Одинокая в толпе

10

Субботним вечером Линн сидела у себя наверху, в спальне, с расческой в руках.

«Все сейчас в школе на танцах, – подумала она, – а я одна дома. Интересно, что сейчас делает Гай? Играет вместе со всеми «Друидами»? А может, они играют, – она почувствовала слезы в глазах, – мою песню?»

Линн глубоко вздохнула. С самого утра, когда она столкнулась с Элизабет Уэйкфилд, Линн не переставала думать и начала приходить к мысли, что подошла к какому-то рубежу. Последние дни Линн была как никогда чувствительной, с новым вниманием прислушиваясь к тому, что ей говорили и советовали окружающие. Она до сих пор не могла поверить, как это Элизабет случилось услышать ее пение сегодня утром. Какое невезение!

Но слова Элизабет Линн приняла близко к сердцу. И с тех пор она почти ни о чем другом не думала. Возможно ли, чтобы Гай действительно искал ее? Что ее песня так сильно подействовала на него?

«Не забывай про Линду Ронстадт, – сказала себе Линн. – Не забывай выражения лица Гая, когда он рассказывал о любимых исполнителях».

Линн не могла поверить, что может когда-либо понравиться ему. Конечно, он хорошо относился к ней, как к другу. Он был с ней действительно добр. Он предложил подвезти ее на игру в софтбол и всегда выглядел счастливым, когда встречал ее в школе. Но чтобы она понравилась ему как девушка – ха! Этого не случится никогда.

Однако… Накануне вечером Линн приняла решение и была намерена его выполнить. Она решила, что ей надоело ходить неприбранной. Она действительно решила предпринять все усилия, чтобы привести себя в порядок. Уже сейчас она заметила улучшение, а ведь она просто начала носить контактные линзы и проявлять больше внимания к одежде. А сегодня вечером мама обещала сделать ей прическу и научить пользоваться косметикой!

– Линн, ты готова? – спросила миссис Генри, постучав в дверь.

– Готова, мама, – ответила Линн, вскакивая.

Ей не верилось, насколько приятнее теперь было с матерью. Обе даже получали удовольствие от общения.

Через десять минут мать уже вытирала ей полотенцем волосы, внимательно разглядывая отражение дочери в зеркале.

– Думаю, тебе нужно суметь использовать то, что волосы у тебя волнистые, но не выпускать их из-под контроля, – сказала она, поднимая волосы Линн вверх. – На самом деле, дорогая, у тебя очень красивые волосы. Думаю, их надо только подсушить феном. И немножко подровнять. Здесь много чего можно сделать!

Линн засмеялась.

– У меня такое ощущение, будто я – подопытный кролик, – сообщила она. – Как ты думаешь, людям всегда страшно, когда они вот так преображаются?

– Конечно, – сказала мать. – Ты чувствуешь себя беззащитной, как будто на карту поставлено все, что у тебя есть.

Пока мать укладывала ей волосы, Линн сидела не шевелясь. Когда она была маленькой, она очень любила, когда расчесывали ее волосы.

– А что сегодня все делают в школе? – как бы невзначай спросила мать. – Там что, сегодня какие-то танцы? Я встретила в салоне миссис Мэтьюз, и она рассказала, что сын ее идет на какое-то мероприятие в спортзале.

Линн нахмурилась:

– Да, там танцы, но мне не захотелось идти.

Мать ничего не ответила, и вдруг Линн захотелось рассказать ей все про песню. Она начала говорить, запинаясь, и мать внимательно слушала, совсем не прерывая ее.

– Как здорово, – сказала она, когда Линн, наконец, закончила. – Я так горда за тебя, дорогая. Я бы очень хотела услышать эту песню!

Линн покраснела:

– То есть ты не считаешь, что я поступила как полная тупица, не подписав кассету?

– Да нет, конечно! Я понимаю, – сказала ей мать, – что нелегко рассказывать миру о своих чувствах. Знаешь, – задумчиво добавила она, – твой отец гордился бы, если бы узнал о твоих музыкальных успехах. Он тоже всегда хотел писать песни. Но, думаю, ему не хватило мужества. Он всегда боялся обнажить душу.

Линн была просто в шоке. Мать никогда не говорила об отце! Ее охватила радость от того, что мать доверилась ей.

– А папа был действительно талантлив? – спросила она.

Миссис Генри задумалась.

– Он был несомненно талантлив, но он страшился успеха. Он был чрезвычайно испуганным человеком, а успех требует большого мужества.

Линн взглянула на мать.

– Я желаю добиться успеха, – сказала она, сглотнув. – Для этого мне нужна твоя помощь, мама. Я хочу как-то научиться быть смелее.

Мать обняла ее.

– У меня такое чувство, – нежно сказала она, – что у тебя получится.

– Надеюсь, – сказала Линн, в глазах ее блестели слезы.

Взяв в руки фен и расческу, миссис Генри с любовью улыбнулась отражению Линн в зеркале.

– Тогда расскажи мне, – спокойно сказала она, включив фен на тихий ход, – немножко о Гае Чесни.

– Лиз! – воскликнул Гай, рванувшись ей навстречу через заполненный танцующими зал. – Я так надеялся, что смогу с тобой сегодня поговорить.

«Друиды» устроили себе заслуженный перерыв, предоставив команде болельщиц поразвлекать гостей пятнадцать – двадцать минут.

– Ребята, вы прекрасно играли, – тепло сказала Элизабет. – Мне ужасно понравилась «Глядя извне». Песня звучала потрясающе в сопровождении ансамбля!

– Да, – задумчиво отведи Гай, – но далеко не так хорошо, как она звучала бы в исполнении настоящей певицы.

