) является хорошим семьянином, прекрасно владеющим формой, активным общественником, мастером современной интриги.
Не буду говорить о своем вкладе в его творчество, о нем скажут потомки. Кстати, у нас их двое – мальчик и девочка… Скажу одно: знакомя данного автора (мужа) с произведениями других современных драматургов, я каждый раз видела, как жадно он впитывал каждое слово, сцену, а иногда даже целое действие. Но самое поразительное, что потом все это выходило из-под его пера таким ни на что не похожим, каким может быть только уже совсем гениальное произведение искусства. Так создавалась и «Липа вековая»…
Автор. От себя могу добавить, что были у меня в работе и трудности. Например, с главным героем. Правда, тут уже не по моей вине!.. Просто ввиду отсутствия у наших современных драматургов положительного героя, так сказать, нужной степени положительности мне пришлось брать его чуть ли не из головы…
Врач-психиатр. Ну что я могу сказать о своем пациенте?… Всякий талант есть отклонение от нормы. Но такого отклонения от нормы не знал еще ни один талант!..
А теперь, дорогие читатели, пришла пора познакомить вас с последним произведением нашего Автора.
Липа вековаяГало-драма в трех действиях по мотивам современных драмДействие первоеНа сцене уходящая вдаль перспектива неперспективной деревни Липовки. На переднем плане у полуразвалившейся курной избы работы неизвестных мастеров XVI века сидит древняя мудрая старуха Варфоломеевна. Она вяжет лыко. Рядом – еще более древний и мудрый старик по прозвищу Пунктик. Он лыка не вяжет. Они беседуют.
Варфоломеевна. Все я, Пунктик, своим умом превзошла. Все тайны мне окрест открылися. Только две вещи для меня непостижимые есть: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.
Пунктик. Так это же еще и ентот… Иммануил Кант не постигал!..
Варфоломеевна. Вот ты о Канте заговорил, а я сразу свово старшенького вспомнила – адмирала. У него тоже допрежь канты были. А теперь лампасы… Чтой-то не едет он давно. Да и другие тоже. И средненький – замминистра, и младшенький – торговый представитель по закупке лицензионных ананасов за рубежом…
Пунктик. А чего им сюды ехать?! Тут же затоплять будут. Вон уже соседние села затопили, райцентр. Не сегодня-завтра, говорят, областной город топить начнут… Одна ты тут сидишь на пути прогресса! Можно сказать, мешаешь всеобщему затоплению… Да пойми ты! Какое дело тормозишь?! Люди океан строят! В нашем районе!..
Варфоломеевна. У, ироды… Океан!.. Нет чтобы водопроводную трубу вовремя залатать!.. Не дам! Не дам затоплять последний памятник крепостному праву! (Крепко обнимает избу.)
Слышен шум подъехавшего «Мерседеса». Появляется Валетов – элегантно одетый во все заграничное молодой человек с парикмахерской внешностью.
Валетов. Здравствуйте, бабушка! Я у вас эту дачу купить хочу. Мне ее местоположение очень нравится. Я до вас двенадцать суток по болотам шел и машину «Мерседес» на себе нес… Продайте! Вам она все равно ни к чему, а мы с друзьями тут будем безалкогольные оргии устраивать…
Пунктик. О, смотрите, кто пришел!..
Валетов. Да вы не сомневайтесь! Я вам за вашу избу много денег дам! (Протягивает Варфоломеевне чемодан с деньгами.)
Варфоломеевна (гневно). Нет у тебя, ирод, таких денег, чтобы я за них свою малую родину продала!..
Валетов. У меня есть! (Протягивает ей еще один чемодан.)
Варфоломеевна (слабея). Нет!..
Валетов протягивает третий. Варфоломеевна хватается за сердце.
Голос с неба. Держитесь, мама! Я лечу!..
Слышен шум крыльев. У овина приземляется дельтаплан. Из него выходит Николай – младший сын Варфоломеевны по закупке лицензионных ананасов. Валетов с чемоданами прячется.
Варфоломеевна (оживая). Соколик мой!.. А что ж это ты не за границей?
Николай. Не могу я там больше, маманя! Приемы, банкеты, отели роскошные!.. Да сколько же может человек из-за каких-то ананасов вот так мучиться?! Все! Буду теперь их тут выращивать!.. Вон на нашу липу привью – и пусть себе колосятся!.. (Озирая орлиным взором окрестность.) Земля-то у нас какая!.. Ткнешь палку – и та расцветет! (Втыкает палку – та расцветает.) А площадя какие!.. В общем, хватит нам равняться этим самым четырем Франциям!.. Пусть теперь они на нас равняются!.. Все четыре!..
Варфоломеевна (в воодушевлении). Вот, правильно! И женим мы тебя здесь!..
Слышен шум хорошей музыки. В густых ветвях вековой липы наплывом, как бы материализуясь, возникает заветная мечта всех героев современных драм, по тем или иным причинам оторвавшихся от родной почвы, – Девица-краса – натуральная коса. Девка ладная, добрая, она все понимает без слов. Но смышленое выражение лица дает основание предполагать, что с годами начнет понимать и слова.
Варфоломеевна. Точно, женим!..
Николай. Я не против!.. Да боюсь, жена не согласится…
Варфоломеевна. Почему?! Как ты на ней женился, она же согласная была!
Николай. Оно-то так… Но с годами люди меняются…
Пунктик. Правильно!.. Это еще и ентот… Гераклит говорил: нельзя, мол, дважды войти в одну и ту же воду!..
Слышен шум воды.
Николай. Это еще что?!
Варфоломеевна. Да это так… Затопляют нас, сынок. Не обращай внимания…
Николай (сразу все поняв). Не бывать же этому!.. Всё! Еду в Москву!.. Позвольте, маманя, вашим «Мерседесом» воспользоваться?!
Варфоломеевна. Это не мой.
Николай. Ну тогда тем более…
Садится в «Мерседес» и уезжает. Валетов сидит на чемоданах.
Действие второеКабинет среднего сына Варфоломеевны – Петра, заместителя министра. Во всю стену – карта, утыканная разноцветными флажками, обозначающими границы затапливаемых министерством территорий.
Петр (в который раз пытаясь выпроводить Николая). Но и ты, брат, меня пойми! Помнишь, как в детстве мечтали по океану поплавать?… А тут как раз идея возникла такое сооружение соорудить. Да где же, думаю, как не в наших краях!.. Вот я и предложил в первую очередь Липовку залить… Пусть не мы с тобой, так хоть наши односельчане поплавают!.. Но, с другой стороны, и ты прав! Ананасы для нас сейчас важнее. За ананасами у нас пока еще очереди. А за океаном – нет!.. Так что правильная твоя позиция!.. Матери передай: приеду. Вот, значит, как у вас ананасы на липе начнут цвести, так и заявлюсь!..
Затемнение. Столичная квартира Николая. В прихожей его встречает жена.
Жена (обнимая Николая). Пожалел бы ты себя, Эдуард! А то смотри на кого похож стал!..
Николай. На кого?
Жена. На Николая!
Николай. А я и есть Николай!..
Долгая, мучительная для обоих пауза, во время которой жена готовит обед, стирает белье, вяжет. А муж – обедает, просматривает газеты, скопившиеся в доме за двадцать лет его отсутствия, затем начинает ремонт квартиры.
Николай (после паузы, заканчивая ремонт). Об Эдуарде спрашивать не стану… Зачем ворошить прошлое?… (Берет жену за руку.) Давай начнем все сначала?…
Жена (глядя ему в глаза). Давай!..
Николай. Вот и хорошо!.. Значит, ты с Эдуардом, а у меня тут тоже кое-что намечается…
Целуются.
Действие третьеНа сцене снова Липовка. Появляется Человек от театра. Он рассказывает о том, что произошло в деревне за время антракта.
Воспользовавшись отсутствием Николая, вероломный Валетов заманил Девицу-красу в темный лес и там, напав на беззащитную девушку с ножницами и импортным феном, лишил ее самого дорогого, что у нее было. То есть косы. Деревня в смятении. С одной стороны, все считают, что теперь, как честный парикмахер, он должен на ней жениться. С другой стороны – в деревне никто не знает, бывают ли вообще на свете честные парикмахеры.
Вернувшийся Николай узнает о случившемся, и в его душе поднимается буря, которая перерастает в настоящую. Слышен шум гребных винтов. Появляется Адмирал – старший сын Варфоломеевны.
Варфоломеевна (не узнавая его). Степан?! Ты ли это?!
Адмирал. Погоди, мать! Тут сперва с более важным вопросом разобраться надо. Беда у меня! Корабль в океане тонет!.. Так вот. Приехал я к тебе за мудрым материнским советом. Как думаешь, спасать нам его или не спасать?…
Пунктик. А чего тут думать? Тут сельсовет собирать надо! Это же его прямое дело – такие вопросы решать!
Варфоломеевна. Погоди, Пунктик!.. (Адмиралу.) А в каком океане тонет, хоть знаешь?
Адмирал. Дак рапортовали, что в вашем, местном. Северном Липовитом!..
Варфоломеевна. Нет у нас тут никакого океана! Отменили его!
Адмирал. Ты гляди!.. (Глядит вокруг.) И вправду отменили!.. А рапортовали, что построили…
Поняв бессмысленность дальнейшего продолжения, буря стихает. Появляются спасенные матросы, тут же демобилизуются и остаются в селе трудиться на липово-ананасных плантациях.
Николай (обнимая Девицу-красу – бывшую косу). Не плачь, милая!.. Без косы я тебя еще больше любить буду!.. А косу мы тебе с получки новую справим. Еще натуральнее!..
Слышен шум жены Николая.
Жена (появляясь). Не могу я без тебя, Коля! Совсем не могу!..
Николай. Почему?…
Жена. Потому что Эдуард пропал!..
В душе героя снова готова подняться буря. Адмирал тревожно поглядывает на барометр. Матросы надевают спасательные жилеты.
Николай (глядя одним глазом на жену, другим – на невесту). Что же нам теперь делать?…
Валетов (появляясь). Может, постричься интересуетесь?…
Жена (увидев его). Эдуард?!
Все целуются: жена с Эдуардом, муж с Девицей, адмирал с матросами. На липах пышно расцветают ананасы. Появляется замминистра Петр, вышедший на пенсию в связи с переходом на другую работу.
Варфоломеевна (умиленно). Ну что вам сказать, дети мои?… Любите друг друга!..
Пунктик. Вот это правильно… Это еще и ентот… Шопенгауэр говорил. Своим детям…
Фамилия Шопенгауэр как громом поражает присутствующих. Все застывают на своих местах и в глубоком раздумье жуют липовые ананасы.
ЗАНАВЕС.
6Под силу Гало-театру были и другие неожиданные поступки. Так, желая помочь зрителям театра разобраться в своих хороших впечатлениях от спектаклей, коллектив принял смелое решение: в театре была заведена «Книга восторженных отзывов».
Вот некоторые из первых записей:
Из «Книги восторженных отзывов» Гало-театра«Вчера всем стройотрядом были у вас на спектакле. Спасибо за доверие! Если нужно, придем еще! Молодежь всегда там, где трудно!..»
«Никогда не видел ничего подобного! Прекрасный буфет! Отличный зал ожидания! Никаких очередей у кассы!.. Жаль, до перрона далековато, но это мелочи… Словом, огромное спасибо всем работникам нашего вокзала!
Командированный».
«Большое и нужное дело делают работники театрального искусства, выключая во время спектаклей в зале свет!
Петюнин Г. Н., экономист».
«Раньше, до встречи с искусством, я, признаться, выпивал. Но теперь, побывав в вашем театре, а главное – поближе познакомившись с актерами, бросил. Понял, как это ужасно…
П. Р-ов».
«Всегда с большой радостью покидаем ваш театр!
Семья Бугровых».
7А теперь еще одна тема из жизни нашего храма искусства: «Гало-театр и международные связи».
Вообще говоря, об их недопустимости парторг театра предупреждал всю труппу еще перед поездкой коллектива в Болгарию… Но сейчас не об этом!.. Согласитесь, было бы странным, если бы то, что шло на нашей сцене, рано или поздно не заинтересовало бы западных режиссеров… В конце концов, хоть кого-нибудь это же должно было заинтересовать!..
Взявшийся поставить популярную советскую пьесу английский режиссер перед началом репетиций встретился с нашими журналистами.
Режиссер. Нам, деятелям английского театра, очень бы хотелось понять проблемы вашей жизни. Поэтому нас глубоко заинтересовала весьма проблемная и глубоко жизненная пьеса под названием «Шолом-Алейхема, 40». В ней, как вы помните, идет речь о том, что решение двух молодых людей эмигрировать из страны вызвало в сердцах их родителей бурю негодования и протеста. Крайне неодобрительно отнесся к этому и весь одесский двор, где жила семья.
Сейчас мы пытаемся эту пьесу поставить… Стараясь сделать ее более доступной простому английскому зрителю, мы изменили имена персонажей, перенесли действие в Англию… Да и называется она у нас не «Шолом-Алейхема, 40», а «Чарльза Диккенса, 42». Но тем не менее еще не все в ней нам самим окончательно понятно… А чтобы вам было понятно, что именно нам непонятно, приглашаем вас на репетицию…
Чарльза Диккенса, 42Обстановка репетиции в английском театре.
Режиссер (актерам). Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на том, что вернувшиеся домой на рождественские каникулы сыновья миссис Лоуренс – Гарри и Майкл сообщают матери сногсшибательное известие. Сыновья готовы?
Сыновья. Готовы.
Режиссер. Мать готова?
Мать. Готова.
Режиссер. Звучит Биг-Бен! (Слышен удар гонга.) Сообщайте!
Гарри. Дорогая мама! Понимая, что наше сообщение может тебя убить, мы ничего не хотели говорить тебе до завтрака. Но сейчас, когда завтрак уже окончен, мы можем сказать тебе правду. Знай же: мы с Майклом решили переехать на постоянное жительство в Россию.
Мать. О-о-о!
Майкл. Да! В Одессу, на Шолом-Алейхема, 40.
Мать. Ну что ж, решили так решили. Счастливого пути, дети.
Режиссер. Стоп! Стоп! Что это вы играете?! Что значит «счастливого пути»?! Вы же слышали: по пьесе это сообщение должно вас убить!
Мать. Да, сэр, но я все-таки не понимаю, почему… В конце концов, мои дети находятся в таком возрасте, когда человек уже просто обязан побывать в разных странах, пожить в разных городах.
Режиссер. Да. Но они же собираются поселиться в Одессе! Вы понимаете, какая это для вас трагедия?!
Мать. Ну, это скорее для них трагедия, я-то тут при чем?!
Режиссер. Так! Господа, мы же с вами говорили: пьеса эта для нас сложная, в ней много загадочного! Поэтому я прошу строго придерживаться ремарок! Вот! (Читает.) «Услышав сообщение о том, что дети собираются ехать за границу, мать в ужасе рвет на себе волосы и падает в обморок». Прошу вас!
Мать. О Боже! Какой это ужас – ездить за границу! Ах! (Рвет на себе волосы, падает в обморок.)
Режиссер. Вот! Молодец! Нормальная человеческая реакция! Идем дальше.
Гарри. Мама! Поверь! Там нам будет лучше.
Режиссер. Так, так! Уговаривайте ее!
Гарри. Ты же знаешь, здесь мне не дают ходу! Ну кто я здесь?! Простой врач! А там? О, там я могу стать главврачом!.. (Режиссеру.) Простите, сэр, а что, собственно, означает это странное слово – «главврач»?
Режиссер. Неважно! Во всяком случае, ясно, что это не врач, а что-то совершенно другое! Дальше! Дальше! Ваша реплика, Майкл!
Майкл. А какой там уровень благосостояния, мама!..
Режиссер. Ну? Что же вы остановились?! Вот ремарка: «Достает из портфеля и показывает матери заграничные газеты, проспекты, рекламу».
Майкл. Пожалуйста… (Достает «Вечернюю Одессу».) Я вот тут достал их городскую газету… Но я не знаю…
Режиссер. Читайте!
Майкл. Пожалуйста… (Читает.) «Вот уже три дня в нашем городе совершенно нет воды…»
Режиссер. Прекрасно!
Майкл. Да, сэр, но какое же это благосостояние?!
Режиссер. А вы не понимаете?
Майкл. Нет.
Режиссер. Ладно, будем разбираться вместе. Значит, в городе три дня нет воды. Так?
Майкл. Так!
Режиссер. Но вам же не нужно объяснять, что цивилизованные люди не могут все эти три дня, извините, не купаться! Так?
Майкл. Так.
Режиссер. А значит, это доказывает что?…
Майкл. Что?!
Режиссер. Что уровень благосостояния в этом городе таков, что люди отказались от воды и теперь купаются в чем?…
Все. В чем?…
Мать. Неужели в шампанском?!
Режиссер. Слава тебе, Господи!
Мать. Как интересно! В таком случае я тоже хочу ехать в этот город вместе с сыновьями!
Режиссер. Вот! Вот к этому-то я вас и веду! Понимаете?! Мать уже согласна ехать с сыновьями, но драма этой женщины состоит в том, что она не может этого сделать!
Мать. Господи, а что же здесь сложного? Закажет билет в авиационной компании…
Режиссер (торжествующе). Не может!
Мать. Ну тогда в пароходной…
Режиссер (еще более торжествуя). Тоже не может!!!
Мать. Но почему?!
Режиссер. А потому, что пьесу нужно читать, миссис Паттерсон! А в пьесе ясно сказано, вот! (Читает.) «Она боится, что ее осудит двор»!
Мать (растерянно). Какой двор?!
Режиссер. Ну-у-у… В данном случае, видимо, наш… королевский…
Мать. Ничего не понимаю!
Гарри. Действительно, сэр, может быть, эта женщина из русского варианта… как ее… баба Роза… и была близка к русскому двору, но мы играем простых англичан, и если мы надумаем куда-нибудь уехать, то наша королева, по-моему, этого даже не заметит… А уж осуждать! За что?!
Режиссер. О Господи! Миссис Паттерсон, господа! Повторяю еще раз! Пьеса эта для нас сложная, во многом даже таинственная! Если вы боитесь, что и зрители в этом месте чего-нибудь не поймут, то постарайтесь их как-нибудь убедить! Импровизируйте, в конце концов!
