Одного поля ягоды

- Господи, он же твой муж. Если ты с мужем не можешь поговорить, какой тогда толк в замужестве?

- Он пойдет. Я могу с ним поговорить. Я просто боюсь узнать окончательно. И не знать тоже не могу, - Джулия прикусила нижнюю губу.

- Поговори с Чесси. Он не кисейная барышня, он все правильно поймет и сделает.

- Ты права.

- А что, если это окажется правдой? И он не может иметь детей? - решила закинуть удочку Кора.

- Ну, с этим ничего не поделаешь. Так можно и термометр обвинять в том, что на улице холодно, - ответила Джулия.

- Вокруг полно детей, которые нуждаются в заботе и любви.

- Ты про усыновление? - удивленно спросила Джулия.

- Почему нет? Родить - не значит стать матерью. Матерью становишься, когда растишь дитя, - убежденно ответила Кора.

- А как же Чесси? Я думала, у мужчины должен быть его ребенок, собственный. Мужчины в этом на женщин не похожи, им нужно, чтобы ребенок был их.

- Глупости. Неужели ты считаешь, что Честер Смит такой эгоист?

- Нет.

- Откуда ты понабралась таких идей?

- Луиза так сказала. А она все-таки мать.

- В таком случае про нашу кошку можно сказать то же самое. Все эти годы я тебя растила и воспитывала, чтобы ты переживала о такой чепухе? Люди не виноградины, чтобы взвешивать их гроздями. Каждого приходится оценивать поодиночке. Поговори с Чесси - и все наконец устаканится.

- Хорошо. Но если дело в нем, то я не собираюсь выйти на городскую площадь и усыновить первого попавшегося ребеночка, - твердо сказала Джулия.

- Надеюсь, что так.

- Я сама пойму, когда наступит правильный момент.

- Как и во всем остальном. Ты это почувствуешь, - Кора встала из кресла и потерла поясницу. - Пойду-ка я суп проверю.

- Давай.

Открывая сетчатую дверь, Кора спросила:

- А где, кстати, сам Чесси?

- Я остановилась у магазина и спросила. Он сказал, что будет дома через двадцать минут, но ты же знаешь Чесси. Когда он говорит "двадцать минут" - это может значить все что угодно - как двадцать минут, так и десять дней.

7 декабря 1941 года

Измотанная предсвадебными приготовлениями Луиза наконец рухнула на скамью рядом с Перли. Джулия, Чесси и Кора сидели прямо за ними. И, хоть Мери еще не исполнилось шестнадцати, дело зашло так далеко, что у Луизы не осталось выбора и пришлось согласиться на свадьбу дочери, иначе последствия далеко зашедшего дела стали бы всем заметны. Грехопадение Мери еще сильнее укрепило Луизу в убеждении ни за что не дать Мейзи отбиться от рук.

Во время простой, но милой церемонии Луиза, все еще в гневе, забыла о правилах приличия и прошептала на ухо мужу: "У нее за душой ни гроша, а у него в кармане вошь на аркане". Перли сжал руку жены, поскольку заткнуть ей рот было бы совсем неприлично.

Когда жених с невестой спускались по ступенькам церкви, все уже поджидали их с полными пригоршнями конфетти и риса.

- И зачем нужно разбрасывать рис? Только зря продукты переводим, - пробурчала Луиза Джулии.

- Считается, что это символ плодородия, - Джулия в свое время прочла много книг.

- Смахивает на личинки червяков, - Луиза разжала пальцы и рис посыпался на землю. С этой свадьбой она чувствовала себя не то постаревшей, не то переволновавшейся, не то грустной. Ничего нового и положительного в ней она не видела.

Когда Мери с Лишним Билли укатили в стареньком "Плимуте" под грохот привязанных к нему консервных банок, выяснилось, что новости все-таки есть - японцы разбомбили Перл Харбор. Отец Дэн узнал об этом перед самой церемонией, но придержал ужасные известия до тех пор, пока молодожены не уехали.

Лишний Билли услыхал о бомбежке, когда включил в машине радио. На следующий день, в восемь утра он уже стоял у ворот призывного пункта в очереди, чтобы записаться в морские пехотинцы. Чесси Смит и даже Перли тоже пошли записываться. Перли просил, чтобы его отправили на флот, а Чесси сказал, что пойдет туда, где в нем будет нужда. Тед Бекли припомнил давний разговор с Джулией и сообщил обоим мужчинам, что они уже немного староваты. Зато он предложил Чесси вместе с Перли возглавить службу гражданской воздушной обороны и заверил их, что если для призыва не хватит молодых людей, то он возьмет и их.

Когда о похождениях Перли узнала Луиза, она закатила грандиозный скандал и в порыве гнева сорвала с окон занавески, а со стены - телефонный аппарат. Мало того что Мери оставила ее ради этого оболтуса, так теперь еще и собственный муж грозился ее покинуть.

27 марта 1944 года

- Мама, позор-то какой! - Луиза влетела сквозь заднюю дверь дома Селесты, чуть не сорвав ее с петель.

- Что такое? - Кора была по уши в муке.

- Рилма Райан беременна!

- О господи, у меня сил нет об этом переживать.

- А у меня есть! А как же доброе имя семьи?

- Ты считаешь, что обелила его, когда еле спихнула Мери замуж?

Удар пришелся по больному месту.

- Это священный союз в глазах всемогущего Господа!

- Ты просто прикрываешь действительность красивыми словами.

- Мама, это неправильно, если дочери приходится наставлять собственную мать в вопросах морали!

- Вот именно. Так почему бы тебе не закрыть варежку и не дать себе передохнуть в тишине?

- Ты что, даже не собираешься ничего предпринять? - вытаращила глаза Луиза.

- Когда Рилма переехала сюда из Шарлоттсвилля, она, как полагается, нанесла нам визит, а мы, как полагается, помогли ей найти работу и жилье. Она приходит в гости раз в неделю, а что она делает в остальное время - это ее личное дело, - Кора вывалила тесто на стол.

- Она твоя племянница! Ты за нее в ответе, - продолжила возмущаться Луиза.

- Я Ханну сто лет не видела. Моя мать снова вышла замуж, когда я уже жила отдельно. Ханна младше меня на пятнадцать лет. Мама осела в Шарлоттсвилле, вырастила Ханну и умерла. Ханна вышла замуж, вырастила Рилму, а теперь Рилме предстоит вырастить новенького человечка.

- Это позор!

- Никакой это не позор - родить ребеночка. Это естественно, - Кора принялась вымешивать тесто.

- Вне брака это позор. Это вульгарно!

- Это мы еще посмотрим, кто у нас тут вульгарный, - грузная женщина недобро глянула на дочь.

- При таком раскладе отец у ребенка запросто может оказаться чернокожим!

- До тех пор, пока кот ловит мышей, нет никакой разницы, белый он или черный, - негромко ответила Кора.

Джулия открыла дверь, вошла и стала отряхивать грязь с ботинок. Не успела она ее прибрать, как Луиза вывалила на нее свою новость.

- Рилма беременна!

- Ну и молодец, - Джулия была занята поисками веника.

- Ты такая же вредная, как и мама!

- Ну, я же ее дочка, - Джулия аккуратно смела комочки грязи в совок. - С днем рождения. Я принесла тебе подарок.

- Да как ты можешь думать о праздниках, когда на дворе такие времена? - завопила Луиза.

- Война кругом, сестричка. Женщины стремятся родить во что бы то ни стало. Разве это новость?

- Фу! - Луиза поерзала попой на кухонном стуле и скрестила руки на груди.

- Сегодня случайно встретила Орри Тадью. Она в тысячный раз пересказала мне историю о том, как огрела зонтиком по голове офицера, который пришел забирать Ноя.

- Ненавижу насилие, - Луиза прижала руки к сердцу.

- Если они пристанут и к Чесси из-за того, что у него немецкие корни, я их тоже вырублю.

- Мы все полукровки, - встрепенулась Луиза.

- Я думала, ты проследила наш род в глубину веков, до графа фон Хансмайера, который сражался с Шарлеманем, - Кора еще разок выбила тесто и стала разделывать его на маленькие шарики.

[Шарлемань (от фр. Charle Magne, прижилось слитное написание Charlemagne) — русская транскрипция французского произношения имени Карла Великого; короля франков и императора Запада с 800 года. По имени Карла династия получила название Каролингов. Ещё при жизни именовался “Великим”.]

- Кстати говоря, - Луиза постучала пальцем по столу, как школьная учительница, - отец этого ублюдка - француз. Этот, как его... Булетт.

- Симпатичный парень, - кивнула Кора.

- Ага, только этот симпатичный парень уже катит во Францию, и с таким воякой мы точно выиграем войну! - оскалилась Луиза.

- Да ладно тебе, Луиза. Он отлично поработал, собирая деньги на нужды подпольщиков, - Джулия расшнуровала ботинки.

- Ты-то откуда знаешь? Может, он прикарманил всю сумму и сбежал в Канаду?

- Ну, ты зато у нас умная и все знаешь, - пожала плечами Джулия. Она не собиралась подыгрывать Луизе.

- Я думала, ты не в курсе кто отец? - спросила Кора.

- Как раз в курсе. А еще я слышала, что Джулия с Чесси подумывают усыновить этого ребенка! - раскипятилась Луиза.

- Может быть, - Джулия постаралась, чтобы ее ответ прозвучал уклончиво.

- Я не потерплю в нашей семье французских выродков! - Луиза снова затюкала пальцем по столу - очень раздражающий жест.

- Да тебе-то что? - вспыхнула Джулия.

- Эти люди сдали собственную страну без боя. Они аморальные и бесхребетные! Нам такие не нужны! - фыркнула Луиза.

- Луиза, это дитя еще не родилось, а ты уже обвиняешь его в падении Франции? - Джатс в недоумении поднесла руку ко лбу.

- Они улиток едят, - исторгла из себя Луиза очередное свидетельство испорченности французской нации.

- Ну и что? - Джулия посмотрела на мать, которая открывала и закрывала кухонные шкафчики куда более резкими движениями, чем обычно. Это означало, что пожилая дама начинает сердиться.

- А я по-прежнему убеждена, что в нашей семье не должно быть ни капли французской крови! Они встретили Гитлера с распростертыми объятиями! Если бы он заявился сюда, я бы сражалась с ним до последнего вздоха! - Луиза застучала по столу, как заправский дятел.

- Если бы он заявился в Америку, ты сама встретила бы его с распростертыми объятиями. Гитлер - католик, - высказала Джатс сущую правду.

- Врушка, врушка, мерзкая свинюшка! - завизжала Луиза.