– Хорошо, что Дана тебя не слышала, – заметила Элизабет.

– Пойми меня правильно, Дана – самая лучшая. Но дело в том, что песня такая особенная. И таинственная певица исполняет ее так прекрасно.

– Знаю, – ответила Элизабет, избегая его взгляда.

Она опасалась, что если он заглянет ей в глаза, то поймет, что она знает имя певицы. Ей казалось, что секрет написан у нее на лбу.

– Лиз, – неожиданно сказал Гай, – я схожу с ума. Я этого больше не вынесу. Я чувствую, что обязан узнать, кто она. Я хочу поместить объявление в «Оракуле». Ты мне поможешь написать его?

Элизабет покачала головой:

– Ты должен прекратить искать ее, Гай.

– Что? Ты шутишь?

– Нет, – ответила Элизабет. – Не шучу. Гай, что ты ответишь, если я скажу, что она не желает, чтобы ее нашли?

Глаза Гая широко раскрылись.

– Ты что-то знаешь! – воскликнул он, схватив ее за руку. – Лиз, что происходит? Ты что-то слышала? Кто-то тебе сказал…

– Я не могу ответить тебе, – сказала Лиз.

Чувствовала она себя ужасно. Он выглядел таким растерянным, и она правда хотела помочь ему, особенно потому, что она поняла сегодня утром, как мучилась Линн, пытаясь остаться неизвестной. Но она считала, что не может нарушить слова.

– Давай выйдем, – предложил Гай, оглядываясь в смятении на толпу болтающих и смеющихся в полутемном спортзале школьников. – Мне нужно поговорить с тобой, Лиз. Такое впечатление, что я схожу с ума. Ты – единственный человек, с которым я могу поговорить.

– Хорошо, – со вздохом ответила Элизабет. – Но не думаю, что смогу серьезно тебе помочь.

На улице было прохладно, к тому же приятно было вдруг оказаться в тишине. Элизабет присела рядом с Гаем на травянистом склоне перед школой и посмотрела на серебристый диск луны.

«Какая прекрасная ночь», – подумала она.

– Лиз, – негромко произнес Гай встревоженным голосом, – я не понимаю, что со мной происходит. Последние два дня… Я не знаю почему, но я веду себя как сумасшедший. Я не могу уснуть, я не хочу есть, я…

– Ты влюбился, – ответила с улыбкой Элизабет. – Все симптомы налицо, Гай.

– Влюбился? – Гай взглянул на нее широко раскрытыми глазами.

Через минуту, покрутив в руках травинку, он неуверенно улыбнулся.

– Да, наверное, так и есть, – произнес он скептически. – Но скажи мне, это нормально – влюбиться в голос на кассете! По-моему, ничего более идиотского я в жизни своей не слышал.

– Почему же, если это тот самый голос, – с чувством сказала Элизабет.

– Ну и что я должен теперь делать? – Он выпрямился и пальцами разгладил волосы, после чего с неудовольствием посмотрел на остатки бриллиантина на руках. – Не могу поверить, что люди действительно все время мазали этим волосы, – сказал он, вытирая ладони о траву. – Лиз, я совершенно разбит. Ты должна мне помочь!

Элизабет тяжело вздохнула и мягко сказала:

– Я хочу помочь тебе. Но я обещала этой девушке – этой таинственной песеннице, что никому не расскажу, кто она. Я не могу нарушить своего слова, Гай. Я чувствую себя ужасно.

– То есть ты ее видела? – Гай наклонился вперед, лицо его просветлело. – Господи, Лиз, я не мог поверить, что она действительно существует! Словно… – Он отвернулся в сторону, голос его прервался. – Эта песня… Такое впечатление, что она поет именно для меня. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, – ответила Элизабет, не глядя на него, – понимаю.

– Не могу представить, что мог бы действительно увидеть ее. Сейчас это так трудно вообразить. Она в каком классе? Я знаю ее?

– Я, правда, не могу тебе сказать, – упрямо повторяла Элизабет. – Но думаю, что ты ее знаешь, – добавила она с чувством вины, не будучи уверенной, позволительно ли выдавать даже такой маленький кусочек тайны.

– Скажи мне только одно, – взволнованно сказал Гай. – Мне нужно спешить, Лиз. Через несколько минут мы должны опять начать играть. Но я должен знать одно: почему она хочет, чтобы никто о ней не знал?

Элизабет напряженно задумалась. Она сомневалась, как ответить. Могла ли она повторить слова Линн и не выдать тем самым ее секрета?

– Она застенчива, – неуверенно сказала Элизабет, однако мысль ее работала быстро. – Я думаю, что она боится привлечь внимание, и еще… – Голос ее сбился.

– И еще что?

– И еще, думаю, она стесняется своей внешности. Она считает, что у людей есть совершенно определенные понятия о том, как должны выглядеть артисты. И ей кажется, что она не соответствует этим стандартам. Она считает, что люди ожидают видеть на сцене кого-нибудь вроде Линды Ронстадт. И что они бывают разочарованы, если это не так.

Гай взглянул на нее.

– Линда Ронстадт… – повторил он, словно это имя ассоциировалось для него с чем-то.

Внезапно он вскочил на ноги.

– Она так и сказала? Она назвала Линду Ронстадт?

– Да, – ответила Элизабет, пораженная его реакцией. – Ну и что из этого следует?

– Элизабет, – ответил Гай, – ты спасла мне жизнь! – Он издал радостный вопль и начал скакать по газону. – Не знаю, как благодарить тебя!

Элизабет посмотрела на него. Что же она такого сказала? Он вел себя так – ну, как будто она каким-то образом подсказала ему, кто эта таинственная певица. Но она совершенно не представляла, как это произошло.