Мать. Я попробую…
Режиссер. Пожалуйста!
Мать. Дети! А подумали ли вы о том, что скажет двор?! Представьте! Завтра утром наша великая королева соберет всех лордов и пэров Англии и, обратив к ним свой гневный взор…
Режиссер. Прекрасно!
Мать.…скажет им: «Леди и джентльмены!»
Режиссер. Да!
Мать. «…Давайте же все как один осудим этих нехороших Лоуренсов с Чарльза Диккенса, 42 за то…»
Режиссер. Ну?!
Мать (мучительно соображая). «…за то…»
Режиссер. Ну же!!!
Мать. «…за то, что они уехали не попрощавшись!» Так?
Гарри. А что, по-моему, очень жизненная ситуация…
Режиссер. М-да… Но дело в том, что в пьесе есть еще более важная причина, не позволяющая вам ехать вместе с сыновьями.
Майкл. Но, сэр! Что может быть важнее королевы Великобритании?!
Режиссер. Папа!
Майкл. Римский?
Режиссер. Ваш.
Мать. Господи! А он-то почему против?
Режиссер. Не знаю! И, пожалуйста, не будем в этом разбираться, а то мы вообще никогда не закончим! Ясно одно: для него этот отъезд равносилен смерти! Пожалуйста, мистер Лоуренс, ваш выход!
Выходит мистер Лоуренс, папа Гарри и Майкла.
Папа. Извините, сэр, вы знаете, как я вас уважаю, я сделаю все, что вы мне прикажете, но объясните мне, ради Бога, почему этот папа так боится туда ехать? Он же там никогда не был?! И вообще, в чем, собственно, состоит трагедия этой несчастной семьи?! Ну не понравится им там, куда они едут, так они же всегда могут вернуться обратно!.. Или я чего-то не понимаю?
Режиссер. Не понимаете, дорогой мой, конечно, не понимаете! Но вся соль как раз и состоит в том, что никто из нас этого понять не может! Ибо это есть великая загадка русской души, о которой мы, собственно, и ставим спектакль! Так что идите! И пока вы не разрешите эту загадку, можете не возвращаться.
Папа. Но, сэр… (Разводя руками, уходит.)
Режиссер. Так. Все по местам! Играем финал без папы!
Слышен громоподобный удар гонга.
Режиссер. Что это? Неужели Биг-Бен? Но почему так рано?!
Слуга. Это не Биг-Бен, сэр! Это мистер Лоуренс, не в силах разрешить великую загадку русской души, бросился с Биг-Бена.
Опять удар гонга.
Режиссер. Как, опять мистер Лоуренс?!
Слуга. Нет, сэр. Это уже Биг-Бен…
Все кланяются.
Объявления на фасаде Гало-театраТеатру требуются:1. Опытный рецензент, владеющий жанрами дифирамба, оды и панегирика.
2. Звание академического.
3. Пианист-аккомпаниатор. Оплата поаккордно.
4. Администратор, хорошо знакомый с главным администратором.
5. Главный администратор, хорошо знакомый с Уголовным кодексом.
Другие пародии и музыкальные номера из капустников
«Спрут-90»
Комиссар местной полиции Паоло Кампанья в самый разгар борьбы за чистоту рядов местной полиции обнаруживает, что один из его сотрудников – Джузеппе Каналья берет взятки. Возмущенный Кампанья вызывает смущенного Каналью к себе…
Серия пятая. АрестКампанья. О мадонна! Какой позор! Брать взятки! И это где?! В нашей самой чистой, непорочной, как дева Мария, сицилистийской… то есть, это, сицилийской полиции?! Вот уж действительно, как говорится, паршивая овца все стадо портит!.. Вызывайте!
Дежурный. Все стадо?
Кампанья. Нет, этого мерзавца Джузеппе!..
Дежурный. Джузеппе!..
Входит Джузеппе.
Кампанья. Джузеппе! И не стыдно тебе, Джузеппе?! Я не могу поверить!.. Ведь мы на тебя так рассчитывали!.. Простой крестьянский парень!.. Из рабочей семьи!.. Без всякого образования!.. В общем, настоящий юрист!.. И вдруг!..
Джузеппе. Да, господин комиссар, да… Даже не знаю, как это меня угораздило!
Кампанья. Говори, кто дал тебе твою первую взятку?! (Джузеппе отрицательно мотает головой.) Ну?… (Мотает головой.) Так! Твое счастье, что у нас, как известно, во время допросов никого не бьют!.. Но ты меня знаешь, Джузеппе! После допроса я тебя так отделаю!.. Говори!..
Джузеппе. Не помню…
Кампанья. Чезаре ко мне!..
Дежурный. Чезаре!..
Входит Чезаре.
Кампанья. Чезаре, я приказываю тебе немедленно арестовать Джузеппе!..
Джузеппе. Не нужно, господин комиссар! Я уже вспомнил!.. Первую взятку дал мне как раз Чезаре!..
Кампанья. Чезаре?! Что я слышу?… Как же ты мог, Чезаре?! Отличник полиции! Наставник молодежи! Столько лет отдавший охране нашей сицилистийской… то есть, это, сицилийской собственности!.. Значит, так!.. Джузеппе! После того как Чезаре арестует тебя, ты немедленно арестуешь Чезаре!.. Антонио ко мне!
Дежурный. Антонио!..
Входит Антонио. Он под большим шофе.
Кампанья. Слушай меня, Антонио! Тебе как начальнику отдела вооруженной охраны ликеро-водочного завода я поручаю охрану этих ужасных преступников!.. Взять их!.. (Антонио не реагирует.) Антонио! Ты слышишь меня, Антонио?! Ты что, пьян?!! Отвечай!.. (Антонио икает.) Это не ответ, Антонио!.. Позор! Ты же пропил честь мундира!..
Антонио. Подумаешь, честь!.. Я и мундир пропил!..
Кампанья. О мадонна!.. Так!.. Чезаре, Джузеппе! Значит, сразу после того, как Антонио возьмет вас, вы вдвоем возьмете Антонио!.. И будете держать его, чтобы он не упал!.. Винченцо ко мне!..
Дежурный. Винченцо!..
Кампанья. Ну, сейчас вы у меня попляшете!.. (Входит Винченцо.) Винченцо! Приказываю тебе немедленно отвести этих мерзавцев в тюрьму! («Мерзавцы» начинают радостно танцевать.) Что это вы делаете, негодяи?…
Джузеппе. Как что? Пляшем, господин комиссар!.. (Пляшут.)
Кампанья. Отчего?!
Чезаре. От радости, что вы поручили это сделать именно Винченцо!..
Кампанья. Идиоты! Чему вы радуетесь?! Вся Италия знает, как Винченцо ненавидит преступников!..
Джузеппе. Вот именно!.. И поэтому держит у себя в тюрьме исключительно честных людей!.. (Пляшут.)
Кампанья. Да подождите!! Винченцо! Что я слышу?! И не стыдно тебе?! Ты же член партии, христианский демократ!.. Как же твоя партийная совесть позволила тебе?… Все! Значит, делаем так!.. Джузеппе, Чезаре и Антонио! Слушай мою команду!.. В то время как Винченцо будет вести в тюрьму вас, вы, в свою очередь, будете вести в тюрьму Винченцо!.. Тем более, что это по дороге!.. Так, кто у нас еще остался на свободе?…
Дежурный. Джакомо, господин комиссар.
Кампанья. Джакомо ко мне!
Дежурный. Он занят!..
Кампанья. Чем?!
Дежурный. Крупным хищением на базе промтоваров.
Кампанья. Вот молодец! Берите пример!.. Ну и что, выяснил наш Джакомо, кто там занимается этими хищениями?!
Дежурный. Я же говорю: наш Джакомо и занимается…
Кампанья. Кошмар!.. Так что же, получается, у нас в полиции вообще нет ни одного честного человека?!
Джузеппе. А вы, господин комиссар?
Кампанья. Да нет, я серьезно спрашиваю!.. (Пожимают плечами.) Ну ладно… Тогда слушайте мой последний приказ!.. Объявляю операцию по очистке наших рядов под кодовым названием «Тайфун»!.. Итак, вниманию всех постов и должностей! Начинаем очистку!.. Значит, группа захвата арестовывает группу прикрытия! Та в свою очередь арестовывает опергруппу! И вместе с уже арестованной группой работников управления дружной группой движутся в тюрьму!.. (Строятся, маршируют.) Кстати, не забыть бы как следует запереть тюрьму…
Джузеппе. Так кто ж ее запрет, господин комиссар, когда все арестованы?!
Кампанья. Правильный вопрос!.. Тогда делаем так: заходим в тюрьму, запираем ее изнутри, а ключ выбрасываем в форточку!.. Все! Передайте прокурору республики, что операция по очистке наших рядов успешно завершена. Все ряды арестованы!..
Дежурный. Кому передавать, господин комиссар? Только что сообщили, что прокурор республики, узнав о готовящейся чистке рядов, тут же бежал в другую республику!..
Поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…», «О соле мио!».
Песня про одесских красавиц
Существует легенда, что самые красивые женщины живут в Одессе. И вот что случилось с одним приезжим молодым человеком, поверившим в эту легенду.
Мелодия – любая из тех, под которые поют свои песни нищие в общественном или железнодорожном транспорте.
Узнав, что в Одессе девицы,
Каких не увидишь вовек,
Приехал в Одессу жениться
Один молодой человек.
Совсем молодой человек.
Сошел на перрон он с вагона,
Окинул он взглядом перрон,
И столько увидел красавиц,
Что чуть не упал под вагон.
Под новый купейный вагон.
Он кинулся к той, что поближе,
И сразу же в загс пригласил.
Она отвечала: «Пожалста!
Вот только бы муж разрешил».
И муж ей, дурак, разрешил.
Жених полетел как на крыльях
Искать для невесты цветы.
Вдруг видит: цветами торгует
Цветок неземной красоты.
Ужасно большой красоты!
Невесту, которая с мужем,
Жених наш мгновенно забыл,
И новой избраннице сердца
Он руку свою предложил.
Всю руку он ей предложил!
Цветочница вмиг согласилась —
Был муж у нее отставник,
А он по ночам занимался
Лишь тем, что стерег свой парник.
На семьдесят соток парник.
Жених от любви своей новой
Буквально теряет свой вес.
Но тут всех цветочниц накрыли
Сотрудники ОБХС.
Районного ОБХС.
Была там сотрудница в форме,
Мундир ее всю облегал.
Те формы жених наш увидел —
И в обморок тут же упал.
Упал и ключицу сломал.
Его поместили в больницу,
Но только в себя он пришел —
Увидел красу-фельдшерицу,
И тут уже вовсе дошел.
Увидел ее – и дошел!
И вот на открытой машине
Везут жениха хоронить
Те женщины, что оборвали
Судьбы его тонкую нить.
Совсем еще тонкую нить.
Но тут катафалку навстречу
Красавица Рая идет.
Собралася вынести мусор —
Вдруг видит: страдает народ.
Страдает наш бедный народ!
Тут нужно сказать вам про Раю,
Что местных мужчин самый цвет
Давно на руках ее носит,
А вынести мусор – так нет!
На мусор желающих нет!
Она интерес проявила:
Кого это люди везуть?
Процессию остановила —
Мол, граждане, дайте взглянуть.
Хоть краешком глаза взглянуть.
Она на покойника смотрит,
И тут мы должны вам сказать:
Под силою этого взгляда
Вдруг начал покойник вставать.
Он стал постепенно вставать.
Он обнял красавицу Раю
(Как долго он к этому шел!),
Признался в любви ей до гроба
И вынести мусор пошел.
Так с Раей он счастье нашел.
Красотками, как эта Рая,
Наш славился город всегда.
Мужчину из гроба поднимут,
Хоть сами вгоняют туда.
Но все ж нам без них – никуда!
Говорит Одесса…
Из записных книжек
– Вчера пошла горячая вода. Мы набрали ванну. Теперь нам месяц будет чем мыться…
* * *Объявление, услышанное в одном из одесских санаториев:
«К услугам отдыхающих! В вестибюле нашего санатория круглосуточно работает зеркало!»
* * *– На свадьбу были приглашены все нужные люди, включая невесту…
* * *– Я, знаете ли, на диете… Обедаю только в гостях…
* * *– Вот, говорят, лучший контролер – совесть. А я, сколько ни езжу, еще ни разу ей не попадался!..
* * *– Как вы можете дышать этим воздухом?!
– А мы не затягиваемся!..
Услышано на одесском рынке «Привоз»– Ну и где же ваша лошадь?
– Какая лошадь, мадам?
– Которую вы продаете?
– Я продаю кролика! Куда вы смотрите?
– Я смотрю правильно! Я смотрю на цену…
– Почем ваши бычки?
– Даром…
– Даром?… Ну тогда дайте мне вязочку.
– С вас три рубля, мадам.
– Минуточку! Вы же сказали – даром!
– Три рубля за таких красавцев – разве это не даром?!
* * *– Конечно, у них там человек человеку – волк… У нас, правда, тоже не Красная Шапочка!..
* * *– Отойди от трансформатора! Тебя ударит! Отойди, я говорю!.. Будь умнее!..
* * *– Холодные пирожки! Холодные пирожки!
– Что вы кричите, что они холодные? У вас же их никто не купит!
– Конечно! В такую жару!..
* * *– Внучек, куда ты?! А ну, застегни воротник! Побереги гланды, их у тебя не так много!..
* * *– Товарищи, кто хочет принять душ – вода в чайнике.
* * *– Вы слышали, что делается?! Купаться в море опасно для жизни. Санэпидстанция закрыла все пляжи!..
– А мне даже нравится, что они закрыты. Мы вчера купались – так хорошо, никого нет…
– Вот-вот! Завтра и вас не будет!..
* * *– Вот сейчас все борются за свой государственный язык. Так за что в данном случае бороться нам – одесситам?
– За свой государственный акцент!..
* * *– Вы слышали, говорят, у нас произошла полная смена кабинета.
– Что вы говорите?!
– Да, все поменяли: стол, кресла, паркет…
– А сам хозяин кабинета?
– Ну что вы! Всю мебель сразу поменять невозможно!..
* * *Одесский двор, ночь. На галерее мальчик играет на скрипке.
– Мальчик, мальчик, подойди сюда!
– Я не могу!
– Почему?
– Я должен заниматься.
– Ночью?
– Если бы только ночью! Днем тоже.
– Но все же спят!
– Если я перестану играть, они проснутся…
* * *– Что вы из всего делаете трагедию! Вы же не Шекспир!..
* * *– Композитор Кальман родился в бедной еврейской семье. Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, родители купили ему рояль «Стейнвей» и отправили учиться в Парижскую консерваторию.
– Вы же сказали, что он родился в бедной семье!
– Я же сказал – в еврейской…
* * *– Правда ли, что одесситы любят отвечать вопросом на вопрос?
– А почему это вас так интересует?
* * *– Вы заметили – отдыхающие, когда уезжают из Одессы, обязательно бросают в море монетку, чтобы вернуться?…
– Наивные люди! Они думают, что за такие маленькие деньги можно еще раз получить такое большое удовольствие!..
Утро в одесском дворе
Сцена из пьесы «Старые дома»
Действующие лица
Мария Ивановна – председатель домового совета. Пользуется во дворе огромным авторитетом, хотя совершенно этим не пользуется.
Захар Алексеевич – старый моряк. 60 лет отдал морю и уже почти столько же воспоминаниям.
Тимофей Кузьмич – старый сапожник. По совместительству немножко философ.
Эрнест Борисович – бывший актер. Боец культурного фронта в запасе.
Елизавета Семеновна – его жена и поклонница.
Лена Остапчук – женщина 35 лет. Просто жена и мать.
Сеня Остапчук – ее муж. Специальность – футболист.
Стасик Остапчук – их сын. В будущем гениальный скрипач. Пока же готов заниматься чем угодно, только не музыкой.
Андрей – сын Марии Ивановны.
Почтальон – лицо эпизодическое. Как и все почтальоны.
Лена. Стасик! Шесть часов! Все дети уже давно со скрипкой!
Стасик (из комнаты, недовольно). Ой!..
Лена. Никаких «ой»! Играй!.. Учти – я на базаре, но я все слышу!..
Звучат гаммы. Лена уходит. Выходит Захар Алексеевич.
Захар Алексеевич. Стасик, неужели тебе не надоела эта музыка?!
Стасик. Мама говорит, что быть скрипачом – это так красиво!
Захар Алексеевич. Лучше бы ты был дирижером, Стасик. Это не только красиво, но и не слышно… (Во двор входит почтальон. Стучит в окно. Открывается окно на противоположной стороне двора.) Кто там?!
Почтальон. Это Остапчук телеграмма. Есть у них кто-нибудь?
Захар Алексеевич. Она ушла на базар.
Почтальон. А вы не можете передать?
Захар Алексеевич. Ну, если я пойду на базар!..
Открывается еще одно окно.
Мария Ивановна (появляясь в окне). Захар Алексеевич, я вас очень прошу! Вы идете на базар, если увидите недорогую сливу, возьмите мне килограммов пятнадцать на варенье!..
Захар Алексеевич. Да никуда я не иду! Тут Лене телеграмма.
Открывается еще одно окно.
Эрнест Борисович (появляясь в окне). От Сени?! Что он пишет? Девушка, прочтите, я передам!
Почтальон (читает). «Ленок, мы в Бразилии. Чудная страна. Есть сандалии на Стасика. Думаю взять. Целую, Сеня».
Открывается еще одно окно.
Елизавета Семеновна. Нет, как вам нравится, он еще думает! Конечно, брать! Если не подойдут Стасику, я возьму себе… Девушка, какой там размер?
Почтальон. Я не знаю.
Елизавета Семеновна. Ну все равно. Скажите ему – пусть берет.
Почтальон. Ничего я не буду говорить! Вот – оставляю телеграмму и ухожу. (Уходит.)
Появляется сапожник Тимофей Кузьмич.
Тимофей Кузьмич. Доброе утро! Тут кто-то сандалии приносил?
Эрнест Борисович. Да нет. Это их Сеня видел где-то за границей.
Тимофей Кузьмич. А-а-а… Это, наверное, такие желтые с дырочками. Мне они не нравятся.
Елизавета Семеновна. А вы где их видели? У нас в магазине?!
