Одесский юмор. Антология.

Монолог о красоте[7]

Я вот тут думал: в чем все-таки наша главная сила?… А теперь вижу – в красоте! А как говорится, когда сила есть… Ну, дальше вы знаете…

Так вот, о красоте. Ее у нас, как известно, куда ни глянь!

Представьте: в зеркале нашего самого крупного в мире озера отражается наш самый крупный в мире объект. Красота? Красота!..

Тут, правда, некоторые, с позволения сказать, ученые, хотя и с мировым именем, пугают нас, что отходы нашего самого крупного в мире объекта могут погубить наше самое крупное в мире озеро. Ошибаетесь, дорогие товарищи ученые! Красоту погубить нельзя! Хотя озеро, конечно, можно… А красота – она останется! В песнях, в былинах, в романах местных авторов!

Кстати, об авторах! То есть я насчет наших великих сибирских рек. Точнее, их крутого поворота назад… Какой красивый был проект! Ну представьте картину: текут себе, значит, эти самые реки по диким, безлюдным местам, где их красоту никто не видит. И тут появляемся мы, командуем этим рекам: «Кру-гом!» После чего они, конечно, резко поворачивают… и широким нескончаемым потоком, с лозунгами, транспарантами и криками «ура!» текут мимо празднично украшенных трибун!.. Простите, это я, кажется, о другом, хотя это тоже очень красиво…

Но вернемся к нашему проекту. Тут некоторые, с позволения сказать, писатели, хотя и тоже с мировым именем, пользуясь тем, что умеют писать, пишут во все инстанции и практически завалили нам это дело. Ну, с ними ясно. Не понимают люди настоящей красоты!..

Возьмем теперь памятники древнего зодчества. Скажем, Кижи. И вдумаемся… Ну, в меру наших сил!.. Что нам экономически выгодно – тратить деньги на их реставрацию или не тратить?… Ясно же, что не тратить! Это же, извините за каламбур, и кижу понятно!.. И вот появляется идея: снести, значит, эти старые развалюхи и на их месте построить новые. Уж что-что, а это мы умеем!.. Красиво? Красиво!.. Хотя если говорить о тех памятниках архитектуры, которые мы сегодня строим, то тут мы, как говорится, за красотой не гонимся…

В общем, шире нужно смотреть на вещи! Не цепляться за мелочи – мол, рыба подохнет, реки засохнут, культура погибнет!.. Шире! Масштабнее! И тогда нам такие красоты откроются, что голова пойдет кругом… Даже если она есть!..

Театральный конкурс

Команда КВН Одесского университета открывает первый в нашей стране общедоступный театр абсурда!

Мы открываем этот театр в надежде на то, что, чем больше абсурда будет на его сцене, тем меньше абсурда останется в нашей жизни.

Итак, впервые на сцене пьеса под названием

Иван Иванович и его избирательная кампания, или Дороги, которыми мы выбираем

Звучит фонограмма предвыборной песни «Выбери меня!» На сцену выходит праздничная толпа. Выносят плакат: «Все на выборы Ивана Ивановича!» Появляется претендент, скромно раскланивается, садится на краешек стула.

Ведущий. Дорогие друзья! Сегодня нам выпала большая честь выдвинуть из наших рядов Ивана Ивановича!.. Несмотря на то что никто из нас никогда раньше не видел Ивана Ивановича и, наверно, никогда больше его не увидит, мы уверены, что именно Иван Иванович – это тот человек, которого мы и хотим выдвинуть сегодня из наших рядов!..

Претендент. Но я…

Ведущий. Минуточку!.. Слово – доверенному лицу Ивана Ивановича!..

Доверенное лицо. Друзья! Вот уже тридцать лет, можно сказать с самого детства, я абсолютно не знаю Ивана Ивановича! Случилось так, что мы с ним никогда не учились в одной школе. И хотя в институтах мы уже не учились в разных, особенно далеки друг от друга мы стали с Иваном Ивановичем уже в зрелые годы!.. В общем, что говорить! Многих людей я не знал в своей жизни, но так хорошо, как я не знал Ивана Ивановича, я не знал никого!.. Поэтому неудивительно, что именно мне доверили представлять Ивана Ивановича. Спасибо за внимание!..

Претендент. Но я…

Ведущий. Минуточку!.. Слово – представителю нашей молодежи!

Представитель. Мы, молодые, не знаем Ивана Ивановича всего несколько лет, но и за эти годы уже сумели оценить, какой замечательный человек не только не живет, но и не работает рядом с нами. Никогда мы его не видели рядом и в часы нашего досуга, за что мы ему особенно благодарны! Спасибо, Иван Иванович!..

Претендент. Но я!..

Ведущий. Минуточку!.. А теперь, друзья, я думаю, пора наконец дать слово тому, кто знает Ивана Ивановича меньше всех! Тому, кто даже имени такого никогда не слышал… Слово – жене Ивана Ивановича!..

Претендент. Но я же!..

Ведущий. Минуточку!.. Прошу вас!..

Жена. Ну что я могу сказать о своем муже?… Конечно, как всякая жена, я действительно знаю его меньше других. Но скажу одно: если я о чем и мечтаю сегодня, так это о том, чтобы не знать его как можно дольше! Вот!..

Претендент. Дайте же мне наконец сказать!..

Ведущий. Слово – Ивану Ивановичу!

Претендент (со слезой в голосе). Друзья! Я глубоко тронут… всем… что услышал здесь!.. От себя же могу добавить, что, как и все вы, я лично тоже совершенно не знаю Ивана Ивановича! Поскольку сам я не Иван Иванович, а Петр Петрович!.. (Все в замешательстве.) Но если ваш коллектив оказал мне высокую честь быть именно Иваном Ивановичем, то, слово чести, с этой честью я справлюсь с честью!.. (Заглянув в бумажку.) Ура!..

Все. Ура!.. (Возгласы.) Все на выборы Ивана Ивановича!.. Работают все буфеты нашей страны и центральное отопление!..

Претендент (поет). Выборы меня, выборы меня – важной птицы завтрашнего дня!..

Все, подпевая ему, уходят.

Авторский актив одесского КВН 1986–1987

Ян Гельман, Георгий Голубенко, Евгений Каминский, Анатолий Контуш, Янислав Левинзон, Игорь Лосинский, Игорь Миняйло, Сергей Осташко, Святослав Пелишенко, Олег Россиин, Сергей Рядченко, Лев Стыс, Юрий Сычев, Александр Тарасуль, Олег Филимонов, Валерий Хаит, Евгений Хаит, Владислав Царев, Игорь Шевченко

Светские беседы

– Джентльмены, хватит критики. И вообще, давайте о чем-нибудь более приятном. Например, о женщинах…

– О женщинах – с удовольствием! Социалистическая революция…

– Я же просил о женщинах!..

– Я и говорю о женщинах!.. Социалистическая революция в семнадцатом году, мне кажется, победила еще и потому, что ее штаб находился в Смольном – в институте благородных девиц.

– При чем здесь?!

– А при том, сэр, что если бы девицы были менее благородными, то революционно настроенные матросы пошли бы на штурм Смольного, а не Зимнего…

– Как вы думаете, джентльмены, почему Киев называют матерью городов русских, а Одессу – просто «мама»?

– Ну, видимо, потому, сэр, что Одесса – мама не только для русских.

– Вы обратили внимание, джентльмены, в последнее время на наших дорогах появилось много подержанных автомобилей иностранного производства…

– Ничего удивительного, сэр. Просто в битве автомобильных гигантов нам наконец-то доверили подбирать раненых!..

– Все-таки жизнь идет вперед, джентльмены! Вы обратили внимание, что женщины у нас действительно пользуются равными правами с мужчинами?

– Безусловно, сэр. А если иметь в виду право на труд, то даже значительно большими.

– Кстати, об эмансипации! Вы обратили внимание, джентльмены, что в наши дни мужчина уже зарабатывает столько же, сколько и женщина?

– Увы, сэр! А ведь должен зарабатывать значительно больше.

– Правильно! Ибо настоящий джентльмен должен содержать не только женщину, но и семью!..

Игорь Миняйло, Евгений Хаит Рецепт создания социалистического государства в одной отдельно взятой стране

Возьмите два-три холостых снаряда, одну шестую часть суши, полтора-два десятка обильно проспиртованных матросов, три источника и столько же составных частей марксизма, тщательно перемешайте все это – и заварите кашу.

При этом не забудьте предварительно пропустить через мясорубку Временное правительство, затем отбить почту и телеграф и, главное, крепко замочить царя.

После чего необходимо сильно подогреть рабочих, хорошенько помариновать крестьянство и, самое главное, мелко нарубить интеллигенцию.

Затем следует аккуратно отделить церковь от государства, немножко помять духовенство и тоже мелко нарезать.

Далее рекомендуется осторожно взять кулака за заднюю часть, обвалять в муке, хорошенько выпотрошить и снова нарезать, причем тоже мелко.

Образовавшуюся массу разделите на пятнадцать неравных частей, и пусть себе горит на медленном огне.

Если не доводить до кипения, лет через семьдесят будет готово.

Впоследствии готовое блюдо не забудьте украсить хреном и редькой, выложенными в форме серпа и молота.

И последнее. Перед самой подачей не забудьте проверить: если почувствуете, что в результате у вас получилось какое-то повидло, значит, вы все сделали правильно. Поздравляем! Социалистическая революция, которую заварили большевики, свершилась!..

Светские беседы Об Утесове

– Об огромной популярности Утесова, джентльмены, говорит, в частности, тот факт, что его выступления собирали толпы народа еще в годы революции.

– Да, сэр. Помните это знаменитое столпотворение у броневика на Финляндском вокзале?

– Простите, сэр, но вы что, забыли, кто там выступал?

– Нет, я помню. Но это была торжественная часть. А в концерте – сказали, будет петь Утесов…

– Кстати, джентльмены, известно, например, что Ленин тоже ценил Утесова. Помните, он говорил, что из всех искусств для нас важнейшим является джаз?

– Как не стыдно, сэр. Он говорил, что из всех искусств для нас важнейшим является кино!

– Можно подумать, что кино – это не про Утесова.

– Вы правы, сэр. Причем известно, что Утесов не просто снимался в кино, а даже совершил подвиг. Помните, в фильме «Веселые ребята» он сыграл роль пастуха? И это в тридцатые годы!

– И в чем же здесь подвиг, сэр?

– Ну как же! Всем известно, что пастух тогда в стране был один.

– Ну и что?

– А то, сэр, что, играя роль пастуха, артист как бы намекал, что у стада могут быть и альтернативные кандидатуры.

– Джентльмены, давайте лучше все-таки вернемся в Одессу. Ведь популярность Утесова начиналась именно здесь.

– Правильно. И он был тогда так популярен, что в честь него всех мальчиков, родившихся в Одессе, называли именем Леня.

– Помнится, сэр, что так даже назвали одного мальчика, родившегося в Днепродзержинске.

– И что, он тоже стал великим артистом?

– Нет, только великим писателем. Артистом – не успел…

Анатолий Контуш, Юрий Сычев Зоология человека

Животный мир нашей страны исключительно разнообразен, и, несмотря на то что за последние 70 лет некоторые уникальные виды успели исчезнуть, на смену им пришли другие, еще более уникальные и встречающиеся только в нашей стране.

Бюрократ обыкновенный толстокожий. Тип – человекообразные, класс – паразиты, отряд – вредители. Ведет происхождение от крысы канцелярской. Обитает в местах труднодоступных для простого человека. Наиболее крупные особи в холодное время года покрываются дорогим мехом. Весьма агрессивен; даже находясь в спокойном состоянии, плюет на всех. Характерный признак – рыльце в пушку.

Вожак комсомольский серый. Отряд – бесхребетные, семейство – беззубые. Иногда возглавляет целое стадо. Независимо от возраста всегда является вечно молодым. Свободно болтает языком. Легко поддается дрессировке. Ядовит, отравляет молодняк.

Миллионер среднеазиатский партийный. Тип – подозрительный, класс – правящий, семейство – обеспеченное. В последнее время все реже встречается на свободе. Осторожен: почуяв преследование, зарывает добычу в саду. Семейство является весьма многочисленным, его представители легко образуют целые колонии. Находясь в неволе, приобретает полосатую окраску. Лицензии на отлов особо крупных экземпляров выдаются только в Москве.

Колхозник нечерноземный сумчатый. Тип – безлошадный, класс – безземельный. Все чаще встречается в крупных городах; на полях страны практически не встречается. В отличие от обычных сумчатых имеет неограниченное число сумок самых неожиданных форм и размеров. Заполняет сумки, как правило, в Москве.

Инженер многодетный озверевший. Тип – несознательный, класс – неимущий, семейство – недовольное. Чаще всего встречается в очередях. Большую часть жизни проводит в поисках пищи. Неприхотлив: ест что найдет, живет где придется. Откладывает на зиму яйца, а также мясо, сахар и другие предметы первой необходимости. Осенью и зимой покрыт искусственной кожей. В течение всей жизни роет носом землю и пробивает лбом стену. Ведет советский образ жизни.

И, наконец, наиболее уникальный вид – руководитель честный, принципиальный, предприимчивый. К сожалению, описание этого вида в научной литературе отсутствует, поскольку на территории СССР он практически истреблен. Для восстановления численности данного вида необходимо обеспечить ему свободное беспривязное содержание и в законодательном порядке запретить его отлов. А те виды, которые будут этому препятствовать, навсегда занести в специальную «Красную книгу», которую впоследствии сжечь.

Авторы «Клуба одесских джентльменов»

Евгений Каминский, Анатолий Контуш, Янислав Левинзон, Игорь Миняйло, Юрий Сычев, Александр Тарасуль, Олег Филимонов, Валерий Хаит, Евгений Хаит, Владислав Царев

Фирма «Исполком-сервис»

Корр. В последнее время страницы многих наших газет пестрят всевозможными объявлениями, так сказать, недвусмысленного содержания. Ну, например: «Привлекательная блондинка скрасит одиночество состоятельного бизнесмена» или «Очаровательная брюнетка удовлетворит самые смелые фантазии не стесненного в средствах мужчины». Нужно сказать, что эти объявления нас уже не удивляют. Но объявление, которое мы обнаружили совсем недавно, удивило даже нас… (Читает в газете.) «Работники исполкома за вознаграждение готовы удовлетворить любые желания состоятельных бизнесменов…»

Вывеска: «Фирма «Исполком-сервис».

Офис. Девушка-диспетчер сидит за столом, на котором телефоны.

Девушка. Але… Да… «Исполком-сервис»… Что бы вы хотели?… Да, это мы делаем… Думаю, наш зампред вас точно удовлетворит… Предпочитаете в сауне? Желание клиента – закон!.. Да, деньги прямо ему… Заказ принят…

Корреспондент в офисе, рядом шеф.

Корр. Мы беседуем с генеральным директором фирмы «Исполком-сервис» Сергеем Петровичем Петушко… Сергей Петрович, простите, я не совсем понимаю, чего же все-таки могут хотеть наши бизнесмены от работников исполкома?

Директор. Чего могут хотеть?… Ну вы прямо как маленький!.. Чтоб любили и все разрешали!

Корр. И все-таки: что же конкретно за деньги могут сделать работники исполкома?

Директор. Работники нашего исполкома за деньги – все!

Корр. Ну и что… желающих работать в вашей фирме много?

Директор. Конечно!.. Знаете, век работника исполкома недолог. Пока он, как говорится, свежий, пока на него есть спрос, он должен успеть заработать денег, купить машину, построить дом… А бывает, и вообще повезет: обслужит какого-нибудь иностранного клиента, а тот его в постоянные партнеры возьмет…

В кадре снова девушка-диспетчер.

Девушка. Да-да… По вызову тоже работаем. Адрес, пожалуйста. Спасибо…

Смена кадра. Открывается дверь. Входит телохранитель в спортивном костюме. За ним, при галстуке, в шляпе и с портфелем, исполкомовец. За столом сидит хозяин офиса.

Телохранитель. Акционерное общество «Прогресс»? (Хозяин кивает.) Работника исполкома вызывали?… (Тот кивает.) Деньги готовы?… (Тот кивает.) Так, сейчас 16.00. В вашем распоряжении ровно час… (Уходит.)

Хозяин достает шампанское, зажигает торшер. Исполкомовец достает папку с документами, печать…

Исполкомовец. Ну что, сразу к делу, или для начала шампанское?…

Светские беседы

– Слышали, джентльмены, в Москву приезжал знаменитый испанский тенор Хосе Каррерас, и билет на его концерт стоил тысячу долларов…

– А вот в газетах пишут, что так называемые новые русские, которых в зале в тот вечер, естественно, было большинство, остались концертом очень недовольны.

– Но почему?

– Ну как? Пришли, заплатили по тыще долларов – а он, оказывается, только поет!

– Не знаю, как вы, джентльмены, а я бы очень хотел стать новым русским! Не могли бы вы мне сказать, что для этого нужно?

– Главное, сэр, не жалеть денег! Купите себе белый «Мерседес», мобильный телефон, заведите любовницу…

– Стоп! Любовница у меня есть.

– Вот видите, сэр, вы уже пытаетесь экономить!..

– Поразительный факт, джентльмены! В газетах пишут, что в одном из московских магазинов продается пальто стоимостью 60 тысяч долларов.

– Уже не продается, сэр. Один мой знакомый – ну, новый русский, – его как раз недавно купил.

– И что, он не боится носить такое дорогое пальто?

– Не волнуйтесь, сэр! Он же не дурак! Пальто все время носит телохранитель!..

– Недавно в одной из газет, джентльмены, появилась информация, что на одном из фешенебельных мексиканских курортов по просьбе новых русских был открыт специальный бассейн, который наполняют пивом!

– И что, они действительно плавают там в одном пиве?

– Ну что вы, сэр! Это же все-таки наши люди! Время от времени приходит служитель и подливает туда водки…

– Я где-то читал, джентльмены, что недавно у нас появилось новое развлечение для богатых людей. За одиннадцать тысяч долларов можно прокатиться на истребителе «МИГ-21».

– Одиннадцать тысяч, сэр? Почему так дорого?

– Нет, сам полет стоит всего тысячу долларов. Остальные десять берут за посадку…

– Представьте, джентльмены, я прочел, что у английской королевы в Виндзорском дворце есть коллекция, в которой около двух тысяч хозяйственных сумок!

– Простите, сэр, но зачем ей столько?

– Ну как! Она же королева! Не может же она каждый день ходить на базар с одной и той же сумкой!..

– А вот еще любопытнейшая информация, джентльмены! Оказывается, в Америке существуют страховые фирмы, которые страхуют даже отдельные части тела!

– Не знаю, сэр… Меня, например, больше интересует страхование недвижимости.

– Кстати, джентльмены, я знаю смешной случай, когда один мой американский приятель, посоветовавшись с женой, решил застраховать недвижимость!

– Ну и что же тут смешного, сэр?

– А то, что жена как раз посоветовала ему обратиться в фирму, страхующую отдельные части тела!

Военная база оптовой торговли

Корр. В последнее время на руководство наших вооруженных сил в прессе обрушилась целая волна критики. На наш взгляд, эти упреки не совсем справедливы. Особенно в той их части, которая касается распродажи военного имущества. Как нам стало известно, в этом деле наконец-то наведен порядок…

Вывеска: «Военная база. Торговля оптом и в розницу». Как бы военный склад. У входа генерал.

Корр. Мы беседуем с заведующим военной базой… Товарищ заведующий, простите, товарищ генерал, скажите, пожалуйста, какие задачи поставлены командованием перед вашей базой… простите, вашим подразделением?

Генерал. Докладываю. Раньше у нас в армии как было? Тащили все кому не лень, продавали направо и налево! В общем, дикость какая-то!

Корр. А сейчас?

Генерал. А сейчас – все иначе. Докладываю! Согласно приказу главного командования отныне каждый военнослужащий в зависимости от звания, должности и выслуги лет может вынести с территории базы и продать строго лимитированное количество военного имущества.

Корр. Это как?

Генерал. Докладываю! Ну вот ты, например, генерал-майор…

Корр. Я?!

Генерал. Ну ладно, просто майор… (Раскрывает папку, читает.) Вот, значит… тебе в месяц по званию и выслуге лет положено продать две гаубицы… Пришел ко мне, написал рапорт на мое имя, получил свои две гаубицы, вышел на дорогу – продал. В общем, все четко, по-военному, как и положено в наших вооруженных силах.

Корр. Да-а… Потрясающе!

Слышится характерное шипение.

Генерал. Ложись!

Оба падают. Слышен взрыв. Дым, пыль. Встают, отряхиваясь.

Корр. Это что – учения?!

Генерал. Да нет! Это наш прапорщик, козел, по старой привычке ящик с гранатами через забор перебросил…

1993

Светские беседы

– Вы знаете, джентльмены, я впервые играю в рулетку; очень боюсь проиграть и остаться, извините, без брюк…

– Смелее, сэр! Я вам советую – ставьте на красное!

– Ни в коем случае, сэр! У нас, как вы помните, уже один раз поставили на красное – и остались, извините, не только без брюк, но и без всего остального!..

– Кстати, о хороших манерах, джентльмены. Я слышал, что у работников КГБ всегда были такие полномочия, что они без стука могли войти практически в любую дверь!

– Ну почему без стука? Раз они в эту дверь входили, значит, кто-то постучал заранее…

– Удивительная новость, джентльмены! В результате проведенного социологического опроса выяснилось, что первое место в мире по потреблению алкоголя на душу населения занимаем, оказывается, не мы, а французы!

– Ничего удивительного, сэр. Видимо, половина опрашиваемых с нашей стороны к концу опроса ответить была уже просто не в состоянии!

– А вот о чем я думаю, джентльмены: если бы коммунисты все-таки опять пришли к власти, неужели исчезло бы такое завоевание демократии, как, скажем, русское издание «Плейбоя»?

– Ну что вы, сэр! Коммунисты – тоже люди!.. Просто на обложке «Плейбоя» публиковались бы фотографии обнаженных передовиков производства…

– Интересная мысль, джентльмены: «Талант должен быть голодным…»

– В таком случае, сэр, становится понятным, почему многие одесские писатели рано или поздно уезжали в Москву.

– Вы правы, сэр. В Одессе с ее Привозом для того, чтобы быть голодным, действительно нужно иметь талант…

– Слышали, джентльмены: в Одессе недавно появилась музей-квартира одного нового русского.

– И чем же он так прославился?

– Ничем. Просто он купил себе музей в качестве квартиры.

Лев Семенович и Рокфеллер

Корр. Как известно, мы сегодня учимся жить в цивилизованном обществе. Так, многие наши граждане недавно узнали, что помимо обязанностей у них есть еще и права. Более того, в случае необходимости эти права можно отстаивать даже в судебном порядке. Ну, к примеру, получить через суд компенсацию за моральный ущерб… И вот нам стало известно, что один житель Одессы обратился в районный суд с иском на Дэвида Рокфеллера за моральный ущерб, требуя взыскать с американского миллиардера ни много ни мало – один миллион долларов… Мы беседуем с пострадавшим. (В кадре Корреспондент и Лев Семенович.) Простите, Лев Семенович, вы не могли бы объяснить, в чем состоит, так сказать, суть вашего иска к гражданину Рокфеллеру?

Лев Семенович. Он нанес мне серьезный моральный ущерб.

Корр. Каким образом?

Лев Семенович. Понимаете, он гораздо богаче меня. И я из-за этого сильно переживаю.

Корр. Простите, вы что это – серьезно?

Лев Семенович. Конечно! Вот, пожалуйста. Справка от врача – ухудшились анализы. Вот – от соседей, что хожу ночами, спать не даю… От жены, что ночами только хожу… В общем…

Корр. Ну что ж, спасибо… И все-таки я думаю, что будет несправедливо, если мы не выслушаем и противоположную сторону… (В кадре Корреспондент и Адвокат.) Мы беседуем с адвокатом Дэвида Рокфеллера. Прошу вас!

Адвокат. Мой клиент господин Рокфеллер понимает обоснованность претензий Льва Семеновича и готов удовлетворить иск на полную сумму.

Корр. Так что, выходит, Лев Семенович может получить миллион долларов?

Адвокат. Безусловно. Может получить… Но дело в том, что мой клиент послал вашему Льву Семеновичу встречный иск. И тоже за моральный ущерб.

Корр. Простите, но какой моральный ущерб мог нанести Рокфеллеру Лев Семенович?!

Адвокат. Понимаете, мой клиент господин Рокфеллер – тоже очень чувствительный человек. И когда из иска Льва Семеновича он узнал, что в Одессе живет такой бедный и несчастный человек, он тоже начал страшно переживать.

Корр. Простите, вы что это – серьезно?

Адвокат. Конечно! Вот справка от врача – ухудшились анализы… От жены – что ночами не спит… Ну, по тому же поводу от секретарши…

Корр. М-да… Ну и в какую сумму оценивает нанесенный ему моральный ущерб ваш клиент? Что, тоже в миллион долларов?

Адвокат. Ну что вы! Это же переживает сам Дэвид Рокфеллер! Поэтому – два миллиона!..

Светские беседы О женщинах

– Простите, сэр, у меня сегодня первое в жизни свидание, – вы, случайно, не знаете, сколько джентльмен должен ждать даму?

– Настоящий джентльмен может ждать даму сколько угодно!

– Некоторые, например, ждут всю жизнь. И, между прочим, очень довольны этим обстоятельством!..

– Надо сказать, сэр, женская красота – это единственное, в чем наша страна всегда находилась на уровне мировых стандартов.

– И какие же именно стандарты вы имеете в виду, сэр?

– Общеизвестные: 90-60-90.

– Да?! Думаю, в этом смысле, сэр, мы их даже превосходим…

– Вы знаете, джентльмены, у меня проблема. Вот многие легко знакомятся с девушками на улице, а я, например, никак не могу на это решиться!

– Тоже мне проблема, сэр! Если вы не решаетесь познакомиться с девушкой на улице, приведите ее домой и там знакомьтесь!..

– Знаете, сэр, я очень застенчивый… Может быть, вы мне подскажете: как лучше всего джентльмену познакомиться с девушкой на пляже?

– Ну, лучший способ познакомиться – это броситься в воду и предложить помощь девушке, которая тонет.

– А если она не захочет знакомиться?

– Ну что ж, тогда извинитесь и поплывете обратно!

– Да, джентльмены, все-таки прав был поэт, когда писал о русской женщине: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…».

– Ну, это было раньше, сэр. А сегодня, как известно, даже знаменитые французские модельеры с удовольствием приглашают представительниц России в качестве манекенщиц.

– А я думаю, джентльмены, что одно не исключает другого.

– Что вы имеете в виду?

– А то, сэр, что войти в горящую избу в платье от Диора по-прежнему способна только русская женщина!..

– Я слышал, сэр, что вы в этом году собираетесь жениться. Это правда?

– Ну, в принципе я это планировал… Но вот, знаете, весна уже заканчивается – а я, увы, так и не влюбился.

– Что за проблема, сэр? Так вы влюбитесь летом!

– Нет, сэр. Летом я уже планировал разводиться…

(Провожая взглядом красивую девушку.)

– Знаете, джентльмены, когда я вижу красивую девушку, я обо всем забываю.

– Даже о том, что вы женаты?

– А разве я женат?

– Конечно!

– Вот видите, сэр… Я же говорю, что я обо всем забываю!..

– А вот как вы думаете, джентльмены, почему в Одессе так много скульптурных изображений женщин, поддерживающих балконы?

– Все дело в том, сэр, что любая одесская женщина – прежде всего прекрасная кулинарка.

– При чем здесь?…

– А при том, сэр, что если чей-нибудь муж все-таки сумеет оторваться от стола и захочет выйти на балкон, то этот балкон на всякий случай лучше поддерживать…

Одесский Монмартр

Корр. Сейчас в каждом городе есть, как говорится, свой Монмартр. То есть место, где можно прогуляться и заказать портрет у одного из многочисленных уличных художников. Есть, конечно же, такое место и в Одессе…

В кадре бульвар. Сидят художники и рисуют свои модели. На переднем плане один из них зазывает прохожих.

Художник. Мадам, давайте я нарисую ваш портретик!.. Куда же вы?! Девушка, не желаете себя увековечить? Нет? Напрасно. Жизнь коротка – искусство вечно!.. Господин, стойте! У вас прекрасное лицо. Его нужно запечатлеть на полотне!..

Прохожий. И сколько?

Художник. За такое лицо – всего пятьдесят долларов!

Прохожий. Что-то дороговато…

Художник. Пожалуйста! Вон там за доллар на вас сделают карикатуру, а у меня через пятнадцать минут вы будете жить в веках!..

Прохожий. Ну, давайте попробуем…

Художник. Так, садитесь… (Усаживает его в кресло.) Головку выше!.. Смотрите прямо на меня… нет, лучше вдаль!.. (Рисует, поглядывая на натуру.) Ну все, готово! Ну прямо одно лицо, я сегодня в ударе!..

Показывает Прохожему картину. Там абстрактная мазня.

Прохожий. Что это?!

Художник. Это вы!

Прохожий. Как?!

Художник (гордо). Я художник, я так вижу!.. С вас пятьдесят долларов!

Прохожий. Ну, пожалуйста… (Дает ему пять гривен.)

Художник. Простите, что это?!

Прохожий. Это пятьдесят долларов!

Художник. Как?! Это же пять гривен!

Прохожий. Это пятьдесят долларов. Я так вижу!.. (Забирает портрет и уходит.)

Авторские анекдоты от «Джентльмен-шоу»

Спрашивает как-то Надежда Константиновна после свадьбы у мужа:

– Ну и где же мы проведем наш медовый месяц, Володя?…

– Конечно, в Разливе в шалаше, Надюша. Но для конспирации туда со мной поедешь не ты, а товарищ Зиновьев…

Вспоминает водитель известного броневика: «Калымил я как-то у Финляндского вокзала…»

Снится как-то Василию Ивановичу, что он Ленин, и что Ленин думает: «Эх, не заварил бы я всю эту кашу – Василий Иванович бы не утонул!..»

Решили как-то на Политбюро присвоить Леониду Ильичу к 8 марта звание «Мисс СССР». А он обиделся и говорит: «Значит, просто как с Генеральным секретарем вам со мной целоваться уже неприятно?!»

Встретились как-то два психа. Один кричит: «Я Наполеон! Я Наполеон!», другой: «Я Жириновский! Я Жириновский!» Первого увезли в психбольницу, а второго отпустили. Потому что оказалось, что он действительно Жириновский…

Встречает как-то Мюллер Штирлица на пляже и говорит:

– Скажите, дружище, что это у вас на татуировке Маркс и Энгельс есть, а Ленина нет?

– А меня когда сюда к вам засылали, группенфюрер, сказали, что только немцев можно…

Заходит как-то Мюллер к Штирлицу и спрашивает:

– Штирлиц, дружище, вы танцевать умеете?

– Умею, а что?

– Танцуйте – тут вам шифровка из Москвы пришла!..

Подходит как-то Мюллер к Штирлицу и говорит:

– Штирлиц, дружище, вы у нас уже десять лет работаете, а я вас пьяным ни разу не видел! Ну вы прямо как не русский!

– Что вы хотите, группенфюрер, на свои я не пью – валюту экономлю, а от вас, немцев, угощения фиг дождешься!..

Подходит как-то Мюллер к Штирлицу и говорит:

– Послушайте, дружище, вы не хотели бы бизнесом заняться?

– С удовольствием, группенфюрер. А что вы предлагаете?

– Ну давайте, например, в подвале нашего гестапо ночной клуб откроем!

– Ночной клуб? В подвале гестапо?! Нет, люди не пойдут!

– Не волнуйтесь, Штирлиц. Люди – это уже наши проблемы!..

Встречает как-то в канун Первого мая Илья Муромец Змея Горыныча и говорит:

– Хорошо тебе, Горыныч! Ты же у нас трехголовый. В любой момент по случаю праздника на троих сообразить можешь!

– Ну и что тут хорошего, Илюша? Пьют трое, а печень-то одна!

Говорит как-то Алеша Попович Илье Муромцу:

– Слышь, Илюша! А чего это у тебя все время на поясе пикает?

