Одинокие мужчины

Глава 5

Оставив ранчо, мы проехали несколько миль по главной дороге, потом свернули на восток. Вообще-то если в пустыне сворачиваешь с тропы, нужно точно знать, куда ты едешь, ведь от этого зависит твоя жизнь.

В пустыне нельзя путешествовать наобум. Каждый шаг должен быть продуман и направлен к источнику воды. Когда сходишь с нахоженной тропы, надо идти либо к уже известному тебе источнику, либо знать, где эту воду искать. Ошибка может стоить жизни.

Каждый из нас побывал к югу от границы, но Тампико Рокка знал пустыню лучше. Я, наверное, тоже знал ее неплохо. Как и все, оказавшись в пустыне, мы зависели от источников, и какую дорогу мы ни выбрали бы, рано или поздно нам придется воспользоваться одним из них. Сказанное в равной мере относится и к апачам.

В пустыне есть источники как известные, так и малоизвестные — во втором случае в них обычно мало воды и их непросто отыскать. Птицам и животным они известны, апачам в большинстве случаев тоже. Если не знаешь, где они находятся, надо уметь их отыскивать, а это умение дается с трудом.

Человек в дикой местности должен быть осмотрительным, примечать все вокруг, ловить каждый звук. Все его чувства должны быть обострены до предела. И не из страха перед апачами, дело в самой пустыне. С ней нельзя бороться, к ней надо уметь приспособиться.

Пустыня — это не только жаркое солнце и песок, но и скалы. Порой они простираются на многие мили, то тут, то здесь встречаются нагромождения скал, а то и полуразрушенные хребты, черные или красные, похожие на сломанные позвоночники гигантских животных. Они встают из песка, и песок стремится снова похоронить их.

В пустыне на юго-западе можно даже увидеть оазисы, хотя playas, или высохшие озера, всегда ярко-белого цвета. Некоторые пустынные растения появляются только после первого дождя, и тогда на них вдруг появляются листья и цветы, которые быстро падают и дают семена, пользуясь короткой передышкой. Но чаще всего появление зеленых оазисов не связано с осадками, потому что многие растения обладают способностью надолго сохранять влагу в своих мясистых стеблях и листьях; а твердые глянцевые листья других растений отражают солнечные лучи и благодаря этому сохраняют влагу.

Растения и животные научились приспосабливаться к пустыне, и апачи тоже. А мы четверо в этом отношении не уступали апачам.

Пустыня — враг беспечности. И так будет всегда. Человек должен все время оставаться настороже, выбирая наиболее легкий путь. Он должен ехать медленно, чтобы сэкономить силы и влагу в организме, постоянно присматриваясь к приметам, указывающим на близость воды. Направление полета пчел или птиц, следы мелких животных, виды растений — все эти приметы необходимо знать, потому что, например, некоторые растения указывают на грунтовые воды, а некоторые птицы и животные всегда держатся ближе к источнику. Другие пьют мало или редко, получая необходимую им жидкость из растений или животных, которыми питаются.

Мы ехали часа два после восхода солнца, потом свернули в узкий каньон и отыскали затененное место, где можно переждать жару. Расседлали лошадей, дали им вдоволь покататься по земле, а потом напоили в маленьком родничке, который нам показал Рокка. После этого, выставив часового, легли отдохнуть.

Часовой был необходим, потому что апачи — искусные конокрады, хотя и в подметки не годятся команчам — те способны похитить лошадь прямо из-под седла. Нужно сторожить, в противном случае придется идти пешком, а в пустыне это означает неминуемую смерть.

В каньоне мы первым делом принялись искать следы пребывания здесь других людей. Человек, живущий в безлюдных краях, быстро учится читать следы так, как другие читают газету, и часто для него это оказывается гораздо более интересным занятием.

Он учится читать следы не только на земле, но и в воздухе, например, по облаку пыли на дороге можно определить, сколько в отряде всадников и куда они направляются.

