Однажды весной в Италии

10

В пять часов Сент-Роз ждал Мари в кафе «У Пьетро». Он заранее позвонил ей на службу, назвавшись условленным именем. Войдя в кафе, он расположился на диванчике в углу зала. Тут почти никого не было. Через стеклянную дверь он заметил на стене дома напротив белую надпись: «Comune di Roma. Profilassi della rabbia». Хозяин кафе, выделяясь на фоне сверкающих бутылок и кофеварки, читал газету. Сент-Роз думал о Филанджери, и, поскольку голос Мари по телефону показался ему спокойным и уравновешенным, он решил, что все в порядке. Он вспомнил, что, когда сегодня днем он немного вздремнул, ему приснилось, будто он плавает где-то в морской глубине и вокруг него целый лес водорослей. Вдруг появились какие-то прозрачные рыбы и проглотили его, однако физических страданий он не испытывал — только ужас от того, что у него больше нет тела и он обречен вечно скитаться в этой пучине. Он подумал еще о Сандре и о ее предложении укрыть его в Париоли. Без сомнения, она имела в виду какое-то «гнездышко», где встречалась со своими любовниками. На дворе уже начали сгущаться сумерки, реже появлялись машины. Двое фашистских полицейских с винтовками через плечо остановились ненадолго на тротуаре.

В памяти Сент-Роза возникали и другие сны. Так, однажды ночью бесчисленные полчища муравьев сомкнутыми рядами осадили стены дома и с тихим шелестом колоннами двинулись к его кровати — блестящие, пучеглазые, с огромными головами и челюстями. В другой раз ему приснилось, что море поглотило целый город и он спасался на крышах домов, глядя сверху, как вода медленно заливает улицы, и вот уже на ее поверхности торчат только крыши и купола с облепившими их кучками людей, которые один за другим сползают в воду и тонут в этих потоках.

Когда открылась дверь и вошла Мари, хозяин кафе — плотный, с проницательным взглядом — поднял голову и восхищенно осмотрел молодую девушку с головы до ног. Она направилась к Сент-Розу, который встал ей навстречу, и уселась рядом. Хозяин решил, что это влюбленная парочка, и обратился к ним: «Дети мои». Мари сняла пальто, под которым было черное платье с единственным украшением — ниткой хрустальных бус. Ее высокая, упругая грудь казалась символом дивного могущества жизни. Сент-Роз уже убедился в том, что только Мари может избавить его от недуга, по временам терзающего его разум и внушающего ему печальные и жестокие мысли.

— Есть новости? — спросил он.

— Тавера действительно донес на Фило.

— И этот капитан из итальянской полиции тоже?

— Нет, только Тавера. И уже сегодня утром, сразу после нашего ухода, туда явилась полиция.

Она рассказала все, что узнала во время своего первого прихода от самого скульптора, и показала письмо, которое уже потом передала ей привратница.

— При таком обороте дела для него разумней всего было уехать, — сказала Мари. — Так будет лучше для вас обоих.

Пока Сент-Роз внимательно читал письмо, Мари подметила, что ему свойственна подозрительная осторожность бродячей кошки, привыкшей быть всегда настороже, ибо весь мир вокруг представляется ей сплошной, не имеющей границ опасностью. И эта его кошачья черточка была особенно заметна, когда он говорил — тихо, слегка поджимая губы. Сент-Роз сказал, что, по его мнению, внезапный отъезд Филанджери полиция может расценить как признание вины. Его начнут искать и, вероятно, найдут без особого труда.

— Знаете, — сказала Мари, — он не сообщил привратнице, что едет в Сполето.

— Ну и что? Туда сразу же пошлют телеграмму и проверят, нет ли его.

— Вы прекрасно понимаете, что семья постарается обеспечить ему безопасность, когда он приедет.

— Если его не задержат еще на вокзале, едва он сойдет с поезда.

— Вы считаете, что они сразу начнут усердствовать?