– А это пейджер!

– А чего оно такое – пейджер?

– Это чтобы мне важные сообщения передавать! Последнее слово техники!

– Ух ты! Ну и чего передают?

– Сейчас посмотрим… О! Читаю: «Илье Муромцу. Есть серьезный разговор. Срочно приложи ухо к земле!..»

Встречает как-то Илья Муромец Змея Горыныча и говорит:

– Слышь, Горыныч, я давно хотел тебя спросить: вот головы у тебя три, а как, извини, насчет остального?

– Ну ты нетактичный, Илюша!

– Это чего?

– Рубишь спьяну что попало, а потом еще вопросы задаешь!..

Идет Герасим, а навстречу ему Каштанка. Он ее хвать – и топить. А она вырвалась и говорит: «Вот деревня! Чехова от Тургенева отличить не может!»

Когда депутат российской Государственной думы Герасим Н. начал свое выступление со слов «Му-му…», все сразу поняли: сейчас начнет топить правительство…

Встречаются как-то два жителя Крайнего Севера. Один другому говорит:

– Поздравь меня, однако. Первый в тундре стриптиз-бар открываю!

– А чего это такое – стриптиза?

– Ну как? Женщины будут полностью раздеваться.

– Полностью?!

– Да, но постепенно: сначала одну лыжу, потом вторую…

Вернулся как-то один житель Крайнего Севера из командировки и говорит другому:

– В Москве был, бар заходил, джин-тоник пил!

– Ну и как?

– Не понравилось, однако. Не для нас это!

– Почему?

– А пока до льда доберешься, целый час трубочка тянуть нужно!..

Карлсон наконец-то приватизировал дом, на крыше которого он жил. Теперь на крыше живут жильцы.

Подходит как-то Пятачок к Винни-Пуху и говорит:

– Знаешь, Винни, прошелся я по магазинам и понял: надо отсюда уезжать!

– Ты что, Пятачок! Чего вдруг?

– Ну подумай сам, какое у меня здесь будущее? В лучшем случае – мясной фарш в кулинарии!

– А там?

– Ну, там… Там я беконом могу стать!

Два новых русских хвастают друг перед другом:

– А я у себя в новой квартире зимний сад устроил!

– Тоже мне! Вот я в своей новой хате зимний лес посадил!

– Ну, это круто!

– Круто-то круто! После того как жена пошла за грибами и заблудилась, пришлось вырубить…

Встречаются два наркомана, один другому говорит:

– Слышишь, кореш, отгадай загадку: зимой и летом одним цветом.

– Конопля!

– О! Как ты догадался?

– Логика! С чего бы ты меня вдруг про елку спрашивать стал?!

У одного бывшего жителя Одессы после пяти лет жизни в Америке спросили: «Говорите ли вы по-английски?» Он ответил: «Только со словарем. С людьми пока стесняюсь…»

Авторы «Джентльмен-шоу»

Игорь Миняйло, Александр Тарасуль, Евгений Хаит, Владислав Царев

До середины 90-х в подготовке сценариев передачи принимали участие Евгений Каминский, Анатолий Контуш, Юрий Сычев, Валерий Хаит

Библейские историии[8]

Гора Синай. Бог что-то высекает на каменной доске.

Входит Моисей.

Моисей. Господи, к тебе можно?

Бог. Кто там? А, это ты, Моисей…

Моисей. Ну что, заповеди готовы? А то у меня там народ волнуется…

Бог. Заканчиваю, заканчиваю. Я же вам говорил – погуляйте еще немножко.

Моисей. Еще погуляйте?! Мы и так уже сорок лет гуляем!

Бог. Ну, если вам так горит, то могу предложить только десять. Но учтите – эта работа не закончена.

Моисей. Ой, ладно!.. Хватит нам и десяти. Мы и их не выполним. (Читает.) Ага… Так… Ну, «НЕ УБИЙ» – это понятно… «НЕ ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ» – это как получится… А вот это я бы на твоем месте вычеркнул.

Бог. Что?

Моисей. «НЕ УКРАДИ». Ты что, нам не доверяешь? Слышишь – вычеркни, мы отблагодарим. Ты понимаешь, о чем я говорю?…

Бог. Так! Все! Мое слово – закон. Я ничего не вычеркиваю.

Моисей. Да? А как русские попросили, так «НЕ ПЕЙ» ты для них вычеркнул?

Бог. Так я для вас и «НЕ МОРОЧЬТЕ МНЕ ГОЛОВУ» вычеркнул. И хватит. Все! Иди и не торгуйся.

Моисей. Что «не торгуйся»? Почему «не торгуйся»? Где тут написано «не торгуйся»?

Бог. Так я сейчас впишу!

Моисей (машет руками). Ой-ой-ой-ой!..

Бог. И «НЕ МАХАЙТЕ РУКАМИ» тоже впишу!.. Так что иди к народу, и начинайте соблюдать.

Моисей. Минуточку! Так это что, только для нас или для всех?

Бог. Вообще-то для всех, но спрашивать буду только с вас. Все! Несите! (Отдает скрижали, евреи несут…)

Авраам. Поздравляю тебя, Сарра, у нас будет ребенок.

Сарра. Ты что, с ума сошел? Мне девяносто лет.

Авраам. Правильно. Потому что если бы ты больше читала Тору, ты бы знала, что в девяносто лет ты родишь ребенка.

Сарра. Ну да! Потому что если бы ты меньше читал Тору, я бы родила его значительно раньше.

Авраам. Ничего не знаю!.. В конце концов я уже тоже не сопляк какой-нибудь восьмидесятилетний! Но если в Книге написано…

Сарра. Так, может, пригласим на помощь кого-нибудь помоложе?

Авраам. Кого? Мужчину или женщину?

Сарра. Обоих.

Авраам. Нет! В Книге написано, что мы с тобой должны стать родоначальниками всех евреев.

Сарра. А!.. За девяносто лет я бы уже могла нарожать не только евреев, а вообще черт-те кого!

Авраам. Нет! В Книге написано – только евреев. Черт-те кого и так уже нарожали. Так что, Сарра, рожай как написано.

Сарра. А как написано? Дай, я посмотрю… Э! Так ты же не там читаешь! Вот: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иосифа…»

Авраам. Ну?

Сарра. Ну так при чем здесь я?… Если вы все такие начитанные, так идите себе и рожайте!.. Ну что ты стоишь?… Иди!

Авраам. Да!.. Уговорить еврейскую женщину что-то сделать, так легче уже таки да родить самому!

30 секунд!

– Как отличить настоящую водку от поддельной?

– Очень просто. Если утром будет болеть голова у вас – значит, водка настоящая, а если у реаниматора – то поддельная…

– Как все-таки президентам России и Украины по справедливости разделить Черноморский флот?

– Им нужно пойти к ребе. И тогда независимо от результата будет ясно, кого винить, что его разделили неправильно.

– Почему в Америке вместе со «скорой помощью» приезжают полиция и пожарные?

– Это началось с приезда первых эмигрантов из Одессы. Кто-то из них, скорее всего женщина, позвонил в «скорую» и сказал: «Срочно приезжайте! Мужу плохо! У него прострел в боку, и он весь горит!..»

– Почему в Америке так поздно женятся?

– Чтобы получать не только удовольствие, но и пособие по уходу.

– Когда я говорю по-английски, надо мной смеются, по-русски – не понимают. Что делать?

– Говорите по-еврейски. Вам, по крайней мере, будут сочувствовать.

– Что будет, если фирма «Мальборо» начнет выпускать «Беломор»?

– Тогда капля никотина будет убивать не только лошадь, но и ковбоя.

– Почему в Америке мужьям разрешают присутствовать при родах?

– В виде компенсации. Видимо, не всем из них удается присутствовать при зачатии…

– Почему все-таки Америка так обогнала Россию?

– Там думают другим полушарием.

– Можно ли считать одесскую семью неполной, если дети худые?

– Если дети худые, какая же это одесская семья?

– На улице столкнулись две машины. Как определить национальность водителей?

– Очень просто. Русские сталкиваются лоб в лоб, а евреи – нос к носу.

– Доплачивают ли вам за риск?

– За риск доплачивают. Но сильно вычитают за удовольствие.

Одесситы – авторы международного КВН

Ефим Аглицкий, Георгий Голубенко, Александр Дорфман, Эдуард Каменецкий, Евгений Каминский, Игорь Кнеллер, Анатолий Контуш, Янислав Левинзон, Юрий Макаров, Юрий Сычев, Эрнест Штейнберг

Историческая справочка[9]

…1 апреля 1987. Возрождение фестиваля. Он не столь масштабен, как в прежние годы, но каждый раз 1 апреля одесситы выходят на улицы и веселятся, как могут…

1991–1995. «Юморину» проводит Всемирный клуб одесситов. Вместе с президентом клуба М. М. Жванецким в Одессу приезжают его друзья – звезды юмора и выступают на всех лучших площадках города. На одной из «Юморин» проходит «Чрезвычайный съезд Юмористической партии», другая называется «Большие одесские именины» и посвящена 60-летию М. М. Жванецкого, на третьей в Одессе открывают первый в мире памятник герою одесских анекдотов Рабиновичу (идея М. М. Жванецкого, скульптор Резо Габриадзе). Во дворе, где жил Л. О. Утесов, отмечается его столетний юбилей…

1997–2000. Одесской «Юморине» возвращен ее прежний масштаб. Организацию городского праздника взял на себя молодой одесский предприниматель Александр Павловский с командой. В программе нынешней «Юморины» – карнавальное шествие, «Чисто одесские Олимпийские игры», концерты звезд эстрады, многое другое…

Одесский фальшивомонетный двор

Киоски «Союзпечати» в центре города окружены спиралями очередей. Три киоска толпа смяла и разграбила. На глазах у милиции доверчивые горожане меняли свои кровные на фальшивые. Этими событиями отмечено появление 1 апреля 1989 года продукции «Одесского фальшивомонетного двора».

А всего тремя месяцами раньше идея его создания посетила одессита в седьмом колене, в ту пору журналиста, Григория Бараца. Вместе со своими друзьями Петром Макагоном и Львом Новаком он выдвинул идею одесских фальшивых денег.

Художник-фантазер Григорий Розенберг превратил идею в эскизы, добавляя свое видение купюр как симбиоза карикатуры и социально-политического плаката.

«Деньги – лучший подарок» – этот лозунг появился на одесской фальшивой валюте, которая шла нарасхват. Особенно нравились одесситам и гостям купюры «Семь лир» (Бабель, Багрицкий, Ильф, Петров, Катаев, Олеша, Инбер), казначейский проездной билет «Семь сорок», одесские левые деньги «Два лева» и другие.

Следующим ударом по карманам горожан стала фальшивая чековая книжка, а также одноразовая монета для взяток «Один Ельцин». К 195-летию города появилась «Юбилейная монета без достоинства».

Соотношение стоимости фальшивых денег к тогда еще рублям неизменно росло в пользу первых. Вероятно, это дало фальшивомонетчикам возможность открыть отделение под названием «Самнаград». Все жители города независимо от заслуг могли самолично награждать самих себя орденами «Одессита Первозванного» и по числу ступеней Потемкинской лестницы «Одессита всех 192 ступеней».

Естественным сплавом документов и денег стала всеобщая фальшивая паспортизация одесситов. «Фальшивый паспорт – это удостоверение вашей наличности» – под таким девизом в 1990 году появился «Дюкастый, портастый одесский паспорт», дававший право на «случайные экономические связи».

Остановила фальсификаторов рука грозного партийного начальника. Увидев «Подарочный партбилет», он порекомендовал руководству «Союзпечати» изъять из продажи продукцию Одесского фальшивомонетного двора.

Возродятся ли фальшивомонетчики в Одессе?

Это ли вопрос? Жила бы Одесса, а там…

О памятнике Рабиновичу

Идея увековечить память героя одесских анекдотов Рабиновича существовала в нашем городе давно.

Думали, например, установить на каком-нибудь одесском доме памятную доску с надписью… Ну, что-нибудь типа: «В этом доме с 1905-го по 1985 год не давали жить Рабиновичу».

Потом была мысль переименовать в улицу Рабиновича какую-нибудь одесскую улицу. Но и тут возникли сложности. Если переименовать в улицу Рабиновича, скажем, улицу Ленина, то могут обидеться коммунисты. Если назвать именем Рабиновича, наоборот, улицу Еврейскую, то, поскольку на ней в Одессе всегда находились КГБ и МВД, мог бы обидеться сам Рабинович.

Думали, наконец, назвать именем Рабиновича какой-нибудь корабль. Но стало ясно, что он в этом случае тут же отчалит, причем известно куда…

Поэтому и решили установить в Одессе именно памятник герою одесских анекдотов. Тем более что сами герои одесских анекдотов из Одессы практически уже уехали.

Герой одесских анекдотов Рабинович родился еще задолго до того, как родилась Одесса.

Чем сразу же вызвал смех.

С тех пор любой факт его биографии вызывал ту же реакцию.

О нем рассказывали разное. Но если это было смешно, то, значит, это было точно о нем.

Некоторые считают, будто все, что о нем рассказывают, – это анекдоты. Но на самом деле это чистая правда. Обнаруживаемое несоответствие как раз и вызывает смех.

Самое поразительное заключается в том, что в какие бы трудные жизненные обстоятельства Рабинович ни попадал – рассказ об этом всегда помогал жить другим.

Памятники героям анекдотов стали ставить еще в древнейшие времена. Предание гласит: «Уезжает Зевс в командировку. А в это время к его жене Гере приходит простой смертный. Тут Зевс некстати и не вовремя возвращается. И поскольку водопроводчиков еще не было, Гера сказала, что к ней пришел скульптор. И пришлось Фидию таки высечь Зевса, – естественно, в мраморе. Так появился первый памятник герою анекдота. С тех пор вошло в обычай ставить подобные статуи».

В нашей стране эта традиция блюлась весьма строго. Памятники героям анекдотов стояли в каждом городе, вызывая взрывы хохота и гром аплодисментов. Но несколько лет назад народы СССР, неожиданно утратив чувство юмора, объявили памятникам войну. Первой жертвой пал Железный Феликс, вслед за ним полегли и другие каменные гости.

Приятно отметить, что Одессы эта эпидемия не коснулась. Вовочка как указывал дланью на гастроном на Московской, говоря: «Пора, товарищи, пора!», так и указывает. И знаменательно, что 1 апреля, в день рождения Николая Васильевича Гоголя, в нашем городе открылся памятник Рабиновичу. Один описал смех сквозь слезы, другой «сквозь этих слез» смеялся. Хорошо смеется тот, кто смеется искренне. И пусть никогда не наступит то 1 апреля, когда рассмеется последний Рабинович!

Георгий Голубенко, Валерий Хаит Кабаре Бени Крика

Музыка разных стран и народов

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Шут, он же Дух кабаре.

Беня.

Соня.

Маруся, Роза, Рая, Василий Шмаровоз – их дети.

Сашка Музыкант – руководитель оркестра, роль бессловесная.

Остальные действующие лица появляются и представляются по ходу спектакля.

На сцене интерьер кабаре, вывеска «Кабаре «Одесса». Звучит музыкальное вступление. Появляются все участники спектакля в соответствующих костюмах артистов кабаре. Поют.

– Кабаре «Одесса» приветствует вас, друзья!

Звучит вступление к песне «На Дерибасовской открылася пивная…» Вперед выходят солисты, поют.

– Сегодня в программе: все для любителей одесской экзотики и почитателей советской эротики!

– И в конце программы – соло Одессы-мамы!

Вступление к песне «Купите бублики». Вперед выходит солист в канотье.

– А вы не боитесь, что мы таким образом разденем публику?

– Так вот, когда мы ее окончательно разденем, то

Вступление к песне «Она была модистка…» Солистка в строгом пиджаке, но в очень короткой юбке. В сопровождении мужчин.

Смена мелодии. Соня и дети.

Вновь мелодия «На Дерибасовской открылася пивная…»

Все уходят. На сцене остаются Беня и Соня. Появляется Шут.

Шут. Вот горе-то… Беда-то какая, Господи! Нет, не могу видеть, просто сердце разрывается! Не мо-гу!.. (Плачет.)

Беня. Подождите! Кто? Что? Почему вы плачете? Кто вы такой?

Шут. Я кто такой?… (Плачет.) Да шут я, не видите, что ли? Клоун, весельчак, в общем… Нет, сейчас просто умру от горя!.. Скончаюсь сейчас!.. Как жалко!

Соня. Кого жалко?

Шут. Вас, кого же еще! (Плачет.)

Беня. Но почему? Почему вам нас так жалко?

Шут. Почему? (Подзывает их поближе, доверительно.) Глупые очень!..

Соня. Мы?

Шут. Конечно! Кабаре они открывают!.. А что у вас для этого есть?!

Беня. Ну как что! Меню, программа, вывеска…

Шут. И это все?

Соня. А что еще надо?

Шут. Да вы в какое время живете?! Вы вообще газеты читаете?!

Беня. Да как-то стараемся… не читать…

Шут. То-то и оно!.. Вот что сегодня больше всего нужно нашему человеку?

Соня. Наверно, еда?

Шут. Неправильно!.. Человек без еды вообще может прожить месяц. А наш человек, как выяснилось, 74 года. Причем это, оказывается, только начало!..

Беня. Ну тогда жилье там… одежда…

Шут. Ошибаетесь! Я спрашиваю: без чего наш человек совершенно не может жить?

Соня. Без родственников.

Шут. Ладно. Ставлю вопрос иначе! Абсолютно один! В пустыне! Голый, босый и без еды! Что должен иметь сегодня наш человек, чтобы чувствовать себя счастливым?

Соня. Не знаем…

Шут. Он должен иметь свой национальный флаг!

Беня. Вы думаете?

Шут. Нет, вы точно газет не читаете!.. О чем сегодня думают лучшие умы человечества? Только об одном: какой они все национальности!.. Я уже не говорю о дураках, которые только об этом и думают!.. А вы говорите – программа, вывеска!.. Что будет, так сказать, реять над вашей крышей, развеваться на ветру и полоскаться над вашими головами?

Соня. Наверное, белье?

Беня. Да подожди, Соня!.. Ну хорошо. А какой флаг, по-вашему, должен висеть над нашим кабаре?

Шут. Это другой вопрос… Как оно у вас называется?

Беня. «Одесса».

Шут. Значит, такой же, как над Одессой!

Соня. А какой над Одессой?

Шут. Нет, вы меня сегодня точно выведете!.. Одесса – это чей город?

Соня. Ну, говорят… украинский.

Шут. Нет, я серьезно спрашиваю!

Беня. Тогда… еврейский!

Шут. Ну не настолько серьезно!

Соня. Тогда мы не знаем… Как-то не думали…

Шут. Скажите спасибо, что я подумал! (Торжественно.) Итак, первая звезда кабаре «Одесса» русская императрица Екатерина Вторая! (Исчезает.)

Соня. Какая императрица?

Беня. Ты же слышала – русская! Значит, видимо, из России.

Соня. Подожди! Они же там давным-давно свергли монархию!

Беня. А кто их знает, может быть, уже и восстановили. Ты же видишь, у них там каждый день все меняется.

Соня. Ой, Беня, смотри!

Звучит вступление к песне «Дорогой длинною…» На тройке, запряженной фаворитами, выезжает Екатерина Вторая, поет.

Екатерина. Вечно об империи в заботе,

Мне, друзья, увы, не до балов!

Помогают мне в моей работе

Князь Потемкин, Зубов и Орлов!..

Фавориты. Мы ценим, матушка, твое доверие,

Для нас важней, чем сбруя для коня,

Забота царская да об империи…

Екатерина. Что по ночам так мучает меня!..

Тайну всех наук хочу познать я,

Жажду просвещения умов…

Помогают мне в моих занятьях

Князь Потемкин, Зубов и Орлов!

Фавориты. И здесь признаемся мы без смущения:

Для нас важней, чем сбруя для коня,

Забота царская о просвещении…

Екатерина. Что по ночам так мучает меня!..

Мне за все труды – одна награда, -

Да, друзья, конечно же, любовь!

Фавориты. Ну а здесь тем более мы рядом:

– Князь Потемкин,

– Зубов

– И Орлов!

Вместе. Дорогой длинною да ночкой лунною

Всегда умчать готовы три коня

Царицу славную, царицу юную…

Потемкин. Что по ночам так мучает меня!

Орлов. Нет, меня!

Зубов. Нет, меня!

Екатерина. Мальчики, не ссорьтесь!

Потемкин. Слезай, матушка, приехали…

Екатерина. Где это мы?

Потемкин. Ты же просила на курорт за границу, вот мы тебя в Одессу и доставили.

Екатерина. Хм-м… Интересно. С каких это пор Одесса стала для нас заграницей?

Орлов. Уже, почитай, год как стала… Вот хоть у аборигенов спроси… (Бене и Соне.) А ну, уважаемые, вы кто у нас теперь? Заграница?

Беня. А як же!..

Потемкин. О!..

Екатерина. Что-то я не понимаю… А ну, скажи-ка мне, Зубов, какой город по моему указу от 1794 года мы здесь построили?

Зубов. Русский, матушка!

Екатерина. Точно?

Зубов. А как же!.. Да вы вокруг посмотрите! Воды – нет! Дома разваливаются, дороги проваливаются!.. Так какой же это город, по-вашему, – немецкий, что ли?!

Екатерина. Вот видите!

Беня. Простите, а еще чем-нибудь, например, вы можете доказать, что этот город русский?

Потемкин. Ну еще, например, мы можем вас выпороть!..

Екатерина. Да подождите, князь!.. (Бене и Соне, радушно.) Православные!..

Соня. Беня, это она нам?

Беня. По-видимому…

Соня. Но до Екатерины Второй нас же так никто не называл!

Беня. Так в этом смысле она первая!..

Екатерина. Дети мои, подойдите ко мне… (Бене.) Как зовут тебя, добрый молодец?

Беня. Бенцион…

Екатерина. Древнерусское имя.

Соня. Вы так думаете?

Екатерина. Конечно! Сейчас на Руси таких уже почти нет…

Беня. Вообще-то я иудей, ваше величество…

Екатерина. Да? Ну, не знаю. Может быть, нация у тебя и иудейская, но тебя лично я назначаю русским. Причем на вечные времена!.. Купцом будешь… А это, выходит, супруга твоя?

Соня. Соня…

Екатерина. Очень приятно! Назначаю тебя женой русского купца. И тоже на вечные времена!..

Соня. Я, собственно, так и планировала…

Появляются Маруся, Роза и Рая.

Беня. А это три наши дочери…

Дочери (по очереди). Маруся… Роза… Рая…

Фавориты (оживившись). Трижды приятно!..

Екатерина. Осади!.. Что, понравились?

Потемкин. Хорошие девушки…

Екатерина. Прекрасно! Значит, назначаю вас на вечные времена девушками!..

Дочери (пав на колени). За что, матушка?! Пощади!..

Екатерина. Не спорить с императрицей!.. Так… А еще кто у вас тут есть?

Маруся. Васька еще есть. Шмаровоз. (Подталкивает Василия вперед.)

Екатерина. Шмаровоз – это что, конь, что ли?

Маруся. Человек, матушка.

Екатерина (глядя на него). Ничего не знаю, назначаю конем!..

Василий. Ну как же, матушка?…

Екатерина. Слово русской императрицы – закон!.. Ну вот, а теперь, значит, чтобы ни у кого больше не было сомнений, что этот город русский, приказываю сей же момент поднять над ним русский флаг!.. Какое для вас тут самое святое место в городе?

Беня. Синагога, ваше величество!

Екатерина. Вот, значит, там и поднять!..

Водружают над кабаре «Одесса» русский флаг.

Орлов. А теперь, дорогие, как принято у нас на Руси по поводу всех этих прогрессивных преобразований – народное гулянье!.. Накрывай на стол!

Маруся (вынимая блокнот, как заправская официантка). Что будете пить?

Потемкин. А это уж как водится. По нашему русскому обычаю для начала – самовар.

Зубов. Для начала – с чаем!..

Звучит вступление к песне «У самовара я и моя Маша…» Ансамбль всех участников.

Беня. У самовара я и моя Соня -

Уж пять минут, как русская жена.

Соня. Мой русский фартук сохнет на балконе,

А над Одессой – русская луна.

Дочери. И страсти русские играют

У русских дев – Маруси, Розы, Раи.

Василий. Но их как раз от русских охраняет

Наш русский витязь – Васька-Шмаровоз!

Переход на мелодию песни гусара из оперетты «Холопка».

Орлов. Темная ночка да серый конь лихой…

Соня. Кажется, дочки, пора вам всем домой!

Зубов. Черные очи нам сердце жгут,

Хочется очень остаться нам тут.

Потемкин. Губы как кровь,

Черная бровь…

Екатерина. Под семиструнный звон гитары

Прошу разбиться всех на пары,

Смелее – и да здравствует любовь!..

Эх, душа горит!.. Прокатиться бы сейчас, да с ветерком!.. А ну, где моя тройка?!

Орлов. Ой, извините, матушка, не могу я уже больше с ветерком. Силы не те!..

Екатерина. Ну тогда свежего запрягай! Вот этого! (Берет за руку Васю.)

Соня. Вася! Куда ты?!

Василий. Царская служба, матушка.

Соня. В такой должности?

Василий. А что? Начну с коня, а там, глядишь, и в кучера выбьюсь!..

Музыкальное вступление к дуэту «Зимушка-зима» из оперетты «Холопка». Звучит ансамбль.

На сцене вновь Беня и Соня.

Соня. Что же это получается, Беня?

Беня. А что?

Соня. Выходит, мы с тобой открыли русское кабаре?

Беня. Что поделаешь, Соня. Такая наша судьба… Не переживай! Между прочим, если хочешь знать, все русские рестораны в мире открывают исключительно евреи!..

Соня. А нам теперь, как говорится, сам Бог велел. (Поет.)

Жили мы, Беня, и не знали,

Что приготовит нам судьба.

Беня. То, о чем мы и не мечтали,

Вдруг случилось…

Соня. Официально нам сказали,

Кем можем мы считать себя.

Беня. Боже, за что нам оказали

Эту милость,

Соня…

Соня. Беня…

Беня. Соня…

Соня. Беня…

Беня. Русская семья!.. (Смена мелодии.)

Соня. Россия, Россия!

Россия – родина моя!..

Слышны звуки «Марсельезы». На сцену выходят три француза. У одного в руках флаг.

Первый. Вив ля Франс!

Беня. Что он говорит?!

Второй (Бене и Соне). Привет, французы!

Соня. Беня, как ты думаешь, это они тоже нам?

Беня. Похоже.

Соня. Да вы с ума сошли! Какие еще французы, когда мы всего полчаса как русские!..

Второй. Что значит русские?! Кто вам такое сказал?!

Беня. Ну как же… Русские… Они говорят, что они построили этот город.

Третий. Ха! Они построили?… Ну, построили!.. Но по чьему плану?! Что вы молчите, де Волан?! Хотел бы я видеть, что бы они построили, если бы у них не было вашего проекта!.. Впрочем, что это я говорю? Не дай Бог мне такое увидеть!..

Беня. Но…

Первый. Что значит «но»?! И вообще, что это за флаг там у вас висит?! (Своим спутникам.) Друзья! Мне кажется, что здесь задета честь Франции!

Второй. Да. Дуэль и только дуэль!..

Третий. Вы абсолютно правы, Ришелье!.. (Бене.) Мсье! Я вызываю вас на дуэль!.. Где ваша шпага?!

Беня. Какая шпага?! Соня, у нас есть шпага?!

Соня. Нет.

Третий. То есть как?! У вас нет шпаги?!

Беня. А что вас удивляет? У нас много чего нет!..

Третий. Ага. Я понял. Значит, вы предпочитаете пистолет!

Беня. Послушайте, уважаемый! Если бы у меня был пистолет, у меня бы уже все было!..

Третий. Ничего не понимаю!.. Ланжерон, я вас прошу, одолжите ему свою шпагу!

Второй (дает шпагу). Мсье!.. (Беня берет.)

Соня. Одолжить?! Ни в коем случае! Мы никогда ни у кого ничего не одалживали! Беня, верни немедленно! (Забирает у Бени шпагу, отдает французу.)

Третий. Так, господа… Может быть, вы что-нибудь понимаете?! (Бене.) Послушайте! Я вызываю вас на дуэль, и как истинный француз вы просто не можете отказаться!..

Беня. Как истинный француз я и не отказываюсь!

Соня. Беня, что ты говоришь?!

Беня. Подожди!.. (Французам.) Но как человек совершенно другой национальности я категорически против! (Хочет уйти.)

Третий. Стойте!.. Я ничего не понимаю!.. (Бене.) Да вы с ума сошли! Я бросаю вам перчатку! (Бросает.)

Беня. Вот это другое дело!.. Перчатку я с удовольствием возьму! (Поднимает перчатку.) Кстати, если бы вы бросили мне и вторую, я был бы вам очень благодарен! С перчатками у нас как раз сейчас сложности!

Первый. Что он говорит?!

Соня. Простите, молодые люди! А женских таких же у вас случайно нет?

Второй. А?!

Маруся (появляясь). Девочки, сюда! Перчатки дают!.. Кажется, французские!..

Появляется Рая.

Второй (восторженно). О, что мы видим?! Какие красотки!..

Маруся. Маруся…

Рая. Рая…

Третий. О-о-о!..

Соня. Что – «о»? Что – «о»? Это вы еще нашу Розу не видели!.. Розочка, выйди к людям!.. Розочка!..

Беня. Ага! Так она вам и выйдет! Вот как нужно объявлять!.. (Встав в позу.) Розалия! Прошу вас!.. Ваш выход во двор!..

Звучит вступление к арии Джудитты из одноименной оперетты. Появляется Роза в роскошном наряде. Поет.

Танцует, демонстрируя силу своей красоты.

Первый (целуя ей руки). Боже, какая красотка!.. Все! Я у ваших ног!..

Беня. А что вас удивляет? Всем известно, что самые красивые в мире женщины живут в Одессе!

Второй. Вот! И это главное доказательство, что Одесса – французский город!.. Или вы будете утверждать, что самые красивые в мире женщины – это не француженки?…

Дочки. Ах!..

Первый. Де Волан, я вас умоляю. Две дуэли в один вечер – это много даже для вас. (Показывает на Беню.) Я уже не говорю о нем!.. Прощайте, мы уходим!

Беня. Но я же ничего такого не говорил!

Первый. Тогда здрасьте, мы возвращаемся!

Появляется Шут.

Шут. Нет-нет, господа. Пожалуйста, не уходите!.. (Торжественно.) На сцене – французские звезды кабаре «Одесса» де Волан, Ланжерон и Ришелье! Куплеты о том, ради чего когда-то делали карьеры имевшие еще европейские манеры одесские мэры!

Звучит вступление к арии Карамболины из оперетты «Фиалка Монмартра».

Припев:

Припев:

Лишь ради женщин… (и т. д.)

Роза, подхватив одного из французов под руку, собирается уйти.

Соня. Розочка, куда ты?!

Роза. На променад!

Соня. Но я надеюсь, к одиннадцати ты будешь дома?

Роза. Надеюсь, нет!

Соня. Беня, ты слышишь?! Хотя чему я удивляюсь, мы же теперь французы! Наверно, у нас так принято…

Беня. Подожди, Соня. Ты все-таки уверена, что мы французы? Мы же только что были русские!..

Соня. Нет, как вам это нравится?! Он еще спрашивает!.. У человека три дочери, и все три француженки, значит, этот человек кто?!

Беня. Ну-у… Может быть, и русский…

Соня. Беня, как тебе не стыдно?!

Беня. Значит, француз!..

Соня. Вот!.. Так что, вив ля Франс, месье Крик?!

Беня. Или!..

Звучит мелодия «Красотки, красотки, красотки кабаре…» Все участники поют.

Переход на мелодию финала «Марсельезы».

Водружают над кабаре «Одесса» французский флаг и уходят. На сцене вновь Беня и Соня. Появляется Гарибальди в плаще и соответствующей шляпе.

Гарибальди. Терпение, друзья, терпение!.. И не сомневайтесь: сегодня же вся Италия будет свободной!..

