Одинокая в толпе

6

Было утро среды. Линн взволнованно сглотнула.

«Это должно произойти сейчас», – сказала она себе, бросая взгляд в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет.

Был первый урок, у нее – час самоподготовки, и она хотела положить кассету в ящик в редакции «Оракула», когда ее никто не увидит. Это, наверное, был самый подходящий момент – все еще были на занятиях.

В десятый раз Линн думала, правильно ли она поступает. Зачем вообще отдавать песню? А что, если узнают, кто ее написал?

«Да нет, – уверяла она сама себя, проверяя, лежит ли конверт в сумке. – Никто не сможет догадаться, кто на самом деле эта неизвестная певица».

Набрав в грудь побольше воздуха, Линн быстро пересекла коридор и взялась рукой за ручку двери, чтобы войти в редакцию. К ее ужасу, дверь широко распахнулась, и из комнаты вылетела Элизабет Уэйкфилд, чуть не сбив Линн с ног.

– Линн! – явно пораженная при виде Линн сказала Элизабет. – Прости, пожалуйста. Я тебя не задела?

– Н-н-нет, – запинаясь, ответила Линн, вся покраснев. – Да я сама виновата.

Элизабет облегченно улыбнулась.

– Это дверь виновата, – сказала она и рассмеялась. – У нас тут такие случаи «без виноватых» все время происходят!

Линн слышала, как колотится ее сердце. Она ругала себя за то, что не продумала вариант, что кто-то может оказаться внутри редакции. Элизабет ведь может в любой момент спросить, что Линн здесь делает, и тут все раскроется. Чувствовала она себя ужасно, к тому же была уверена, что секрет написан у нее на лбу.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – спросила Элизабет. – Ты хотела зайти?

Линн заморгала, чувствуя неловкость ситуации.

– Да нет, Лиз. Поверишь, я просто ошиблась кабинетом. – Она рассмеялась абсурдным и неестественным смехом, от которого сама съежилась.

Элизабет странно на нее посмотрела, но ничего не сказала.

– Ну ладно, я побежала, – сказала она, по-прежнему внимательно глядя на Линн. – Тебе, правда, ничего не надо?

– Правда, – ответила Линн преувеличенно весело.

– Пока. – Элизабет закрыла за собой дверь, улыбнулась Линн на прощание и побежала по коридору.

«Вроде обошлось», – подумала Линн. Она подождала, пока Элизабет завернет за угол, затем открыла дверь, поспешно забежала в редакцию, убедилась, что там никого нет, и опустила конверт в ящик с надписью «Заявки на участие в песенном конкурсе «Друидов». Вытерев лоб рукавом, Линн выскочила обратно в коридор, закрыла за собой дверь и с облегчением выдохнула.

Дело сделано. Никто не сможет догадаться, кто на самом деле эта неизвестная певица. Элизабет тоже не установит это совпадение. В ящике уже лежало несколько кассет, и никто не заподозрит, что этот желтый конверт чем-то отличается от остальных.

Линн почувствовала огромное облегчение. Ей удалось подать свою песню на участие в конкурсе и не быть обнаруженной. Она вложила в эту песню все, обнажила душу, впервые раскрыла свои самые потайные чувства. Если кто-нибудь догадается, что это поет она, для нее это будет конец.

Однако, проделав операцию, она была уверена, что никто ничего не узнает.

На ровной зеленой лужайке под огромными дубовыми деревьями перед школой собралась небольшая толпа. Был час дня в пятницу, и обеденный перерыв подходил к концу. В центре толпы находились «Друиды», которые зачитывали названия конкурсных песен и вставляли кассеты в магнитофон, работавший от батареек. Элизабет и Джессика тоже внимательно слушали вместе с остальными, ожидая ту идеальную песню, которая станет автографом для «Друидов». Четыре уже прослушанные песни очень походили одна на другую. Они были неплохими, но ничего особенного.

– Не знаю, – сказала с тревогой Элизабет. – Похоже, мы не обнаружим того, что ищем.

– Эй, а это что такое? – сказал Гай, достав очередную кассету из желтого конверта и повертев ее в руках. – Подписано «Автор неизвестен», – объявил он, вопросительно глядя на кассету. – «Глядя извне» (автор неизвестен)».

– Что это за название? – спросил Кен Мэтьюз. – «Глядя извне». Звучит как-то странно.

– Давайте послушаем, – сказал Гай, вставляя кассету в магнитофон.

Когда он его включил, все затихли. Сначала было слышно только работу магнитофона, а затем зазвучал необычайно сильный, глубокий, красивейший голос.

– Вот это да, – заметил Кен, даже выпрямившись. – Кто бы она ни была, петь она умеет!

– Тихо! – сказал Гай с застывшим лицом.

Он прибавил звук.

– Вслушайтесь в слова!

Элизабет почувствовала покалывание в спине по мере того, как всепроникающая мелодия звучала из магнитофона. Она не могла поверить, что кто-то из ее сверстников мог написать песню, полную такой зрелости, такого глубокого и мучительного чувства.