Тимофей Кузьмич. Да нет, на руках. Ничего особенного.
Елизавета Семеновна. Ну, не знаю, как на руках, а на ноге они смотрятся прилично.
Сапожник начинает работать. Стучит молотком. Выходит Мария Ивановна.
Мария Ивановна. Тише! Тише!.. Вы мне Андрея разбудите!
Елизавета Семеновна. Он что, вчера поздно лег?
Мария Ивановна. Я даже не видела, когда он пришел!
Захар Алексеевич. Я видел. Он пришел в семь минут седьмого.
Мария Ивановна. Да?! Ну и как она выглядит?
Захар Алексеевич. Откуда я знаю? Что я, за ними следил? Прошел два квартала, устал и вернулся… Черненькая такая…
Елизавета Семеновна. Черненькая?… Неужели опять Лора?!
Мария Ивановна. О чем вы говорите! С Лорой у нас давно покончено!
Эрнест Борисович. Может быть, Зоя?
Захар Алексеевич. Нет, что я, Зою не знаю?! По-моему, это какая-то новенькая.
Мария Ивановна. Только новенькой нам не хватало!.. Захар Алексеевич, скажите откровенно: какого вы о ней мнения?
Захар Алексеевич. Ну, если говорить откровенно…
Появляется Андрей. Захар Алексеевич его не видит, а все видят и очень боятся, как бы Захар Алексеевич в его присутствии чего-нибудь об этой девушке вдруг случайно не сказал. Мешают.
Елизавета Семеновна. Безобразие!.. Нам опять отключили воду!..
Тимофей Кузьмич. Отключили? А что же это я целую ночь вычерпывал?!
Эрнест Борисович. Это у нас холодильник тает!.. Света тоже нет!
Тимофей Кузьмич (указывая на балкон, на котором стоит Андрей). При чем здесь свет?! Посмотрите на этот балкон! Им разве можно пользоваться?! Такие балконы падают как бутерброд – человеком вниз!
Мария Ивановна. Они ругают дом… Как будто он виноват в том, что он старый!.. Ну хорошо, я пойду в жэк требовать ремонта. Мне опять скажут: «Ждите своей очереди. Нам сейчас не до старых домов, мы не успеваем ремонтировать новые!..»
Андрей. Доброе утро, мама! Ты чем-то расстроена?
Мария Ивановна. Андрей, ты от нас что-то скрываешь!
Андрей. Мама, ну что можно скрыть в нашем доме?!
Мария Ивановна. Кто эта девушка?
Андрей. Какая девушка?
Мария Ивановна. С которой Захар Алексеевич встретился сегодня ночью!
Андрей. Наверно, девушка Захара Алексеевича?!
Мария Ивановна. Перестань!.. Когда ты нам ее покажешь?!
Андрей. Никогда!
Мария Ивановна. Хорошо! Маме можешь ее не показывать! Но самым близким тебе людям – соседям?! Тебя что, уже не интересует их мнение?!
Андрей. Их мнение уже ничего не изменит! Я на ней женюсь!
Мария Ивановна. Послушайте, что он говорит!!!
Елизавета Семеновна. Подождите! Может быть, ребенок не хотел! Может быть, его научили хулиганы!
Тимофей Кузьмич. Что теперь кричать? Видимо, мы что-то упустили в его воспитании…
Елизавета Семеновна. Бедная Мария Ивановна! Разве он понимает, что лучше мамы он себе никого не найдет?!
Эрнест Борисович. Бедный Андрей! Ему скоро тридцать. Мальчику в этом возрасте уже пора любить не только маму.
Елизавета Семеновна. Да-да, Эрнест! Ты как всегда прав! Мы должны немедленно найти ему невесту!
Эрнест Борисович. Мы?! А почему бы не сделать это тебе самой?
Елизавета Семеновна. А что?… Вот я знала здесь одну… Красавица!.. Она бы Андрею действительно подошла!..
Эрнест Борисович. Так в чем же дело?
Елизавета Семеновна. Дело в том, что я не знаю, жива ли она еще…
Появляется Лена с сумками, она вернулась с базара.
Лена. Что случилось? Почему Стасик не играет?!
Елизавета Семеновна. Лена, ты как раз вовремя. Здесь такое творится!
Лена. Он сломал руку? Скрипку?! Что он сломал?!
Елизавета Семеновна. При чем здесь Стасик? Наш Андрей только что чуть-чуть не женился!
Лена. Как! Не подождав, пока я вернусь с базара?! Стасик, почему ты не играешь?!
Стасик. Я тоже хочу посмотреть на невесту Андрея!
Лена. Тебе еще рано смотреть на такие вещи!
Эрнест Борисович. Лена, тебе телеграмма!
Лена. Боже мой, что с Сеней?!
Захар Алексеевич. Не волнуйся, мы все читали. Что с Сеней – неизвестно, но из Бразилии прислали его сандалии…
Лена. Ой, мне нехорошо!.. (Падает в обморок.)
Тимофей Кузьмич. Лена, успокойся! Ничего с твоим Сеней не произошло! Просто в Бразилии выбросили сандалии на Стасика. Так он спрашивает, брать или не брать!..
Лена. Его волнуют сандалии! Как будто они могут заменить ребенку отца!.. И вообще, разве он отец?! Он футболист! Вечно в разъездах! Ну скажите, какой пример может брать ребенок с отца, которого видит один раз в месяц по телевизору, и то в трусах?!
Елизавета Семеновна. Лена, главное, чтобы муж не пил! А там в трусах он или в телевизоре – какая разница?!
Лена. Елизавета Семеновна! Я вам так с Эрнестом Борисовичем завидую! Вы всегда вместе, а я еще молодая и всегда одна!..
Стасик. Мама, а я?!
Лена. Играй, это тебя не касается!
Елизавета Семеновна. Лена, мой Эрнест тоже был вечно занят. Он был руководящим работником. Тридцать лет руководил драмкружком!.. Что делать! Искусство забирает у человека всю жизнь!..
Лена. А футбол – всю молодость!..
Найдено в капустнике
Хроника Гало-театра
На занавесе самого знаменитого в России театра нарисована чайка. Мы решили не отставать и создали свой театр, на занавесе которого тоже птица. Точнее – птичка. А еще точнее – галочка. Эта эмблема означает только одно: все, что ни делается в этом театре, делается исключительно для нее. То есть для «галочки»…
Предлагаем вниманию читателей хронику жизни этого культурного учреждения…
1В свое время большие споры вызвал проект здания для Гало-театра. Вариант зрительного зала на 50 мест был отвергнут по причине чрезмерной камерности. На 5 тысяч – по причине чрезмерной масштабности. Наконец остановились на варианте здания вообще без зрительного зала. Он, во-первых, решал проблему зрителя (нет зрителя – нет проблем!), а во-вторых – проблему сохранения казенного имущества: кресел (на складе) и занавеса (не нужно гонять туда-сюда!).
Однако по трезвом размышлении (на следующее утро) пришли к выводу о преждевременности столь смелых начинаний и решили оставить в театре несколько мест (в том числе и спальных).
2Известно, что все театры начинаются с вешалки. Но в Гало-театре все-таки большим уважением пользуется Главный режиссер.
Это видный из себя теоретик и практик гало-культуры, который вот уже многие годы, как бы отвечая на книгу К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве», втайне пишет свою под названием «Одним искусством не проживешь!».
Предлагаем вашему вниманию некоторые главы из этого труда.
Из книги «Одним искусством не проживешь!»Глава 327. О сути оваций…Думаю, что актерам все же следует выходить кланяться не после окончания спектакля, а перед его началом. Да, мы знаем, что в старину представление артистов, сопровождавшееся овацией, происходило в конце спектакля. Но поскольку сегодня у нас уже нет уверенности, что все присутствующие в зале дождутся этого момента, предлагаю начинать именно с него.
К тому же бурная овация в наши дни, как известно, уже мало связана с тем, что происходит непосредственно на сцене, и является скорее данью доброй традиции, первоначальный смысл которой становится все более и более непонятным.
Овация же в начале спектакля представляется нам значительно более разумной, поскольку полный сил зритель, еще не утомленный увиденным, может отдаться этому ритуалу с гораздо большим энтузиазмом, столь характерным для наших дней…
Глава 639. Четвероногий враг артистаМного лет размышлял о том, как бороться на театре с котами. И действительно: как бы ни рекомендована была пьеса, как бы ни гениален был замысел режиссера, как бы ни эпохален был спектакль, – стоит выйти на сцену какому-нибудь коту, как все это тут же, извините, летит ему под хвост. Ибо переиграть на сцене кота, а тем более кошку практически невозможно!..
Где же выход?
А вот.
Дабы избежать появления на сцене кота или кошки, привлекающих к себе, как известно, все внимание зрителя, предлагаю во время спектакля постоянно держать на сцене собаку…
3А теперь разрешите представить вам Директора Гало-театра. Это бывший крупный хозяйственник средней руки, брошенный на культуру в связи с острой необходимостью улучшения работы на предприятии, которым он прежде руководил.
Первое время Директор присматривался к новому участку работы, пытаясь найти черты, отличающие его от старого. Но не нашел. Вот случай из его повседневной деятельности…
Труба зовет!Кабинет директора театра. За столом директор. Врывается посетитель с чемоданом.
Посетитель. Вы директор театра?
Директор. Я.
Посетитель. Очень приятно! Значит, я к вам!
Директор. Слушаю вас. Что вам нужно?
Посетитель. Значит, мне нужно… (Смотрит бумаги.) Трубы стальные диаметром сто миллиметров, которые вы выпускаете.
Директор. Мы выпускаем?
Посетитель. Да. Две тонны.
Директор. О чем вы говорите? У нас театр!
Посетитель. Я знаю.
Директор. Мы выпускаем спектакли!
Посетитель (скептически). Я видел…
Директор. При чем же здесь трубы?
Посетитель. Как при чем?! Вы играете спектакль «Труба зовет!»?
Директор. Играем. Ну и что?
Посетитель. А вот рецензия… На вас написана? (Дает газету.)
Директор (читает). «Большая победа мастеров сцены»… (С гордостью.) О нас!
Посетитель. Вы дальше, дальше читайте! Вот здесь! (Показывает.)
Директор (читает). «…Артистам театра удалось так реалистично показать процесс производства труб, что вполне естественным завершением спектакля является выпуск их прямо на сцене, причем отличного качества и в широком ассортименте».
Посетитель. Вот за этими трубами я и приехал! Подпишите, а?… (Дает бумаги.)
Директор. Да поймите! У нас областной драматический театр!
Посетитель. Ну и что?
Директор. А то, что в первую очередь мы обязаны обеспечивать трубами нашу область!..
Посетитель (умоляюще). Но войдите в мое положение! Я так намучился! Я ехал в такую даль! Я ночевал на вокзалах! Я смотрел ваши спектакли!..
Директор. А вы войдите в мое! Мы играем эту пьесу всего два раза в месяц, а заявок на трубы – вот, целая кипа!..
Посетитель. Так играйте чаще!
Директор. Хм-м… Вы что же, милейший, думаете, наш театр только трубы выпускает?… Вот репертуар, пожалуйста: пьеса о строительстве – значит, дай бетон! На сельскохозяйственную тематику – это вообще давай и давай! И тут вы со своими трубами! Нет их у меня!..
Посетитель. Но поймите!..
Раздается телефонный звонок.
Директор. Извините! (Снимает трубку.) Слушаю вас!..
Высвечивается площадка, на которой стоит человек в комбинезоне и в каске с телефонной трубкой в руке.
Человек. Але!.. Сцена беспокоит!
Директор. Ты, Николай Федорович? Ну что там у тебя?!
Человек. Беда, Василий Игнатьевич! Конвейер встал!
Директор. Как? Прямо во время спектакля?!
Человек. Да в том-то и дело! Только в образ вошли, а тут шестеренка – хрясь! У меня над ухом – вжик! И прямо в зрительный зал! Хорошо еще, что там никого, а то бы жертвы были!..
Директор. Ты, Федорыч, вот что! Ты мне эти страхи не рассказывай! Ты лучше скажи, что предпринимаете конкретно?!
Человек. Конкретно ничего не предпринимаем. Сидим на сцене, курим…
Директор. Да у вас там что, шестеренку заменить некому?! Вы же там все заслуженные-перезаслуженные, по триста рублей в месяц заколачиваете!.. В общем, так: что хочешь делай, но чтоб к концу спектакля продукция была! Хоть до утра играйте! У меня все!.. (Кладет трубку. Посетителю.) А вы говорите – трубы! Разве с такими артистами у нас могут быть трубы?!
Посетитель. А завпост говорил, что есть… Подпишите, а?… (Протягивает бумаги.)
Директор. Ох, и что же это за организация там у вас такая, которая без наших труб обойтись не может?… (Читает бумаги, оживляясь.) Ага! Тоже театр и тоже областной?! Родственное предприятие, значит?…
Посетитель. Ну конечно!
Директор. И зачем же вам трубы?
Посетитель. Так спектакль же ставим про нефтяников! Понимаете?… Стали скважину бурить прямо на сцене… ну и забурились! Премьера на носу, а труб не хватает!.. Подпишите!..
Директор. Ой, я не знаю… Осталось у нас где-то тонн пять после генералки…
Посетитель. Да вы не сомневайтесь! Мы со своей стороны тоже чем-нибудь поможем!..
Директор. Чем? Нефтью?!
Посетитель. Ну почему только нефтью?! У нас, между прочим, тоже репертуар будь здоров! Вот недавно «Вишневый сад» выпустили!
Директор. А что это, что это? Не слышал.
Посетитель. Да гарнитуры такие. Из вишни. Мы, значит, там в спектакле сад рубим и мебель делаем. Не пожалеете!.. Там шкаф, я вам скажу, особенно нашими покупателями глубокоуважаемый!..
Директор. Так вот с этого нужно было и начинать! (Подписывает бумаги.)
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 16 от 14.3.84§ 1. В связи с ожидаемым приходом на спектакль известного театрального критика приказываю 16.3 с. г. играть данный спектакль не только в костюмах и в декорациях, но и со словами.
§ 2. 18.3 с. г. открыть в театре Малую сцену. 19-го произвести там инвентаризацию, 20-го – закрыть.
§ 3. Категорически запретить:
суфлеру театра т. Седых И. И. вместо текста классических произведений подсказывать актерам реплики из пьес собственного сочинения;
машинисту сцены тов. Хомяку В. П. во время спектакля катать на поворотном круге знакомых девушек.
§ 4. Перевести по возрасту артиста Параконова В. Г. из амплуа героя-любовника в любовники-наставники.
§ 5. Завпоста Киреева Л. Г. и его помощников Кирюшина М. Н. и Кирьянова С. И. из театра уволить. Основание: превратное истолкование термина «пропитка декораций».
§ 6. Артиста Степанова А. Я., не вернувшегося в положенный срок с киносъемок, считать киноартистом.
§ 7. Актрисе Евсеевой Н. И., исполняющей главную роль в современной производственной комедии «Болваночка», несмотря на похвальное желание хоть как-то рассмешить публику, категорически запретить произносить вместо фразы «Полюбила я тебя, Захар, за твои золотые руки» фразу «Полюбила я тебя, Зураб, за твои золотые зубы».
Подпись: Директор.
4Думали в Гало-театре и о подрастающем поколении. Думали довольно долго… И наконец придумали: «Все лучшее – детям!»
Претворяя в жизнь этот благородный девиз, коллектив Гало-театра поставил перед собой задачу познакомить детей с лучшими образцами мировой драматургии для взрослых.
Так в недрах репертуарного портфеля театра возникла написанная по мотивам знаменитой пьесы А. Гельмана «Премия» (в ней шла речь о вопиющем для тех времен факте: бригада строителей отказалась от премии) детская, проблемная, глубоко психологическая производственная драма под названием
ДобавкаДействие происходит в передовом детском саду в конце 70-х. Кабинет заведующей детским садом.
Заведующая (нажимая на клавишу селектора). Мария Ивановна, гуляйте младшую группу! Как спит старшая группа?… Вы что, с ума сошли?! Конец квартала, у нас двести часов недоспано! Всем спать! Заснете – доложите!
Вбегает повариха, в руках у нее ведро.
Повариха. Валентина Филипповна, у вас есть валидол?
Заведующая. Есть.
Повариха. Вот вы его и глотайте!
Заведующая. А что случилось?
Повариха. У нас ЧП. Старшая группа отказалась от добавки!
Заведующая (в ужасе). Не может быть!
Повариха. Вот ведро манной каши. Я хотела разлить, а они встали и ушли. И первым – Потапов.
Заведующая. Может быть, они были сыты?
Повариха. О чем вы говорите?! Наши обычные порции!
Заведующая. Так, может быть, каша была просто невкусная?
Повариха (возмущенно). Как это наша каша может быть невкусная! У меня ее каждый день вся семья лопает, за уши не оторвешь! И дочкины, слава Богу, вот такие растут! А эти! Вот молодежь пошла!
Заведующая. Ну ладно, разберемся… Собирайте людей. Старшую медсестру, уборщицу, воспитательницу, главного зачинщика… И кого-нибудь из детей, кто мог бы олицетворять наш эталон упитанного ребенка. (Все собираются.) Стенографируйте!.. Товарищи, вы все, наверно, слышали, что в нашем деткомбинате «Светлячок» произошло ЧП. Старшая группа, предводительствуемая Потаповым, отказалась от добавки. Но прежде чем перейти к обсуждению этого безобразного случая, я хотела бы напомнить собравшимся, что коллектив нашего прославленного «Светлячка» вот уже пятый год держит переходящий торт, учрежденный районо и санэпидстанцией! Из наших стен вышли такие выдающиеся дети, как Коленька Петров – победитель межрайонного смотра коротких детских надписей на заборе! Коллектив нашего «Светлячка» первым в отрасли выступил инициатором почина по замене маркировки детских шкафчиков, заменив традиционные вишенки и яблочки на прогрессивные огурчики и помидорчики! А наш тихий час – самый мертвый в области! Да, нам есть чем гордиться! И вдруг – такая неприятность!.. Прошу высказываться.
Уборщица. Разрешите мне… Я человек простой, прямо от швабры. Бабка моя мыла пол, мать мыла и я мою. Так вот я хочу спросить: сколько можно сорить?!