Соня. Какая Италия?

Гарибальди. Эта!

Беня. Что он говорит?

Гарибальди. Я говорю, лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

Соня. А?

Гарибальди. Родина или смерть?

Соня. Послушайте, молодой человек. Если вам нужна Италия, то это до Босфора прямо, а потом направо.

Гарибальди. Нет! Вы меня не поняли. Италия – это здесь!

Беня. В таком случае, вам нужно к психиатру. А это как раз наоборот: три квартала направо, а потом уже прямо!

Гарибальди. Понимаю вас, друзья! Конспирация и еще раз конспирация!.. Бедные мои! Каково вам – истинным итальянцам жить под чужими флагами!..

Беня. Я надеюсь, вы не собираетесь повесить здесь еще и свой?

Гарибальди. Конечно! Я принес его на своей груди!.. Правда, я решил его пока не снимать… чтобы не простудиться… Но зато теперь, если враги захотят повесить меня, то они таким образом вынуждены будут повесить и флаг нашей свободолюбивой родины!..

Соня. О Господи, кто вы такой?!

Привлеченные разговором, появляются Маруся и Рая.

Гарибальди. Меня зовут Джузеппе Гарибальди! На врагов это имя наводит ужас. Поэтому друзьям… чтобы они не пугались, я разрешаю называть себя просто Джузеппе… (Знакомится со всеми.) Джузеппе… Джузеппе… (Рае.) Джузик… Сегодня утром мы выступаем! И верьте: победа будет за нами! Сейчас я всем раздам оружие!..

Соня. Только не это!

Гарибальди. Хорошо, тогда оружие я раздам после победы!..

Беня. Нет, это невозможно!.. Да объясните же, наконец, с чего это вы взяли, что мы итальянцы?!

Гарибальди. А как же! Чистокровные итальянцы!.. Кстати, прямые потомки выдающихся итальянских певцов. Причем все до одного!.. О-о-о!.. (Выводит руладу.)

Соня. Молодой человек, может быть, все-таки проводить вас к психиатру?

Гарибальди. Подождите. Вы что, действительно ничего об этом не знаете?!

Беня. Нет.

Гарибальди. Ну хорошо. С чего начинали строить ваш город?

Соня. Наверное, с водопровода.

Гарибальди. Ну, тогда его еще не начинали!.. Я серьезно спрашиваю!

Беня. Не знаем.

Гарибальди. С итальянской оперы!

Соня. Ну и что?!

Гарибальди. А кто пел на сцене этой оперы?… Молодые, красивые итальянские певцы, полные темперамента!.. Улавливаете?

Беня. Не очень…

Гарибальди. Колоссальный успех у женщин! Причем у всех без исключения!.. Ну? Продолжать?…

Соня. Подождите, подождите!.. То есть вы хотите сказать – у всех женщин, живших тогда в Одессе?!

Гарибальди. Мадам, да сколько их тогда тут было?! Тысяч десять-двенадцать… Город же только начинался! А у нас все-таки была труппа! Пять человек!.. Да что говорить, я один… кстати, об этом мало кто знает, но в молодости я тоже пел на сцене одесской оперы, и это исторический факт!.. Так вот, даже я один в роли Фигаро имел… ну, в общем, такой огромный успех у женщин!.. Нет, говорить об этом нельзя!..

Соня. Ну пожалуйста!..

Гарибальди. Нет…

Дочки. Но мы вас очень просим!..

Гарибальди. Нет, об этом можно только петь!.. Маэстро, прошу вас!..

Появляется Шут.

Шут. На сцене итальянская звезда кабаре «Одесса», выдающийся певец за свободу Италии Джузеппе Гарибальди!..

Развернутая музыкальная сцена. На мелодию арии Фигаро Гарибальди поет о своей любви к одесским женщинам. Они, естественно, отвечают ему тем же. В результате бурных проявлений чувств Гарибальди теряет последние силы, и восхищенные одесситки торжественно уносят его за кулисы. Откуда он тут же возвращается.

Беня. Так получается, что мы действительно прямые потомки итальянских певцов?!

Соня. Конечно!.. В конце концов, я тебе так скажу, Беня. Если у человека фамилия Крик, это означает, что у него точно должен быть голос!..

Гарибальди. Браво, браво!.. Ну чем не итальянский город!.. Да здравствует свободная Италия!.. (Водружает рядом с другими флагами флаг Италии.) Все, друзья! Я вынужден вас покинуть. Боюсь, что мы больше не увидимся. Все равно рано или поздно мне суждено где-нибудь погибнуть за свободу Италии!.. (Обращаясь к дочерям.) Надеюсь, прекрасная синьорина разделит со мной эту участь?

Маруся. Я согласна!..

Гарибальди. Нет, вас мы пока оставим в живых!.. (Рае.) Я имею в виду вас!..

Рая. Умереть за свободу Италии?

Гарибальди. Да.

Рая. Хорошо. Но только в Италии!..

Звучит вступление к арии Пепиты из оперетты «Вольный ветер». Поет.

Уходит вместе с Гарибальди. Беня и Соня вновь одни.

Соня. Ну что, синьор Бенедетто, чем будем ужинать? Кьянти? Спагетти?… Или все-таки эти… лягушки… с калачами?…

Беня. Ой, Соня, ты знаешь, я уже совсем запутался!.. В общем, я знаю одно: если мне сейчас еще кто-нибудь скажет, что здесь какая-нибудь там, например, Греция, то я!.. я!..

Звучит танец сиртаки. Появляется слепой древний грек с поводырем. Они в туниках. Слепой с лирой.

Соня. Кто это?!

Беня. Понятия не имею!..

Поводырь. Кажется, пришли… Запевай!..

Слепой (бряцая на лире, вдохновенно).

Здравствуй, о славный в веках

греческий город Одессос!..

Соня. Ты слышишь?!

Беня. Боже! Я думал, что я пошутил!..

Слепой. Как ты чудесно расцвел

за каких-то три тысячи лет!..

Сколько прекрасных дворцов

роскошью дивной сияют!..

Сколько счастливых людей

лицами радуют глаз!..

Беня. Так, понятно!.. Мы по субботам не подаем, у нас в Италии это не принято!.. До свиданья!.. (Выпроваживает их.)

Слепой (ощупывая Беню). Кто ты, о юноша стройный с дивного цвета кудрями?! (Ощупывая Соню.) Кто ты, о юная лань, станом стройна, как газель?…

Беня. Слушай, отец!.. Ну то, что ты слепой, – это мы поняли еще тогда, когда ты нам тут про город пел. Но вот насчет газели – это, по-моему, даже для тебя перебор…

Соня. Так, Беня! Что такое?! Если тебе не нравится, можешь не слушать!.. А по-моему, хороший поэт!.. И вообще, если слепой человек заметил то, чего не видит зрячий, то это еще не значит, что его нужно гнать!.. (Слепому.) Кто вы такой, дедушка? Откуда вы?…

Поводырь. Это великий древнегреческий поэт.

Соня. Неужели Гомер?

Поводырь. Почти что.

Соня. Что, такой же великий?

Поводырь. Нет, такой же слепой.

Беня. Так, все! Дальше я уже знаю! Сейчас они начнут доказывать, что Одесса – это древнегреческий город!

Поводырь. А что тут доказывать?… Всем известно, что именно на этом месте было древнегреческое поселение Одессос!

Беня. Вот! А что я говорил?! В общем… (Становясь в позу.) Соня, простите, газель, слушай сюда, дорогая! Дай им в дорогу еды, пусть они… та-та идут!..

Слепой. О, вы тоже поэт? И тоже владеете гекзаметром?…

Беня. Владею, владею… До свиданья! (Выпроваживает их.)

Слепой. Простите, а вот это «та-та» в последней строчке что у вас означает?

Беня. Какая «та-та»? (Продолжает их выпроваживать.)

Слепой. Ну вот это: «пусть они та-та идут…» Так это куда?

Беня. Ах, это?! Ну это я вас сейчас провожу!

Провожает. Появляется Маруся.

Маруся. Подождите, папа!.. Что вы их гоните? Как за Розой и Раей приходили, так не гнали!..

Беня. Почему ты думаешь, что это за тобой? Он же слепой!..

Поводырь. Так, наверно, поэтому она и думает!..

Беня. Идите, идите!..

Поводырь. Подождите! Стойте!.. У вас лопата есть?

Беня. Какая лопата?

Поводырь. Обыкновенная!

Соня. Видишь, Беня! Люди, оказывается, зашли одолжить лопату, а ты их сразу гонишь!..

Беня (обескураженно). Да? А Древняя Греция здесь при чем?!

Соня. Ну надо же было с чего-то начать разговор!.. Пожалуйста! (Дает им лопату.)

Поводырь (отдавая лопату Бене). Копайте!

Беня. Что?

Поводырь. Копайте! (Беня копает.) Еще!.. (Беня копает.) Доставайте!

Соня (глядя вниз). Ой, Беня, какая-то амфора!.. И на ней какой-то древний грек!.. (Достает амфору.) Ой, копия ты!.. А что тут внутри?… Свиток какой-то…

Поводырь. Читайте!

Беня (разворачивает, читает). «Моему далекому потомку Бенитису Крикису от его древнегреческого предка Крикиса Абрамуса. Дорогой Беня! Когда ты получишь это письмо, меня, наверно, уже не будет. Но наше местечко Одессос, или как там оно теперь у вас называется, конечно, останется. Так вот что я тебе хочу сказать. Кому бы оно ни принадлежало и как бы тебе хорошо в нем ни жилось, поверь, что людям нашей с тобой национальности, на всякий случай, всегда полезно иметь при себе документ, что ты древний грек! Что я этим письмом и удостоверяю! Ты меня понял, малыш? Привет Соне!»

Поводырь. Вот так-то… Ну, прощайте!.. Прощайте!

Маруся (появляясь с вещами). Минуточку, а я?!

Поводырь. Ну и вы, конечно, тоже прощайте!.. (Уходят.)

Маруся. Стойте!.. Подождите!..

Слепой и поводырь останавливаются. Звучит вступление к песне «Миленький ты мой…» Маруся поет.

Слепой. Милая моя,

Взял бы я тебя,

Но есть у меня в Греции Древней

Пусть древняя, но жена!..

Маруся. Миленький ты мой,

Возьми меня с собой,

В Греции твоей Древней

Буду я тебе сестрой!..

Слепой. Извините, милая, просто петь некогда!.. И сестра у меня есть… (Хочет уйти.)

Маруся. Да подождите!..

Поводырь. Ну что ты к нему привязалась – женой, сестрой!.. Посмотри – он же дряхлый больной старик!..

Маруся. Больной, вы говорите?! Тогда попробуем по-другому!..

Слепой. О, это интересно! У вас что, есть специальное образование?

Маруся. Нет.

Поводырь. Какой же ты тогда можешь быть медсестрой?! Вколешь ему что-нибудь не то – он и концы отдаст!.. Пошли!.. (Уводит слепого.)

Маруся. Стойте!.. Ну отдаст так отдаст! Это не страшно!..

Поводырь. То есть?!

Маруся. Миленький ты мой,

Возьми меня с собой!

В Греции твоей Древней

Буду я тебе вдовой!..

Поводырь. Ну дает!.. (Подзывает ее.) Так вот что я тебе скажу: и вдова у него есть!..

Маруся. То есть?…

Поводырь. А что тут непонятного?! Когда его первая жена однажды застукала его с будущей второй, она ему так и сказала: «Все! Считай, что ты для меня умер!..»

Маруся. Ага… Значит, все у него есть… Слушайте, а может быть, у него хоть кого-нибудь нету?! А?!

Поводырь. Все есть… Он же в Греции живет. Хотя стоп! Месяц назад он, кажется, потерял двоюродного дядю!

Маруся. Так что же вы молчите?! (Слепому.)

Слепой. Спасибо, милая! Как вас зовут?

Маруся. Маруся…

Слепой. Очень приятно!.. Вы меня так растрогали! Поэт не может устоять перед таким чувством… Я сочинил в вашу честь древнегреческие стихи!.. (Берет лиру как балалайку. Поет.)

Водрузив над Одессой греческий флаг, уходят. Появляются Беня и Соня в древнегреческих одеждах.

Беня. Ну вот, Соня, наконец-то мы выяснили, кто мы такие.

Соня. О чем ты говоришь, Беня, это же совсем другое дело!

Появляется Шут. Торжественно объявляет.

Шут. Древнегреческие звезды кабаре «Одесса» Бенитис Крикис и Соня Рыбачкис!..

Вновь звучит танец сиртаки.

Соня. В нашем чудесном местечке Одессос

Мы теперь по-другому заживем!

Беня. Взять если, скажем, наш круг интересов, -

Мы другой этот круг себе найдем!

Буду я по утрам

Шествовать в местный храм,

А потом в тени олив

Мирно возлегать…

Соня. Я же, пока ты спишь,

Буду готовить фиш,

Чтоб потом в тени олив

Было что вкушать…

Беня. Вредных волнений и всяческих стрессов

Мы теперь будем мудро избегать.

Соня. И на все беды местечка Одессос

С олимпийским спокойствием взирать!

Беня. Скажем, от новых цен

Делать не будем сцен.

Соня. Просто в жизни не пойдем

Больше в магазин.

Беня. Или – еще напасть -

Прежняя станет власть!

Соня. Так у нас еще с войны

Соль и керосин!..

Ну а если ночью даже

К нам ворвется кто и скажет:

«Где тут те, кто, тра-та-та-та,

В наших бедах виноватый?!» -

То уйдет он в момент,

Так как мы ему предъявим документ!..

Появляется рыдающая Маруся.

Соня. Боже, что с тобой, почему ты плачешь?

Маруся. Бросил!.. Бросил!..

Соня. Кто?

Маруся. Да грек этот древний. Обещал жениться – и бросил!.. А еще великий поэт! Бегает за каждой юбкой!

Соня. Но он же слепой?!

Маруся. Да? А поводырь ему зачем?…

Соня. Ну ничего, успокойся. Останешься, будешь украшать нашу старость.

Маруся. Я – украшать?

Беня. А что такое? Какая старость – такое и украшение…

Маруся. А может, еще кто-нибудь… это, ну… будет претендовать на наш город?

Соня. Не дай бог!..

Беня. Не смешите меня! Кто может на него претендовать после древних греков?…

Появляются запорожские казаки. Едут на возу, поют.

Казаки. Ой, орав мужик край дорогы,

Ой, орав мужик край дорогы!

Гэй! Ну! Цобэ тоби тпру!..

Край дорогы…

Соня (плача). Беня, что это?… Ой, этого я, кажется, уже не переживу!..

Первый казак. Гэй, люды добри!.. Як тут проихаты до Херсону?…

Беня. Фу, слава тебе, Господи! Они просто проезжают мимо… (Казакам.) Значит, вам прямо, никуда не сворачивая. И главное – как можно быстрее!.. До свиданья!..

Первый казак. Ну, спасыби! (Едут, поют.)

Соня. Кажется, пронесло…

Маруся (догоняет их, казаку). Подождите! А разве вы не будете претендовать?…

Беня. Маруся, не смей!..

Первый казак. На шо?

Маруся. На наш город.

Первый казак. Якый город?

Маруся. Ну, Одессу?

Первый казак. А шо, разве есть такый город?

Маруся. Есть.

Казак. Тоди будэм…

Беня. Ну почему?!

Первый казак. А потому шо мы тэпэр на всэ претендуем… Хлопци! Прыихалы!.. (Все возвращаются.) Всэ… Зараз будэмо пысаты пысьмо турэцькому султану…

Второй казак. Правыльно! Нэхай виддае нам нашу ридну Одэсу!..

Соня. Подождите!..

Беня. При чем здесь турецкий султан? Какое он имеет отношение к этому вопросу?

Второй казак. А мы ему по всем вопросам пышем…

Беня. Ну почему?!

Третий казак. А потому шо з намы бильше нихто нэ пэрэпысуеться…

Первый казак. Так… Шановна громада, прошу розсаджуваться. Почынаемо роботу… (Все рассаживаются.)

Второй казак. Можно по процэдури?

Первый казак. Опять?! (Тот разводит руками.) Ну иды, тилькы ненадовго… Значыть, так… Сьогодни в нас на повестке дня, як завжды, два вопроса: вопрос другый – пысание пысьма султану, вопрос пэрший – хто вмие пысать? (Все поднимают руки.) Шо, вси вмиють?…

Третий казак Та не… мы вси по процедури…

Первый казак. Сыдить уже… Знаю, шо не вмиетэ… Зараз кого-нэбудь знайдэм… (Бене.) А ну, йды сюды!.. (Беня подходит.) Грамоту знаеш?

Беня. Кто, я?!

Первый казак. Ну не я же!

Беня. Ну, знаю…

Первый казак. Садысь, пыши… (Беня неохотно садится, берет ручку.) «Слухай, султан!.. Якшо ты, собака…»

Третий казак. Стоп!..

Первый казак. Шо?!

Третий казак. «Собака» – нельзя! Это не парламентское выражение.

Первый казак. Хорошо. Тогда пыши «кот».

Третий казак. И кот – нельзя. Это не украинськэ слово!

Первый казак. Ну, пышы «кит»!

Третий казак. А кит – тэм более нельзя.

Первый казак. Почему?

Третий казак. Потому шо цэ рыба…

Первый казак. Так. Парламэнт зайшов у тупык… У кого какие предложения?

Второй казак. Предлагаю розийтысь на каникулы.

Первый казак. А потом?

Второй казак. Ну а потом, значит, собэрэмося вси пэршого сентября.

Первый казак. И шо?

Второй казак. Ну и пойдем в школу!

Первый казак. Да поймите вы! Не можэ наш народ ждать, пока мы школу закончим! От нас сегодня ждут государственных решений!..

Общий шум.

Беня. Можно мне?

Первый казак. Тыхо!.. Тут ось наш грамотный просыть слова. Ну то есть оппозыция…

Свист, крики: «Ганьба!.. Гэть з трыбуны!..»

Беня. Что вы кричите? Я же еще ничего не сказал!..

Второй казак. Потому и кричим, шо не сказав! Якбы сказав, уже б убылы!..

Соня. Беня, я тебя умоляю, лучше я скажу!.. (Выходит на «трибуну».)

Первый казак. Тыхо!!!

Соня. Дорогие мои! Поймите, мы с одинаковым уважением относимся и к вам, и к турецкому султану, но боюсь, что в данном случае ваша переписка с ним по поводу нашего города ни к чему не приведет!

Казак. Почему?

Беня. Потому что основали его русские, построили французы, населили итальянцы, а вообще все началось с греков!..

Казак. А мы?!

Беня. А вы просто каждый раз проезжали мимо!..

Слышна песня «Мiсяць на небi», на заднем плане «проплывает» човен, в котором казак Грицько и Маруся. Это они поют.

Казак. Тыхо, хлопци!.. Писня!.. (Все умиленно замолкают.)

Соня (восторженно). Ну Маруська!..

Молодой казак и Маруся подходят к Бене и Соне.

Грицько. Дорогие тато и мама!..

Маруся. Благословить нас з Грицьком на довгэ щаслывэ жыття!..

Первый казак. Оцэ добрэ дило! Тэпэр, значить, поженяться воны, народять диточок! Одного… а то й двух. И будэ цэ чысто украинськэ мисто…

Появляются француз с Розой.

Француз. Маман! Папа!.. Поздравьте нас!.. Только что ваша Роза стала моей женой!..

Соня. Розочка! К чему такая спешка?!

Роза. Как?! Вы же сами просили! Чтобы успеть к одиннадцати!..

Первый казак. Ага, значить, будэ цэ мисто украинсько-французькым…

Появляются Гарибальди с Раей.

Рая. Мама мия! Папа мия!.. Мы с Джузеппе…

Соня. Подожди! Вы же, кажется, отправлялись в Италию… как это… погибнуть за свободу!..

Рая. Это была ошибка, мама. По дороге мы все поняли: истинный героизм состоит не в том, чтобы погибнуть в Италии, а в том, чтобы жить здесь…

Беня (казаку). Так что, панэ гетьман, будет это мисто еще и итальянским!..

Казак. Ну и хай! Главное, чтоб не москальским!..

Появляются Василий с Екатериной.

Екатерина. Православные!..

Василий. Осади!..

Екатерина. Молчу, Васенька, молчу!..

Василий. В общем, так, предки. Уговорила она меня! Благословляйте!

Маруся. Ну, Васька, ты даешь!..

Екатерина. Значит, не Васька он вам теперь, а князь Василий Бенционович Шмаровоз Таврический!..

Первый казак. Тьху ты, Господи!.. (Уходит.)

Роза. Так что благословляйте нас всех, папа и мама!..

Соня. Ну что ж, дети мои, благослови вас, как говорится, Бог!..

Появляется Шут.

Шут. А что, мадам, это идея! Бог, вы говорите? Сейчас устроим!..

Беня. То есть как вы устроите?!

Шут. А что! Для нас ничего невозможного нет!.. (Торжественно.) На нашей сцене суперзвезда одесского… да что там! – всемирного кабаре… В общем, вы сами знаете, кто!.. Маэстро, прошу вас!..

Звучит музыка из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Сверху в сиянии нисходит Бог. Все в смятении.

Бог. Беня, ты слышишь меня?!

Беня. Слышу, Господи!..

Бог. А ты, Соня?!

Соня. А я даже вижу!..

Бог. Так что, все меня слышат и видят?

Все. Все!

Бог (подходит к ним). Так я, собственно, чего явился?… Я вот тут наблюдаю… Нет, все-таки замечательное место эта ваша Одесса! Чтобы в наши дни люди разных национальностей полтора часа беседовали друг с другом и никто никого при этом не убил?! Поразительно!.. Потому что вокруг вас, извините, не при мне будь сказано, просто черт-те что творится! Я им говорю: люди! За что это вы так сражаетесь?! Неужели за то, кому в конечном итоге будет принадлежать тот или иной клочок земли?! Так я вам уже скажу: если вы так будете вести себя и дальше, то в конечном итоге он будет принадлежать исключительно покойникам!.. И потом, кто вам сказал, что вы все разной национальности?! Вы же все произошли от Адама и Евы!.. А какой национальности были Адам и Ева?… Вы знаете?… Потому что я, например, не знаю!.. Судя по именам, видимо, поляки… Это я так шучу!.. Но разве они понимают шутки?… Кстати, может быть, в этом-то все и дело?… Их, например, собирают и говорят: «Днестр – это исконно русская река, случайно расположенная на территории Молдавии». И что же? Вместо того чтобы посмеяться и разойтись, они хватают в руки автоматы и начинают отстаивать эту ахинею…

Или собирают других и говорят, что поскольку Киев – это матерь городов русских, то естественно, что к России он не имеет никакого отношения!.. И что вы думаете, хоть кто-нибудь улыбнулся? Наоборот! Они все проголосовали «за», отправив таким образом все остальные русские города к совершенно другой матери!.. В общем, Беня, ты видишь, с кем мне приходится иметь дело?

Беня. Ой, не говорите!..

Бог. Но ты знаешь, оказывается, все не так безнадежно!.. Вот я смотрю на твою семью и понимаю, что вы в вашей Одессе, кажется, нашли выход. Действительно, если люди, как я их об этом просил, не могут любить друг друга, так пусть они хотя бы любят женщин!.. И пусть обязательно на них женятся!..

Потому что если вы хотите, чтобы вас по ночам не беспокоила стрельба, то есть чтобы ваши ночи были спокойными, то пусть они будут брачными. Ибо не может же человек делать два своих любимых дела одновременно!.. Благословляю вас, дети мои!..

А теперь – свадьба!..

Начинается развернутая музыкальная сцена «Свадьба в кабаре «Одесса». Звучат уже известные мелодии. Все пляшут и поют.

До самой смерти

Я не покину город ваш!

Роза. Мы с милым сняли

В Пале-Рояле

Для нас двоих прекрасный бельэтаж!

Француз. В квартире этой

Четыре спальни…

Хотя и в каждой спит сосед!..

Роза. Да, к сожаленью,

Дом коммунальный…

Француз. Но для француза лучше места в мире нет!..

Соня. Почему?!

Француз. Как почему?! Вы что, забыли? Вив ля Франс! Да здравствует коммуна!..

Первый казак. Дайтэ слово козаченьку!..

Я скажу вам прямо:

Выпьем вси за нашу нэньку!..

Беня. Что, опять?!

Первый казак. Та не-е!.. За Одессу-маму!..

Пьем за нашу нову нэньку!..

Та за нашу маму!..

Чокается с Соней, целует ее.

Шут. Италия просит слова!..

Гарибальди (поет Соне на мелодию арии герцога из «Риголетто»).

Налейте, налейте бокалы полней!..

Соня. Мы и так больше всех вам налили!..

Гарибальди. Поверьте, друзья, что гораздо важней

Нам за папу поднять этот тост!..

Рая. За нашего?

Гарибальди. Конечно!.. Но сначала несколько слов за Римского… (Поет.)

Соня. Так что же за него пить?!

Гарибальди. Ну вот я и говорю!.. (Поет.)

Все. Да!

Гарибальди. Пусть не очень святой, но живет!..

Все. Да!

Беня. А святой тут и не проживет!..

Вперед выходят Екатерина и Василий, поют.

Екатерина. В Петербурге я была царицей,

Управляла целою страной.

Но скажу, что быть императрицей

Проще, чем в Одессе быть женой!..

Василий. Тебе, любимая, охотно верю я,

Но ты теперь навеки нам родня,

Поскольку год уже как нет империи…

Екатерина. Что по ночам так мучила меня!..

На переднем плане Беня и Соня. Звучит музыка.

Беня. Знаешь, Соня, смотрю я на все это и думаю: мог ли я, сын простого одесского биндюжника, мечтать о том, что когда-нибудь в моем доме соберутся все те, кто когда-то создавал этот город?…

Соня. Так я тебе больше скажу! Если уже даже эти собрались, то, может быть, рано или поздно сюда вернутся все те, кто уехал в более близкие времена?!

Беня. Соня, ну что ты говоришь?! Что они тебе такого плохого сделали?!

Соня. Я шучу!..

Все (поют вместе с Беней и Соней).

Папа!.. Мама!..

Соня. Дети!..

Беня. Внуки!..

Мы – одна семья!..

Все. Одесса! Одесса!

Одесса – родина моя!..

Шут. Ну что, папаша, поняли, какой флаг должен висеть над этим городом?

Беня. Никакой…

Шут. Правильно!.. А почему? Потому что город, который принадлежит всем, не может принадлежать какой-нибудь одной, даже самой могущественной европейской державе!..

Беня. Вы имеете в виду Украину?

Шут. Я этого не говорил!.. (Исчезает.)

Развернутый финал. На мелодию «Красотки кабаре» поют все участники спектакля.

1992

Феликс Зинько Негр

Разные у нас на флоте люди есть. Веселые и грустные, честные и не слишком, открытые всякому товариществу и наглухо застегнутые на все пуговицы. Словом, как во всяком обществе, слепком которого мы, в сущности, и являемся. Поскольку коллективы на пароходах не так уж велики, варимся в собственном соку, и все про всех всё знают – даже скучно, никаких тебе тайн. Так, бывает, изучишь за рейс человека, что заранее угадываешь, что он ответит, что сделает, как ложку ко рту тащит.

Ясное дело, такую обстановку оживлять надо. Отсюда и травля наша морская, отсюда и «подпольные клички» – прозвища, которые обязательно возникают на каждом судне и приклеиваются к человеку, даже кочуя с ним с парохода на пароход. Спроси, как меня зовут, – не каждый вспомнит – все Борода да Борода. Ничего, привык!

Кликухи чаще всего дают по внешности. Ну, к примеру, был у нас Борман, похожий на артиста Юрия Визбора, был Майкл Белью, была Ламбада Николаевна. Но иногда человек сам определяет себе кличку.

Расскажу я вам, босяки, сегодня про парня, которого мы звали негром. Да нет! Был он таким же, как мы с вами, белым по имени Васька, по фамилии Гапочка, по гражданскому паспорту русским. Хотя черт нынче разберет, у кого чистые кровя остались, так все перемешалось. Есть у меня свояк. Он, значит, произошел от украинца и еврейки, жена же его наполовину русская, наполовину цыганка, три дочери повыходили за армянина, эстонца и, представьте себе, за китайца, а сын женился на полячке. «Скажи на милость, – жаловался он мне, – какую национальность моим внукам писать будут?» Чепуха все это, конечно, отработанный пар… Стоп!.. Занесло меня… Я ведь про негра хотел рассказать…

Каков он был человек, поймете сами из такого случая. Однажды подали нам ко второму блюду соленые зеленые помидоры. А Васька свой помидор есть не стал и оставил на тарелке. Второй механик возьми и схохми:

– Знаете, ребята, почему Васька помидоры не ест?

Все навострились, потому как усатый механик в остряках ходил.

– Так у Васьки же голова в банку не пролезет!

Кают-компания грохнула, а Васька спокойнейшим образом допил свой компот, встал, попросил разрешения, поблагодарил и ушел.

Зато на следующий день в обед он обиженно сказал механику:

– Ты тут вчера изощрялся, а у самого-то голова разве пройдет в банку?

Такой вот был парень. Но работал нормально, никаких претензий к нему не было. Один недостаток имел – больно здоров был спать. Ежели Васька уснул, с ним что хочешь делай. Хоть из койки вынь на голую палубу. Он только свернется колечком, посопит и продолжает спать. И потому поднимать его на вахту – целая проблема была, за полчаса начинать надо было.

Однажды стояли мы в ремонте, вывели из эксплуатации камбуз, переселились в гостиницу. Не помню уж, как вышло, но с койками было туго, и Ваське достался номер на двоих с настоящим негром. Ночью ребята намазали Ваське лицо сапожной ваксой, а утром стали будить. Схватив полотенце, Васька сунулся к умывальнику, увидел в зеркале совершенно черную рожу, сказал:

– Вот дураки, они вместо меня негра разбудили!

Лег и тут же снова уснул.

Скажите на милость, разве не справедливо его Негром стали звать?

Мариан Ткачев История про капитана Без-енко – истребителя чудовищ

История эта началась и закончилась в большом портовом городе некой тропической страны, на берегу одного из океанов. Она правдива от первого и до последнего слова – ручаюсь вам головой. А ежели мало одного залога, к нему, я уверен, приложат свои головы все прочие очевидцы.

Неподалеку от порта стояла гостиница, воздвигнутая в эпоху колесных пароходов и шляпок с вуалями. Не было в ней кондиционеров и вообще никаких электронных удобств. Но зато там были крысы.

И жил в этой гостинице, на одном со мной этаже, капитан Без-енко. Он привел сюда морской буксир и теперь обучал экипаж из местных жителей сложному искусству кораблевождения. В молодости была у него пышная шевелюра, но потом он выгодно обменял ее на усы кукурузного цвета и просторный живот – из тех, что у нас в Одессе называют «накоплением» или «арбузом». Я говорю «у нас», потому что Без-енко оказался моим земляком и даже почти соседом. Мы радовались такому фатальному совпадению, и нас было, что называется, водой не разлить – особенно по вечерам в баре, где изнывали в грязном аквариуме позолоченные рыбки.

Давно лишенные информации о ходе футбольного первенства, мы жили голой теорией, а она сулила победу одесскому «Черноморцу». Без-енко был экстремистом. Он презирал меня за то, что я довольствовался в мечтах третьим местом («Черноморец» к концу первого круга был на восемнадцатом и последнем).

– Можешь подавиться своей «бронзой»! – говаривал он обычно.

Ему нужно было «золото» или, по крайности, «серебро». По вечерам он изучал полупустую таблицу, ориентировочно прибавляя Одессе очко за очком.

И вот, когда он довел наконец «Черноморец» до «золота», минуя острые рифы поражений и унылые ничейные штили, грянул гром.

Гром этот был типографский. Пришли газеты сразу за несколько месяцев. Репортажи со стадионов были хуже некрологов. Я заполнил таблицу и решил наложить на себя руки. Но мне захотелось проститься с Без-енко: он получил те же газеты.

Без-енко с секстаном в руке опирался на стол, как Луи Каторз на знаменитом портрете. «Замерял падение нашей звезды», – подумал я и спросил:

– Ну, что ты имеешь сказать?