Кора хлопнула дверцей шкафчика и закричала - а это она позволяла себе редко.

- А ну помолчите хоть минуту вы, обе! Хватит с меня! Страдает один - страдают все. Бедняжка Рилма такая молодая, она напугана! Представьте себя на ее месте - куда ни кинь, всюду клин! Она не может оставить ребенка, она это понимает. А кто мы такие будем, если дитя отдадут в сиротский приют только потому, что оно родилось без нужных бумаг? Я тебя спрашиваю, Луиза?

Луиза, перепуганная тем, что ее мать проявила характер, открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни слова.

Кора продолжила:

- Да мне без разницы, даже если бы отцом этого ребенка оказался сам Адольф Гитлер! Ну и что, что Буллет француз? Ребенок родится, и ему нужны будут любовь и забота, и будет он себе расти как сможет. Если Джулия хочет это дитя, она его возьмет. Понятно тебе, Луиза Хансмайер?

- Да, мамочка, - перетрусила Луиза.

Кора развернулась к Джатс.

- Ты делаешь хорошее дело, Джулия, но вы с Луизой завели свару, а в сваре всегда виноваты обе. Если вы собираетесь вцепиться друг дружке в патлы, то делайте это так, чтоб я не видела. Ты поняла свою старую мать?

- Да, мама.

Селесту привлек шум, и она на цыпочках подкралась к двери кухни и заглянула в щелку. Все еще раздраженная Кора рявкнула:

- Ну ладно, Селеста, тащи сюда свою великолепную задницу!

Селеста влетела в дверь, как ужаленная.

- Я не могла пропустить семейные разборки.

- Похоже, что Джулия заберет ребенка Рилмы. Он должен родиться в ноябре. Вот, теперь ты в курсе и давайте закончим уже! - Кора зашагала к столу, чтобы взглянуть, как подходят ее рулетики.

- Джулия, я думаю, это просто замечательно! - просияла Селеста. - Может быть, в этом мире еще существует человечность, в конце концов.

- В ней этой человечности на семерых хватит! - съязвила Луиза.

Джулия уставилась на нее.

- Луиза!

- Пошутила я, пошутила.

Селеста хорошо знала Луизу и решила ее подколоть - хотя бы потому, что та была слишком занята, издеваясь над Джатс.

- Луиза, дорогая, я совсем забыла тебе сказать - в газете напечатали, что в этом году Пасха отменяется.

- Чтоо? - Луиза лишилась дара речи.

- Они отыскали тело, - улыбнулась Селеста.

Кора, Джулия и Селеста покатились со смеху, Луиза вознесла к небесам пылкую молитву за их спасение.

Сестры остались на ужин. Луиза пыталась загладить свое недостойное поведение чрезмерной вежливостью. Сидя за столом, она мило попросила:

- Передайте мне, пожалуйста, куриные груди.

27 ноября 1944 года

Селеста легко шагала по замерзшей земле к “Сан Суси”. Ей завтра должно было исполниться шестьдесят семь. И Рилма не сегодня-завтра должна была родить. Селеста вдруг поняла, что странным образом волнуется за ребенка. Она надеялась, что дитя появится на свет завтра. Ей надоело делить свой день рождения с Уильямом Блейком и Фридрихом Энгельсом. А вот отпраздновать еще один год на этой земле вместе с новым человечком - это может быть забавно.

Ее высокая, прямая фигура замелькала среди среди последних листьев этой осени. Прошлая ночь распалила ее фантазию. Может, она и не молодела, но они с Рамелль все еще могли задать жару и порычать, как тигры. Селеста представила себя распутницей, неистовствующей и жаждущей наслаждения - и рассмеялась сама над собой.

Фанни открывала свое заведение не раньше шести вечера, так что у них было время поговорить.

- Селеста, счастливого тебе кануна дня рождения, - Фанни проверила кассовый аппарат и выбила несколько чеков.

Селеста замерла в драматической позе, опустила затянутую в перчатку руку на запястье Фанни и прошептала:

- Слышишь? Они играют нашу песню...

- Ты! - Фанни повела ее наверх, в свои комнаты. - Кстати, ты слыхала?

- О чем?

- Минта Мей Декстер умерла вчера вечером в кинотеатре "Капитолий".

- Ах, бедняжка Минта Мей, отбыла на тот свет в окружении мятных леденцов, - Селеста изобразила скорбь.

- Она была той еще занозой, но кого мы теперь будем ненавидеть? Интересно, кто теперь возглавит "Сестер Геттисберга"?

- Призрак Линкольна, чтоб тебе ночами не спалось.

- Селеста, ты сегодня выглядишь на двадцать пять.

- Любовь делает меня молодой, - она сняла мягкие перчатки.

- Меня тоже, но скажу тебе - наблюдать за тем, как наши старинные друзья и враги потихоньку отбывают на тот свет, стало утомительно.

- А реинкарнация на что? Они все вернутся, - весело проинформировала ее Селеста.

- Ну, по крайней мере, ты хоть не стала читать мне лекцию о Боге, - пробурчала Фанни.

- Бог - это тот, кто приходит к тебе после менопаузы.

- А твои яичники, конечно, еще не спели свою лебединую песню, - глаза Фанни весело заблестели.

- С чего ты взяла?

- Не похоже, чтобы ты утратила аппетит к Рамелль, - Фанни искренне восхищалась неугасимой страстью своей подруги.

- Кому многое дано, с того многое и спросится, - критично ответила та.

- А не поднять ли нам бокалы сегодня? - Фанни вытащила бутылку шампанского урожая любимого года Селесты.

- Устоять невозможно, - Селеста нашла бокалы, пока Фанни откупоривала бутылку. - Я так понимаю, ты уже слышала, что Луиза делает из Мейзи виртуоза с религиозным уклоном?

- А Мейзи никак не сообразит, стать ей монахиней или Дейл Эванс.

[Дейл Эванс (1912 – 2001) – американская писательница, кинозвезда, певица и автор песен.]

Селеста подняла бокал и коснулась краешка искрящегося бокала Фанни.

- Prosit!

- Prosit, - Фанни с наслаждением отпила первый глоток. - Приятно знать, что наша латынь хоть на что-то годна.

[Prosit – (лат.) – за ваше здоровье! (здравица, тост, особ. у немцев и австрийцев)]

- Сегодня или завтра у Рилмы должен родиться ребенок.

- Ставлю на завтра, - улыбнулась Фанни. - Рилма все еще сохнет по этому французишке?

- Думаю, да, - Селеста смаковала шампанское. - Всем, кто когда-либо умирал от любви, так и надо!

- Бессердечная!

- Ты в жизни не угадаешь, что мне сегодня прислали по почте.

- Свежие фрукты от Кертиса?

- Фанни, как буднично и неинтересно! Нет. Но не бойся, я ничего не утаю. Еще одну книгу Сигурни Ромейн.

- Господи, она неистощима!

- Вот именно.

- И о чем она написала на этот раз?

- О внутренней мотивации. Она перенесла действие в 1870 год в надежде, что книга пройдет цензуру или что там от нее осталось в Париже.

- Внутренняя мотивация? Может, это книга о слабительном? - Фанни подлила еще шампанского.

- Ах, ну чего еще можно ожидать от красивой девушки, которая связала себя узами брака, чтобы выбраться из крохотного городка в Миннесоте?

- Ты это о Грейс Петтибон? - слегка озадаченно спросила Фанни.

- Думаю, после всех прожитых лет это можно смело назвать браком.

Фанни просияла.

- Думаю, да. Господь свидетель - вы все преуспели в жизни и любви больше, чем я.

- Смешанные браки никогда не бывают удачными, дорогая. Здесь ты и допустила первую ошибку.

- Селеста, тебе бы книги писать.

- Мне нечего поведать миру, - удивленно ответила та.

- Неправда. Ты так оригинально мыслишь.

- Ах, если бы я могла отыскать единственно верные слова - да, тогда я бы стала писательницей, - Селеста уютно устроилась на мягком диване.

- Еще? - Фанни приподняла бутылку.

- Чуть-чуть. Спасибо. Но вернемся к роману Сигурни. Движущая сила жизни скрыта в ней самой. Может ли искусство быть иным, если его цель - истина?

- Нет, но я не такая искушенная читательница, как ты, - Фанни почувствовала, как внутри у нее разливается тепло. И она не знала, что тому причиной - разговор с любимой подругой, шампанское или сочетание этих факторов.

- Какова бы ни была форма изложения, искусство ради искусства недостоверно. Я убеждена в этом.

- Говорю же - тебе нужно книги писать.

- Лесть тебя далеко заведет.

- Я знаю. Уже завела дальше некуда, - кивнула Фанни. На ее левой руке поблескивало изящное кольцо с сапфиром. Это была практически единственная вещь, оставшаяся от ее украшений. В свое время она заложила их все, чтобы поднять "Сан Суси", а когда заведение стало приносить доход, Фанни вдруг поняла, что драгоценности ее больше не интересуют.

- Дьявольски вкусно, - Селеста отпила еще глоток шампанского.

- Кстати, о дьяволе. Ты слыхала историю о Джатс и Наполеоне Райфе?

- Нет.

- Владельцы фабрики "Ред Берд" пригласили его к себе на производство. А он начал разглагольствовать и произносить напутственные речи перед рабочими.

- Это же наша фабрика, Фанни. Мы ею владеем. Новый управляющий, по-видимому, не в курсе нашего отношения к Райфам.

- Я и забыла. Смешно, правда? - Фанни некоторое время глядела в окно, поражаясь собственной неосведомленности в том, что касалось источников дохода окружающих.

- Ну, и что же произошло?

- Наш Бонапартик зачитал какую-то агитационную чушь, а потом стал жаловаться на своих рабочих с военного завода, как они его не понимают и все такое...

- Хорошо, хоть у Юлия хватает ума так не поступать, - Селеста провела пальцем по краешку своего бокала.

- Джатс надоело выслушивать этот бред, и она выкрикнула: "Теперь ты понимаешь Марию Антуанетту?"

[Мария-Антуанетта (1755 – 1793) — королева Франции, младшая дочь императора Франца I и Марии-Терезии. Супруга короля Франции Людовика XVI с 1770 года. После начала Французской революции была объявлена вдохновительницей контрреволюционных заговоров и интервенции. Осуждена Конвентом и казнена на гильотине.

Именно ей приписывают знаменитую фразу "Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные". Сама Мария-Антуанетта занималась благотворительностью и сочувственно относилась к неимущим, но вместе с тем любила красивую, экстравагантную жизнь, которая привела к истощению королевской казны, за что королева получила прозвище "мадам Дефицит" и накануне революции вызывала ненависть во всех слоях общества.]