Заведующая. Гм-м… Спасибо, Марья Степановна… Кто еще хочет выступить, товарищи?
Повариха. А чего тут говорить! Пусть Потапов сам расскажет, как их угораздило от нашей каши отказаться.
Потапов. Я не о себе сказу. Мне много не надо. Я о людях хоцю сказать. Вот вы говорите, тетя Нина, экономия. Это по-васему, по-взрослому, экономия, а по-насему, по-ребячьему, это называется… это… хищение общественного продукта!.. Ну съедим мы сегодня эту добавку, завтра съедим, а послезавтра сто кусать будем?… Мы с ребятами так сцитаем: если основная порция по калорийности будет соответствовать стандарту, тогда и добавки не потребуется! А сто мы на сегодняшний день видим в насей ребячьей тарелке? Недолив, недосып, недовес!
Воспитательница. Это ложь! Клевета! Вот такое пятно на весь коллектив! (Показывает, какое пятно.)
Потапов. Спокойненько! Вот тут у меня тетрадоцка имеется… Сам я, извините, неграмотный, но нужда заставила, и пришлось… Мы тут кое-сто прикинули с ребятами в обед… Интересно полуцается.
Заведующая. А ну разреши-ка полюбопытствовать…
Все склоняются над тетрадкой.
Повариха. Нет, товарищи, как вам нравится! Еще молоко на губах не обсохло, а он уже его жирность меряет!
Воспитательница. Научили на свою голову!
Заведующая. А мне все-таки непонятно, откуда он мог взять эти цифры, эти, в сущности, закрытые данные?… А ну, позовите калькулятора. (Входит женщина.) Катерина Дмитриевна, тут по вашей части. Посмотрите-ка эти каракули, может, вы что-нибудь поймете?
Калькулятор. А чего смотреть? Это ж я и писала…
Заведующая. Вы?… Но зачем?!
Калькулятор (всхлипнув). Жалко их стало… Пришли ко мне… Этот худющий – аж светится. И с ним еще такие же. Посчитайте нам, говорят, тетя Катя, выход круп и жиров на одного человекоребенка, а то что-то кушать хочется.
Упитанный мальчик (эталон «Светлячка»). А я вообще не понимаю, как можно отказываться, когда дают?! Положено – дай! А не положено – сам возьму тарелку и положу!
Голос из окна. Федя! Федя!
Потапов. Цего тебе?
Голос. Наши кушать начали!
Потапов. Не мозет быть!
Повариха. Ну вот все и в порядке! Я знала, что не выдержат! Дети – они и есть дети. Поешь, Феденька!
Потапов. Нет!
Воспитательница. Подумай о себе! Посмотри, какой ты зеленый! Ты ж растешь. Тебе сейчас кушать надо, а не правду искать.
Потапов. А как же моя ребячья совесть?!
Заведующая. Нет, товарищи, я вижу, это серьезный симптом! И мне кажется, что я как честный воспитатель после такого случая не могу оставаться заведующей вверенного мне «Светлячка». Как ты считаешь, Федя?
Потапов. Не мозете, тетя!
Заведующая хочет уйти.
Голоса. Нет! Нет! Мы вас так не отпустим! Вместе заварили эту кашу, вместе и расхлебывать!
Вбегает раздатчица.
Раздатчица (торжественно). Валентина Филипповна! Разрешите сообщить. Коллектив кухни добился новой трудовой победы. Благодаря прогрессивной технологии варки за сегодняшний день удалось сэкономить пять килограммов вермишели!
Заведующая (с гордостью). Вот, товарищи! Вот как мы работаем! (Потапову с укоризной.) А ты… Эх… (Машет рукой. Раздатчице.) Спасибо!..
Раздатчица. Пожалуйста! (Деловито.) Так я зашла спросить: вы свой килограмм сами заберете – или мне его вам в кабинет занести?…
Немая сцена.
Доска приказов и объявлений Гало-театраПриказ № 17 от 3.5.84В связи с проведением в Гало-театре смотра творческой молодежи, дирекция рассмотрела жалобы молодых актеров на недостаточную загруженность в театральном процессе. Считая впредь такое положение недопустимым, приказываю:
1. В период проведения смотра все звонки перед началом спектаклей, включая третий (самый ответственный), давать только силами творческой молодежи.
2. В плане подготовки самостоятельных работ поручить молодежи театра провести Шестую всетеатральную перепись номерков в гардеробе самостоятельно.
3. Доверить молодым на этот период и другие важнейшие участки работы. А для начала – работу на участке директора театра в садово-дачном кооперативе работников искусства «Доходное место».
Подпись: Директор.
5Продолжая размышлять о жизни Гало-театра, мы можем смело сказать, что была она не только многогранной, но и разносторонней.
А если что и омрачало ее порой – так это досадная необходимость ставить спектакли.
И родилась Мечта! Вот бы поставить такой спектакль, который позволил бы коллективу театра уже больше никогда ничего не ставить! Другими словами, создать такое, как говорится, произведение искусства, чтобы его можно было показывать когда угодно, где угодно и кому угодно! Даже зрителям!
Прекрасная мечта! И, на первый взгляд, неосуществимая.
Но настал День, и вошел в кабинет Главного режиссера человек, от которого никто уж точно не ожидал никаких осмысленных предложений по части репертуара, то есть Завлит, и ликующе объявил: «Есть!» – «А не рано ли есть? – спросил Главный, посмотрев на часы. – Ведь только что завтракали!..» – «Я о другом! Пьеса есть! – сказал Завлит и положил на стол увесистую папку. – Вот! Современно, смело, безопасно! На все случаи жизни! Можете ставить, не читая!..» – «Что, и герой положительный?» – с робкой надеждой спросил Главный. «Более чем положительный! – ответил Завлит. – Что на работе, что в быту!.. Можно сказать, дважды герой нашего времени!..» – «А называется как?» – «Отлично называется!» – заверил Завлит и торжественно раскрыл перед Режиссером папку. На титульном листе значилось: «ЛИПА ВЕКОВАЯ»…
А теперь несколько слов о создателе этой «Липы».
Автор Гало-театра. Известен своей широкой известностью. Впрочем, предоставим слово тем, кто знает его лучше других: жене Автора, самому Автору и районному врачу-психиатру.
Жена. Являясь на протяжении многих лет (в разное время, разумеется) супругой многих драматургов и режиссеров, я как театральный критик всегда видела свою задачу не только в обучении их слову «амбивалентный», но в первую очередь в популяризации их творчества. Имея возможность сравнивать этих людей (как творческих личностей, разумеется), могу сказать, что данный муж (драматург) является хорошим семьянином, прекрасно владеющим формой, активным общественником, мастером современной интриги.
Не буду говорить о своем вкладе в его творчество, о нем скажут потомки. Кстати, у нас их двое – мальчик и девочка… Скажу одно: знакомя данного автора (мужа) с произведениями других современных драматургов, я каждый раз видела, как жадно он впитывал каждое слово, сцену, а иногда даже целое действие. Но самое поразительное, что потом все это выходило из-под его пера таким ни на что не похожим, каким может быть только уже совсем гениальное произведение искусства. Так создавалась и «Липа вековая»…
Автор. От себя могу добавить, что были у меня в работе и трудности. Например, с главным героем. Правда, тут уже не по моей вине!.. Просто ввиду отсутствия у наших современных драматургов положительного героя, так сказать, нужной степени положительности мне пришлось брать его чуть ли не из головы…
Врач-психиатр. Ну что я могу сказать о своем пациенте?… Всякий талант есть отклонение от нормы. Но такого отклонения от нормы не знал еще ни один талант!..
А теперь, дорогие читатели, пришла пора познакомить вас с последним произведением нашего Автора.
Липа вековаяГало-драма в трех действиях по мотивам современных драмДействие первоеНа сцене уходящая вдаль перспектива неперспективной деревни Липовки. На переднем плане у полуразвалившейся курной избы работы неизвестных мастеров XVI века сидит древняя мудрая старуха Варфоломеевна. Она вяжет лыко. Рядом – еще более древний и мудрый старик по прозвищу Пунктик. Он лыка не вяжет. Они беседуют.
Варфоломеевна. Все я, Пунктик, своим умом превзошла. Все тайны мне окрест открылися. Только две вещи для меня непостижимые есть: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.
Пунктик. Так это же еще и ентот… Иммануил Кант не постигал!..
Варфоломеевна. Вот ты о Канте заговорил, а я сразу свово старшенького вспомнила – адмирала. У него тоже допрежь канты были. А теперь лампасы… Чтой-то не едет он давно. Да и другие тоже. И средненький – замминистра, и младшенький – торговый представитель по закупке лицензионных ананасов за рубежом…
Пунктик. А чего им сюды ехать?! Тут же затоплять будут. Вон уже соседние села затопили, райцентр. Не сегодня-завтра, говорят, областной город топить начнут… Одна ты тут сидишь на пути прогресса! Можно сказать, мешаешь всеобщему затоплению… Да пойми ты! Какое дело тормозишь?! Люди океан строят! В нашем районе!..
Варфоломеевна. У, ироды… Океан!.. Нет чтобы водопроводную трубу вовремя залатать!.. Не дам! Не дам затоплять последний памятник крепостному праву! (Крепко обнимает избу.)
Слышен шум подъехавшего «Мерседеса». Появляется Валетов – элегантно одетый во все заграничное молодой человек с парикмахерской внешностью.
Валетов. Здравствуйте, бабушка! Я у вас эту дачу купить хочу. Мне ее местоположение очень нравится. Я до вас двенадцать суток по болотам шел и машину «Мерседес» на себе нес… Продайте! Вам она все равно ни к чему, а мы с друзьями тут будем безалкогольные оргии устраивать…
Пунктик. О, смотрите, кто пришел!..
Валетов. Да вы не сомневайтесь! Я вам за вашу избу много денег дам! (Протягивает Варфоломеевне чемодан с деньгами.)
Варфоломеевна (гневно). Нет у тебя, ирод, таких денег, чтобы я за них свою малую родину продала!..
Валетов. У меня есть! (Протягивает ей еще один чемодан.)
Варфоломеевна (слабея). Нет!..
Валетов протягивает третий. Варфоломеевна хватается за сердце.
Голос с неба. Держитесь, мама! Я лечу!..
Слышен шум крыльев. У овина приземляется дельтаплан. Из него выходит Николай – младший сын Варфоломеевны по закупке лицензионных ананасов. Валетов с чемоданами прячется.
Варфоломеевна (оживая). Соколик мой!.. А что ж это ты не за границей?
Николай. Не могу я там больше, маманя! Приемы, банкеты, отели роскошные!.. Да сколько же может человек из-за каких-то ананасов вот так мучиться?! Все! Буду теперь их тут выращивать!.. Вон на нашу липу привью – и пусть себе колосятся!.. (Озирая орлиным взором окрестность.) Земля-то у нас какая!.. Ткнешь палку – и та расцветет! (Втыкает палку – та расцветает.) А площадя какие!.. В общем, хватит нам равняться этим самым четырем Франциям!.. Пусть теперь они на нас равняются!.. Все четыре!..
Варфоломеевна (в воодушевлении). Вот, правильно! И женим мы тебя здесь!..
Слышен шум хорошей музыки. В густых ветвях вековой липы наплывом, как бы материализуясь, возникает заветная мечта всех героев современных драм, по тем или иным причинам оторвавшихся от родной почвы, – Девица-краса – натуральная коса. Девка ладная, добрая, она все понимает без слов. Но смышленое выражение лица дает основание предполагать, что с годами начнет понимать и слова.
Варфоломеевна. Точно, женим!..
Николай. Я не против!.. Да боюсь, жена не согласится…
Варфоломеевна. Почему?! Как ты на ней женился, она же согласная была!
Николай. Оно-то так… Но с годами люди меняются…
Пунктик. Правильно!.. Это еще и ентот… Гераклит говорил: нельзя, мол, дважды войти в одну и ту же воду!..
Слышен шум воды.
Николай. Это еще что?!
Варфоломеевна. Да это так… Затопляют нас, сынок. Не обращай внимания…
Николай (сразу все поняв). Не бывать же этому!.. Всё! Еду в Москву!.. Позвольте, маманя, вашим «Мерседесом» воспользоваться?!
Варфоломеевна. Это не мой.
Николай. Ну тогда тем более…
Садится в «Мерседес» и уезжает. Валетов сидит на чемоданах.
Действие второеКабинет среднего сына Варфоломеевны – Петра, заместителя министра. Во всю стену – карта, утыканная разноцветными флажками, обозначающими границы затапливаемых министерством территорий.
Петр (в который раз пытаясь выпроводить Николая). Но и ты, брат, меня пойми! Помнишь, как в детстве мечтали по океану поплавать?… А тут как раз идея возникла такое сооружение соорудить. Да где же, думаю, как не в наших краях!.. Вот я и предложил в первую очередь Липовку залить… Пусть не мы с тобой, так хоть наши односельчане поплавают!.. Но, с другой стороны, и ты прав! Ананасы для нас сейчас важнее. За ананасами у нас пока еще очереди. А за океаном – нет!.. Так что правильная твоя позиция!.. Матери передай: приеду. Вот, значит, как у вас ананасы на липе начнут цвести, так и заявлюсь!..
Затемнение. Столичная квартира Николая. В прихожей его встречает жена.
Жена (обнимая Николая). Пожалел бы ты себя, Эдуард! А то смотри на кого похож стал!..
Николай. На кого?
Жена. На Николая!
Николай. А я и есть Николай!..
Долгая, мучительная для обоих пауза, во время которой жена готовит обед, стирает белье, вяжет. А муж – обедает, просматривает газеты, скопившиеся в доме за двадцать лет его отсутствия, затем начинает ремонт квартиры.
Николай (после паузы, заканчивая ремонт). Об Эдуарде спрашивать не стану… Зачем ворошить прошлое?… (Берет жену за руку.) Давай начнем все сначала?…
Жена (глядя ему в глаза). Давай!..
Николай. Вот и хорошо!.. Значит, ты с Эдуардом, а у меня тут тоже кое-что намечается…
Целуются.
Действие третьеНа сцене снова Липовка. Появляется Человек от театра. Он рассказывает о том, что произошло в деревне за время антракта.
Воспользовавшись отсутствием Николая, вероломный Валетов заманил Девицу-красу в темный лес и там, напав на беззащитную девушку с ножницами и импортным феном, лишил ее самого дорогого, что у нее было. То есть косы. Деревня в смятении. С одной стороны, все считают, что теперь, как честный парикмахер, он должен на ней жениться. С другой стороны – в деревне никто не знает, бывают ли вообще на свете честные парикмахеры.
Вернувшийся Николай узнает о случившемся, и в его душе поднимается буря, которая перерастает в настоящую. Слышен шум гребных винтов. Появляется Адмирал – старший сын Варфоломеевны.
Варфоломеевна (не узнавая его). Степан?! Ты ли это?!
Адмирал. Погоди, мать! Тут сперва с более важным вопросом разобраться надо. Беда у меня! Корабль в океане тонет!.. Так вот. Приехал я к тебе за мудрым материнским советом. Как думаешь, спасать нам его или не спасать?…
Пунктик. А чего тут думать? Тут сельсовет собирать надо! Это же его прямое дело – такие вопросы решать!
Варфоломеевна. Погоди, Пунктик!.. (Адмиралу.) А в каком океане тонет, хоть знаешь?
Адмирал. Дак рапортовали, что в вашем, местном. Северном Липовитом!..
Варфоломеевна. Нет у нас тут никакого океана! Отменили его!
Адмирал. Ты гляди!.. (Глядит вокруг.) И вправду отменили!.. А рапортовали, что построили…
Поняв бессмысленность дальнейшего продолжения, буря стихает. Появляются спасенные матросы, тут же демобилизуются и остаются в селе трудиться на липово-ананасных плантациях.
Николай (обнимая Девицу-красу – бывшую косу). Не плачь, милая!.. Без косы я тебя еще больше любить буду!.. А косу мы тебе с получки новую справим. Еще натуральнее!..
Слышен шум жены Николая.
Жена (появляясь). Не могу я без тебя, Коля! Совсем не могу!..
Николай. Почему?…
Жена. Потому что Эдуард пропал!..
В душе героя снова готова подняться буря. Адмирал тревожно поглядывает на барометр. Матросы надевают спасательные жилеты.
Николай (глядя одним глазом на жену, другим – на невесту). Что же нам теперь делать?…
Валетов (появляясь). Может, постричься интересуетесь?…
Жена (увидев его). Эдуард?!
Все целуются: жена с Эдуардом, муж с Девицей, адмирал с матросами. На липах пышно расцветают ананасы. Появляется замминистра Петр, вышедший на пенсию в связи с переходом на другую работу.
Варфоломеевна (умиленно). Ну что вам сказать, дети мои?… Любите друг друга!..
Пунктик. Вот это правильно… Это еще и ентот… Шопенгауэр говорил. Своим детям…
Фамилия Шопенгауэр как громом поражает присутствующих. Все застывают на своих местах и в глубоком раздумье жуют липовые ананасы.
ЗАНАВЕС.
6Под силу Гало-театру были и другие неожиданные поступки. Так, желая помочь зрителям театра разобраться в своих хороших впечатлениях от спектаклей, коллектив принял смелое решение: в театре была заведена «Книга восторженных отзывов».
Вот некоторые из первых записей:
Из «Книги восторженных отзывов» Гало-театра«Вчера всем стройотрядом были у вас на спектакле. Спасибо за доверие! Если нужно, придем еще! Молодежь всегда там, где трудно!..»
«Никогда не видел ничего подобного! Прекрасный буфет! Отличный зал ожидания! Никаких очередей у кассы!.. Жаль, до перрона далековато, но это мелочи… Словом, огромное спасибо всем работникам нашего вокзала!
Командированный».
«Большое и нужное дело делают работники театрального искусства, выключая во время спектаклей в зале свет!
Петюнин Г. Н., экономист».
«Раньше, до встречи с искусством, я, признаться, выпивал. Но теперь, побывав в вашем театре, а главное – поближе познакомившись с актерами, бросил. Понял, как это ужасно…
П. Р-ов».
«Всегда с большой радостью покидаем ваш театр!
Семья Бугровых».
7А теперь еще одна тема из жизни нашего храма искусства: «Гало-театр и международные связи».