Он безмолвствовал. Мне стало его жаль даже больше, чем себя.

– Не убивайся, – сказал я. – Еще не все потеряно. Если киевское «Динамо» потерпит поражение во всех оставшихся матчах и потом дополнительно семь раз обыграет самое себя, а все другие команды половину своих очков отдадут «Черноморцу», то мы смело берем «серебро»…

Он поднял на меня страдальческие глаза и вдруг явственно произнес:

– Мне бы стрихнинчику.

«Готов!» – решил я и на всякий случай отошел к двери.

– Можешь на меня положиться, – продолжал он, – я этого так не оставлю.

– Чего «этого»? – я перенес одну ногу в коридор и чувствовал себя уверенней.

– Они жрут мой курс, – туманно ответил Без-енко и заплакал скупыми морскими слезами.

– Старайся поменьше думать об этом. Они приналягут и все поставят обратно, на место.

Он вздрогнул:

– Хотел бы я видеть, как им это удастся!

– Подожди, – мягко, как ребенку, сказал я. – Подожди и увидишь. Кто знает, может, они уже взялись за дело…

Без-енко опять вздрогнул, подскочил к письменному столу и распахнул настежь дверцу. За нею лежали толстые, сложенные стопкой тетради. У верхней, с надписью «Навигация» и римской единицей, кто-то аккуратно по дуге отъел весь правый угол.

«Девятка!» – невольно подумал я и спросил:

– Зачем ты ее порезал?

– Это я? – Он помедлил и огляделся по сторонам. – Крысы… Тут у меня выступала семейка – мама и три дочки… Можно сказать, грызут науку!

Оказывается, вчера вечером в номер к нему пришли четыре крысы и сразу накинулись на конспекты. Капитан потребовал у портье мышеловку, но тот не понял и принес дюжину пива. Так они коротали время: Без-енко пил пиво, а крысы жрали тетрадь. Он пробовал их отогнать. Но они не спеша уходили к дыре в полу и, едва капитан возвращался к пиву, принимались опять за свое.

– Это хамки! Они делали мне варфоломеевскую ночь, – пожаловался Без-енко.

Мы бросились к директору. Но директор сослался на утвержденный выше список инвентаря и мышеловки не дал. А когда я сказал, что в списке нету и крыс, он дико разгневался и закричал, что крысы, мол, появились в отеле помимо директорской воли, и спроси они разрешения, он им бы его не дал. Тогда я зашел по другому краю и пробил вопрос насчет сохранности имущества постояльцев и разных гарантий – словом, всего, что было написано на табло, висевшем внизу, у правого уха портье. Но он отбил мой вопрос за боковую линию, ибо юридические гарантии имеют силу над людьми, а не безответственными грызунами. Отбил – и сделал рывок к моим воротам, с улыбочкой предложив опротестовать москитов и мух. Само собой, я перешел в контратаку, но директор снял телефонную трубку и объявил, что матч окончен.

Без-енко был невменяем.

И началась мистика. Крысы ели конспекты. Каждый вечер они приглашали к Без-енко друзей и родственников. Через неделю капитан знал их всех в лицо. Он бегал к директору с ошметками тетрадей, но ничего не добился.

Тогда мы выклянчили у судового врача мышьяк. Без-енко накупил разных деликатесов, начинил их отравой и аппетитно разложил возле стола.

Крысы к угощению не притронулись.

– Офсайд? – спросил я его утром.

– Чуют… – оперным шепотом ответил Без-енко и, помолчав, добавил:

– Они подслушали, когда мы договаривались за мышьяк. Я от этих разносчиц холеры всего жду.

По его расчету выходило, будто крысы свободно понимают человеческую речь, и зря мы не называли мышьяк по науке, латинским словом. Названия этого я не знал, да и Без-енко тоже его не помнил. Но он сказал, что ничего бы от нас не отпало, если б заглянули в справочник. Все равно пригодилось бы потом для кроссвордов. Я почувствовал раскаяние. Но тут меня осенило.

– Слушай! – закричал я. – Ведь русского-то они знать не могут…

– Не терзай мне зря сердце, – сказал Без-енко. – Каждый раз, когда мой взор падает на вас, молодых, я плачу от боли. Ваши мысли, как те часы, крутятся в одну сторону. Крысы, запомни, сынок, ходят под всеми флагами и слышат все языки!..

Он довел свое рассуждение до высшей точки, заявив, будто крысы, общаясь между собою в портах, свободно могли создать всемирное лингвистическое сообщество, и допустил наличие особого языка.

– Что-то вроде эсперанто, – сказал он.

Я не стал возражать и осведомился о его планах.

– Пускай блюда полежат, – ответил Без-енко, – вдруг они захотят расширить меню…

Но крысы довольствовались одним блюдом.

Наконец наступил кризис. Раньше грызуны отставали от слушателей капитана и жрали лекции, так сказать, постфактум, теперь же они обошли студентов. Близилась катастрофа!

Капитан попробовал сыграть с ними по-честному. Он убрал с поля отравленные харчи и заменил их доброкачественными и свежими. Далее он произнес речь. Я тоже присутствовал. Незаинтересованный свидетель, по идее Без-енко, придавал больше весу его словам.

– Мадам! – обратился он к старой крысе. – Мадам, и вы, девочки! Вы сделали меня всухую. Чтоб я так жил, если у меня рука поднимется на ваше здоровье. Кушайте, не стесняйтесь. Питание – люкс! И вы будете иметь его три раза в день, или пусть «Черноморец» вылетит из высшей лиги и станет ниже «Молдовы»…

Упоминание о «Черноморце» я принял как знак духовного возрождения капитана.

– Подумайте сами, мадам (он особенно уповал на старуху!), разве можно сравнить эту старую измызганную бумагу с бисквитиками и ветчинкой! Зачем вам изнурять свой желудок? Кушайте калорийную пищу и плюньте на мои конспекты! А я буду учить по ним людей. И все останутся довольны…

Чтобы развеять их опасения, мы с капитаном надкусили все бисквиты и перепробовали ломтики ветчины.

Я покинул его во власти надежды.

Назавтра оказались съеденными еще четыре главы. Деликатесы лежали нетронутые.

– Они мстят за мышьяк, реваншистки… – тяжко шептал капитан. – Но мое терпение тоже имеет конец!

И он удалился с видом решительным и мрачным.

За обедом я попытался вернуть капитану былую форму, сообщив о победоносной ничьей, сделанной «Черноморцем» неделю назад. Для этого мне пришлось звонить в столичный пресс-центр и выложить изрядную сумму.

Но мяч прошел выше ворот: Без-енко выслушал меня равнодушно, как мидия.

Только за кофе он вдруг оживился и начал ставить вопросы по военному делу и баллистике. Тут я был на высоте. Я пересказал своими словами пару популярных статей о сокрушительной мощи ракетно-ядерного оружия. Все примеры я изложил как лично мною увиденное и пережитое. Но Без-енко интересовало архаичное вооружение. И он то и дело сворачивал на царь-пушку и всякие мушкетоны и фальконеты.

Вечером я зашел к нему поделиться алгоритмом, основанным на нашей ничьей. У меня не было под рукой приличного компьютера, но даже конторские счеты выдали виды на «бронзу».

Капитан был чем-то взволнован и не мог уследить за моими выкладками.

– Слушай, – сказал он осипшим от напряжения голосом, – оставайся у меня ночевать. Я тебя удивлю!

Но я с детства не любил удивляться. Я сообщил, что мне до зарезу надо отправить письма не позже завтрашнего утра, и ушел восвояси.

Ночью гостиница проснулась от ратного грохота. Я решил, что началось извержение местного вулкана. По преданию, он молчал уже десять тысяч лет, с тех пор как в его огнедышащий кратер сошла девица, которую мракобесы-родители насильно просватали за нелюбимого, но очень богатого старика. Я даже подумал, что, в сущности, было бы глупо обижаться на этот вулкан: шутка ли – десять тысяч лет!

Все выскочили в коридор и увидели, как возле капитанского номера сизыми клубами стелется дым. Я распахнул дверь. Без-енко стоял посреди комнаты, опершись на какой-то отливавший металлом очень продолговатый предмет. В дыму я увидел изрешеченный стол, лужи крови и бившихся в агонии крыс.

– Готовы! – поведал нам Без-енко. – Всю семью скосил с первого залпа!

Он старался держаться скромно, по-геройски.

Пока прислуга выносила трупы, капитан, не выпуская из рук гигантской двустволки, доложил потрясенным соседям, как разворачивалась битва. Для начала он ударился в историю, упомянув всех прославленных снайперов – от библейского Давида до Вильгельма Телля. Капитан указал, что все они стреляли из родственных или корыстных побуждений, и далеко им до него, Без-енко, отдавшего свой не знающий промахов талант на службу науке.

Затем он перешел к стратегическому анализу. Учитывая тяжесть своего оружия и маневренность неприятеля, капитан решил навязать ему позиционный бой. Особое внимание уделялось воинской тайне. При крысах он не проронил ни слова о предстоящем деле, а ружье замаскировал казенной простыней и старыми газетами. Стволы были направлены прямо на дверцу стола, скрывавшую недоеденные конспекты.

– Прицел я навел гениально, – застенчиво улыбнулся Без-енко, – выверил все по девиационным таблицам…

Затем был приподнят край простыни, вставлены патроны, набитые крупной дробью, взведены курки. В двадцать ноль-ноль по местному времени Без-енко предпринял завершающий маневр: провертел в газетном листе, как раз напротив спуска, дыру и вставил в нее палец.

– Они все же что-то учуяли, – признал капитан, – и выслали головной дозор – саму хрычовку с племянником. Но мой каштанчик был даже ей не по зубам…

Дозор ничего не обнаружил, и подошли главные силы. Когда противник сконцентрировался вокруг стола, капитан открыл огонь.

– Скосил всю семью с первого залпа! – повторил Без-енко.

Он сделал паузу, чтобы мы смогли оценить такой триумф. Но ею, нарушив правила, воспользовался директор отеля. Он бросил увесистое свое тело в бурный поток капитанского красноречия и перегородил его напрочь. Голос директора звучал могущественно и гулко, словно эхо пароходной сирены в пустой металлической бочке.

Он оплакивал простреленный стол – оплакивал, как центра нападения, переманенного в чужую команду, как боевого коня, не раз проносившего вас невредимым сквозь пламя и пули и скоропостижно умершего от мигрени…

Столу этому не было цены! На него пошло дерево, выросшее в доисторическую эпоху. Потом эволюция сделала финт, и дерево оказалось уникумом мировой флоры. Ему даже не с кем было опылиться ни прямо, ни перекрестно. Тысячи лет оно мучилось и не могло умереть, ожидая, когда же придет столяр и сделает из него что-нибудь для нашей гостиницы.

Обрисовав благородство сырья, директор начал характеризовать стол как произведение искусства…

Женщины рыдали вместе с ним. Мужчины дымили сигаретами. И тогда он ударился головой о стену, прикрытую мягким ковром, и, напрягая иссякшие силы, заговорил о компенсации.

Едва была названа сумма, все в ужасе разбежались. Все, кроме Без-енко, не понимавшего на местном языке ни словечка, и меня: я не мог бросить капитана на поле, когда по его бюджету собирались пробить пенал.

– Потолочная была речь у шефа! – улыбаясь, сказал Без-енко. – Хотя я не все усек, но чудак явно обезумел от счастья, что я выступил у него в гостинице. Ты уловил: он отвалит сумасшедшие деньги, чтоб только я не переехал отсюда. Для буржуя реклама – все!

Я тактично развеял Без-енковы заблуждения и оставил его наедине с двустволкой.

Утром мы постучались в директорский кабинет. После вчерашнего надгробного плача шеф напоминал проколотый мяч. Он взял у капитана деньги (за ночь сумма похудела на две баранки) и сунул их в карман.

Зная филологическую невинность Без-енко, я сказал ему в переводе с латинского:

– Так проходит мирская слава…

С того самого дня Без-енко ни о чем, кроме опасностей и риска охоты, говорить уже не мог. Крысы в его рассказах обретали черты кровожадных и мощных хищников, в единоборстве одолевающих человека.

– Чтобы вы могли себе вообразить, – начинал он обыкновенно, – какая сила у крысы, учтите: слоны боятся мышей. А кто, я вас спрашиваю, мышь против крысы?!

В присутствии дам он украшал свою речь блестками эрудиции:

– Интересно, что вы ответите, – говаривал он, – когда узнаете, что слово «крыса» пошло от древнеиндийского «крудхьяти»? И это значит ни больше ни меньше как «гневаться»! А веселенькие истории старого Брэма, от которых волосы встают дыбом?!

Он отсылал своих слушательниц к энциклопедиям – Детской, Большой и Малой; но прежде, чем приступить к чтению, рекомендовал им поставить по одну руку бром, по другую – валерьяновые капли и вызвать «скорую помощь».

Потом Без-енко стал держать курс на тигров. Он решил, что они тоже достаточно сильны и свирепы. Капитан изучил все их повадки и любил перечислять части тела и органы тигра, попав в которые, пуля приносит смерть – мучительную или мгновенную. Денно и нощно домогался он, чтобы я сопровождал его на предстоящей охоте. Я понял: смерти не миновать – от когтей ли зверя или от капитанского красноречия, – и дал свое согласие.

Тигров там было столько, что они иногда забегали в партер городской оперы. В парламенте поднимался даже вопрос о создании специальных ферм, где тигров откармливали бы на мясо, стригли с них шерсть, доили и приучали к упряжке. План этот увязывали с оздоровлением государственных финансов. Но едва Без-енко закончил свои приготовления, он узнал, что на отстрел каждого хищника (а капитан планировал истребить все поголовье) необходимо личное разрешение премьера. «Конечно же, – утешал он меня, – при моих заслугах разрешение будет получено»… Бог знает сколько раз на день бегал он к почтовому ящику, но, увы, бумага запаздывала.

И я уехал, так и не сходив с капитаном в кромешную тьму джунглей.

Следующим летом я проводил отпуск в Одессе. Однажды, отобедав у родственников, я шел, как положено, на ужин к другим родственникам, но вдруг на середине пути подумал: «А ведь у Приморского бульвара вроде снимают кино…» И решив, что для пищеварения совсем неплохо взглянуть на симпатичных артисток, освещенных современной аппаратурой, я прошел по Сабанееву мосту, пересек площадь и, обогнув морские кассы, застыл, пригвожденный к тротуару… Возле входа во Дворец моряков красным по белому было написано:

«Без пяти семь!.. – пронеслось у меня в мозгу. – Уже пропустил «Моральный и физический облик»… Надо позвонить тетке, предупредить, что я задержусь».

У кого есть «свои» в Одессе, тот знает: к столу выходят минута в минуту, как судьи на поле… А в кармане ни одного медяка! Пока я ездил на такси выменивать двухкопеечные монеты и потом объяснялся из автомата с теткой – мне пришлось поклясться маминым здоровьем, что я не попал под машину и дома у нас все в порядке, что я не брезгую жареной камбалой, а, наоборот, люблю ее больше жизни, – лекция кончилась.

Публика повалила на бульвар. Я увидел в толпе жутко красивую девушку по имени Света, с которой только сегодня утром познакомился на пляже и готов был ради нее на все. Расталкивая взопревших поклонников тигриной охоты, я бросился к ней и услыхал, как она говорила подруге:

– Вот это – мужчина! Какая сила воли!.. Наши пижоны не годятся ему на подметки…

Я повернулся и тихо пошел назад, к Сабанееву мосту, туда, где меня ждала ненавистная с детства жареная камбала.

Игорь Павлов

Константин Ильницкий В загранрейсе

Эфир, в котором блуждают радиоволны, – стихия загадочная и непредсказуемая. Минуту назад ваш коллега по экипажу выходил из радиорубки, спокойно потолковав о том о сем со своей родней за тридевять земель, и вот уже эфир хрипит и булькает, и начальник радиостанции Ступень, посмотрев неуверенно сначала на второго помощника Ткаченко, потом на меня, протягивает трубку:

– Кажется, это вас.

– Алло, – кричу жене, – ты меня слышишь?

– Слышу, – доносится эхо.

– Как дети? – решил урвать хоть самое главное. – Дети как? Что-что?

– Она говорит, что нормально, – помогает телефонистка. – Говорит, что вы ее родненький зайчик.

– Что-что?

– Зайчик родненький.

– Что-что?

– Говорит, что любит.

– Что-что?

Выхожу расстроенный в коридор, где мается в ожидании связи Ткаченко, и развожу руками:

– Не понял даже, с кем и говорил.

– Что-что? – подскакивает Ткаченко. – А вы, часом, не с моей женой говорили?

– Не знаю, – неуверенно пожимаю плечами. – Сказала, что любит.

– Любит? – прищуривается Ткаченко.

– Что с детьми нормально.

– С детьми во множественном числе?

– Во множественном.

– Слава те, Господи, значит, не моя.

– Гуляли мы с ребятами по славному городу Антверпену, – рассказывает старпом Люблинский. – Зашли в какой-то магазинчик. Сидит там такой симпатичный старичок-хозяин и газету читает. Оторвал взгляд от газеты – и на чистейшем русском языке спрашивает: «Никак русские?» «Да!» – обрадовались мы земляку. А он побагровел: «Во-он отсюда!»

Вочмен в переводе с английского – человек, который следит («воч»), сторожит. Попросту – сторож.

На рейдовой стоянке в Суэцкой бухте вочмен-египтянин в ожидании своего катера томился у парадного трапа.

– Ты комиссар? – повернул ко мне свое высушенное солнцем и годами морщинистое лицо.

Я попытался объяснить, что на теплоходе нет помполита, но вочмен неодобрительно замотал головой:

– Плохо, комиссар. Зачем обманывать? Я старый, вижу, – перевел взгляд с моих очков на блокнот с ручкой, торчащий из кармана. – Болгары уже нет комиссар, румыны – нет, одни русские. Зачем?

– Что зачем?

– Моряк хочет девочка, а ты – нельзя. Моряк хочет менять вещь, ченч, а ты – нельзя. Моряк гулять – опять нельзя. То нельзя, все нельзя – зачем? Зачем ты это делать?

– Что делать?

– Ходить, следить, писать… Хе, – улыбнулся вдруг египтянин, обнажив желтые кривые зубы. – Ты тоже вочмен. Я вочмен. Я воч хорошо. Ты воч плохо. Ай-ай-ай, ты будет бедный.

– Почему?

Старик стер ладонью улыбку с сухих тонких губ, наклонился поближе и шепотом:

– Потому. Аллах тоже воч.

Накануне вечером мы издали наблюдали изящные обводы белоснежного лайнера, выходящего с караваном судов из Суэцкого канала в Красное море, а сегодня утром лоцман Адель Вахдан объяснил, что судно, принятое нами за пассажирское, – яхта. Едва ли не самая крупная в мире яхта саудовского короля Фахда, названная именем его отца «Абдул Азиз».

– Ее недавно ремонтировали в Греции. О аллах, чего в ней только нет!

– В Греции? – не выдержал старпом, прекрасно знающий, что «в Греции все есть».

Но лоцман не понял нашего юмора, его глаза округлились свежими воспоминаниями:

– Представьте, на трубе огромные скрещенные сабли из настоящего золота. Ладно, хоть какая-то символика. Но ручки, обыкновенные дверные ручки и на мостике, и повсюду…

– Может быть, позолоченные?

– Нет, из чистого золота. Я спрашивал, я сам за них держался, – поднимает лоцман свои смуглые ладони и долго держит их, растопырив длинные пальцы, помогая нам переварить столь сложную информацию.

– У нас в газете было опубликовано интервью с королем Фахдом, – вспомнил Вахдан. – Король рассказывал о том, как старается вести праведную жизнь, какие совершает пожертвования, благодеяния, а потом вдруг задумался и сам спрашивает журналиста: «Как вы думаете, попаду я в рай?» «Нет, ваше величество», – отвечает тот. «Почему же?» – удивился король. «В рай не попадают дважды».

Святослав Пелишенко Почему счастье – еврейское?

Предлагаемая вниманию читателей легенда или, скорее, притча о «еврейском счастье» – одна из наиболее древних в эпосе народов Одессы. В сущности, до сих пор неизвестно, какому народу принадлежит честь ее создания. Само понятие давно приобрело наднациональный характер: образно говоря, для того, чтобы иметь еврейское счастье, совершенно не обязательно иметь счастье быть евреем.

В старые времена все по-другому было. Когда-то и счастье у людей, говорят, было не только «еврейское». Дело, словом, давнее…

Жил себе в Одессе такой себе мальчик Моня. Мальчик и мальчик. Может, на Молдаванке жил, может, в Колодезном переулке, 5, квартира 8, а может, и еще где – разве мы знаем?… Мы знаем другое: однажды на день рождения подарила Моне его бабушка копилку. «Это, – говорит, – тебе, внучок, на счастье».

А копилка та была не простая. Не то чтоб волшебная, но очень крепкая. И чем ее больше разбить стараешься, тем она крепче становится. Сейчас таких уже не делают.

Моня был мальчик бережливый: каждый день хоть по грошику, да откладывал. И кто знает – должно быть, пара-тройка твердых царских копеек в копилочке накопилась… Долго ли, коротко ли – подошла тут первая российская революция. А где революция, там, известно, и погром. Нагрянули как-то и домой к Моне. Сначала все в доме погромили да поломали, потом все поломанное позабирали, а вот когда копилку нашли – били ее, били, да так и не разбили. И так при этом устали погромщики, что самого Моню уже не тронули. «Ну, – говорят, – твое счастье!»

И еще лет пятнадцать прошло. Чего только в те годы не было! После копеек да рублей царских были и керенки, и карбованцы гайдамацкие, и «колокольчики» деникинские… Стал Моня взрослый. И вот как-то вечерком заглянуло к нему одесское ЧК. Сначала все в доме обыскали да описали, потом все описанное позабирали, а вот копилочку били-били, били-били… «Что там у вас, – спрашивают, – небось золотой запас?» «Какой запас, – Моня отвечает, – может, пара-тройка копеек старых царских, да «керенок» дурацких, да карбованцев гайдамацких. А золота там нет». «Ну, – говорят чекисты, – это ваше, Моисей Давидович, счастье, что там нет золота!» И ушли…

И стал уже Моня старенький (а в копилку каждый день хоть по грошику, да откладывал!). На старости лет присылают ему как-то его дети да внуки вызов – на историческую родину. Сначала Моня и слушать не хотел – дескать, я там в тягость буду, – а потом думает: «Постой! У меня же копилочка есть! За всю мою жизнь в ней бешеные, должно быть, деньги накопились: и копейки царские, и карбованцы гайдамацкие, и рубли советские… Будет с чем к детям ехать!» Взял он молоток да по копилке как трахнет!.. Но только копилочка, которую и погромщики били – не разбили, и ЧК одесское било-било – не разбило, и румыны из Бухареста били-били – не разбили, – копилочка, конечно, в старческих Мониных руках тоже целехонькой осталась. Заплакал тут Моня и говорит: «Такое уж, видно, мое еврейское счастье!» И в Одессе остался.

До сих пор живет он, говорят, где-то на Пересыпи, на улице Черноморского Казачества, 14; а может, и еще где-то живет или давно уже умер, мы разве знаем?… Мы другое знаем: почему счастье стали называть «еврейским».

Борис Барский Из цикла «Стихи о любви к разнообразным женщинам»

Алексей Стецюченко, Александр Осташко Самоучитель полуживого одесского языка

Боршть – национальное одесское блюдо.

– Вы знаете, шё такое боршть – это регата, это флотилия в одной тарелке: дымящиеся ледоколы картошки взрезают толстые плямы жира, капустные яхточки гоняются друг за другом, огибая помидорные буйки. Помешивание ложкой приводит к трагедиям и кораблекрушениям… (А. Грабовский «Осколки»)

Дуля – фига.

– Ты будешь пустой через того жильца… Ты на этом заработаешь дулю с маком – и все. (К. Паустовский «Мопассанов я вам гарантирую»)

Же – усилительная частица.

– Ой, месье Бабель, – сказал он, качая головой. – Вы же сын такого известного папаши! Ваша мама была же красавица! (К. Паустовский «Рассказы о Бабеле»)

Жлоб – некультурный, хам, деревенщина, «амбал».

Когда Жора произнес его имя, баба Маня скривилась:

– Ай, он жлоб!

– Во-первых, вы не правы – он выписывает «Мурзилку»…

За – о, по, чем.

Встреча студентов с К. Симоновым.

– А что вы расскажете за Маяковского?

– Не знаю, я не одессит.

Занять – одолжить.

– Циперович, займите сто рублей.

– Хорошо, а у кого?

Иметь счастье – иметь возможность.

В трамвае женщина толкает какого-то старичка.

– Мужчина! Мужчина же!

– Извиняюсь, что-то не припомню, когда имел счастье доказать вам это.

Иметь бледный вид – бояться, плохо себя чувствовать, плохо выглядеть.

Моряк в Москве имеет бледный вид,

Его шатает, словно стебель на бульваре…

Кибитки красить – спецзадание, на которое отправляется надоевший или неприятный вам человек.

– Боря, иди красить кибитки, ты меня устал своей волнующей ревностью. (Разговор в трамвае)

Моду брать – придумывать и делать что-либо не самое лучшее.

– Хулиганская морда, – прокричал он, увидя гостя, – бандит, чтоб земля тебя выбросила! Хорошую моду себе взял – убивать живых людей… (И. Бабель «Как это делалось в Одессе»)

Один в Одессе – оригинальный, лучший.

– Ну как тебе мой новый галстук?

– Один в Одессе!

Чиканутый – чокнутый, слегка не в себе.

– Этот Миша – он какой-то чиканутый, у себя дома живого Ленина держит. (Разговор в трамвае, истинный смысл которого до сих пор остается тайной)

Штымп – человек, кадр, персона.

Некоторое время в Одессе процесс деторождения назывался «штымповкой».

Я вас умоляю – было бы о чем говорить.

– А мой младший женился недавно.

– И что? Красивая девочка?

– Ой, я вас умоляю…

Сергей Милошевич Евангелие от лукавого

По информации газеты «Аргументы и факты» начала 90-х, ни одна кандидатура епископа, а также иных высокопоставленных духовных лиц не проходила без утверждения ЦК КПСС и КГБ… Многие работники церкви, которые и сейчас, в третьем тысячелетии, благополучно наставляют прихожан на путь истинный, во времена СССР являлись агентами КГБ…

В большом роскошном кабинете за длинным столом расположилась группа товарищей суровой наружности, листавших какие-то бумаги.

– Приглашайте! – нажав кнопку селектора, отрывисто проговорил круглолицый мужчина в очках, восседавший во главе стола.

Почти в ту же секунду резная дубовая дверь кабинета отворилась, и на пороге появился длинноволосый бородатый человек благообразной наружности. Костюм-тройка сидел на нем несколько мешковато; было заметно, что он чувствует себя в нем несколько неловко. Легкой походкой бородатый подошел к столу и, степенно поклонившись присутствующим, певуче проговорил:

– Во здравии да пребудут все милостию Божьей в сией скромной обители!

– Ну, ты здесь эти свои архиерейские штучки брось! – неожиданно вспылил круглолицый. – Распустились там, понимаешь! Ну-ка, выйди и доложи, как положено…

Благообразность бородатого сдуло словно ветром. Лихо щелкнув каблуками, он развернулся через левое плечо и исчез за дверью. Через мгновение он вошел снова, чеканя шаг, подошел к столу и сухо отрапортовал:

– Старший лейтенант Бодайло по вашему приказанию прибыл!

– То-то же, – назидательно произнес круглолицый. – Ну, давай, докладывай.

– За отчетный период было отслужено три молебна за досрочное выполнение годового плана областью, один молебен, посвященный открытию июльского, сего года, Пленума ЦК КПСС, проведено шесть душеспасительных бесед на тему «Всякая власть – от Бога», а также собрано прихожанами двести тысяч рублей на постройку тепловоза для БАМа… – бойко затараторил Бодайло.

– Что ж, я вижу, что дела у тебя идут неплохо, – с удовлетворением отметил председательствующий после того, как прозвучала фраза «старший лейтенант Бодайло доклад окончил». – Исходя из этого обстоятельства есть мнение о необходимости присвоить тебе звание… тьфу ты, дьявол, дать тебе сан епископа.

– Служу Советскому Союзу! – расплывшись в радостной улыбке, выдохнул Бодайло.

– Да ты погоди пока радоваться, – охладил его пыл круглолицый. – Окончательное решение о твоем назначении выносит комиссия, на которую тебя, собственно, и пригласили.

– Товарищи! – обратился он к сидевшим за столом суровым гражданам. – Надеюсь, все изучили личное дело, характеристики и другие документы старшего лейтенанта Бодайло? Все? Тогда прошу задавать вопросы.

– Какова основная идея работы Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»? – задал вопрос один из присутствующих.

– В своем гениальном труде «Материализм и эмпириокритицизм» Владимир Ильич Ленин развил учение диалектического материализма о причинности и дал достойный отпор теоретикам идеализма! – прозвучал четкий ответ старшего лейтенанта.

Тут же посыпались другие вопросы: о решениях последнего съезда КПСС, о выдающихся теоретиках атеизма, основах материализма и трудах классиков марксизма-ленинизма. Изрядно вспотевший Бодайло еле успевал отвечать.

– Ну ладно, хватит! – наконец махнул рукой круглолицый. – Думаю, вы подходите. Как вы считаете, товарищи?

Услышав утвердительный ответ, он набрал номер на телефонном аппарате с гербом на диске.

– Але, Синод? Да, утвердили… Завтра прибудет в ваше распоряжение, подыскивайте епархию…

– Ну вот и все, – сказал круглолицый, положив трубку. – Как там у вас говорится: «Благослови тебя Господь». В общем, желаю успехов на новом поприще. Кстати, зайди в бухгалтерию, сегодня аванс. И про партийные взносы не забудь, три месяца не платил. Все ясно?

– Так точно! – щелкнул каблуками Бодайло. – Разрешите идти?

– Ступай! Привет пастве, – махнул рукой круглолицый. – С отчетами только не тяни. Да, чуть не забыл: зайди в спецхран, забери свое кадило из ремонта, там микрофоны меняли. Ну, аминь!

Иван Рядченко Подражание пушкинскому «Евгению Онегину»

Илья Рудяк Двоеженец

Все это произошло с моим хорошим знакомым – популярным в то время драматургом.

В столичных театрах шли его пьесы, по сценариям его ставили фильмы, на телевидении делали сериал.

Небольшого росточка, кругленький, длинноносый, имел он одну слабость – высокие женщины. Женился на актрисе выше себя на голову. Она не хватала звезд с неба, но за него ухватилась, родила ему дочку, была ему верным другом.

Однажды звонит он мне на студию:

– Старик, приезжаю на неделю с Катей в Одессу, приюти на даче, а?

– Давай, буду рад.

– Старик, и еще просьба: пригласи вечерком Дюймовочку.

– Да ты спятил!

– Ради этого лечу, старик, сделай услугу.

– Твое дело. Позову.

А дело было вот в чем. Работая у нас в фильме, влюбился он в костюмершу Леру – высоченную девушку по прозвищу Дюймовочка. Кстати, остроумец, придумавший это, достоин вознаграждения.

Дюймовочка была польщена вниманием автора сценария, щедро одаряла его своей накопившейся нежностью, и он не вылезал из «Куряжа» – киностудийного общежития, где она жила.

Днем они отправлялись на Привоз и туго набивали сумки «дарами осени». А вечером, после съемок, сбегали вниз к морю, заплывали далеко, а возвращаясь, Лера выносила на руках уставшего ухажера и… кутить в «Куряж».

Наезжал он к Дюймовочке часто. Но с живой женой да к любовнице – ну и нахал!

Я встретил их, привез на дачу, там уже орудовала у стола Дюймовочка.

– Старик, ты дипломат! – и поцеловал в бороду.

Жена его, естественно, приняла Леру за мою пассию или знакомую.