- Быть не может!

- Клянусь тебе! Мне рассказала об этом Ив Мост, когда я повстречала ее на площади.

- Джулия Эллен никогда за словом в карман не лезла, - Селеста вспомнила маленькую девочку, которая часто готовила уроки в ее доме на кухне. - Мы так быстро постарели... Я помню ее семилетней так же четко, как сейчас вижу кольцо у тебя на пальце.

- И к чему мы движемся? - задалась вопросом Фанни.

- Во времена нашей молодости в обществе существовала жесткая иерархия, как в колоде игральных карт. Но теперь неторопливый стриптиз истории оставил нас без покровов. Мне интересно, каково будет молодым людям взрослеть после этой войны?

- Я думаю, они будут пятиться в будущее спиной вперед вместо того, чтобы спокойно в него войти, - съязвила Фанни.

- Может быть, мы все именно так и делали в свое время?

- Моя жизнь сложилась не так, как я ожидала, но если бы все шло по заранее придуманному плану, до чего бы нам было скучно!

Селеста минутку помолчала, а потом произнесла:

- Ты знаешь, я в последнее время много думаю об амишах.

- Это еще почему? Чесси происходит из общины данкеров.

[Амиши — религиозное движение. В настоящее время большинство амишей проживают в США и Канаде. Вероучение амишей основано на буквальном и строгом толковании Библии. Как и другие анабаптисты, они допускают крещение только в сознательном возрасте, а не во младенчестве, выступают за ненасилие и против любой военной службы. Большинство общин амишей не строят культовых сооружений и проводят богослужения на дому, не занимаются миссионерством и редко принимают к себе новообращённых со стороны. Амиши используют конные повозки, носят скромную, чаще всего домотканую, одежду и проводят богослужения на дому. У них запрещены интернет, телевидение и радио. Некоторые из амишей нового обряда допускают использование электричества на подворье (но не внутри дома), тракторы и грузовые автомобили, кое-кто даже использует телефон в доме.

Данкеры - протестантское течение. Альтернативные названия — братья, тункеры, данкарды, немецкие баптисты.

Разделяя основные догматические положения протестантизма, братья существенно отличаются от большинства протестантов своей обрядностью, а также предъявляемыми к своим членам правилами жизни и нормами поведения. Крещение проводят во взрослом возрасте путём троекратного полного погружения лицом вперёд. Отмечаемый ими праздник любви включает омовение ног, общую трапезу и таинство евхаристии. Из обрядов распространены также помазание больных маслом и возложения рук для христианского служения.

Братья выступают против какого бы то ни было конформизма с окружающим миром, против мирской одежды, тяжб, участия в тайных обществах, клятвенных заверений, в том числе присяги, службы в армии. Они отказываются от любого применения силы и являются убеждёнными пацифистами.]

- Я помню об этом.Просто я начинаю верить, что из всех нас амиши - самые мудрые. Мы поголовно слушаем радио, водим автомобили, включаем в розетки пылесосы и так далее, до дурной бесконечности. Не таковы наши братья-амиши. Мы сходим с ума по механизмам. Они отказались от них полностью. Они настойчиво живут собственной жизнью, сами определяют свою жизнь и ее правила. Мы же обнаруживаем, что запутались в электрических проводах и телефонных кабелях. Мы сосредоточились на средствах к преобразованию жизни, а саму жизнь пустили по боку, и эта гротескная война только лишний раз подтверждает мои догадки. Нет, амиши - это единственные мудрые люди во всей Америке.

Фанни призадумалась над сказанным.

- Может быть. Но все эти вещи облегчают жизнь.

- Облегчают? Ты правда так считаешь, Фанни? Ты справляешься со стиркой вполовину быстрее и тут же судорожно впрягаешься в еще одну бессмысленную работу. А что ты обретаешь? Куда подевалась изящная, величественная музыка природы? Все теперь слушают Эдгара Бергена и Чарли Маккарти. Нет, что-то очень неладно в этом мире.

[Эдгар Джон Берген (1903 — 1978) — американский актёр и радиоведущий, получивший наибольшую популярность как чревовещатель своей куклы Чарли Маккарти.]

- Селеста, да ты в жизни ни одной вещи не выстирала! - рассмеялась Фанни.

- А я умею смотреть и видеть. Северный Раннимид как будто сыпью покрылся от этих невыразимо вульгарных неоновых огней. Вряд ли это можно считать прогрессом. И то, перестирала я или нет бесконечную череду нижних юбок в своей жизни, ничуть не ослабляет моей наблюдательности.

- Ну, от радио я все равно не откажусь, даже ради того, чтобы сделать тебе приятное.

- Ладно-ладно, Фанни Джамп. Но попомни мои слова - на перекрестке разума мы свернули не туда и теперь движемся прямиком к безумию.

- Ты так до сих пор и не простила королеву Елизавету за то, что на ней закончилась династия Тюдоров? - усмехнулась Фанни.

[Елизавета I (1533 — 1603), Добрая королева Бесс, Королева-дева — королева Англии и королева Ирландии с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн.

Время правления Елизаветы иногда называют “золотым веком Англии” в связи с расцветом культуры и возросшим значением Англии на мировой арене.]

Подруги разговаривали, спорили и смеялись еще час или два. Селеста вернулась домой, воодушевленная идеями, которые они с Фанни обсудили вдоль и поперек, и легким, бодрящим морозцем. Она вплыла в дом через парадный вход и сказала Рамелль, что немного проедется верхом.

Селеста всегда каталась по утрам, но сейчас в ней бурлило столько нерастраченной энергии, что ее нужно было к чему-нибудь применить. Она оседлала спокойно стоявшую Ариэль и неспешной рысью выехала на прогулку в наступивших сумерках.

Холмы вокруг Раннимида были прекрасны, и Селеста любила их. Езда очищала ее разум, высвобождала место для новых идей, заставляла сердце биться сильнее. Она размышляла о войне. Может быть, непередаваемая жестокость этой войны сорвет с нас последние покровы цивилизованности? И если мы узрим самих себя такими, как есть, то сможем сделаться лучше? Гуманизм состоит не в том, чтобы строить и питать иллюзии. Она улыбнулась этой мысли и пожалела, что не может тут же поделиться ею с Фейри Тетчер.

Темнело, мороз крепчал. Череда невысоких живых изгородей вдоль ведущей домой дороги не давала ей покоя. Селеста обожала преодолевать препятствия. Все, что требовало мастерства и смелости, так и притягивало ее. Может, завтра ей и исполнится шестьдесят семь, но внутри она чувствовала себя примерно на тридцать четыре и была в прекрасной физической форме. Ариэль, давно ходившая под седлом, уловила ее настроение и навострила уши.

Первую изгородь Селеста с Ариэль взяли, как чемпионы. Но свет оказался обманчивым. Когда они взлетали над второй, Селеста уже знала, что промахнулась. Она падала, казалось, целую вечность, и уже в середине полета поняла, что ей больше не суждено подняться. Ей привиделся Споттисвуд и рядом с ним - очертания фигуры, испускавшей неземной свет. Селеста вскрикнула при виде брата и горько пожалела, что не сможет рассказать Рамелль о том, что она увидела в эту последнюю тысячную долю секунды. Ей не было страшно.

Невероятный шок от смерти Селесты облегчило только ее чувство юмора. Предчувствуя конец, хоть она и надеялась дожить по меньшей мере до ста, Селеста ясно изложила в своем завещании, что все ее имущество перейдет Рамелль Боумен при условии, что та воздвигнет ей надгробный памятник с эпитафией "И если мне не дано будет вознестись, тогда я всласть попирую в аду".

И с тех пор свет ее души касался каждого, кто останавливался у могилы, чтобы прочесть надпись.

Обезумевшая от горя Кора держалась только ради Рамелль. Никто не предполагал, что Селеста Чальфонте может умереть. Она казалась нерушимой, вечной.

После похорон, когда самые близкие друзья собрались у нее дома, чтобы утешить Рамелль, Кора, желая приободрить Фанни, рассказала ей о Селестиной системе жульничества в карточных играх. На следующий день Фанни Джамп Крейгтон пришла на могилу подруги и положила среди цветов колоду карт.

28 ноября 1944 года

Без четверти четыре утра Рилма Райан родила крохотную, но здоровенькую девочку. Она назвала ее Николь, но не стала заморачиваться со вторым именем, потому что все равно собиралась отдавать ребенка на усыновление.

Джулия Эллен и Чесси прибежали в госпиталь спозаранку, едва только услышали новость. Несчастье с Селестой оглушило их, но при первом же взгляде на ту, с кем им отныне предстояло жить вместе, их печальные лица просветлели.

Рилма должна была провести в больнице еще несколько дней, и Джатс с Чесси договорились, что в день выписки заберут ребенка, а саму Рилму отвезут на вокзал. У нее не было никакого желания оставаться в Раннимиде.

Однако, этой же ночью Рилма сбежала из больницы и прихватила Николь с собой. Никто не имел ни малейшего представления, куда она подалась и почему так поступила. Джулия, и без того подавленная смертью Селесты, совсем пала духом. Она полюбила это дитя с первого взгляда и поверить не могла, что потеряла его. Чесси изо всех сил старался не плакать, но оба они день за днем не находили себе места и то и дело смахивали слезы.

В самый разгар всех этих бедствий Луиза Хансмайер Трамбулл взяла дело в свои руки. Страдания сестры затронули ее до глубины души, и Луиза решила во что бы то ни стало отыскать Николь, у которой еще даже не было фамилии.

8 января 1945 года

Луиза искала ребенка повсюду. К поискам подключились Рамелль и Фанни Джамп Крейгтон, благодарные за малейшую возможность отвлечься от снедавшего их горя. Джатс подхватила пневмонию и теперь медленно оправлялась от болезни.

Религия очень много значила в жизни Луизы. Она знала, что Рилма тоже была католичкой и, поскольку девушка оказалась в незавидной ситуации, Луиза предположила, что рано или поздно она либо обратится к священнику, либо оставит ребенка в одном из католических приютов. Рамелль задействовала свои связи, Луиза и Фанни Джамп хорошо потрудились, и в итоге раздобыли координаты приютов в Мэриленде, Пенсильвании, Нью Йорке и Виргинии. На дворе стояла зима, и дальше Рилма уехать просто не могла.

Да и к тому же у нее не было денег, так что Николь обнаружилась в католическом приюте Питтсбурга. Дежурная сестра проинформировала Луизу по телефону, что ребенок в данный момент весит столько же, сколько и при поступлении, что составляет примерно пять фунтов. И судя по ее богатому медицинскому опыту, дитя протянет не дольше трех дней. Когда Луиза спросила ее, что же не так с малышкой, монахиня ответила, что ничего особенного, просто приют переполнен. Многие груднички отказывались сосать из бутылочек, если их не держали на руках. Но монашек было слишком мало, а детей слишком много и все, что сестры могли сделать - это пристроить бутылочку рядом с младенцем в надежде, что малыш будет сосать сам.