Вообще говоря, об их недопустимости парторг театра предупреждал всю труппу еще перед поездкой коллектива в Болгарию… Но сейчас не об этом!.. Согласитесь, было бы странным, если бы то, что шло на нашей сцене, рано или поздно не заинтересовало бы западных режиссеров… В конце концов, хоть кого-нибудь это же должно было заинтересовать!..
Взявшийся поставить популярную советскую пьесу английский режиссер перед началом репетиций встретился с нашими журналистами.
Режиссер. Нам, деятелям английского театра, очень бы хотелось понять проблемы вашей жизни. Поэтому нас глубоко заинтересовала весьма проблемная и глубоко жизненная пьеса под названием «Шолом-Алейхема, 40». В ней, как вы помните, идет речь о том, что решение двух молодых людей эмигрировать из страны вызвало в сердцах их родителей бурю негодования и протеста. Крайне неодобрительно отнесся к этому и весь одесский двор, где жила семья.
Сейчас мы пытаемся эту пьесу поставить… Стараясь сделать ее более доступной простому английскому зрителю, мы изменили имена персонажей, перенесли действие в Англию… Да и называется она у нас не «Шолом-Алейхема, 40», а «Чарльза Диккенса, 42». Но тем не менее еще не все в ней нам самим окончательно понятно… А чтобы вам было понятно, что именно нам непонятно, приглашаем вас на репетицию…
Чарльза Диккенса, 42Обстановка репетиции в английском театре.
Режиссер (актерам). Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на том, что вернувшиеся домой на рождественские каникулы сыновья миссис Лоуренс – Гарри и Майкл сообщают матери сногсшибательное известие. Сыновья готовы?
Сыновья. Готовы.
Режиссер. Мать готова?
Мать. Готова.
Режиссер. Звучит Биг-Бен! (Слышен удар гонга.) Сообщайте!
Гарри. Дорогая мама! Понимая, что наше сообщение может тебя убить, мы ничего не хотели говорить тебе до завтрака. Но сейчас, когда завтрак уже окончен, мы можем сказать тебе правду. Знай же: мы с Майклом решили переехать на постоянное жительство в Россию.
Мать. О-о-о!
Майкл. Да! В Одессу, на Шолом-Алейхема, 40.
Мать. Ну что ж, решили так решили. Счастливого пути, дети.
Режиссер. Стоп! Стоп! Что это вы играете?! Что значит «счастливого пути»?! Вы же слышали: по пьесе это сообщение должно вас убить!
Мать. Да, сэр, но я все-таки не понимаю, почему… В конце концов, мои дети находятся в таком возрасте, когда человек уже просто обязан побывать в разных странах, пожить в разных городах.
Режиссер. Да. Но они же собираются поселиться в Одессе! Вы понимаете, какая это для вас трагедия?!
Мать. Ну, это скорее для них трагедия, я-то тут при чем?!
Режиссер. Так! Господа, мы же с вами говорили: пьеса эта для нас сложная, в ней много загадочного! Поэтому я прошу строго придерживаться ремарок! Вот! (Читает.) «Услышав сообщение о том, что дети собираются ехать за границу, мать в ужасе рвет на себе волосы и падает в обморок». Прошу вас!
Мать. О Боже! Какой это ужас – ездить за границу! Ах! (Рвет на себе волосы, падает в обморок.)
Режиссер. Вот! Молодец! Нормальная человеческая реакция! Идем дальше.
Гарри. Мама! Поверь! Там нам будет лучше.
Режиссер. Так, так! Уговаривайте ее!
Гарри. Ты же знаешь, здесь мне не дают ходу! Ну кто я здесь?! Простой врач! А там? О, там я могу стать главврачом!.. (Режиссеру.) Простите, сэр, а что, собственно, означает это странное слово – «главврач»?
Режиссер. Неважно! Во всяком случае, ясно, что это не врач, а что-то совершенно другое! Дальше! Дальше! Ваша реплика, Майкл!
Майкл. А какой там уровень благосостояния, мама!..
Режиссер. Ну? Что же вы остановились?! Вот ремарка: «Достает из портфеля и показывает матери заграничные газеты, проспекты, рекламу».
Майкл. Пожалуйста… (Достает «Вечернюю Одессу».) Я вот тут достал их городскую газету… Но я не знаю…
Режиссер. Читайте!
Майкл. Пожалуйста… (Читает.) «Вот уже три дня в нашем городе совершенно нет воды…»
Режиссер. Прекрасно!
Майкл. Да, сэр, но какое же это благосостояние?!
Режиссер. А вы не понимаете?
Майкл. Нет.
Режиссер. Ладно, будем разбираться вместе. Значит, в городе три дня нет воды. Так?
Майкл. Так!
Режиссер. Но вам же не нужно объяснять, что цивилизованные люди не могут все эти три дня, извините, не купаться! Так?
Майкл. Так.
Режиссер. А значит, это доказывает что?…
Майкл. Что?!
Режиссер. Что уровень благосостояния в этом городе таков, что люди отказались от воды и теперь купаются в чем?…
Все. В чем?…
Мать. Неужели в шампанском?!
Режиссер. Слава тебе, Господи!
Мать. Как интересно! В таком случае я тоже хочу ехать в этот город вместе с сыновьями!
Режиссер. Вот! Вот к этому-то я вас и веду! Понимаете?! Мать уже согласна ехать с сыновьями, но драма этой женщины состоит в том, что она не может этого сделать!
Мать. Господи, а что же здесь сложного? Закажет билет в авиационной компании…
Режиссер (торжествующе). Не может!
Мать. Ну тогда в пароходной…
Режиссер (еще более торжествуя). Тоже не может!!!
Мать. Но почему?!
Режиссер. А потому, что пьесу нужно читать, миссис Паттерсон! А в пьесе ясно сказано, вот! (Читает.) «Она боится, что ее осудит двор»!
Мать (растерянно). Какой двор?!
Режиссер. Ну-у-у… В данном случае, видимо, наш… королевский…
Мать. Ничего не понимаю!
Гарри. Действительно, сэр, может быть, эта женщина из русского варианта… как ее… баба Роза… и была близка к русскому двору, но мы играем простых англичан, и если мы надумаем куда-нибудь уехать, то наша королева, по-моему, этого даже не заметит… А уж осуждать! За что?!
Режиссер. О Господи! Миссис Паттерсон, господа! Повторяю еще раз! Пьеса эта для нас сложная, во многом даже таинственная! Если вы боитесь, что и зрители в этом месте чего-нибудь не поймут, то постарайтесь их как-нибудь убедить! Импровизируйте, в конце концов!
Мать. Я попробую…
Режиссер. Пожалуйста!
Мать. Дети! А подумали ли вы о том, что скажет двор?! Представьте! Завтра утром наша великая королева соберет всех лордов и пэров Англии и, обратив к ним свой гневный взор…
Режиссер. Прекрасно!
Мать.…скажет им: «Леди и джентльмены!»
Режиссер. Да!
Мать. «…Давайте же все как один осудим этих нехороших Лоуренсов с Чарльза Диккенса, 42 за то…»
Режиссер. Ну?!
Мать (мучительно соображая). «…за то…»
Режиссер. Ну же!!!
Мать. «…за то, что они уехали не попрощавшись!» Так?
Гарри. А что, по-моему, очень жизненная ситуация…
Режиссер. М-да… Но дело в том, что в пьесе есть еще более важная причина, не позволяющая вам ехать вместе с сыновьями.
Майкл. Но, сэр! Что может быть важнее королевы Великобритании?!
Режиссер. Папа!
Майкл. Римский?
Режиссер. Ваш.
Мать. Господи! А он-то почему против?
Режиссер. Не знаю! И, пожалуйста, не будем в этом разбираться, а то мы вообще никогда не закончим! Ясно одно: для него этот отъезд равносилен смерти! Пожалуйста, мистер Лоуренс, ваш выход!
Выходит мистер Лоуренс, папа Гарри и Майкла.
Папа. Извините, сэр, вы знаете, как я вас уважаю, я сделаю все, что вы мне прикажете, но объясните мне, ради Бога, почему этот папа так боится туда ехать? Он же там никогда не был?! И вообще, в чем, собственно, состоит трагедия этой несчастной семьи?! Ну не понравится им там, куда они едут, так они же всегда могут вернуться обратно!.. Или я чего-то не понимаю?
Режиссер. Не понимаете, дорогой мой, конечно, не понимаете! Но вся соль как раз и состоит в том, что никто из нас этого понять не может! Ибо это есть великая загадка русской души, о которой мы, собственно, и ставим спектакль! Так что идите! И пока вы не разрешите эту загадку, можете не возвращаться.
Папа. Но, сэр… (Разводя руками, уходит.)
Режиссер. Так. Все по местам! Играем финал без папы!
Слышен громоподобный удар гонга.
Режиссер. Что это? Неужели Биг-Бен? Но почему так рано?!
Слуга. Это не Биг-Бен, сэр! Это мистер Лоуренс, не в силах разрешить великую загадку русской души, бросился с Биг-Бена.
Опять удар гонга.
Режиссер. Как, опять мистер Лоуренс?!
Слуга. Нет, сэр. Это уже Биг-Бен…
Все кланяются.
Объявления на фасаде Гало-театраТеатру требуются:1. Опытный рецензент, владеющий жанрами дифирамба, оды и панегирика.
2. Звание академического.
3. Пианист-аккомпаниатор. Оплата поаккордно.
4. Администратор, хорошо знакомый с главным администратором.
5. Главный администратор, хорошо знакомый с Уголовным кодексом.
Другие пародии и музыкальные номера из капустников
«Спрут-90»
Комиссар местной полиции Паоло Кампанья в самый разгар борьбы за чистоту рядов местной полиции обнаруживает, что один из его сотрудников – Джузеппе Каналья берет взятки. Возмущенный Кампанья вызывает смущенного Каналью к себе…
Серия пятая. АрестКампанья. О мадонна! Какой позор! Брать взятки! И это где?! В нашей самой чистой, непорочной, как дева Мария, сицилистийской… то есть, это, сицилийской полиции?! Вот уж действительно, как говорится, паршивая овца все стадо портит!.. Вызывайте!
Дежурный. Все стадо?
Кампанья. Нет, этого мерзавца Джузеппе!..
Дежурный. Джузеппе!..
Входит Джузеппе.
Кампанья. Джузеппе! И не стыдно тебе, Джузеппе?! Я не могу поверить!.. Ведь мы на тебя так рассчитывали!.. Простой крестьянский парень!.. Из рабочей семьи!.. Без всякого образования!.. В общем, настоящий юрист!.. И вдруг!..
Джузеппе. Да, господин комиссар, да… Даже не знаю, как это меня угораздило!
Кампанья. Говори, кто дал тебе твою первую взятку?! (Джузеппе отрицательно мотает головой.) Ну?… (Мотает головой.) Так! Твое счастье, что у нас, как известно, во время допросов никого не бьют!.. Но ты меня знаешь, Джузеппе! После допроса я тебя так отделаю!.. Говори!..
Джузеппе. Не помню…
Кампанья. Чезаре ко мне!..
Дежурный. Чезаре!..
Входит Чезаре.
Кампанья. Чезаре, я приказываю тебе немедленно арестовать Джузеппе!..
Джузеппе. Не нужно, господин комиссар! Я уже вспомнил!.. Первую взятку дал мне как раз Чезаре!..
Кампанья. Чезаре?! Что я слышу?… Как же ты мог, Чезаре?! Отличник полиции! Наставник молодежи! Столько лет отдавший охране нашей сицилистийской… то есть, это, сицилийской собственности!.. Значит, так!.. Джузеппе! После того как Чезаре арестует тебя, ты немедленно арестуешь Чезаре!.. Антонио ко мне!
Дежурный. Антонио!..
Входит Антонио. Он под большим шофе.
Кампанья. Слушай меня, Антонио! Тебе как начальнику отдела вооруженной охраны ликеро-водочного завода я поручаю охрану этих ужасных преступников!.. Взять их!.. (Антонио не реагирует.) Антонио! Ты слышишь меня, Антонио?! Ты что, пьян?!! Отвечай!.. (Антонио икает.) Это не ответ, Антонио!.. Позор! Ты же пропил честь мундира!..
Антонио. Подумаешь, честь!.. Я и мундир пропил!..
Кампанья. О мадонна!.. Так!.. Чезаре, Джузеппе! Значит, сразу после того, как Антонио возьмет вас, вы вдвоем возьмете Антонио!.. И будете держать его, чтобы он не упал!.. Винченцо ко мне!..
Дежурный. Винченцо!..
Кампанья. Ну, сейчас вы у меня попляшете!.. (Входит Винченцо.) Винченцо! Приказываю тебе немедленно отвести этих мерзавцев в тюрьму! («Мерзавцы» начинают радостно танцевать.) Что это вы делаете, негодяи?…
Джузеппе. Как что? Пляшем, господин комиссар!.. (Пляшут.)
Кампанья. Отчего?!
Чезаре. От радости, что вы поручили это сделать именно Винченцо!..
Кампанья. Идиоты! Чему вы радуетесь?! Вся Италия знает, как Винченцо ненавидит преступников!..
Джузеппе. Вот именно!.. И поэтому держит у себя в тюрьме исключительно честных людей!.. (Пляшут.)
Кампанья. Да подождите!! Винченцо! Что я слышу?! И не стыдно тебе?! Ты же член партии, христианский демократ!.. Как же твоя партийная совесть позволила тебе?… Все! Значит, делаем так!.. Джузеппе, Чезаре и Антонио! Слушай мою команду!.. В то время как Винченцо будет вести в тюрьму вас, вы, в свою очередь, будете вести в тюрьму Винченцо!.. Тем более, что это по дороге!.. Так, кто у нас еще остался на свободе?…
Дежурный. Джакомо, господин комиссар.
Кампанья. Джакомо ко мне!
Дежурный. Он занят!..
Кампанья. Чем?!
Дежурный. Крупным хищением на базе промтоваров.
Кампанья. Вот молодец! Берите пример!.. Ну и что, выяснил наш Джакомо, кто там занимается этими хищениями?!
Дежурный. Я же говорю: наш Джакомо и занимается…
Кампанья. Кошмар!.. Так что же, получается, у нас в полиции вообще нет ни одного честного человека?!
Джузеппе. А вы, господин комиссар?
Кампанья. Да нет, я серьезно спрашиваю!.. (Пожимают плечами.) Ну ладно… Тогда слушайте мой последний приказ!.. Объявляю операцию по очистке наших рядов под кодовым названием «Тайфун»!.. Итак, вниманию всех постов и должностей! Начинаем очистку!.. Значит, группа захвата арестовывает группу прикрытия! Та в свою очередь арестовывает опергруппу! И вместе с уже арестованной группой работников управления дружной группой движутся в тюрьму!.. (Строятся, маршируют.) Кстати, не забыть бы как следует запереть тюрьму…
Джузеппе. Так кто ж ее запрет, господин комиссар, когда все арестованы?!
Кампанья. Правильный вопрос!.. Тогда делаем так: заходим в тюрьму, запираем ее изнутри, а ключ выбрасываем в форточку!.. Все! Передайте прокурору республики, что операция по очистке наших рядов успешно завершена. Все ряды арестованы!..
Дежурный. Кому передавать, господин комиссар? Только что сообщили, что прокурор республики, узнав о готовящейся чистке рядов, тут же бежал в другую республику!..
Поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…», «О соле мио!».
Песня про одесских красавиц
Существует легенда, что самые красивые женщины живут в Одессе. И вот что случилось с одним приезжим молодым человеком, поверившим в эту легенду.
Мелодия – любая из тех, под которые поют свои песни нищие в общественном или железнодорожном транспорте.
Узнав, что в Одессе девицы,
Каких не увидишь вовек,
Приехал в Одессу жениться
Один молодой человек.
Совсем молодой человек.
Сошел на перрон он с вагона,
Окинул он взглядом перрон,
И столько увидел красавиц,
Что чуть не упал под вагон.
Под новый купейный вагон.
Он кинулся к той, что поближе,
И сразу же в загс пригласил.
Она отвечала: «Пожалста!
Вот только бы муж разрешил».
И муж ей, дурак, разрешил.
Жених полетел как на крыльях
Искать для невесты цветы.
Вдруг видит: цветами торгует
Цветок неземной красоты.
Ужасно большой красоты!
Невесту, которая с мужем,
Жених наш мгновенно забыл,
И новой избраннице сердца
Он руку свою предложил.
Всю руку он ей предложил!
Цветочница вмиг согласилась —
Был муж у нее отставник,
А он по ночам занимался
Лишь тем, что стерег свой парник.
На семьдесят соток парник.
Жених от любви своей новой
Буквально теряет свой вес.
Но тут всех цветочниц накрыли
Сотрудники ОБХС.
Районного ОБХС.
Была там сотрудница в форме,
Мундир ее всю облегал.
Те формы жених наш увидел —
И в обморок тут же упал.
Упал и ключицу сломал.
Его поместили в больницу,
Но только в себя он пришел —
Увидел красу-фельдшерицу,
И тут уже вовсе дошел.
Увидел ее – и дошел!
И вот на открытой машине
Везут жениха хоронить
Те женщины, что оборвали
Судьбы его тонкую нить.
Совсем еще тонкую нить.
Но тут катафалку навстречу
Красавица Рая идет.
Собралася вынести мусор —
Вдруг видит: страдает народ.
Страдает наш бедный народ!
Тут нужно сказать вам про Раю,
Что местных мужчин самый цвет
Давно на руках ее носит,
А вынести мусор – так нет!
На мусор желающих нет!
Она интерес проявила:
Кого это люди везуть?
Процессию остановила —
Мол, граждане, дайте взглянуть.
Хоть краешком глаза взглянуть.
Она на покойника смотрит,
И тут мы должны вам сказать:
Под силою этого взгляда
Вдруг начал покойник вставать.
Он стал постепенно вставать.
Он обнял красавицу Раю
(Как долго он к этому шел!),
Признался в любви ей до гроба
И вынести мусор пошел.
Так с Раей он счастье нашел.
Красотками, как эта Рая,
Наш славился город всегда.
Мужчину из гроба поднимут,
Хоть сами вгоняют туда.
Но все ж нам без них – никуда!