Московские напитки, одесские овощи и фрукты развязали языки, и, выбрав удачный момент, мой приятель попросил тишины и начал:

– Как известно, у царя Соломона была тысяча жен. Я хочу искренне рассказать о моих чувствах к двум любимым женщинам. Мне надоело раздваиваться, лгать, придумывать что-то. Я люблю мою жену Катю и люблю… Леру, и хотел бы, чтобы мы все были вместе. Дружно жили одной семьей. Лера на это согласна, мы это уже выяснили, теперь, Катя, прошу тебя оценить мое правдивое признание и присоединиться к нам.

Это была не шутка, не розыгрыш, не фарс. Он говорил на серьезе, обдуманно, волнуясь.

Я, конечно, очумел от такого поворота событий, но что должна была почувствовать жена его?

Она замерла, красные пятна пошли кругами по лицу, на глаза навернулись слезы, она вот-вот готова была разрыдаться.

– Катя, милая, я сказал чистую правду, ведь это намного лучше, чем лгать, что я снова приехал на доработку сценария, а на самом деле соскучился по Лере. А побыв с нею, придумывать, что в Москве ждут читки новой пьесы, а на самом деле хочу к тебе.

Катя не могла выдавить из себя ни слова. Она прикрыла руками лицо и онемела. Лера опустила голову и ждала.

– Я понимаю, так не бывает, – продолжал он. – Будут какие-то формальности, сложности, но это честнее, лучше, благороднее, чем делать вид, что все счастливы, будучи несчастными. Квартира, слава Богу, позволяет, средства тоже, надо только перешагнуть через мещанское, узколобое понятие «законный брак». Катенька, скажи, ты согласна со мной?

– Да, да… – преобразилась вдруг Катя. – Я согласна. Это будет здорово, это будет очень, очень интересно…

– Умница, Катька! Давайте выпьем!

И началось застолье. Я сослался на дела и уехал в город.

Дальше события развивались так. Да, Катя согласилась, они провели втроем неделю на море, ходили в театры, рестораны, провожали Дюймовочку в «Куряж». Затем с Дюймовочкой проводили Катю в Москву, чтобы та подготовила квартиру для общего проживания. Затем он уехал один, пока Лера улаживала дела с работой, комнатой, выпиской.

…Дверь открыл ему огромный парень, амбал, вынес один за другим десяток чемоданов.

– Екатерина Федоровна попросила передать вам это. Тоже мне – Соломон! – и захлопнул перед его длинным носом дверь.

Леонид Авербух Четверостишия

Михаил Пойзнер Городские зарисовки

– Так сколько стоят эти воспоминания Рязанова?

– Сколько, сколько… Двадцать гривен!

– Да я мог бы вспомнить то же самое гораздо за меньше!

– Только вам даю в руки эту девочку…

– Почему девочку?!

– Она еще не читана! Ее никто не хотел читать… Кто сейчас понимает в девочках и в таких книгах? А?!

У меня аж две собаки. Во дворе «кавказец», а в самой хате ротвейлер. И никаких решеток, сигнализации и таких штук. И главное, сплю спокойно. Еще бы, такие кадры! Вот только одно достает: а если одна собака понадеется на другую?…

Первая. Ой, что я вам скажу… У нас на Нежинской в той неделе взял и повешался один сосед. Всего один!.. Ну повешался себе – и все… Нет! Так и оставил записку: «Я – агент ЦРУ. Прошу похоронить меня в Соединенных Штатах»… Он просит… Еще тот дворик…

Вторая. Ой, агент не агент… Что вы знаете!.. Вот что я вам скажу – я даже согласна его туда сопровождать…

Первая. …Отойди! А то я и тебя сейчас обматерю!..

Вторая. Стоп, дорогая! Я родилась и выросла на Преображенской, в восемьдесят седьмом номере – это прямо напротив Привоза! Не отбивай у меня кусок хлеба…

В середине шестидесятых годов в Одесской филармонии выступал с концертами Иосиф Кобзон. Вечера проходили с неизменным успехом. Рассказывают, что на одном из концертов, когда Кобзон исполнял популярные в те годы болгарские песни из репертуара известных артистов Лили Ивановой и Эмила Димитрова, из зала ему передали записку: «Слушай, Иосиф! Что ты все время поешь этих болгарских песен?! Остановись! Спой уже хоть одну еврейскую – для жителей Болгарской улицы». И он спел, и не одну…

Одесса развернула его лицом к жизни.

– Дамочка, берите, отличный зонтик! Вот, автомат работает как часики. Смотрите, щелк-щелк… Нет, раскрывать не надо! Оно что, вам сейчас печет?! Раскроете уже дома…

– Как здоровье?

– На одну драку…

Женщина в фуфайке продает… английский флаг. Ее внезапно замечает знакомая:

– Зина! Ты что, надеешься, что на фоне английского флага тебя спутают с леди?!

Дерибасовская. Горсад. Продают картины. Среди прочего выставлена копия с известной работы Пукирева «Неравный брак». Хозяйка полотна, зажав во рту конец папиросы, обращается к заинтересовавшемуся прохожему:

– Мужчина! Вы пришли мне делать нервы? Туда-сюда крутитесь уже второй день. Хотите взять? Так хоть что-то спросите…

– Нет-нет! Извините… Просто я тоже попал в такую ситуацию.

…Мадам Призмазанова! Вам телеграмма. Но вы не волнуйтесь! Никто не умер!!! До вас едет ваша тетя из Шаргорода. И лично я не знаю, что лучше…

Когда учишь иврит, главное – научиться листать книгу в другую сторону…

Теперь на должности выдвигают не по заслугам, а по отдаче – смотря сколько потом отдашь…

Если я его знаю на рубль, то он меня знает на копеек десять…

– Что, все? Что, уже брать мороженое?

– Уже!!!

– Сколько? По двести грамм белого? Хорошо-хорошо! Понял! Девушка! Принесите, пожалуйста, по двести грамм каждому. Из них по 150 водочки и по 50 мороженого. Вдогонку…

Ты думаешь, у меня не было проколов? Были…

Как-то познакомили одного с одной. Ну, там вообще не было на что смотреть. Буквально все в нерабочем состоянии… Понимаешь?

А вот ему она подошла. Ну, а он ей как раз нет. И все!

Короче, так и так, а она – ни в какую. Билась, как в последний раз в предпоследний день. Даже моя Дуся не могла помочь. Моя Дуся не могла!!! Догоняешь?!

Короче, голый номер.

И что ты думаешь? Он взял инициативу на себя. Подошел на людях: «Я согласен. Нет так нет… Но давай на минуточку зайдем в соседнюю комнату»…

И вот, когда они уединились, он тут же снял штаны: «Дура, смотри сама, от чего ты отказываешься…»

И что? Они поженились и живут душа в душу! А сколько времени потеряли зря…

Анна Мисюк Пушкин – наше все

Дело было так. Летом литературный музей получал заказы на лекции в санаторных клубах. «Пушкинская» тема пользовалась спросом, но в особом курортном варианте. Дабы не мучить публику, разомлевшую от моря и солнца, академизмом, я изобрела лекцию под названием «Лирические героини одесского года». Амалия Ризнич, Каролина Собаньская, графиня Воронцова, посвященные им стихи, легкие исторические анекдоты из истории одесского общества пушкинской эпохи – все вместе сплеталось, как мне казалось, в непринужденную болтовню о несомненной классике, благосклонно выслушивалось публикой в самую ужасную жару, и я радостно проводила эти часы в курортной зоне от Аркадии до Золотого Берега вместо того, чтобы изнывать в духоте центра.

И вдруг… Завершив свои речи под привычные аплодисменты, я спросила, есть ли вопросы и замечания, – ну зачем это мне понадобилось? Наверное, неохота было нырять в жару из прохладного, затененного до сумеречности зала.

И он встал в третьем ряду (всего-то было заполнено рядов пять), светловолосый худощавый человек с суровым лицом, но что была суровость этого лица по сравнению с разгневанным голосом, который обрушил на меня вопрос: «Как вы могли сказать о Пушкине такое?!»

Не побоюсь банальности – я похолодела, я не могла вообразить, что такое? Рука заведующей клубом, которая уже уверенно выводила на моей путевке привычное «лекция прочитана на высоком…», замерла… Публика, направившаяся к столовой, замерла тоже и уставилась с крайней заинтересованностью.

«Это же сам Пушкин! А вы такое о нем!» Он кипятился не на шутку, и не помню уже, как через этот каскад возмущения пробился мой вопрос о причине: «В чем дело? Ради бога, что не так?»

«Как это что?! Вы сказали, что за целый год у Пушкина было всего три женщины! Три! За год! У Пушкина! Да у меня на сколько больше бывает! За год-то! А это ведь Пушкин! Наша слава! Классик…»

«Вы понимаете, я ведь не говорила о любовных связях, их было больше, намного, но – знаете – на лекции… я только о тех, кто вдохновил на стихи, а так, конечно, больше, гораздо больше, тем более Одесса, вы же понимаете…» Народ вокруг толпился (кажется, на лекции их было меньше) – внимание, молчание…

Мой оппонент кивнул, согласился как-то неожиданно сразу: «Да, которые вдохновляют – этих меньше, да, у меня тоже намного меньше, а это тем более Пушкин. Благодарю».

Народ разочарованно потянулся к выходу вслед за мятежником, кто-то ему в спину сказал уважительно: «Инженер… из Харькова…» Заведующая клубом зачеркнула начатую строчку и написала: «Лекция вызвала повышенный интерес аудитории». А я с тех пор твердо помню, что «Пушкин» – это действительно наше «все».

Яков Качур Заметки на полах

Перенес операцию по перемене пола. Заодно стены побелил. Вот, лежу, гляжу в потолок: надо бы и его…

Нет, нравится мне маленькая соседка: боевая, ничья. Жаль, заварка кончилась – посидели бы, чайку попили.

Всю ночь два ежа топотали на чердаке. Да так деловито, шумно. То ли ремонт делали, то ли большую уборку. А может, разводятся, имущество делили. Вообще мне ежи нравятся: спокойные такие, нешумные соседи. Только вот топочут иногда… Да я все равно не спал – не хотелось что-то.

Купил водки. Российской. А на этикетке по-украински. Какой-то прямо Севастополь.

Под утро долго снились цифры – немного, штук шесть, – и слегка раздражали. Проснулся, записал, чтоб не забыть. Оказалось, номер моего рабочего телефона. Теперь понятно…

Что-то давно я не женился…

Раньше думал, что победа все же важнее участия. Сейчас наоборот: все чаще хочется участия – простого, человеческого. Какие уж там победы…

Соседка подарила наручный компас. Теперь всегда могу узнать курс доллара! Хотя зачем, собственно?

Принесли повестку: «Настоящим предлагаю…» Это я-то настоящий? Смешно! Перечитал «Повесть о настоящем человеке». Повестку выбросил.

Странная она, моя маленькая соседка: пригласил ее на чашечку кофе с коньяком. «Сейчас», – говорит. Через пять минут заходит с подносом таким небольшим, а там – чашечка с кофе и коньяк в малюсенькой рюмке. Утверждает, что так привыкла. И от лимона отказалась, хотя конфету для дочки взяла. Самую маленькую.

Ежи уже неделю не топочут, я даже соскучился. Старушка давешняя зашла – заплаканная: пропали три ее любимых котенка, ангорских. А у меня вот ежи что-то затихли… Поднялся со старушкой на чердак – нашлись! Там они все, спят: ежи – клубочками, котята – калачиками. Подстелили аккуратно газету «Моряк» за август восьмидесятого года – и спят.

Похоже, простудился. Вдруг стишок сочинился:

Вот ведь! К чему бы такое? Может, еще расту? На всякий случай записал.

Ростислав Александров Тринадцать фраков

Однажды на сплошь «залепленной» рекламой первой полосе газеты «Одесские новости» появилось лаконичное, набранное даже не самым крупным шрифтом и заключенное в простенькую рамочку объявление: «КООПЕРАТИВ ИДИОТОВ». И не успели еще читатели прийти в себя от недоумения, как в следующем же номере оно оказалось уже более пространным: «КООПЕРАТИВ ИДИОТОВ. Запись продолжается».

Одесситы, конечно, испокон веку привыкли ничему не удивляться, поскольку видели достаточно много, а ожидали еще большего. Например, в иллюзионе «Зеркало жизни» как-то перед самым началом сеанса, когда уже погас свет, тапер забренчал на пианино только что вошедший в моду «Матчиш – веселый танец, тара-та-та-та, Матчиш привез испанец, тара-та-та» и публика приготовилась до слез хохотать над злоключениями неподражаемого Чарли Чаплина, на экране вдруг замигала неказисто исполненная надпись: «Мине не уплачивают за 2 месяца жалованье – механик, сидящий в будке». И зал топотом да свистом молниеносно выразил свою поддержку «сидящему в будке», потому что всем понятно было – отчаялся человек.

Но кооператив идиотов?! Какой кооператив? Кто его «держит»? Кому туда надлежит записываться и что «через это будет»? Словом, неделю Одесса, как теперь говорят, «стояла на ушах», и лишь потом газета как ни в чем не бывало сообщила, что в театре миниатюр «Фарс» на Ланжероновской, 24 закончено постановкой новое обозрение «Кооператив идиотов» и запись на билеты «пока еще продолжается».

Это случилось осенью 1919 года, при «белых», когда одесситы были уже окончательно измучены более чем полуторагодичной беспрерывной сменой властей, режимов, лозунгов и контрразведок, вконец устали ждать, вспоминать, надеяться, бояться, разочаровываться и «обратно» надеяться.

И в это смутное время, будто в предчувствии скорого горестного финала, в Одессе «последним парадом» открылось множество небольших театров, варьете, кабаре: респектабельное «Английское казино», залихватское «Ко всем чертям», претенциозное «Пале де кристалл», многообещающий «Наш уголок» – самое уютное место в Одессе», комически-устрашающее «Синяя борода», «Золотая рыбка» – «обед за 45 рублей с хлебом и услугами».

Ну а теперь «за фраки».

Саша Франк был куплетист «на всю Одессу». В «Комете» на Успенской улице угол Преображенской (в Одессе не говорят «На углу Успенской и Преображенской», а именно так, как в известной песне: «Как на Дерибасовской угол Ришельевской…») произошел с ним экстравагантный случай, весьма добавивший артисту популярности.

Пред выступлением Франк на минуточку отлучился из гримуборной, и этой минуточки хватило, чтоб неизвестные злоумышленники умыкнули его фрак, проигнорировав остальные аксессуары куплетиста – цилиндр, манишку и лакированные туфли-лодочки.

Не успел пострадавший в полной мере осознать происшедшее и послать кого-нибудь к себе домой за другим фраком, коих у него было не менее десятка, как вошел незнакомый молодой человек и вполне вежливо, чтобы не сказать галантно, предложил оценить похищенное. Дело было, как я упоминал, в 1919 году, инфляция уже поразила рынок, и Саша заявил, что фрак стоит никак не меньше четырех тысяч. «Получите пять тысяч, и пусть это будет залогом, который останется у вас, если фрак не вернут, но я имею уверенность, что этого не случится», – заявил неизвестно чей посланник, положил деньги на подзеркальник и исчез. По-видимому, фрак кому-то срочно понадобился «для дела», во всяком случае часа через полтора уже другой молодой человек доставил его в «Комету». И ничего в этом удивительного не было, поскольку в криминальном мире старой Одессы адвокаты, врачи и артисты пользовались уважением и негласной неприкосновенностью – они, дескать, нас защищают, лечат и развлекают.

Но поскольку Саше Франку пришлось возвратить залог, он таким благополучным финалом был явно раздосадован: «За эти деньги я мог бы построить новый фрак и еще имел бы пару копеек». Впрочем, он мог утешиться тем, что благодаря этой истории его популярность приобрела особый смак.

По закону парных случаев подобная история произошла и со Львом Марковичем Зингерталем, которого вообще называли королем одесских куплетистов.

Популярность Зингерталя была поистине фантастичной, и случалось, что недобросовестные и беспомощные коллеги выступали в маленьких провинциальных городках под его именем, которое само по себе уже являлось залогом успеха. Такие уж нравы бытовали в актерской среде, и один куплетист, славы которому было не занимать, на гастрольных афишах именовал себя даже «кумиром Одессы, автором песни «Свадьба Шнеерсона». Правда, это случилось в начале 1920-х годов, когда публике стало уже не до веселых куплетов, падали сборы и обозначился кризис этого жанра в старом и добром его понимании. Прославившийся «Свадьбой Шнеерсона» и лелеющий эту славу возмущенный Мирон Эммануилович Ямпольский подал тогда в суд на самозванца, Зингерталь же обычно ограничивался тем, что на афишах ставил «Едет Лев Маркович Зингерталь – настоящий». Помогало это, впрочем, не всегда, но на популярность работало.

Какие бы куплеты он ни исполнял: «Я Зингертальчик – красивый мальчик» или коронные «Зингерталь, мой цыпочка, сыграй ты мне на скрипочка…» – зрители хохотали безудержно. В романе «Хуторок в степи» Валентин Катаев с присущей ему точностью деталей вспоминает: «Любимец публики Зингерталь. Это был высокий тощий еврей в сюртуке до пят, в пикейном жилете, полосатых брюках, белых гетрах и траурном цилиндре, надвинутом на большие уши. Он подмигнул почечным глазом публике и, намекая на Столыпина, вкрадчиво запел: «У нашего премьера ужасная манера на шею людям галстучки цеплять…» – после чего сам 3ингерталь в двадцать четыре часа вылетел из города». И в последующие годы артисты «разговорного жанра» являли у нас собой, по нынешней терминологии, «группу риска».

Так вот, в том же 1918 году у Зингерталя, как и у Саши Франка, похитили фрак. А это было равносильно утрате мастером самого главного его инструмента. Фрак у Льва Марковича был единственный. Где и при каких обстоятельствах это произошло, вовсе не важно, поскольку в Одессе, как известно, все могли украсть, даже сигнальную пушку, которая стояла когда-то на Приморском бульваре справа от лестницы и своими выстрелами возвещала полдень.

Однако, в отличие от аналогичной ситуации с Сашей Франком, к Зингерталю никто не приходил, не оставлял залог, не обнадеживал и, тем более, не возвращал его единственный фрак. «Знающие» люди соглашались, что помочь куплетисту может только Миша. Они не говорили, кто такой этот Миша, потому что за всю историю Одессы только нескольких человек не называли по фамилии, но все и так знали, о ком идет речь: дюк – герцог Ришелье, Сашка – всемирно известный скрипач из «Гамбринуса», Сережа – легендарный велогонщик и авиатор Уточкин, и Миша – «король» Молдаванки Винницкий, которого одесситы «держали за Япончика».

«Знающие» люди устроили встречу в одном из просторных дворов Молдаванки. В центре его стоял новенький зеленый пулемет «Максим», и на кухонном табурете восседал один из «мальчиков» Миши в лихо сдвинутой набок соломенной шляпе-канотье с черной репсовой лентой и в распахнутой студенческой тужурке, из-под которой синела-белела матросская тельняшка. А вокруг прыгали пацаны: «Дяденька Буся, жлоб, дайте хоть разик пострелять!» «Мальчик» лениво показывал им кулак с зажатыми в нем семечками и продолжал виртуозно забрасывать их в рот. Этим же кулаком он молча указал Зингерталю на дверь, за которой должна была состояться аудиенция.

Рассказ-жалоба ограбленного был сбивчив и более полон эмоций, нежели фактов, но Миша терпеливо выслушал пострадавшего и по окончании его сбивчивого рассказа презрительно процедил: «Ха-ла-мид-ни-ки». Надобно знать, что «халамидниками» в отличие от «людей» воры и налетчики презрительно именовали своих мелких «неорганизованных» коллег, стоявших на самой низкой ступени уголовной иерархической лестницы как по уровню профессионализма, так и по следованию морали и соблюдению неписаных законов криминального мира. И уже из уголовного жаргона этот специфичный, ныне начисто забытый термин перекочевал в одесский язык, на котором халамидниками называли непутевых, несерьезных, словом, зряшных личностей. «Халамидники, – повторил Миша, – голову отвинчу». И деловито поинтересовался, «когда господин артист имеет завтра быть дома». И даже несведущий в подобных делах Зингерталь понял, что, как говаривал Илья Арнольдович Ильф, сегодня здесь уже ничего не покажут, но дела его, кажется, не так плохи.

Действительно, на следующий же день куплетиста навестил человек, о котором ничего нельзя было сказать, кроме того, что он молодой, осведомился: «Или вы тот, кому следует фрак?» – и вручил его, простецки завернутый в газету «Одесская почта». Последнее наводило на мысль, что фрак никак не мог быть приобретен в магазине готового платья или конфексионе, где приказчики, несмотря на пошатнувшееся время, щегольски упаковывали покупку в пакет из хрустящей оберточной бумаги.

Но не успел еще опомниться новоявленный владелец фрака, как прибыл следующий посланец, за ним еще и еще. И каких только фраков они не приносили: изрядно залоснившийся, но тщательно отутюженный фрак официанта «Лондонской» гостиницы, старинного покроя онегинский фрак, еще недавно, по-видимому, пребывавший в костюмерной одесского Городского театра, респектабельный фрак присяжного поверенного. В конечном счете их оказалось ровно тринадцать, а могло быть четырнадцать, если бы, как говорят в Одессе, между ними наличествовал фрак самого Зингерталя, великолепно сшитый когда-то в мастерской на Дерибасовской угол Ришельевской…

Мне довелось слышать эту историю много лет назад, когда еще были живы немало из тех, о которых теперь имею честь, долг, удовольствие и счастье рассказать, потому что, как с грустью написала когда-то наша землячка Вера Инбер, «они жили, эти люди. Многие из них прошли и скрылись, как будто их ноги никогда не топтали легкие седые травы у дороги», и на Молдаванке музыка не играла.

Ирина Полторак, Владимир Трухнин (авторы телепередачи «Городок») Телеминиатюры

Больной заходит в кабинет.

– Здравствуйте, Сидор Семенович. Я бы хотел, чтоб вы меня посмотрели.

– А что у вас?

– У меня что-то с ушами.

– А по-моему, у вас что-то с глазами.

– Почему?

– Потому что я не Сидор Семенович, а Марья Ивановна!

– Доктор, у меня редкий медицинский случай. У меня аллергия на женщин.

– Интересно. И как же вы реагируете на женщин?

– Так в том-то и дело, что никак…

– Вы что, курите? Немедленно бросайте! Курение укорачивает жизнь.

– Глупости. Мой дед курит, а ему уже девяносто лет.

– А если бы не курил, ему было бы уже сто!

Врачебный долг платежом красен.

– А что тебя на работе три месяца не было?

– Отдыхал, в горы ездил.

– Три месяца – в горах?

– Нет, в горах я был два дня. Три месяца я был в гипсе.

– У меня юбилей. Пять лет назад в этот день я сделал первый шаг к разводу.

– Да ну? Что за шаг?

– Я женился!

– Здравствуйте. Верочку можно?

– Здесь такой нет.

– А Ирочку можно?

– И такой нет.

– А Олечку можно?

– Нет!

– А Зиночку можно?

– Нет!

– А Танечку можно?

– Скажите наконец, что вам нужно!

– Как что? Мне нужна женщина, которую можно!

Пушкин у Державина.

– Гаврила Романыч! Я стихи написал! Разрешите прочесть?

– Ну давай, только покороче.

– Уж небо осенью дышало…

– Короче.

– Уж реже солнышко блистало…

– Короче!

– (Обиженно.) Короче – становился день! (Плача убегает.)

Новую мазь для лыж изобрели наши мастера. Основу мази составляет скипидар, причем смазывать надо не лыжи.

У телефона Киркоров. Из соседнего помещения слышен стук молотка.

Киркоров. Алло! Алло! Ничего не слышу! Алло! Это Филипп. Что? Да, я сегодня даю концерт. Что? Да, буду работать под фонограмму. А? Не слышу! Я тебе перезвоню, у меня тут пол ремонтируют с утра!

Входит в другую комнату. Там мастер стучит молотком по полу.

Киркоров. Вам еще долго стучать?

Мастер. Так я же только первую доску прибиваю.

Киркоров. Как первую? Вы же весь день колотили!

Мастер. Так я сегодня тоже под фонограмму работаю. (Кладет молоток, а звуки ударов продолжаются.)

Однажды великий русский мастер Левша ухитрился подковать блоху. Благодарное животное после этого смогло не только кусаться, но и лягаться.

Однажды поссорились Кирилл и Мефодий. Так появились три популярные буквы русского алфавита.

У знаменитого американского инженера Генри Форда было три жены и одиннадцать любовниц. Однажды вечером они явились к нему одновременно. Так он изобрел конвейер.

Низкое качество жизни вызывает высокое качество юмора.

У журнала «Фонтан» есть все шансы.

Я сам не хохотал уже сто лет.

Так хочется посмеяться.

Так надоело читать анекдоты.

И в Одессе охота видеть человека, а не тещу, торговку и делового остряка, сидящего на акценте.

Из акцента мы выжали все.

Сэкономим Одессу.

Здесь все гораздо глубже – и хуже, и лучше, чем в наших шутках.

Будем беречь Одессу.

Крохи остались.

Для семян.

1 октября 1997 года

Георгий Голубенко Из цикла «Новые одесские рассказы»

Михаил Векслер Потомкам на пейджер

Вячеслав Верховский (Донецк)

Клочья

Одессит

Одессита чувствуешь спиной – клянусь, не вру!

Однажды на остановке я услышал вопрос:

– Скажите, а троллейбусы ходят?

И последовал ответ:

– Если ходят, то да.

Я обернулся – он!

В военкомате

«Среди вас есть глухие?» Признались двое, остальные сделали вид, что не расслышали…

Услышано в Одессе:

– Посоветуйте, который час?

* * *

Вот так всегда: докопаешься до истины – ляжешь рядом.

* * *

Критик – писателю: учись скромности у своего дарования!

* * *

Правительство на народ уже не надеется, поэтому о своем благосостоянии заботится лично.

* * *

Как часто свет в конце туннеля – это озарение, что нам туда не надо.

* * *

За пятьдесят лет жизни мы с ней так притерлись, что я мог еще ничего не сказать – а она уже обижалась…

* * *

Спешите делать добро, пока не опередили конкуренты!

* * *

Все терзаюсь вопросом: улитки! Не спешат или не могут?

* * *

Мое отношение к женщине – вежливое обхождение. Десятой дорогой.

* * *

Какой разврат! Чтоб изменить гарему?!

* * *

Камень за пазухой не держу – работаю с колес.

* * *

Терзаюсь вечными вопросами: кто научил людей подмигивать, на сколько снов рассчитана подушка?

* * *

А вот интересно, как относится женщина, которая на конфетной фабрике всю жизнь заворачивает конфеты, к покупателям, которые их постоянно разворачивают?

* * *

А для кого-то Земля – всего лишь пробный шар…

* * *

А Бог-то, оказывается, есть! Даже как-то не верится…

* * *

Религиозный мир – это мафия, не поделившая господа.

Бабушка

В семье новость. И опять бабушка! Мало того, что она разговаривает сама с собой, она еще просит поддерживать их беседу.

Градация

Журналы для среднего класса – в глянцевых обложках, для новых русских – в лоснящихся.

Бедняга

Его осудили за взятки. Он брал маленькие взятки, и ему не хватило на судей…

Задачка

Почему у человека два глаза?

Согласитесь: за этим миром нужен глаз да глаз.

А теперь считайте…

Гурман

Таранькой я питался больше часа. Прорабатывал ребрышки, косточки складировал отдельно, чешуйку, хвостик, голову…

Мама увидела:

– Да за такую работу нужно платить!

Поработали

Время его лысину протерло, а годы отполировали.

На балу

Не найдя адресата, в воздухе носились чьи-то воздушные поцелуи.

Сентенция

Как часто нас любят за то, что больше некого.

Она

Пришла в музей впервые. И, Боже, какая тупая! Она строила глазки портрету…

О себе

Я меткий: бросая в воду камень, я всегда попадаю в десятку.

Страна N

Когда все бандиты стали крупными руководителями, то здесь уж церковь отмолчаться не смогла – и причислила их к лику святых.

Факт

У нее была грудь, не терпящая отлагательств.

Аннотация

Целомудренный перевод делает наш порнофильм доступным даже самым маленьким.

Объявление

Мечтающим о равенстве обращаться к Прокрусту.

Эстет

– Вместо «укола в задницу» следует говорить «укол в изголовье ноги».

Возраст

– Извините, я чихнул или ослышался?

Успех

Увидав, как в гриле на вертеле синхронно вращаются три цыпленка, я не сдержался и воскликнул:

– Танец маленьких лебедей, исполняется посмертно!

Пропустили вне очереди.

Эпитафия

Счастьем привалило.

Оговорка с утра

Кирял и Мефодий.

На вокзале

– Давайте взвесимся на память об Одессе!

Мудрец

– Рабинович, который час?

– Что вы спрашиваете, в это время у нас всегда полдевятого!

Заголовок

«Головокружение от успехов в лечебном голодании».

Одесский тост

Пускай вас не тревожат умных мыслей!

Праздник

Во МХАТе юбилей: мхатовской паузе – полвека!

Топография

Свой дом узнал по крику: «Алкоголик!»

Головка

Кудрявая головка. Локон кокетливо зажат краешком рта.

– Зачем? – спрашиваю, уже любя.

– А чтоб ветер не унес парика.

Будь ты проклята, человеческая искренность!..

Уточнение

Однажды на кладбище я увидел Изю Карповича Сундукера. Я, печальный, у него спросил:

– Что вы здесь делаете?

И, отметая всякие подозрения, он воскликнул:

– Нет-нет, я еще живой!..

Я и женщины

Я от женщин в постоянном восторге: либо они этого заслуживают, либо требуют…

И опять бабушка

Бабушка оставалась женщиной до самого конца.

– Ба, тебя нужно немедленно показать доктору!

Подкрасила губки:

– Ты думаешь, я буду иметь успех?

Рис. С. Куприя

Наталья Хаткина (Донецк)

Обреченность на лирику

Могла бы сочинять я гимны,

Но были б и они интимны.

Марианна Гончарова (Черновцы)

Собака

Исключения бывают из всех законов и правил.

Такой, например, закон, что хозяева похожи на своих собак. И наоборот. Есть такое? Киваете. Есть.

Возьмем, например, доктора Карташова и его овчарку Киму. Во-первых, мощь и энергия, стремление к природе. Склонность к романтике. Прически и глаза. А во-вторых, нежная, всепоглощающая любовь к сельди атлантической пряного посола. Ну и общая ненависть к овсянке. Мало?

Тогда посмотрите на Чернышову и ее Хина. Их же путают!

Ну а у Вандорских вообще. «Иди сюда, кобель пьяный!» – кричит Вандорская. Что б вы думали? – идут оба – и Вандорский, и Ушик, дог.

Но не об этом. Не об этом. Об исключениях.

Лазарь Наумович Собельман, гигант силы немеряной, хоть и пенсионер. Но в прошлом боксер. А боксеры в прошлом не бывают. Как и учителя, разведчики или мясники. Так ведь? Одним словом, Лазарь – Самсон-борец. А его собака кто? Такое что-то, вроде блохи или хомяка. Но оно, это что-то, растопило Лазарево сердце и оказалось последней, самой пронзительной, жалостливой и нежной его любовью.

По давней привычке к порядку Лазарь называл жену Женой, сына Сыном, кота Котом, тещу – опять же исключение – называл почтительно Мамашей. Соответственно собака получила имя Собака.

– Лазарь! – говорили ему друзья, – Это никогда не станет овчаркой, Лазарь. Тебя обманули. Отдай это где взял.

– Нет! – решительно ответствовал Лазарь. – Он остается. Собельманы своих решений не меняют.

Что говорить, Собака, ласковый, любящий, преданный, забрал душу. И после того как Собака переболел какой-то мучительной собачьей болезнью, Лазарь стал звать его на «вы».

Умнейший парень, Собака умел выполнять все команды. Лучше всего у него выходила команда «Чужой!»

«Чужой!» – и Собака моментально прятался в самое укромное место, пролезая в невероятные углы и щели.