— По-моему, сейчас он кажется им более подозрительным, чем прежде. Как будет реагировать полиция, я, конечно, сказать не могу. Возможно, она узнает о его отъезде только завтра или еще позже.

— А вы сами что собираетесь делать?

— Покинуть палаццо Витти. Завтра утром я уеду оттуда. К несчастью, именно в палаццо должен прийти Лука или его доверенное лицо. Я буду искать выход. А вы Луку знаете?

— Луку? Нет, не знаю, — ответила Мари. — Фило мне говорил о нем, когда прятал у себя вашего друга Бургуэна, но я ни разу с ним не встречалась.

И она отпила глоток ядовито-желтого содового напитка, который принес ей хозяин кафе. В конторах и магазинах работа заканчивалась, и Сент-Роз видел в окно, как римляне всех возрастов заполняют улицы. У некоторых глаза были подернуты дымкой, будто они шли, поглощенные мыслями о преследующем их днем и ночью несчастье. Другие, казалось, искали нечто невидимое, но наверняка существующее и способное избавить их от отчаяния. После своего первого выхода из палаццо Сент-Роз не чувствовал себя в городе чужим. Он понимал, что все легче и легче переносит его разреженную атмосферу и что эта атмосфера побуждает его чаще задумываться над своим собственным существованием. Присутствие Мари придавало этой мысли живость и даже какую-то ясность.

— Вы знаете, — сказал он, — если Филанджери арестуют и заставят говорить, на вас тоже падет подозрение.

Она покачала головой, но он настаивал:

— Достаточно, если его вынудят сказать, что в то утро вы приходили к нему, чтобы нас предупредить. Ваше любезное предложение подвезти меня в своей машине будет лишний раз свидетельствовать о вашем сообщничестве.

— Если они будут нещадно его истязать, Фило, возможно, признается во многом, но он никогда не скажет ничего, что могло бы навлечь на меня опасность. Он любит меня как родную дочь. Вы его еще мало знаете.

Несмотря на такой довод, Сент-Роз был встревожен не только тем, что Мари находится под угрозой, но и тем, что их теперешнее положение напоминало ему один из его недавних снов о несметном множестве муравьев в железных панцирях и их гнусном и неотвратимом наступлении.

— Только бы с вами ничего не стряслось! — сказал он. — Это мое единственное желание.

Она ласково улыбнулась в ответ и нежно взяла его за руку, словно желая успокоить. И на ее чувственном лице вдруг появилось детски наивное, чистое выражение. Смелая, правдивая и неотразимо красивая девушка с проницательными и полными нежности глазами читала все, что было у него на душе, понимала, как она его волнует, и забавлялась этим с чуть заметным лукавством. Они говорили о вечеринке, о Тавере, об этой глупой ссоре, припоминали множество подробностей, но ни слова не было сказано о том, что произошло между ними во время танца.

Когда они расстались, был поздний вечер, близилось затемнение, и улицы в этой тревожной темноте уже почти не было видно.

Вечером, поскольку Луиджи был в командировке далеко от Рима, Сент-Роз ужинал с маркизой и Сандрой. Он рассказал им о своих делах только то, что счел возможным, и напомнил, что в случае тревоги он этой ночью сразу же спрячется в укрытие, в тот самый тайник, который был недавно оборудован для двух прежних беглецов. Его не вполне устраивало это решение, но он считал, что до утра ничего лучшего не придумаешь. А на рассвете, когда затемнение кончится, он отправится к одному приятелю, предоставившему ему убежище. Маркиза выслушала его, не задав ни единого вопроса. Она, казалось, относилась ко всему с полнейшей безмятежностью. К концу ужина ее одолел сон, и она удалилась в свою комнату. София помогла ей раздеться, уложила в постель и пошла к себе, а Сандра и Сент-Роз остались одни у камина.

— Где же вы на самом деле были? — спросила Сандра.

— Я вам рассказал.