Говорит Одесса…
Из записных книжек
– Вчера пошла горячая вода. Мы набрали ванну. Теперь нам месяц будет чем мыться…
* * *Объявление, услышанное в одном из одесских санаториев:
«К услугам отдыхающих! В вестибюле нашего санатория круглосуточно работает зеркало!»
* * *– На свадьбу были приглашены все нужные люди, включая невесту…
* * *– Я, знаете ли, на диете… Обедаю только в гостях…
* * *– Вот, говорят, лучший контролер – совесть. А я, сколько ни езжу, еще ни разу ей не попадался!..
* * *– Как вы можете дышать этим воздухом?!
– А мы не затягиваемся!..
Услышано на одесском рынке «Привоз»– Ну и где же ваша лошадь?
– Какая лошадь, мадам?
– Которую вы продаете?
– Я продаю кролика! Куда вы смотрите?
– Я смотрю правильно! Я смотрю на цену…
– Почем ваши бычки?
– Даром…
– Даром?… Ну тогда дайте мне вязочку.
– С вас три рубля, мадам.
– Минуточку! Вы же сказали – даром!
– Три рубля за таких красавцев – разве это не даром?!
* * *– Конечно, у них там человек человеку – волк… У нас, правда, тоже не Красная Шапочка!..
* * *– Отойди от трансформатора! Тебя ударит! Отойди, я говорю!.. Будь умнее!..
* * *– Холодные пирожки! Холодные пирожки!
– Что вы кричите, что они холодные? У вас же их никто не купит!
– Конечно! В такую жару!..
* * *– Внучек, куда ты?! А ну, застегни воротник! Побереги гланды, их у тебя не так много!..
* * *– Товарищи, кто хочет принять душ – вода в чайнике.
* * *– Вы слышали, что делается?! Купаться в море опасно для жизни. Санэпидстанция закрыла все пляжи!..
– А мне даже нравится, что они закрыты. Мы вчера купались – так хорошо, никого нет…
– Вот-вот! Завтра и вас не будет!..
* * *– Вот сейчас все борются за свой государственный язык. Так за что в данном случае бороться нам – одесситам?
– За свой государственный акцент!..
* * *– Вы слышали, говорят, у нас произошла полная смена кабинета.
– Что вы говорите?!
– Да, все поменяли: стол, кресла, паркет…
– А сам хозяин кабинета?
– Ну что вы! Всю мебель сразу поменять невозможно!..
* * *Одесский двор, ночь. На галерее мальчик играет на скрипке.
– Мальчик, мальчик, подойди сюда!
– Я не могу!
– Почему?
– Я должен заниматься.
– Ночью?
– Если бы только ночью! Днем тоже.
– Но все же спят!
– Если я перестану играть, они проснутся…
* * *– Что вы из всего делаете трагедию! Вы же не Шекспир!..
* * *– Композитор Кальман родился в бедной еврейской семье. Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, родители купили ему рояль «Стейнвей» и отправили учиться в Парижскую консерваторию.
– Вы же сказали, что он родился в бедной семье!
– Я же сказал – в еврейской…
* * *– Правда ли, что одесситы любят отвечать вопросом на вопрос?
– А почему это вас так интересует?
* * *– Вы заметили – отдыхающие, когда уезжают из Одессы, обязательно бросают в море монетку, чтобы вернуться?…
– Наивные люди! Они думают, что за такие маленькие деньги можно еще раз получить такое большое удовольствие!..
Хроника Гало-театра
На занавесе самого знаменитого в России театра нарисована чайка. Мы решили не отставать и создали свой театр, на занавесе которого тоже птица. Точнее – птичка. А еще точнее – галочка. Эта эмблема означает только одно: все, что ни делается в этом театре, делается исключительно для нее. То есть для «галочки»…
Предлагаем вниманию читателей хронику жизни этого культурного учреждения…
В свое время большие споры вызвал проект здания для Гало-театра. Вариант зрительного зала на 50 мест был отвергнут по причине чрезмерной камерности. На 5 тысяч – по причине чрезмерной масштабности. Наконец остановились на варианте здания вообще без зрительного зала. Он, во-первых, решал проблему зрителя (нет зрителя – нет проблем!), а во-вторых – проблему сохранения казенного имущества: кресел (на складе) и занавеса (не нужно гонять туда-сюда!).
Однако по трезвом размышлении (на следующее утро) пришли к выводу о преждевременности столь смелых начинаний и решили оставить в театре несколько мест (в том числе и спальных).
Известно, что все театры начинаются с вешалки. Но в Гало-театре все-таки большим уважением пользуется Главный режиссер.
Это видный из себя теоретик и практик гало-культуры, который вот уже многие годы, как бы отвечая на книгу К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве», втайне пишет свою под названием «Одним искусством не проживешь!».
Предлагаем вашему вниманию некоторые главы из этого труда.
…Думаю, что актерам все же следует выходить кланяться не после окончания спектакля, а перед его началом. Да, мы знаем, что в старину представление артистов, сопровождавшееся овацией, происходило в конце спектакля. Но поскольку сегодня у нас уже нет уверенности, что все присутствующие в зале дождутся этого момента, предлагаю начинать именно с него.
К тому же бурная овация в наши дни, как известно, уже мало связана с тем, что происходит непосредственно на сцене, и является скорее данью доброй традиции, первоначальный смысл которой становится все более и более непонятным.
Овация же в начале спектакля представляется нам значительно более разумной, поскольку полный сил зритель, еще не утомленный увиденным, может отдаться этому ритуалу с гораздо большим энтузиазмом, столь характерным для наших дней…
Много лет размышлял о том, как бороться на театре с котами. И действительно: как бы ни рекомендована была пьеса, как бы ни гениален был замысел режиссера, как бы ни эпохален был спектакль, – стоит выйти на сцену какому-нибудь коту, как все это тут же, извините, летит ему под хвост. Ибо переиграть на сцене кота, а тем более кошку практически невозможно!..
Где же выход?
А вот.
Дабы избежать появления на сцене кота или кошки, привлекающих к себе, как известно, все внимание зрителя, предлагаю во время спектакля постоянно держать на сцене собаку…
А теперь разрешите представить вам Директора Гало-театра. Это бывший крупный хозяйственник средней руки, брошенный на культуру в связи с острой необходимостью улучшения работы на предприятии, которым он прежде руководил.
Первое время Директор присматривался к новому участку работы, пытаясь найти черты, отличающие его от старого. Но не нашел. Вот случай из его повседневной деятельности…
Кабинет директора театра. За столом директор. Врывается посетитель с чемоданом.
Посетитель. Вы директор театра?
Директор. Я.
Посетитель. Очень приятно! Значит, я к вам!
Директор. Слушаю вас. Что вам нужно?
Посетитель. Значит, мне нужно… (Смотрит бумаги.) Трубы стальные диаметром сто миллиметров, которые вы выпускаете.
Директор. Мы выпускаем?
Посетитель. Да. Две тонны.
Директор. О чем вы говорите? У нас театр!
Посетитель. Я знаю.
Директор. Мы выпускаем спектакли!
Посетитель (скептически). Я видел…
Директор. При чем же здесь трубы?
Посетитель. Как при чем?! Вы играете спектакль «Труба зовет!»?
Директор. Играем. Ну и что?
Посетитель. А вот рецензия… На вас написана? (Дает газету.)
Директор (читает). «Большая победа мастеров сцены»… (С гордостью.) О нас!
Посетитель. Вы дальше, дальше читайте! Вот здесь! (Показывает.)
Директор (читает). «…Артистам театра удалось так реалистично показать процесс производства труб, что вполне естественным завершением спектакля является выпуск их прямо на сцене, причем отличного качества и в широком ассортименте».
Посетитель. Вот за этими трубами я и приехал! Подпишите, а?… (Дает бумаги.)
Директор. Да поймите! У нас областной драматический театр!
Посетитель. Ну и что?
Директор. А то, что в первую очередь мы обязаны обеспечивать трубами нашу область!..
Посетитель (умоляюще). Но войдите в мое положение! Я так намучился! Я ехал в такую даль! Я ночевал на вокзалах! Я смотрел ваши спектакли!..
Директор. А вы войдите в мое! Мы играем эту пьесу всего два раза в месяц, а заявок на трубы – вот, целая кипа!..
Посетитель. Так играйте чаще!
Директор. Хм-м… Вы что же, милейший, думаете, наш театр только трубы выпускает?… Вот репертуар, пожалуйста: пьеса о строительстве – значит, дай бетон! На сельскохозяйственную тематику – это вообще давай и давай! И тут вы со своими трубами! Нет их у меня!..
Посетитель. Но поймите!..
Раздается телефонный звонок.
Директор. Извините! (Снимает трубку.) Слушаю вас!..
Высвечивается площадка, на которой стоит человек в комбинезоне и в каске с телефонной трубкой в руке.
Человек. Але!.. Сцена беспокоит!
Директор. Ты, Николай Федорович? Ну что там у тебя?!
Человек. Беда, Василий Игнатьевич! Конвейер встал!
Директор. Как? Прямо во время спектакля?!
Человек. Да в том-то и дело! Только в образ вошли, а тут шестеренка – хрясь! У меня над ухом – вжик! И прямо в зрительный зал! Хорошо еще, что там никого, а то бы жертвы были!..
Директор. Ты, Федорыч, вот что! Ты мне эти страхи не рассказывай! Ты лучше скажи, что предпринимаете конкретно?!
Человек. Конкретно ничего не предпринимаем. Сидим на сцене, курим…
Директор. Да у вас там что, шестеренку заменить некому?! Вы же там все заслуженные-перезаслуженные, по триста рублей в месяц заколачиваете!.. В общем, так: что хочешь делай, но чтоб к концу спектакля продукция была! Хоть до утра играйте! У меня все!.. (Кладет трубку. Посетителю.) А вы говорите – трубы! Разве с такими артистами у нас могут быть трубы?!
Посетитель. А завпост говорил, что есть… Подпишите, а?… (Протягивает бумаги.)
Директор. Ох, и что же это за организация там у вас такая, которая без наших труб обойтись не может?… (Читает бумаги, оживляясь.) Ага! Тоже театр и тоже областной?! Родственное предприятие, значит?…
Посетитель. Ну конечно!
Директор. И зачем же вам трубы?
Посетитель. Так спектакль же ставим про нефтяников! Понимаете?… Стали скважину бурить прямо на сцене… ну и забурились! Премьера на носу, а труб не хватает!.. Подпишите!..
Директор. Ой, я не знаю… Осталось у нас где-то тонн пять после генералки…
Посетитель. Да вы не сомневайтесь! Мы со своей стороны тоже чем-нибудь поможем!..
Директор. Чем? Нефтью?!
Посетитель. Ну почему только нефтью?! У нас, между прочим, тоже репертуар будь здоров! Вот недавно «Вишневый сад» выпустили!
Директор. А что это, что это? Не слышал.
Посетитель. Да гарнитуры такие. Из вишни. Мы, значит, там в спектакле сад рубим и мебель делаем. Не пожалеете!.. Там шкаф, я вам скажу, особенно нашими покупателями глубокоуважаемый!..
Директор. Так вот с этого нужно было и начинать! (Подписывает бумаги.)
§ 1. В связи с ожидаемым приходом на спектакль известного театрального критика приказываю 16.3 с. г. играть данный спектакль не только в костюмах и в декорациях, но и со словами.
§ 2. 18.3 с. г. открыть в театре Малую сцену. 19-го произвести там инвентаризацию, 20-го – закрыть.
§ 3. Категорически запретить:
суфлеру театра т. Седых И. И. вместо текста классических произведений подсказывать актерам реплики из пьес собственного сочинения;
машинисту сцены тов. Хомяку В. П. во время спектакля катать на поворотном круге знакомых девушек.
§ 4. Перевести по возрасту артиста Параконова В. Г. из амплуа героя-любовника в любовники-наставники.
§ 5. Завпоста Киреева Л. Г. и его помощников Кирюшина М. Н. и Кирьянова С. И. из театра уволить. Основание: превратное истолкование термина «пропитка декораций».
§ 6. Артиста Степанова А. Я., не вернувшегося в положенный срок с киносъемок, считать киноартистом.
§ 7. Актрисе Евсеевой Н. И., исполняющей главную роль в современной производственной комедии «Болваночка», несмотря на похвальное желание хоть как-то рассмешить публику, категорически запретить произносить вместо фразы «Полюбила я тебя, Захар, за твои золотые руки» фразу «Полюбила я тебя, Зураб, за твои золотые зубы».
Подпись: Директор.
Думали в Гало-театре и о подрастающем поколении. Думали довольно долго… И наконец придумали: «Все лучшее – детям!»
Претворяя в жизнь этот благородный девиз, коллектив Гало-театра поставил перед собой задачу познакомить детей с лучшими образцами мировой драматургии для взрослых.
Так в недрах репертуарного портфеля театра возникла написанная по мотивам знаменитой пьесы А. Гельмана «Премия» (в ней шла речь о вопиющем для тех времен факте: бригада строителей отказалась от премии) детская, проблемная, глубоко психологическая производственная драма под названием
Действие происходит в передовом детском саду в конце 70-х. Кабинет заведующей детским садом.
Заведующая (нажимая на клавишу селектора). Мария Ивановна, гуляйте младшую группу! Как спит старшая группа?… Вы что, с ума сошли?! Конец квартала, у нас двести часов недоспано! Всем спать! Заснете – доложите!
Вбегает повариха, в руках у нее ведро.
Повариха. Валентина Филипповна, у вас есть валидол?
Заведующая. Есть.
Повариха. Вот вы его и глотайте!
Заведующая. А что случилось?
Повариха. У нас ЧП. Старшая группа отказалась от добавки!
Заведующая (в ужасе). Не может быть!
Повариха. Вот ведро манной каши. Я хотела разлить, а они встали и ушли. И первым – Потапов.
Заведующая. Может быть, они были сыты?
Повариха. О чем вы говорите?! Наши обычные порции!
Заведующая. Так, может быть, каша была просто невкусная?
Повариха (возмущенно). Как это наша каша может быть невкусная! У меня ее каждый день вся семья лопает, за уши не оторвешь! И дочкины, слава Богу, вот такие растут! А эти! Вот молодежь пошла!
Заведующая. Ну ладно, разберемся… Собирайте людей. Старшую медсестру, уборщицу, воспитательницу, главного зачинщика… И кого-нибудь из детей, кто мог бы олицетворять наш эталон упитанного ребенка. (Все собираются.) Стенографируйте!.. Товарищи, вы все, наверно, слышали, что в нашем деткомбинате «Светлячок» произошло ЧП. Старшая группа, предводительствуемая Потаповым, отказалась от добавки. Но прежде чем перейти к обсуждению этого безобразного случая, я хотела бы напомнить собравшимся, что коллектив нашего прославленного «Светлячка» вот уже пятый год держит переходящий торт, учрежденный районо и санэпидстанцией! Из наших стен вышли такие выдающиеся дети, как Коленька Петров – победитель межрайонного смотра коротких детских надписей на заборе! Коллектив нашего «Светлячка» первым в отрасли выступил инициатором почина по замене маркировки детских шкафчиков, заменив традиционные вишенки и яблочки на прогрессивные огурчики и помидорчики! А наш тихий час – самый мертвый в области! Да, нам есть чем гордиться! И вдруг – такая неприятность!.. Прошу высказываться.
Уборщица. Разрешите мне… Я человек простой, прямо от швабры. Бабка моя мыла пол, мать мыла и я мою. Так вот я хочу спросить: сколько можно сорить?!
Заведующая. Гм-м… Спасибо, Марья Степановна… Кто еще хочет выступить, товарищи?
Повариха. А чего тут говорить! Пусть Потапов сам расскажет, как их угораздило от нашей каши отказаться.
Потапов. Я не о себе сказу. Мне много не надо. Я о людях хоцю сказать. Вот вы говорите, тетя Нина, экономия. Это по-васему, по-взрослому, экономия, а по-насему, по-ребячьему, это называется… это… хищение общественного продукта!.. Ну съедим мы сегодня эту добавку, завтра съедим, а послезавтра сто кусать будем?… Мы с ребятами так сцитаем: если основная порция по калорийности будет соответствовать стандарту, тогда и добавки не потребуется! А сто мы на сегодняшний день видим в насей ребячьей тарелке? Недолив, недосып, недовес!
Воспитательница. Это ложь! Клевета! Вот такое пятно на весь коллектив! (Показывает, какое пятно.)
Потапов. Спокойненько! Вот тут у меня тетрадоцка имеется… Сам я, извините, неграмотный, но нужда заставила, и пришлось… Мы тут кое-сто прикинули с ребятами в обед… Интересно полуцается.
Заведующая. А ну разреши-ка полюбопытствовать…
Все склоняются над тетрадкой.
Повариха. Нет, товарищи, как вам нравится! Еще молоко на губах не обсохло, а он уже его жирность меряет!
Воспитательница. Научили на свою голову!
Заведующая. А мне все-таки непонятно, откуда он мог взять эти цифры, эти, в сущности, закрытые данные?… А ну, позовите калькулятора. (Входит женщина.) Катерина Дмитриевна, тут по вашей части. Посмотрите-ка эти каракули, может, вы что-нибудь поймете?
Калькулятор. А чего смотреть? Это ж я и писала…
Заведующая. Вы?… Но зачем?!
Калькулятор (всхлипнув). Жалко их стало… Пришли ко мне… Этот худющий – аж светится. И с ним еще такие же. Посчитайте нам, говорят, тетя Катя, выход круп и жиров на одного человекоребенка, а то что-то кушать хочется.
Упитанный мальчик (эталон «Светлячка»). А я вообще не понимаю, как можно отказываться, когда дают?! Положено – дай! А не положено – сам возьму тарелку и положу!
Голос из окна. Федя! Федя!
Потапов. Цего тебе?
Голос. Наши кушать начали!
Потапов. Не мозет быть!
Повариха. Ну вот все и в порядке! Я знала, что не выдержат! Дети – они и есть дети. Поешь, Феденька!
Потапов. Нет!
Воспитательница. Подумай о себе! Посмотри, какой ты зеленый! Ты ж растешь. Тебе сейчас кушать надо, а не правду искать.
Потапов. А как же моя ребячья совесть?!
Заведующая. Нет, товарищи, я вижу, это серьезный симптом! И мне кажется, что я как честный воспитатель после такого случая не могу оставаться заведующей вверенного мне «Светлячка». Как ты считаешь, Федя?