И еще замечательная команда: «А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана?» И Собака мчался к хозяину, заливисто лая и прыгая, радостно лизал Лазаря в нос и приговаривал собачьи нежности. Ну не счастье ли?

Остальные команды Собака выполнял разом, быстро: садился, ложился, подавал голос, укладывался на спину, закрывал лапками глаза – «Ах-я-так-хорош!»

Ну да, не овчарка. Но как он умел слушать и сопереживать: вертел головой, водил ушами, подымал брови, постанывал, взвизгивал и пожимал плечами. Тихо, вы! У кого нет и никогда не было собаки. Да, и пожимал плечами!

И надо ж было, чтоб фотограф Ткач в похмельном гневе пнул Собаку. Просто так пнул, ни за что. Собака завизжал от боли и обиды и быстро выполнил команду «Чужой!»

– Убью, – кротко пообещал Лазарь, – убью. Если не извинишься.

– Ну извини, Наумыч, – миролюбиво заворчал Ткач.

– У Собаки, у Собаки проси прощения.

– Щас! – пообещал Ткач и назвал адрес, куда идти Лазарю, Лазаревой собаке, Лазаревой Мамаше и прочей родне оптом.

– Убью, – тихо попрощался Лазарь. И добавил: – Собельманы своих решений не меняют.

На следующее утро Лазарь выгуливал Собаку рядом с фотоателье Ткача.

– Убью, – поздоровался Лазарь. – Если не извинишься.

Ткач огрызнулся, но торопливо скрылся за дверью.

Через день Лазарь пришел к Ткачу на работу фотографировать Собаку. Все как полагается. Оплатил у приемщицы заказ на фотографии.

– На паспорт, – приветливо попросил он Ткача, а Собаку усадил в кресло. – Собака, сидеть!

Собака сел, лег, тявкнул, перевернулся на спину и закрыл лапками глаза.

– Так как?… – робко возмутился Ткач. – Он… он же все лицо закрыл… руками… этими… лапами…

Лазарь любовно усадил Собаку. Пригладил ему чубчик:

– Ну давай, фотографируй. А то, если не извинишься, знаешь сам, Собельманы своих решений не меняют. Кто ж тогда сделает нам фотографии любимого Собаки чемпиона республики в среднем весе? Правда, Собака?

Собака пожал плечами.

Вечером Ткач ждал Лазаря во дворе.

– Слышь, Наумыч, может, мировую, а?

– Ты, Ткач, конечно, умный. Но с креном в прогрессирующий идиотизм. Я ж тебе сказал, Собельманы…

– Да, да… – уныло кивнул Ткач. – Но как же… у собаки…

– Ну, ты иди, думай пока…

Лазарь истязал Ткача больше недели: гулял под окнами, приходил переделывать фотографии Собаки, потому что Собака там был на собаку не похож. Напоминал, что Собельманы своих решений не меняют.

Ткач перестал спать, есть и даже пить. Бегал муравьиными тропками от Лазаря и Собаки. Он уже твердо усвоил, что Собельманы своих решений не меняют.

В воскресенье Ткач нарядился. Как будто шел просить Собакиной руки и сердца. Лазарь открыл на стук.

– Тебе кого?

– Так это… – переминался Ткач, – я… извиниться… Так что… может…

– А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана? – ласково позвал Лазарь.

Собака вышел в прихожую, настороженно и вопросительно глядя на хозяина.

– Ну?! – молча, бровями, спросил Лазарь.

– Ну?! – молча, бровями, спросил Собака.

– Это… – шмыгнул носом Ткач. – Собака… Извини, блин… Я… это… больше не буду…

Лазарь и Собака посмотрели друг на друга. Лазарь вопросительно мотнул Собаке головой. Собака пожал плечами.

Ткач уходил. Но не было облегчения в его душе. Одна растерянность и смятение. Растерянность. И смятение.

Рис. Л. Левицкого

Юрий Михайлик На рыцарских турнирах Молдаванки

Александр Беренштейн Примечания к жизни

Историю, как правило, делают люди, которые не могут ничего больше.

Правда – это то, чего вы пытались избежать.

Это был первый руководитель, который, выступая, говорил глупости, а не читал их.

Клановое ведение хозяйства.

Мы наш, мы новый миф построим.

Фанатизм – это огонь, в котором гибнут сомнения.

Сколько людей, о рождении которых можно было сообщать в сводках происшествий.

От великого до смешного – одна экранизация.

Спрос на дураков никогда не превысит предложения.

Возлюби ближнего своего – не выходи за него замуж.

Глупости, которые мы совершаем, гораздо меньше тех, на которые мы способны.

Любовь – это болезнь, при которой больные ухаживают за здоровыми.

Первая женщина была создана из ребра. Вторая сказала, что это уже не модно.

Научился читать чужие мысли – и теперь на всех обижается. Никто не понимает почему.

Человек проявляет интеллигентность, не надевая шляпу, а снимая ее.

Шутка – как пароль: своих узнаешь по отзыву.

Мерзавец. Но способен на большее.

Над этой книгой вздремнуло не одно поколение читателей.

Нет дамы без огня.

Земля – это то, что все время вертится у нас под ногами.

Упрямей факта только сплетня.

Пока шучу – надеюсь.

Сергей Рядченко В ожидании брынзы

А еще говорят – темп жизни, трудно встретиться.

Темп не темп, а зевать, конечно, не следует.

Жили-были, вам скажу, Модест Митрофанович и Василий Лукич. Ходили друг к другу в гости. Да вы их знаете.

Модест Митрофанович трезвый (ММТ) водил дружбу с Василием Лукичом выпившим (ВЛВ), а Василий Лукич при памяти души не чаял в Модесте Митрофановиче подшофе. Правда, трезвый Модест Митрофанович за милую душу ладил также и с невыпившим Василием Лукичом. А что? Выпивший же Модест Митрофанович трезвого Василия Лукича на дух не переносил и норовил якшаться исключительно с Василием Лукичом нетрезвым, но тот, увы, уже водил дружбу с трезвым Модестом Митрофановичем, а нетрезвого его откровенно недолюбливал. Путались, конечно, господа, тупиковали, но все же жить можно было, шло оно вполне своим чередом.

А потом как-то заполночь исключительно трезвый Модест Митрофанович рассорился в пух и прах с Василием Лукичом употребившим, и вознамерились они впредь не пересекаться.

И вот Модест Митрофанович как стеклышко звонит, соскучившись, своему единственному теперь другу тверезому Василию Лукичу. И, представьте, застает того дома чудесным образом. И рады оба. Сколько лет уже не получалось состыковаться, а тут на тебе. И зовет на радостях трезвый Василий Лукич в гости к себе такого же, как он, Модеста Митрофановича, и тот летит к нему на крыльях верной дружбы с тремя пересадками, но никакого друга, увы, не застает: тот убыл, не дождавшись, а встречает его в дверях Василий Лукич, на радостях принявший. А Василий Лукич, принявший на радостях, ничем не отличается от Василия Лукича, принявшего с горя или по любому иному поводу или без повода. То есть является такой Василий Лукич обыкновенным выпившим Василием Лукичом (ВЛВ), «О» можно опустить. А как мы помним, между ММТ и ВЛВ произошла размолвка, и повод ее может тут показаться притянутым за уши, за малые и большие, торчком и висячие мохнатые уши, но вряд ли все же кто-нибудь решится отказать ему, поводу, в его суровой принципиальности. А повздорили трезвый с выпившим, не сойдясь во мнении, сколько и каких именно цветов солнечного спектра различают кошки с собаками и в чем коренятся базисные различия их когнитивного восприятия. Да уж, выходит, что действительно каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Именно каждый. Согласитесь, тут и с самим собой непросто договориться, не то что с другим, пусть даже другом. Вот и побили горшки. Не удержались. И вот, значит, вместо Василия Лукича ни в одном глазу встречает в дверях своей квартиры Модеста как стеклышко Митрофановича Василий Лукич уже опрокинувший, и неловко обоим. Как быть? Хоть и поссорились, а люди-то интеллигентные, порывов простых не практикуют. С другой стороны, интеллигенты, однако ж и повздорили-то не на шутку. Потоптались вежливо в прихожей, справились, как житье-бытье, а о кошках с собаками ни полслова. Из той же вежливости предлагает Василь Лукич Модесту Митрофановичу стопку на дорожку не без намека. А Модест Митрофанович возьми да не откажись. И то правда: в такой конец смотаться – вы б тоже призадумались, прежде чем просто сгоряча от ворот поворот. Принял Модест, значит, Митрофанович стопку из рук Василия Лукича, поднял, значит, за здоровье с удачей. Чокнулись, люди вежливые. И вот вам ребус почище квантовой механики: поднимал стопку да чокался один Модест Митрофанович, а опускал уже Модест Митрофанович совсем иного рода. Мчался к другу через весь город один человек, а в гостях теперь оказался совсем другой, да еще и не у того в гостях, к кому первый-то мчался, а опять же у кого-то совершенно несопоставимого. Даже у вас голова кругом, а тут каково? Самое время бы сейчас незабвенного Нильса Бора сюда с его копенгагенской интерпретацией, но только, положа руку на сердце, кто у нас ее, интерпретацию эту, хоть разок штудировал, а? О том, что любая модель реальности есть собственно модель, а не сама реальность, ну, грубо говоря, в таком духе, кто? А я вам так скажу: а никто! У нас-то и хельсинкского соглашения днем с огнем, а Хельсинки, так понимаю, поближе будут. Что уж тут о Копенгагене. Живем по Аристотелю, даже если о нем не слыхали, в том смысле, что Греция-то под боком и что все у нас как? А так: либо – либо; либо так и не иначе – либо не так, и тоже баста! И третьего не дано. А оно видите как – совсем и не так бывает.

Я вам больше скажу, их, Модестов с Лукичами, на самом деле гораздо больше, чем можно себе представить. Мы на четверых указали просто для наглядности, чтоб, с одной стороны, получить представление, а с другой – чтоб у нас же с вами шарики за ролики тут же и не заехали.

А так, конечно, есть еще и радикалы по каждой линии. И не радикалы.

Из радикалов вот, например, Модест Митрофанович крайне тверезый (ММКТ). Случается такой Модест Митрофанович в нескольких фиксированных случаях, возьмем один – проверенный многократно – после чтения газет на политзанятиях в жэке. Он тогда говорит:

– Нет, ну в самом деле, Вась, коммунизм – это светлое будущее всего человечества, и Ленин – пророк его. И слава Богу, а не то не дай Бог.

И еще:

– А капитализм, Вась, – погибель наша. Да вот, сучий потрох, сам, того и гляди, дуба даст на радость всем людям доброй воли. Есть, Вась, в мире справедливость, видишь? И КПСС – ее синоним. Есть, Вася, видишь, прогресс, и мировой пролетариат – его повивальная бабка.

Понятное дело, с таким Модестом только и может справиться что Василий Лукич, выпивший одноразово, но до крайности (ВЛКВ-1). Вот вам еще один. Изъясняется он в первом часу ночи изысканно до хрустальности, не позволяя языку заплестись, а мысли обрушиться. Говорит он тому на кухне:

– Дурак ты, Модест, каких свет не видывал. И несчастные твои дети с внуками до седьмого колена. Вот меня завтра не найдешь, кто тебя слушать станет, баран заблудший? Тебя ж добрые люди с порога спровадят. И поделом. А то еще и морду надраят.

– Меня-то за что? – возмущается крайне трезвый Модест Митрофанович. – Мне-то не за что. А вот тебе, Вась, надо бы, свинья пьяная!

– Да я, сколько ни выпью, все трезвее тебя самого трезвого, трезвый мне тут сыскался, пророк с акушеркой. Синоним, говоришь? Фюрер тебе синоним.

– Я фашист?! А ну забери назад, а то, Вась, обижусь.

– А кто первый начал? Не заберу.

– Забери. Морду надраю.

– А вот хочу видеть.

– А вот и увидишь!

И так могут всю ночь напролет без особых издержек. В общем, стоят друг друга, хранят, титаны, мировое зыбкое равновесие. А вот если, не приведи Господь, на Модеста Митрофановича радикально трезвого не сыскать вдруг Василия Лукича выпившего в один присест до крайности, то тогда, конечно, неувязочка будь здоров, тогда, хлопцы, ховайся кто может, поскольку ни одному из остальных Лукичей такой Модест ну никак не по зубам.

Есть еще и крайне трезвый сам Василий Лукич (ВЛКТ), это после посещения какого-нибудь врача с доктором. Настроение у него трагичное. Охватывает оно собою все пространство вселенной и по Евклиду, и по Лобачевскому. Оставаться крайне трезвым Лукич теперь намерен всю жизнь. Излагает он следующее:

– Человек – муравей. Живет и не знает.

Это раз.

– А помнишь, как встарь по килограмму на брата – и ни в одном глазу, и по девочкам? А ведь не ценили, Модест… Ценили? Значит, мало ценили. Где ж оно теперь, куда подевалось?

Это два.

И еще:

– Паразитируют на народе. Нам с тобой дефицит, а сами икру лопатами. Всю жизнь вкалывал, как карла. И что имею? Шиш с хреном? Без хрена. Сволочи. Голый шиш!

И:

– Это ж сколько лекарств удумали! А цены! Скажи, Модест, думаешь, стоит ради пилюль себя по миру пускать, или, может, само рассосется, а?

И неожиданное:

– Не пью и другим не советую. Скольких, Модест, из-за змия недосчитались, знаешь? Алкоголь, скажу тебе, отрава та еще. Глупость, да и только.

С этим Лукичом почти все ладят. Ворчат, нудятся при нем, но ладят. И Модест трезвый по-обыкновенному, и Модест радикальный, и прочие Модесты в разных степенях принятости или же трезвого осатанения, а избегает его категорически лишь один Модест недобравший (ММНБ), но надо сказать, что этот Модест – чудак тот еще; он не только Лукича, а вообще всего на свете чурается, сидит дома взаперти и воет на лампочку в туалете. Это в лучшем случае. Так что погоды он не делает, и для статистики им можно пренебречь.

Остальные справляются.

Лукич супертрезвый объявляется раза два в году, перед зимой, скажем, и в конце весны, прямиком из районной поликлиники, гостит коротко, исчезает внезапно, и потом ничто не напоминает о его существовании до следующего сезонного возникновения.

– Глупость какая, – в один голос рокочут остальные Лукичи, когда его супертрезвые идеи кому-нибудь из них излагает кто-нибудь из Модестов. – И бывают же, Митрофаныч, такие люди, скажи! Хоть стой, хоть падай. Не дай Бог до такого дожиться.

Одни Модесты им кивают, другие увиливают, но есть и парочка Модестов, кто близко дружен с этим радикальным абстинентом, и эти, разумеется, спорят с прочими Лукичами до такой хрипоты, что хоть и в рамках цивилизованности, а слюна все ж проскакивает.

То есть, как видим, тут гораздо больше, чем просто по Аристотелю: принял – не принял, и будь здоров. Даже при самом беглом наблюдении можно обнаружить множество Модестов Митрофановичей и Василиев Лукичей, разнящихся причиной, временем, количеством и качеством употребленного ими продукта. Тут есть выпившие водочки или коньячка обыкновенно (ВВ или ВК) и до крайности (КВВ и КВК), есть с утра (СУТР) или с вечера (СВЕЧ), есть полуденные (ПД) и полуночные (ПН), первого, второго и третьего дня созыва, обозначаемые, соответственно, цифрами 1, 2, 3, а свыше этого до семи дней – буквами «ЗСД» (заезд на среднюю дистанцию), а свыше семи – «ЗДД», где первое «Д» для слова «длинная»; еще есть недобравшие (НБ) и, соответственно, пере– (ПБ), коих не следует ни при каких обстоятельствах путать с буквой «К» для выражения крайнего состояния; экстремы – это никак не перехлесты и не недоборы, экстремы – это экстремы; есть еще Василий Лукич трезвеющий (ТЩ), у него аналогов среди Модестов не сыщешь, разве что в некой корреляции с ним пребывает Модест Митрофанович выпивший наскоро (ММВНС) и еще, пожалуй, Модест сильно недоспавший (СНДС) с дежурства (СД) или после рыбалки с уловом (ПРСУ) или без него (БУ); всех не перечислишь. И вот получается, что, скажем, Василий Лукич опробовавший на себе с утра коньячок с водочкой в переборе на средней дистанции (ВЛВВиКСУТРПБвЗСД) схлестнулся в полдень с Модестом Митрофановичем сильно недоспавшим и наскоро выпившим сто граммов водки после рыбалки без улова (ММПДВНСВСНДСПРБУ), и хочу видеть, как вы с этим управитесь. Чтоб за таким уследить, нужно мозгов и глаз куда больше, чем у нас с вами всех вместе взятых.

Потом, глядите, у трезвого Модеста Митрофановича – семья, дети, внуки, а выпивший, бедолага, живет один с чужими людьми. Вот ведь. И только младшая дочь трезвого Митрофаныча имеет сострадание к этому человеку и тайком предоставляет ему посильный уход. Так-то.

А Лукичи все живут бобылями, порастерялись у них за жизнь дети с женами. Иначе говоря, как по-разному у каждого дела ни складываются, а многое у разных людей в этой жизни выходит одинаковым. Вот и жуиры все Лукичи до единого как на подбор. Однако ж соседку Клаву зазывают к себе лишь трое из них – ВЛ под циферкой 3, а также ЗСД и ЗДД. ‹…› А два-три Модеста при этом (какие – не выдам) тайно воздыхают по Клаве и ревнуют ее к некоторым (до пяти) Лукичам.

Ну ладно. Всех не переберешь, как говорится, не перебреешь.

Так вот, опускает пригубивший Модест на тумбочку в прихожей Василия Лукича пустую стопку и видит перед собой любезного его сердцу ВЛВ на радостях. К нему-то он как раз и льнет, и потому с порога задушевничает:

– Метро надо, Василь Лукич. А то мы эдак всю жизнь прокатаем коту под хвост.

Но выпивший Лукич дружил-то как раз с Модестом трезвым, пока не рассорился, а пригубившего его он, как прежде, так и теперь, откровенно недолюбливает, и потому соглашаться с ним не намерен:

– А катакомбы? Это ж тебе не в сыре дырки. Нам метро, Модест, так все туда и уйдем. А сыщут после в Австралии. Только без толку.

– Дык ездить же людям надо. Такие концы!

– А чего ездить? – перечит Лукич и от неловкости топтания в прихожей снова разливает по стаканам. – Их что, зовет кто куда, людей этих? Сами прутся. Ну, крякнули на посошок.

Крякнули.

– Так присядем?

– Однако ж дел невпроворот.

– Однако ж гость у тебя.

– Однако ж незваный.

Конфуз, думает один. А другой зовет это Пассаж с большой буквы, и что он имеет в виду, живя в нашем городе, сказать невозможно.

– А помнится, говорил ты, Вась, что с трезвым Модестом расплевался. Было? Так со мной дружи. А то фыркать все мы умеем.

– Ты, позволь, Модест, выпивший, а я этого не переношу.

– Дык и сам же, Вась, тоже небось не младенчик с иконочки. А при запахе.

– Не понимаешь. Во мне упругость бытия, азарт, а ты хлюп да хлюп по мелководью. Сплошная лирика. Взяться не за что.

– А мне с тобой, Лукич, душевно по-всякому, – не отступает ММВ. – Друг я тебе уж во всяком случае. Не гнал бы.

– Эх, Модест, а можешь ты, к примеру, сказать, сколько собака с котом цветов различают, а? Слабо?

– Если разобраться, то не все ли равно?

– Если разобраться, то как раз разницу-то и обнаружим.

– Ну и?

– А то, что на самом деле собака видит сорок два цвета, понял? Сорок два! А кошка – всего три: черный и белый. Или наоборот. Запутал, черт.

– Говорю ж, налей.

– Налить налью. И домой заворачивай. Нам тут вдвоем с тобой нечего.

– Как прикажете. Насильно мил не будешь.

– Да уж.

– На коня.

И тут Модест Митрофанович одним махом превращается в редкую разновидность полуденного… (впишите сами), покладистей человека не сыскать днем с огнем, а Василий Лукич по накоплению трансформируется в радикала под следующими буквами… (прошу не стесняться). Эти двое – редкие экземпляры. Нам с вами откровенно повезло. Они встречаются впервые.

Василий Лукич сразу:

– Честь для меня. Прошу в дом. Чем богаты.

А Модест:

– Ну наконец. Давно ж хотел вот так, с глазу на глаз.

И сразу берут быка за рога. Сперва хвать из погреба на стол что под руку подвернулось, а потом уж всю ночь напролет до третьих петухов – о письмах Чаадаева, и как там Герцен с Огаревым на Воробьевых горах и потом в Лондоне, и что декабристы, и Чернышевский с Бакуниным, и почему, и куда подевался чудо-террорист Нечаев, сойдя с корабля на Мадагаскаре; о психиатрии при царе-батюшке и потом, после убиенного, при совдепии и нынче, и, конечно же, о принципах работы фрезерного станка и счетчика Гейгера. Под утро, благо выходной, Лукич-2 зазывает в гости Клавдию с горяченьким, а новообъявившийся Модест Митрофанович Гусь-Хрустальный невозмутим и миролюбив под стать Гаутаме с Говиндой, а при бойкой соседке умилен, как герой сериала, счастливое утро! – но в улыбке его сквозь седую щетину проступает тень несмелой догадки о том, что все, и даже это, может вдруг враз исчезнуть и больше не повториться. Однако кто это знает? И кому тот, кто это знает, уступит место в полдень или на закате, и кто ему придет на смену и завтра и потом, и будет ли знать тот, кто придет, то, что знают тот или этот? Кто знает?

Ведь всякий Модест знаком с прочими Модестами только понаслышке, равно как и всякий Лукич ведает о существовании иных Лукичей исключительно из уст всевозможных Модестов с Митрофановичами. Так тут все устроено. Пока так. Однако живут же Модест Митрофанович с Василием Лукичом, и ничего – дышат, справляются.

Оставим их всех в покое. Во избежание заворота мозгов предоставим каждого самому себе. Возникли, справили бал – и исчезли в декорациях жизни с тем, чтобы снова возродиться при сходных условиях. О, неисповедимы эксперименты Главного Лаборанта над нами, мнящими себя великими экспериментаторами!

Размышляя над этим без печали в компании близких друзей и замечательного марочного вина одиннадцатилетней выдержки, мы приходим к выводу, что при таком положении вещей правомерно допустить, что в свое время жил-был не только этот К. Маркс, но и тот, кому все это сильно не нравилось. И вообще, господа, кроме шуток, а был ли Маркс марксистом? Один из нас, кто разбирается, тут же втолковывает честному собранию, что вся наша так называемая сознательность имеет мощную химическую подоплеку, и с этим по-трезвому не особо поспоришь. Да вы сами знаете.

И вот незабвенная тетя Гера приносит нам на увитый виноградом балкон, с которого видно море, наконец тарелку с брынзой и говорит:

– Мальчики, я вам так скажу. Мы до войны думали, что Карл Маркс и Фрида Энгельс – это муж и жена. А это оказались четыре разных человека.

Лучше не скажешь.

Занавес.

Лев Гольдберг (Молдова) Всегда отыщется герой…

Валентин Крапива

Людмила Уланова (Казань) Советская бразильская песня

Жизнь поэта

Из цикла «Пушкиниана в лимериках»

Могут все раскопать папарацци.

И до няни сумели добраться:

Мол, бежала старушка

На призыв «Где же кружка?»,

Как гаишник на хруст ассигнаций!

* * *

Был упрямым арап Ганнибал

И жениться никак не желал.

Петр сказал ему в лоб:

«Не дури, эфиоп!

Нужен Пушкин. Трудись, Ганнибал!»

* * *

Подаривши сюжет «Ревизора»,

Пушкин дальше дарил без разбора,

И кричал он: «Кому

«Мцыри», «Чайку», «Муму»,

«Мимино» и «Багдадского вора»?»

Борис Крутиер (Москва) Крутые мысли

Дураков, каких мало, у нас много.

Порядочный мужчина никогда не пообещает женщине того, чего не обещал другой.

Желаемое за действительное выдают без их согласия.

Не успеешь оглянуться – как уже не на что…

Выдавливая из себя раба, не раздави в себе человека!

Лучше плохая характеристика, чем хороший некролог.

Был не столько человеком, сколько его другом.

В Доме правительства не говорят о народе.

Сколько пустых мест в эшелонах власти – и ни одного свободного.

Правда – это то, что недоговаривают, когда ее говорят.

Трудно быть умным: все время чувствуешь себя дураком.

Нельзя потерять совесть дважды.

Не стареют душой ветераны сексуальной революции.

Только начинаешь привыкать к старости, как она проходит.

Не будь дураком! Слишком много конкурентов.

Чем уже лоб, тем шире шаг.

Если жена утром подносит мужу опохмелиться, то она не только умница, но и красавица.

Стоило крысам сбежать с корабля, как тот перестал тонуть.

Готов был отдать жизнь за любовь, но любовь брала только наличными.

Самая тяжелая обида переносится намного легче, если проглотить ее вместе с обидчиком.

Роман Карцев

Вадим Жук (Санкт-Петербург) Хочу малóго

Много лет назад великий шутник Исай Котлер, бывший одно время режиссером в Театре Жванецкого, рассказал мне такую историю.

…Театр был на гастролях в Польше. Театр оказался на пляже. Роскошная полячка украшала пляж. Иван Дыховичный, игравший в те годы с одесситами, сиял и раскладывал перед паненкой свои гусарские принадлежности. Мимо. Солидный и обаятельный Витя Ильченко дельфином молодым всплывал перед нею из балтийских вод. Не пришелся.

Сирена смотрела на них как бы через соседнее чехословацкое стекло. Смотрела на Рому.

«Хочу малого!» – говорила она, произнося, видимо, «эль» как Борисова и Фрейндлих во всех отзвучавших «Варшавских мелодиях» вместе взятых.

Полячки понимают в настоящих мужчинах. Кажется, у одной из них был роман с одним французом. Кажется, это был Наполеон.

Помнится, император был тоже небольшого роста.

Хочу малого!

Хочу уже двадцать пять лет, с тех пор как увидал его впервые на сцене Театра эстрады в спектакле «8 + 8 + 8».

Хочу малого!

На эстраде, на театральной сцене, на малом и большом экране, в живом общении.

Роман Андреевич Кац. Ромочка Карцев. Почему-то фамилию надо прятать. Говорят, даже удивительный Акимов сказал Лёне Шапиро: «У актера не может быть фамилии зубного врача». Леня стал Леонидовым. Теперь, как известно, он там, где гуляют под настоящими фамилиями…

Конечно, они неразделимы – Жванецкий, Ильченко, Карцев.

Такие браки совершаются на небесах. Такие небеса синели над их милой Одессой.

…Мы сидим с Витей и Ромой на разогретой первоапрельской скамеечке перед гостиницей «Лондонская». На бульваре. Справа – Пушкин. Слева, кажется, ракетный академик Глушко. Девочки подходят к мальчикам и берут у них автографы. Я греюсь в лучах их заслуженной славы. Мы постепенно, как и полагается в Одессе, идем прогуливаться. Вот здесь жил один. Здесь – другой. Тут кто-то вылез из окна… Половое созревание, оно же – комсомольская юность. Я вставляю цитаты и литературные замечания. В Театре Жванецкого я считаюсь начитанным.

Боже единственный, как хорошо с ними!

Витя, Витечка, белоголовый журавль, на кого ты нас покинул? Французская таблетка, которую ты дал мне «от живота», до сих пор не проглочена мною. Тогда сам прошел, сейчас не болит.

Болит душа оттого, что разрушила костлявая ваше несравненное партнерство…

Вы видели малого в антрактах его спектаклей?

Черное море, с детства вошедшее в его крепкую плоть, солеными пятнами выступает на его рубахе.

Вы, артисты, играющие крылышками ноздрей, боящиеся расплескаться!

Вам нечего расплескивать.

Темперамент или есть, или его нет.

Там, там, в измерениях иных, они сойдутся когда-нибудь, Роман Андреевич и Чарльз Спенсерович.

Они с уважением посмотрят друг на друга и одобрительно похмыкают на присущих им языках…

Оба ну очень маленькие… Но очень большие.

Что еще напишут для Карцева Бабель, Зощенко, Шолом-Алейхем, Ги де Мопассан, Михаил Жванецкий? Живи долго, малой.

Неся свою боль зубному врачу, мы меньше всего интересуемся его фамилией. Мы думаем – какие у него руки.

Ах какое сердце у Романа Андреевича Каца!

Актер, лицедей, кривляка, гистрион, шаушпиллер.

Кроткий и жесткий Рома. Живи долго, малой.

Хочу малого!

Михаил Бару (Пущино-на-Оке) Хокку

Мимолетен твой взгляд,

На меня обращенный случайно…

Уже то хорошо, что нескромен…

Борис Бурда

Сергей Сатин (Москва)

Слухи в виде лимериков

Говорят, будто в Нижнем Тагиле

бренди предпочитают текиле,

Урюпинск и Лиски

склоняются к виски,

а в Лубнах – еще не решили.

* * *

Говорят, что в республике Чад

третий месяц тамтамы стучат.

Соседи боятся,

а зря: просто чадцы

от этого стука торчат.

* * *

Пущен в среду был слух, что в Одессе

продавали детенышей Несси.

Лох один взял три тонны —

а это тритоны!

А не хлопай ушами в Одессе.

* * *

Говорят, будто в Южной Корее

большинство населенья – евреи.

Но скорее всего

их там не большинство —

фифти-фифти всего их скорее.

* * *

Говорят, про Филиппа Киркорова

у Толстого написано здорово:

как пошел в первый раз

Филиппок в первый класс,

и унять невозможно с тех пор его.

* * *

Говорят, на Полярном Урале

деревянный компьютер собрали.

Без гвоздей! Топором!!

Диск, модем, Си-Ди-РОМ…

Мышь – живая (в подвале поймали).

* * *

Говорят, академик Ландау

был ну просто вулкан Кракатау.

Шмяк все точки над «i» —

и скакать по НИИ

с гиком, рыком и криками «Вау!».

* * *

Говорят, литератор Толстой

был наивный и очень простой.

Тащат бабы ребят:

«Это твой», – говорят;

он и этой даст денег, и той…

* * *

Говорят, что у физика Бора

было два детородных прибора —

главный и запасной,

что, к примеру, весной

и поддержка, и даже опора.

* * *

Говорят, президент Сенегала

с русской баней построил бунгало.

Кайф там словит и – эх! —

голышом прямо в снег,

привезенный спецрейсом с Ямала.

* * *

Говорят, у султана Брунея

тачка – авианосца длиннее.

А еще у него

удлинить естество

раза в два или в три есть идея.

* * *

Говорят, жил мужик на Валдае:

лбом на спор заколачивал сваи.

В батьку и сыновья —

Пьер, Арнольд и Илья —

тоже редкостные раздолбаи.

Василий Шимберев (Санкт-Петербург) Любить Родину

Опытный специалист привьет чувство любви к Родине.

Как скупо, но искренне выразить любовь к Родине в общественном месте. Как скрыть свою любовь среди недоброжелателей. Куда слиться в едином порыве вместе с другими патриотами. Правильные ответы на вопросы провокаторов (с элементами карате). С чего начинать, прививая любовь к Родине чужому ребенку, своему ребенку, партнеру, теще. Интимная жизнь с членом общества, не разделяющим вашу любовь к Родине. Где граница переполняющего вас чувства. Как отдыхать от любви к Родине в специально отведенных местах. Что делать, если невтерпеж, а место для любви к Родине не оборудовано. Почему ваша Родина любимее других. Как обрести Родину при потере ориентации. Влияние алкоголизма и наркомании на продуктивность любви к Родине. Групповые способы любви к Родине. Любовь по переписке. Любовь к Родине в зоне общего (строгого) режима. Экстремальная любовь к Родине. Виртуальная любовь к Родине с помощью Интернета, телевизора, холодильника, финского ножа. Какую именно Родину модно любить в этом сезоне. VIP-любовь к Родине. Вторая Родина. Как любить две (три) штуки сразу. Экономичные виды любви. Если любовь к Родине ослабевает в связи с возрастом, болезнью, учебой, замужеством, приговором суда. Как повысить температуру любви к Родине. Способы добиться взаимности.