— У этого человека какие-то осложнения с полицией? Есть ли у него надежда выпутаться?

— Есть, и если сегодня вечером с ним ничего не случится, все мы сможем спокойно дышать.

— Ну что же, будем уповать на бога!

Она встала, взяла его за руку, легонько подтолкнула, велела следовать за нею и, улыбаясь, повела к себе. Перед дверью Сент-Роз заколебался, и Сандра пошутила:

— Опять укоры совести? Вы предпочли бы, чтобы мы пошли к вам в вашу промерзшую келью под крышей? Перестаньте, входите!

Он впервые вошел в эту комнату, и Сандра видела, как он молча оглядывал все вокруг, рассматривал картины, драпировки, зеркала, широкую супружескую кровать, покрытую великолепным парчовым покрывалом. Она зашла в ванную, а вернувшись обратно, заметила, что Сент-Роз внимательно рассматривает фотографию двадцатилетней давности, на которой она снята вместе с Луиджи: на ней свадебное платье, глаза смотрят холодно, улыбка вымученная. Больше, чем кто-либо другой, Сандра знала, как мало счастья выражало тогда ее лицо — на нем отразилось лишь усилие воли, сильно искажавшее ее тонкие черты.

Сент-Роз, видимо, был недоволен, что она застала его за этим занятием, и в свою очередь пошел в ванную. Казалось, он уже согласился остаться в этой комнате, не догадываясь, что Сандра выбрала ее с определенной целью. Впервые она принимала любовника в «святилище». Мысль об этом всегда была ей противна из-за известных предубеждений; однако Сандре страстно хотелось совершить это «святотатство» с Сент-Розом. Она сняла халатик, расстелила постель, улеглась на обычное место, положила одну руку под голову, другую на грудь, прислушалась к бульканью воды в трубе и внезапно потянула одеяло на себя; ей пришло в голову, что ночь любви с этим человеком, у которого так тревожно на душе, имеет совсем иной смысл, чем все другие ночи, словно она отдает ему не просто свое тело, но куда более значительную часть своего существа. Она думала о том, что до сих пор ни одно из ее любовных приключений не было похоже на это и что все они — она в этом не сомневалась — не затрагивали ее сердца. Сандра подумала также, что, отдавшись Сент-Розу, она уже не ощущала себя посторонним ему человеком, как это было с другими любовниками, но, напротив, сохраняла к нему душевную признательность — чувство, сходное с нежностью, да и сейчас она была глубоко взволнована его близостью, хотя он ее еще не коснулся.

Когда вернулся Сент-Роз с полотенцем, повязанным вокруг бедер, она неожиданно для себя протянула руку и потушила лампу у изголовья. Затем в темноте взяла его за руку и привлекла к себе, шепча слова, полные страсти, которых никогда раньше — в этом она была уверена — не произносили ее губы. И он осыпал ее ласками, шептал, что у нее прекрасная грудь, и Сандра слушала эти столь знакомые ей слова со смешанным чувством удовлетворения и покорности и кончиками пальцев, как это делают слепые, касалась лица Сент-Роза. Чаще всего она не позволяла своим возлюбленным целовать ее в губы, а если уклониться не удавалось, то не испытывала от этого радости, но, когда к ее губам прикоснулся Сент-Роз, Сандру охватил такой порыв любви, какого она еще не знала. И, лежа в его объятиях, она желала только одного — чтобы он познал всю полноту счастья. И когда, бурно дыша, Сент-Роз откинулся на подушку рядом с ней, Сандра положила голову ему на грудь с чувством, в котором не было ничего плотского, а была подлинная чистота. Не поторопился ли он зажечь свет? Во всяком случае, когда он нажал кнопку выключателя и лампочка у изголовья осветила его лицо, Сандра заметила, что Сент-Роз глядит куда-то в сторону, вид у него совершенно спокойный и уж вовсе не такой, как ей представлялось. Она упрекнула его за это тоном легкой иронии, но на большее не решилась, боясь разорвать тонкую нить, которая еще, быть может, их связывала, и в то же время у нее возникло желание поиздеваться над самой собою.