По конскому навозу можно определить, кормили лошадь овсом или держали на подножном корме, а если так, то была ли это сочная трава прерий или растительность пустыни.

К тому же лошади оставляют разные следы: у каждой — характерные отпечатки копыт, в зависимости от силы удара и формы подковы и свойственного лишь ей аллюра. Мы обнаружили, что в каньоне никого не было по меньшей мере несколько недель.

Мы знали, что в Соноре в июне, июле и августе идут дожди — внезапно начинаются сильные ливни, которые так же внезапно заканчиваются, однако они прибивают пыль и наполняют естественные каменные резервуары, особенно часто встречающиеся в хребтах. Это углубления в камне, на протяжении многих веков расширявшиеся накапливающейся в них дождевой водой. После сильного дождя вода сохраняется там в течение нескольких недель и даже месяцев. Дождь прошел недавно, поэтому и в источниках, и в резервуарах должна быть вода.

Незадолго до захода солнца, бодрые и отдохнувшие после сна, мы снова оседлали лошадей. На этот раз впереди ехал я.

Вокруг высились заросли кактусов чолла и окотилло, а мы ехали по тропе меж ними. Это была древняя тропа, почти заброшенная. Время от времени мы останавливались и подолгу стояли, изучая окрестности и прислушиваясь.

Казалось бы, на открытой местности, которая лежит перед тобой, как на ладони, белому человеку не надо опасаться внезапного нападения индейцев. Однако, хорошо зная апачей, мы понимали, что буквально в нескольких ярдах могут прятаться двадцать индейцев, и никто их не заметит.

Мы ехали неспешно, щадя коней. Апачи, которые нередко загоняли своих лошадей, при необходимости могут проскакать за день шестьдесят — семьдесят миль, пешком они проходят тридцать пять — сорок. Примерно столько, сколько мы делали верхом.

Приблизительно через час после захода солнца мы въехали в небольшую ложбину, заросшую мескитовым кустарником, развели маленький костер из сухих веток и сварили кофе. Огонь костра надежно скрывали кусты, и мы с удовольствием выпили по кружке.

— Ну, и как ты считаешь? — вдруг спросил Рокка. — Всадник один?

— Ага, — сказал я. — Низкорослый мужчина или мальчик.

— Вы о чем толкуете? — спросил Баттлз.

— Мы едем по следу, — объяснил я ему. — Подкованная лошадь. Маленькая, но выносливая. С хорошим бегом, видно, росла в пустыне.

— Это индеец на краденом коне, — быстро решил Испанец. — Ни один белый не отправится в такую глушь.

Рокка с сомнением пожал плечами.

— Может, и так… не знаю.

Эти отпечатки копыт беспокоили меня, потому что тот, кто ехал впереди, вел себя осторожно, а значит, это был не индеец. Может быть, индейский мальчишка?

Когда в пустыне садится солнце, жара уходит вместе с ним, и на землю спускается прохлада. Приободрившиеся лошади пошли живее, словно почувствовав свежий воздух Сьерра-Мадре. Иногда мы останавливались, чтобы прислушаться.

За час до рассвета мы дали лошадям передохнуть. Рокка уселся на корточки за кустом меските и закурил, пряча сигарету в кулаке.

— Ты знаешь Бависпе?

— Да, мы выедем к ней у большой излучины, где она снова поворачивает на юг.

Тампико Рокка знал эти места лучше меня. В конце концов, он же наполовину апач и жил в Сьерра-Мадре. Баттлз задремал, а Испанец отошел подальше, чтобы вслушаться в ночные звуки. Я устал, мне было жарко и ужасно хотелось искупаться в реке, куда нам вскоре предстояло выехать, но я понимал, что вряд ли мне это удастся.

Рокка некоторое время молчал, и я улегся на песок, уставившись на звезды. Они казались такими одинокими там, в вышине, такими же одинокими, как мы, бродяги и перекати-поле, мужчины без домашнего очага и женщины. Если суммировать время, проведенное нами под крышей, то получится не больше четырех-пяти недель.