На эти и другие вопросы вам ответят в нашем Салоне Любви. Оплата в СКВ. Выбор Родин неограничен.

Михаил Яснов (Санкт-Петербург) О прошлом

Анатолий Контуш (Франция) Хоккей на асфальте

Осень.

Широкая улица в центре Одессы.

Акации, автомобили, асфальт.

Израильтянин, американец, немец и русский играют в хоккей возле старого здания университета.

Израильтянин стремительно проходит по краю, ловко обходя прохожих, и выходит к воротам. Короткий взмах клюшки – и теннисный мяч со стуком влетает в нижний угол. Израильтянин доволен. Он понимает, что ему нужно спешить: всего через пятнадцать лет он навсегда уедет отсюда в далекую, жаркую Хайфу, и очень может быть, что у него больше никогда не будет такого удобного момента.

Упавший на колени немец расстроен. Его команда проигрывает. Для того чтобы отыграться, ему остается не так уж много, максимум лет шестнадцать-семнадцать, и кто знает, что может случиться за это время. Он быстро достает мяч из ворот и бросает его вперед русскому. Русский – единственный из них на роликовых коньках – делает быстрый рывок по самой середине тротуара, легко опережает израильтянина и оказывается один на один с замершим в противоположных воротах американцем. Американец, невысокий и рыжий, отчаянно бросается вперед, вытянув короткую клюшку и пытаясь выбить у русского мяч, но тот изящно обходит его и элегантно закатывает мяч в брошенные ворота. Американец огорчен, но не очень: через двадцать четыре года он купит дом в штате Нью-Йорк и наконец забудет про досадный гол, пропущенный им той осенью. Русский счастлив: в это же время он будет безуспешно лечиться от алкоголизма и внезапно поймет, что во всей его жизни та возможность оказалась единственной, которую он не упустил.

Уходящие домой после занятий студенты проходят через всю площадку, осторожно огибая не замечающих их игроков и самодельные деревянные ворота с аккуратно натянутой сеткой.

Израильтянин, американец, немец и русский гоняют клюшками по асфальту грязный теннисный мяч возле старого здания университета.

Им еще нет шестидесяти на четверых.

Их национальности им еще не известны.

Их дети еще не говорят на разных языках.

Их прадеды, евреи, армяне, венгры и украинцы, смотрят на них с безоблачного неба Одессы, улыбаясь.

Осень.

Широкая улица в центре Одессы.

Середина семидесятых.

Евгений Мучник Не по Чехову

Олег Губарь

Наталья Хозяинова (Москва) Разные люди

Один человек – назовем его Стоящий – был очень гордым. До того гордым, что уступить место беременной или, наоборот, пожилой женщине он просто не мог. Поэтому даже в пустом троллейбусе он ездил стоя. Мало ли – вдруг на следующей остановке кто-нибудь войдет? И ведь входили! Как-то раз вошла не просто будущая мамаша, но еще при двух малолетних чадах. И так испытующе посмотрела на Стоящего. А ему-то что? Стоит с гордо поднятой головой, глаз не опускает. После этого случая у Стоящего целый день настроение было замечательное!

А другой человек – пусть он будет Сидящим – повсюду ходил со складной табуреточкой. В троллейбусе все места заняты, а он у заднего окна пристроится, табурет развернет – и едет с комфортом. Очень его радовало, когда ему завидуют. Сложности возникали только в маршрутке, из-за тесноты. Поэтому там он свое сиденье не раскладывал, использовал его только когда ждал, в очереди. Но тут уж, конечно, все ему сильно завидовали! Другой раз Сидящий не успевал забраться в маршрутку, но что с того? Сидя можно и следующей дождаться…

И надо же было случиться, что однажды поздним вечером Стоящий и Сидящий повстречались в пустом вагоне метро… Поступили они как обычно: Стоящий остался стоять, а Сидящий развалился на своей табуреточке. Но отчего-то Стоящий не испытал чувства законной гордости, а у Сидящего сложилось впечатление, что ему совершенно не завидуют…

До чего же порою некоторые любят делать гадости ближнему!

Леонид Барац, Сергей Петрейков, Ростислав Хаит (Театр «Квартет И», Москва) Новости

Псковские зоологи серьезно обогатили науку о крупном рогатом скоте. Они предложили делить быков на две категории: быки-производители и быки-потребители. Быки-производители выполняют свои прямые обязанности по долгу службы, а быки-потребители занимаются этим ради удовольствия.

В Лос-Анджелесе впервые в истории разорился банк спермы. В головной офис банка уже выстроилась очередь обманутых вкладчиков, которые требуют вернуть им назад их вклады.

Метеослужба города Когалыма сообщает, что на гражданина Шестакова выпала месячная норма осадков и нанесла ему серьезные телесные повреждения. Дело в том, что она выпала из окна седьмого этажа в эмалированном ведре.

Найден натурщик, позировавший Казимиру Малевичу для его знаменитой картины «Черный квадрат».

Несмотря на недостаточное финансирование, летчики-испытатели ВВС России не простаивают, а продолжают испытания. В частности, сегодня они испытывают огромное удовольствие, потому что сидят за столом, пьют водку и никуда не летают.

Подтвердилась теория возникновения Вселенной в результате мощнейшего взрыва. Вчера в британскую Академию наук позвонили экстремисты из ирландской республиканской армии и взяли на себя ответственность за этот взрыв.

В Книгу рекордов Гиннесса попал житель Самары Дмитрий Дорошенко, как единственный в мире человек, сумевший сыграть на гармошке, в которую разбился его автомобиль.

Удивительный случай произошел в больнице имени Кащенко. Лежачий больной отказался пользоваться уткой, потому что, по его словам, в этой утке спрятано яйцо, в яйце – игла, а на конце иглы – его смерть. Главврач заявил, что весь персонал устал от выходок этого пациента, тем более что он находится в больнице уже как минимум двести лет и к тому же утверждает, что она названа в его честь.

Художник-авангардист Игорь Фомич Петренко-Шуйский впервые в истории человечества написал картину маслом вниз.

Житель Екатеринбурга Сергей Тужилкин обвинил своего лечащего врача в некомпетентности. Врач определил, что тот страдает вуайеризмом, то есть страстью подглядывать. На это Тужилкин сказал, что от вуайеризма он не страдает, а, наоборот, получает большое удовольствие.

Известно, что Южную Корею неофициально называют Страной Утренней Свежести, что вызывает возмущение властей Северной Кореи, которые считают это дискриминацией. И вот в рамках наметившегося сближения двух Корей экспертами найден разумный компромисс. Теперь Северную Корею будут называть Страной Второй Утренней Свежести.

Серьезная неприятность случилась с ресторанным обозревателем одного московского таблоида, получившим заказ прорекламировать фирменное блюдо нового японского ресторана – живого угря, жарящегося на сковороде при госте. Журналист пытался найти точное сравнение для увиденного, но не смог придумать ничего, кроме фразы «Угорь вертелся на сковородке как угорь на сковородке». В результате через пять часов он заработал тяжелое нервное расстройство.

На московском заводе «Серп и Молот» случилось сильнейшее короткое замыкание. Его последствия могли оказаться совершенно катастрофическими, но, к счастью, замыкание было настолько коротким, что его никто не заметил.

Михаил Волков (Израиль)

Ирина Ратушинская (Москва) Тост

Феликс Кривин (Израиль)

Сказка о вилке по имени Ложка

Жила-была вилка по имени Ложка.

Быть может, судьба засмотрелась в окошко,

Быть может, она заглянула в бутылку,

Когда вместо ложки состряпала вилку.

И так это вышло нелепо и глупо,

Что бедная вилка не может без супа,

На щи и борщи проглядела гляделки,

Ночуя и днюя в глубокой тарелке.

И все ж постепенно, от супа к окрошке,

Освоила вилка профессию ложки.

Трудилась на совесть. Одно неприятно —

Что все из нее выливалось обратно.

И тут разыгрались вокруг аппетиты:

Да что ж это, братцы? Едим, а не сыты!

И даже, стремясь накалить обстановку,

Один аппетит объявил голодовку.

Такая вот вилка по имени Ложка.

Из ложки такой не накормишь и кошку.

На эту бы ложку накалывать мясо,

Была б она вилкой высокого класса.

Она даже внешне похожа на вилку.

Но просто судьба заглянула в бутылку,

А может, она замечталась немножко,

Когда создавала несчастную ложку.

Но – ложка не ложка, а все же при деле.

Она от работы уже на пределе.

А если покуда не все еще сыты,

То, братцы, умерьте свои аппетиты!

А время беспечно бежит по дорожке

И черпает годы не вилкой, а ложкой,

И черпает счастье не ложкой, а вилкой…

Ну просто не может судьба без бутылки!

Рис. Л. Левицкого

Юрий Макаров (США) Это сладкое слово обида

Когда я звоню моему приятелю Фиме, первое, что он мне говорит: «Ну что ж ты никогда не позвонишь?» Это вместо здрасьте. Фима не сумасшедший. Просто он соблюдает эмигрантский этикет.

На знамени нашей эмиграции начертано одно гордое слово: «Обида».

Именно одно.

Именно гордое.

И именно «Обида».

Это чувство никакого отношения не имеет к тому, что в словарях толкуют как «несправедливо причиненное огорчение». Какое к черту огорчение! Упоение обидой. Всепобеждающая мощь поджатых губ. Веселое сверканье оскорбленных глаз. Обида, будоражащая кровь и побуждающая к действию.

В этой обиде нет ничего от унылого хныканья. Это захватывающая игра, в которой побеждает лишь тот, кто досконально владеет искусством быть обиженным. Вернее, тончайшим из искусств стать обиженным, то есть объявить себя обиженным раньше, чем это сделает партнер.

Разумеется, это высокое искусство не на чужой земле родилось. Оно было впитано с молоком матери и желчью отца, взлелеяно на родине и вывезено за океан непосредственно в крови, в виде ма-а-леньких таких пузырьков, затаившихся где-то между красными и белыми кровяными тельцами. Этот вирус до поры до времени дремлет в венах, чтобы однажды вырваться на простор и показать окружающим кузькину мать.

Да, быть обиженным бывало модно и до эмиграции. И многие были признанными мастерами этого дела. Моя теща Сима, например, пребывала в постоянном состязании, кто на кого первым обидится, со своей родной и любимой сестрой Раей. Правду говоря, их игра в обиду особым разнообразием не отличалась и даже была нудноватой для окружающих, но сами участницы удовольствие получали несказанное.

Они умели обижаться друг на друга в любой ситуации, даже без свидетелей, один на один, но, конечно, предпочитали публичные выступления.

Количество родственников, сослуживцев и знакомых с обеих сторон, непрерывно отмечающих знаменательные события, позволяло сестрам выступать на людях не менее раза в неделю.

Конечно, обижаться эффектнее всего было гостье. Сами понимаете, тут тебе и уход с хлопаньем дверью, и знаменитое: «Чтоб моей ноги в этом доме!..», и победный клич: «Фима (Сема), что же ты сидишь?!» Но, как и в любом другом чемпионате, количество игр на чужом поле соответствовало количеству выступлений на своем. И ровно через неделю, на очередных именинах, проигравшая дома имела все шансы отыграться в гостях и так обидеться на всю жизнь, что хватало на целую неделю.

На что обижались сестры? Так я вам и сказал… Как будто можно запомнить причину… Ну хорошо, вот вам одна.

Сима в гостях у Раи. Рая подает на стол свой коронный «наполеон». Гости волнуются, они знают, что Раин «наполеон» – это что-то с чем-то. Сима сидит настороженно: уже десерт, уже конец вечера, а повода все нет! Кто-то из гостей, просто чтобы скрыть глотание слюны, просто чтобы шевелить ртом якобы для дела, задает вопрос хозяйке:

– А что, Раечка, наполеончик сегодня сладкий?

– Сладкий, Ромочка, сладкий, – кремовым голосом отвечает Рая, нарезая торт. – Слава Богу, чуть-чуть не подгорел…

На этих ничего не значащих словах Сима внутренне делает стойку борзой, услыхавшей хруст ветки под заячьей лапой.

А Рая, выдавив ножом из торта очередной заварной бурунчик, заканчивает еще более ничего не значащими словами:

– …Но чуть-чуть ведь не считается, правда, Симца? Чуть-чуть… не считается…

Всё! Курок нажат, спичка зажжена, веревка лопнула! То, что для вас невинное бормотанье, для Симы… Это ее сейчас нарезают ломтями тупым ножом! Это ее вишневую кровь разливают по стаканам вместо компота. Это у Раи чуть-чуть не подгорел, это у Раи не считается, а у Симы на прошлой неделе таки да сгорел именинный торт прямо перед приходом гостей! Сгорел до углей, так что пришлось срочно посылать Фиму в ресторан «Море» за позорными покупными пирожными. Чуть-чуть не считается? Считается! Впрочем, пылающая от восторга обиды Сима уже в дверях:

– Фима, что же ты сидишь? Ты что, не слышишь, о чем тут говорят?!

Дверь бабахает, едва удержавшись в косяке. Гости хором вздрагивают, привычно фиксируют доносящееся с лестницы: «Чтобы ноги моей в этом доме!..» – и, облегченно вздохнув, тянутся к «наполеону».

Рая, как бы извиняясь перед гостями, разводит руками, при этом роняя с ножа на лысину Семы густую сладкую каплю, и говорит с искренней любовью:

– Ну? Как вам нравится эта самашедшая?…

Вот такие бывали поводы. Но все это детский лепет по сравнению с эволюцией искусства обиды в условиях эмиграции. Поверьте мне, настоящая еврейская обида рождается все же в неволе. Я имею в виду – на свободе чужбины.

…Когда мы с женой впервые прилетели в Нью-Йорк, в аэропорту Кеннеди нас встречали близкие друзья. В разные годы мы их провожали в эмиграцию – кого из Одессы, кого из Москвы, провожали, казалось, навсегда, – и вот, надо же, они и мы опять все вместе, как ни в чем не бывало, неразлейвода, дружба навеки, ура.

Веселой гурьбой, взаимно перемазавшись губной помадой наших дам, мы поднялись на автостоянку на крыше терминала и расселись по машинам. Мы с женой естественным образом попали в машину именно той пары, которая нас официально пригласила в гости в Америку и у которой, как у хозяев, мы поселялись на недельку. Растроганные встречей, мы вертели головами, глядя через стекла, как наши остальные друзья рассаживаются по своим отдельным американским машинам, при ночном освещении и легком возбуждении казавшимся шикарными. Хлопнула последняя дверца, и наша кавалькада двинулась к первому в моей жизни американскому хайвею. «Вот и замечательно, – приговаривали хором наши друзья-хозяева, – стол уже накрыт, сейчас приедем, нальем, поговорим!..»

Через сорок минут мы подъехали к симпатичному двухэтажному домику. И уже осмотрев дом, восхитившись подвалом, узнав основные английские слова: «моргидж», «бэйсмент», «иншуренц» и будучи почти укушенным японским пекинесом, я очнулся и выглянул в окно. Никакая кавалькада из аэропорта не прибыла, машина наших хозяев одиноко насупилась под навесом. Наши ближайшие друзья не приехали к своим ближайшим друзьям, чтобы отметить приезд их ближайших друзей. «А где же… все?» – попытался спросить я, но тут прибыла хозяйка и потребовала идти немедленно в «ливинг».

Надо признать, что стол был действительно накрыт по-людски, и налить налили, и даже гости были. Три пары незнакомых нам людей, с которыми у нас не было ничего общего, принялись активно, наперебой расспрашивать нас о том, как именно плохо сейчас живется в России. И, не дожидаясь наших ответов, рассказывать, как именно замечательно им живется в Америке. Отчаянно захотелось соврать что-нибудь хорошее о российской жизни, но то ли от усталости, то ли от отсутствия фактажа пришлось напиться…

А наутро я узнал, что остальные наши друзья не приехали в этот дом потому, что они все уже давным-давно друг с другом даже не разговаривают. И то, что они собрались вчера вечером на территории одного аэропорта, это вообще подвиг с их стороны.

– Понимаешь, – шептала жена, – они тут все друг на друга обижены. Они мне вчера даже говорили, кто на кого и за что, но я ничего не поняла…

– Идиотизм! – возмутился я. – Что же нам, со всеми теперь по отдельности встречаться? С ума посходили в этой Америке…

– Ты не понял, – жена постучала меня пальцем по лбу. – Никто с тобой не собирается встречаться. Они на нас с тобой уже тоже обиделись.

– На нас? Когда? За что?!

– За то, что мы из аэропорта поехали к Лиле с Борей…

– А куда же нам было ехать? Мы же здесь… Они же… Мы же думали… Что мы должны были делать, черт подери?!

– Не знаю, – вздохнула жена. – Наверное, не надо было нам сюда ехать…

…Это только тот, кто Богом обижен, считается в народе дураком. А тот, кто сам умеет ловко обидеться, обычно чувствует себя куда умнее остальных. С годами я стал привыкать, что чувство обиды – это неотъемлемая часть внутреннего мира эмигранта. Обида – это его достоинство. И его гордость. Даже если вам уж совсем нечем гордиться, в кармане всегда есть возможность обиды. «Я с ней не разговариваю!»… «Мы к ним не ходим!»… «Нет, если там будут Канецкие, мы туда ни ногой!»… О, муки эмигранта, приглашающего родственников и друзей, к примеру, на свой юбилей! Самая грандиозная и невыносимая задача – рассадить гостей. Из ближайших друг к другу любезнейших ста двадцати персон ни одна персона с другой рядом не сядет. Вот вам проект успешного русского ресторана: двести столов, каждый на одного человека, все столы отделены друг от друга бронированными перегородками. Вот где хорошо и безопасно собраться большой дружной семьей…

Из полной удивительных историй народной антологии эмигрантской обиды меня восхищают многие примеры. Мать, не разговаривающая с дочерью за то, что та не добавляет тертые помидоры в икру из баклажанов… Партнер, обидевшийся на партнера за то, что тот, отдыхая в Лас-Вегасе, выиграл в рулетку двести долларов… Друзья детства, обидевшиеся на своих друзей детства за то, что у тех в доме в 94-м году обедал Жванецкий… И так далее.

Но особенно я люблю историю экскурсовода, который насмерть обиделся на всю сопровождаемую им же группу туристов. Надеюсь, полюбите эту историю и вы.

Итак, русскоговорящий экскурсовод, назовем его Абрам Вареник, повез группу русскоговорящих же туристов из Нью-Йорка, скажем, во французскую Канаду. (Для тех читателей, кто думает, что я специально придумал смешное сочетание имени и фамилии героя этого рассказа, вынужден сообщить, что ничего такого смешного у меня получиться не могло, потому что настоящее имя экскурсовода Давид Суп.)

Надо сказать, что Вареник был хорошим экскурсоводом, а может, даже и лучшим из лучших. Во всяком случае, он был человеком образованным и не мог себе позволить отправиться на экскурсию, не зная о ней буквально ни бельмеса, как это делали все остальные его коллеги. Что-то Абрам знал в силу своего ума и высшего образования, что-то черпал из туристических проспектов накануне тура. Как культурный человек он просто не мог иначе. Как ни странно, именно культура и подвела.

Экскурсовод Вареник был культурным человеком.

Его экскурсанты – нет.

В принципе, в любой экскурсии русскоговорящих туристов интересовали только две вещи: входит ли в ее стоимость питание и как захватить передние места в автобусе. И больше ничего. Ни чем отличался Ван Гог от Гогена. Ни в каком году индейцы продали Манхэттен. Ни сколько синих полос на американском флаге. Ни-че-го.

«Эта экскурсия с питанием?» – спрашивали туристы и, не слушая ответа, расталкивали друг друга локтями и коленками, штурмуя автобус, чтобы занять переднее сиденье раньше тех, кто имел на него билеты.

Это очень расстраивало Абрама. Не только жадность русскоговорящих туристов к питанию и передним местам. Вообще: отсутствие культуры.

Абрам Вареник был настоящий российский интеллигент и поэтому любил свой народ. Но случилось так, что впервые в жизни он столкнулся со своим народом только в Америке. В прежней жизни Абрам был не гидом, а инженером в проектном институте, и общался соответственно с людьми своего уровня. Жил Абрам на улице Щепкина, а народ в основном проживал на Привозной. По выходным, пока народ бесновался на стадионе, Абрам отсиживался в филармонии. Разумеется, и на родине Абрам мог случайно встретиться в одном автобусе со своими будущими туристами. Но тогда ему вовсе не нужно было с ними общаться, зарабатывая на хлеб, и из того автобуса можно было легко сойти на любой остановке… Здесь же он должен был терпеть их рядом целый день, а иногда даже и два. Говорить с ними. Отвечать на их вопросы. Мирить их в борьбе за питание и передние места. О ужас, расселять их в гостинице…

И поэтому иногда Абрам Вареник не сдерживался.

– Надо быть помягче, Абрам, – говорил ему после очередной жалобы бывший комсомольский работник, позже беглый новый русский, а теперь хозяин турагентства Флоткин. – Все ж таки это люди.

– Нет, – тихо отвечал Абрам.

– Что нет? – удивлялся Флоткин.

– Не люди.

Начальство Вареника прощало и снова отправляло в очередную поездку, потому что он все равно был лучшим гидом.

Поездка во французскую Канаду была последней каплей.

Абрам и сам почувствовал неладное, когда еще при посадке в автобус, сразу после битвы за переднее сиденье и вопросов о питании, выяснилось, что агентство продало на один билет больше, чем следовало. А поэтому лишний турист – огромная неопрятная дама в мохеровом берете должна была занять место непосредственно рядом с гидом, на его сиденье. Было еще свободное место в конце автобуса, но от него дама с гневом отказалась. Обычно гид располагался на двойном сиденье один, вместе со своим микрофоном и вспомогательными брошюрами, а в этот раз Абрам (к счастью, мужчина небогатырских размеров) был вынужден примоститься в оставшемся от мохеровой дамы уголке.

То есть экскурсия сразу пошла как-то наперекосяк. Они еще не доехали до французской Канады и вообще до какой-либо Канады, Абрам еще не окончил свой предварительный рассказ о поэзии провинции Квебек, когда дама в берете вынула из своей сумки толстый целлофановый пакет, набитый бутербродами с домашними котлетами, и стала их есть. Луково-чесночный заряд ударил гордого Вареника прямо в его культурное сердце.

– Прекратите немедленно, – сказал он даме. – Вы здесь не одни. Полчаса назад у нас был ланч. Как вам не стыдно устраивать такую вонь!

– Шо? – крикнула дама, но вовсе не подавилась. – Он меня еще будет учить? Када хочу, тада ем! Фры кантры!

Этот ее переход на английский, видимо, окончательно сбил Вареника с рельсов.

– Да, буду учить, – прошипел Абрам мхатовским шепотом, поражающим до шестнадцатого ряда. – Буду тебя учить, дрянь, если тебя до сих пор никто не научил быть человеком!

Он попытался вырвать у дамы пакет с бутербродами, но та, более опытная в боевой жизни, изловчилась и прижала еду к груди, одновременно двинув Абрама по щиколотке острым носком туфли.

Тогда Абрам вскочил и, стоя почти на одной ноге, обратился ко всему автобусу.

– Слушайте, вы, – сказал он срывающимся голосом человека, готового на все. – Я понимаю, что лучше обращаться к стенке. Но я заявляю вам в первый и последний раз: если это животное, – он указал перстом на мохеровую даму, все еще давящую котлеты о грудь, – если это животное сейчас же не выбросит в окно ту дрянь, которую она протащила в автобус и собирается здесь жрать, отравляя атмосферу… Не в окно, конечно, а вот в это мусорное ведро с крышкой… Если она немедленно не сделает этого, я умываю руки. Больше вы от меня не услышите ни слова! Понятно вам?

Туристам было непонятно, поэтому один из них, заспанный мужчина с проволочными кустами рыжих волос в ноздрях, спросил:

– У тебя что, псих, крыша поехала? Тоже мне, напугал! Ну и заткни поддувало! Очень нам надо слушать твою трескотню… Люди тут отдыхают, а не это самое! Не в Союзе, блин… Кушайте, женщина…

И автобус радостно заржал.

– Ах, так! – крикнул Абрам врагам культуры. – Тогда получайте, мерзавцы! Отдыхайте как знаете!

На этих словах он воткнул свой микрофон в ту часть мохеровой дамы, где к груди был прижат сверток с бутербродами, быстрыми шажками рванул по проходу в самый конец автобуса и уселся на пустом последнем сиденье.

С этой минуты экскурсия во французскую Канаду проходила практически без гида.

Сначала это туристам даже нравилось, но потом они слегка заскучали.

– Это что за город?… – спрашивали туристы, вглядываясь в окошки.

– А не знаю, – равнодушно отвечал Абрам с последнего сиденья.

– А сколько еще ехать?…

– А не скажу.

– Нам бы в туалет…

– А мне наплевать!

– А мы будем жаловаться!

– Ха-ха!

Водитель привычно делал остановки в достопримечательных местах, русскоговорящие туристы выходили из автобуса и неприкаянно топтались, пялясь на непонятные соборы с памятниками. Некоторые, наиболее ушлые, пытались поначалу прибиться к чужим группам, но быстро поняли, что во французской Канаде гиды говорят даже не на английском, а вообще черт его знает на чем, и прекратили дергаться.

– Слышь, мужик, – просили они Абрама, – кончай бочку катить, скажи хоть, на каком языке они говорят в этой своей французской Канаде?

– А понятия не имею! – отвечал обиженный гид.

Лишь однажды за всю экскурсию он позволил себе более пространный комментарий. Группа застряла в музее возле огромной картины на потустороннюю тему. На картине многочисленные грешники готовились к наказанию в аду.

– Что, интересно? – весело спросил Абрам у своих туристов. – Знаете, кто тут изображен? Вы все, вот кто!

Группа в ужасе отшатнулась. А Абрам продолжал:

– Вот этого, без лба, узнали? Да вот же он среди вас, неандерталец, – и Абрам ткнул пальцем в сторону мужчины с кустами в ноздрях. – А вот этот урод – это вы, уважаемый, такое же хамло!.. А вот и наша супружеская парочка, места девять и десять, узнаете?… А вот эти трое – вы, вы и вы, мадам. Такая же жирная свинья и такой же безмозглый взгляд!..

Туристы не догнали Абрама только потому, что тот знал в этом музее все ходы и выходы. Домой он вернулся на попутном автобусе из другого агентства.

– Знаешь, Абрам, ты меня очень обидел, – сказал ему хозяин турагентства Флоткин, которого жалобщики приходили бить. – Так что не приходи сюда больше.

– Ну и черт с тобой! – ответил бывший лучший гид.

Так обиделись друг на друга еще два эмигранта. Хотя Флоткин в данном случае был в явном выигрыше – он обиделся раньше.

Поэтому, когда звонит мой приятель Фима, я снимаю трубку и, не давая ему опомниться, спрашиваю первым: «Ну что ж ты никогда не позвонишь?» Это вместо здрасьте.

Александр Мусти

Каламбуры любви

Оправдание

Напрасно ты ревнуешь, бедная!

На самом деле все не так:

За женщинами я не бегаю —

Я просто ускоряю шаг.

Откровение

Врубился я не сразу,

Когда на склоне дня

Произнесла ты фразу,

Сразившую меня:

– Был день сегодня чудный,

С ним так расстаться трудно!

Пожалуй, я не прочь

С ним провести и ночь…

Нетерпение

Вот наконец они соединились,

И, торопясь, он обратился к ней:

– Вы, милая, сегодня мне приснились.

Я вас люблю! Скорей, скорей, скорей!

Я вас люблю! Надеюсь, что взаимно.

Нам каждая секунда дорога!

Уж год в мобильной связи состоим мы,

А это очень дорого пока…

Взаимопонимание

Проводим отпуск врозь и все раздельно празднуем,

Спим в разных комнатах, обедаем кто как

И даже сериалы смотрим разные —

Все, словом, делаем, чтоб сохранить наш брак.

Рис. Л. Левицкого

Семен Лившин (США) Дама с собачкой Баскервилей

Сыщик-любитель Нюра Вульф, то есть я, с утра только и успела, что раскрыть полтора преступления да написать детектив. Вдруг зазвонил телефон. Я сразу узнала Алексея Степановича Ягодкина, старшего оперуполномоченного по особо мокрым делам. В душе он оставался все тем же романтичным Лешей, которого я помню еще со школьной скамьи подсудимых. Надевая бандитам наручники, Ягодкин по-прежнему краснел от смущения. А если порой ему случалось застрелить в день трех-четырех правонарушителей, он никак не мог заснуть, пока полковник Травушкин, которого все – и подчиненные, и уголовники – звали просто «Дядя Ваня», не почитает ему на ночь «Незнайку в Солнечном городе».

Но сейчас в голосе лейтенанта Ягодкина звучал металл:

– Выручай, Нюра! Надо внедриться в банду Шпока. Там ищут гувернантку для собаки. Адрес: Большая Инвесторская, дом шесть.

Так-так, это, кажется, бывшая Стахановская. Набросив первую попавшуюся шубку из шиншиллы и антикварные кирзовые сапоги, чтобы выглядеть настоящей прислугой, я выскочила на улицу. По небу плыли изящные, чуть присобранные в талии облачка, – видать, от Юдашкина.

Я быстро нашла роскошный особняк со скромной табличкой «Тимофей Шпок, заслуженный киллер республики». Над входом висел лозунг «Народ и мафия едины!»

Шпок оказался представительным мужчиной в безукоризненном смокинге и безупречном бронежилете. Глядя на меня своими пронзительными глазами, он учтиво спросил:

– Имеете ли вы опыт общения с животными?

– Еще какой! – затараторила я. – Первый муж был скотина, второй – козел, третий…

– А как насчет английского? – перебил он. – Наша Леди ведет род от знаменитой собаки Баскервилей, и по-русски она пока ни бум-бум.

– Перед вами автор русско-собачьего разговорника! – вдохновенно соврала я.

Хозяин достал пачку долларов толщиной с мой роман «Кровавая канарейка».

– Дам вдвое больше, если присмотрите и за сукой, и за ее хозяйкой. Ясно?

Не помня себя от радости, я выскочила из офиса и плюхнулась в свой дряхлый «Запорожец». Все, завтра же куплю новый, с тонированными стеклами! Вдруг рядом я заметила незнакомого мужчину.

– Вам куда? – вежливо спросила я.

– В морг, – ответил он и упал. В спине у него торчал кинжал.

«Кстати, давно бы уже пора поточить кухонные ножи», – подумала я и побежала звонить Ягодкину.

– Ладушки, – ответил он, – сейчас пришлю экспертика к трупику. Какой он из себя?

– Мужик как мужик… молчун такой. Одет, правда, странно: носки красные, рубашка зеленая, галстук желтый. Я б своего мужа за такое убила!

– Мы проверим и эту версию, – сказал Леша. – Спасибо, Нюрочка!

От его слов я покраснела до кончиков сапог и помчалась домой к Шпоку. Его жена Лора, дамочка с порочными глазами и ушами, пожаловалась на капризы заморской собаки:

– Купишь ей дешевую игрушку – она с ней играть не хочет. Купишь дорогую – тут же всю сгрызет. Что делать, ума не приложу…

– А вы не показывайте собачке чек на игрушку, – посоветовала я.

– Отпад! – вульгарно всплеснула руками Лора. – Айда знакомиться с псиной.

Я увидела крохотную болонку с жалобными глазами и удивилась: ведь у Конан Дойля был описан огромный пес, способный загрызть человека.

– Да за те бешеные бабки, что нам обошлась эта тварь, я сама кого хошь загрызу! – прорычала хозяйка. – Не жрет ничего, оттого и стала такая мелкая. А мы уж ее кормили и парной телятинкой, и диетическим грогом, и яйцами Фаберже всмятку…

Поначалу Леди не шла на контакт. Но я славлюсь своим умением разговорить любого. Помню, как-то я так долго спрашивала одного глухонемого, который час, что в конце концов он не выдержал и заорал: «Я, я поджег склад – только отвяжись!!!» Сейчас мне мешало присутствие хозяйки. Тут ей позвонили, и Лора стала кокетничать с художником Сморчковым.

