Думайте о прошлом лишь тогда,
когда оно будит одни приятные воспоминания.
Джейн Остин.
— У тебя всё в порядке? — спрашивает Саша, озадаченно всматриваясь в моё опухшее от слёз лицо.
Выгляжу, наверное, будто всю ночь сражалась с роем пчёл. Причём неудачно и битва всё-таки проиграна мной.
Завтра должна выйти та самая статья, о которой Кристина мне все уши прожужжала. Поэтому повод поплакать имеется.
— Конечно! Всё замечательно! — не очень убедительно и раздражённо. — Ещё бы не будили некоторые с утра пораньше!
— Я принёс тебе чай, — перетаптывается на пороге, вручая бумажный пакет. — Там несколько видов, выбери какой нравится.
Сегодня он лично решил подработать курьером. Признаться, я даже не хотела открывать. Но Саша был близок к тому, чтобы выломать двери. Так настойчиво он тарабанил.
— Зачем? — вяло вместо «спасибо».
Моё душевное состояние совсем не располагает к общению. Особенно с теми, кто является носителем Y-хромосом. Я закрыла собственную границу на замок. Обещание никого не подпускать ближе, чем на пушечный выстрел — своеобразный окоп. А выплаканная за ночь вода — глубокий непреодолимый ров.
— Попрощаться пришёл. На следующей недели опять в море. Не могу тут.
— Ну, пока, — безразлично пожимаю плечами.
Саша смотрит обескуражено, будто ждал совсем другой реакции.
Да, когда-то я висла у него на шее, мочила её солёными слезами и клятвенно заверяла «буду ждать». И ведь честно выполняла обещание. Даже когда уже и не стоило.
— Знаешь, а я надеялся, что у нас получится всё вернуть. Что ты дашь мне шанс, — признаётся по-детски обиженно.
— Шанс? — удивлённо переспрашиваю.
Если я когда-нибудь ещё раз решусь на эксперименты с собственным сердцем, то «шанс», о котором говорит Саша, надо будет постараться заслужить. Бесплатные попытки уже все растрачены.
— Доказать, что действительно хочу быть только с тобой. Я всё осознал, Агуша. Времени было достаточно.
Согласна. Достаточно. Год мне понадобился, чтобы наконец тебя отпустить. А тебе, чтобы захотеть вернуться обратно. Что за эффект бумеранга?
Насмешливо улыбаюсь, вспоминая, почему возвращаются бывшие. Два процента из ста понимают, что им правда хорошо лишь с тобой. А девяносто восемь процентов — потому, что никому кроме тебя, они больше не нужны.
Как бы не хотелось быть особенной, но наш случай это девяносто восемь процентов.
— Дважды в одну реку не войти, Саш.
— Почему? Правда веришь в эту чушь?
Нет. Просто больше не верю в любовь.
— Вода мутная и течение уже не то. Тебе ли не знать?
— Или дело в том малохольном, что постоянно ошивается у подъезда?
— Ты о ком? И что за тон ревнивого мужа?
— Ни о ком, прости.
Саша долго молчит и смотрит взглядом побитой собаки. Словно пытается достучаться до моей жалостливой души. Только абсолютно ничего не ёкает. Теперь я жёсткий универсальный солдат, который никому верит и никого жалеет.
— Прощай, Саш, — шепчу, захлопнув входную дверь. — Спасибо, что ты был. Но, пожалуй, больше не надо. Прошлое должно оставаться в прошлом. Даже если когда-то в нём было очень хорошо.
Отпиваю глоток остывшего чая и плетусь в спальню. Кажется, самое время сломать старые грабли, чтобы не иметь соблазна на них танцевать.
Опустившись возле кровати на колени, долго шарю рукой по скрипучим паркетным доскам. Ищу небольшую коробку из-под туфель, которые давным-давно отходили своё. Нет, я не думаю возвращать старую моду. Туфли я уже выкинула. А вот картонный ящик, как и его новое содержимое, не смогла.
Это тайник моих несбывшихся надежд. Но от него тоже настало время избавляться.
Любимое совместное фото, которое в отличие от остальных, рука так и не поднялась порвать. То самое, из торгового центра. Ничем не примечательное, но такое живое. Казалось, на нём самые искренние эмоции.
Бесконечное множество писем, в каждой строчке которых — непроглядная тоска.
«Знаешь, я никак не могу понять, почему всесильная медицина еще не придумала уколов от прошлого? Почему нет вакцины от желания хранить воспоминания о тебе? Почему я так упорно оберегаю наше совместно пережитое? Почему давно погрязла в том времени, где были «мы»? Ведь «нас» давно уже нет? Я добровольно отказалась от своего настоящего и при каждой удобной возможности сбегаю обратно к тебе.
Хоть и знаю, ты не ждёшь. Но я жду постоянно. Постоянно смотрю на часы, чтобы не пропустить момент, когда ты вернёшься. Я верю, что вернёшься и ничто не заставит меня думать иначе.
Это ведь болезнь? Так почему меня не лечат? Я неизлечимо больна? Возможно. Ведь я ощущаю именно так. Ты — моя раковая опухоль. И ты во мне повсюду. Ни одна химиотерапия не вытравит мысли о тебе из моей больной головы».
Если бы не знакомый почерк, никогда бы не подумала, что это писала я.
Или всё же не я? А какая-то влюбленная и зависимая дурочка?
Каждый день на протяжении прошлого года я пачкала бумагу. Исписала больше сотни листов. В них мои мысли и моя боль. Почти все они смочены литрами слёз. Смазанные буквы, что похожи на кляксы, тому подтверждение.
Эту букватерапию придумала Мила. Видя, как тяжело я переживаю расставание с Сашей, она посоветовала писать ему. Обещала, что так станет легче. Что, высказав белой бумаге свою обиду и все свои чувства, меня будет отпускать.
К сожалению, она ошиблась.
Отпустило меня лишь сейчас, когда в едва зажившем сердце образовалась новая дыра. В разы больше прежней. Соизмеримая по размерам с целой Вселенной.