Таких, как мы, привычных к бродяжничеству, обстоятельства принуждают сбиваться вместе, как это произошло с нами в Юме. И вот теперь три человека рисковали жизнью, чтобы помочь мне, но таковы уж люди на Диком Западе. И я на их месте поступил бы так же.

Мы отправились в путь, когда на востоке стала разгораться заря. Постепенно в серой мгле вырисовывались силуэты кактусов и грозные уступы скал. Мы молча ехали цепочкой, пока небо над головой не обрело желтоватый цвет. Только тогда мы отыскали укромное местечко, где можно развести костер и приготовить скудный завтрак.

Костер мы разложили в яме под мескитовым кустом, густые ветви которого не только заслоняют огонь, но и рассеивают дым, хотя от сухого топлива дыма почти не бывает. Теперь горячей пищи мы отведаем не скоро. Если не случится ничего непредвиденного, завтра мы выедем к Бависпе и, переправившись через нее, окажемся в самом сердце земли апачей. Они будут окружать нас со всех сторон.

Апачи, загнанные на скудную, суровую землю, ничего не выращивали, промышляя набегами и грабежами.

Принято считать, что индейцев погубило нашествие белых, и в этом есть доля правды, поскольку индеец не мог вести привычный образ жизни па отведенных ему десятке или сотне акров. Ему нужны обширные охотничьи просторы. Земля, на которой способны расселиться десять тысяч фермеров, может прокормить лишь с полусотни индейцев.

Однако в действительности беды индейцев начались с того самого момента, когда первый из них взял в руки винтовку. Индейцев погубили торговцы, продававшие им вещи, которые они не могли делать сами. Они попали в зависимость от белого человека, который продавал им патроны и оружие.

Приятно было сидеть здесь, ощущая прохладу раннего утра, вдыхая запах костра, жарящегося бекона и хорошего кофе. Хотя мы тщательно разведали окрестности, все же мы рисковали.

— Сколько лет мальчику? — вдруг спросил Испанец.

— Пять, кажется, или около того.

— Ты думаешь, он еще жив, Тамп? — вступил в разговор Баттлз.

Рокка пожал плечами.

— Зависит от того, как он себя вел. Увидим, когда найдем следы.

— А следы того странного всадника тебе попадались? — спросил Испанец. — Я всю дорогу искал.

— Нет, — сказал я. — Больше я их не видел.

— Что за местность дальше?

— Дубы, потом сосны. Скалы, ручьи. Все, что душе угодно, кроме еды. Ее приходится добывать в другом месте. Обычно апачей снабжают мексиканцы, под страхом смерти. Индейцы почти очистили эту часть Соноры, по крайней мере, от богатых мексиканцев, а бедным разрешили остаться только при условии, что те будут снабжать их едой.

Я подумал о Лауре. Красивая женщина и смелая, не утратила мужества и тогда, когда у нее украли сына. Однако что-то в ней смущало меня. Впрочем, я всегда испытывал неловкость в обществе женщин… всех женщин, за исключением Энджи. И девчонок Трелони, которые жили по соседству в моих родных местах.

Мы сидели молча, слушая, как лошади общипывают ветки кустарника. Рокка курил и поглядывал на близкие горы.

Никто не знал, что ждет нас впереди. Даже если мы найдем мальчика живым и здоровым, нам все равно придется с ним вместе снова пробираться через земли апачей и через границу. Так что наши шансы выжить невелики. Я посмотрел на Рокку и сказал:

— Ну что, поехали?

Он затушил сигарету и встал.

Я снова мысленно оценил ситуацию, и мне захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Нам предстоит преодолеть чертову уйму трудностей, а мне этого совсем не хотелось. И вообще вся эта история как-то настораживала меня.

Мы переправились через Бависпе и вышли на едва заметную тропу, которая вела через редкий дубняк по крутому извилистому склону к сосновому лесу. Единственными звуками, которые фиксировал наш слух, были пение птиц, хрипение лошадей, взбиравшихся по крутому склону, и стук отскакивающих от копыт камней.