Я включила магнитофон, вмонтированный в носовой платок. Потом сказала Леди: «Гив ми лапу, плиз!» – и положила ей овсянки. Она вмиг слизала ее и, обливаясь горючими слюнями, языком жестов поведала мне свою историю. Лучик сочувствия зажегся в моем сердце.

Когда скромная болонка приехала в Москву из английской глубинки, Лора тут же нацепила ей трусы от Труссарди, роскошный «Роллекс» и повезла сватать к крутому бульдогу из Киева. Но тот позволил себе столь бесцеремонное обращение с гостьей, что в Леди взыграли ее баскервильские гены, и она мигом откусила наглецу лапу с перстнями. С тех пор ее держат взаперти, на платиновой цепи. «Если бы нашлась какая-нибудь чуткая родственная душа…» – жалобно скулила Леди. Я вспомнила о Лешином Шарике. Он копия хозяина, только у Леши уши не купированы. Но приживется ли простая дворняга в доме, где все кишит снобизмом?

От Ордынки до Стромынки мела поземка. Любуясь снежинками, изящными, как звездочки на Лешиных погонах, я пыталась собрать все факты воедино. Собака Баскервилей. Труп в машине. В огороде бузина. В Киеве шавка. Кто стоит за всем этим? Но дома Кешка, мой младший сын, а может, и внук, потребовал сказку о Белоснежке и семерых гномах. Выслушав ее, он спросил:

– Слушай, а бывают гномосексуалисты?

Зазвонил телефон.

– Леди пропала! – визжала в трубку Лора.

Не желая связываться с этой истеричкой, я побежала прямо к Шпоку. Его кабинет был пуст. На полках виднелись мемуары «Ни дня без кистеня», поваренная книга «100 блюд из цианистого калия», учебник «Феня для «чайников». У камина стояло чучело медведя с дырочкой в правом боку.

– Это был мой дипломный выстрел, – неожиданно раздался голос Шпока.

Я вздрогнула. А он продолжал как ни в чем не бывало:

– Приехал я в Первопрестольную учиться на дилера, но недобрал баллы и попал на киллерское отделение. Представьте себе, не жалею. Знаю, кое у кого сложилось негативное отношение к нашей профессии: мол, западная мода. Между тем разбой – старинное русское ремесло. Помните, у Лермонтова: «Выхожу с братвой я на дорогу»? Это ведь о моем прапрадеде Ваньке-Каине, знаменитом ушкуйнике. Он отбирал деньги у богатых и раздавал их бедным, то есть коллегам по шайке. Если вдуматься, киллер – это же санитар общества.

Я слушала его, поддавшись очарованию бархатного баритона. Но почему всесильный Шпок так откровенен со мной? Видно, ему, как и бедняжке Леди, не с кем поговорить по душам.

Однако пора было переходить к делу. Начала с его жены. Я высморкалась в магнитофон – пошла сделанная мною запись. «Стасик, милый! – сюсюкала Лора. – Приезжай поскорее, мой придурок на работе!» Мужской голос визгливо ответил: «Ладно, Лорусик».

– Опять этот мазилка Сморчков… – помрачнел Тимофей Иванович. – До того запарился со срочными заказами, все руки не доходят его проучить.

– Давайте я попробую! – неожиданно вырвалось у меня.

Шпок расхохотался:

– Да эта бестия вас так уроет!

Но во мне проснулся азарт сыщика-любителя. Не зря же родители назвали меня в честь знаменитого детектива Ниро Вульфа! Я заскочила домой, чтобы подготовиться к решающему рандеву. Дети тут же обступили меня с просьбами дать им поесть, купить ботинки, решить задачи. Откуда в нынешнем поколении столько прагматизма?!

– Мама, тебе кто-то лаял по телефону, – вдруг вспомнил Кешка.

Господи! Трясущимися руками я набрала записанный им номер. Из сбивчивого тявканья Леди я поняла, что ее взяли заложницей. Оказывается, прежний хозяин завещал любимой собаке миллион фунтов стерлингов, престижное Стаффордширское болото и титул герцогини. А Лора инсценировала похищение, чтобы бежать с Леди и своим любовником Сморчковым в Англию. Ну, погодите!

Я позвонила Лоре на мобильник и, старательно коверкая слова, сладко пропела:

– Это есть герцогиня Шпок? Срочно приехать в английское посольство за квитанция оф дворец. С собой иметь трудовая книжка, три фото без короны и ваш собачонка.

– О-о!.. – проблеяла дуреха. – Я есть мчаться к вам!

Теперь – Сморчков. Нужен небольшой маскарад. Я надела пальто задом наперед и сунула контактные линзы за обе щеки, но художник все равно меня узнал.

– У меня алиби, – хладнокровно заявил он. – Во время похищения собаки я участвовал в отчетной оргии московской богемы. Вот справка оргкомитета.

Пока я разглядывала документ, меня ударили по голове чем-то тяжелым. «Ох, плакала моя прическа, сделанная в салоне «Фея Плюс»!» – успела подумать я, прежде чем изящно плюхнуться в снег. Очнувшись, я поняла: надо немедленно предупредить Шпока! Однако пока я доковыляла до его особняка, Сморчков успел влить в ухо спящему хозяину отравленные щи. Он отшвырнул меня в угол и занес над несчастным кинжал. Но тут чучело медведя вскричало голосом полковника Травушкина:

– Ни с места! Все арестованы!

Сморчков кинулся наутек, но полковник произвел предупредительный выстрел ему в голову. За окном радостно завыли милицейские сирены. Вбежал Алеша с Лорой наперевес. Он лихо козырнул мне и сказал:

– Нюра, как тебе идет эта шишка на макушке!

Вдруг на наших руках защелкнулись стальные браслеты.

– Именем Российской Федерации, – сурово сказал полковник, – объявляю вас суженым и суженой.

– Горько! – отозвался Тимофей Шпок, выплевывая отравленные щи.

И вот я вновь сижу на своей уютной творческой кухоньке, дописывая роман о моих приключениях сыщика-любителя. (Кстати, на днях мне досрочно присвоили звание «старший дилетант».) Леди, моя первая читательница, преданно заглядывает мне в глаза. Бедняжка хлебнула лиха. Чтобы тайно выехать в Англию, на историческую родину своей собаки, Лора подвергла ее пластической операции, превратив в козу. Но Шарик не бросил подругу в беде. Сейчас у них уже семеро козлят.

Суд учел чистосердечное раскаяние Шпока, а также то, что он добровольно передал свою богатейшую коллекцию оружия и ядов подшефному детскому дому. Тимофей был условно осужден по статье «Изнасилование в пределах необходимой обороны».

Что касается Лоры и трупа в красных носках, то с ними мы еще встретимся на страницах моих новых детективов. Приятных вам ужасов, друзья!

Евгений Микунов (Киев) Знаете ли вы…

…что у двоечников дома на стене висит расписание пропуска занятий?

…что если хорошо потереть эбонитовую палочку, то появится Фарадей и скажет: «Слушаюсь и повинуюсь»?

…что начальники тюрем в дни рождения заключенных искренне желают им долгих лет?

…что есть грабители, которые отнимают ценности не угрожая оружием, а хвастаясь им?

…что йоги подкладывают на стулья канцелярские кнопки только любимым учителям?

…что синоптики за плохую погоду получают столько же, сколько и за хорошую?

…что султаны не танцуют со своими женами, а водят с ними хороводы?

…что с появлением машины времени можно будет многое отложить на вчера?

…что иногда рыба и рада бы клюнуть, но боится, что уху пересолят?

…что если на бескозырках пишут название военного корабля, то на тюбетейках – кличку корабля пустыни?

…что быки часто спорят с тореадорами, на кого все-таки ходит народ?

…что многие клады спрятаны государством для проверки честности своих граждан?

…что в нашей армии отныне запрещено пользоваться биноклями, так как враг в них кажется ближе и страшнее?

…что использование попугаев вместо почтовых голубей существенно экономит бумагу?

…что у президента Путина есть дома несколько копилок в виде олигархов?

…что если зонтики обычно забывают в метро, то парашюты – в самолетах?

…что пунктуальные люди просто балдеют, услышав начало шестого сигнала?

…что пони в отличие от коней не ржут, а только хихикают?

Игорь Иртеньев (Москва)

Елена Каракина Мой друг Партникер

Эту историю рассказал мне один из непревзойденнейших мастеров устного рассказа Боря Бонд. Привожу ее практически дословно.

«Моего друга Партникера принимали в украинские казаки… Однако стоит сказать пару слов о самом Партникере. Личность это весьма незаурядная, являющая великолепный пример единства и борьбы противоположностей. Есть люди, которым книги заменяют все на свете – жен, возлюбленных, карьеру, положение в обществе, а также завтрак, обед и ужин. Партникер из них. Сказать, что он библиофил, – ничего не сказать. Он любитель книг, хранитель книг, читатель книг и охотник за книгами. Но при этом он так же походит на книжного червя, как австралийский кролик на Московский метрополитен. В его заваленной книгами квартире можно повстречать кого угодно – художников в невообразимых хламидах, девушек-вамп с кровавыми губами и лиловым маникюром, тихих инженеров-алкашей, отмороженных музыкантов, длинноволосых поэтов, изобретателей вечного двигателя и прочую весьма разношерстную и разновозрастную полубогемную публику, которая базировалась раньше в «Зосе» и «Яме», а теперь потихоньку расползлась по «Сугробам», «Трактирам», «Семи ветрам» и прочим злачным местечкам.

Партникер – убежденный борец за трезвость. Он посвятил свою жизнь истреблению всех алкогольных напитков, которые когда-либо существовали в истории человечества, – от приземленного «сухарика» до возвышенной «Массандры» и от мутного деревенского самогона до прозрачного, как горный хрусталь, «Довганя». Истребляет он это все, естественно, не один, а в той самой тусовке, которая толчется среди раритетов, и, надо отдать ему должное, так же легко дает книги «на прочит» (что у книжников совсем не в заводе), как и деньги на очередную бутылку, и делится своими познаниями (у него память настоящего ученого-энциклопедиста) так же просто, как и последней рюмкой водки. Можно охарактеризовать его в трех словах – книжник, душевед, пофигист. Вот его-то и принимали в украинские казаки.

Как-то к нему домой занесло VIP – Очень Важную Персону, некоего Синепупенко-Рюрикова, в одном лице являющегося, кажется, предводителем дворянства и верховным писарем украинского коша. Сидели они тихо-мирно с Партникером за бутылочкой водки или чего-то там еще, и выяснилось, что у писаря-предводителя, как говорят американцы, «есть проблема». Проблема состояла в том, что дружественные казаки Канады отправили в Одессу целый пароход штанов. Соблазнительно написать, что это были горячо любимые казаками романтические шаровары, но, увы, это были совершенно банальные, хотя тоже многими любимые джинсы «Levis». Канадцы отдали их одесситам совершенно бесплатно, но с одним условием: вручать только пожелавшим вступить в казацкий кош. Вот дворянин-казак и предложил Партникеру пару штанов на этих условиях.

Джинсы, сами понимаете, на улице не валяются, и Партникер сразу согласился. Но сказал, что могут возникнуть некоторые препятствия, и пожелал узнать сопутствующие условия.

– Первое условие, – сказал предводитель-писарь, – выпить стакан водки.

– Ну, за этим, как ты понимаешь, дело не станет, – доверчиво глядя в глаза собеседнику, ответил Партникер.

– А второе условие, – сказала Очень Важная Персона, – перекреститься.

– Но я же не крещеный, я, как ты догадываешься, еврей, – предупредил Партникер.

– А это нам неважно. Важно, чтобы был соблюден протокол приема, – сказал предводитель, в котором окончательно проснулся главный писарь коша.

Но и в Партникере проснулась торгашеская жилка предков, и он возразил, что за одну пару штанов не станет публично осенять себя христианским символом. А вот за две – это совсем другое дело.

– Две пары штанов – это серьезно, – сказал он.

– Я не уполномочен делать такие щедрые подарки за вступление в казачество, – загрустил предводитель.

– Да, но я же при этом становлюсь если не совсем отступником, то почти отступником, – возразил Партникер.

– Ладно, – решился писарь, – вступай за две пары.

– Но этого мало, – загорячился Партникер, в котором все отчетливей стала проступать национальная страсть к торговле. – Понимаешь, моя религия на три тысячи лет древней твоей. И что же, за то, чтобы вступить в твой детский религиозный сад, я возьму всего две пары джинсов? Вот если вы к ним приложите шаблюку и бунчук – тогда я буду считать себя совершенно удовлетворенным казаком.

Тут бедный писарь-предводитель поперхнулся очередной рюмкой.

– Нет, – сказал он. – Я тебе этого обещать не могу. Я обязан собрать громаду и посоветоваться с ней.

С тем и ушел.

Так Партникер и не отказачил себе две пары штанов с саблей и бунчуком. А что до стакана водки – сами понимаете, это «не проблема».

Александр Редькин

Мы рождены, чтоб…

Восходящее солнце спустилось в залив,

и от берега с шумом уходит прилив,

и жара наступила, хотя и январь,

придорожная пыль превратилась в янтарь.

Вот Ротару со Шмыгой поют в унисон,

Билла Клинтона им подыграл саксофон.

Вот с подносом идет Пугачева сама

в кабинет, где пьют пиво герои Дюма.

Древнеримский прошел мимо нас легион,

и фонтаны забили внезапно из скал.

То не старая сказка, не сладостный сон —

то пришел новый русский и все заказал.

Сергей Махотин (Санкт-Петербург) Вы Семина не видели?…

Миша двигался к доске так неохотно и медленно, что, когда он наконец дошел, наступил второй урок.

– Слушаю тебя, – печально промолвила учительница физики.

– Стихотворение Пушкина «Зимнее утро», – так же печально отозвался Миша. – «Мороз и солнце, день чудесный…»

– Постой, что ты несешь? – удивилась учительница. – Какой мороз, какое солнце?! Ты правило буравчика учил или нет?

– Правило буравчика? – Миша растерянно хлопал глазами.

– С тобой все ясно! – сказала учительница. – Неси дневник.

Миша вздохнул и пошел к своей парте.

Он двигался так неохотно и медленно, что, когда он наконец дошел, наступил уже третий урок.

– К доске пойдет… – учитель географии открыл журнал. – К доске пойдет Семин. В прошлый раз мы говорили о Валдайской возвышенности. Покажи на карте, где она находится.

Миша двигался к карте так неохотно и медленно, что, когда он наконец дошел, наступил четвертый урок.

– Валдайская возвышенность… – начал он, тыкая указкой в пластмассовый скелет.

– Какая еще Валдайская возвышенность?! – удивилась учительница биологии. – О чем я только что рассказывала? Повтори.

Миша задумался. Он думал так неохотно и медленно, что очнулся, лишь когда из класса, шумя и толкаясь, стали выбегать одноклассники.

«Обед!» – догадался Миша и направился в столовую.

Ел он долго. Сначала щи. Потом сосиски с вермишелью. Потом пил чай со сдобной булочкой.

Время от времени ему слышались какие-то посторонние звуки, звонки, крики: «Каникулы!»

Миша допил холодный чай, встал и двинулся в свой класс.

– А, Семин! – остановила его в пустом коридоре классная руководительница. – Давно тебя не видела. Одноклассники твои меня навещают. Такие молодцы! Слава Лейкин писателем стал. Игорь Лепихин – артистом. А у Курочкина с Лисовой двойняшки родились, обе рыженькие. Ты заходи почаще, – кивнула она на прощание.

Миша понял, что уроки кончились, и пошел домой.

По пути он то и дело останавливался, вспоминал правило буравчика, повторял про себя стихотворение Пушкина и пытался представить себе Валдайскую возвышенность.

Он шел так медленно, что я начал зевать и непременно заснул бы, если б не поставил в этом месте точку.

Александр Свинарчук Иронические миниатюры

Валерий Хаит Доля шутки

Я затормозил и прислушался.

Мысленно достал авторучку.

Сергей Довлатов. «Заповедник»

Наша соседка по двору, как ее тогда все называли – мадам Спирт, страшно любила похвастаться. И вот она рассказывает о посещении своего сына, сидящего в тот момент в тюрьме за спекуляцию:

– Мой Сеня!.. Раечка, если бы вы видели его камеру! Такой второй камеры нет на свете! Оттуда не хочется выходить!..

Мой друг художник Олег Сон рассказывал, что в винном подвальчике, куда он ходил с друзьями, время от времени появлялся старичок, который утверждал, что он Гаврик из катаевской повести «Белеет парус одинокий», и за стакан вина рассказывал, как там было на самом деле…

Еще один рассказ Олега Сона. У него есть приятель, который назвал своего кота Брамсом. Так вот этот приятель, глядя на кота, время от времени произносит:

– Обрати внимание: Брамс! Какое в сущности прекрасное имя для кота и какое нелепое – для композитора!..

Пожилая женщина – преподаватель географии категорически против выезда семьи в Израиль:

– Я не хочу, чтобы мои внуки жили в стране, в которой нет полезных ископаемых!..

Юля Женевская подарила историю. Едет она в такси. Впереди женщина средних лет в платочке пытается перейти дорогу в неположенном месте. Мечется по мостовой – вперед, назад, от одной машины к другой. Шарахается от них. Машины, не снижая скорости, объезжают ее. Водитель такси, где сидит Юля, останавливается, опускает стекло и говорит женщине:

– Ну иди уже, комнатная!..

– Ой, Яша, как я рад, что я тебя давно не видел!..

Объявление на столбе: «На 16-й станции Фонтана сдаются комнаты на сезон или на более меньший срок».

Еще одно объявление на столбе: «Любовь нечаянно нагрянет!.. Звонить по телефону…» И – телефон.

– Что вы подслушиваете, когда вас сюда поставили подсматривать!..

Разговор после концерта известного артиста эстрады, юмориста:

– Между прочим, каждый уважающий себя артист эстрады должен иметь сегодня хотя бы один пошлый номер!

– Правильно. А если он себя по-настоящему уважает, то и два!

В проектном институте, где я когда-то работал, у нас в отделе были сотрудники с такими фамилиями: Бант, Шарф, Фрак, Щеголь… Самое интересное, что фамилия начальника отдела была Портной.

На Привозе. Есть петрушка обыкновенная и есть кудрявая. Женщина приценивается:

– Почем ваша кудрявая?

– Одна гривня.

– Почему так дорого? Всегда было дешевле!

– Да?… А вы знаете, сколько времени пришлось ее завивать?…

Три полных женщины садятся в машину на заднее сиденье. Волнуются, что не поместятся. Одна говорит:

– Давайте сядем черепицей!..

– Чтобы борщ получился, ему нужно полностью отдаться!..

Врач сказала:

– Кардиограмма – как рыба. Она всегда должна быть свежей…

В феврале 96-го Зиновий Ефимович Гердт снимался в Одессе у какого-то греческого режиссера и жил с женой в гостинице «Красная». Завтрак из любви и уважения к артисту приносила в номер сама метрдотель ресторана – видная, яркая одесская женщина. Она стучала в дверь и, когда жена Гердта ей открывала, торжественно входила в номер и спрашивала:

– Ну что, мой уже встал?

В парикмахерской. Я пытаюсь как-то руководить процессом. Парикмахерша:

– Да не волнуйтесь, мы работаем без брака!

– Как это?

– А оно ж отрастает!..

Мой приятель однажды в сентябре позвонил в еврейский центр – ему какой-то документ был нужен. Телефон долго молчал, потом мужской голос ответил:

– Никого нет.

– А где все?

– Они там свой жидовский Новый год отмечают.

– Что?! Как вы… Кто вы такой?!

– Я сторож…

– Молодой человек, вы не могли бы проводить меня до дому?

– Только взглядом!..

Из монолога старого одесского конферансье:

– Ну, что вы не смеетесь?… А, старая шутка?! Что ж, значит, вы интеллигентные люди. Вы понимаете, что над старостью нельзя смеяться, старость надо уважать!..

В семидесятых. На пивной будке – табличка: «Пива нет». Внизу мелом приписано: «Куба – да!»

– Вы даже себе не подозреваете!..

Я спросил у философа Авенира Уемова:

– Скажите, Бог есть?

Он – тут же:

– Поживем – увидим!..

Меня в очередной раз перепутали с Аркадием Хайтом. Объясняю жене, что это неудивительно: Хайт – постоянный автор Хазанова, создатель фильма «Ну, погоди!», лауреат Государственной премии.

Жена говорит:

– Подумать только, одна закорючка – и я могла бы быть женой знаменитого человека!..

Водитель – женщине, едва не попавшей под машину:

– Что вы ходите по Одессе, как корова по Индии!..

Я как-то читаю вслух объявление в местной газете: «Мужчина 60 лет, спортивного телосложения ищет женщину не моложе 50 лет для интимных встреч…»

Жена говорит:

– Он что, геронтолог?…

Игорь Миняйло об актере:

– Так умел держать паузу – суфлеры не выдерживали!..

– Люди этой графы очень порядочные…

– Ты у меня исчезнешь, как бульки на воде!..

Врач «скорой помощи» рассказал, как его однажды вызвали к умирающей старушке. Приехали, он мерит ей давление, пытается помочь. Она слабеющим голосом:

– Вы женатый человек?

Он:

– Нет…

Она вдруг быстро садится и бодрым голосом кричит мужу:

– Сема, а ну быстро кофе доктору!

И тут же врачу:

– Доктор, вот что я вам скажу: у меня есть племянница…

Фраза, услышанная на Привозе:

– Такая интересная женщина – и не ест творог!

Михаил Жванецкий о каком-то начальнике:

– Как это ему удается?! Он говорит «фост», но при этом ухитряется говорить «хвакт»…

– Собираешься ли ты уезжать?

– При малейшей возможности – нет!

В одесском русском театре был замечательный артист Леонид Маренников. За годы работы он переиграл множество ролей. Публика его просто обожала. Как-то в пьесе Ивана Рачады «Когда мертвые оживают» он получил роль Гитлера. И на каждом спектакле стоило Гитлеру выйти на сцену, как зал тут же взрывался аплодисментами.

– О, он известный художник. Продолжатель дела Айвазовского на суше…

В церкви, расположенной по соседству с редакцией, с утра без перерыва били в колокола.

Я спросил у Миши Векслера:

– Ты не знаешь, чего это они звонят целый день?

– Видимо, дозвониться не могут…

С утра он плохо себя чувствовал.

– Ты что, пил вчера?

– Ну если б знал заранее, что буду так себя чувствовать, конечно бы выпил!

Приятель сказал:

– У нас демократия в противозачаточном состоянии.

Говорю Мише Векслеру:

– О, вижу, у тебя спички на столе? Ты что, курить начал?

– Ага… Вот спички уже купил…

Открытие моего молодого друга Жени Каминского, живущего ныне в Америке:

– Я понял, что «судьбоносный» – это про евреев. Потому что для еврея нос – это его судьба!

На Привозе.

– Что это у вас за яблоки? Почему они такие разные?

– А почему ты красавица, а я нет?!

Знакомый купил своему пятилетнему сыну ежика.

– Папа, а как с ним играть?

– Как хочешь, так и играй.

– Как хочешь – жалко…

В переполненном автобусе.

– Женщина! Не нахальничайте задом!

Жена меняла десять долларов в обменном пункте. Кассирша говорит:

– А что это у вас за купюра? Какая-то она не такая.

– А я, между прочим, у вас ее на сдачу и получила.

– Да? То-то, я смотрю, на ней лицо знакомое…

Женщины собирают каштаны.

Одна говорит:

– Я слышала, от моли хорошо.

Другая, вздохнув:

– А я каштаны люблю бескорыстно…

Конферансье на сцене.

– Это, между прочим, шутка… Нет, можете не смеяться! Просто чтобы потом не говорили, что шуток не было…

Это мне Гарик Голубенко подарил. Видимо, сам придумал…

Жена приятеля за что-то его пилит. Он говорит:

– Знаешь, о чем я подумал? Когда я с тобой из-за этого разведусь, мне этого будет очень не хватать.

Много лет назад позвонил своему загрипповавшему приятелю:

– Как ты себя чувствуешь?

– Ну что тебе сказать?… Из носа течет – соседи снизу жалуются!..

– …И зачем тебе так стараться быть молодой?

– Ну, во-первых, я привыкла…

Правоверный еврей на банкете. Официант разносит горячее.

– Простите, это что – говядина, телятина?

– Свинина.

– Ой, считайте, что я не спрашивал!

Вспомнил мой друг Володя Горбулин – в прошлом автор и режиссер днепропетровской команды КВН. Много лет назад вместе с капитаном их команды Сашей Янгелем зашли они в Одессе с бутылкой шампанского к Семену Лившину. Его мама только что вымыла пол. Шампанское открыли неудачно – залили полкомнаты.

– Ой, простите, вы только что вымыли пол…

Мама Семена говорит:

– Ничего-ничего. Давайте условимся и на будущее: наши полы – ваше шампанское…

З. Е. Гердт говорил об N.:

– Видеть его – одно удовольствие. Не видеть – другое.

Это мне Гриша Горин подарил.

Застольных дел мастер. Незнакомым представляется как первый разливальщик города. И действительно, из любой бутылки в любое число рюмок и стаканов одним движением наливает одинаково.

О себе с гордостью говорит:

– Я первый в разливе. Как Ленин!

В Одессе был замечательный дом. Радушные хозяева, вечно гости, застолье, умные разговоры. Потом хозяин ушел к другой женщине. Дети уехали. Жена осталась одна. Тяжело заболела. В общем, грустная история.

Друзья дома говорили:

– Нет, как он посмел! Как он посмел изменить наш микроклимат!

Миша Векслер рассказал:

– Еду я сегодня в автобусе, смотрю, стоит в проходе негр, обмахивается газетой – жарко ему… Я с трудом удержался от фразы: «Это тебе не Африка!»…

Наша соседка говорила:

– Идет страшная зима, а в доме ни грамма вермишели!

Олег Филимонов был гостем на пятидесятилетии Хазанова. Там познакомился с Александром Коржаковым. Тот говорит:

– Ну что, выпьем за Президента?

Олег:

– С удовольствием.

Попросили у официанта виски со льдом. Чокнулись.

Коржаков говорит:

– До дна.

И через паузу:

– Для проверочки!

Выпили.

Филимонов спрашивает:

– Лед съесть?

Миша Векслер сказал:

– Я не только люблю деньги, но и ревную их к другим…

Так творится новая мифология.

Он подарил приятелю смешную историю. Тот ее рассказывает иначе.

– Погоди, там же все было не так!

– Поздно.

– Почему?!

– Я уже имел с этим успех…

Недавно услышал возглас:

– Не нравится?… Езжайте в наш Израиль!..

Он женился на молодой. Ему шестьдесят, а ей двадцать пять.

– Ничего, она его догонит.

– Что ты такое говоришь?!

– Ну, не знаю… Во всяком случае, им по дороге…

Еще один подарок Гарика Голубенко.

Муж и жена:

– Ты куда?

– В магазин.

– Деньги взяла?

– Взяла.

– Смотри не трать!..

Знакомая рассказала.

Подходит к окну ее дачи соседка и кричит:

– Ляля, ты не голая? Я могу с тобой говорить?…

К нам пришел электрик из домоуправления. Стал чинить розетки. Жена, пока он работал, читала «Московский комсомолец». Вдруг тихонько подзывает меня и говорит:

– Хорошо, что ты дома.

– Почему?

Она показывает мне заголовок газетной заметки: «Электрик из жэка оказался маньяком».

Миша Векслер рассказал.

Идет он по улице – навстречу явно подвыпивший мужик.

– Слышь, который час?

– Полвосьмого.

Тот растрогался.

– Спасибо, брат. А то никак время не мог узнать. Мне до тебя одни евреи попадались.

Когда лет двадцать назад в Одессе построили новый театр оперетты, Гарик Голубенко сказал:

– Если справедливо утверждение, что архитектура – это застывшая музыка, то наш новый театр представляет собой настоящую музыкальную комедию.

Миша Векслер рассказал.

Мужчина продает старые книжки. Особенно много из серии «ЖЗЛ» – от Еврипида до Чкалова.

– Почем вы их продаете?

– Разные люди – разные цены…

Жена звонит в аэропорт.

– Скажите, аэропорт сегодня принимает?

– И самолеты тоже…

Одесский пляж. На топчане лежит человек, читает газету. К нему подходит пожилой мужчина, внимательно присматривается.

– Простите, вы случайно не сын Льва Марковича?

– Нет.

– Но вы так похожи на Льва Марковича. Наверно, вы все-таки его сын…

– Я же сказал, нет!

– Странно, вы просто копия Лев Маркович. Признайтесь – вы его сын.

– Оставьте меня в покое!

Мужчина отходит, но все-таки возвращается.

– Простите, я понимаю, что надоел, но мне кажется, вы меня разыгрываете. Конечно, вы сын Льва Марковича!

Тот, устало:

– Ну хорошо, я спрошу у мамы…

Ефим Аглицкий подарил. Видимо, придумал.

Идет конкурс на лучший анекдот с бородой.

Один из участников начинает:

– Встречаются как-то Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом…

Член жюри:

– Э-э, нет! Это уже с двумя бородами!..

Она говорила о своем муже:

– Деньги на него идут, как айсберг на «Титаник», но он уворачивается. «Титаник» не смог увернуться, а он уворачивается…

Жванецкий кому-то:

– Я все время спотыкаюсь о вас глазами!..

Олег Губарь рассказал.

Был он с другом на Привозе. Идут по рыбному ряду, старушка продает живых раков. Один упал на землю и уползает. Олег показал на него хозяйке.

– А, ничего. Он как муж – погуляет и вернется.

Олег говорит:

– Приползет…

Три подруги. Одну из них зовут Розалия. Когда кто-то из двух других делает удачную покупку – ну там шляпку или платье – и примеряет ее, выражение восторга у них всегда одинаково:

– Розалия треснет!

Замечательный скрипач Сергей Стадлер давал как-то концерт в одесской филармонии. Вдруг выключили свет. Час искали свечи. Никто не расходился. Нашли.

Стадлер играл вдохновенно. Знатоки говорили: «Игра стоила свеч…»

Из старых записей. Продавщица газированной воды – на претензии покупателя:

– Это у меня вода теплая?! Да чтоб у вас ноги были такие теплые, когда вы умрете!..

Мой друг и бывший соавтор Леня Сущенко в паре с Игорем Кнеллером были когда-то лучшими актерами одесской команды КВН. Славились еще и тем, что могли часами импровизировать. Лучше всего это у них получалось, когда они изображали Василия Ивановича и Петьку. Помню, Игорь с Леней запевают:

Глаза их поблескивают – видно, что-то уже придумали. Они допевают куплет, Чапаев спрашивает:

– Петьк, а Петьк! Ты бы хотел Лениным быть?

– Не, Василий Иваныч.

– А чего это?

– Чубчик жалко!

…Черный ворон, что ж ты вьешься…

В группе первокурсников четыре мальчика и пятнадцать девочек. Собрались у кого-то дома. Ребята быстренько уселись, девочкам мест не хватило. Одна из них говорит:

– Здесь мужчины есть?

– Мужчины есть. Стульев нет!..

На шестидесятилетии Жванецкого. Вечер вел Александр Ширвиндт. Вначале на сцену почему-то пустили струю густого дыма. Ширвиндт появился и тут же сказал:

– Помните, у Лермонтова: «Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке уже не было»…

Зал грохнул.

Рассказывает подруга жены.

– Вчера пришла массажистка, мнет мне спину, бурчит, приговаривает: и это у вас плохо, и это… Вдруг оживляется: «О-о, у вас хороший…» Думаю: ну слава Богу, хоть что-то хорошее у меня нашла! «…У вас хороший сколиоз!..»

В застольном разговоре возникает тема: что происходит с Одессой. Многие, мол, уезжают, город становится другим. Словом, жива ли еще Одесса?

И тут кто-то предлагает за нее выпить.

Приятель говорит:

– Так что, будем все-таки чокаться или нет?…

1993–1999