Потапов. Не мозете, тетя!
Заведующая хочет уйти.
Голоса. Нет! Нет! Мы вас так не отпустим! Вместе заварили эту кашу, вместе и расхлебывать!
Вбегает раздатчица.
Раздатчица (торжественно). Валентина Филипповна! Разрешите сообщить. Коллектив кухни добился новой трудовой победы. Благодаря прогрессивной технологии варки за сегодняшний день удалось сэкономить пять килограммов вермишели!
Заведующая (с гордостью). Вот, товарищи! Вот как мы работаем! (Потапову с укоризной.) А ты… Эх… (Машет рукой. Раздатчице.) Спасибо!..
Раздатчица. Пожалуйста! (Деловито.) Так я зашла спросить: вы свой килограмм сами заберете – или мне его вам в кабинет занести?…
Немая сцена.
В связи с проведением в Гало-театре смотра творческой молодежи, дирекция рассмотрела жалобы молодых актеров на недостаточную загруженность в театральном процессе. Считая впредь такое положение недопустимым, приказываю:
1. В период проведения смотра все звонки перед началом спектаклей, включая третий (самый ответственный), давать только силами творческой молодежи.
2. В плане подготовки самостоятельных работ поручить молодежи театра провести Шестую всетеатральную перепись номерков в гардеробе самостоятельно.
3. Доверить молодым на этот период и другие важнейшие участки работы. А для начала – работу на участке директора театра в садово-дачном кооперативе работников искусства «Доходное место».
Подпись: Директор.
Продолжая размышлять о жизни Гало-театра, мы можем смело сказать, что была она не только многогранной, но и разносторонней.
А если что и омрачало ее порой – так это досадная необходимость ставить спектакли.
И родилась Мечта! Вот бы поставить такой спектакль, который позволил бы коллективу театра уже больше никогда ничего не ставить! Другими словами, создать такое, как говорится, произведение искусства, чтобы его можно было показывать когда угодно, где угодно и кому угодно! Даже зрителям!
Прекрасная мечта! И, на первый взгляд, неосуществимая.
Но настал День, и вошел в кабинет Главного режиссера человек, от которого никто уж точно не ожидал никаких осмысленных предложений по части репертуара, то есть Завлит, и ликующе объявил: «Есть!» – «А не рано ли есть? – спросил Главный, посмотрев на часы. – Ведь только что завтракали!..» – «Я о другом! Пьеса есть! – сказал Завлит и положил на стол увесистую папку. – Вот! Современно, смело, безопасно! На все случаи жизни! Можете ставить, не читая!..» – «Что, и герой положительный?» – с робкой надеждой спросил Главный. «Более чем положительный! – ответил Завлит. – Что на работе, что в быту!.. Можно сказать, дважды герой нашего времени!..» – «А называется как?» – «Отлично называется!» – заверил Завлит и торжественно раскрыл перед Режиссером папку. На титульном листе значилось: «ЛИПА ВЕКОВАЯ»…
А теперь несколько слов о создателе этой «Липы».
Автор Гало-театра. Известен своей широкой известностью. Впрочем, предоставим слово тем, кто знает его лучше других: жене Автора, самому Автору и районному врачу-психиатру.
Жена. Являясь на протяжении многих лет (в разное время, разумеется) супругой многих драматургов и режиссеров, я как театральный критик всегда видела свою задачу не только в обучении их слову «амбивалентный», но в первую очередь в популяризации их творчества. Имея возможность сравнивать этих людей (как творческих личностей, разумеется), могу сказать, что данный муж (драматург) является хорошим семьянином, прекрасно владеющим формой, активным общественником, мастером современной интриги.
Не буду говорить о своем вкладе в его творчество, о нем скажут потомки. Кстати, у нас их двое – мальчик и девочка… Скажу одно: знакомя данного автора (мужа) с произведениями других современных драматургов, я каждый раз видела, как жадно он впитывал каждое слово, сцену, а иногда даже целое действие. Но самое поразительное, что потом все это выходило из-под его пера таким ни на что не похожим, каким может быть только уже совсем гениальное произведение искусства. Так создавалась и «Липа вековая»…
Автор. От себя могу добавить, что были у меня в работе и трудности. Например, с главным героем. Правда, тут уже не по моей вине!.. Просто ввиду отсутствия у наших современных драматургов положительного героя, так сказать, нужной степени положительности мне пришлось брать его чуть ли не из головы…
Врач-психиатр. Ну что я могу сказать о своем пациенте?… Всякий талант есть отклонение от нормы. Но такого отклонения от нормы не знал еще ни один талант!..
А теперь, дорогие читатели, пришла пора познакомить вас с последним произведением нашего Автора.
На сцене уходящая вдаль перспектива неперспективной деревни Липовки. На переднем плане у полуразвалившейся курной избы работы неизвестных мастеров XVI века сидит древняя мудрая старуха Варфоломеевна. Она вяжет лыко. Рядом – еще более древний и мудрый старик по прозвищу Пунктик. Он лыка не вяжет. Они беседуют.
Варфоломеевна. Все я, Пунктик, своим умом превзошла. Все тайны мне окрест открылися. Только две вещи для меня непостижимые есть: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне.
Пунктик. Так это же еще и ентот… Иммануил Кант не постигал!..
Варфоломеевна. Вот ты о Канте заговорил, а я сразу свово старшенького вспомнила – адмирала. У него тоже допрежь канты были. А теперь лампасы… Чтой-то не едет он давно. Да и другие тоже. И средненький – замминистра, и младшенький – торговый представитель по закупке лицензионных ананасов за рубежом…
Пунктик. А чего им сюды ехать?! Тут же затоплять будут. Вон уже соседние села затопили, райцентр. Не сегодня-завтра, говорят, областной город топить начнут… Одна ты тут сидишь на пути прогресса! Можно сказать, мешаешь всеобщему затоплению… Да пойми ты! Какое дело тормозишь?! Люди океан строят! В нашем районе!..
Варфоломеевна. У, ироды… Океан!.. Нет чтобы водопроводную трубу вовремя залатать!.. Не дам! Не дам затоплять последний памятник крепостному праву! (Крепко обнимает избу.)
Слышен шум подъехавшего «Мерседеса». Появляется Валетов – элегантно одетый во все заграничное молодой человек с парикмахерской внешностью.
Валетов. Здравствуйте, бабушка! Я у вас эту дачу купить хочу. Мне ее местоположение очень нравится. Я до вас двенадцать суток по болотам шел и машину «Мерседес» на себе нес… Продайте! Вам она все равно ни к чему, а мы с друзьями тут будем безалкогольные оргии устраивать…
Пунктик. О, смотрите, кто пришел!..
Валетов. Да вы не сомневайтесь! Я вам за вашу избу много денег дам! (Протягивает Варфоломеевне чемодан с деньгами.)
Варфоломеевна (гневно). Нет у тебя, ирод, таких денег, чтобы я за них свою малую родину продала!..
Валетов. У меня есть! (Протягивает ей еще один чемодан.)
Варфоломеевна (слабея). Нет!..
Валетов протягивает третий. Варфоломеевна хватается за сердце.
Голос с неба. Держитесь, мама! Я лечу!..
Слышен шум крыльев. У овина приземляется дельтаплан. Из него выходит Николай – младший сын Варфоломеевны по закупке лицензионных ананасов. Валетов с чемоданами прячется.
Варфоломеевна (оживая). Соколик мой!.. А что ж это ты не за границей?
Николай. Не могу я там больше, маманя! Приемы, банкеты, отели роскошные!.. Да сколько же может человек из-за каких-то ананасов вот так мучиться?! Все! Буду теперь их тут выращивать!.. Вон на нашу липу привью – и пусть себе колосятся!.. (Озирая орлиным взором окрестность.) Земля-то у нас какая!.. Ткнешь палку – и та расцветет! (Втыкает палку – та расцветает.) А площадя какие!.. В общем, хватит нам равняться этим самым четырем Франциям!.. Пусть теперь они на нас равняются!.. Все четыре!..
Варфоломеевна (в воодушевлении). Вот, правильно! И женим мы тебя здесь!..
Слышен шум хорошей музыки. В густых ветвях вековой липы наплывом, как бы материализуясь, возникает заветная мечта всех героев современных драм, по тем или иным причинам оторвавшихся от родной почвы, – Девица-краса – натуральная коса. Девка ладная, добрая, она все понимает без слов. Но смышленое выражение лица дает основание предполагать, что с годами начнет понимать и слова.
Варфоломеевна. Точно, женим!..
Николай. Я не против!.. Да боюсь, жена не согласится…
Варфоломеевна. Почему?! Как ты на ней женился, она же согласная была!
Николай. Оно-то так… Но с годами люди меняются…
Пунктик. Правильно!.. Это еще и ентот… Гераклит говорил: нельзя, мол, дважды войти в одну и ту же воду!..
Слышен шум воды.
Николай. Это еще что?!
Варфоломеевна. Да это так… Затопляют нас, сынок. Не обращай внимания…
Николай (сразу все поняв). Не бывать же этому!.. Всё! Еду в Москву!.. Позвольте, маманя, вашим «Мерседесом» воспользоваться?!
Варфоломеевна. Это не мой.
Николай. Ну тогда тем более…
Садится в «Мерседес» и уезжает. Валетов сидит на чемоданах.
Кабинет среднего сына Варфоломеевны – Петра, заместителя министра. Во всю стену – карта, утыканная разноцветными флажками, обозначающими границы затапливаемых министерством территорий.
Петр (в который раз пытаясь выпроводить Николая). Но и ты, брат, меня пойми! Помнишь, как в детстве мечтали по океану поплавать?… А тут как раз идея возникла такое сооружение соорудить. Да где же, думаю, как не в наших краях!.. Вот я и предложил в первую очередь Липовку залить… Пусть не мы с тобой, так хоть наши односельчане поплавают!.. Но, с другой стороны, и ты прав! Ананасы для нас сейчас важнее. За ананасами у нас пока еще очереди. А за океаном – нет!.. Так что правильная твоя позиция!.. Матери передай: приеду. Вот, значит, как у вас ананасы на липе начнут цвести, так и заявлюсь!..
Затемнение. Столичная квартира Николая. В прихожей его встречает жена.
Жена (обнимая Николая). Пожалел бы ты себя, Эдуард! А то смотри на кого похож стал!..
Николай. На кого?
Жена. На Николая!
Николай. А я и есть Николай!..
Долгая, мучительная для обоих пауза, во время которой жена готовит обед, стирает белье, вяжет. А муж – обедает, просматривает газеты, скопившиеся в доме за двадцать лет его отсутствия, затем начинает ремонт квартиры.
Николай (после паузы, заканчивая ремонт). Об Эдуарде спрашивать не стану… Зачем ворошить прошлое?… (Берет жену за руку.) Давай начнем все сначала?…
Жена (глядя ему в глаза). Давай!..
Николай. Вот и хорошо!.. Значит, ты с Эдуардом, а у меня тут тоже кое-что намечается…
Целуются.
На сцене снова Липовка. Появляется Человек от театра. Он рассказывает о том, что произошло в деревне за время антракта.
Воспользовавшись отсутствием Николая, вероломный Валетов заманил Девицу-красу в темный лес и там, напав на беззащитную девушку с ножницами и импортным феном, лишил ее самого дорогого, что у нее было. То есть косы. Деревня в смятении. С одной стороны, все считают, что теперь, как честный парикмахер, он должен на ней жениться. С другой стороны – в деревне никто не знает, бывают ли вообще на свете честные парикмахеры.
Вернувшийся Николай узнает о случившемся, и в его душе поднимается буря, которая перерастает в настоящую. Слышен шум гребных винтов. Появляется Адмирал – старший сын Варфоломеевны.
Варфоломеевна (не узнавая его). Степан?! Ты ли это?!
Адмирал. Погоди, мать! Тут сперва с более важным вопросом разобраться надо. Беда у меня! Корабль в океане тонет!.. Так вот. Приехал я к тебе за мудрым материнским советом. Как думаешь, спасать нам его или не спасать?…
Пунктик. А чего тут думать? Тут сельсовет собирать надо! Это же его прямое дело – такие вопросы решать!
Варфоломеевна. Погоди, Пунктик!.. (Адмиралу.) А в каком океане тонет, хоть знаешь?
Адмирал. Дак рапортовали, что в вашем, местном. Северном Липовитом!..
Варфоломеевна. Нет у нас тут никакого океана! Отменили его!
Адмирал. Ты гляди!.. (Глядит вокруг.) И вправду отменили!.. А рапортовали, что построили…
Поняв бессмысленность дальнейшего продолжения, буря стихает. Появляются спасенные матросы, тут же демобилизуются и остаются в селе трудиться на липово-ананасных плантациях.
Николай (обнимая Девицу-красу – бывшую косу). Не плачь, милая!.. Без косы я тебя еще больше любить буду!.. А косу мы тебе с получки новую справим. Еще натуральнее!..
Слышен шум жены Николая.
Жена (появляясь). Не могу я без тебя, Коля! Совсем не могу!..
Николай. Почему?…
Жена. Потому что Эдуард пропал!..
В душе героя снова готова подняться буря. Адмирал тревожно поглядывает на барометр. Матросы надевают спасательные жилеты.
Николай (глядя одним глазом на жену, другим – на невесту). Что же нам теперь делать?…
Валетов (появляясь). Может, постричься интересуетесь?…
Жена (увидев его). Эдуард?!
Все целуются: жена с Эдуардом, муж с Девицей, адмирал с матросами. На липах пышно расцветают ананасы. Появляется замминистра Петр, вышедший на пенсию в связи с переходом на другую работу.
Варфоломеевна (умиленно). Ну что вам сказать, дети мои?… Любите друг друга!..
Пунктик. Вот это правильно… Это еще и ентот… Шопенгауэр говорил. Своим детям…
Фамилия Шопенгауэр как громом поражает присутствующих. Все застывают на своих местах и в глубоком раздумье жуют липовые ананасы.
ЗАНАВЕС.
Под силу Гало-театру были и другие неожиданные поступки. Так, желая помочь зрителям театра разобраться в своих хороших впечатлениях от спектаклей, коллектив принял смелое решение: в театре была заведена «Книга восторженных отзывов».
Вот некоторые из первых записей:
«Вчера всем стройотрядом были у вас на спектакле. Спасибо за доверие! Если нужно, придем еще! Молодежь всегда там, где трудно!..»
«Никогда не видел ничего подобного! Прекрасный буфет! Отличный зал ожидания! Никаких очередей у кассы!.. Жаль, до перрона далековато, но это мелочи… Словом, огромное спасибо всем работникам нашего вокзала!
Командированный».
«Большое и нужное дело делают работники театрального искусства, выключая во время спектаклей в зале свет!
Петюнин Г. Н., экономист».
«Раньше, до встречи с искусством, я, признаться, выпивал. Но теперь, побывав в вашем театре, а главное – поближе познакомившись с актерами, бросил. Понял, как это ужасно…
П. Р-ов».
«Всегда с большой радостью покидаем ваш театр!
Семья Бугровых».
А теперь еще одна тема из жизни нашего храма искусства: «Гало-театр и международные связи».
Вообще говоря, об их недопустимости парторг театра предупреждал всю труппу еще перед поездкой коллектива в Болгарию… Но сейчас не об этом!.. Согласитесь, было бы странным, если бы то, что шло на нашей сцене, рано или поздно не заинтересовало бы западных режиссеров… В конце концов, хоть кого-нибудь это же должно было заинтересовать!..
Взявшийся поставить популярную советскую пьесу английский режиссер перед началом репетиций встретился с нашими журналистами.
Режиссер. Нам, деятелям английского театра, очень бы хотелось понять проблемы вашей жизни. Поэтому нас глубоко заинтересовала весьма проблемная и глубоко жизненная пьеса под названием «Шолом-Алейхема, 40». В ней, как вы помните, идет речь о том, что решение двух молодых людей эмигрировать из страны вызвало в сердцах их родителей бурю негодования и протеста. Крайне неодобрительно отнесся к этому и весь одесский двор, где жила семья.
Сейчас мы пытаемся эту пьесу поставить… Стараясь сделать ее более доступной простому английскому зрителю, мы изменили имена персонажей, перенесли действие в Англию… Да и называется она у нас не «Шолом-Алейхема, 40», а «Чарльза Диккенса, 42». Но тем не менее еще не все в ней нам самим окончательно понятно… А чтобы вам было понятно, что именно нам непонятно, приглашаем вас на репетицию…
Обстановка репетиции в английском театре.
Режиссер (актерам). Итак, господа, в прошлый раз мы остановились на том, что вернувшиеся домой на рождественские каникулы сыновья миссис Лоуренс – Гарри и Майкл сообщают матери сногсшибательное известие. Сыновья готовы?
Сыновья. Готовы.
Режиссер. Мать готова?
Мать. Готова.
Режиссер. Звучит Биг-Бен! (Слышен удар гонга.) Сообщайте!
Гарри. Дорогая мама! Понимая, что наше сообщение может тебя убить, мы ничего не хотели говорить тебе до завтрака. Но сейчас, когда завтрак уже окончен, мы можем сказать тебе правду. Знай же: мы с Майклом решили переехать на постоянное жительство в Россию.
Мать. О-о-о!
Майкл. Да! В Одессу, на Шолом-Алейхема, 40.
Мать. Ну что ж, решили так решили. Счастливого пути, дети.
Режиссер. Стоп! Стоп! Что это вы играете?! Что значит «счастливого пути»?! Вы же слышали: по пьесе это сообщение должно вас убить!
Мать. Да, сэр, но я все-таки не понимаю, почему… В конце концов, мои дети находятся в таком возрасте, когда человек уже просто обязан побывать в разных странах, пожить в разных городах.
Режиссер. Да. Но они же собираются поселиться в Одессе! Вы понимаете, какая это для вас трагедия?!
Мать. Ну, это скорее для них трагедия, я-то тут при чем?!
Режиссер. Так! Господа, мы же с вами говорили: пьеса эта для нас сложная, в ней много загадочного! Поэтому я прошу строго придерживаться ремарок! Вот! (Читает.) «Услышав сообщение о том, что дети собираются ехать за границу, мать в ужасе рвет на себе волосы и падает в обморок». Прошу вас!