– Подождите! – закричал Гай. – Мы должны перемотать обратно и прослушать все сначала. Я и не представлял, что здесь кто-то мог так писать.

На этот раз аудитория с самого начала приготовилась услышать чудо. Гитара зазвучала снова, и голос запел полные муки строки с самого первого слова:

День за днем я чувствую себя одинокой,

День за днем я думаю только о нем, Что-то в глазах его оживляет мои надежды.

Но он – часть мира, в котором нет меня,

И его слова не обманут меня,

Я никогда не выиграю.

Так было всегда.

Я вне этого круга… гляжу извне.

Ночь за ночью я произношу молитву, Ночь за ночью… кто-то будет думать обо мне!

Кто-то услышит меня,

Кто-то, кто будет рядом…

Но ничто не изменится.

Сны меня не обманут.

Я совсем одна.

Вы должны мне поверить.

Я не могу выиграть.

Так было всегда…

Я вне этого круга – вне этого круга… Гляжу извне.

Когда затих последний аккорд, все продолжали молчать. Гай с горящими от возбуждения глазами схватил Дану за руку.

– Вот она, – сказал он, запинаясь от волнения. – Вот та песня, которую мы искали!

Все взволнованно зашумели.

– Какая прекрасная песня, – сказала Элизабет.

– Кто бы это мог быть? – спросила Инид.

Гай вскочил на ноги, щеки его горели.

– Хорошо! – воскликнул он, явно пытаясь сдержать возбуждение. – Перед нами задача, ребята. Мы должны узнать, кто этот неизвестный автор. Могу я рассчитывать, что вы все мне поможете?

– А ты не думаешь, что сделать это будет нелегко? – спросил Кен. – Кто бы она ни была, она явно не желает быть раскрытой. Иначе почему бы ей не подать кассету под своим собственным именем?

– Мы должны ее найти, – упрямо повторил Гай, перематывая пленку, чтобы еще раз прослушать песню.

Глаза его выражали какое-то странное чувство – что-то между благоговением и отчаянием.

– Неужели не понимаешь? Я обязан найти девушку, которая написала эту песню.

– Линн, – спросил мистер Коллинз, поднимаясь из-за стола и поправляя со лба светлые волосы, – ты не могла бы задержаться на несколько минут? Я хотел бы обсудить с тобой твое сочинение по Эмили Дикинсон.

– Конечно, – промямлила Линн.

Она и правда особо не спешила идти есть свой сандвич. Главное событие недели – передача песни на конкурс в редакцию «Оракула» – было позади. Теперь она желала лишь, чтобы время пролетело побыстрее. Скоро наступят выходные, когда она сможет заняться своей музыкой. А в субботу она ведет урок игры на гитаре в Музыкальном центре.

Мистер Коллинз нахмурился над ее тетрадью. В горле у Линн пересохло. Что она сделала не так? Она много трудилась над этим сочинением, больше, чем обычно.

– Линн, в этом сочинении есть некоторые очень сильные вещи, – сказал мистер Коллинз, глядя ей прямо в глаза. – У тебя очень оригинальный взгляд на поэзию Эмили Дикинсон, и ты очень хорошо пишешь.

– Спасибо, – смущенно сказала Линн.

Она отнюдь не ожидала, что ее будут хвалить.

– Вообще, – продолжал мистер Коллинз, – у меня такое чувство, что у тебя большой природный талант к писательству. Ты сама не пишешь стихи?

Линн почувствовала, как щеки ее краснеют.

– Н-нет, – выговорила она.

В общем-то, она ведь не лгала. Ведь песни – это не стихи?

С минуту мистер Коллинз смотрел на нее молча.

– Если ты когда-нибудь что-то все-таки напишешь, то, надеюсь, ты сочтешь возможным показать это мне? Я с удовольствием прочту.

Линн чувствовала себя ужасно. Мистер Коллинз был таким приятным, не ругал ее за то, что она вечно молчит на уроках, или за что-то еще. Она хотела бы иметь мужество рассказать ему, что пишет песни. Но она не могла заставить себя сказать ничего.

– Спасибо, – промямлила она, забирая сочинение. – Я рада, что оно, по-вашему, «ничего».

Мистер Коллинз рассмеялся.

– Оно больше чем «ничего», – сказал он ей.

Неожиданно голос его стал серьезным.

– Когда-нибудь, Линн, ты поймешь, что ты больше чем «ничего». И знаешь что? Я очень надеюсь оказаться рядом и увидеть выражение твоего лица в тот момент, когда ты поймешь это.

Глаза Линн наполнились слезами. Что он имел в виду под словом «больше чем ничего»?

Ей было трудно в это поверить. А если мистер Коллинз полагает, что произойдет какое-то чудо, которое заставит ее изменить собственное мнение о себе, то ему предстоит очень трудная задача.

Линн Генри по-прежнему убеждена, что она – самое большое на Земле ничтожество.