Луиза рассказала об этом Рамелль и Фанни Джамп. Они велели ей ничего не говорить Джулии, которая и без того измучилась. Когда Чесси зашел к ним после работы, его немедленно обо всем проинформировали.

- Этот ребенок не умрет! - заявил Чесси.

- А что мы можем сделать? - обмякла на стуле Луиза. Она не представляла себе, что можно предпринять в такой ситуации.

- Я ее заберу.

- Чесси, нам ее никто не отдаст без матери, - сказала Луиза.

- Джатс может изобразить мать.

- Честер, ты не можешь тащить Джулию туда по такой кошмарной погоде. У нее будет рецидив, - предупредила Рамелль.

- И кроме того, какой смысл Джулии представляться матерью ребенка, если она - твоя жена? - громогласно вопросила Фанни. - С чего бы это вы сдали собственного ребенка в приют на другом конце Пенсильвании?

- Тогда со мной должна поехать одна из вас, - потребовал Чесси.

- Я поеду! - Рамелль заметалась по дому, собирая талоны на бензин, деньги и другие вещи, которые им могли понадобиться.

- Рамелль, дорогая, тебе шестьдесят лет. Не то чтобы ты выглядела на свой возраст, нет, - прямолинейно высказалась Фанни, - но ребенка должен забирать тот, кто сам находится в детородном возрасте, - Фанни раскурила сигарету.

Все посмотрели на Луизу, которая в свои сорок три выглядела на тридцать с хвостиком. Она сначала сделала вид, что ничего не замечает, а потом заерзала на стуле.

- Я знаю, о чем вы думаете, - выпятила она нижнюю губу.

- Луиза... - голос Фанни пронизывал насквозь.

- Да, Луиза, в самом деле... - подхватила Рамелль.

- И погубить мою репутацию благочестивой христианки? Да как я буду в глаза своим детям смотреть? - запинаясь, пробормотала Луиза.

- Да кого колышет, с кем ты трахалась в Питтсбурге? - выдохнула Фанни.

Шокированная Луиза беззвучно открывала и закрывала рот. Чесси и засмеялся бы, но был слишком взволнован.

- А кто же приготовит Перли ужин?

- Луиза, он уже большой мальчик. Один раз он может и сам себе приготовить поужинать, - отсекла все пути к отступлению Фанни.

- А как же Мейзи? Подумайте о том, как это воздействует на ее неокрепший ум!

- Мейзи в монастыре. И то, о чем она не знает, никак ей не повредит, - отмахнулась Фанни от еще одного негодного оправдания.

- Луиза, ты просто должна это сделать - ради твоей сестры, ради этого крохотного малыша... и ради Селесты. Она так ждала, пока эта маленькая девочка появится на свет, - Рамелль опустила ладонь ей на плечо. Луиза помнила этот жест с того самого дня, когда играла на пианино и подбирала мелодию на слух в этой самой гостиной. У нее не осталось выхода.

- Мне нужно забежать домой и переодеться. А то я убого выгляжу.

- Ребенку все равно, как ты выглядишь. Ну давай, Луиза, поехали! - Чесси крепко взял ее под руку.

- Погоди, Чесси, всего пять минут! - Рамелль замахала Фанни, чтобы та вставала и шла с ней. - Мы соберем вам еды в дорогу.

- Я не голодный! Все, что мне нужно - это мой ребенок! - в голосе Чесси звучало отчаяние. - И плевать мне на еду!

- А мне нет! - отозвалась Луиза, которая как раз надевала ботинки. - Нам в любом случае понадобится молоко и бутылочка для малышки. Если дело обстоит так, как нам рассказали, мы должны будем кормить ее каждые три часа.

- Туда ехать часов двенадцать, если не больше, из-за снега, - нахмурился Чесси.

- Мы сделаем все, что в наших силах, но ребенка мы должны кормить по расписанию, - Луиза, наконец, зашнуровала ботинки.

Фанни с Рамелль нагрузили их ворохом одеял, термосами с кофе, кучей молока и сэндвичей. Фанни даже хотела поехать с ними, чтобы посменно вести машину, но Луиза сказала, что три человека в такой ситуации вызовут ненужные подозрения.

Чесси с Луизой сменяли друг друга за рулем. Снег немного задержал их, но к утру они добрались до приюта и постучали в кованые железные ворота с полукруглой надписью "Св. Роза Лимская" наверху.

Женщина, с которой Луиза разговаривала по телефону, не соврала. Приют был забит младенцами. Низенькая монахиня-итальянка показала им Николь, и Чесси мгновенно узнал девочку.

Луиза устроила настоящее представление. Она плакала, она лгала, она талантливо изображала раскаяние. Да, она спуталась с мужем собственной сестры. Боже, как она могла так низко пасть, какой же это страшный грех! Но совесть истинной католички преодолела ее распутную натуру, и она приехала, чтобы забрать ребеночка и растить его в собственном доме, и вырастить в лоне католической веры, конечно же. Чтобы придать вес своим клятвам, Луиза откуда-то выудила четки и вложила их в тощую ручку ребенка. Чесси стоял и пялился в пол. Монахиня не скрывала своего отношения к Луизе, как к падшей женщине, но то ли сие проявление материнской любви, то ли возможность избавиться от лишнего рта убедили ее отдать ребенка. Она удостоверилась, что Луиза и Чесси достаточно устыдились и раскаялись, и дала им обоим расписаться в бумагах Николь.

Оба новоявленных родителя так разволновались, что выйдя из приюта, чуть не пустились бегом. Луиза закутала малышку в детское одеяльце, которое им дала Рамелль, и для верности спрятала драгоценный сверток под пальто. Когда они уселись в машину, стоявшую в квартале от приюта святой Розы, их охватило ликование. Чесси до того разошелся, что поцеловал Луизу в щеку, потом кинулся целовать малышку, потом снова Луизу, а потом расплакался.

- А теперь, Чесси, следи за дорогой. Слушай, может, лучше я поведу? - Луиза не могла допустить, чтобы они въехали в какой-нибудь сугроб.

Он шмыгнул носом.

- Нет, нет, все нормально. Я просто так счастлив. Я...

- Нам еще столько всего предстоит, прежде чем ты сможешь хоть что-то праздновать, юноша. Это созданье выглядит как мышь, которую кошка по грязи проволокла. Одному только богу ведомо, выживет она или нет, - Луиза обняла притихший сверток.

- Она выживет!

Через час после того, как они выехали из Питтсбурга, разыгралась метель. Темные, вихрящиеся облака снега сотрясали старенький автомобиль.

- Чесси, нам нужно где-то согреть молока для ребенка. Может, остановимся на следующей заправке?

- Я ничегошеньки не вижу в этой каше.

Они проехали чуть дальше, и Луиза воскликнула:

- Заправка "Ред Хорс" справа!

- Хорошо.

Чесси подъехал к бензоколонке и подождал, пока к нему подойдет заправщик, а потом заказал бензин и спросил, нельзя ли воспользоваться местной плитой, печкой или что у них там есть.

- Конечно. Дверь справа от кассы. Входите, входите, - замахал руками приземистый мужчина в клетчатом засаленном пиджаке.

Луиза отлила порцию выданного Фанни и Рамелль молока и подогрела его в мисочке, которой ее тоже снабдила Рамелль.

- Кажись, у вас тут маленький вояка, - улыбнулся мужчина.

- Да, и у нее сейчас своя война, - Луиза стала тормошить малышку.

Толстяк склонился над крохотным свертком и стал похож на ангела-хранителя. Когда девочку накормили, и Луиза с Чесси собрались уезжать, он вытащил из кармана кроличью лапку.

- Вот, мэм, возьмите. На счастье.

- Спасибо вам, - Луиза провела пальцами по махоньким коготкам и бережно опустила лапку в карман.

Они проехали всю Пенсильванию и половину Мэриленда и везде, куда бы они ни сворачивали, чтобы покормить малышку, им помогали. Старики, молодые, черные, белые, богатые, бедные. Где бы Луиза с Чесси ни попросили приюта и разрешения воспользоваться печью или плитой - они получали все, что им было нужно, причем люди были рады помочь. Так и вышло, что Николь оказалась обязана жизнью многим, чьи имена так и остались неизвестными.

Измученная дорогой Луиза подъехала к дому Рамелль, Чесси держал ребенка. Все согласились с тем, что до полного выздоровления Джатс и девочка должны оставаться у Рамелль. Вообще-то, Джулия должна была быть дома, на Бамблби Хилл, но ее там нельзя было удержать ни за какие коврижки. Кроме того, в большом доме и с целой кучей народа было легче организовать кормление Николь по расписанию.

Была почти полночь, когда Чесси с Луизой открыли заднюю дверь и ввалились в кухню. Дорога до приюта заняла двенадцать часов, а обратная - целых шестнадцать. Вся компания - Джулия Эллен, Кора, Рамелль, Перли, Фанни, Ив и Лайонелл, Орри и Ной - собрались в гостиной. Сначала все обрадовались благополучному возвращению, а потом их обуяло любопытство. Чесси пересек гостиную и положил ребенка на руки Джатс.

- Дорогая, вот наша доченька, - и разрыдался на виду у всех.

Джулия тоже из-за слез ничего не видела. Плакали все, прослезились даже Лайонелл и Ной.

- Вы только поглядите на нас, - пошутила Кора, - так и кажется, что у нас еще одни похороны на носу!

Они сияла от счастья всякий раз, когда смотрела на девочку, завернутую в младенческое одеяльце Спотти.

Конечно же, все захотели немедленно принять участие в кормлении и удивительно, что не закормили малышку до смерти. Еще больше шума поднялось при обсуждении расписания кормления, диеты и места, где ребеночек будет спать.

Единственной, кто не участвовал во всем этом тарараме, была Джулия. Она была настолько очарована маленькой темноволосой головкой и большущими черными глазами, что забыла присоединиться к сваре. Чесси не отходил от нее и даже забыл, насколько он вымотался.

- Джатс, как ты ее назовешь? - спросила Орри.

- Николь - красивое имя, да к тому же она наполовину француженка, - ответила Джулия.

- Ну, второе-то имя нужно ей подобрать, - забеспокоилась Фанни.

- Ее второе имя - Луиза, - сообщил всем Чесси.

Луиза чуть не рухнула в обморок и снова разрыдалась. Джулия потянулась к ней и взяла ее за руку.

- Спасибо, сестра. Я ничего больше и сказать не могу. Спасибо.

Луиза шмыгала носом, вздыхала и сморкалась в платочек. Когда он насквозь промок, Перли похлопал ее по спине и протянул ей свой - большой и белоснежный.

- Я сделала это с радостью, - Луиза немного успокоилась. - Джатс, видела бы ты, какое у той монахини было лицо! - с этими словами она вскочила и принялась рыться в карманах своего пальто.

- Ты что потеряла? - спросил Перли.

- Вот, чуть не забыла! Это первый подарок вашему ребенку! - она протянула Джулии видавшую виды кроличью лапку.

В мае 1945го

С самого начала штурма Окинавы, где-то в трехстах с полсотней милях к югу от Японии, ничего особенного не происходило. Все было яснее ясного. Генерал Усидзима, японский командующий, отвечавший за оборону острова, предусмотрительно усилил южный сектор обороны, да и сам рельеф тамошней местности служил отличным укрытием.

В то же время до американцев стало доходить, что их задача совсем не так проста, как казалось. Им приходилось отвоевывать эту выжженную землю буквально ярд за ярдом. Сверху на них сыпались самолеты, чьи пилоты-камикадзе были счастливы погибнуть за Императора Японии, попутно прихватив с собой побольше американских солдат и матросов. Лишний Билли Биттерс из шестого корпуса дивизии морской пехоты сходил с ума от жары, мух и зловония на склоне высоты, которую прозвали "Сахарная голова".

rugs and ribbons

Лишний Билли вместе со своим дружком, капралом Дэвидом Леви из Берлингтона, штат Вермонт, вырвались слишком далеко вперед и оказались отрезаны от своего подразделения. Всплеск шквального пулеметного огня загнал их в небольшую траншею, которая на самом деле по размерам больше походила на стрелковый окоп. Впрыгнув туда, они приземлились на двух мертвых японцев.

- О господи! - воскликнул Билл, когда почувствовал, как под его весом у покойника хрустнули ребра.

"Ты воняешь и гниешь, лопается кожа и опарыши пируют у тебе на роже", - Дэвид сморщил нос. Запах стоял невыносимый, а личинки так и норовили переползти с мертвых на живых.

[“Похоронная песенка” (The Hearse Song) - песня о погребении и разложении тела. Автор неизвестен. Была популярна во времена Первой мировой, а также до сих пор известна как детская песня-страшилка.]

- Давай глянем, где там эти ублюдки, - Билли нацепил свою каску на дуло винтовки и медленно приподнял ее над крем окопа. Немедленно последовавший залп превратил каску в кружевной чепчик. - Дело дрянь!

- Похоже, нам ничего не светит, кроме как сидеть и ждать, пока наши придут, - вздохнул Дэвид.

- Если они придут.

- Лишний Билли, ты что, не веришь в мощь корпуса морской пехоты США? - Дэвид закурил сигарету. Пусть себе япошки постреляют по дымку.

- Я до черта верю в морскую пехоту США. И в тех косоглазых, что сидят вон там, тоже верю.

- Странно, и почему эти ребята не сдаются? С острова ведь не сбежишь, - Дэвид пристально смотрел, как к небу от его сигареты поднимается голубоватый дымок.

- А все кругом говорят, что эти сукины сыны даже слова такого не знают - "капитуляция". Они помирают и прямиком отправляются в ихние имперские небесные казармы, - фыркнул Билли.

- Смешно, - Дэвид от души затянулся.

- Чего смешно?

- Что все мы люди, а так сильно отличаемся друг от друга. Смысла нет никакого.

- Черт, я не могу больше это нюхать! Слушай, давай выкинем эти тушки на бруствер? Будет типа, защита, - скривился Билли.

- Ага, если они по дороге на части не разлезутся, - Дэвид поглядел на внушавшие отвращение трупы.

- Ты как думаешь, они уже давно здесь тухнут?

- Дня два, не больше. В здешнем климате это много времени не занимает, - Дэвид присел и просунул руку под талию одного из солдат. - Ползи сюда и сними с него ботинки.

Билли так и сделал.

- У этих чертовых ублюдков такие маленькие ноги. Ни черта полезного с них не поимеешь.

Они перевалили тело через край окопа. Личинки дождем посыпались сверху прямо на них.

- Еще один остался. Погоди, Билли, нечего тут блевать. Эта дыра и так поганая дальше некуда.

- Да не могу я ему в лицо смотреть! Все что хочешь могу, а вот лицо видеть - ну никак!

- Да я в курсе о чем ты, - Дэвид попытался натянуть рубашку на нос.

С большим трудом они приподняли второй кусок гниющего мяса наверх и отпихнули в сторону. Тело лопнуло и разлетелось на зловонные куски. Ошметки сгнившей плоти брызнули во все стороны, как мякоть испортившейся хурмы. Дэвид и Билли скорчились в окопе, придерживая каски руками.

- Добро пожаловать на южный курорт! - пошутил Дэвид.

- В края азиатских танцовщиц и вечного солнца! - подхватил Билли. Дэвид ему нравился. Они вместе через многое прошли, и Дэвид был из тех, кто рискнет, не задумываясь, чтобы выручить товарища. Поначалу Билли избегал его, потому что тот был евреем. А когда привык, потом сам удивлялся, чего это он сперва обходил Дэвида стороной. В Раннимиде жило несколько евреев. Они были трудолюбивыми, чистоплотными и на удивление добродушными, но по какой-то причине Билли с самого детства запомнил, что евреи - не такие как все, а "не такие" означало, что они плохие, так что он держался от них подальше. Теперь это все казалось таким далеким и таким глупым.

- Снова на Мери глядишь? - спросил Дэвид.

- Чего? - Билли сам не понял, что неосознанно вытащил из кармана фотографию Мери и пялится на нее.

- Эй, Ромео, негоже показывать жене здешнюю грязь.

- Ага, ага, да, - Билли сунул фотографию назад в карман.

- Я уже забыл, как выглядят женщины, - Дэвид закинул руки за голову и поднял взгляд к небесам.

- А я вот не забыл, какие они на ощупь, - рассмеялся Билл.

- Я слыхал, что русские женщины сражаются наравне с мужчинами. А у поляков есть целые женские подразделения. Нацисты боятся вступать с ними в бой, - сказал Дэвид.

- Какого хрена им бояться?

- Они сражаются куда яростнее нас. Без дураков.

- Тогда моя теща просто должна быть в таком отряде. Пресвятой Иисус на водных лыжах, ну она и стерва! Дайте ей пистолет, и она в одиночку уложит целый батальон.

- Ничем ей не угодишь, да?

- Ага. Что б я ни делал, этой склочной бабе все не так.

- Не принимай близко к сердцу. Большинство матерей не особо счастливы терять дочек. Если б я увидел, как ты вышагиваешь к алтарю в церкви, я бы тут же, просто бегом посадил свою дочку на поезд до Сан-Франциско.

- Вот знаешь ты, как обидеть человека! - проворчал Билли.

- Спасибо, Билл. Я и не думал, что тебя это колышет, - Дэвид пихнул ногу Билли носком своего ботинка.

- Я думаю - каким же я был придурком, когда женился. Молокососом. Я был таким идиотом - думал, что каждая стена - это дверь.

- А чего ты говоришь "был"? - рассмеялся Дэвид. - Ты самый распаскудный сукин сын из всех, кого я знаю. Настоящий мешуга.

- Это еще что?

- Мешугана. Чокнутый, парень, ты - чокнутый. Тебя дважды за год разжаловали в рядовые! Начисти морду еще одному сержанту - и тебя точно вышибут из армии пинком под зад!

- Ну, не сказать, что мы тут живем, как у Христа за пазухой, так что я не против получить уведомление об увольнении.

- Никаких уведомлений. Я здесь, чтобы приглядывать за тобой. Учудишь еще что-то в этом роде - и получишь такую запись в личном деле, с которой тебя после войны только в безработные и возьмут, - проговорил Дэвид.

- Да я вообще не уверен, что вернусь домой, - Лишний Билли забыл, что его голос должен звучать небрежно.

- У всех бывают свои взлеты и падения. А мы пали совсем низко - оторвались от континентального шельфа и приближаемся к самой нижней точке земли, - Дэвид принялся рыться в карманах.

- Чего потерял?

- Шоколадный батончик, - ответил Дэвид.

- У тебя желудок луженый. Как ты можешь есть, когда у нас наверху такое заграждение? - Билли мотнул головой вверх.

- Парочка дохлых япошек не собьют меня с диеты для настоящих мужиков.

- Леви, ты - это что-то с чем-то, ты в курсе? - Билл полез в задний карман и вытащил оттуда сильно подтаявший шоколадный батончик. - Если ты его съешь, то клянусь, после войны я приведу тебя к Фанни Джамп Крейгтон в "Сан Суси" и угощу самым лучшим обедом во всем штате Мэриленд! - Билл протянул ему раскисшую сладость.

- Договорились! - Дэвид развернул и облизал фантик.

Тремя часами позже Дэвид и Лишний Билли все еще теснились в своем ненадежном укрытии.

А совсем близко от них, на расстоянии, меньшем чем половина футбольного поля, лейтенанту Канеко жизнь тоже не казалась медом. За два дня он потерял треть своих солдат. Культурный, симпатичный молодой человек, Канеко прекрасно понимал, что никому из них не суждено снова увидеть родные земли.

Он женился перед самой войной, сделав прекрасную партию, и теперь представлял себе, каково бы было дожить до 1960 года. Канеко был прекрасным наездником.

Он мечтал о том, как скачет верхом в полной парадной форме и берет препятствия. Мечтал о жене и вспоминал ее кожу цвета спелой пшеницы. Мечтал о детях, отцом которых ему уже никогда не стать. Он умрет здесь, на Окинаве, с верой в лучшую Японию. За это стоило умереть, но мечты о жизни не оставляли его. Он написал длинное письмо жене и молился о том, чтобы у того американца, который найдет его тело, оказалось достаточно благородства, чтобы отправить это письмо.

А еще ему покоя не давали мысли о двух солдатах, угодивших в ловушку чуть ниже от его позиции. Он то и дело слышал, как из окопа доносится их смех.

"Невероятные люди", - думал он. Его приучили думать, что американцы - это чудовища, но долгие недели сражений привели его к мысли, что те такие же люди, как и он сам. Они поступали по-другому, возможно, они не были такими культурными и образованными, но несомненно заслуживали уважения. Они сражались, как черти, но у них не было ни императора, ни зала героев, и этого он понять никак не мог. За что они сражались? Судя по тому, что ему удалось узнать, всю политическую лояльность среднестатистического американского рядового смело было можно уместить в наперстке, но это не мешало им успешно воевать. Лейтенант Канеко сожалел, что так ни разу и не побывал в Америке.

Рядовой Суга хотел расстрелять еще одну обойму по телам своих мертвых товарищей, но Канеко остановил его.

- Побереги боеприпасы для живых.

Лейтенант Канеко не любил убивать. На самом деле он сомневался, что найдется человек, который это любит. Даже среди янки.

Лишний Билли и Дэвид заметили, что стало темнеть. В сумерках ты еще можешь что-то видеть, но не на дальней дистанции.

- Черт, похоже, нам придется здесь заночевать, - воскликнул Билл.

- Ну, в нас с тобой полно внутреннего света. Могло быть хуже, - Дэвид попытался устроиться поудобнее.

- Знаешь, что мне взаправду покоя не дает, Леви?

- Что?

- Прах побери, я терпеть не могу, когда меня называют "янки"! Я же южанин. До того мне это душу выворачивает, что я готов разбрасывать агитки над каждым япошкой на каждом поганом островке, затерявшемся в этой части океана!

Они по очереди дежурили и дремали. После полуночи на часах стоял Дэвид. Когда невдалеке что-то зашуршало, он мягко встряхнул Лишнего Билли.

- Они идут.

Билл очнулся, весь на взводе, в ушах у него грохотал пульс. Дэвид ткнул рукой в ту сторону, откуда шел звук. Либо это были люди, либо самая большая на планете змея.

- Че делать будем? - спросил Билл.

- Давай останемся в окопе, пусть они попробуют взять нас здесь. Мы сможем их перебить. Если полезем наружу, нас разнесут в клочья из пулеметного гнезда, а так будет шанс побороться.

- Понял, - Билл проверил свою винтовку и отстегнул штык, на тот случай, если не сможет развернуться с винтовкой в таком стесненном пространстве.

Шорох приближался. Билла охватил страх, форма подмышками промокла от обильного пота. Дэвид сжал рот в тонкую нитку. Если бы он расслабился, стало бы слышно, как у него стучат зубы. Ждать было куда хуже, чем сражаться. Звук слышался все ближе и ближе. В следующее мгновение три японца впрыгнули в окоп. Одного Билл вспорол штыком, двое других набросились на Дэвида. Леви выстрелом снес одному из них половину лица, но еще до этого второй воткнул ему под левую руку нож на всю длину.

Билл засадил свой штык в спину нападавшему. Не успокоившись на этом, он ударил его еще шесть или семь раз и заодно для проверки ткнул штыком двух других японцев, чтобы убедиться, что они окончательно мертвы, а потом приподнял Дэвида и усадил его у стенки окопа. В темноте ни черта не было видно.

- Эй, ты как? - дрожащим голосом спросил Билли.

- Не пойму, проткнул он мне легкое или нет. Я истекаю кровью, Билли.

- Нормально. Я наложу жгут и буду ослаблять его каждые двадцать минут. Мы прорвемся. Не боись, Дэвид, ты только не боись, - Билли судорожно сорвал с себя рубашку и прижал ее к плечу и подмышке Дэвида. Рана пришлась на поганое место - кровотечение немного стихло, но этого было недостаточно, и они оба это понимали.

- Лишненький, ты пока обыщи этих ребят и погляди, нет ли у них чего полезного, а потом вытолкай их наверх из нашей квартирки, - Дэвид хотел отвлечь от себя внимание Билли.

Билл принялся рыться у япошек в карманах.

- Во, гляди, картинка с японскими девочками.

- Ты, тупой придурок, и как только в темноте разглядел?

- Я просто чувствую, что это они.

- Черт, чувак, да если перед тобой собака хвостом повиляет, ты и ее трахнешь!

- А что делать? Жизнь одна, Дэвид.

- Ага, уж я-то знаю.

Билл прикусил язык. Он снял с японцев рубашки, забрал какую-то мелочевку и выбросил тела наружу. Теперь их защитная стена стала еще выше.

- Слышь, Билл?

- Чего?

- Сделаешь так, чтоб у меня в ране не поселились червяки? Ты приглядишь за мной, а, Билли? - голос Дэвида слегка дрогнул.

- Конечно, дружище. Я тут главный по борьбе с червяками.

Они помолчали. Рассвет наконец посеребрил холмы тусклым серым цветом. Теперь Билл мог получше рассмотреть рану Дэвида. Дело было плохо - если вскорости не появятся санитары, Дэвиду не жить.

- Читал когда-нибудь про сражение у Булл Ран? - спросил Дэвид.

- Ты хочешь сказать, про битву при Манассасе?

- Я хочу сказать у Булл Ран, ты, чертов конфедерат! Мы победили в той гребаной войне, значит, и битва называется по-нашему.

- Ха! Да мы дали вам победить только потому, что понимали - вам, чертовым янки, без нас будет одиноко и грустно. Только южане знают, как закатить хорошую вечеринку!

- Вот тут ты прав, - улыбнулся Дэвид. - Ну вот, и там воевал один парень, кажись, из Южной Каролины. Стоял июль и жара была страшная, вот как сейчас. Парня в битве ранило в голову, и мухи отложили ему в рану яйца. Это не с ним одним так было, но у него была рана в голове, и доктора не могли их вытащить. Личинки выедали ему мозг пять дней, пока бедняга не умер. Лучше б его пристрелили! Нельзя позволять людям так мучаться, - Дэвид был весь в поту.

- Ты прав, ты прав.

- Билли, сделай так, чтобы личинки не добрались до моей раны. Пожалуйста, Билли.

- Не переживай, дружище, не переживай, - Билли пошевелил одно из тел стволом винтовки, и со стороны японцев тут же раздался залп. - Господи, да что, эти ребята никогда не спят, что ли?

Прошел еще час. Солнце начинало припекать. Билл расслышал какие-то звуки сзади.

- Эй, Дэвид, Дэвид! Я так думаю, наши идут.

- Здорово. Здорово.

- Ты выберешься, - Билли стал укачивать его. Он всю ночь держал его в объятиях.

- Ох, Билли, Лишний Билли Биттерс. Я собирался прожить долгую жизнь, а теперь я помру, я это чую. Я раньше боялся. Может, и сейчас боюсь, но уже как-то привык к этой мысли.

- Эй, ты чего? Не надо так говорить.

- Билл, я же не дурак, - Дэвид моргнул.

- Эти чертовы увальни у нас в тылу шумят так, будто вышли прогуляться на городскую площадь! Япошки живо вышибут из них дерьмо, если наши не поостерегутся!

- Выпусти в воздух обойму или две. Может, они сообразят, - сказал Дэвид.

- Ага, - Билл дал пару залпов в воздух.

- Заорали и бегут на нас. Господи, они что, первый день в армии? - Дэвид старался не тревожить рану.

Шквальный огонь со стороны японцев мгновенно прекратил звуки атаки. Теперь наступающие были прижаты к земле и пробирались вперед ползком.

- Как думаешь, они засекли позиции япошек? - спросил Дэвид.

- Нет. Им бы еще ярдов на сто продвинуться, тогда смогут разглядеть.

- Как завидишь наших - беги к ним, - сказал Дэвид.

- Ни фига подобного. Я тебя не оставлю.

- Да нет, - искусно успокоил его Дэвид. - Я хотел сказать, чтоб ты привел санитара.

- Нет.

- Да ну, Билли, мне нужен санитар.

- Я не уйду.

- А через пятнадцать минут мне санитар уже может и не понадобиться.

Билли понимал, что так оно и есть. Господи, он чувствовал себя так погано!

- Билл, ты должен. Давай!

- Ладно.

Они стали ждать, пока наступающие подойдут поближе.

"Рановато. Когда я четко буду их слышать, тогда и пойму, что пора", - подумал Билли. Он не мог выглянуть из окопа без риска схлопотать пулю промеж ушей.

- Уже скоро, - выдохнул Дэвид. Он понимал, что хоть с санитаром, хоть без - а не видать ему больше Америки и решил встретить смерть как мужчина. Но сначала нужно было убрать отсюда Билли.

- Еще минут пять, - похлопал его по плечу Билли. Он отчаянно хотел привести помощь.

- Давай, Билл, пошел! - Дэвид сжал его руку.

- Ага, да... - Билли запнулся, а потом несмело спросил: - Дэвид, можно я тебя поцелую?

- Черт, это что же, я все это время тут просидел с педиком? - прошептал Дэвид. - Давай, целуй уже, хватит болтать.

Билл склонился над ним и поцеловал в лоб, а потом быстро, с опаской - в губы.

- Через пять минут вернусь с санитаром!

- Шевелись, парень!

Билл выскочил из окопа, как вырвавшаяся из ада летучая мышь. Японцы ожидали атаки американцев, но он опередил своих товарищей на несколько секунд. Пулеметная очередь вырвала клок мяса из его бока, но он не остановился. И поскольку он бежал от японских позиций, то не мог видеть, как Дэвид выбрался на край окопа и швырнул гранату в пулеметное гнездо. Он и не надеялся добросить ее до цели, но хотел взрывом указать пехотинцам нужное направление - на тот случай, если Билл не добежит. "Нечего тут еще кучу хороших ребят терять", - подумал он.

Билл добрался до атакующей цепи с криками: "Санитара! Санитара!"

- Ты ранен?! - рявкнул было лейтенант и тут же заметил, что у Билла весь бок в крови.

- Не знаю! Плевать! Мне нужен санитар, у меня там дружок раненый!

Лейтенант глянул туда, куда показывал Билли, и увидел как взорвалась граната и застрекотал японский пулемет. Теперь стало ясно, где расположен враг.

Билли в отчаянии бросился на поиски санитаров и даже нашел их, но теперь нужно было ждать, пока атакующие продвинутся вперед настолько, чтобы медики смогли добраться до их с Дэвидом окопа. Минуты ожидания вынимали из Билли душу. Каждая секунда, подобно кислоте, капля за каплей выжигала ему мозг. Санитары успокаивали его, как могли. Он даже было собрался рвануть назад, к окопу, но суета на позиции отвлекла его.

У их подразделения на вооружении стояла базука. Едва вражеские укрепления оказались в пределах досягаемости, базуку доставили на место и зарядили. Первый выстрел ушел в молоко, второй четко накрыл цель. Лейтенанта Канеко разнесло в клочья.

А когда они добрались до окопа, Билл увидел, что Дэвид мертв. Он опустился на колени над его телом и заметил, что кожа содрана с его черепа, а под ней проглядывает что-то розовое, полупрозрачное, живое и мерцающее, словно пламя свечи. Лишний Билли Биттерс склонился над своим другом и завыл, как раненый зверь. Понадобилось четверо солдат, чтобы оторвать его от тела Дэвида Леви.

Билли Биттерс уезжал из Раннимида задиристым хвастуном, а вернулся, может, и не лучшим из мужчин, но тем не менее, человеком. После войны Билл утратил вкус к охоте, ранее своему любимейшему занятию. Он не мог заставить себя убивать животных. Их темные глаза напоминали ему о Дэвиде Леви.

30 апреля 1947 года

Новости из Германии просачивались в Соединенные Штаты урывками. Союзники никак не могли поделить зоны влияния и препирались, как разбойники при дележе добычи. Иногда из-под руин Берлина возникали исчезнувшие прежде люди или по крайней мере, появлялись сведения о их судьбе.

Одной из таких исчезнувших была Фейри Тетчер. И "Глас", и "Вестник" вышли со статьями о ней, благоразумно не упомянув о самых отвратительных подробностях.

Как и подозревала Селеста, Фейри с Гюнтером угодили в концентрационный лагерь, основную массу заключенных в котором составляли политические. Условия содержания ухудшались, люди начали умирать, а на место выбывших все приходили и приходили новые, чья единственная вина заключалась в том, что они были евреями. Гюнтер умер быстро. Возможно, его кончину ускорили бесплодные свары между коммунистами или союз Сталина и Гитлера. А вот Фейри вцепилась в эту чужую для нее землю изо всех сил.

Она выполняла самые противные и тяжелые работы, и ее неиссякаемое терпение и простоватое чувство юмора завоевали расположение и уважение других заключенных. Когда в лагере задумали побег, Фейри предложили в нем участвовать наряду с другими, но пожилая леди отказалась от столь лестной возможности. Вместо этого Фейри Тетчер устроила в бараке жуткий тарарам, чтобы отвлечь внимание охранников и дать остальным сбежать. Поскольку даже охрана уважала ее, Фейри надеялась, что пройдет несколько часов, пока выяснится, что ее внезапный приступ помешательства был симуляцией.

Конечно же, все выяснилось, и Фейри вывели перед всем лагерем, чтобы показательно расстрелять. Начальник лагеря терпеть не мог такую работу. В свое время он точно так же терпеть не мог работу в магазине, где ему приходилось зарабатывать на жизнь.

Война только началась и начальник полагал, что публичная казнь сломит дух заключенных и устрашит их.

У Фейри руки были связаны за спиной, а глаза она попросила ей не завязывать. Когда винтовки поднялись в воздух, словно приветствуя ее, Фейри вскрикнула. Если она когда-либо и представляла себе подобную сцену, то воображала, что в последний миг своей жизни героически прокричит "Да здравствует революция!" Но сорвавшийся с ее уст возглас оказался неожиданностью для нее самой - за секунду до того, как ее тело изуродовали пули, Фейри Тетчер звучным, чистым голосом воскликнула: "Америка! Амер..."

Когда лагерь, наконец, освободили, всего несколько выживших заключенных-старожилов могли припомнить утонченную американку. Казалось, более неподходящего примера стойкости духа и несломленности и придумать было трудно, но может быть, именно поэтому эти несчастные немцы, претерпевшие страдания от рук собственного народа, помнили ее.

Люди проявляют храбрость по-разному и в разных ситуациях. Большую часть своей жизни Фейри прожила бестолково и все чего-то искала. Но когда она обрела то, во что уверовала, без разницы, истинным оно было или ложным, вместе с верой пришло и достоинство. А еще у нее было свое понятие о чести, воспитанное южными традициями. Фейри Тетчер встретила смерть достойно и с честью.

Фанни Джамп, последняя из великолепной троицы, почувствовала как воздух леденеет у нее в груди, когда прочла статью о смерти Фейри. Как она ругала себя за все те разы, когда издевалась над Фейри! Проклинала то, что в свое время не интересовалась ее политическими взглядами, пусть даже они казались ей такими дикими.

Удары последних трех лет сокрушили ее. Она потеряла Селесту, дорогую Селесту, которая могла войти в комнату и одним вскользь брошенным взглядом покорить всех; Селесту, обладавшую дальновидностью и распоряжавшуюся веками, а не годами. И Фейри. Какое ужасное одиночество охватывает тебя, когда ты теряешь самых любимых людей! Какое это жестокое проклятье - пережить своих друзей! Фанни хотелось умереть, чтобы снова встретиться с ними, если существует загробная жизнь, или, может быть, перевоплотиться, как они с Селестой привыкли шутить о реинкарнации. Но уйти по своей воле, пусть даже жизнь и стала страданием - нет, этого ей не позволяла честь.

Фанни не могла предать величие поступка Фейри и любовь к жизни Селесты своим добровольным уходом из жизни. А каково пришлось тем, кто жил в средние века? Больным, порабощенным, невежественным? Они страдали, но жили. И даже завещали что-то грядущим поколениям. В свои семьдесят Фанни начала осознавать ответственность живых перед мертвыми. Это была ее обязанность - жить. Даже если ее сердце разбито вдребезги, даже если вокруг сплошная чернота, даже если уроки войны оказались бесчеловечными - Фанни должна жить. До последнего вздоха - должна.

Фанни понимала, что зарождающаяся в ней вера не имеет рациональных объяснений и не подкреплена сложными выкладками. Когда миры рушатся, первыми гибнут заумные разглагольствования и остается лишь сырое мясо собственной плоти.

Фанни приняла решение прожить остаток своей жизни в полную силу и сделать все, что только может, чтобы улучшить жизнь окружающих. Она почтит память друзей своими делами. В конце концов, жизнь - это основополагающий принцип вселенной.

Во всем Раннимиде, как в Южном, так и в Северном, добрые горожане столкнулись с пугающей пустотой послевоенного мира. Одни заполнили ее музыкой, другие - выпивкой. Некоторые спрятались от жизни, но многие, и таких было большинство, осторожно продвигались ей навстречу, нащупывая свой путь. И в это странное время на свет появилось поколение, которому суждено было потрясти сами устои Америки. Пока что они катались на трехколесных велосипедах, коллекционировали бейсбольные карточки и выглядели как обычные дети. Но их родимым пятном стала Хиросима, а подарком на крещение - Аушвиц. Так что Фанни не была одинока в этом мире, ей просто нужно было подождать, пока не войдут в разум нынешние карапузы.

24 мая 1980 года

Джатс порхала по дому и напевала "Ищу четырехлистный клевер". Она тщательно подготовила ловушку. Раз Орри вчера приходила на разведку, значит, сегодня заявится и Луиза. И дело не могло кончиться посиделками и беседами, нет, Джатс хотела решить вопрос раз и навсегда. Вчера вечером она сказала Луизе, что они с Никель проедутся в Хановер, в тамошнюю гончарную мастерскую, и что большую часть дня их не будет дома. Так что Луиза непременно прискачет с обыском.

- Ну что, погнали? - окликнула она Никель.

- Да.

Когда они уселись в машину, Джатс самым заговорщическим тоном выдала Никель четкую инструкцию:

- Провезешь меня мимо дома моей сестры и мимо дома Орри. А потом объедешь квартал, вернешься и высадишь меня здесь.

- Это еще зачем? Я думала, мы едем в Хановер.

- Ты как раз едешь. А у меня свои планы, - Джатс подбоченилась и стала похожа на генерала Дугласа МакАртура. Ей только трубки не хватало для полного сходства.

- Черта с два я куда-то поеду! Мам, ты все утро шныряла по дому такая довольная, как проглотивший канарейку кот. Что происходит?

- Не твоего ума дело.

- Ну, в таком случае мы останемся сидеть здесь, потому что я лично с места не сдвинусь, - Никель скрестила руки на груди.

- Я твоя престарелая мать, между прочим, и останусь ею до конца дней моих. А ну, заводи машину, а то как стукну!

- Неа.

Джулия двинула ее в плечо. Никель ущипнула ее в ответ.

- Ай! - завопила Джатс.

- А я, между прочим, твоя дочь. Так что либо ты мне все рассказываешь, либо не видать тебе твоей вставной челюсти до конца дней твоих!

- Хорошенькую же дочку мне бог послал! Ты отвратительная и подлая! - Джулия изобразила притворное разочарование. Ей начинала нравиться эта перепалка. С Никель нужно было держать ухо востро.

- Ты всегда можешь обменять меня на более новую модель. Я слышала, нынче в моде корейские сироты.

- Вот она, человеческая благодарность! - прищурилась Джулия. - Ты еще заскучаешь по мне, когда я помру!

- Ну что, ты расколешься наконец, или мы так и будем сидеть в этой консервной банке, пока не поджаримся?

- Ладно, раз ты такая умная... У меня есть, чем достать мою сестру. Если ты сделаешь, как я говорю, я смогу снизить цену на ферму, так что давай, помоги мне.

- Мам, что ты затеяла?

- Не скажу. А то ты это в книжку вставишь.

- Ну мне-то ты можешь сказать.

- Не раньше, чем я уболтаю Луизу.

- Мама, я клянусь тебе. Честное скаутское, я не буду писать об этом в книжке.

- Тебя же выгнали из скаутов, ты что, забыла?

- Я никому не скажу! - Никель перекрестилась.

- Язык мой - враг мой, - изрекла Джулия. Потом набрала в грудь воздуха, еще сильнее понизила голос и скороговоркой выпалила: - Нашла у Лисси под матрасом порнографию!

Если бы Никель не сидела в машине, она бы рухнула на землю.

- Быть не может!

- Ага. Но это самая святая правда.

- Ооо, Луиза спустилась, наконец, с креста на грешную землю, да?

- Сползла, - облизнулась Джатс.

- Ну хорошо, мам. Я в деле! - Никель завела машину.

Проезжая мимо домов Луизы и Орри, они постарались принять будничный вид. А едва миновали выкрашенную в темно-синий цвет дверь Орри, Никель свернула за угол и по соседней улице быстренько вернулась к задворкам своего дома.

- Удачи тебе, мама!

- Возвращайся часикам к четырем! - помахала ей на прощанье Джатс и припустила к задней двери. Она вытащила порнографические журналы, которые предусмотрительно прятала в морозилке, и вместе с ними спряталась в собственном одежном шкафу, честно намереваясь выскочить и перепугать ничего не подозревающую Луизу до смерти.

Долго ждать ей не пришлось.

Луиза вошла в дом Джулии абсолютно не таясь. Поскольку они были сестрами и все в округе привыкли к ее приходам и уходам, она не беспокоилась о том, что подумают соседи. Те уже привыкли к ним двоим за все прошедшие годы.