Мать. О Боже! Какой это ужас – ездить за границу! Ах! (Рвет на себе волосы, падает в обморок.)
Режиссер. Вот! Молодец! Нормальная человеческая реакция! Идем дальше.
Гарри. Мама! Поверь! Там нам будет лучше.
Режиссер. Так, так! Уговаривайте ее!
Гарри. Ты же знаешь, здесь мне не дают ходу! Ну кто я здесь?! Простой врач! А там? О, там я могу стать главврачом!.. (Режиссеру.) Простите, сэр, а что, собственно, означает это странное слово – «главврач»?
Режиссер. Неважно! Во всяком случае, ясно, что это не врач, а что-то совершенно другое! Дальше! Дальше! Ваша реплика, Майкл!
Майкл. А какой там уровень благосостояния, мама!..
Режиссер. Ну? Что же вы остановились?! Вот ремарка: «Достает из портфеля и показывает матери заграничные газеты, проспекты, рекламу».
Майкл. Пожалуйста… (Достает «Вечернюю Одессу».) Я вот тут достал их городскую газету… Но я не знаю…
Режиссер. Читайте!
Майкл. Пожалуйста… (Читает.) «Вот уже три дня в нашем городе совершенно нет воды…»
Режиссер. Прекрасно!
Майкл. Да, сэр, но какое же это благосостояние?!
Режиссер. А вы не понимаете?
Майкл. Нет.
Режиссер. Ладно, будем разбираться вместе. Значит, в городе три дня нет воды. Так?
Майкл. Так!
Режиссер. Но вам же не нужно объяснять, что цивилизованные люди не могут все эти три дня, извините, не купаться! Так?
Майкл. Так.
Режиссер. А значит, это доказывает что?…
Майкл. Что?!
Режиссер. Что уровень благосостояния в этом городе таков, что люди отказались от воды и теперь купаются в чем?…
Все. В чем?…
Мать. Неужели в шампанском?!
Режиссер. Слава тебе, Господи!
Мать. Как интересно! В таком случае я тоже хочу ехать в этот город вместе с сыновьями!
Режиссер. Вот! Вот к этому-то я вас и веду! Понимаете?! Мать уже согласна ехать с сыновьями, но драма этой женщины состоит в том, что она не может этого сделать!
Мать. Господи, а что же здесь сложного? Закажет билет в авиационной компании…
Режиссер (торжествующе). Не может!
Мать. Ну тогда в пароходной…
Режиссер (еще более торжествуя). Тоже не может!!!
Мать. Но почему?!
Режиссер. А потому, что пьесу нужно читать, миссис Паттерсон! А в пьесе ясно сказано, вот! (Читает.) «Она боится, что ее осудит двор»!
Мать (растерянно). Какой двор?!
Режиссер. Ну-у-у… В данном случае, видимо, наш… королевский…
Мать. Ничего не понимаю!
Гарри. Действительно, сэр, может быть, эта женщина из русского варианта… как ее… баба Роза… и была близка к русскому двору, но мы играем простых англичан, и если мы надумаем куда-нибудь уехать, то наша королева, по-моему, этого даже не заметит… А уж осуждать! За что?!
Режиссер. О Господи! Миссис Паттерсон, господа! Повторяю еще раз! Пьеса эта для нас сложная, во многом даже таинственная! Если вы боитесь, что и зрители в этом месте чего-нибудь не поймут, то постарайтесь их как-нибудь убедить! Импровизируйте, в конце концов!
Мать. Я попробую…
Режиссер. Пожалуйста!
Мать. Дети! А подумали ли вы о том, что скажет двор?! Представьте! Завтра утром наша великая королева соберет всех лордов и пэров Англии и, обратив к ним свой гневный взор…
Режиссер. Прекрасно!
Мать.…скажет им: «Леди и джентльмены!»
Режиссер. Да!
Мать. «…Давайте же все как один осудим этих нехороших Лоуренсов с Чарльза Диккенса, 42 за то…»
Режиссер. Ну?!
Мать (мучительно соображая). «…за то…»
Режиссер. Ну же!!!
Мать. «…за то, что они уехали не попрощавшись!» Так?
Гарри. А что, по-моему, очень жизненная ситуация…
Режиссер. М-да… Но дело в том, что в пьесе есть еще более важная причина, не позволяющая вам ехать вместе с сыновьями.
Майкл. Но, сэр! Что может быть важнее королевы Великобритании?!
Режиссер. Папа!
Майкл. Римский?
Режиссер. Ваш.
Мать. Господи! А он-то почему против?
Режиссер. Не знаю! И, пожалуйста, не будем в этом разбираться, а то мы вообще никогда не закончим! Ясно одно: для него этот отъезд равносилен смерти! Пожалуйста, мистер Лоуренс, ваш выход!
Выходит мистер Лоуренс, папа Гарри и Майкла.
Папа. Извините, сэр, вы знаете, как я вас уважаю, я сделаю все, что вы мне прикажете, но объясните мне, ради Бога, почему этот папа так боится туда ехать? Он же там никогда не был?! И вообще, в чем, собственно, состоит трагедия этой несчастной семьи?! Ну не понравится им там, куда они едут, так они же всегда могут вернуться обратно!.. Или я чего-то не понимаю?
Режиссер. Не понимаете, дорогой мой, конечно, не понимаете! Но вся соль как раз и состоит в том, что никто из нас этого понять не может! Ибо это есть великая загадка русской души, о которой мы, собственно, и ставим спектакль! Так что идите! И пока вы не разрешите эту загадку, можете не возвращаться.
Папа. Но, сэр… (Разводя руками, уходит.)
Режиссер. Так. Все по местам! Играем финал без папы!
Слышен громоподобный удар гонга.
Режиссер. Что это? Неужели Биг-Бен? Но почему так рано?!
Слуга. Это не Биг-Бен, сэр! Это мистер Лоуренс, не в силах разрешить великую загадку русской души, бросился с Биг-Бена.
Опять удар гонга.
Режиссер. Как, опять мистер Лоуренс?!
Слуга. Нет, сэр. Это уже Биг-Бен…
Все кланяются.
1. Опытный рецензент, владеющий жанрами дифирамба, оды и панегирика.
2. Звание академического.
3. Пианист-аккомпаниатор. Оплата поаккордно.
4. Администратор, хорошо знакомый с главным администратором.
5. Главный администратор, хорошо знакомый с Уголовным кодексом.
Другие пародии и музыкальные номера из капустников «Спрут-90»
Комиссар местной полиции Паоло Кампанья в самый разгар борьбы за чистоту рядов местной полиции обнаруживает, что один из его сотрудников – Джузеппе Каналья берет взятки. Возмущенный Кампанья вызывает смущенного Каналью к себе…
Кампанья. О мадонна! Какой позор! Брать взятки! И это где?! В нашей самой чистой, непорочной, как дева Мария, сицилистийской… то есть, это, сицилийской полиции?! Вот уж действительно, как говорится, паршивая овца все стадо портит!.. Вызывайте!
Дежурный. Все стадо?
Кампанья. Нет, этого мерзавца Джузеппе!..
Дежурный. Джузеппе!..
Входит Джузеппе.
Кампанья. Джузеппе! И не стыдно тебе, Джузеппе?! Я не могу поверить!.. Ведь мы на тебя так рассчитывали!.. Простой крестьянский парень!.. Из рабочей семьи!.. Без всякого образования!.. В общем, настоящий юрист!.. И вдруг!..
Джузеппе. Да, господин комиссар, да… Даже не знаю, как это меня угораздило!
Кампанья. Говори, кто дал тебе твою первую взятку?! (Джузеппе отрицательно мотает головой.) Ну?… (Мотает головой.) Так! Твое счастье, что у нас, как известно, во время допросов никого не бьют!.. Но ты меня знаешь, Джузеппе! После допроса я тебя так отделаю!.. Говори!..
Джузеппе. Не помню…
Кампанья. Чезаре ко мне!..
Дежурный. Чезаре!..
Входит Чезаре.
Кампанья. Чезаре, я приказываю тебе немедленно арестовать Джузеппе!..
Джузеппе. Не нужно, господин комиссар! Я уже вспомнил!.. Первую взятку дал мне как раз Чезаре!..
Кампанья. Чезаре?! Что я слышу?… Как же ты мог, Чезаре?! Отличник полиции! Наставник молодежи! Столько лет отдавший охране нашей сицилистийской… то есть, это, сицилийской собственности!.. Значит, так!.. Джузеппе! После того как Чезаре арестует тебя, ты немедленно арестуешь Чезаре!.. Антонио ко мне!
Дежурный. Антонио!..
Входит Антонио. Он под большим шофе.
Кампанья. Слушай меня, Антонио! Тебе как начальнику отдела вооруженной охраны ликеро-водочного завода я поручаю охрану этих ужасных преступников!.. Взять их!.. (Антонио не реагирует.) Антонио! Ты слышишь меня, Антонио?! Ты что, пьян?!! Отвечай!.. (Антонио икает.) Это не ответ, Антонио!.. Позор! Ты же пропил честь мундира!..
Антонио. Подумаешь, честь!.. Я и мундир пропил!..
Кампанья. О мадонна!.. Так!.. Чезаре, Джузеппе! Значит, сразу после того, как Антонио возьмет вас, вы вдвоем возьмете Антонио!.. И будете держать его, чтобы он не упал!.. Винченцо ко мне!..
Дежурный. Винченцо!..
Кампанья. Ну, сейчас вы у меня попляшете!.. (Входит Винченцо.) Винченцо! Приказываю тебе немедленно отвести этих мерзавцев в тюрьму! («Мерзавцы» начинают радостно танцевать.) Что это вы делаете, негодяи?…
Джузеппе. Как что? Пляшем, господин комиссар!.. (Пляшут.)
Кампанья. Отчего?!
Чезаре. От радости, что вы поручили это сделать именно Винченцо!..
Кампанья. Идиоты! Чему вы радуетесь?! Вся Италия знает, как Винченцо ненавидит преступников!..
Джузеппе. Вот именно!.. И поэтому держит у себя в тюрьме исключительно честных людей!.. (Пляшут.)
Кампанья. Да подождите!! Винченцо! Что я слышу?! И не стыдно тебе?! Ты же член партии, христианский демократ!.. Как же твоя партийная совесть позволила тебе?… Все! Значит, делаем так!.. Джузеппе, Чезаре и Антонио! Слушай мою команду!.. В то время как Винченцо будет вести в тюрьму вас, вы, в свою очередь, будете вести в тюрьму Винченцо!.. Тем более, что это по дороге!.. Так, кто у нас еще остался на свободе?…
Дежурный. Джакомо, господин комиссар.
Кампанья. Джакомо ко мне!
Дежурный. Он занят!..
Кампанья. Чем?!
Дежурный. Крупным хищением на базе промтоваров.
Кампанья. Вот молодец! Берите пример!.. Ну и что, выяснил наш Джакомо, кто там занимается этими хищениями?!
Дежурный. Я же говорю: наш Джакомо и занимается…
Кампанья. Кошмар!.. Так что же, получается, у нас в полиции вообще нет ни одного честного человека?!
Джузеппе. А вы, господин комиссар?
Кампанья. Да нет, я серьезно спрашиваю!.. (Пожимают плечами.) Ну ладно… Тогда слушайте мой последний приказ!.. Объявляю операцию по очистке наших рядов под кодовым названием «Тайфун»!.. Итак, вниманию всех постов и должностей! Начинаем очистку!.. Значит, группа захвата арестовывает группу прикрытия! Та в свою очередь арестовывает опергруппу! И вместе с уже арестованной группой работников управления дружной группой движутся в тюрьму!.. (Строятся, маршируют.) Кстати, не забыть бы как следует запереть тюрьму…
Джузеппе. Так кто ж ее запрет, господин комиссар, когда все арестованы?!
Кампанья. Правильный вопрос!.. Тогда делаем так: заходим в тюрьму, запираем ее изнутри, а ключ выбрасываем в форточку!.. Все! Передайте прокурору республики, что операция по очистке наших рядов успешно завершена. Все ряды арестованы!..
Дежурный. Кому передавать, господин комиссар? Только что сообщили, что прокурор республики, узнав о готовящейся чистке рядов, тут же бежал в другую республику!..
Поют: «Если кто-то кое-где у нас порой…», «О соле мио!».
Песня про одесских красавиц
Существует легенда, что самые красивые женщины живут в Одессе. И вот что случилось с одним приезжим молодым человеком, поверившим в эту легенду.
Мелодия – любая из тех, под которые поют свои песни нищие в общественном или железнодорожном транспорте.
Узнав, что в Одессе девицы,
Каких не увидишь вовек,
Приехал в Одессу жениться
Один молодой человек.
Совсем молодой человек.
Сошел на перрон он с вагона,
Окинул он взглядом перрон,
И столько увидел красавиц,
Что чуть не упал под вагон.
Под новый купейный вагон.
Он кинулся к той, что поближе,
И сразу же в загс пригласил.
Она отвечала: «Пожалста!
Вот только бы муж разрешил».
И муж ей, дурак, разрешил.
Жених полетел как на крыльях
Искать для невесты цветы.
Вдруг видит: цветами торгует
Цветок неземной красоты.
Ужасно большой красоты!
Невесту, которая с мужем,
Жених наш мгновенно забыл,
И новой избраннице сердца
Он руку свою предложил.
Всю руку он ей предложил!
Цветочница вмиг согласилась —
Был муж у нее отставник,
А он по ночам занимался
Лишь тем, что стерег свой парник.
На семьдесят соток парник.
Жених от любви своей новой
Буквально теряет свой вес.
Но тут всех цветочниц накрыли
Сотрудники ОБХС.
Районного ОБХС.
Была там сотрудница в форме,
Мундир ее всю облегал.
Те формы жених наш увидел —
И в обморок тут же упал.
Упал и ключицу сломал.
Его поместили в больницу,
Но только в себя он пришел —
Увидел красу-фельдшерицу,
И тут уже вовсе дошел.
Увидел ее – и дошел!
И вот на открытой машине
Везут жениха хоронить
Те женщины, что оборвали
Судьбы его тонкую нить.
Совсем еще тонкую нить.
Но тут катафалку навстречу
Красавица Рая идет.
Собралася вынести мусор —
Вдруг видит: страдает народ.
Страдает наш бедный народ!
Тут нужно сказать вам про Раю,
Что местных мужчин самый цвет
Давно на руках ее носит,
А вынести мусор – так нет!
На мусор желающих нет!
Она интерес проявила:
Кого это люди везуть?
Процессию остановила —
Мол, граждане, дайте взглянуть.
Хоть краешком глаза взглянуть.
Она на покойника смотрит,
И тут мы должны вам сказать:
Под силою этого взгляда
Вдруг начал покойник вставать.
Он стал постепенно вставать.
Он обнял красавицу Раю
(Как долго он к этому шел!),
Признался в любви ей до гроба
И вынести мусор пошел.
Так с Раей он счастье нашел.
Красотками, как эта Рая,
Наш славился город всегда.
Мужчину из гроба поднимут,
Хоть сами вгоняют туда.
Но все ж нам без них – никуда!
Говорит Одесса…
Из записных книжек
– Вчера пошла горячая вода. Мы набрали ванну. Теперь нам месяц будет чем мыться…
Объявление, услышанное в одном из одесских санаториев:
«К услугам отдыхающих! В вестибюле нашего санатория круглосуточно работает зеркало!»
– На свадьбу были приглашены все нужные люди, включая невесту…
– Я, знаете ли, на диете… Обедаю только в гостях…
– Вот, говорят, лучший контролер – совесть. А я, сколько ни езжу, еще ни разу ей не попадался!..
– Как вы можете дышать этим воздухом?!
– А мы не затягиваемся!..
– Ну и где же ваша лошадь?
– Какая лошадь, мадам?
– Которую вы продаете?
– Я продаю кролика! Куда вы смотрите?
– Я смотрю правильно! Я смотрю на цену…
– Почем ваши бычки?
– Даром…
– Даром?… Ну тогда дайте мне вязочку.
– С вас три рубля, мадам.
– Минуточку! Вы же сказали – даром!
– Три рубля за таких красавцев – разве это не даром?!
– Конечно, у них там человек человеку – волк… У нас, правда, тоже не Красная Шапочка!..
– Отойди от трансформатора! Тебя ударит! Отойди, я говорю!.. Будь умнее!..
– Холодные пирожки! Холодные пирожки!
– Что вы кричите, что они холодные? У вас же их никто не купит!
– Конечно! В такую жару!..
– Внучек, куда ты?! А ну, застегни воротник! Побереги гланды, их у тебя не так много!..
– Товарищи, кто хочет принять душ – вода в чайнике.
– Вы слышали, что делается?! Купаться в море опасно для жизни. Санэпидстанция закрыла все пляжи!..
– А мне даже нравится, что они закрыты. Мы вчера купались – так хорошо, никого нет…
– Вот-вот! Завтра и вас не будет!..
– Вот сейчас все борются за свой государственный язык. Так за что в данном случае бороться нам – одесситам?
– За свой государственный акцент!..
– Вы слышали, говорят, у нас произошла полная смена кабинета.
– Что вы говорите?!
– Да, все поменяли: стол, кресла, паркет…
– А сам хозяин кабинета?
– Ну что вы! Всю мебель сразу поменять невозможно!..
Одесский двор, ночь. На галерее мальчик играет на скрипке.
– Мальчик, мальчик, подойди сюда!
– Я не могу!
– Почему?
– Я должен заниматься.
– Ночью?
– Если бы только ночью! Днем тоже.
– Но все же спят!
– Если я перестану играть, они проснутся…
– Что вы из всего делаете трагедию! Вы же не Шекспир!..
– Композитор Кальман родился в бедной еврейской семье. Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, родители купили ему рояль «Стейнвей» и отправили учиться в Парижскую консерваторию.
– Вы же сказали, что он родился в бедной семье!
– Я же сказал – в еврейской…
– Правда ли, что одесситы любят отвечать вопросом на вопрос?
– А почему это вас так интересует?
– Вы заметили – отдыхающие, когда уезжают из Одессы, обязательно бросают в море монетку, чтобы вернуться?…
– Наивные люди! Они думают, что за такие маленькие деньги можно еще раз получить такое большое удовольствие!..
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги