Одиннадцатая заповедь

Глава двадцать четвертая

В семь часов утра в его камеру вошли трое верзил и повели его в кабинет начальника. Когда они вышли из кабинета, Большенков запер дверь и молча подошел к шкафу, стоявшему в углу. В шкафу висела милицейская форма, в которую он жестом приказал Коннору переодеться. Поскольку Коннор за последнюю неделю убавил в весе, форма висела на нем, как на вешалке, брюки были слишком широки в поясе, и он подумал: «Слава Богу, на них есть подтяжки». Однако в фуражке и в длинной синей шинели он выглядел ничуть не хуже тысячи милиционеров, которые в это утро ходили по улицам Петербурга. Он оставил свою тюремную форму на дне шкафа, подумав: «Интересно, как начальник от нее избавится?» Все еще молча Большенков втолкнул его в маленькую каморку, которую он запер на ключ.

После долгого ожидания дверь открылась, послышались шаги, а потом открылась другая дверь — это, должно быть, была дверца шкафа в кабинете начальника. Коннор стоял не шевелясь, пытаясь понять, что происходит. Первая дверь снова открылась, и в кабинет шумно ввалились два или три человека. Через несколько секунд они ушли, волоча что-то или кого-то из кабинета, и с силой захлопнули дверь.

Через несколько секунд дверь каморки отворилась, и Большенков зна́ком приказал Коннору выходить. Они снова вышли в коридор. Если бы Большенков повернул налево, это значило бы, что они возвращаются в камеру. Но он повернул направо. У Коннора подгибались колени, но он старался идти как можно быстрее.

Когда они вышли во двор, первое, что он увидел, был эшафот; перед ним ставили роскошное позолоченное кресло, обитое красным плюшем. Коннор догадался, кто в нем будет сидеть. Они с Большенковым прошли через двор. Коннор увидел группу милиционеров в длинных синих шинелях — таких же, как у него; они загоняли с улицы во двор прохожих, которые, видимо, должны были присутствовать при казни.

Большенков быстро прошел к машине, стоявшей в дальнем углу двора. Коннор хотел было открыть правую дверцу, но Большенков покачал головой и указал ему на водительское место. Коннор сел за руль.

— Подъезжайте к воротам и там остановитесь, — сказал Большенков, садясь на пассажирское сиденье.

Коннор включил первую скорость, медленно пересек двор и остановился перед двумя охранниками, стоявшими перед закрытыми воротами. Один из них отдал честь начальнику, а другой заглянул под машину, на заднее сиденье и осмотрел багажник.

Большенков наклонился и одернул рукав на левом запястье Коннора. Когда охранники закончили осмотр машины, они выпрямились и снова отдали честь Большенкову. На водителя никто из них не обратил ни малейшего внимания. Были отодвинуты большие деревянные засовы, и ворота «Крестов» открылись.

— Поехали, — тихо сказал Большенков. Коннор увидел, что какой-то подросток вбежал в тюрьму, словно зная, куда он направляется.

— Куда? — прошептал Коннор.

— Направо.

Коннор вырулил на набережную и поехал вдоль Невы к центру города. Никаких других машин не было видно.

— Поверните на следующий мост, — сказал Большенков, — и потом — первый поворот налево.

Проезжая по другой стороне Невы, Коннор взглянул через реку на «Кресты». Милиционеры все еще пытались загонять прохожих в тюрьму — смотреть на его казнь. Коннор подумал: «Интересно, как Большенков выкрутится из этого дела?»

Коннор проехал еще пару сотен метров, пока Большенков не сказал:

— Остановитесь здесь.

Коннор сбавил скорость и припарковался за большим белым БМВ, у которого была открыта задняя дверца.

— Здесь мы с вами расстанемся, мистер Фицджералд, — сказал Большенков. — Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Коннор кивнул в знак согласия. Выйдя из машины, Большенков добавил:

— Вам повезло, что у вас такой замечательный друг.

Коннору еще предстояло узнать, что Большенков имел в виду.

— Ваш самолет отправляется с выхода 11, мистер Джексон. Посадка начнется через двадцать минут.

— Спасибо, — сказал Коннор, беря посадочный талон. Он медленно пошел к выходам отправления, надеясь, что служащий аэропорта не будет слишком внимательно рассматривать его паспорт. Хотя фотографию Джексона заменили фотографией Коннора, Крис был на три года старше, чем он, на два дюйма ниже ростом, и у него была лысина. Если бы Коннора попросили снять шапку, ему пришлось бы объяснять, почему у него голова покрыта пятнами, как у Горбачева.

Свой паспорт он протянул служащему правой рукой: если бы он подал левой, рукав мог бы задраться, обнажив вытатуированный номер у него на запястье. Когда он прибудет в Америку, он закажет себе более широкий ремешок для часов.

Служащий на паспортном контроле пропустил его, почти не взглянув на него. Только что купленный чемоданчик, в котором была лишь смена белья да гигиеническая сумочка, проплыл через металлодетектор без затруднений. Коннор взял его и пошел к выходу 11, где он уселся в углу зала ожидания.

За сутки, прошедшие после того, как он покинул «Кресты», он ни на минуту не расслабился.

— Начинается посадка на самолет рейса 821 компании «Финнэйр» на Франкфурт, — сказал голос в громкоговорителе.

Коннор не двинулся с места. Если бы ему сказали правду, он никогда не допустил бы, чтобы Крис занял его место.

Он сидел и вспоминал все, что произошло с ним после того, как расстался с Большенковым.

Он вышел из милицейской машины и быстро пошел к ожидавшему его БМВ, а Большенков поехал обратно в «Кресты». Коннор сел на заднее сиденье машины рядом с худым, бледным молодым человеком в длинном черном кашемировом пальто. Ни он, ни два так же одетых человека на переднем сиденье не только не сказали ни слова, но даже, казалось, не заметили присутствия Коннора.

Машина выехала на пустую дорогу и понеслась прочь из города, явно превышая разрешенную скорость. Когда часы на приборном щитке показали 8.00, Коннор прочитал на дорожном указателе, что они находятся в ста пятидесяти километрах от финской границы.

Расстояние до границы уменьшилось до ста километров, затем до пятидесяти, затем до тридцати, затем до десяти. Коннор подумал: «Интересно, как они объяснят пограничникам присутствие в машине русского милиционера?» Но никаких объяснений не потребовалось. Когда машина была в трехстах метрах от нейтральной полосы, отделявшей Россию от Финляндии, водитель четыре раза помигал фарами. Шлагбаум сразу же поднялся, и они въехали на финскую территорию, даже не сбавив скорости. Коннор по достоинству оценил, как далеко простирается влияние российской мафии.

С тех пор как началась их поездка, никто в машине не произнес ни единого слова, и Коннор опять лишь по дорожным знакам мог понять, куда они едут. Он подумал, что в Хельсинки, но за десяток километров от Хельсинки, еще не доехав до городских окраин, они свернули с автострады на узкую дорожку. Водитель сбавил скорость, объезжая рытвины и ухабы и углубляясь в сельскую местность. Коннор смотрел на унылый пейзаж, покрытый густым слоем снега.

— Продолжается посадка на самолет рейса 821 компании «Финнэйр» на Франкфурт. Всех пассажиров просят пройти в самолет.

Коннор все еще не двигался.

Через сорок минут после того, как они свернули с автострады, машина въехала во двор, казалось, заброшенной фермы. Молодой человек выпрыгнул из машины и провел Коннора в дом. Пройдя внутрь, он даже не кивнул женщине в прихожей. Коннор последовал за ним по лестнице на второй этаж. Русский открыл дверь, и Коннор вошел в комнату. Дверь за ним захлопнулась, и он услышал, как в дверях повернулся ключ.

Он прошел через комнату и выглянул в окно. Во дворе, задрав голову, стоял телохранитель и смотрел на него. Коннор отошел от окна и увидел, что на маленькой, явно неудобной кровати лежат костюм, пальто и меховая шапка.

Коннор разделся и бросил свою милицейскую форму на стул возле кровати. В углу комнаты была пластиковая занавеска, а за ней — заржавевший душ. Несколько минут Коннор мылся грубым хозяйственным мылом, пытаясь смыть с себя запах «Крестов». Затем он вытерся двумя жесткими полотенцами. Взглянув в зеркало, он понял, что, прежде чем струпья у него на голове заживут и волосы отрастут до обычной длины, пройдет некоторое время. А вот номер, вытатуированный у него на запястье, останется навсегда.

Он надел костюм, лежавший на кровати. Хотя брюки были коротковаты, пиджак был как раз впору, хотя в «Крестах» он потерял в весе фунтов десять.

В дверь постучали, и в замке повернулся ключ. На пороге стояла женщина, которую он видел в прихожей, в руках у нее был поднос. Она поставила поднос на стол и вышла, прежде чем Коннор успел ее поблагодарить. Он взглянул на чашку горячего бульона и три булочки и облизнулся. Сел и накинулся на еду. Но, выпив несколько ложек бульона и съев одну булочку, он почувствовал, что совсем сыт. Его стало клонить ко сну, и он повалился на кровать.

— Заканчивается посадка на самолет рейса 821 компании «Финнэйр» на Франкфурт. Всех оставшихся пассажиров просят пройти в самолет.

Должно быть, он уснул, так как следующее, что он помнил, был бледный молодой человек, который стоял у изголовья кровати и смотрел на него.

— Мы выезжаем в аэропорт через двадцать минут, — сказал юноша и бросил на кровать толстый коричневый конверт.

Коннор сел на кровати и открыл конверт. Там оказался билет первого класса на рейс в международный аэропорт имени Даллеса, тысяча американских долларов и американский паспорт.

Он открыл паспорт и прочел над своей фотографией имя: «Кристофер Эндрю Джексон». Он посмотрел на молодого русского.

— Что это значит?

— Это значит, что вы все еще живы, — ответил Алексей Романов.

— Заканчивается посадка на самолет рейса 821 компании «Финнэйр» на Франкфурт. Всех оставшихся пассажиров просят пройти в самолет.

Коннор подошел к барьеру, вручил служащему посадочный талон и пошел к самолету. Стюард проверил номер его места и указал ему на передний отсек самолета. Коннору не пришлось искать свое место у окна, потому что рядом с проходом уже сидел молодой русский, пристегнувшись ремнем. Когда Коннор переступил через ноги своего сопровождающего, стюардесса спросила:

— Могу я взять вашу шапку, мистер Джексон?

— Нет, спасибо.

Он откинулся в удобном кресле, но расслабился только когда самолет оторвался от земли. Теперь-то до него наконец начало доходить, что он действительно сбежал. Но куда? Он бросил взгляд влево: отныне, пока он не выполнит свою часть сделки, при нем всегда, днем и ночью, будет кто-нибудь.

В течение всего полета в Германию Романов ни разу не открыл рта, разве что для того, чтобы съесть поставленную перед ним закуску. Коннор съел все, что ему дали, и провел время, читая журнал авиакомпании «Финнэйр». К тому времени, как самолет приземлился во Франкфурте, он знал все о саунах, метании копья[47] и зависимости финнов от русской экономики.

Когда они шли в зал для пассажиров на пересадку, Коннор сразу же заметил агента ЦРУ. Он быстро оторвался от Романова и, к его явному облегчению, вернулся к нему через двадцать минут.

Коннор знал, что ему будет нетрудно сбежать от своего сопровождающего, когда он окажется на своей территории, но он также знал, что если он попытается сбежать, они выполнят угрозу, которую ему так ярко описал Большенков. Он дрожал при мысли, что они хоть пальцем тронут Мэгги или Тару.

Самолет компании «Юнайтед Эйрлайнз» вылетел в Вашингтон точно по расписанию. Коннор съел и первое и второе блюда. Как только стюардесса убрала его поднос, он нажал кнопку на ручке сиденья, откинулся назад в кресле и начал думать о Мэгги. Как он завидовал ей, что она… Через несколько минут он уснул в самолете — впервые за двадцать лет.

Когда он проснулся, подавали закуску. Он, наверно, был единственным пассажиром, который съел все, что ему дали, в том числе две маленькие баночки джема.

В последний час перед приземлением он вернулся мыслями к Крису Джексону. Коннор знал, что он никогда не сможет его отблагодарить, но был твердо намерен сделать все возможное, чтобы поступок Джексона не остался бесполезным.

Он вернулся мыслями к Декстер и Гутенбургу, которые сейчас считают его мертвым. Сначала они послали его в Россию, чтобы спасти собственную шкуру. Затем они убили Джоан, потому что она могла рассказать Мэгги что-то нежелательное. Сколько еще времени пройдет, пока они не решат, что и сама Мэгги — слишком большой риск, и от нее тоже нужно избавиться.

— Говорит капитан. Мы приземляемся в международном аэропорту имени Даллеса. Экипаж самолета, пожалуйста, приготовьтесь к посадке. От имени компании «Юнайтед Эйрлайнз» я приветствую вас в Соединенных Штатах.

Коннор открыл свой паспорт. Кристофер Эндрю Джексон вернулся на родину.

Глава двадцать пятая

Мэгги приехала в аэропорт имени Даллеса за час до прибытия самолета. Коннора это всегда раздражало. Мэгги просмотрела табло прибывающих самолетов и с радостью увидела, что самолет из Сан-Франциско должен приземлиться вовремя.

Она купила в киоске «Вашингтон Пост» и прошла в ближайшее кафе, где уселась на табуретку у стойки и заказала черный кофе и круассан. Она не заметила двух мужчин, сидевших в другом углу; один из них тоже делал вид, будто читает «Вашингтон Пост». Но как бы тщательно она ни разглядывала тех, кто был в зале ожидания, она не заметила бы третьего мужчину, которого больше интересовала она, нежели табло, на которое он смотрел. Он-то заметил двух мужчин в углу кафе.

Мэгги прочитала «Вашингтон Пост» от корки до корки, каждые несколько минут поглядывая на часы. К тому времени, как она заказала вторую чашку кофе, она читала приложение о России, выпущенное в ожидании предстоящего визита в Вашингтон президента Жеримского. То, что она прочитала о коммунистическом вожде, явно не внушало доверия: он казался ей человеком из прошлого.

Третью чашку кофе она допила за двадцать минут до того, как самолет из Сан-Франциско должен был приземлиться. Она соскользнула с табуретки и направилась к ближайшему ряду таксофонов. Два человека последовали за ней, а третий перешел из одного темного места в другое.

Она набрала номер сотового телефона. Когда ее заместительница взяла трубку, она сказала:

— Доброе утро, Джекки. Я просто звоню, чтобы узнать, все ли в порядке.

— Мэгги, — женщина старалась говорить не слишком раздраженно, — сейчас семь часов утра, и я все еще в постели. Ты мне звонила вчера, помнишь? Университет на каникулах, до четырнадцатого января никто здесь не появится, и после того, как я три года была твоей помощницей, я уж как-нибудь справлюсь без тебя.

— Прости, Джекки, — сказала Мэгги. — Я не хотела тебя будить. Я просто забыла, что сейчас так рано. Обещаю больше тебя не беспокоить.

— Надеюсь, Коннор скоро вернется, и Тара со Стюартом займут тебя по горло в ближайшее время, — сказала Джекки. — Желаю тебе счастливого Рождества, и больше не звони мне до конца января, — добавила она с досадой.

Мэгги повесила трубку, поняв, что она просто старается убить время, и вообще не нужно было тревожить Джекки. Обругав себя, она решила больше не звонить ей до Нового года.

Она медленно пошла к выходу для прилетающих и втерлась в толпу людей, глядевших через окно, как взлетали и садились ранние утренние самолеты. Трое мужчин, не проявляя интереса к тому, какие самолеты уже приземлились, продолжали следить за Мэгги, пока она ждала, что на табло появится сообщение о приземлении рейса 50 компании «Юнайтед Эйрлайнз» из Сан-Франциско. Когда это сообщение наконец появилось, она улыбнулась. Один из троих мужчин набрал одиннадцать цифр на сотовом телефоне и передал эти сведения своему начальнику в Лэнгли.

Наконец через десять минут показались Тара и Стюарт. Мэгги еще никогда не видела свою дочь такой сияющей. Увидев Мэгги, Стюарт широко улыбнулся ей, и эта улыбка напомнила ей безмятежное время их отдыха в Австралии.

Мэгги по очереди обняла их.

— Я так рада вас видеть!

Она взяла одну из сумок Тары и повела их к подземному переходу, ведущему в главный терминал.

Один из мужчин, следивших за ней, уже ждал на кратковременной стоянке на пассажирском сиденьи грузовика-транспортера, нагруженного одиннадцатью новехонькими тойотами. Двое других бежали через стоянку.

Мэгги, Тара и Стюарт вышли на морозный утренний воздух и двинулись к машине Мэгги.

— Мама, не пора ли тебе купить что-нибудь новое вместо этого старого драндулета? — спросила Тара. — Ты купила эту машину, когда я была еще в средней школе, да и тогда она была уже не новая.

— Тойота — это самая безопасная машина на дороге, — строго сказала Мэгги. — Так постоянно пишут в «Справочнике потребителя».

— Никакая машина тринадцатилетней давности не может быть безопасной на дороге, — ответила Тара.

— Во всяком случае, — возразила Мэгги, игнорируя издевку дочери, — твой отец считает, что я должна ее держать, пока он не приступит к новой работе, а там ему дадут машину от компании.

— Я надеюсь вскоре снова увидеть вашего мужа, миссис Фицджералд, — сказал Стюарт, забираясь на заднее сиденье машины.

Мэгги не сказала, что она тоже, но ограничилась вопросом:

— Это ваш первый визит в Америку?

— Да, — ответил Стюарт, пока Мэгги включала зажигание. — И я уже не уверен, что хочу вернуться в страну Оз.[48]

— У нас в Штатах и так полным-полно юристов, зарабатывающих бешеные деньги. Нам только еще одного антипода не хватает! — сказала Тара.

Мэгги улыбнулась ей, чувствуя себя счастливее, чем когда бы то ни было за последние недели.

— Когда вы должны вернуться домой, Стюарт?

— Если ты думаешь, что он здесь уже слишком долго, мы можем сейчас же вернуться в аэропорт, чтобы он сел на первый же самолет в Австралию, — сказала Тара.

— Я не это имела в виду, я просто…

— Знаю, ты любишь все планировать заранее, — сказала Тара со смешком. — Если бы мама могла, она бы заставила студентов записываться в Джорджтаунский университет при зачатии.

— Интересно, почему я об этом не подумала? — сказала Мэгги.

— Меня не ожидают в моей фирме до пятого января, — ответил Стюарт. — Надеюсь, вы выдержите меня до этого времени?

— У нее нет выбора, — сказала Тара, сжимая ему руку.

Мэгги вручила кассиру десятидолларовую банкноту и выехала со стоянки на дорогу. Она взглянула в зеркальце заднего вида, но не заметила, что за ней с такой же скоростью едет синий форд. Человек на пассажирском сиденье форда докладывал своему начальнику в Лэнгли, что его объект покинул аэропорт в семь часов сорок минут и направляется в Вашингтон, забрав в аэропорту две сумки.

— Стюарт, вам понравился Сан-Франциско?

— Да, очень, — ответил Стюарт. — Мы думаем на обратном пути провести там еще пару дней.

Снова взглянув в зеркальце заднего вида, Мэгги увидела, что, мигая огнями, ее догоняет патрульный автомобиль штата Вирджиния.

— Кажется, он хочет меня остановить. Почему? Я точно не превысила скорость, — сказала Мэгги, глядя на спидометр.

— Мама, ведь твоя машина это же памятник старины, ее много лет назад надо было сдать в утиль. Это может быть что угодно, от тормозных огней до дефектных шин. Припаркуйся на обочине. — Тара взглянула в заднее окошко. — И когда полисмен будет с тобой разговаривать, не забудь включить свою ирландскую улыбку.

Мэгги остановилась на обочине, и синий форд пронесся вперед по центральной полосе.

— Черт! — сказал водитель форда, проезжая мимо.

Мэгги опустила стекло, и к ее машине подошли два полисмена из патрульной машины. Один из них вежливо улыбнулся ей:

— Могу я посмотреть ваши права, мэм?

— Конечно, — сказала Мэгги, улыбаясь ему в ответ. Она открыла сумочку и начала в ней рыться, а второй полисмен жестом предложил Стюарту тоже опустить стекло. Стюарт подумал, что это странная просьба: едва ли он мог совершить какое-нибудь дорожное нарушение, сидя на заднем сиденье; но он был в чужой стране и счел разумным подчиниться. Он опустил свое стекло, а Мэгги нашла свои водительские права. Когда она вручала их полисмену, второй полисмен выхватил пистолет и быстро три раза выстрелил в салон тойоты.

Оба полисмена быстро вернулись к своей машине. Пока один из них выводил ее на шоссе, другой позвонил человеку на пассажирском сиденье грузовика-транспортера и сказал:

— На дороге сломалась тойота; она нуждается в немедленной помощи.

Вскоре после того, как патрульная машина умчалась прочь, грузовик-транспортер, груженный одиннадцатью новехонькими тойотами, припарковался перед машиной, стоявшей на обочине. С пассажирского сиденья вылез человек в синем комбинезоне и фуражке с надписью «Тойота». Он открыл водительскую дверцу, бережно подвинул Мэгги на пассажирское сиденье и потянул рычаг, открывающий капот. Затем он перегнулся к Стюарту, вынул у него из кармана пиджака бумажник и паспорт и заменил их другим паспортом и тонкой книжкой в бумажной обложке.

Тем временем водитель транспортера открыл капот тойоты и заглянул внутрь. Он быстро отключил прибор отслеживания и захлопнул капот. Его товарищ уже сидел за рулем тойоты. Он включил зажигание, врубил первую скорость и по опущенному пандусу завел машину на транспортер, заняв единственное пустое место слева. Выключив зажигание, он поставил машину на ручной тормоз, укрепил колеса тойоты цепями и вернулся в кабину транспортера. Вся эта процедура заняла меньше трех минут.

Транспортер продолжил свой путь в Вашингтон, но через полмили на первом же перекрестке развернулся и поехал обратно к аэропорту.

Агенты ЦРУ в синем форде выехали с шоссе на ближайшем выезде, вернулись назад, а затем снова продолжили свой путь в Вашингтон.

— Она, должно быть, совершила какое-то мелкое нарушение, — доложил он своему начальнику в Лэнгли. — Не удивительно: машина такая старая.

Агент на переднем сиденье удивился, что тойота больше не регистрируется у него на экране.

— Они, наверное, едут обратно в Джорджтаун, — предположил он. — Мы позвоним, как только отыщем их.

Пока двое агентов ЦРУ ехали в Вашингтон, транспортер с двенадцатью тойотами, свернул влево на служебную дорогу, помеченную знаком «Только грузы». Через несколько сот метров он свернул вправо, проехал через проволочные ворота, которые для него открыли двое людей в комбинезонах служащих аэропорта, и въехал в отдельно стоявший ангар. У въезда в ангар стоял человек, который стал направлять их, как направляют только что приземлившиеся самолеты.

Водитель остановился около намеченного фургона. Из фургона быстро вышли семеро человек в белых комбинезонах. Один из них снял цепи, которые удерживали старую машину на транспортере. Другой сел за руль, отпустил ручной тормоз и медленно вывел тойоту на землю вниз по пандусу. Как только машина остановилась, люди в комбинезонах открыли дверцы и осторожно вынули из машины три тела.

Человек в фуражке с надписью «Тойота» выпрыгнул из кабины транспортера, сел за руль старой машины и вывел ее из ангара так уверенно, словно правил ею всю жизнь. После того как он выехал через открытые ворота, тела были осторожно положены в фургон, где их ожидали три гроба. Один человек в комбинезоне сказал:

— Не закрывайте их крышками, пока не подъедете к самолету.

— Хорошо, док, — послышалось в ответ.

— И как только грузовой отсек закроют, внесите тела в самолет и пристегните их к сиденьям.

Тем временем транспортер выехал из ангара и поехал прежним путем на шоссе. Там он повернул влево и поехал в Лисбург, куда он должен был доставить одиннадцать новехоньких тойот местному торговцу автомобилями. За эти шесть часов сверхурочной работы водитель должен был получить плату, позволявшую ему купить одну из этих машин.

Ворота уже были закрыты к тому времени, когда фургон выехал из ангара и начал медленно двигаться к зоне погрузки. Водитель проехал вдоль ряда грузовых самолетов. Он остановился позади «Боинга-747», помеченного как «Эйр Транспорт Интернэшэнэл». Грузовой отсек был открыт, и около пандуса стояли двое таможенников. Они стали проверять накладные как раз в тот момент, когда агенты ЦРУ в синем форде проехали мимо дома № 1648 на Эйвон-плэйс. Объехав вокруг квартала, агенты сообщили в Лэнгли, что нет никаких признаков ни машины, ни ее пассажиров.

Тем временем старая тойота съехала с дороги № 66 и по автостраде поехала в Вашингтон. Водитель давил на акселератор и мчался к городу. В наушники он слышал, как двум агентам в форде приказывали ехать в университет, чтобы посмотреть, не стоит ли там тойота миссис Фицджералд на своем обычном месте около здания приемной комиссии.

Убедившись, что все накладные в полном порядке, один из таможенников сказал:

— Ладно. Откройте крышки.

Они тщательно обследовали одежду и рты всех трех убитых, затем подписали документы. Крышки были закрыты, и люди в белых комбинезонах перенесли гробы вверх по пандусу и поставили их рядом друг с другом в грузовом отсеке.

Пандус «Боинга-747» был поднят, а в это время старая тойота проехала мимо церкви Иисуса Христа, поднялась еще три квартала вверх по склону и остановилась на подъездной дорожке дома № 1648 на Эйвон-плэйс.

Водитель старой тойоты обогнул дом и вошел в него с черного хода. Он побежал наверх в спальню и открыл комод около кровати. Порывшись среди рубашек, вынул коричневый конверт с надписью «Не открывать до 17 декабря» и сунул его себе в карман. Сверху шкафа он снял два чемодана и быстро насовал в них одежду. Затем вынул из кармана своего комбинезона целлофановый пакет и положил его в косметическую сумочку, которую бросил в один из чемоданов. Перед тем как выйти из спальни, он включил свет в ванной, затем включил свет на лестнице и наконец, при помощи дистанционного контроля, включил телевизор на кухне, сделав уровень звука очень громким.

Он оставил чемоданы у двери черного хода и вернулся к тойоте, где открыл капот и включил прибор отслеживания.

Агенты ЦРУ медленно объезжали университетскую стоянку, когда вдруг у них на экране снова появился поисковый сигнал. Водитель быстро развернулся и помчался обратно к дому Фицджералдов.

Человек в фуражке с надписью «Тойота» вернулся к черному ходу, схватил чемоданы и вышел через задние ворота. На Тюдор-плейс его ждало такси, и он вскочил в него как раз когда два агента ЦРУ вернулись на Эйвон-плейс. Увидев машину, молодой человек успокоился, позвонил в Лэнгли и сообщил, что тойота припаркована на обычном месте и что он может видеть и слышать телевизор на кухне. Нет, он не может объяснить, почему прибор отслеживания не работал почти час.

Таксист даже не повернул головы, когда к нему в машину вскочил человек с двумя чемоданами. Но он заранее знал, куда нужно отвезти мистера Фицджералда.

Глава двадцать шестая

— Вы хотите сказать, что все трое исчезли с лица земли? — спросила Декстер.

— Так это выглядит, — ответил Гутенбург. — Это была такая профессиональная операция, что если бы я не знал, что его нет в живых, я бы сказал, что, судя по всему, устроил это Коннор Фицджералд. Это его почерк.

— Но поскольку мы знаем, что это невозможно, кто же это был, по-вашему?

— Я думаю, это Джексон, — ответил заместитель директора.

— Если он вернулся в Америку, значит, миссис Фицджералд знает или скоро узнает, что ее муж умер. Так что теперь мы в любой момент сможем увидеть в новостях по телевизору ее домашнюю видеопленку.

Гутенбург самодовольно улыбнулся.

— Ни в коем случае, — Гутенбург протянул своей начальнице запечатанный пакет. — Один из моих агентов нашел эту пленку вчера вечером, за несколько минут до закрытия библиотеки.

— Хорошо; значит, одна проблема решена, — Декстер нервно разорвала пакет. — Но Джексон может сообщить Ллойду, кто похоронен в «Крестах».

Гутенбург пожал плечами.

— Даже если он это сделает, что это даст Лоуренсу? Вряд ли он позвонит своему приятелю Жеримскому за несколько дней до его прибытия в Вашингтон с дружественным визитом, чтобы сообщить, что человек, которого казнили в «Крестах» за попытку покушения на российского президента, был вовсе не южноафриканским террористом, которого наняла петербургская мафия, а агентом ЦРУ, который выполнял задание Белого дома.

— Может быть, и нет, — сказала Декстер. — Но пока мы не нашли ни Джексона, ни жену и дочь Фицджералда, у нас все еще есть проблема. Так что дайте задание своим лучшим агентам как можно скорее выследить их — неважно, в каком отделе эти агенты работают и чем сейчас занимаются. Если Лоуренс сможет доказать, что́ на самом деле случилось в Санкт-Петербурге, у него будет достаточно причин, чтобы потребовать чьей-то отставки.

Гутенбург, вопреки своему обыкновению, промолчал.

— И помните: ведь именно вы подписали все необходимые документы, — продолжала Декстер. — И у меня, к сожалению, не будет иного выхода, как вас уволить.

На лбу у Гутенбурга выступили капельки пота.

Стюарту казалось, что он очнулся от дурного сна. Он попытался припомнить, что произошло. Мать Тары встретила их в аэропорту и повезла в Вашингтон. Но их машину остановила дорожная полиция, и полисмен попросил его опустить стекло. А потом…

Он огляделся вокруг. Он был в другом самолете, но куда он летит? Рядом с ним была Тара, позади — ее мать, она тоже крепко спала. Все остальные кресла были пусты.

Он начал снова вспоминать все факты, как он всегда делал, когда готовился к судебному процессу. Он и Тара приземлились в аэропорту имени Даллеса. Мэгги ждала их у выхода.

Его мысли прервал хорошо одетый человек средних лет, который подошел к нему, наклонился и стал щупать его пульс.

— Куда мы летим? — тихо спросил Стюарт, но тот не ответил. Он пощупал пульс у Тары и Мэгги и отошел в переднюю часть самолета.

Стюарт отстегнул ремень безопасности, но у него не было сил встать. Тара пошевелилась, а Мэгги продолжала крепко спать. Он ощупал свои карманы. У него взяли бумажник и паспорт. Он отчаянно пытался сообразить, в чем дело. Кому нужно было затевать все это похищение ради нескольких сот долларов, двух-трех кредитных карточек и австралийского паспорта? Еще более странным обстоятельством было то, что кто-то положил ему в карман тоненький сборник избранных стихов Йейтса. До того как он познакомился с Тарой, он никогда не читал Йейтса, но когда она вернулась из Австралии в Стэнфорд, он начал его читать, и поэт ему понравился. Он открыл книжку на первой странице — на стихотворении «Диалог тела и души». Слова «Согласен я прожить все это вновь, и вновь, и вновь» были подчеркнуты. Он перелистал страницы и заметил, что некоторые другие строчки в книге тоже были подчеркнуты.

Пока он пытался понять значимость всего этого, рядом с ним появился высокий, крепко сложенный человек. Не сказав ни слова, он выхватил книгу из рук Стюарта и пошел в переднюю часть самолета.

Тара коснулась его руки. Он повернулся к ней и шепнул ей на ухо:

— Молчи.

Она повернулась к своей матери, которая все еще мирно спала.

Как только Коннор положил два чемодана в багажный отсек и проверил, что все три пассажира целы и невредимы, он вышел из самолета и сел на заднее сиденье белого БМВ с уже включенным двигателем.

— Мы продолжаем выполнять нашу часть сделки, — сказал Алексей Романов, сидевший рядом. Коннор кивнул в знак согласия, а БМВ выехал из ворот и двинулся к национальному аэропорту имени Рональда Рейгана.

После того как во Франкфурте, где местный агент ЦРУ чуть не заметил его, потому что Романов и двое его друзей только что публично не объявили о своем прибытии, Коннор понял, что если он захочет осуществить свой план спасения Мэгги и Тары, он должен сам руководить операцией. Романов в конце концов дал свое добро, когда Коннор напомнил ему об условии, на которое согласился Царь. Теперь он только мог рассчитывать, что Стюарт проявит такую же сообразительность, как в Австралии, когда тот подверг его допросу. Он надеялся, что Стюарт заметит слова, подчеркнутые в книге, которую Коннор положил ему в карман.

БМВ остановился на верхнем уровне вашингтонского национального аэропорта у входа в зал для вылетающих. Коннор вышел из машины, Романов последовал за ним. К ним присоединились еще двое людей, и все пошли за Коннором, который спокойно подошел к столу регистрации компании «Америкэн Эйрлайнз». Он хотел, чтобы все они расслабились, прежде чем он сделает свой следующий ход.

Когда Коннор протянул регистратору свой билет, тот сказал:

— Извините, мистер Редфорд, рейс 383 на Даллас задерживается на несколько минут, но мы надеемся наверстать это опоздание во время полета. Посадка будет на выходе 32.

Коннор беззаботно пошел по направлению к залу ожидания, но остановился около ряда таксофонов. Он выбрал таксофон между двумя уже занятыми кабинками. Романов и оба его телохранителя ждали в нескольких шагах, они были явно недовольны. Коннор простодушно улыбнулся им, всунул в щель международную телефонную карточку Стюарта и позвонил в Кейптаун.

— Да?

— Говорит Коннор.

Последовало долгое молчание.

— Я думал, что только Иисус Христос мог воскреснуть из мертвых, — в конце концов сказал Карл.

— Я провел некоторое время в чистилище, прежде чем выбраться, — ответил Коннор.

— Ладно, в конце концов вы, слава Богу, живы. Чем могу быть вам полезен?

— Прежде всего, что касается кампании, второго пришествия не будет.

— Понятно, — сказал Карл.

Коннор отвечал на второй вопрос Карла, когда он услышал, что производится посадка на рейс 383 в Даллас. Он положил трубку, снова улыбнулся Романову и проследовал к выходу 32.

Когда Мэгги открыла глаза, Стюарт перегнулся к ней и предупредил, чтобы она не говорила ни слова, пока совсем не проснется. Через несколько секунд рядом с ними появилась стюардесса, которая попросила их опустить столики и поставила перед ними поднос с обычной несъедобной едой, как будто они летели на обычном самолете.

Глядя на рыбу, которую следовало оставить в море, Стюарт прошептал Мэгги и Таре:

— Я понятия не имею, почему мы здесь и куда мы летим, но у меня такое ощущение, что это как-то связано с Коннором.

Мэгги кивнула и шепотом начала рассказывать им о том, что она узнала после гибели Джоан.

— Но я не думаю, что люди, которые нас сюда посадили, могут быть связаны с ЦРУ, — добавила она, — потому что я сказала Гутенбургу, что если я исчезну больше чем на семь дней, моя видеопленка будет передана телевизионщикам.

— Разве что ЦРУ уже ее нашло, — усмехнулся Стюарт.

— Это невозможно, — категорически заявила Мэгги.

— Так кто же они? — спросила Тара.

Никто не сказал ни слова, так как в этот момент подошла стюардесса и убрала их подносы.

— Есть ли у нас что-нибудь, что поможет нам разгадать загадку? — спросила Мэгги, когда стюардесса отошла.

— Только то, что мне в карман положили томик стихов Йейтса, — сказал Стюарт.

Тара заметила, что Мэгги вздрогнула.

— В чем дело? — спросила она, обеспокоенно глядя на мать, в глазах у которой показались слезы.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Нет, — озадаченно ответила Тара.

— Значит, твой отец все еще жив. Дайте мне книгу, — сказала Мэгги. — Он мог оставить в ней сообщение.

— Боюсь, у меня ее больше нет. Едва я успел ее открыть, как рядом со мной появился какой-то верзила и выхватил книжку, — сказал Стюарт. — Хотя я заметил несколько подчеркнутых слов.

— Каких слов? — спросила Мэгги.

— Я не мог понять, какой в них смысл.

— Неважно. Вы помните эти слова?

Стюарт закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

— Согласен я, — вдруг вспомнил он.

Мэгги улыбнулась.

— «Согласен я прожить все это вновь, и вновь, и вновь».

Самолет рейса 383 приземлился в Далласе вовремя, и когда Коннор и Романов вышли из аэропорта, их ждал еще один белый БМВ. Коннор подумал: «Интересно, мафия что, сделала оптовый заказ на такие машины?» Последняя пара телохранителей, которые их сопровождали, выглядела, как если бы все они были наняты из одной команды. Даже подмышки у них под пиджаками пузырились одинаково.

Поездка в центр Далласа заняла чуть больше двадцати минут. Коннор молча сидел на заднем сиденье машины, зная, что вскоре он может встретиться лицом к лицу с человеком, который тоже почти тридцать лет работал в ЦРУ. Хотя они никогда раньше не виделись, он знал, что идет на самый большой риск с тех пор, как он вернулся в Америку. Но если русские ожидают, что он выполнит наиболее трудное условие их сделки, он должен использовать единственную винтовку, которая была идеально пригодна для такой работы.

После еще одной поездки, во время которой все четверо тоже молчали, они остановились перед большим магазином Гардинга «Сафари». Коннор быстро вошел в магазин; Романов и двое его новых телохранителей последовали за ним. Он подошел к прилавку, а они сделали вид, что интересуются витриной с автоматическими пистолетами в дальнем конце магазина.

Коннор огляделся вокруг. Он должен был осмотреть все быстро, неприметно, но тщательно. Через несколько мгновений он убедился, что в магазине нет никаких видеокамер.

— Добрый день, сэр, — сказал молодой продавец в коричневом пиджаке. — Чем могу быть вам полезен?

— Я собираюсь на охоту и хотел бы купить винтовку.

— Вы думаете о какой-то определенной модели?

— Да, «Ремингтон-700».

— У нас она есть.

— Мне нужны к ней некоторые модификации.

Продавец поколебался.

— Я на минутку, сэр. — Он ушел за занавеску в заднюю комнату.

Через несколько секунд из-за занавески появился пожилой человек в таком же коричневом пиджаке. Коннор был недоволен: он надеялся, что купит винтовку, не встречаясь с легендарным Джимом Гардингом.

— Добрый день, — сказал пожилой человек, пристально глядя на покупателя. — Как я понимаю, вы хотите купить «Ремингтон-700». — Он помедлил. — С некоторыми модификациями.

— Да, мне вас рекомендовал один мой друг, — сказал Коннор.

— Ваш друг должно быть, профессионал, — сказал Гардинг.

Как только было произнесено слово «профессионал», Коннор понял, что его испытывают. Если бы Гардинг не был Страдивариусом[49] оружейников, Коннор вышел бы из его магазина, не сказав больше ни слова.

— Какие модификации вы имеете в виду, сэр? — спросил Гардинг, глядя Коннору прямо в глаза.

Коннор подробно описал винтовку, которую он оставил в Боготе, испытующе следя за реакцией Гардинга. Но лицо Гардинга оставалось бесстрастным.

— Я могу предложить вам, сэр, кое-что, что вас заинтересует, — сказал он, затем повернулся и исчез за занавеской.

Коннор уже подумал было, не уйти ли ему, но через несколько секунд Гардинг появился со знакомым кожаным футляром и положил его на прилавок.

— Эта модель появилась у нас недавно, после смерти ее владельца, — объяснил он.

Щелкнув застежками, он открыл футляр и повернул его к Коннору, чтобы тот мог осмотреть винтовку.

— Каждая часть изготовлена вручную, и едва ли вы найдете более совершенное изделие по эту сторону Миссисипи. — Гардинг любовно погладил винтовку. — Ложе сделано из стеклопластика, для легкости и лучшего равновесия. Ствол импортирован из Германии — боюсь, фрицы все еще делают это лучше всех. Оптический прицел — «Леопольд-10 Пауэр» с точностью до тысячной, так что вам не нужно делать поправку на ветер. Из этой винтовки на расстоянии четырехсот шагов можно убить мышку, а не только мишку. Если вы технически грамотный, то сможете на расстоянии ста ярдов изменить угол на полминуты. — Гардинг внимательно посмотрел на покупателя, чтобы определить, понимает ли он, о чем речь, но встретил невозмутимый взгляд Коннора. — «Ремингтон-700» с такими модификациями покупают только самые понимающие покупатели, — закончил он.

Коннор не стал вынимать запасные части из их ячеек, опасаясь, что Гардинг поймет, насколько он понимающий покупатель.

— Какая цена? — спросил он, впервые поняв, что не имеет представления, сколько может стоить «Ремингтон-700».

— Двадцать одна тысяча долларов, — ответил Гардинг. — Хотя у нас есть и стандартная модель, если…

— Нет, — сказал Коннор. — Эта меня устроит.

— А как вы будете платить, сэр?

— Наличными.

— Тогда я попрошу у вас какое-нибудь удостоверение личности, — сказал Гардинг. — Боюсь, сейчас у нас много всякой канцелярщины, с тех пор как закон Брэйди был заменен законом о регистрации…

Коннор вынул вирджинские водительские права, которые накануне купил у карманника в Вашингтоне.

Рассмотрев водительские права, Гардинг сказал:

— Теперь, мистер Редфорд, вам нужно только заполнить вот эти три анкеты.

Коннор написал имя, фамилию, адрес и номер социального обеспечения помощника управляющего обувным магазином в Ричмонде.

Пока Гардинг вносил эти данные в свой компьютер, Коннор пытался выглядеть как можно более беззаботным, но втайне молился, чтобы мистер Редфорд за последние сутки еще не сообщил о потере своих водительских прав.

Неожиданно Гардинг взглянул на Коннора.

— Это двойная фамилия? — спросил он.

— Нет, — без запинки ответил Коннор. — Мое имя — Грегори. Моя мать очень любила Грегори Пека.

Гардинг улыбнулся.

— Моя тоже.

Еще через несколько минут Гардинг сказал:

— Теперь, кажется, все в порядке, мистер Редфорд.

Коннор повернулся и кивнул Романову, который подошел к прилавку и вынул из внутреннего кармана толстую пачку денег и долго отсчитывал сотенные бумажки. Отсчитав двести десять, он протянул их Гардингу. То, что, как надеялся Коннор, будет выглядеть обычной покупкой, Романов сразу же превратил в пантомиму. Телохранители могли бы с таким же успехом стоять на улице и продавать билеты на представление.

Гардинг выписал квитанцию и вручил ее Коннору, который вышел, не сказав больше ни слова. Один из телохранителей схватил винтовку и выбежал из магазина на тротуар с таким видом, как будто он только что ограбил банк. Коннор сел в БМВ, подумав: «Интересно, можно ли привлечь к себе больше внимания?» Машина тронулась с места и влилась в уличное движение, издав какофонию гудков. «Да, — подумал Коннор, — явно можно». Он молчал, пока водитель, превышая все мыслимые пределы скорости, несся к аэропорту. Даже Романов начал выглядеть обеспокоенно. Коннор быстро обнаружил, что новая мафия в Соединенных Штатах все еще ведет себя довольно дилетантски по сравнению с ее двоюродными братьями из Италии. Но сколько времени им потребуется, чтобы догнать итальянцев? И когда они их догонят, Боже храни ФБР!

Через пятнадцать минут БМВ остановился перед входом в аэропорт. Коннор вышел из машины и пошел к вращающимся дверям, пока Романов давал указания телохранителям в машине, выдавая им нужное количество стодолларовых бумажек. Подойдя к Коннору у билетной стойки, он прошептал ему:

— Винтовка будет в Вашингтоне через сорок восемь часов.

— Я в этом не уверен, — сказал Коннор, и они пошли к залу ожидания для улетающих.

— Вы знаете всего Йейтса наизусть? — изумленно спросил Стюарт.

— Гм… большинство его стихов, — ответила Мэгги. — Я почти каждый вечер на сон грядущий перечитываю несколько его стихотворений.

— Дорогой Стюарт, тебе нужно еще так много узнать об ирландцах, — улыбнулась Тара. — А теперь попробуй вспомнить еще хоть какие-нибудь слова.

Стюарт немного подумал.

— Пустые, — сказал он с торжеством.

— Через пустые земли в горный край? — спросила Мэгги. — Это?

— Это.

— Значит, мы летим не в Голландию.

— Нам не до шуток, — сказал Стюарт.

— Ну, так постарайся вспомнить еще какие-нибудь слова, — сказала Тара.

— Друзья, — сказал Стюарт, немного подумав.

— Пусть старые друзья встречают новых, — продекламировала Мэгги.

— Значит, мы встретим новых друзей в новой стране.

— Но кого? И где? — спросила Мэгги.

Самолет продолжал лететь сквозь ночь.

Глава двадцать седьмая

Прочитав срочное донесение, Гутенбург сразу же набрал номер в Далласе. Когда Гардинг взял трубку, заместитель директора ЦРУ только попросил:

— Опишите его.

— Ростом метр восемьдесят два. Он был в шляпе, так что я не мог увидеть, какого цвета у него волосы.

— Возраст?

— Лет пятьдесят — на год-два больше или меньше.

— Глаза?

— Голубые.

— Как он был одет?

— Спортивный пиджак, брюки цвета хаки, синяя рубашка, мягкие кожаные туфли, без галстука. Одет небрежно, но изящно. Я подумал, что он один из наших, но потом заметил, что его сопровождала пара местных бандюг, которые делали вид, что они не с ним. С ним также был высокий молодой человек, который ни разу не открыл рта, но именно он заплатил за винтовку наличными.

— А первый человек сказал, что ему нужны именно такие модификации?

— Да. У меня сложилось впечатление, что он точно знал, чего он хочет.

— Хорошо. Сохраните деньги: вероятно, мы сможем снять отпечатки пальцев.

— На них не будет его отпечатков пальцев, — сказал Гардинг. — Платил молодой человек, а вынес винтовку из магазина один из бандюг.

— Кто бы он ни был, он явно не хотел рисковать, пронося винтовку через контроль безопасности аэропорта, — сказал Гутенбург. — Двое громил были, наверное, курьеры. Какое имя он написал на анкете?

— Грегори Пек Редфорд.

— Удостоверение личности?

— Водительские права из штата Вирджиния. Адрес и дата рождения полностью соответствуют номеру социального страхования.

— Мой агент будет у вас через час. Он пошлет мне по электронной почте все подробности об этих двух бандитах, а полицейский составит фоторобот главного подозреваемого.

— В этом нет необходимости, — сказал Гардинг.

— Почему?

— Потому что весь процесс покупки был записан на видеопленку. — Гутенбург не мог увидеть, как удовлетворенно улыбнулся Гардинг, когда добавил: — Даже вы не заметили бы, где у нас находится видеокамера.

Стюарт еще раз сосредоточился.

— Узна́ю я, — сказал он неожиданно.

— Узна́ю я, куда она ушла, — с улыбкой сказала Мэгги.

— Мы встретим нового друга в новой стране, и он нас найдет, — сказала Тара. — Стюарт, можешь еще что-нибудь вспомнить?

— Все уничтожится…

— Все уничтожится и возродится, — прошептала Мэгги.

В этот момент к ним подошел человек, который раньше выхватил сборник стихов Йейтса из рук Стюарта…

— Слушайте внимательно, — сказал он, глядя на них. — Если хотите остаться в живых — а мне наплевать, останетесь вы в живых или нет, — выполняйте мои указания абсолютно точно.

Стюарт посмотрел человеку в глаза и понял, что для него все трое — не живые люди, а всего лишь очередная работа. Стюарт кивнул.

— Итак, — продолжал тот, — когда самолет приземлится, вы сразу же пройдете в зону выдачи багажа, возьмете свой багаж и пройдете через таможню, не привлекая к себе никакого внимания. Вы не должны — повторяю, не должны — заходить в туалет. Как только вы пройдете через таможенный досмотр в терминал, вас встретят двое моих людей, которые проводят вас в дом, где вы останетесь на некоторое время. Я увижусь с вами сегодня вечером. Понятно?

— Да, — решительно кивнул Стюарт.

— Если вы попытаетесь сбежать или попросить чьей-то помощи, миссис Фицджералд будет немедленно убита. Если, по какой-либо причине, она окажется недосягаемой, мне придется выбрать кого-то из вас двоих. — Он посмотрел на Тару и Стюарта. — Это условие, с которым согласился мистер Фицджералд.

— Это невозможно, — начала Мэгги. — Коннор никогда бы…

— Я думаю, будет разумнее, миссис Фицджералд, чтобы в будущем мистер Фарнхэм говорил от имени всех вас, — сказал их собеседник; Мэгги хотела его поправить, но Тара быстро стукнула ее по ноге. — Вам понадобится вот это.

Он протянул Стюарту три паспорта. Стюарт раскрыл их и протянул один паспорт Мэгги, а другой Таре. Человек же вернулся в кабину пилота.

Стюарт посмотрел в оставшийся у него в руках паспорт, у которого на обложке, как и на двух других паспортах, красовался американский герб. Внутри он обнаружил свою фотографию и имя — Дэниэль Фарнхэм, профессия — университетский профессор юриспруденции, адрес — бульвар Марина, дом 75, Сан-Франциско, Калифорния. Он показал свой паспорт Таре, девушка с удивлением посмотрела на него.

— Люблю иметь дело с профессионалами, — сказал Стюарт. — И я начинаю понимать, что твой отец — один из лучших.

— Вы уверены, что больше ничего не помните? — спросила Мэгги.

— Боюсь, что нет, — ответил Стюарт. — Нет, погодите. Анархия.

Мэгги улыбнулась.

— Теперь я знаю, куда мы направляемся.

От Далласа до Вашингтона — долгий путь. Двое телохранителей, оставив Коннора и Романова в аэропорту, собирались заночевать по дороге, прежде чем на следующее утро продолжить свою поездку в столицу. В девять часов вечера, проехав четыреста миль, они остановились в мотеле на окраине Мемфиса.

Двое агентов ЦРУ, увидев, как они припарковали свой БМВ у мотеля, через сорок пять минут доложили Гутенбургу:

— Они остановились в отеле «Мемфис-Марриот», заняли номера 107 и 108. В девять часов тридцать три минуты они заказали ужин в номер; сейчас оба они сидят в номере 107 и смотрят телевизор.

— Где винтовка? — спросил Гутенбург.

— Она прикована наручниками к запястью человека, который занял номер 108.

— Значит, вам нужно заручиться услугой официанта и добыть общий ключ, — сказал Гутенбург.

В десять часов в номер 107 вошел официант, который принес ужин. Он открыл бутылку красного вина, поставил два стакана и накрыл на стол. И сказал, что вернется минут через сорок, чтобы унести посуду. Один из постояльцев попросил официанта нарезать ему бифштекс, так как он мог действовать только одной рукой. Официант охотно выполнил его просьбу.

— Приятного аппетита! — сказал он и вышел из номера.

После этого официант пошел на стоянку и доложил обо всем старшему агенту, который поблагодарил его и попросил сделать еще кое-что. Официант кивнул и получил пятьдесят долларов.

— Он явно не хочет выпускать из рук винтовку, даже когда ужинает, — сказал другой агент, когда официант ушел.

Официант вернулся на стоянку вскоре после полуночи и сообщил, что оба постояльца легли спать в своих номерах. Он вручил агентам общий ключ, получил еще пятьдесят долларов и пошел спать, довольный тем, что хорошо заработал. Он не знал, что человек в номере 107 взял ключ от наручников, чтобы никто не мог украсть винтовку у его партнера, пока тот спит.

Когда человек в номере 107 проснулся утром, он чувствовал себя ужасно сонливым. Посмотрев на часы, он увидел, что уже очень поздно. Он натянул джинсы и открыл дверь между его номером и номером 108, чтобы разбудить своего товарища. На пороге он вдруг остановился, упал на колени, и его стошнило. На ковре в луже крови лежала отрубленная кисть.

Когда они вышли из самолета в Кейптауне, Стюарт заметил двух человек, которые следили за каждым их шагом. Служащий на паспортном контроле проштемпелевал их паспорта, и они пошли в зону выдачи багажа. Через несколько минут на ленте конвейера стали появляться чемоданы и сумки. Мэгги удивилась, увидев на конвейере два своих старых чемодана. Стюарт уже начал привыкать к тому, как действует Коннор Фицджералд.

Взяв багаж, Стюарт поставил его на тележку, и все они двинулись к зеленому коридору таможенного досмотра. Два человека, следившие за ними, пристроились сзади.

Когда Стюарт катил тележку мимо таможенников, один из них выступил вперед, указал на красный чемодан и попросил его владельца поставить чемодан на стойку. Стюарт помог Мэгги поднять чемодан, а два человека, следившие за ними, неохотно прошли вперед. Выйдя из таможенной зоны, они остановились в нескольких метрах перед выходом. Каждый раз, когда двери раздвигались, было видно, что они заглядывают внутрь. Скоро к ним присоединились еще два человека.

— Будьте любезны, откройте чемодан, — попросил таможенник.

Мэгги щелкнула затворами и улыбнулась при виде беспорядочно наваленной одежды. Только один человек в мире мог так упаковать этот чемодан. Таможенник порылся среди вещей и вытащил косметическую сумочку. Он раскрыл ее и обнаружил в ней целлофановый пакетик с каким-то белым порошком.

— Но это… — начала Мэгги. На этот раз ее одернул Стюарт.

— Боюсь, нам придется произвести личный обыск, мэм, — сказал таможенник. — Может быть, в этом случае ваша дочь пройдет с вами.

Стюарт удивился, откуда таможенник знает, что Тара — дочь Мэгги, хотя он явно не предположил, что Стюарт — ее сын.

— Будьте любезны, пройдите со мной, — сказал таможенник. — Возьмите чемодан и весь ваш остальной багаж. — Он провел их в крошечную полутемную комнатку, где стоял стол и два стула. — Один из моих сотрудников сейчас придет к вам, — он закрыл дверь, и они услышали, как в замке повернулся ключ.

— Что происходит? — спросила Мэгги.

— Наверное, мы сейчас это узнаем, — ответил Стюарт.

Дверь отворилась, и в комнату вошел высокий, атлетически сложенный человек с совершенно лысой головой, хотя ему было не больше пятидесяти лет. На нем были джинсы и красный свитер, и он явно не был таможенником. Он подошел к Мэгги и поцеловал ей руку.

— Меня зовут Карл Кутер, — сказал он с отчетливым южноафриканским акцентом. — Для меня это большая честь. Много лет я мечтал встретить женщину, у которой хватило смелости выйти замуж за Коннора Фицджералда. Вчера вечером он мне позвонил и попросил заверить вас, что он жив и здоров.

Мэгги хотела что-то сказать, но Кутер продолжал говорить без передышки.

— Конечно, я знаю о вас больше, чем вы обо мне, но, к сожалению, сейчас у нас нет времени это исправить. — Он улыбнулся Таре и Стюарту и слегка поклонился. — Будьте любезны, следуйте за мной.

Он повернулся и покатил тележку с чемоданами к двери.

— Пусть старые друзья встречают новых, — прошептала Мэгги.

Кутер провел их вниз по крутому пандусу, а потом по длинному пустому коридору. Мэгги поравнялась с ним и начала спрашивать о его беседе с Коннором. В конце коридора они поднялись еще по одному пандусу и вышли в другой конец аэропорта. Кутер быстро провел их через металлодетектор. После еще одного длинного коридора они вошли в пустой терминал, где Кутер вручил служащему на контроле регистрации три билета и получил три посадочных талона на рейс компании «Квантас» в Сидней; самолет по таинственным причинам был задержан с вылетом на пятнадцать минут.

— Как нам вас отблагодарить? — спросила Мэгги.

Кутер снова поцеловал ей руку.

— Мэм, — сказал он, — во всем мире вы можете найти людей, которые никогда не смогут сполна отблагодарить Коннора Фицджералда.

Они сидели и смотрели телевизор. Пока двенадцатиминутная видеопленка не кончилась, никто из них не произнес ни слова.

— Как это может быть? — тихо спросила Элен Декстер.

— Только если кто-то занял его место в «Крестах», — предположил Гутенбург.

Декстер ошеломленно молчала.

— Джексон мог бы это сделать, только если он был готов пожертвовать собственной жизнью ради него, — сказала она.

Гутенбург кивнул.

— А кто этот человек, который платил за винтовку?

— Алексей Романов, сын так называемого Царя и второй человек в петербургской мафии. Один из наших агентов заметил его во франкфуртском аэропорту, и мы подозреваем, что он и Коннор сейчас работают сообща.

— Значит, именно мафия помогла ему бежать из «Крестов», — сказала Декстер. — Но если ему нужна была винтовка «Ремингтон-700», то кто же мишень?

— Президент, — сказал Гутенбург.

— Возможно, вы правы, — ответила Декстер. — Но какой страны?

Глава двадцать восьмая

Когда самолет российских ВВС Ил-62 приземлился на американской военно-воздушной базе «Эндрюс», среди встречавших его семидесяти двух официальных лиц были президент Соединенных Штатов и государственный секретарь. Заранее был расстелен красный ковер, поставлена трибуна с дюжиной микрофонов, и к тому месту, куда должен был подрулить самолет, уже подкатили широкий трап.

Дверь самолета открылась, и появилась высокая, стройная стюардесса. Следом за ней из самолета вышел невысокий коренастый человек, рядом с высокой стюардессой он казался еще ниже. Лоуренс сомневался, что человек такого роста мог бы стать президентом Соединенных Штатов.

Когда Жеримский стал спускаться по трапу, фотографы начали его ретиво снимать. Из-за барьера телевизионщики всех компаний направили свои объективы на человека, который должен был доминировать в международных новостях следующие четыре дня.

Начальник протокольного отдела выступил вперед, чтобы представить президентов друг другу, и Лоуренс тепло пожал руку своему гостю.

— Добро пожаловать в Соединенные Штаты, господин президент.

— Спасибо, Том, — сказал Жеримский, сразу же ставя его на место.

Лоуренс представил Жеримскому государственного секретаря.

— Рад вас видеть, Ларри, — сказал Жеримский.

Любезно и по-дружески Жеримский приветствовал всех, кого ему представляли: советника по национальной безопасности, министра торговли, министра обороны. Когда ему представили всех, кто его встречал, Лоуренс тронул его за локоть и повел к трибуне. Они шли по летному полю, и американский президент наклонился к Жеримскому и сказал:

— Я сейчас скажу несколько приветственных слов, а потом вы, возможно, захотите ответить, господин президент.

— Пожалуйста, называйте меня Виктор, — поправил его Жеримский.

Лоуренс взошел на трибуну, вынул из внутреннего кармана лист бумаги и положил его на пюпитр.

— Господин президент! — начал он; затем, повернувшись к Жеримскому, улыбнулся и сказал: — Виктор! Начну с того, что скажу: «Добро пожаловать в Америку!» Сегодняшний день открывает новую эру в особых отношениях между нашими великими странами. Ваш визит в Соединенные Штаты возвещает…

Коннор сидел перед тремя телевизорами и смотрел, как три ведущие телевизионные компании освещают церемонию. Вечером он снова и снова будет прокручивать видеопленку. На аэродроме было даже больше агентов службы безопасности, чем он ожидал. Казалось, каждого президента окружало целое подразделение охранной службы. Но там не было ни Гутенбурга, ни кого-либо из кадровых исполнителей ЦРУ. Коннор заподозрил, что секретная служба даже не догадывается, что на воле находится потенциальный убийца.

Коннор не удивился, что винтовка, купленная в Далласе, так и не была доставлена в Вашингтон. Двое громил из мафии сделали все, чтобы предупредить ЦРУ, разве что они не позвонили туда по телефону. Будь он заместителем директора, он позволил бы им доставить винтовку по назначению, надеясь, что она приведет его к тому человеку, который собирается ею воспользоваться. Но Гутенбург явно решил, что гораздо важнее устранить винтовку. Может, он и прав. Коннор не должен снова потерпеть поражение, как в Далласе. Значит, ему было необходимо разработать альтернативный план.

После того что произошло в мотеле «Мемфис-Марриот», стало ясно, что Алексей Романов не хочет отвечать за неудачу, если что-нибудь пойдет не так, как было задумано, и теперь Коннор взял на себя руководство всей операцией. Люди, следившие за ним, держались на почтительном расстоянии, но ни на минуту не выпускали его из виду — иначе в то утро он лично находился бы на военно-воздушной базе «Эндрюс»…

Президент Лоуренс закончил свою приветственную речь, и присутствующие разразились рукоплесканиями, которые, впрочем, терялись на таком обширном открытом пространстве. Лоуренс отступил в сторону, чтобы дать президенту России возможность ответить, но когда Жеримский взобрался на трибуну, за строем микрофонов его почти не было видно. Коннор не сомневался, что в течение следующих четырех дней американская пресса будет постоянно напоминать своему президенту, рост которого — метр восемьдесят, о его пропагандистском промахе; и, конечно, Жеримский решит, что это было сделано нарочно — чтобы его унизить. Коннор подумал: «Интересно, кому сегодня дадут пинка под зад в Белом доме?»

«И, конечно, стрелять в человека, ростом метр восемьдесят, гораздо легче, чем в человека ростом в метр пятьдесят семь», — размышлял Коннор. Он стал рассматривать агентов, охранявших Жеримского. Четырех из них он узнал: все они были мастера своего дела; любой из них мог одним выстрелом попасть в человека на расстоянии в триста шагов и одним ударом обезоружить нападавшего. Все они были в темных очках, но Коннор знал, что они внимательно оглядывают все и всех вокруг.

Хотя те, кто стоял на летном поле, не видели Жеримского, они прекрасно слышали его. Коннор удивился, что Жеримский говорил не задиристо и издевательски, как в Москве, а гораздо более примирительным тоном. Он поблагодарил «Тома» за теплый прием и высказал мнение, что его визит будет плодотворным для обоих народов.

Коннор был уверен, что Лоуренса не обмануть этим внешним проявлением вежливости. Президент России, видимо, считал, что здесь не время и не место раскрывать американцам свои подлинные намерения.

Пока Жеримский читал речь по написанному референтами тексту, Коннор взглянул на четырехдневную программу, подготовленную в Белом доме и опубликованную в газете «Вашингтон Пост». Коннор по опыту знал, что даже самый тщательно составленный план редко выполняется во всех подробностях. Он понимал, что в какой-то момент этого визита произойдет нечто неожиданное, и он должен быть уверен, что этого не случится тогда, когда он будет целиться из своей винтовки.

Обоих президентов должны были на вертолете доставить с базы «Эндрюс» в Белый дом, где им предстояло начать переговоры, которые продолжатся за обедом. После обеда Жеримский поедет отдохнуть в российское посольство, после чего вернется в Белый дом, где в его честь будет дан официальный ужин.

На следующее утро Жеримский должен поехать в Нью-Йорк и там выступить в ООН, а затем, после обеда с генеральным секретарем ООН, во второй половине дня посетить музей Метрополитен. Коннор громко рассмеялся, прочитав в газете, что Тому Лоуренсу известно, насколько Жеримский любит искусство: даже во время своей предвыборной кампании, несмотря на очень загруженный график поездок, он нашел время посетить не только Большой театр, но также Пушкинский музей в Москве и Эрмитаж в Петербурге.

В четверг вечером, когда Жеримский вернется в Вашингтон, ему хватит времени лишь на то, чтобы поехать в свое посольство и там переодеться в смокинг, потом отправиться в Центр имени Кеннеди смотреть «Лебединое озеро» в исполнении вашингтонского балета. «Вашингтон Пост» бестактно напомнила своим читателям, что больше половины балетной труппы составляют русские иммигранты.

В пятницу утром в Белом доме должны состояться дальнейшие переговоры, после которых Жеримский поедет на обед в Государственный департамент. Во второй половине дня Жеримский выступит на совместной сессии обеих палат Конгресса — это будет кульминационный пункт его четырехдневного визита. Как надеялся Лоуренс, это выступление сможет убедить сенаторов, что Жеримский — человек мира, и тогда они проголосуют за его законопроект о сокращении вооружений. Автор редакционной статьи в газете «Нью-Йорк Таймс» предупредил читателей, что в своем выступлении Жеримский, возможно, обрисует оборонительную стратегию России на ближайшее десятилетие. Дипломатический корреспондент этой газеты связался с пресс-бюро российского посольства, но ему лишь коротко ответили, что журналисты не получат никаких заранее заготовленных копий этой речи.

Вечером Жеримский будет почетным гостем на ужине американо-российского коммерческого совета. Копии его речи на этом ужине широко распространялись без какого бы то ни было, хотя бы беглого, упоминания об эмбарго.[50] Коннор внимательно прочел эту речь и понял, что ни один уважающий себя журналист публиковать ее не станет.

В субботу Жеримский и Том Лоуренс поедут на стадион Кука в Мэриленде смотреть футбольный матч между «Краснокожими» и «Упаковщиками из Грин-Бея»[51] — командой, болельщиком которой Лоуренс, в прошлом сенатор от штата Висконсин, был всю свою жизнь.

Вечером в российском посольстве Жеримский устроит ответный банкет в честь тех, кто оказал ему гостеприимство во время его визита.

На следующее утро он улетит обратно в Москву — но только если Коннору не удастся выполнить свой контракт.

Итак, Коннор должен был рассмотреть девять возможностей. Но он отверг семь из них еще до того, как Жеримский приземлился в Соединенных Штатах. Что же до остальных двух, то банкет в субботний вечер казался наиболее многообещающим, особенно после того, как Романов сказал ему, что мафия получила заказ на обслуживание всех приемов в российском посольстве.

Жалкие аплодисменты на экране вновь привлекли внимание Коннора к церемонии на базе «Эндрюс». Некоторые люди, стоявшие на летном поле, даже не поняли, что Жеримский уже закончил свою речь, пока он не спустился с трибуны, так что оказанный ему прием вовсе не был таким восторженным, как надеялся Лоуренс.

Оба президента прошли к вертолету, поднялись на борт и помахали толпе. Затем вертолет взмыл вверх, несколько секунд повисел над землей и полетел прочь. Женщины, которым не довелось раньше присутствовать при подобных церемониях, не знали, что им делать: удерживать ли свои шляпки или прижимать к ногам свои юбки.

Через семь минут вертолет приземлится на южной лужайке Белого дома; там его будут ждать Энди Ллойд и старший персонал Белого дома.

Коннор выключил все три телевизора, перемотал видеопленки и начал размышлять о возможностях. Он уже решил не ехать в Нью-Йорк. В ООН и в музее Метрополитен скрыться было практически невозможно. И он знал, что секретная служба приучена замечать любого человека, который во время подобных визитов появляется в поле зрения чаще, чем один раз, не исключая журналистов и телевизионщиков.

Пока Жеримского не будет в Вашингтоне, Коннор решил обследовать два самых многообещающих места покушения. Мафия уже обещала включить его в число персонала, который будет обслуживать субботний банкет в российском посольстве, так что его ознакомят со всеми подробностями банкета. Посол уже ясно высказал пожелание, чтобы этот банкет оба президента запомнили на всю жизнь.

Коннор посмотрел на часы, надел пальто и спустился вниз. БМВ его уже ждал. Он сел на заднее сиденье и сказал:

— Стадион Кука.

Водитель выехал на центральную полосу.

Когда им навстречу по другой стороне дороги проехал грузовик-транспортер, груженный легковыми машинами, Коннор подумал о Мэгги и улыбнулся. Рано утром он поговорил с Карлом Кутером, и тот заверил его, что все три кенгуру в полной безопасности в сумках.

— Кстати, мафия считает, что их отослали обратно в Америку, — сказал Кутер.

— Как вам удалось это устроить? — спросил Коннор.

— Один из их охранников пытался подкупить таможенника. Тот взял деньги и заявил, будто у них обнаружили небольшое количество наркотиков, и поэтому их выслали в «пункт отлета».

— Вы думаете, что они на это клюнули?

— О да! — воскликнул Кутер. — За эти сведения они заплатили кучу денег.

Коннор засмеялся.

— Я ваш вечный должник, Карл. Скажите, как я могу вас отблагодарить?

— Никак, — ответил Кутер. — Просто я жду возможности снова встретиться с вашей женой в более благоприятных обстоятельствах.

Конноровские сторожевые псы ни разу не упомянули ему об исчезновении Мэгги, Стюарта и Тары: то ли гордость не позволила им признаться, что они потеряли их след, то ли они надеялись снова напасть на их след, прежде чем Коннор узна́ет правду. Возможно, они опасались, что он откажется выполнить свою работу, если ему будет известно, что его жена и дочь — уже не у них в руках. Но Коннор не сомневался, что если он не сможет выполнить соглашение с мафией, Алексей Романов в конце концов выследит Мэгги и убьет ее. А если не Мэгги, то Тару. Ведь Большенков предупредил Коннора, что до тех пор пока контракт не будет выполнен — тем или иным способом, — Алексею Романову не позволят вернуться на родину.

Когда водитель выехал из города на автостраду, Коннор подумал о Джоан, чье единственное преступление заключалось в том, что она была его секретаршей. Он сжал кулаки и пожалел, что его контракт с мафией заключался не в том, чтобы убрать Декстер и ее пособника-заместителя. Это задание он бы выполнил с большим удовольствием.

БМВ выехал за пределы Вашингтона, и Коннор откинулся на сиденье, размышляя о том, какие еще приготовления нужно сделать. Им надо будет несколько раз объехать стадион, проверяя каждый выход, прежде чем решить, входить ли на его территорию.

Вертолет мягко опустился на южную лужайку. Оба президента вышли из вертолета, и их встретили аплодисменты.

Представляя Жеримскому главу своей администрации, Лоуренс не мог не заметить, что Энди чем-то озабочен. Оба президента провели много времени, позируя перед фотографами, прежде чем удалиться в Овальный кабинет со своими советниками, чтобы утвердить темы, которые будут обсуждаться на следующих встречах. Жеримский не выдвинул никаких возражений против расписания, подготовленного Энди Ллойдом, и, казалось, не имел ничего против тех вопросов, которые будут обсуждаться.

Когда наступил обеденный перерыв, Лоуренс считал, что предварительные обсуждения прошли как нельзя лучше. Они перешли в столовую, и Лоуренс рассказал историю о том, как президент Кеннеди, обедая с восемью нобелевскими лауреатами, сказал, что это самое интеллектуальное собрание после того, как Джефферсон обедал здесь в одиночестве. Ларри Харрингтон должным образом среагировал и рассмеялся, хотя раньше Лоуренс в его присутствии рассказывал эту историю уже раз десять. Но Энди Ллойд даже не попытался улыбнуться.

После обеда Лоуренс проводил Жеримского к его лимузину, который ожидал у дипломатического подъезда. Как только последняя машина исчезла из виду (Жеримский снова потребовал, чтобы и сейчас в его кортеже было одной машиной больше, чем в кортеже предыдущего президента России), Лоуренс вернулся в Овальный кабинет. У его стола стоял угрюмый Энди Ллойд.

— Я думаю, все прошло настолько благополучно, насколько можно было ожидать, — сказал президент.

— Возможно, — согласился Ллойд. — Хотя я думаю, что этот человек не говорит правду даже самому себе. По мне, так он старается выглядеть чересчур покладистым. У меня такое ощущение, что нас водят за нос.

— Поэтому вы были так неразговорчивы во время обеда?

— Нет, я думаю, что у нас есть более серьезная проблема, — сказал Ллойд. — Вы видели последний отчет Декстер? Вчера вечером я оставил его у вас на столе.

— Нет, не видел, — ответил президент. — Я провел большую часть дня с Ларри Харрингтоном в Государственном департаменте.

Президент открыл папку с грифом ЦРУ на обложке и начал читать отчет.

Еще не дойдя до второй страницы, он три раза громко выругался. Когда он кончил читать, лицо у него побелело. Он взглянул на своего старого друга.

— Я думал, что Джексон на нашей стороне.

— Так и есть, господин президент.

— Тогда как же Декстер может доказать, будто он был причастен к убийству в Колумбии, а потом поехал в Санкт-Петербург убивать Жеримского?

— Потому что таким образом она очищает себя от всех подозрений, а мы должны объяснить, почему мы вообще наняли Джексона. К настоящему моменту у нее, вероятно, целый сейф набит доказательствами, что именно Джексон убил Гусмана и что он совершил все преступления, которые ей угодно ему приписать. Только посмотрите на эти фотографии Джексона, сделанные в Боготе: Джексон передает деньги начальнику полиции. Но эта фотография не показывает, что снимок сделан почти через две недели после убийства Гусмана. Не забудьте, сэр, что ЦРУ лучше всех умеет прикрывать свою задницу.

— Их задницы меня не беспокоят, — сказал президент. — Но что вы скажете по поводу утверждения Декстер, что Джексон вернулся в Америку и сотрудничает здесь с русской мафией?

— Это очень удобно, — усмехнулся Ллойд. — Если во время визита Жеримского что-нибудь случится, у нее уже есть козел отпущения.

— А как вы объясните, что несколько дней назад Джексон был заснят на видеопленку в далласском магазине, где он покупал такую же винтовку, как та, из которой был убит Гусман?

— Очень просто, — ответил Ллойд. — Как только вы поймете, что на самом деле это был не Джексон, все встанет на свое место.

— Если это был не Джексон, то кто же это был?

— Это был Коннор Фицджералд, — тихо сказал Ллойд.

— Но вы мне сказали, что Коннора Фицджералда арестовали и повесили в Санкт-Петербурге. Мы с вами даже обсуждали, как его спасти.

— Да, помню, сэр. Но это было невозможно после того, как был избран Жеримский. Если только…

— Если только?

— Если только Джексон не занял его место.

— Какого черта он захотел бы это сделать?

— Вспомните, что Фицджералд спас ему жизнь во Вьетнаме и за это получил орден Почета. Когда Фицджералд вернулся с войны, именно Джексон завербовал его в неофициальные сотрудники прикрытия. Потом он двадцать восемь лет работал в ЦРУ и завоевал отличную репутацию. Затем в один прекрасный день он бесследно пропадает, и его фамилия исчезает из всех цэрэушных списков. Его секретарша Джоан Беннет, работавшая с ним девятнадцать лет, неожиданно погибает в таинственной автомобильной аварии, когда она едет к жене Фицджералда. Затем жена и дочь Фицджералда исчезают с лица земли. Тем временем человек, которому поручено узнать, что случилось, обвинен в том, что он убийца, обманувший своего лучшего друга. Но как бы внимательно вы ни читали отчеты Элен Декстер, вы не найдете ни единого упоминания о Конноре Фицджералде.

— Откуда вам все это известно, Энди? — спросил Лоуренс.

— Потому что Джексон позвонил мне из Санкт-Петербурга сразу же после того, как Фицджералд был арестован.

— У вас есть запись этого разговора?

— Да, сэр, есть.

— Черт возьми! — воскликнул Лоуренс. — По сравнению с этой Декстер Эдгар Гувер выглядит жалким мальчишкой.

— Если мы согласимся с тем, что в России повесили Джексона, нам придется предположить, что именно Фицджералд полетел в Даллас, чтобы купить там винтовку и выполнить свое нынешнее задание.

— Так теперь его мишень — это я?

— Не думаю, господин президент. По-моему, это — единственное место в отчете, где Декстер говорит правду. Я думаю, что мишень — Жеримский.

— О Боже! — воскликнул Лоуренс, опускаясь в кресло. — Но почему такой честный человек с хорошей репутацией, как Коннор Фицджералд, взялся за подобное дело?

— Потому что этот честный человек уверен, что приказ об убийстве Жеримского получен от вас.

Самолет Жеримского вылетел из Нью-Йорка с опозданием, но президент был в отличном настроении. Его речь в ООН была хорошо принята, и секретариат выпустил коммюнике, в котором охарактеризовал его беседу за обедом с генеральным секретарем ООН как «широкомасштабную и продуктивную».

Во время посещения музея Метрополитен Жеримский смог назвать фамилию русского художника, картины которого были выставлены в одной из верхних галерей. Но, мало того, выйдя из музея он изменил свое расписание и, приведя в замешательство своих телохранителей, прошелся по Пятой авеню, пожимая руки нью-йоркцам, делавшим рождественские покупки.

Жеримский приземлился в Вашингтоне на час позже, чем полагалось по расписанию, и чтобы не задерживать представления «Лебединого озера» в Центре имени Кеннеди больше чем на четверть часа, ему пришлось переодеться в смокинг прямо в машине. Когда спектакль окончился, он вернулся в российское посольство, чтобы провести там свою вторую ночь в Вашингтоне.

Пока Жеримский спал, Коннор бодрствовал. Готовясь к операции редко позволял себе вздремнуть хотя бы часок. Он громко выругался, увидев по телевизору, как Жеримский прогуливается по Пятой авеню. Это напомнило ему, что он всегда должен быть готов к неожиданностям: из квартиры на Пятой авеню Жеримский мог бы стать отличной мишенью, а толпа была столь густа, что Коннор за несколько секунд мог незаметно исчезнуть.

Коннор постарался забыть о Нью-Йорке. Ему оставалось обдумать только два возможных места покушения.

Первая трудность состояла в том, что у него не было винтовки, к которой он привык, хотя в большой толпе проще было скрыться.

Во-вторых, если Романову удастся к утру того дня, на который намечен банкет доставить ему винтовку «Реминггон-700» с нужными модификациями и гарантировать ему бегство из посольства, это был явно лучший выбор. Или, может быть, слишком явно.

Он разграфил список на «за» и «против» обоих вариантов. К двум часам следующего утра, утомленный, он понял, что ему нужно увидеть оба места, прежде чем принять окончательное решение.

Но даже тогда он не сообщит Романову, какое решение он принял.

Глава двадцать девятая

Уошер по кличке «Мопс» (никто не знал его настоящего имени) был одним из тех людей, которые специализируются только на одном предмете. В его случае это была вашингтонская футбольная команда «Краснокожих».

Мопс работал на «Краснокожих» пятьдесят лет — с самого детства. Он поступил в штат, когда ему было пятнадцать лет, а команда еще играла на стадионе «Гриффит».[52] Сначала он прислуживал игрокам, а потом стал массажистом команды, он был другом и доверенным лицом многих поколений «Краснокожих».

Мопс вышел на пенсию в 1997 году; перед этим он целый год работал у подрядчика, который строил новый стадион Кука. Его задача была проста: обеспечить болельщикам и игрокам «Краснокожих» самые благоприятные условия (как-никак, это была лучшая команда страны).

На церемонии открытия стадиона главный архитектор заявил, что он будет навеки признателен Мопсу за его вклад в строительство нового стадиона. Джон Кент Кук, владелец «Краснокожих», объявил, что фотография Мопса будет фигурировать в «Зале славы» — честь, которая обычно предоставляется только самым лучшим игрокам. Даже уйдя на пенсию, Мопс не пропускал ни одной игры «Краснокожих» — ни на их базе, ни вне ее.

Коннору пришлось позвонить два раза, прежде чем он добрался до Мопса в его квартирке в Арлингтоне, штат Вирджиния. Когда он объяснил Мопсу, что ему поручено написать статью для журнала «Спортс Иллюстрейтед» о значении нового стадиона для болельщиков «Краснокожих», он словно открыл водопроводный кран.

— Может быть, вы уделите мне час или два, чтобы показать стадион? — спросил Коннор.

Мопс прервал свои разглагольствования и молчал до тех пор, пока Коннор не предложил ему сто долларов за эту работу. Он уже знал, что обычно Мопс запрашивал за такую экскурсию пятьдесят.

Они договорились встретиться на следующее утро в одиннадцать часов.

Когда Коннор прибыл без одной минуты одиннадцать, Мопс сразу же провел его на стадион с таким видом, будто он — владелец клуба. Три часа он потчевал Коннора историей «Краснокожих» и ответил на все его вопросы — начиная с того, почему стадион не был построен в срок, и кончая тем, каким образом администрация производит набор временных работников в день матча. Коннор также узнал, что за зонами защиты установлены «Джамбо-Троны» фирмы «Сони»[53] и что первый ряд поднят на три метра над уровнем поля, чтобы болельщики могли видеть поле над телевизионными камерами и над запасными игроками, беспокойно бродящими перед ними вдоль боковой линии.

Коннор уже тридцать лет был болельщиком «Краснокожих», так что он знал, что сезонные билеты были распроданы с 1966 года и что список тех, кто ждет своей очереди, составляет пятьдесят тысяч человек. Он сам был одним из них. Он также знал, что в день, когда «Краснокожие» выигрывают матч, тираж газеты «Вашингтон Пост» вырастает на двадцать пять тысяч экземпляров. Но он не знал, что под полем проложены тридцать пять миль нагревательных труб, что на автомобильной стоянке — двадцать три тысячи парковочных мест и что перед завтрашней игрой оркестр сыграет национальные гимны России и Соединенных Штатов. Большая часть информации Мопса не имела для Коннора практического значения, но каждые несколько минут он выдавал довольно интересные новости.

Когда они обходили стадион, Коннор мог увидеть, что персонал Белого дома уже заранее принимает строгие меры безопасности перед завтрашней игрой. Уже были поставлены рамки металлоискателей, через которые будут проходить все, кто явится на стадион, чтобы определить, не несет ли кто-нибудь с собой чего-либо, что может быть использовано как оружие. Чем ближе они были к ложе, в которой должны сидеть оба президента, тем более строгими становились меры безопасности.

Мопс очень рассердился, когда его остановил агент секретной службы, охранявший вход в ложу, где должны будут сидеть оба президента. Мопс начал темпераментно объяснять, что он — член Зала славы «Краснокожих» и что на следующий день он будет среди тех, кто встретится с президентами, но агент все же не разрешил ему пройти в ложу без специального пропуска. Коннор попытался убедить разъяренного Мопса, что это не столь важно.

Когда они шли назад, Мопс бурчал себе под нос:

— Неужели я выгляжу как человек, который хочет убить президента?

Когда в два часа Коннор расстался с Мопсом, он вручил ему сто двадцать долларов. Мопс за три часа рассказал ему больше, чем агенты секретной службы могли бы рассказать за всю жизнь. Коннор дал бы ему и двести долларов, но это могло бы показаться Мопсу подозрительным.

Коннор посмотрел на часы и обнаружил, что он на несколько минут опаздывает на свидание с Алексеем Романовым в российском посольстве. Когда его везли в машине со стадиона, он включил Си-Спан — радиостанцию, которую слушал очень редко.

Комментатор описывал обстановку в Конгрессе, где ждали прибытия Жеримского. Никто не знал, что скажет Жеримский; журналистам заранее не роздали текст его предстоящей речи, зато предложили самим послушать его.

За пять минут до того, как Жеримский должен был начать свою речь, он прибыл в Конгресс в сопровождении своего эскорта.

— Все присутствующие, — объявил комментатор, — поднялись со своих мест и начали аплодировать русскому гостю. Президент Жеримский улыбается, машет рукой присутствующим и, пожимая им руки, идет к трибуне.

Далее комментатор охарактеризовал аплодисменты как «теплые, но не восторженные».

Когда Жеримский дошел до возвышения, он аккуратно положил бумаги на пюпитр, вынул из кармана очешник и надел очки. Советологи сразу же поняли, что речь была написана заранее и будет произнесена слово в слово, без каких бы то ни было импровизированных замечаний, на которые Жеримский показал себя большим мастером во время своей предвыборной кампании.

Члены Конгресса, члены Верховного суда и дипломаты сели, не подозревая, какая бомба приготовлена для них.

— Господин спикер, господин вице-президент и господин председатель Верховного суда, — начал Жеримский. — Позвольте мне поблагодарить вас и ваших соотечественников за теплый прием и щедрое гостеприимство, которое мне было оказано во время моего первого визита в Соединенные Штаты. Позвольте заверить вас, что я надеюсь еще не раз посетить вашу страну.

В этом месте Титов написал на полях «Пауза» — и правильно сделал, потому что в этот момент раздались аплодисменты.

Затем Жеримский сделал несколько комплиментов Америке за ее исторические достижения, напомнив слушателям, что за последнее столетие американцы и русские два раза сражались против общего врага. Дальше он упомянул о «превосходных отношениях, сложившихся между обеими странами». Том Лоуренс, который вместе с Энди Ллойдом смотрел речь по телевизору в Овальном кабинете, начал немного успокаиваться. Он даже слегка улыбнулся.

Эта улыбка пропала, как только Жеримский продолжил свою речь.

— Я последний человек, который хотел бы, чтобы два наших народа вступили в еще одну бесполезную войну, особенно если нам придется воевать друг против друга. — Он взглянул на слушателей и улыбнулся, хотя никто из них не находил в его словах ничего смешного. — Чтобы такого несчастья не произошло, необходимо, чтобы Россия в военном отношении оставалась такой же сильной, как и Соединенные Штаты, если она хочет иметь тот же вес за столом переговоров.

Сидя в Овальном кабинете, Лоуренс по угрюмым лицам членов обеих палат Конгресса видел, что за сорок секунд Жеримский похоронил законопроект о сокращении вооружений.

Остальная часть речи Жеримского была выслушана в полной тишине. Когда он сошел с трибуны, никто не пытался пожать ему руку, а аплодисменты были явно вялыми.

На Висконсин-авеню Коннор выключил радио. Когда БМВ доехал до российского посольства, один из романовских помощников провел их в помещение.

Второй раз за три дня Коннор вошел в белый мраморный зал для приемов. Он сразу же понял, почему Романов считает, что посольство охраняется из рук вон плохо.

— В конце концов, кто захочет убить любимого президента России в его собственном посольстве? — заметил он с улыбкой.

Когда они шли по длинному коридору, Коннор сказал Романову:

— Вы, кажется, всем тут заправляете.

— И вы бы заправляли, если бы положили достаточно денег на швейцарский счет посла, чтобы он никогда не захотел вернуться на родину.

Романов продолжал вести себя в посольстве как у себя дома. Он даже зашел в кабинет посла, открыв дверь своим ключом. Когда они вошли в изысканно обставленную комнату, Коннор удивился, увидев на письменном столе посла знакомую ему модифицированную винтовку «Ремингтон-700». Он поднял ее и внимательно рассмотрел. Он спросил бы Романова, где тот ее достал, если бы думал, что у него есть хоть один шанс получить правдивый ответ.

Коннор взял в руки ложе и открыл казенник. В патроннике была одна пуля с обтекаемой хвостовой частью. Коннор удивленно взглянул на Романова.

— Полагаю, с такой дистанции вам нужна только одна пуля, — усмехнулся Алексей.

Он повел Коннора в дальний угол кабинета и отдернул занавеску, за которой был личный лифт посла. Они вошли в него, закрыли дверцу и медленно поднялись на третий этаж, на галерею над бальным залом.

Коннор несколько раз осмотрел галерею, а затем втиснулся за огромную статую Ленина. Из-под согнутой руки Ленина он посмотрел на место, где Жеримский должен будет произносить свою прощальную речь, чтобы удостовериться, что перед ним открывается хороший обзор, а его самого не будет видно. Он подумал, просто и удобно все это выглядит. В этот момент Романов тронул его за руку и повел обратно к лифту.

— Вам нужно будет прийти за несколько часов до начала банкета и поработать вместе с обслуживающим персоналом.

— Зачем?

— Нужно, чтобы никто ничего не заподозрил, когда вы вдруг исчезнете, перед тем как Жеримский начнет свою речь.

Романов взглянул на часы.

— Нам пора идти. Жеримский должен прибыть с минуты на минуту.

Коннор кивнул, и они пошли к черному ходу. Садясь в БМВ, он сказал:

— Когда я решу, какое место я выбрал, я вам сообщу.

Романов явно удивился, но промолчал.

Коннор выехал из посольства за несколько минут до того, как Жеримский вернулся из Капитолия. Он включил радио и услышал начало последних известий:

— Сенаторы и члены палаты представителей вырывали друг у друга микрофоны, чтобы заверить своих избирателей, что, услышав речь президента Жеримского, они не будут голосовать за законопроект о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия…

В Овальном кабинете Том Лоуренс смотрел, как телерепортер Си-эн-эн говорил на галерее для прессы:

— Из Белого дома пока не поступило никакого заявления, и президент…

— И не жди! — злобно сказал Лоуренс, выключая телевизор.

Он повернулся к Ллойду и сказал:

— Энди, я даже не уверен, что завтра смогу четыре часа сидеть рядом с этим типом, не говоря уже о том, чтобы ответить на его прощальную речь.

Глава администрации президента США ничего не ответил.

— Предвкушаю, как я буду сидеть рядом с моим дорогим другом Томом и смотреть, как он корчится перед миллионами телезрителей, — сказал Жеримский, въезжая в посольство в своем лимузине. Сидевший рядом с ним Титов промолчал.

— А болеть я буду за «Краснокожих»: это станет добавочным дивидендом, если команда Лоуренса проиграет, — ухмыльнулся Жеримский. — Достойная прелюдия к унижению, которое я приготовил для него вечером. Напиши мне такую лестную речь, чтобы она в ретроспективе выглядела особенно трагично. — Он снова ухмыльнулся. — Я приказал, чтобы говядину подали холодной. И даже ты будешь удивлен тем, что я приготовил на десерт.

В этот вечер Коннор несколько часов думал, не рискнуть ли ему нарушить правило всей своей жизни. В полночь он позвонил Романову.

Романов вроде был доволен, что оба они пришли к одному и тому же выводу.

— Я прикажу шоферу забрать вас в три тридцать, чтобы к четырем вы были в посольстве.

Коннор положил трубку. Если все пойдет как надо, к четырем часам Жеримский будет мертв.

— Разбудите его!

— Но ведь сейчас четыре часа утра, — сказал первый секретарь.

— Если вы дорожите своей жизнью, разбудите его.

Первый секретарь накинул халат и выбежал из спальни в коридор. Он постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз, и под дверью появилась полоска света.

— Войдите! — сказал сонный голос. Первый секретарь повернул ручку и вошел в спальню посла.

— Извините, что я вас беспокою, но звонит Степан Иваницкий из Петербурга. Он требует, чтобы мы разбудили президента. Говорит, что у него к нему срочное донесение.

— Я возьму трубку у себя в кабинете, — сказал Петровский. Он откинул одеяло и, не обращая внимания на ворчание жены, сбежал вниз и приказал ночному дежурному перевести звонок в кабинет.

— Доброе утро, — сказал Иваницкий. — Я хотел говорить с президентом, а не с вами.

— Но сейчас четыре часа утра. Не может ли это подождать?

— Господин посол, я плачу вам не за то, что вы сообщаете мне, который час. Я хочу говорить с президентом. Понятно?

Посол положил трубку рядом с телефоном и медленно пошел по винтовой лестнице на второй этаж, пытаясь решить, кого из них двоих он больше боится. Некоторое время он постоял перед дверью спальни президента, но вид первого секретаря, стоявшего на верхней площадке лестницы, укрепил его решимость. Он робко постучал, но, не дождавшись ответа, постучал громче и затем нерешительно открыл дверь.

В свете, падавшем с лестницы, посол и первый секретарь увидели, что Жеримский сидит на кровати. Но они не увидели, что рука Жеримского скользнула под подушку, где у него был спрятан пистолет.

— Господин президент, — прошептал Петровский.

Жеримский включил лампочку около кровати.

— Надеюсь, что у вас важное дело, — сказал президент. — Иначе вы проведете остаток своей жизни, проверяя холодильные установки в Сибири.

— Вам звонят из Петербурга, — шепотом сказал посол. — Какой-то Степан Иваницкий. Он говорит, что у него срочное дело.

— Убирайтесь из моей спальни! — крикнул Жеримский и взял трубку.

Посол отступил в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь.

— Степан, — сказал Жеримский, — почему вы звоните ни свет ни заря? Что, в мое отсутствие генерал Бородин произвел военный переворот?

— Нет, господин президент. Дело в том, что Царь умер, — совершенно бесстрастно сказал Иваницкий.

— Когда? Где? Как?

— Примерно час назад в Зимнем дворце. Бесцветная жидкость наконец его доконала. — Иваницкий сделал паузу. — Я почти год платил дворецкому.

Немного помолчав, президент сказал:

— Хорошо. Ну что ж, отличная новость.

— Я бы с вами согласился, господин президент, но проблема в том, что его сын сейчас в Вашингтоне. Пока он не вернется, я мало что могу сделать.

— Эта проблема будет решена сегодня вечером, — сказал Жеримский.

— Как? Что, он попал в ловушку?

— Да, — сказал Жеримский. — Сегодня вечером я избавлюсь от них обоих.

— От них обоих?

— Да, — ответил президент. — Я тут узнал милую американскую поговорку: «убить двух птиц одним камнем». Это — то же самое, что по-нашему — «одним выстрелом убить двух зайцев». В конце концов, у кого есть шанс увидеть, как одного и того же человека убивают дважды?

— Хотел бы я на это посмотреть.

— Я посмотрю на это с еще большим удовольствием, чем тогда, когда его друг болтался в петле. В общем, Степан, поездка, видимо, окажется более чем удачной, особенно если…

— Все в порядке, — сказал Иваницкий. — Вчера я позаботился, чтобы авуары с ельцинского и черноповского нефтяного и уранового контрактов были переведены на ваш счет в Цюрихе. Да, но если Алексей, когда он вернется, не отменит моих распоряжений.

— А если он не вернется, он же не сможет их отменить, так ведь?

Жеримский положил трубку, потушил свет и через минуту снова уснул.

В пять утра Коннор неподвижно лежал на кровати в одежде, и обдумывал, как ему скрыться после покушения. В шесть часов он встал, отодвинул занавеску и проверил, что они все еще здесь. Они были здесь — два белых БМВ, припаркованных на другой стороне улицы с минувшего вечера. Их водители и пассажиры сейчас уже, наверное, клюют носом. Коннор знал, что их сменят в восемь часов утра, так что он выйдет из дому за десять минут до того. Он сделал несколько несложных упражнений, чтобы разогнать сонливость, разделся, принял холодный душ и обтерся полотенцем. Затем он надел синюю рубашку, джинсы, толстый свитер, черные носки и черные кроссовки.

Он вышел на кухню, налил себе стакан сока и съел чашку кукурузных хлопьев с молоком. В день операции он всегда съедал один и тот же завтрак. Ему нравился заведенный порядок. Это внушало ему уверенность, что и вся операция пройдет гладко. Завтракая, он читал свои заметки, сделанные накануне после встречи с Мопсом, и снова подробно изучил архитектурный план стадиона. Он линейкой измерил подвесную балку и вычислил, что от люка ее длина — двенадцать метров. Он почувствовал успокоение, какое испытывает хорошо тренированный спортсмен, которого вызывают на старт.

Посмотрев на часы, он вернулся в спальню. Они должны быть на перекрестке 21-й улицы и площади Дюпона с кольцевой транспортной развязкой, как раз когда уличное движение станет более интенсивным. Он подождал еще несколько минут, затем положил в задний карман джинсов три стодолларовые банкноты, монету в 25 центов и тридцатиминутную аудиокассету. Затем он покинул эту временную анонимную квартиру. За нее уже было заплачено.

Глава тридцатая

Жеримский сидел один в столовой посольства и читал газету «Вашингтон Пост», поданную ему за завтраком. Он улыбнулся, увидев заголовок:

Прихлебывая кофе, он еще раз улыбнулся при мысли о том, какой заголовок будет в газете «Вашингтон Пост» на следующее утро:

Он снова улыбнулся и перешел к редакционной статье, которая подтверждала, что законопроект Лоуренса о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия, по мнению ведущих комментаторов, «подпирает маргаритки». Это, конечно, значит то же, что по-русски — «приказал долго жить». Еще одна полезная идиома, почерпнутая им во время этой поездки.

В пять минут восьмого Жеримский позвонил в колокольчик и попросил дворецкого вызвать посла и первого секретаря. Дворецкий вышел. Жеримский знал, что посол и первый секретарь ждут у дверей.

Подождав минуту, те вошли к президенту. Они все еще не знали, как он среагирует на то, что его разбудили в четыре часа утра, но, поскольку никого из них пока не уволили, они решили, что поступили правильно.

— Доброе утро, господин президент, — сказал Петровский, входя в столовую.

Жеримский кивнул, сложил газету и положил ее перед собой.

— Романов уже прибыл? — спросил он.

— Да, господин президент, — сказал первый секретарь. — Он ждет на кухне с шести утра; он лично проверяет еду, которую вечером подадут на банкете.

— Хорошо. Попросите его пройти к вам в кабинет, господин посол. Я тоже скоро приду туда.

— Хорошо, господин президент, — кивнул Петровский, выходя из столовой.

Жеримский вытер рот салфеткой. Он решил заставить всех троих еще несколько минут подождать — тогда они станут нервничать еще больше.

Он снова раскрыл «Вашингтон Пост» и улыбнулся, еще раз прочитав вывод автора редакционной статьи: «Жеримский — естественный преемник скорее Сталина и Брежнева, чем Горбачева и Ельцина». Жеримский был с этим согласен. Более того, он надеялся, что сегодня вечером он еще больше подтвердит это мнение. Покинув столовую, он направился в кабинет посла, и молодой человек, шедший по коридору в обратную сторону, вернулся, побежал к двери кабинета и открыл ее для президента. Когда Жеримский вошел в кабинет, стали бить старинные стенные часы. Он машинально проверил свои ручные часы: было точно семь часов сорок пять минут.

Без десяти восемь Коннор вышел из дома, медленно перешел улицу, направляясь к первому из двух белых БМВ, сел рядом с водителем. Тот удивился, что Коннор вышел так рано — ему сказали, что Фицджералд должен быть в посольстве в четыре часа дня.

— Мне нужно поехать в центр кое-что купить, — пояснил Коннор.

Человек на заднем сиденье кивнул. Водитель включил зажигание и вывел машину на Висконсин-авеню. Вторая машина последовала за ними. Они повернули на П-стрит, которая была забита машинами из-за ремонтных работ на параллельной улице в Джорджтауне.

С каждым днем Коннор замечал, что его охранники все больше и больше расслабляются. Каждое утро примерно в одно и то же время он выходил из БМВ на углу 21-й улицы и площади Дюпона, покупал в киоске газету «Вашингтон Пост» и возвращался в машину. Вчера человек с заднего сиденья даже не удосужился сопровождать его.

Они повернули на 23-ю улицу, и Коннор уже видел издалека площадь Дюпона. Машины теперь шли вплотную одна за другой и двигались очень медленно. По другой стороне улицы машины, шедшие на запад, двигались быстрее. Ему нужно было очень точно решить, когда начать действовать.

Коннор знал, что светофор на П-стрит перед площадью Дюпона переключается на зеленый каждые тридцать секунд, и в среднем за это время через перекресток успевают проехать двенадцать машин. Наибольшее число машин, которое он насчитал за последнюю неделю, было шестнадцать.

Когда светофор переключился на красный, Коннор насчитал впереди себя семнадцать машин. Когда светофор переключился на зеленый, водитель включил первую скорость, но движение было столь интенсивным, что прошло некоторое время, пока он смог двинуться вперед. Через перекресток проехало лишь восемь машин.

Ему оставалось тридцать секунд.

Он повернулся к охраннику, сидевшему сзади, улыбнулся и указал пальцем на продавца газет. Охранник кивнул. Коннор вышел на тротуар и медленно пошел к старику в флюоресцирующем оранжевом жилете. Он не оборачивался, так что не знал, следует ли за ним кто-нибудь из второй машины. Он смотрел на движение машин в противоположном направлении, пытаясь определить, какой длины будет ряд машин, когда светофор снова переключится на красный. Дойдя до продавца газет, он уже держал в руке монету в 25 центов. Он дал ее старику, который вручил ему «Вашингтон Пост». Когда Коннор повернулся и направился обратно к первому БМВ, светофор переключился на красный, и движение остановилось.

Коннор заметил машину, которая была ему нужна. Он мгновенно повернулся и пустился бежать, лавируя между остановившимися машинами на противоположной стороне улицы, пока не добежал до свободного такси в шести машинах от светофора. Два человека выскочили из второго БМВ и пустились за ним, как раз когда светофор на площади Дюпона переключился на зеленый.

Коннор рывком открыл дверцу такси и вскочил на заднее сиденье.

— Вперед! — крикнул он. — Вы получите сто долларов, если проскочите на этот светофор.

Водитель нажал на клаксон и продолжал гудеть, пока не проскочил на красный свет. Два белых БМВ со скрежетом развернулись, но перед красным светофором им преградили путь три остановившихся машины.

Пока все шло по плану.

Такси свернуло налево, на 23-ю улицу, и Коннор велел шоферу остановиться. Он вручил ему сто долларов и сказал:

— Поезжайте прямо в аэропорт имени Даллеса. Если вы заметите за собой белый БМВ, не дайте ему себя обогнать. Доехав до аэропорта, подождите тридцать секунд перед терминалом, а затем медленно возвращайтесь в город.

— Ладно, мистер, все будет сделано, — сказал шофер, пряча стодолларовую банкноту. Коннор выскользнул из машины, перебежал 23-ю улицу и остановил такси, ехавшее в противоположном направлении. Когда он захлопывал дверцу, два белых БМВ пронеслись мимо, следуя за первым такси.

— Куда вам?

— Стадион Кука.

— Надеюсь, у вас есть билет, иначе я сразу же повезу вас назад.

Когда Жеримский вошел в кабинет, три ожидавших его человека встали. Он сделал знак сесть и сам сел в кресло за письменным столом посла. Он удивился, увидев, что там, где должно быть пресс-папье, лежит винтовка, но ничего не сказал и повернулся к Алексею Романову. Тот был чем-то очень доволен.

— У меня для вас печальная новость, Алексей, — сказал президент и выдержал долгую паузу, во время которой на лице Романова выразилось напряженное ожидание, а потом беспокойство. — Сегодня ночью мне позвонил ваш двоюродный брат Степан. Он сказал, что у вашего отца случился сердечный приступ, и он умер по пути в больницу.

Романов опустил голову. Посол и первый секретарь посмотрели на президента, пытаясь понять, как им следует реагировать.

Жеримский встал, медленно подошел к Романову и утешающе положил руку ему на плечо. Посол и первый секретарь выразили на лицах подобающую печаль.

— Мне очень грустно: это был великий человек.

Два дипломата кивнули в знак согласия; Романов опустил голову, как бы благодаря Жеримского за его участие.

— Теперь его мантия переходит к вам, Алексей; вы — его достойный наследник.

Посол и первый секретарь снова кивнули.

— И скоро, — продолжал Жеримский, — у вас будет возможность достойно продемонстрировать вашу власть, так что ни у кого в России не останется сомнений, кто новый Царь.

Романов поднял голову и улыбнулся; короткий период траура закончился.

— То есть, — добавил Жеримский, — если сегодня вечером все пойдет как надо.

— Все пойдет как надо, — уверенно сказал Романов. — Вчера вечером я говорил с Фицджералдом. Он согласился с моим планом. Он явится в посольство в четыре часа дня, пока вы с Лоуренсом будете на стадионе.

— Почему так рано? — спросил Жеримский.

— Мы хотим, чтобы все думали, будто он — работник обслуживающего персонала, так что когда он через шесть часов выскользнет из кухни, никто ничего не заподозрит. Он будет находиться в кухне под моим наблюдением и исчезнет только за несколько минут до того, как вы встанете, чтобы произнести прощальную речь.

— Превосходно! — воскликнул Жеримский. — Ну, а что произойдет потом?

— Я пройду с ним в этот кабинет, где он возьмет винтовку. Затем мы на лифте поднимемся на галерею, откуда виден бальный зал.

Жеримский кивнул.

— На галерее он спрячется за большой статуей Ленина, останется там до тех пор, пока вы в своей речи не выразите благодарность американскому народу за гостеприимство и теплый прием, и так далее, и тому подобное, и особенно поблагодарите президента Лоуренса. На этот момент я организовал продолжительные аплодисменты. А вы во время аплодисментов должны оставаться абсолютно неподвижным.

— Почему? — спросил Жеримский.

— Потому что Фицджералд не нажмет на спусковой крючок, если будет думать, что вы можете сделать какое-то движение.

— Понимаю.

— Выстрелив, он переберется с галереи на карниз, а оттуда на кедр, который растет у стены в саду. Вчера днем он заставил нас несколько раз повторить это упражнение, но сегодня вечером он обнаружит небольшую разницу в диспозиции.

— Какую? — спросил Жеримский.

— Под деревом будут ждать шесть моих телохранителей, которые застрелят его, прежде чем он спустится на землю.

Жеримский помолчал несколько секунд и сказал:

— Но в вашем плане есть один мелкий изъян.

Романов удивленно посмотрел на него.

— Как вы можете ожидать, что я останусь жив, если снайпер с репутацией Фицджералда выстрелит в меня с такого близкого расстояния?

Романов встал и взял винтовку. Он вынул из нее небольшой металлический предмет и подал его Жеримскому.

— Что это такое? — спросил Жеримский.

— Боёк ударника.

Глава тридцать первая

Два белых БМВ понеслись на запад по 66-му шоссе, преследуя пустое такси, которое всю дорогу до аэропорта беспардонно превышало скорость. Второе такси более медленно поехало на восток к стадиону Кука в Мэриленде.

Коннор еще раз обдумал свое решение выбрать не посольство, а стадион, несмотря на больший риск. Слишком легко ему позволяли пройти в посольство и выйти из него: никто не мог так небрежно относиться к вопросу обеспечения безопасности, особенно когда в городе находился президент России.

Когда Коннор вышел из такси у стадиона, он точно знал, куда ему идти. Он прошел по широкой дорожке к северному входу, где стояли две длинные очереди людей, которые перед каждым большим матчем надеются получить работу на день. Некоторым из них просто нужны деньги, а другие, как объяснил ему Мопс, — настолько фанатичные болельщики «Краснокожих», что они готовы на все, даже дать взятку, только чтобы попасть на стадион.

— Дать взятку? — недоверчиво спросил Коннор.

— О да! — ответил Мопс. — Кому-то ведь нужно обслуживать ложи для почетных гостей, и тогда они видят поле лучше всех.

— Очень интересный факт для моей статьи, — сказал Коннор.

В первой очереди стояли люди, готовые работать за пределами стадиона — направлять машины на стоянку или продавать болельщикам программки, подушки и сувениры. Во второй — люди, надеявшиеся работать на самом стадионе. Коннор встал в эту очередь, в которой в основном была безработная молодежь и, как выразился Мопс, «лоботрясы», ушедшие на досрочную пенсию: им просто хотелось «побыть на людях». Мопс даже описал, как эти люди бывают одеты, чтобы никто не принял их за безработных.

Сегодня людей, стоявших в очереди, внимательно оглядывали агенты секретной службы. Пока очередь медленно продвигалась вперед, Коннор читал «Вашингтон Пост». Бо́льшая часть первой страницы была посвящена речи Жеримского на совместной сессии обеих палат Конгресса. Реакция конгрессменов была неизменно враждебной. Когда Коннор начал читать редакционную статью, он подумал: «Жеримский, должно быть, очень доволен».

Перейдя к странице некрологов, он криво ухмыльнулся, прочтя о преждевременной кончине выдающегося ученого из его родного города.

— Привет! — сказал чей-то голос.

Коннор поглядел на изящно одетого молодого человека, пристроившегося позади него.

— Привет! — ответил он, возвращаясь к газете. Ему не хотелось затевать ненужный разговор с человеком, которого потом могут привлечь в качестве свидетеля.

— Меня зовут Брэд, — сказал молодой человек, протягивая руку.

Коннор пожал ее, но ничего не сказал.

— Я надеюсь получить работу на одной из осветительных вышек, — сказал тот. — А вы?

— Почему именно на осветительной вышке? — поинтересовался Коннор, не отвечая на заданный ему вопрос.

— Потому что там будет находиться специальный агент секретной службы, а я хочу узнать, в чем состоит его работа.

— Зачем? — Коннор сложил газету; это явно был разговор, от которого он не мог уклониться.

— Я думаю поступить на работу в секретную службу, когда окончу колледж. Я уже прохожу тренировочный курс, но хочу вблизи увидеть, как они работают. Один агент сказал мне, что доставлять еду на осветительную вышку за зонами защиты — это работа, за которую никто не хочет браться. Им страшно карабкаться по всем этим ступенькам.

«Сто семьдесят две ступеньки», — подумал Коннор, который уже раньше отверг мысль устроиться работать на осветительную вышку — не из-за ступенек, а из-за того, что оттуда невозможно быстро скрыться. Брэд начал рассказывать ему про свою жизнь, и к тому времени, как они дошли до начала очереди, Коннор уже знал, и в какой школе Брэд учился, и что сейчас он учится на последнем курсе Джорджтаунского университета, где изучает криминологию (тут Коннор подумал о Мэгги), и что он никак не может решить, поступить ли ему в секретную службу или стать юристом.

— Следующий, — сказал громкий голос, и Коннор очутился перед человеком, сидевшим за складным столом.

— Что у вас осталось? — спросил Коннор.

— Не очень много, — ответил человек за столом, взглянув на лежавший перед ним список, испещренный пометками.

— Что-нибудь по доставке еды работникам стадиона? — спросил Коннор.

Подобно Брэду, он точно знал, где он хочет работать.

— Мыть посуду или доставлять еду служащим в разных концах стадиона — это все, что у меня осталось.

— Мне подойдет второе.

— Как вас зовут?

— Дэвид Кринкл, — сказал Коннор.

— У вас есть удостоверение личности?

Коннор протянул ему водительские права. Человек за столом заполнил пропуск, вперед выступил фотограф, который снял Коннора «полароидом», и его снимок был тут же ламинирован на пропуск.

— Хорошо, Дэвид, — сказал человек за столом. — С этим пропуском вы сможете пройти всюду в пределах стадиона, кроме зоны повышенной безопасности, то есть в ложи для почетных гостей и высокопоставленных лиц. Но вам туда ходить и не нужно. — Коннор кивнул и прикрепил бейджик к своему свитеру. — Доложите о себе в комнату 47, сразу под блоком Г. — Коннор отодвинулся влево. Он точно знал, где находится комната 47.

— Следующий!

Коннору потребовалось гораздо больше времени, чтобы пройти через три кордона безопасности, в том числе через металлоискатель, чем в предыдущий день: сегодня проверку здесь осуществляли агенты секретной службы, а не обычные полисмены. Когда Коннор оказался внутри стадиона, он неторопливо прошел по внутреннему переходу, мимо музея и под красным флагом, провозглашавшим «ПРИВЕТ ПОБЕДИТЕЛЯМ!», пока не дошел до лестницы, над которой стрелка указывала на комнату 47: «Обслуживание продуктами питания». В маленькой комнатке, к которой вела лестница, он обнаружил десяток людей, слонявшихся без дела. Казалось, все они были знакомы с местными порядками. Некоторых из них, раньше стоявших перед ним в очереди, он узнал. Судя по их виду, все, кто находился в этой комнате, не нуждались в деньгах.

Коннор сел в углу и углубился в «Вашингтон Пост». Он перечитал статью о предстоящем матче. Тони Корнхайзер[54] полагал, что если «Краснокожие» побьют «Упаковщиков» — лучшую команду в стране, — это будет просто чудо. Он предсказывал разгромный счет. Коннор надеялся, что будет наоборот.

— Хорошо, — раздался чей-то голос. — Прошу внимания!

Коннор поднял глаза и увидел, что перед ними стоит огромный человек лет пятидесяти в форме шеф-повара, весом, наверное, килограммов двести, с массивным двойным подбородком. Он держал в руке дощечку с зажимом, под который был всунут лист бумаги.

— Я — управляющий отделом обслуживания продуктами питания, — сообщил он, — и, как вы видите, представляю собою лучший образец своей профессии.

Один или двое бывалых трудяг услужливо хихикнули.

— Я могу предложить вам две возможности. Вы будете либо мыть посуду, либо обслуживать работников стадиона и охранников, стоящих вокруг стадиона. Есть желающие мыть посуду?

Большинство присутствующих подняли руки. Раньше Мопс объяснил Коннору, что желающих мыть посуду всегда бывает очень много, так как они не только получают полную ставку — десять долларов в час, — но для некоторых из них объедки в коробках, оставшихся от почетных гостей, — это лучшая трапеза за целую неделю.

— Хорошо, — сказал управляющий.

Он отобрал пятерых и записал их имена. Закончив список, он сказал:

— Теперь — обслуживание. Вы можете обслуживать либо старший персонал, либо работников охраны. Старший персонал?

Почти все оставшиеся подняли руки. Когда управляющий кончил записывать имена, он постучал пальцем по своей дощечке.

— Отлично. Теперь все, кто в этом списке, могут приступить к работе.

Старые трудяги поднялись с мест и пошли к двери, которая, как знал Коннор, вела на кухню. Остались только он и Брэд.

— По обслуживанию охранников у меня есть две работы: одна — хорошая, а другая — паршивая, — сказал управляющий. — Ну, кому из вас повезет?

Он выжидательно посмотрел на Коннора, который кивнул и сунул руку в задний карман джинсов. Управляющий отделом обслуживания подошел к нему, даже не взглянув на Брэда, и сказал:

— Мне кажется, что вы предпочитаете удобную работу по обслуживанию «Джамбо-Трона».

— Именно так, — сказал Коннор, всовывая в руку управляющего стодолларовую банкноту.

Как и предсказал Мопс, управляющий спокойно положил деньги в карман.

— Вообще не надо было его приглашать на матч, — буркнул Том Лоуренс, садясь в вертолет, который должен был доставить его из Белого дома на стадион.

— А у меня такое чувство, что наши проблемы еще не кончились, — сказал Энди Ллойд, пристегиваясь к сиденью.

— Почему? Что еще может пойти не так? — спросил Лоуренс, когда лопасти вертолета начали вращаться.

— Перед тем как Жеримский вернется в Россию, остаются еще два официальных мероприятия, и я думаю, что Фицджералд будет ожидать нас на одном из них.

— Сегодняшний вечер исключается, — сказал Лоуренс. — Посол Петровский много раз говорил нашей секретной службе, что его люди вполне способны охранять своего президента. Во всяком случае, кто пойдет на подобный риск, когда вокруг Жеримского — такая охрана?

— Фицджералда охрана не смущает, — мрачно хмыкнул Ллойд. — Он не работает по общепринятым правилам.

Президент посмотрел вниз на здание российского посольства.

— В это здание довольно трудно войти, — сказал он, — не говоря уже о том, чтобы выйти из него.

— Сегодня днем на стадионе, где будет восемьдесят тысяч зрителей, у Фицджералда не было бы этой трудности, — ответил Ллойд. — На стадион легко войти, и из него так же легко выйти.

— Не забудьте, Энди, там будет лишь тринадцать минут, когда может возникнуть опасность. Но в любом случае все зрители матча пройдут через металлоискатель, так что никто не сможет пронести на стадион даже перочинный ножик, не то что винтовку.

— Вы думаете, что Фицджералд об этом не знает? — спросил Ллойд. — Имейте в виду, еще не поздно отменить эту часть программы.

— Нет, — Лоуренс покачал головой. — Если Клинтон мог стоять посреди стадиона на церемонии открытия Олимпийских игр в Атланте, я могу сделать то же самое на футбольном поле в Вашингтоне. Черт возьми, Энди, мы живем в демократической стране, и я не позволю, чтобы мне диктовали, как нам жить. И не забудьте, я тоже там буду, и я так же рискую, как и Жеримский.

— Конечно, сэр, — кивнул Ллойд. — Но если Жеримский будет убит, никто не похвалит вас за то, что вы стояли с ним рядом, и меньше всех — Декстер. Она первая укажет…

— Какая команда, по-вашему, сегодня победит, Энди? — перебил его президент.

Ллойд улыбнулся: его шеф часто применял такую уловку, когда не хотел продолжать неприятный для него разговор.

— Не знаю, сэр, — сказал он. — Но пока я не увидел, сколько работников нашего персонала сегодня утром садятся в машины, я понятия не имел, как много в Белом доме болельщиков «Краснокожих».

— Некоторые из них, возможно, болеют за «Упаковщиков», — сказал Лоуренс.

Он открыл папку, лежавшую у него на коленях, и стал изучать данные гостей, с которыми он встретится на стадионе.

— Итак, внимание, — сказал управляющий отделом обслуживания. Коннор сделал вид, будто сосредоточенно слушает.

— Прежде всего вы должны взять белую официантскую куртку и шапочку с надписью «Краснокожие», чтобы было видно, что вы здесь работаете. Затем вы подниметесь на лифте на седьмой этаж и будете ждать, пока я положу еду в грузовой лифт. Агенты секретной службы получают закуску в десять часов, а обед — кока-колу, сэндвичи и что они там еще хотят — в начале матча. Вы нажмете кнопку слева, — продолжал он, словно обращаясь к десятилетнему ребенку, — и примерно через минуту лифт поднимется к вам.

Коннор мог бы ему сказать, что подъем лифта с первого этажа на седьмой занимает ровно сорок семь секунд. Но поскольку до того лифт может остановиться на двух нижних этажах — на втором (клубные ложи) и на пятом (ложи для почетных гостей и важных лиц), где тоже был доступ к грузовому лифту, — то пока лифт будут там разгружать, ему, возможно, придется ждать его от двух до трех минут.

— Как только ваш заказ прибудет, вы понесете поднос с едой к агенту внутри «Джамбо-Трона» на восточной оконечности поля. В конце перехода с левой стороны будет дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». — «Тридцать семь шагов», — вспомнил Коннор. — Вот ключ. Вы войдете в эту дверь и спуститесь по крытому переходу к задней двери «Джамбо-Трона». — «Семьдесят метров», — подумал Коннор; в юности, когда он играл в футбол, он мог пробежать такое расстояние за семь секунд.

Пока управляющий продолжал втолковывать Коннору то, что ему было известно как дважды два, Коннор осмотрел миниатюрный грузовой лифт; внутри было четко написано: «Максимальная нагрузка — 60 килограммов». Коннор весил 85 килограммов, так что он надеялся, что конструктор спроектировал лифт с запасом прочности. У него было еще две проблемы: он не мог заранее испробовать лифт, и он не мог помешать лифту остановиться на пятом или втором этаже во время спуска.

— Дойдя до задней двери «Джамбо-Трона», — продолжал управляющий, — вы постучите, дежурный агент откроет дверь и впустит вас. Передав ему поднос, вы можете вернуться на стадион и смотреть матч. Во время перерыва вы пойдете и возьмете поднос и понесете его к грузовому лифту. Нажмете зеленую кнопку, и лифт опустится в подвальный этаж. После этого вы можете смотреть матч до конца. Вам все понятно?

Коннора подмывало сказать: «Нет, сэр, будьте любезны, повторите все снова, только помедленнее». Но он сказал:

— Да, сэр.

— У вас есть вопросы?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Если агент будет с вами вежлив, после матча я пошлю ему бифштекс. Когда он его съест, доложи́те мне, и вы полу́чите свои пятьдесят долларов. — Он подмигнул.

Мопс объяснил Коннору, что серьезные болельщики никогда не идут получать свою плату, если хотят, чтобы им снова дали работу.

— Помните, — сказал тогда Мопс, — если управляющий произнесет слово «плата», просто подмигните.

Коннор не собирался получать свои пятьдесят долларов и вообще возвращаться на стадион. Он подмигнул.

Глава тридцать вторая

— Почему Лоуренс летит на стадион на вертолете, а мне нужно ехать в машине? — спросил Жеримский, когда его кортеж из девяти лимузинов выезжал из ворот посольства.

— Ему надо приехать на стадион раньше вас, — ответил Титов. — Он хочет познакомиться со всеми гостями, чтобы, когда вы приедете, сделать вид, будто знал их всю жизнь.

— Что за способ управлять страной! — воскликнул Жеримский. — Ну, ладно. — Он сделал паузу. — Знаете, я ведь сегодня даже видел винтовку, из которой Фицджералд собирается меня убить. — Титов сделал удивленное лицо. — Это та же модель, которую ЦРУ подкинуло ему в Петербурге. Но с одной небольшой вариацией. — Он опустил руку в карман. — Вы знаете, что это такое? — спросил он, поднеся к носу Титова крошечный металлический предмет, похожий на согнутый гвоздь.

— Понятия не имею, — Титов покачал головой.

— Это боёк ударника от винтовки «Ремингтон-700», — сказал Жеримский. — Так что мы можем позволить ему спустить курок, прежде чем наши охранники его застрелят. — Он тщательно рассмотрел боёк. — Думаю, я установлю его на подставке у себя на письменном столе в Кремле. — Он положил боёк в карман. — Кстати, текст речи, которую я произнесу сегодня вечером, роздали журналистам?

— Да, господин президент, — ответил Титов. — Она полна обычных банальностей. Можете быть уверены, ни одна газета ее не напечатает.

— А как насчет моей непроизвольной реакции, когда Фицджералд будет убит?

— Вот она здесь, господин президент.

— Хорошо. Дайте мне ее послушать, — сказал Жеримский, откидываясь на сиденье.

Титов вынул из портфеля бумагу и начал читать текст, написанный от руки:

— «В день выборов президент Лоуренс позвонил мне по телефону и лично пригласил посетить его страну. Я чистосердечно принял это приглашение. Но что случилось, когда я приехал? Мою протянутую руку встретила не оливковая ветвь, а винтовка, направленная мне в сердце. И кто спустил курок? Офицер ЦРУ. Если бы не мое везение…»

— Бывший офицер, — поправил Жеримский.

— Я счел уместным, — Титов оторвался от своего текста, — внести в текст эту случайную ошибку, даже повторить ее. Чтобы никто не подумал, будто вы заранее знали, что произойдет. В Америке привыкли верить, что все на свете — это заговор.

— Я буду рад подпитать эту паранойю, — кивнул Жеримский. — Спустя долгое время после того, как Лоуренс перестанет быть президентом, я думаю, американские историки будут писать толстые тома о том, как из-за меня были полностью разрушены российско-американские отношения. Президентство Лоуренса останется лишь крошечной сноской в истории возрождения Российской империи под моим руководством. — Он улыбнулся Титову. — И после того как это будет достигнуто, больше не будет никаких разговоров о выборах. Я останусь у власти до самой своей смерти.

Коннор посмотрел на часы. Было без четырех минут десять. Он нажал кнопку на панели у грузового лифта и сразу же услышал жужжание механизма, когда лифт начал медленно подниматься на седьмой этаж.

Оставалось еще тридцать четыре минуты до того момента, когда стадион откроют для публики, хотя Коннор знал, что пройдет еще некоторое время, пока все зрители минуют кордоны безопасности и тридцать металлоискателей. Но у него было свое расписание, куда более точное, чем у кого бы то ни было на стадионе. Сорок семь секунд спустя он вынул из лифта поднос и нажал кнопку, давая знать работникам в цокольном этаже, что он этот поднос получил.

Он прошел к двери, на которой было написано: «Посторонним вход воспрещен». Держа поднос в одной руке, другой он повернул ключ в замке и вошел внутрь. Затем он включил свет и пошел по крытому переходу в заднюю часть «Джамбо-Трона». Он снова взглянул на часы — восемьдесят три секунды. Слишком долго, но, поскольку свой последний путь он проделает без подноса, он, возможно, сумеет добраться сверху до цокольного этажа меньше чем за две минуты. Если все пойдет по плану, он выберется со стадиона и направится в аэропорт до того, как успеют установить контрольно-пропускные пункты.

Держа поднос в одной руке, Коннор другой постучал в дверь. Ему открыл высокий, крепко сложенный человек.

— Я принес вам перекусить, — сказал Коннор, приветливо улыбаясь.

— Спасибо, — сказал снайпер из секретной службы. — Заходите.

Он снял с подноса сэндвич с ветчиной, а Коннор подошел к стальной платформе позади экрана, состоявшего из 786 телевизоров. Снайпер начал есть сэндвич. Коннор старался не показать ему, как внимательно он рассматривает его винтовку.

«Джамбо-Трон» размещался на трех этажах: на одном — выше платформы, и на одном — ниже. Коннор поставил поднос рядом с агентом, который сел на лестницу, ведущую к нижнему этажу. Агента явно больше интересовала банка диетической кока-колы, чем любознательность Коннора.

— Кстати, — сказал он между глотками кока-колы, — меня зовут Арни Купер.

— А меня — Дэвид Кринкл, — ответил Коннор.

— Сколько вы заплатили за возможность провести день в моем обществе? — с ухмылкой спросил Арни.

Вертолет приземлился к северо-востоку от стадиона, где его уже ждал лимузин. Когда Лоуренс и Ллойд вышли из вертолета, президент помахал рукой толпе доброжелателей и сел в машину. До стадиона было полкилометра, лимузин преодолел это расстояние меньше чем за минуту, проехав через все кордоны безопасности без помех. У входа на стадион их ждал Джон Кент Кук, владелец команды «Краснокожих».

— Большая честь видеть вас здесь, сэр, — улыбнулся Кук, когда Лоуренс вышел из лимузина.

— Рад снова с вами встретиться, Джон, — Лоуренс крепко пожал руку стройному седому человеку.

Кук повел президента к своему личному лифту.

— Джон, вы верите, что «Краснокожие» смогут победить? — усмехнулся Лоуренс, входя в лифт.

— Это именно такой провокационный вопрос, какого можно ожидать от политика, господин президент, — ответил Кук, входя в лифт. — Все знают, что вы — главный болельщик «Упаковщиков». Но я должен сказать в ответ на ваш вопрос: «Да, сэр». «Краснокожие» победят.

— А вот газета «Вашингтон Пост» с вами не согласна, — сказал президент, выходя из лифта.

— Пожалуй, вы последний человек, который верит тому, что пишет «Пост», господин президент, — сказал Кук.

Оба засмеялись, и Кук повел президента в свою ложу — большую удобную комнату, из которой открывался идеальный вид на поле.

— Господин президент, позвольте мне представить вас кое-кому, кто сделал «Краснокожих» лучшей командой в стране. Прежде всего — моя жена Рита.

— Рад с вами познакомиться, Рита, — Лоуренс пожал ей руку. — И поздравляю вас с триумфом на балу Национального симфонического оркестра. Говорят, под вашим председательством там были сделаны рекордные сборы.

Миссис Кук засияла от гордости.

Лоуренс мог припомнить подходящий факт или историю о каждом человеке, которого ему представляли. В их число входил и невысокий старик в пиджаке с фирменным знаком «Краснокожих», который явно никогда не был игроком.

— Это — Уошер Мопс, — сказал Кук, положив руку ему на плечо. — Он…

— …единственный человек, фотография которого красуется в зале славы «Краснокожих», хотя он никогда не играл в команде, — сказал президент.

Мопс расплылся в улыбке.

— И мне также известно, что он лучше всех знает историю команды.

Мопс тут же дал себе клятву никогда больше не голосовать за республиканцев.

— Скажите мне, Мопс, каков был средний регулярный счет в играх «Упаковщиков» против «Краснокожих» за сезон у Винса Ломбарди,[55] когда он был тренером «Упаковщиков», по сравнению с тем годом, когда он был тренером «Краснокожих»?

— «Упаковщики» — 459, «Краснокожие» — 435, — с грустной улыбкой сказал Мопс.

— Как я и думал. Ему вообще не нужно было уходить от «Упаковщиков», — сказал президент и хлопнул Мопса по плечу.

— Знаете, господин президент, — сказал Кук, — мне ни разу не удалось задать вопрос о «Краснокожих», на который Мопс не мог бы ответить.

— Вас когда-нибудь ставили в тупик, Мопс? — спросил президент.

— Все время пытаются, — ответил Мопс. — Вот только вчера один человек…

Мопс не успел закончить фразу, когда Энди Ллойд тронул Лоуренса за плечо.

— Простите, что я вас прерываю; нам только что сообщили, что президент Жеримский едет на стадион и будет здесь через пять минут. Вам с мистером Куком нужно пройти к северо-восточному выходу, чтобы его встретить.

— Да, конечно, — сказал президент и добавил, повернувшись к Мопсу: — Мы продолжим наш разговор, когда я вернусь.

Мопс кивнул, и президент и его антураж вышли из ложи, чтобы пойти встречать Жеримского.

— Здесь ужасно тесно, — прокричал Коннор, стараясь заглушить жужжание вентилятора на потолке.

— Конечно, — ответил Арни, допивая свою диетическую колу. — Но такова уж наша работа.

— Вы ожидаете сегодня каких-нибудь неприятностей?

— Не думаю. Мы, конечно, будем в полной готовности, когда оба президента выйдут на поле, но это продлится лишь восемь минут. Хотя, будь воля старшего агента Брэйтуэйта, они бы не вышли из ложи Кука, пока не кончится матч.

Коннор кивнул и задал еще несколько совершенно невинных вопросов, прислушиваясь к бруклинскому акценту Арни и отмечая про себя выражения, которые тот употреблял особенно часто.

Пока Арни ел шоколадное пирожное, Коннор посмотрел в щель во вращающихся рекламных плакатах. У большинства агентов секретной службы на стадионе в это время был перерыв, чтобы перекусить. Коннор посмотрел на осветительную вышку за западной зоной защиты. Там стоял Брэд рядом с агентом, который показывал на ложу Кука. «Вот таких-то молодых людей секретной службе и нужно бы вербовать», — подумал Коннор.

— Я приду к вам снова в начале матча, — сказал он, поворачиваясь к Арни. — Что вам принести? Тарелку сэндвичей, еще одно пирожное и банку колы — это вас устроит?

— Да, спасибо. Только поосторожнее с пирожным — пусть оно будет без крема. Мне наплевать на упреки жены, что я прибавил в весе пару килограммов, но в последнее время это стал замечать и мой начальник.

Прозвучала сирена, которая дала знать всем работникам стадиона, что уже половина одиннадцатого, и ворота открываются. Болельщики хлынули на стадион, и большинство из них сразу же устремились к своим обычным местам. Коннор взял пустую бутылку из-под колы и контейнер от сэндвичей и поставил их на поднос.

— Я принесу вам обед, когда начнется матч, — сказал он.

— Хорошо, — Арни кивнул, разглядывая в бинокль толпу внизу. — Но не приходите до тех пор, пока оба президента не вернутся в ложу Кука. Велено никого не пускать в «Джамбо-Трон», пока они на поле.

— Понимаю, — Коннор бросил последний взгляд на винтовку Арни. Уходя, он услышал голос в рации:

— «Геркулес-3».

Арни отцепил установку с пояса, нажал кнопку и ответил:

— «Геркулес-3» слушает.

Коннор задержался у двери.

— Пока совершенно нечего докладывать, сэр. Я как раз собирался осмотреть западную трибуну.

— Отлично. Сообщите, если заметите что-нибудь подозрительное.

— Ладно, — сказал Арни и снова прикрепил установку к поясу.

Коннор тихо вышел в крытый переход, закрыл за собой дверь и поставил пустую банку кока-колы на ступеньку. Он взглянул на часы, быстро прошел по крытому коридору, отпер дверь и выключил свет. Стадион кишел болельщиками, шедшими на свои места. Дойдя до лифта, Коннор снова посмотрел на часы. Сорок четыре секунды. Последняя пробежка должна занять не больше тридцати пяти. Он нажал кнопку. Через сорок семь секунд появился грузовой лифт. На втором или пятом этаже лифт явно никто не вызывал. Он положил поднос в лифт и снова нажал кнопку. Лифт сразу же стал опускаться в цокольный этаж.

Когда Коннор, одетый в белую официантскую куртку и шапочку с надписью «Краснокожие», небрежно пошел к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», никто не обратил на него внимания. Он вошел внутрь и запер за собой дверь. В темноте он пошел назад по крытому коридору и остановился в нескольких метрах от входа в «Джамбо-Трон». Он постоял, глядя вниз на огромную стальную балку, удерживающую массивный экран.

Коннор схватился за поручень и опустился на колени. Наклонившись вперед, он двумя руками уцепился за балку и соскользнул в нее из перехода. Он неотрывно смотрел на экран, который, согласно плану архитектора, был в двадцати метрах перед ним. Казалось, что это миля. Он видел небольшую ручку, но он все еще не знал, существует ли на самом деле запасной люк, ясно помеченный на технических чертежах. Он начал медленно ползти по балке, не глядя вниз на пропасть под ним глубиной метров шестьдесят; такое расстояние казалось ему двумя милями.

Когда Коннор наконец дополз до конца балки, он опустил ноги по ее бокам и ухватился за балку, как наездник. На экране крупный план гола из предыдущего матча «Краснокожих» сменился рекламой магазина спортивных товаров. Коннор сделал глубокий вдох и потянул за ручку. Люк открылся, обнаружив обещанное отверстие. Коннор медленно протиснулся внутрь и закрыл за собой люк. Находясь внутри холодной стальной балки, Коннор пожалел, что не взял с собой перчаток. Он чувствовал себя, как в холодильнике. Но с каждой минутой он ощущал все большую уверенность, что если будет необходимо, он вернется к своему первоначальному запасному плану, и никто не будет знать, где он прячется.

Больше часа он лежал внутри тесной стальной балки, где он едва мог повернуть руку, чтобы взглянуть на часы. Но во Вьетнаме он провел десять дней в одиночном заключении, стоя в бамбуковой клетке по горло в воде.

Уж Арни-то, во всяком случае, никогда этого не испытывал.

Глава тридцать третья

Жеримский тепло пожимал руку всем, кому его представляли, и даже смеялся шуткам Джона Кента Кука. Он запомнил имена всех гостей и с улыбкой ответил на все вопросы, которые ему задавали. «Вот что американцы называют „атакой очарования“», — раньше сказал ему Титов: это только усилит ужас, который он наведет на них сегодня вечером.

Он уже представлял себе, как гости будут говорить журналистам:

— Он был очень спокоен и вел себя непринужденно, особенно с президентом, которого он все время называл «мой дорогой друг Том».

А Лоуренс, вспомнят потом гости, отнюдь не проявлял такого же дружелюбия и был довольно холоден со своим русским гостем.

Когда все были друг другу представлены, Кук постучал ложкой по столу.

— Извините, что прерываю вас, — начал он, — но время идет, и, наверно, в моей жизни это будет единственная возможность проинструктировать обоих президентов сразу. — Раздались смешки. — Итак, — он надел очки и начал читать по бумаге, которую ему подал его помощник по службе информации, — в одиннадцать двадцать я поведу обоих президентов к южному входу, и в одиннадцать тридцать шесть выведу их на поле. — Он оторвал взгляд от бумаги. — Я позаботился о том, чтобы приветствия были оглушительными, — сказал он с улыбкой, а Рита громко засмеялась. — Когда мы выйдем на поле, я представлю президентам капитанов обеих команд, а те, в свою очередь, представят президентам своих тренеров. После этого президентам будут представлены официальные служащие матча. В одиннадцать сорок все обернутся к западному краю поля, где оркестр сыграет российский национальный гимн, а после короткой паузы — «Звездное знамя».[56] Ровно в одиннадцать сорок восемь наш почетный гость президент Жеримский подбросит в воздух серебряный доллар. После этого я провожу обоих джентльменов обратно сюда, откуда, я надеюсь, мы увидим, как «Краснокожие» победят «Упаковщиков».

Оба президента засмеялись.

Кук оглядел присутствующих, довольный тем, что первая часть его хождения по мукам окончилась, и спросил:

— Есть вопросы?

— Да, Джон, у меня есть вопрос, — сказал Жеримский. — Для чего мне нужно бросать монету?

— Чтобы капитан, который угадал: орел или решка, мог решить, какой команде начать игру.

— Забавная мысль! — сказал Жеримский.

Пока время шло, Коннор все чаще и чаще поглядывал на часы. Он не хотел быть внутри «Джамбо-Трона» дольше, чем нужно, но ему было необходимо освоиться с винтовкой, которой он в последний раз пользовался много лет назад.

Он снова посмотрел на часы. Одиннадцать десять. Он подождет еще семь минут. Надо сдерживать нетерпение и никогда не начинать действовать слишком рано: это только увеличивает риск.

11.12. Он подумал о Крисе Джексоне, который принес себя в жертву, чтобы дать Коннору этот единственный шанс.

11.14. Он подумал о Джоан, которой мерзавец Гутенбург уготовил нелепую смерть только за то, что она была секретаршей Коннора.

11.15. Он подумал о Мэгги и Таре. Если ему удастся это провернуть, он даст им возможность жить спокойно. В любом случае, он не был уверен, что когда-нибудь увидит их снова.

11.17. Коннор открыл люк и медленно вылез из своего убежища. Он напрягся, чтобы сесть верхом на балку. Он снова не смотрел вниз, когда медленно полз назад к переходу.

Доползя до борта, он подтянулся и влез обратно в переход. Несколько секунд он держался за поручень, потом выпрямился и сделал короткую разминку.

11.27. Он глубоко вдохнул воздух, в последний раз обдумывая свой план, а затем быстро прошел к «Джамбо-Трону», задержавшись только для того, чтобы поднять пустую банку из-под кока-колы, которую он оставил на ступеньке.

Он громко постучал в дверь. Не дождавшись ответа, открыл ее и прокричал, заглушая жужжание вентилятора:

— Это я.

Арни взглянул вниз; его рука уже потянулась к винтовке.

— Уйдите! — крикнул он. — Я же велел вам не приходить, пока президенты будут на поле. Ваше счастье, что я вас не застрелил.

— Простите, — сказал Коннор. — Я просто заметил, что здесь очень жарко, и принес вам еще одну банку холодной кока-колы.

Он протянул Арни пустую банку, и когда тот нагнулся, чтобы ее поднять, Коннор схватил его за запястье и изо всех сил дернул вниз.

Арни громко крикнул, стукнувшись головой об оцинкованный железный пол, а его винтовка заскользила по полу. Коннор навалился на Арни, прежде чем тот смог подняться. Когда агент поднял голову, Коннор ударил его в подбородок, оглушив его на момент, а затем схватил пару наручников, висевших у Арни на поясе, и надел ему на руки. Он увидел поднятое колено, нацеленное ему в пах, но быстро сдвинулся влево и избежал удара. Когда Арни попытался подняться на ноги, Коннор ударил его еще раз — на этот раз в нос. Коннор услышал хруст, из носа потекла кровь, и Арни рухнул на пол. Коннор снова прыгнул на него, и, когда тот еще раз попробовал подняться, ударил его в правое плечо, вызвав у него спазмы. На сей раз Арни уже не пытался встать.

Коннор сорвал с себя официантскую куртку, рубашку, снял джинсы, носки и шапочку. Все это он швырнул в угол, затем отомкнул наручники Арни и быстро снял с него униформу. Надев ее, он обнаружил, что ботинки агента на два размера меньше, а брюки явно короче, чем надо. Ему ничего не оставалось, как надеть свои кроссовки — по крайней мере, они были черные. Он подумал, что в суматохе, которую он вызовет, едва ли кто-нибудь вспомнит, что видел агента секретной службы, одетого не по всей форме.

Коннор вынул из кучи одежды свою рубашку и связал агенту лодыжки. Затем он поднял Арни, который еще не пришел в себя, прислонил его к стене, обвив его руки вокруг стального поручня, который шел по всей ширине «Джамбо-Трона», и приковал к поручню наручниками. Затем он вынул платок, скомкал его и сунул Арни в рот.

Он положил фуражку и темные очки Арни у двери и взял его винтовку — как он и думал, это была винтовка М-16. Не лучшее оружие, но работу оно могло сделать. Коннор быстро поднялся на площадку второго этажа, где раньше сидел Арни, взял его бинокль и в щель между рекламной панелью и видеоэкраном осмотрел толпу внизу.

11.32. С того момента, как Коннор вошел в «Джамбо-Трон», прошло три минуты и тридцать восемь секунд. На эту часть операции он запланировал четыре минуты.

Неожиданно позади себя он услышал голос:

— «Геркулес-3»?

Сначала он не мог понять, откуда доносится голос, но затем вспомнил про маленькую рацию, висевшую у Арни на поясе. Он снял ее.

— «Геркулес-3» слушает.

— Я уже забеспокоился, Арни, — сказал голос начальника. — Все в порядке?

— Да, — ответил Коннор. — Просто я хотел поссать и решил не делать этого на толпу.

— Правильно, — засмеялся Брэйтуэйт. — Продолжайте глядеть в оба за вашим сектором. Очень скоро Красный Свет и Водопад выйдут на поле.

— Будет сделано! — ответил Коннор с бруклинским акцентом, за который мать выругала бы его. Начальник отключил рацию.

11.34. Коннор оглядел стадион. Оставались свободными лишь несколько красных и желтых мест. Он постарался не отвлекаться на полуодетых красоток из группы поддержки «Краснокожих», которые отплясывали канкан прямо под ним.

По стадиону пронесся рев, когда из туннеля в южной оконечности стадиона вышли команды. Они медленно протрусили к центру поля, и толпа закричала: «„Краснокожим“ привет!»

Коннор посмотрел в бинокль на осветительные вышки. Почти все агенты осматривали толпу, чтобы уловить малейшие признаки опасности. Никто из них не обращал внимания на единственное место, откуда она должна была прийти. Коннор увидел Брэда, который осматривал ряды в северном секторе. Парень явно чувствовал себя на седьмом небе.

Коннор направил бинокль на центр поля, где встретились два капитана команд.

11.36. Снова раздался рев, когда Кук вывел на поле двух президентов. Их сопровождал десяток агентов, почти таких же дюжих, как футболисты. С первого взгляда Коннор понял, что на обоих президентах — пуленепробиваемые жилеты.

Он хотел бы направить винтовку на Жеримского и загодя проверить прицел в голову, но боялся, что его заметит кто-то из снайперов, которые держали винтовки в руках. Он знал, что они обучены прицелиться и выстрелить за три секунды.

Пока президентам представляли игроков, Коннор обратил свое внимание на флаг «Краснокожих», который колыхался на ветру над западным краем стадиона. Он открыл затвор винтовки и обнаружил, как и ожидал, что она в боевом состоянии: полностью заряжена и снята с предохранителя. Он дослал в патронник первый патрон и закрыл затвор. Этот звук подействовал на него, как выстрел стартового пистолета, и сердце у него забилось вдвое быстрее.

11.41. Оба президента сейчас беседовали со служащими стадиона. Коннор видел в бинокль, что Кук нервно смотрит на часы. Потом Кук нагнулся к Лоуренсу и что-то прошептал ему на ухо. Американский президент кивнул, тронул Жеримского за локоть и провел его в пространство между двумя командами. На траву были положены два маленьких белых круга, внутри одного был нарисован медведь, внутри другого — орел, чтобы оба президента знали, кто где должен стоять.

— Леди и джентльмены! — объявил голос по громкоговорителю. — Пожалуйста, встаньте: исполняется национальный гимн Российской Федерации.

Зрители начали подниматься с мест, многие сняли шапочки с надписью «Краснокожие» и повернулись к оркестру на западной оконечности поля. Дирижер поднял палочку, несколько секунд подождал и вдруг резко опустил ее. Зрители, перешептываясь, стали слушать мелодию, большинству из них раньше совершенно не знакомую. Хотя Коннор раньше много раз слушал российский гимн, он знал, что большинство оркестров за пределами России не знают, в каком темпе его следует играть и сколько куплетов. Поэтому он решил подождать, пока начнут играть «Звездное знамя», прежде чем использовать свой единственный шанс.

Когда российский гимн был доигран, футболисты стали потягиваться и подпрыгивать на месте, чтобы успокоить нервы. Коннор подождал, пока дирижер снова поднял палочку, что было для него знаком взять Жеримского на мушку. Он посмотрел на флагшток на дальней оконечности стадиона: флаг «Краснокожих» теперь висел как тряпка; значит, ветра практически не было.

Дирижер снова поднял палочку. Коннор просунул дуло винтовки в щель между рекламной панелью и видеоэкраном, оперев ее на деревянную раму. Он направил оптический прицел на затылок Жеримского, наведя точки на самый центр прицела.

Зазвучал американский гимн, и оба президента застыли. Коннор сделал глубокий выдох. Три… два… один. В этот момент Лоуренс положил правую руку на сердце. Отвлеченный этим неожиданным движением, Жеримский посмотрел влево, и пуля пролетела над его правым ухом. Под семьдесят восемь тысяч нестройных голосов никто не услышал, как пуля пробила траву.

В это время Брэд, лежа на животе на осветительной вышке высоко над ложей для важных лиц, сосредоточенно рассматривал толпу в бинокль. Его взгляд упал на «Джамбо-Трон». На огромном экране доминировала огромная фигура президента Лоуренса, который, держа руку у сердца, пел национальный гимн.

Брэд повел свой бинокль дальше. Внезапно он отнял его от глаз. Ему показалось, что он увидел что-то в щели между рекламной панелью и видеоэкраном. Он снова навел туда бинокль. Да, это была винтовка, нацеленная на центр поля из щели, где он раньше видел Арни, осматривавшего поле в бинокль. Он сфокусировал бинокль и узнал лицо человека, которого он видел утром. Ни секунды не колеблясь, он закричал:

— Внимание! На «Джамбо-Троне» винтовка!

Брэд крикнул это так настойчиво и властно, что Брэйтуэйт и двое его снайперов сразу же направили свои бинокли на «Джамбо-Трон» и сфокусировали их на Конноре, который готовился сделать второй выстрел.

— Расслабься! — шептал себе Коннор. — Не спеши. У тебя полно времени.

В оптическом прицеле снова появилась голова Жеримского. Коннор навел точки на центр и выдохнул: три… два…

Пуля Брэйтуэйта попала ему в левое плечо, отбросив его назад. Вторая пуля просвистела сквозь щель, где за секунду до того виднелась его голова.

Национальный гимн США был доигран до конца.

Двадцать восемь лет тренировок подготовили Коннора к этому моменту. Все в его теле кричало ему, что он должен немедленно скрыться. Он сразу же начал осуществлять свой план «А», преодолевая боль в плече. Он прошел к двери, выключил свет и выбрался в переход. Он пытался бежать, но понял, что ему нужна вся его энергия, чтобы даже просто двигаться. Через сорок секунд, когда обоих президентов уводили с поля, он дошел до двери и тут услышал рев толпы: «Краснокожие» собирались начинать игру с центра поля.

Коннор отпер дверь, доплелся до грузового лифта и несколько раз нажал кнопку. Он услышал, как лифт зажужжал и начал медленно подниматься на седьмой этаж. Он смотрел по сторонам, чтобы уловить малейший признак опасности. Боль в плече становилась все сильнее, но он знал, что ничего не может с этим поделать. Первое место, где будут его искать, — это больницы. Коннор всунул голову в шахту и смотрел на приближающийся лифт. Когда лифт был в пятнадцати секундах от него, он вдруг остановился. Кто-то что-то погружал или разгружал на пятом этаже.

Инстинктивной реакцией Коннора было обращение к запасному плану, чего ему раньше никогда не приходилось делать. Он знал, что медлить — смертельно опасно, потому что кто-нибудь может его увидеть.

Коннор быстро, как мог, направился назад к двери, ведущей в «Джамбо-Трон». Грузовой лифт продолжал подниматься. На нем был контейнер с сэндвичами, кусок торта «Шварцвальд» и банка диетической кока-колы — то, что заказал Арни.

Коннор проник в дверь, на которой было написано «Посторонним вход воспрещен», и оставил ее незапертой. Надо было напрячь всю силу воли, чтобы пройти по крытому переходу, но он знал, что агенты секретной службы того и гляди дойдут до этой двери.

Через двадцать четыре секунды Коннор достиг массивной балки, которая поддерживала видеоэкран. Он ухватился за поручень правой рукой и соскользнул из коридора как раз когда дверь в переход открылась. Он услышал, как над ним пробежали две пары ног и остановились перед входом в «Джамбо-Трон». Сквозь щель в переходе он увидел, как агент, сжимавший пистолет, распахнул дверь. Не входя, он искал в стене выключатель.

Коннор подождал, пока зажегся свет и два агента вошли в «Джамбо-Трон». После этого он в третий раз за нынешний день стал ползти по балке. Но теперь он мог держаться только правой рукой и поэтому двигался гораздо медленнее.

Когда агент секретной службы вошел в «Джамбо-Трон», первое, что он увидел, был Арни, прикованный наручниками к стальному поручню. Он медленно пошел к нему, оглядываясь по сторонам. Его партнер прикрывал его, пока он отстегивал наручники и осторожно опускал Арни на пол. Затем он вынул из его рта платок и проверил пульс. Арни был жив.

Он поднял глаза к потолку, но ничего не сказал. Первый агент сразу же стал подниматься на верхний уровень; второй агент его прикрывал. Первый осторожно продвигался вдоль выступа за огромным экраном. Со стадиона донесся оглушительный шум, когда «Краснокожие» забили гол, но агент не обратил на это внимания. Дойдя до дальней стенки, он повернулся и кивнул. Второй агент начал подниматься на верхний уровень, где он стал проводить такой же осмотр.

— «Геркулес-7»?

— «Геркулес-7» слушает.

— Что-нибудь обнаружили?

— Здесь никого нет, кроме Арни: он в нижнем белье был прикован к поручню. Обе двери не были заперты, и по проходу тянется струйка крови; значит, вы в него попали. Он где-то здесь. Он одет в форму Арни, так что его нетрудно будет распознать.

— Не рассчитывайте на это, — сказал Брэйтуэйт. — Если это тот, о ком я думаю, он, может быть, прямо у вас под носом.

Глава тридцать четвертая

Трое людей сидели в Овальном кабинете, слушая аудиокассету. Двое были в смокингах, третий — в форме.

— Где вы нашли эту кассету? — спросил Лоуренс.

— Она была в куче одежды, которую Фицджералд оставил в «Джамбо-Троне», в кармане его джинсов, — сказал специальный агент Брэйтуэйт.

— Сколько людей ее слушали? — спросил Лоуренс, стараясь казаться спокойным.

— Только мы трое, — сказал Брэйтуэйт. — Как только я ее прослушал, я сразу же позвонил вам. Я даже не сказал о ней своему начальнику.

— Спасибо, Билл, — кивнул президент. — Но как насчет тех, кто был свидетелем происшествия на стадионе?

— Кроме меня, только пять человек знали, что что-то случилось, и вы можете быть уверены в их молчании, — сказал Брэйтуэйт. — Четверо из них были моими непосредственными подчиненными десять лет или больше, и все они вместе взятые знают достаточно секретов, чтобы погубить репутацию четверых последних президентов, не говоря уже о доброй половине членов Конгресса.

— Кто-нибудь из них лично видел Фицджералда? — спросил Ллойд.

— Нет, сэр. Двое агентов, которые обыскивали «Джамбо-Трон» сразу же после происшествия, нашли только кучу одежды, сваленную в углу, следы крови да одного из моих людей, прикованного наручниками к поручню. Прослушав пленку, я приказал им никому не докладывать об этом происшествии ни устно, ни письменно.

— Как насчет человека, который был прикован к поручню?

— Он поскользнулся и упал с выступа. Он получил бюллетень на месяц.

— Вы упомянули пятого человека.

— Да, сэр, это студент, который был с нами на осветительной вышке.

— Почему вы уверены, что он будет молчать?

— Он подал заявление о поступлении в секретную службу, — сказал Брэйтуэйт. — Мне кажется, он надеется поступить в мое подразделение, когда закончит учебу.

— А пуля? — спросил президент, улыбнувшись.

— Когда все ушли со стадиона, я там перевернул все вверх дном, — сказал Брэйтуэйт, подавая президенту кусочек металла.

Лоуренс встал из-за стола и подошел к окну. Над Капитолием опускались сумерки. Он посмотрел на лужайку, обдумывая, что собирается сказать.

— Важно, чтобы вы поняли одну вещь, Билл, — сказал он наконец. — Хотя на кассете безусловно — мой голос, я никогда никому не предлагал убить Жеримского или кого бы то ни было другого.

— Я безоговорочно принимаю это, господин президент, иначе меня бы здесь не было. Но я должен быть так же откровенен с вами. Если бы кто-нибудь в секретной службе знал, что в «Джамбо-Троне» находится именно Фицджералд, он, возможно, помог бы ему бежать.

— Почему этот человек внушает такую преданность?

— В вашем мире, я подозреваю, таким человеком был Авраам Линкольн, — сказал Брэйтуэйт. — В моем мире это Коннор Фицджералд.

— Я был бы рад с ним познакомиться.

— Это будет нелегко, сэр. Даже если он все еще жив, он, кажется, исчез с лица земли. Я бы не хотел, чтобы моя карьера зависела от того, найду ли я его.

— Господин президент, — напомнил Ллойд, — вы уже на семь минут опаздываете на ужин в российское посольство.

Лоуренс улыбнулся и пожал руку Брэйтуэйту.

— Еще один хороший человек, о котором я не могу сообщить американскому народу, — сказал он с грустной улыбкой. — Я полагаю, вы вечером опять дежурите?

— Да, сэр, я на дежурстве все четыре дня визита Жеримского.

— Возможно, я увижу вас позднее, Билл. Если у вас появятся новые сведения о Фицджералде, сразу же сообщите мне.

— Конечно, сэр, — кивнул Брэйтуэйт, поворачиваясь, чтобы уйти.

Через несколько минут Лоуренс и Ллойд вышли к южному портику, где их ждали девять лимузинов с включенными двигателями. Сев на заднее сиденье шестой машины вместе с Ллойдом, президент повернулся к нему и спросил:

— Где, по-вашему, он скрывается, Энди?

— Понятия не имею, сэр. Но если бы я это знал, я бы, наверное, попросился в команду Брэйтуэйта и помог ему бежать.

— Почему мы не можем найти такого человека и назначить его директором ЦРУ?

— Мы могли бы это сделать, если бы Джексон был жив.

Лоуренс посмотрел в окно. Что-то мучило его с тех пор, как он уехал со стадиона. Но когда он подъехал к воротам российского посольства, он так и не мог вспомнить, что это было.

— Почему он выглядит таким недовольным? — спросил Лоуренс, увидев, что Жеримский нетерпеливо расхаживает взад и вперед перед зданием посольства.

Ллойд посмотрел на часы.

— Вы опоздали на семнадцать минут, сэр.

— Подумаешь! — хмыкнул Лоуренс. — После того, что случилось! Ему вообще чертовски повезло, что он остался жив.

— Вряд ли вы можете извинить этим свое опоздание, сэр.

Кортеж подкатил прямо к российскому президенту. Лоуренс вышел из машины и сказал:

— Привет, Виктор! Извините, что я на несколько минут опоздал.

Жеримский даже не постарался скрыть свое недовольство. Холодно пожав руку Лоуренсу, он повел его в посольство и вверх по лестнице в «Зеленую гостиную», не сказав ни слова. Затем он сухо извинился и отошел, оставив Лоуренса на попечение египетского посла.

Лоуренс оглядывал зал, пока посол пытался заинтересовать его выставкой египетских древностей, открывшейся недавно в помещении Смитсоновского института.[57]

— Да, я пытаюсь найти брешь в своем расписании, чтобы сходить на эту выставку, — сказал президент. — Все говорят мне, что она совершенно великолепна.

Египетский посол весь расцвел. Но тут Лоуренс вдруг увидел человека, которого искал. Ему пришлось пообщаться с тремя послами, двумя женами и политическим корреспондентом «Правды», пока он добрался до Гарри Ноурса, не вызвав излишних подозрений.

— Добрый вечер, господин президент, — сказал министр юстиции. — Вы, должно быть, довольны исходом сегодняшнего матча?

— Да, Гарри, — ответил Лоуренс. — Я же говорил, что «Упаковщики» всегда и везде могут побить «Краснокожих». — Он понизил голос. — Я хочу видеть вас у себя ровно в полночь. Мне нужен ваш совет по юридическому вопросу.