Сент-Роз молчал, глаза его были полузакрыты, и Сандра отстранилась от него, оперлась на локоть. Она смотрела на Сент-Роза, видела волосы на его груди, его сильные ноги, шрам на правой ноге. Он занимал место Луиджи, но эта мысль уже потеряла всякое значение. На что она надеялась? Больше значить для него, чувствовать, что она живет в его сердце. Сандра воскликнула: «Я никого, кроме вас, не любила!», потом, сконфуженная, повернулась к нему спиной в страхе, что он рассмеется или легкомысленно воспримет ее признание. И страх этот сдавил ей горло так сильно, что у нее полились слезы. Но Сент-Роз нежно поцеловал ее в плечо, едва коснувшись его губами, и сказал, что ему лучше подняться в свою комнату, ибо может произойти что-нибудь неожиданное. Этот довод не уязвил ее, а, напротив, успокоил, до такой степени она страшилась мыслей, причинивших ей боль.

— Что может произойти? Вы о Луиджи? Он занят каким-то важным делом в Пизе. Я справлялась. Кроме того, он не такой человек, который будет разыгрывать коммивояжера, вернувшегося домой раньше срока, чтобы застать жену врасплох.

— Я думал не только о нем.

— Если речь идет о полиции, то вы сами уверяли…

«Да, — подумала Сандра, — я действительно сильно изменилась». Она знала, что постарается всеми силами его удержать, в ужасе от того, что он не разделяет ее страсти, не стремится побыть с ней подольше и, чтоб уйти, избрал этот ничтожный предлог. Она чувствовала, что готова умолять его подарить ей еще час, но боролась с этим искушением. Однако кончилось тем, что Сандра любезным, хоть и окрашенным горечью тоном актрисы попросила:

— «Еще мгновенье, господин палач».

Сент-Роз, улыбаясь, покачал головой.

— Мне приходится быть разумным за нас обоих!

Сандра знала, что ей следовало ответить: «Значит, вы испугались?», но эта игра уже не имела смысла и показалась бы ему чересчур банальной. Сент-Роз стал одеваться. Сандра видела, как двигаются мускулы его спины, его лопатки, и ей захотелось прижаться к нему, погладить его лицо, но она понимала, что от этих ненужных нежностей ей будет только больнее. Сент-Роз задержался, рассматривая детскую фотографию Сандры, и она, завернувшись в простыню, села на кровати и сказала:

— Это я, когда мне было шесть лет, и все, что вы видите во взгляде этой девочки, вскоре было убито.

Он ничего не ответил и только произнес:

— Мне пора уходить.

Она резко отвернулась от него и закричала:

— Ну и уходите! Уходите же! Оставьте меня одну!

Она услышала, как Сент-Роз печально проговорил:

— Но вы же должны понять!..

— Я все понимаю. Оставьте меня.

Казалось, Сент-Роз колебался. Сандра снова была к нему враждебна. Она чувствовала, что лицо у нее застыло, будто оледенело от внутреннего холода, и губы почти омертвели.

— Чего вы ждете? — крикнула она хриплым голосом.

— Сандра! — нежно прошептал Сент-Роз.

— Я хочу быть одна. Слышите? Одна!

Он был явно смущен таким поведением, но наконец решился, пожелал ей доброй ночи и вышел. Когда он закрывал за собой дверь, Сандра увидела, что в гостиной горит люстра, сверкая всеми хрустальными подвесками. Она потушила лампу и постояла несколько минут в темноте с таким ощущением, будто запуталась в огромной паутине и со всех сторон за ней следят чьи-то безжалостные взгляды.