Примерно час мы карабкались по тропе вверх, несколько раз останавливаясь, чтобы дать лошадям передохнуть, и наконец выехали на широкий, поросший соснами уступ. Там еще сохранились развалины домов, некогда построенных из хорошо пригнанных блоков пемзы. Мы насчитали их с дюжину, хотя за деревьями могло оказаться еще несколько.

Рокка указал на смятую траву.

— Мы все еще идем по следу.

Неподалеку мы обнаружили раздавленную копытом шишку и другие следы.

Местность была дикой и безлюдной, никаких признаков воды поблизости. Судя по характеру растительности, мы находились на высоте более шести тысяч футов, а тропа поднималась все дальше вверх. Она порой пролегала по самому гребню горы, а слева или справа зияли почти отвесные стены пропасти. Мы ехали с винтовками в руках, отпустив стремена, готовые в любой момент соскочить с седла. От такой езды можно было поседеть.

Наконец мы выехали к вершине горы, густо поросшей соснами. Кое-где виднелась чахлая трава, по склону сбегала тонкая струйка воды. А вот и следы таинственного всадника — очень четкие. Лошадка некоторое время назад стояла привязанной к дереву, пока она разведывала окружающую местность.

Она?

Слово «она» я произнес непроизвольно, словно с подсказки.

— Это женщина, Тамп. На этой лошади скачет женщина или девушка.

Рокка взялся руками за луку седла.

— Думаю, ты прав, — сказал он. — Наверное, так оно и есть.

— Женщина? — недоверчиво спросил Баттлз. — Что ей здесь делать?

— У Дэна Крида есть жена? Или дочь? — спросил я.

Рокка оглянулся.

— Не знаю, Телль.

Я соскочил на землю.

— Сидите тихо. Я хочу выяснить, что она искала.

Сделав пару шагов, я очутился в зеленом сумраке деревьев. Еще пара шагов, и я исчез в лесу. Здесь и там я видел примятые листья, следы сапог. Следы читались легко, но я не стал заниматься этим, продолжал двигаться зигзагом.

Внезапно — бегун не успел бы остановиться — я оказался на краю утеса. Не отвесного, но довольно крутого, тем не менее по нему можно было спуститься, если найти опору для ног. Либо по нему можно было съехать.

Высота утеса составляла пару тысяч футов. У его подножия простирался зеленый луг — самый зеленый из всех, которые мне доводилось когда-либо видеть, — и окруженный деревьями пруд. Это была маленькая высокогорная долина, за которой начинался большой каньон. Я заметил три костра, на которых готовилась еда, и дюжину апачей.

Медленно, чтобы не обнаружить своего присутствия, я принялся изучать индейскую стоянку, укрывшись в зарослях манзаниты.

Женщины готовили еду, дети играли. Здесь индейцы чувствовали себя в полной безопасности, поскольку никогда прежде никто не осмеливался преследовать их за пределами границы. И тем более дальше, в горах. На протяжении многих лет и даже поколений они скрывались здесь после набегов, уводя с собой скот, лошадей и жен мексиканцев. Они крали продовольствие у крестьян и привозили все это сюда и в другие, подобные этой, долины… здесь, должно быть, много индейцев.

Маленький Орри — их пленник. Сколько пройдет времени, прежде чем они поймают нас, а значит, сколько нам осталось жить?

Но Орри — сын моего родного брата, он — Сэкетт, как и я, мы одной крови, и я обязан его найти. Так определено природой, так нас воспитали.

Несколько минут я сидел, как бы исподволь наблюдая за жизнью, кипевшей в лагере, потому что животные и индейцы сразу же чувствуют на себе чей бы то ни было пристальный взгляд. Потом вернулся к своим спутникам.

— Это rancheria, стоянка, — сказал я, — но, по-моему, не та, которую мы ищем.