— Конечно, сэр, — тихо сказал министр юстиции.

— Рита! — президент повернулся к жене Кука. — Я был так рад пообщаться с вами сегодня днем.

Миссис Кук улыбнулась. В это время прозвучал гонг, и дворецкий объявил, что ужин вот-вот подадут. Гул смолк, и гости двинулись в бальный зал.

Лоуренса посадили между женой посла госпожой Петровской и Юрием Ольгивичем, который только что был назначен главой российской торговой делегации. Президент быстро обнаружил, что Ольгивич совсем не говорит по-английски: это, видимо, был еще один тонкий намек Жеримского на его отношение к расширению торговли между Россией и Соединенными Штатами.

— Вы, должно быть, очень довольны результатом сегодняшнего матча, — сказала госпожа Петровская, когда подали борщ.

— Конечно, — сказал Лоуренс. — Но боюсь, что большинство зрителей не были согласны со мной.

Госпожа Петровская засмеялась.

— Вы хорошо понимали игру? — спросил Лоуренс, беря в руку ложку.

— Не очень, — ответила она. — Но мне повезло: меня посадили рядом с мистером Уошером, который с готовностью отвечал на все мои вопросы.

Президент опустил ложку, еще не начав есть. Он посмотрел через стол на Энди Ллойда и подпер кулаком подбородок: это был знак, что он хочет немедленно поговорить с ним.

Ллойд пробормотал несколько слов своей соседке, сложил салфетку, положил ее на стол и подошел к президенту.

— Мне нужно сейчас же поговорить с Брэйтуэйтом, — прошептал Лоуренс. — Я думаю, что знаю, как найти Фицджералда.

Ллойд выскользнул из зала, не сказав ни слова. У президента убрали борщ.

Лоуренс пытался сосредоточиться на том, что говорит ему жена посла, но не мог перестать думать о Фицджералде. Она сказала ему, как ей будет недоставать Соединенных Штатов, когда муж выйдет на пенсию.

— И когда это будет? — спросил Лоуренс, нимало не интересуясь ее ответом.

— Примерно через полтора года, — ответила госпожа Петровская, когда перед президентом поставили блюдо холодной говядины. Он продолжал разговор, когда один официант подал ему овощи, а другой через несколько секунд — картошку. Он поднял нож и вилку, когда в зал вошел Энди Ллойд и подошел к президенту.

— Брэйтуэйт ждет вас на заднем сиденье кадиллака.

— Надеюсь, ничего не случилось? — спросила жена посла.

— Ничего важного, Ольга, — заверил ее Лоуренс. — Они просто не могут найти мою речь. Но не волнуйтесь, я точно знаю, где она находится. — Он встал и вышел; Жеримский следил за каждым его шагом.

Лоуренс спустился по лестнице, вышел в парадную дверь посольства, сбежал по ступенькам и сел на заднее сиденье шестой машины.

— Билл, если Фицджералд все еще на стадионе, есть один человек, который может знать, где он. Найдите мистера Уошера по кличке «Мопс»: я уверен, он вам поможет найти Фицджералда.

Лоуренс открыл дверцу и вышел из машины.

— Ладно, Энди, — сказал он. — Пошли назад, чтобы они не узнали, что мы замышляем.

— А что мы замышляем? — спросил Ллойд, идя рядом с президентом по лестнице.

— Это я скажу вам позже, — ответил Лоуренс, входя в зал.

— Но, сэр, — сказал Ллойд, — вам все еще нужно…

— Не сейчас, — Лоуренс сел рядом с женой посла и извиняюще улыбнулся.

— Ну, как, вы ее нашли?

— Нашел что?

— Вашу речь, — сказала госпожа Петровская, а Ллойд положил перед Лоуренсом папку.

— Да, конечно, — Лоуренс постучал пальцем по папке. — Кстати, Ольга, как поживает ваша дочь? Ее, кажется, зовут Наташа? Она все еще во Флоренции? — Он взял нож и вилку.

Когда официанты пришли забрать тарелки, Лоуренс посмотрел на Жеримского, положил нож и вилку и взялся за булочку, намазав ее маслом. Он не мог не заметить, что по мере того как приближалось время произносить речи, российский президент нервничал все сильнее. Он сразу же заподозрил, что Жеримский собирается бросить очередную словесную бомбу. От этого малиновое суфле тут же потеряло вкус.

Когда Жеримский наконец встал и обратился к гостям, даже его самые отчаянные приверженцы вынуждены были признать, что его выступление оказалось совершенно невыразительным. Некоторые из тех, кто сидел к нему особенно близко, удивлялись, почему он все время обращается к массивной статуе Ленина, стоявшей на галерее над бальным залом. Лоуренс подумал: «Наверно, эту статую только недавно поставили, потому что, насколько я помню, на прощальном ужине Бориса ее там не было».

Он ждал, что Жеримский повторит либо выразит более резко то, что он накануне сказал в своем обращении к Конгрессу, но он не произнес ничего скандального. К облегчению Лоуренса, он полностью держался того скучного текста, который днем был заранее прислан в Белый дом. Лоуренс взглянул на текст своей речи, которую он должен был просмотреть с Энди в машине. Ллойд написал на полях некоторые свои добавления, но от первой до седьмой страницы не было ни одной остроумной или хорошо запоминающейся фразы. Ну, это и понятно, у Энди сегодня тоже был очень трудный день.

— Позвольте мне поблагодарить американский народ за щедрое гостеприимство и теплый прием, которым меня удостоили в вашей великой стране, а особенно поблагодарить вашего президента Тома Лоуренса.

Раздавшиеся аплодисменты были такими громкими и продолжительными, что Лоуренс невольно поднял глаза от своих заметок. Жеримский снова стоял неподвижно, глядя вверх на статую Ленина. Он подождал, пока аплодисменты не стихли, и сел. Он вовсе не выглядел довольным, что удивило Лоуренса, потому что, по его мнению, речь Жеримского была принята с гораздо большим воодушевлением, чем она того заслуживала.

Лоуренс встал, чтобы произнести ответную речь. Она была воспринята с учтивым интересом, но едва ли с энтузиазмом. Он закончил ее словами:

— Будем надеяться, Виктор, что это был только первый ваш визит в Соединенные Штаты, и от имени всех присутствующих я желаю вам завтра благополучного возвращения на родину.

Лоуренс счел, что соврать два раза в одной фразе — это перебор даже для политика, и пожалел, что не прочел свою речь заранее. Он сел под вежливые аплодисменты — но, конечно, не под такую бурную овацию, какая была устроена Жеримскому за его столь же банальную речь.

Когда подали кофе, Жеримский встал и отошел к двойным дверям в дальнем конце зала. Он начал желать гостям «спокойной ночи» таким тоном, который ясно показывал, что он хочет как можно скорее от них избавиться.

Через несколько минут после того, как все часы в посольстве пробили десять, Лоуренс встал и направился к своему хозяину. Но, подобно Цезарю на Капитолии, его постоянно останавливали граждане, желавшие коснуться края его тоги.[58] Когда он в конце концов дошел до двери, Жеримский слегка кивнул ему и проводил вниз в вестибюль первого этажа. Поскольку Жеримский не произносил ни слова, Лоуренс имел возможность осмотреть скульптуру Иисуса Христа работы Эрнста Неизвестного, которая все еще стояла в вестибюле. Лоуренса удивило, что хотя в посольство вернулся Ленин, Христос тоже оставался там. Дойдя до машины, Лоуренс повернулся, чтобы помахать рукой своему хозяину, но Жеримский уже ушел в посольство. Если бы он проводил Лоуренса до машины, то увидел бы, что там его ожидает начальник секретной службы. Когда Лоуренс сел в машину и дверца закрылась, Брэйтуэйт сказал:

— Вы были правы, сэр.

Первым человеком, которого Жеримский увидел, вернувшись в посольство, был посол: он удовлетворенно улыбался.

— Романов все еще в здании? — закричал Жеримский, не в силах скрыть свою ярость.

— Да, господин президент, — ответил посол, семеня за своим вождем. — Он был…

— Немедленно приведите его ко мне!

— Куда именно?

— Туда, где был ваш кабинет.

Петровский побежал за Романовым.

Жеримский быстро пошел по длинному мраморному коридору; не убавляя шага, он резким толчком открыл дверь кабинета посла, словно ударяя подвесную боксерскую грушу. Первое, что он увидел, была винтовка, все еще лежавшая на столе. Он сел в мягкое кожаное кресло, в котором обычно сидел посол.

Нетерпеливо ожидая прихода Романова, он взял в руки винтовку и начал ее рассматривать. Открыв затвор и заглянув внутрь, он увидел, что единственная пуля все еще на месте. Подняв винтовку к плечу, он почувствовал, что она идеально сбалансирована, и впервые понял, почему Фицджералд полетел через всю Америку, чтобы найти ее двойника.

Тут он увидел, что боёк ударника вставлен на место.

Жеримский услышал шаги в коридоре. Перед тем как дверь открылась, он положил винтовку себе на колени.

Петровский и Романов буквально вбежали в кабинет. Жеримский бесцеремонно указал им на два стула по другую сторону стола.

— Где Фицджералд? — спросил он еще до того, как Романов сел. — Вы мне сказали, что он будет здесь к четырем часам дня. Вы хвастались: «Все пойдет, как надо; он согласился с моим планом». Это ваши точные слова.

— Так мы договорились, когда я виделся с ним сразу после полуночи, господин президент, — сказал Романов.

— Так что же случилось между полуночью и четырьмя часами дня?

— Когда мои люди сопровождали его в город сегодня утром, водитель был вынужден остановиться на светофоре. Фицджералд выбежал из машины на другую сторону улицы и поймал проходившее такси. Мы гнались за этим такси до аэропорта, но когда наконец догнали, Фицджералда в такси не было.

— То есть вы позволили ему сбежать, — сказал Жеримский. — Не так ли?

Романов опустил голову и ничего не сказал.

Президент понизил голос до шепота.

— Как я понимаю, у вас в мафии есть свой кодекс, — он закрыл затвор винтовки. — Тех, кто не выполняет соглашения, ждет наказание.

Романов в ужасе посмотрел на Жеримского, который поднял винтовку и нацелился ему в грудь.

— Да или нет? — спросил Жеримский.

Романов кивнул. Жеримский улыбнулся человеку, который принял приговор своего собственного суда, и нажал спусковой крючок. Пуля с обтекаемой хвостовой частью впилась Романову на сантиметр ниже сердца и отбросила его назад к стенке, где он оставался неподвижным пару секунд, а потом соскользнул на ковер. Стена, ковер, костюм посла и его плиссированная рубашка были забрызганы кровью.

Жеримский медленно повернул винтовку к своему бывшему представителю в Вашингтоне.

— Нет, нет! — закричал Петровский, падая на колени. — Я сам уйду, я уйду в отставку!

Жеримский снова нажал спусковой крючок. Услышав щелчок, он вспомнил, что винтовка была заряжена только одной пулей, и недовольно поднялся со своего места.

— Вам придется отдать костюм в чистку, — сказал он, как будто посол всего лишь запачкал рукав яичным желтком; президент положил винтовку на стол. — Я принимаю вашу отставку. Но прежде чем вы отсюда уберетесь, позаботьтесь отослать труп Романова в Петербург. Сделайте это побыстрее: я бы хотел быть там, когда его будут хоронить вместе с его папашей.

Петровский, все еще стоя на коленях, не ответил. Его мутило, и он был не в состоянии открыть рот.

Жеримский дошел до двери, затем повернулся к дрожащему от страха дипломату.

— В данных обстоятельствах было бы разумно послать труп в Россию дипломатической почтой.

Глава тридцать пятая

Когда Жеримский поднялся по трапу на борт Ил-62, падал густой снег, покрывая землю толстым белым ковром.

Том Лоуренс стоял на летном поле в длинном черном пальто. Помощник держал у него над головой зонтик.

Жеримский вошел в самолет, даже не обернувшись и, вопреки традиции, не помахав рукой телеоператорам. Он даже не вспомнил, что близится Рождество, время добрых пожеланий.

Государственный департамент уже разослал сообщение для печати. В нем в общих словах говорилось, что четырехдневный визит нового президента России оказался успешным, что были сделаны значительные шаги и что в будущем ожидается дальнейшее сотрудничество между обеими странами. На утренней пресс-конференции Ларри Харрингтон назвал этот визит «полезным и конструктивным», и добавил, что это «шаг вперед». Журналисты, видевшие отбытие Жеримского, перевели слова Харрингтона как «бесполезный и деструктивный визит — и, без сомнения, шаг назад».

Как только дверь самолета закрылась, Ил рванулся вперед, как будто ему, как и его хозяину, не терпелось поскорее убраться из Америки.

Едва лайнер начал выруливать на взлетную полосу, Лоуренс первым отвернулся от него и быстро пошел к ожидавшему его вертолету, где уже сидел Энди Ллойд, держа возле уха сотовый телефон. Как только лопасти начали вращаться, Ллойд быстро закончил свой разговор. Когда вертолет поднялся в воздух, Ллойд сообщил президенту об исходе неотложной хирургической операции, которая была проведена утром в госпитале имени Уолтера Рида.[59] Лоуренс кивнул. Ллойд изложил курс действий, который порекомендовал Брэйтуэйт.

— Ладно, я сам позвоню миссис Фицджералд, — сказал Лоуренс.

Во время короткого пути с аэродрома в Белый дом Лоуренс и Ллойд готовились к встрече, которая должна была состояться в Овальном кабинете. Президентский вертолет опустился на южной лужайке, и оба они молча пошли к Белому дому. Секретарша Лоуренса ждала их у входа.

— Доброе утро, Рут, — поздоровался президент в третий раз за это утро. Он и Ллойд ночью почти не спали.

В полночь в Белый дом приехал министр юстиции. Он сказал Рут Престон, что его вызвал президент. В два часа ночи президент, Ллойд и министр юстиции поехали в госпиталь имени Уолтера Рида — но в президентском расписании не было записи об этой поездке, и нигде не записали, какого пациента они там навещали. Через час они вернулись, и президент приказал, чтобы его не беспокоили, после чего они с Ллойдом провели еще полтора часа в Овальном кабинете. Когда Рут в десять минут девятого явилась в Белый дом, Лоуренс уже отправлялся на базу «Эндрюс» провожать Жеримского.

Хотя он сменил костюм, рубашку и галстук, Рут подумала: «Неужели он всю ночь так и не ложился?»

— Ну, что теперь, Рут? — спросил он, хотя он отлично знал, что будет теперь.

— Последние полчаса вас ждут посетители, которых вы вызвали, — ответила Рут.

— Вот как? Так пригласите их.

Президент прошел в Овальный кабинет, открыл ящик стола и вынул оттуда два листа бумаги и аудиокассету. Он положил бумаги перед собой и вставил кассету в магнитофон у себя на столе. Энди Ллойд вышел из своего кабинета с двумя папками под мышкой. Он занял свое обычное место сбоку от президента.

— У вас есть все бланки письменных показаний? — спросил Лоуренс.

— Да, сэр.

В дверь постучали. Рут открыла ее и объявила:

— Директор и заместитель директора ЦРУ.

— Доброе утро, господин президент, — оживленно сказала Элен Декстер, входя в кабинет. Ее заместитель трусил за ней. Директор ЦРУ тоже держала под мышкой папку.

Лоуренс не ответил.

— Вам будет приятно узнать, — продолжала Декстер, садясь в одно из двух пустых кресел перед президентским столом, — что я справилась с проблемой, которая, как мы боялись, может возникнуть в связи с визитом российского президента. У нас есть все основания полагать, что данный человек больше не представляет опасности для нашей страны.

— Не тот ли это человек, с которым я разговаривал по телефону несколько недель назад? — спросил Лоуренс, откидываясь в кресле.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — Декстер пожала плечами.

— Тогда позвольте мне вас просветить, — сказал Лоуренс. Он наклонился вперед и нажал кнопку пуска на магнитофоне, который стоял у него на столе.

— Я подумал, что я должен вам сказать, насколько важным я считаю это задание, — раздался президентский голос из магнитофона. — Потому что мне кажется, что вы лучше всех с ним справитесь. Так что я надеюсь, что вы согласитесь взять на себя эту работу.

— Я ценю ваше доверие, — ответил другой голос. — И спасибо за то, что вы нашли время лично мне позвонить.

Лоуренс нажал кнопку «стоп».

— Несомненно, у вас есть простое объяснение, как и почему состоялся этот разговор.

— Я не совсем вас понимаю, господин президент. ЦРУ не в курсе ваших личных телефонных разговоров.

— Это может быть так или не так, — сказал Лоуренс. — Но, как вы прекрасно знаете, данный разговор велся отнюдь не из моего кабинета.

— Вы обвиняете Управление в…

— Управление я ни в чем не обвиняю. Я обвиняю лично вас.

— Господин президент, если это ваш способ шутить…

— Разве я выгляжу шутником? — строго поглядел на Элен президент и снова нажал кнопку пуска.

— Я думаю, это наименьшее, что я мог сделать в этих обстоятельствах.

— Спасибо, господин президент. Хотя господин Гутенбург заверил меня, что вы это санкционировали, и потом у меня был разговор с директором, как вы знаете, я все же считал, что не могу принять это поручение, если не буду знать, что оно исходит непосредственно от вас.

Президент наклонился и снова нажал кнопку «стоп».

— Если хотите слушать дальше, разговор продолжается.

— Уверяю вас, что операция, о которой говорил данный агент, была всего лишь обыкновенной тренировкой, — Декстер явно занервничала.

— Вы хотите уверить меня, что убийство президента России агентом ЦРУ это всего лишь обыкновенная тренировка? — спросил Лоуренс.

— Мы вовсе не собирались убивать Жеримского, — резко ответила Декстер.

— Нет, вы только собирались добиться того, чтобы невинный человек был повешен за намерение совершить это убийство, — ответил президент; после долгого молчания он добавил: — И тем самым устранить любое доказательство того, что именно вы таким же образом распорядились убрать Рикардо Гусмана в Колумбии.

— Господин президент, уверяю вас, что ЦРУ непричастно…

— Это не соответствует тому, что рассказал нам Коннор Фицджералд сегодня ночью, — сказал Лоуренс.

Декстер застыла.

— Может быть, вы прочтете показания, которые он подписал в присутствии министра юстиции?

Энди Ллойд открыл первую из двух папок и передал Декстер и Гутенбургу копии показаний, подписанных Коннором Фицджералдом и засвидетельствованных министром юстиции. Когда они оба читали показания Фицджералда, Лоуренс не мог не заметить, что на лбу у Гутенбурга выступили капельки пота.

— По совету министра юстиции я приказал секретной службе арестовать вас обоих по обвинению в измене. Если вас призна́ют виновными, мне сообщили, что возможно только одно наказание.

Декстер молчала. Ее заместитель дрожал мелкой дрожью. Лоуренс повернулся к нему:

— Конечно, Ник, вы, возможно, не знали, что у директора ЦРУ не было никаких полномочий отдать такое приказание.

— Совершенно верно, сэр, — выпалил Гутенбург. — Собственно говоря, она заверила меня, что приказ об убийстве Гусмана исходил непосредственно из Белого дома.

— Я так и знал, что вы это скажете, — сказал президент. — И если вы сможете подписать этот документ, — он протянул Гутенбургу лист бумаги, — то, как указал мне министр юстиции, смертный приговор может быть заменен пожизненным заключением.

— Что бы это ни было, не подписывайте! — приказала Декстер.

Гутенбург несколько секунд поколебался, но потом вынул из кармана авторучку и около двух крестиков, поставленных карандашом, подписал свое заявление об отставке с поста заместителя директора ЦРУ с девяти часов утра сегодняшнего дня.

Декстер посмотрела на него с нескрываемым презрением.

— Если бы вы отказались это подписать, они не осмелились бы выполнить свою угрозу. Мужчины такие бесхарактерные.

Она повернулась к президенту, который протягивал ей другую бумагу с заявлением об отставке с поста директора ЦРУ, тоже с девяти часов утра сегодняшнего дня. Она посмотрела на Лоуренса и вызывающе сказала:

— Я ничего не подпишу, господин президент. Вы давно должны были усвоить, что меня не так-то легко запугать.

— Хорошо, Элен, раз вы не можете поступить так же благородно, как Ник, — сказал Лоуренс, — то, когда вы выйдете из этого кабинета, вы увидите, что вас ждут два агента секретной службы, которым приказано вас арестовать.

— Не запугивайте меня, Лоуренс, — Декстер поднялась и пошла к двери, оставив неподписанное заявление на столе.

— Мистер Гутенбург, — сказал Ллойд, — я полагаю, что пожизненное заключение без надежды на условно-досрочное освобождение — это в данных обстоятельствах слишком дорогая цена. Особенно если вас подставили и вы даже не знали, что происходит.

Гутенбург кивнул. Декстер дошла до двери.

— Я бы считал, что в вашем случае более подходящим приговором могли бы быть шесть или семь лет тюрьмы. А с небольшой помощью Белого дома — даже три или четыре.

Декстер замерла у двери.

— Но это — только в том случае, если вы согласны…

— Я на все согласен! На все! — захлебываясь, выкрикнул Гутенбург.

— …выступить свидетелем обвинения.

Гутенбург снова кивнул. Ллойд вынул из папки, лежавшей у него на коленях, показания на двух страницах и протянул их Гутенбургу. Бывший заместитель директора ЦРУ лишь бегло просмотрел этот документ и расписался в конце второй страницы.

Декстер, держа руку на ручке двери, немного поколебалась, затем повернулась и медленно пошла обратно к столу. Окинув Гутенбурга последним презрительным взглядом, она взяла перо и подписалась рядом с двумя карандашными крестиками.

— Вы дурак, Гутенбург, — сказала она. — Они никогда не рискнули бы выставить Фицджералда в качестве свидетеля. Любой хоть сколько-нибудь приличный адвокат сделал бы из него котлету. А без Фицджералда у них нет дела против нас. Министр юстиции наверняка им уже это объяснил.

Она повернулась, чтобы выйти из кабинета.

— Элен права, — сказал Лоуренс, забирая все три документа и передавая их Ллойду. — Если бы дело дошло до суда, мы не смогли бы выставить Фицджералда в качестве свидетеля.

Декстер снова замерла — еще до того, как на ее заявлении высохли чернила.

— К сожалению, — вздохнул президент, — я должен вам сообщить, что Коннор Фицджералд скончался сегодня утром в семь часов сорок пять минут.