На следующий день ранний отъезд Сент-Роза вызвал в доме суматоху. За несколько минут все поднялись. Решили собраться в маленькой гостиной у маркизы, чтобы не сидеть в больших холодных комнатах. София и Джакомо ликвидировали малейшие следы пребывания Сент-Роза в комнате на верхнем этаже, а маркиза уверяла, что в случае полицейской проверки ни один человек в доме не поможет дознанию. Маркиза уже сидела в большом кресле, но София не успела ее подрумянить, и поэтому она походила на старый, долго пролежавший на чердаке восковой манекен с уже потрескавшимся, изъеденным крысами лицом. Она сама потом скажет Луиджи, что Сент-Роз перебрался в другое убежище, на квартиру, которую ему предоставили активисты, готовившие его побег. Знала ли она, что на самом деле речь идет об одном местечке, где Сандра устраивала любовные свидания? Возможно ли, что маркиза состояла в таком странном заговоре с невесткой? Эта мысль волновала Сент-Роза, и он едва не спросил об этом, когда Сандра провожала его до крыльца, но ее вчерашнее поведение заставило его быть осторожным, и он ограничился банальным вопросом о ее самочувствии. Сандра улыбнулась иронически, едва ли не презрительно, и Сент-Роз подумал, что эта женщина всегда будет озадачивать его. Было бы слишком просто объяснять такие перемены в ее настроении тем, что она — натура истеричная. Можно ли ее осуждать? Он не забыл, с какой настойчивостью она тянула его в свою спальню, не забыл ее радости, правда какой-то мрачной — может, порочной? — когда он согласился переступить этот порог. Не умышленно ли она оставила на виду свою свадебную фотографию? Нет, решительно он не мог бы вот так сразу ее осудить, тем более что чувствовал между собой и ею некое сходство, в частности одинаковое отношение ко всему окружающему, одинаковое стремление к самоутверждению, и, хотя он знал, что для Сандры он всего лишь один из ее любовников, она была для него желанной, и это сильное желание просыпалось именно теперь, стоило ему только вообразить себе ее нагую под небрежно накинутым халатом, стоило только взглянуть на ее снежно-белую шею и чуть приоткрытую грудь. Он не мог отрицать ее чувственной притягательности, но был тем не менее убежден, что есть в ней какая-то незавершенность, что ее еще надо «придумать». Человека, увлеченного ею, Сандра могла привести в отчаяние своей склонностью к частым раздорам, к насмешке над обычными чувствами. Вчера она предусмотрела все. Луиджи не было — «я проверила», — и ее воля целиком обратилась на то, чтобы разыграть эту комедию, в которой Сент-Розу (хоть и не без некоторого отвращения) пришлось принять участие. То, что произошло на супружеском ложе, поначалу сильно отдавало местью или же пародией, заставлявшей Сент-Роза мучиться. В каком-то смысле он был доволен, что покидает наконец этот дом. Сандра дала ему адрес квартиры и записку к привратнику.

— У него вы возьмете ключи, — сказала она.

Сент-Роз поблагодарил ее и попросил объяснить Луке, который скоро должен прийти, как добраться до района Париоли.

— Положитесь на меня.

Стройная и тонкая в своем длинном халате, она стояла около самой двери, гордо подняв голову: взгляд ее больших темных глаз, обращенных куда-то в пространство, был подобен взгляду мраморной статуи.

Привратник встретил Сент-Роза приветливо, правда, Сандра предусмотрительно вложила в свое письмецо тысячу лир. Привратник выглядел лет на шестьдесят. Он был худой, болезненно-бледный. Два его сына находились в тюрьме — один в Германии, другой в Тунисе. Особенно он опасался за того, которого вывезли в лагерь под Гамбургом. «Вы не представляете себе, что в этих местах вытворяют летчики. Они повсюду бросают зажигательные бомбы. Люди сгорают заживо, и спасти их невозможно». Привратник был настолько поглощен своим горем и своими заботами, что ему не было дела до нравственности Сандры, которая, без сомнения, полностью доверяла ему своего нового любовника.