Первым делом Луиза обыскала кухню. Она не предполагала обнаружить журналы там, но посчитала, что аккуратность и тщательность в этом вопросе не помешают. Эти чертовы книжонки должны были быть где-то в доме! В телевизионных шоу иногда показывали, как убийцы оставляют улики на самом виду, потому что люди склонны не замечать очевидного.

Она пересмотрела все журналы в гостиной. Следующей на очереди была спальня. В конце концов, она сама прятала их в спальне. Джулия сидела тихо, как мышка, и прислушивалась к приближающимся шагам. Она услышала, как Луиза закряхтела, опускаясь на четвереньки, чтобы заглянуть под кровать. Потом пошарила руками под матрасом. Хлопнули, открываясь и закрываясь, ящички комода. Тихое бормотание: "Черт!", приближающиеся к шкафу шаги, скрип открываемой дверцы...

- Бу!

- Ааааа! - пронзительно завизжала Луиза и попятилась. Сначала она решила, что с ней приключился сердечный приступ, а потом ясно увидела собственную сестру. Ну, погоди у меня!

- Что-то потеряла? - Джулия выставила руку с зажатыми в ней журналами.

Луиза потянулась к ним, а Джулия припустилась прочь от нее по коридору.

- Не догонишь, не догонишь!

- Я тебе все патлы повыдергаю, слышишь! - бросилась вдогонку Луиза.

Джулия, четырьмя годами младше и быстрее, держалась впереди и на бегу размахивала журналами перед самым носом Луизы.

- Оп, и есть! Оп - и нету!

- Ну я до тебя доберусь! Ох, я покажу тебе, почем фунт лиха! - скрежетала Луиза, и лицо ее сморщилось, как смятая бумага.

- Фут лиха? О да, в этих журнальчиках такого полно! - Джулия издевательски приплясывала в двух шагах от запыхавшейся Луизы.

- Тебя не аист принес! Тебя принес стервятник!

- Ага. А тебя - бешеная жаба!

- Отдай! Отдай их мне! - вены на шее Луизы набухли и стали похожи на фиолетовых червяков.

- Ты - сушеная сопля! - пропела Джулия слова детской дразнилки.

- Ох, как больно! - Луиза схватилась за сердце.

- Что, чешется сильнее, чем болит? - выкрикнула Джулия.

- Ой, мне плохо... - Луиза шатнулась вперед и ухватилась за спинку кухонного стула, чтобы не упасть.

- Молодыми умирают только хорошие люди. А ты будешь жить вечно!

- Я уйду первой, Джулия. Вот и все... - Луиза рухнула на колени, скорчилась и больше не двигалась.

- Да ладно тебе, Луиза.

Та не пошевелилась. У Джулии кровь прилила к лицу.

- Луиза!

Ни звука.

Вот теперь Джулия по-настоящему перепугалась и на цыпочках подкралась к Луизе. Та по-прежнему не шевелилась. Джулия встала на четвереньки и прижалась ухом к груди сестры.

Дерг! Луиза мгновенно выдрала у нее клок волос.

- Будешь еще со мной шутки шутить, а?

- Айй! - у Джулии слезы брызнули из глаз.

Луиза вцепилась в журналы, Джулия их так и не выпустила. Некоторое время они дергали их туда-сюда, барахтаясь на полу. Потом одна из них оказалась сверху и рывком перевалила вторую через себя, но та уперлась ногой в стол, и вот уже первая оказалась в воздухе.

- Отдай! - прорычала Луиза.

- Фигушки!

- Первая поправка гласит, что я могу иметь в собственности эти журналы! - с натугой выдохнула Луиза.

- Первая поправка гласит, что я могу их взять почитать! - Джатс хитро дернула журналы на себя, но Луиза не ослабила хватку.

- А вот и нет!

- А вот и да!

- А вот и нет! - взревела Луиза. - Это частная собственность!

- Ну, тогда, значит, церковь велит тебе ими делиться! - сменила пластинку Джулия.

- Что за... бред... ты несешь? - Луиза с трудом произносила слова, потому что упиралась и тянула изо всех сил.

- Надо делиться, помнишь? Это по-христиански! Ты сама так сказала, когда прикарманила мою ленточку для волос, сволочь ты расписная!

- Да в жизни я не брала твоих ленточек!

- Врешь, Луиза! - Джулия снова рванула журнал.

- Не помню я! Это все так давно было! - Луиза от напряжения вся покрылась потом. - Это какой год был, девятьсот девятый?

- А я думала, ты не помнишь! - радостно выкрикнула Джулия и все свои силы вложила в очередной рывок. Луиза разжала руки, и Джулия Эллен полетела на другой конец комнаты. Теперь пришел черед Луизе посмеяться. Джатс тоже расхохоталась. Луиза поднялась на ноги и с удивлением обнаружила, что все части тела все еще при ней. Она деревянной походкой подошла к Джулии и протянула ей руку, чтобы помочь подняться. Джулия живо спрятала журналы за спину.

- Хорош виться надо мной, как муха! - проворчала Джатс.

- Давай, я помогу тебе встать!

- Я тебе не верю. Отойди к холодильнику, тогда я, может, и встану.

Луиза послушно отошла, и Джулия худо-бедно поднялась на ноги. Женщины уставились друг на друга.

- А теперь, сестра моя, давай-ка присядем и обсудим скользкий пунктик насчет этих журнальчиков, - глаза Джулии заблестели.

- Отдай мне журналы!

- Ну не так же сразу, - Джулия пристроила их себе на колени так, чтобы Луиза не могла цапнуть их и сбежать.

- Джулия!

- Хватит нудить! Я верну тебе эти журналы, если...

- Если что?

- Если ты продашь Никель ферму за сорок тысяч долларов.

- Шантажистка! - надулась Луиза.

- От любительницы клубнички слышу!

- А вот и нет. Я понятия не имею, как эти журналы оказались у меня под кроватью, - Луиза вытерла пот со лба.

- Добрая волшебница принесла, не иначе, - хихикнула Джатс.

- Это у тебя в доме живет добрая волшебница!

- Вот она возьмет, да и превратит тебя в жабу! - пригрозила Джулия.

- Она может, - хмуро ответила Луиза. - Никель - паршивая овца в нашей семье.

- Да, но зато у нее золотые подковки, - улыбнулась Джулия.

Луиза запнулась - она ожидала, что Джулия бросится все яростно отрицать.

- Нууу...

- Знаешь, Лисси, ты вроде как ненавидишь секс, но при этом потрясающе здорово им занимаешься, - Джулия соблазняюще помахала одним из журналов, и тот раскрылся на самом неприличном центральном развороте.

- Да у меня сил не хватит и курицу от двери отогнать! - Луиза притворилась, что вот-вот лишится чувств.

- Отдыхаешь от недавних приключений? - поддразнила Джулия.

Луиза тут же огрызнулась.

- Не лезь сюда, Джулия! Что, кому-то хуже будет от этих журналов? В моем-то возрасте?

- А кому хуже будет от того, с кем спит Никель? В ее-то возрасте!

- Ты сама прекрасно понимаешь!

- Ну, как по мне, то это всяко лучше, чем свадьба по залету.

- Опять ты мне Мери в лицо тычешь! И почему японцы не покончили с Биллом Биттерсом - это выше моего понимания! - Луиза испустила тяжкий вздох. - Нет в этом мире никакой справедливости.

- Ну так сбрось цену до сорока тысяч. А когда подпишешь бумаги, получишь свои журнальчики назад.

- Джулия!

- И не раньше.

Луиза хмуро заерзала на стуле.

- Луииизааа, - Джулия протянула ее имя так долго, как только могла.

- Не мешай, я думаю!

- Никогда не могла понять, о чем ты думаешь - может, потому, что ты и сама не знаешь.

- Ой, да заткнись уже!

Джулия тихонько поздравила саму себя.

- Это мое высшее достижение.

- Твое высшее достижение - это если ты до туалета благополучно дойдешь!

Джулия скатала журнал в трубку, привстала и наклонилась над столом, чтобы треснуть сестру. Та увернулась и показала ей язык.

- Луиза, не смеши меня! Я на тебя должна сердиться!

- Никель бы сказала, что мы ведем себя, как полоумные.

- А как она еще говорит? - Джулия на мгновение сосредоточилась. - Кочерыжки, вот как. Мы с тобой - старые кочерыжки.

Луиза вздохнула и снова принялась торговаться.

- А как насчет сорока пяти тысяч?

- Луиза! - Джулия снова потянулась ее стукнуть.

- Дай мне денек, чтобы все обдумать, - попросила Луиза.

- Договорились. Один день.

14 февраля 1950 года

Джатс пришлось столкнуться с суровой реальностью в вопросах воспитания детей. Из Николь не выросла вторая Ширли Темпл, как Джулия горячо надеялась. Неудивительно, что Луиза в свое время выглядела такой изможденной, краше в гроб кладут, когда у нее выдавался трудный денек. Джулию и один ребенок доводил до белого каления. Одному только богу ведомо, как Луиза управлялась с двумя. Но даже теперь, когда обе ее дочери выросли, Луиза все равно жила их проблемами. Мери обитала на выселках в северной части города, ютясь в какой-то хибаре, если это сооружение можно было так назвать. Лишний Билли выращивал сорняки и собственный невроз. Он так и не нашел себя в жизни. Их старший сын, Одерус, работал вместе с отцом, а Дэвид, родившийся в сорок шестом, тоже начинал помогать по хозяйству.

[Ширли Темпл (англ. Shirley Temple;1928 — 2014) — американская актриса, обладательница “Молодёжной награды Академии” за 1934 год (самый молодой человек, получивший "Оскар"), наиболее известная по своим детским ролям в 1930-х годах. Ширли Темпл стала одной из самых высокооплачиваемых актрис США во время Великой депрессии. После завершения актёрской карьеры она занялась политикой, став видным американским дипломатом и послом.]

Мейзи особой славы не стяжала и фурора не произвела, зато отличилась, устроив поджог в крыле монастыря Святой смиренномудрой Марии, за что ее оттуда и вышибли. С тех пор Мейзи томилась дома, с мамой. Она читала комиксы Роя Роджерса и Дейл Эванс и раскрашивала все прилагавшиеся к ним раскраски восковыми карандашиками "Big Chief". А ей, между тем, скоро должно было исполниться двадцать два.

На этом фоне Николь - вернее, Никель, как ее все звали, была относительно нормальной. В ноябре ей должно было исполниться шесть. Джулия сама не осознавала того, что сильнее всего ее раздражали в Никель те черты, которые девочка переняла у нее же. Как и Джулию, Никель было хлебом не корми, а только дай проявить свою независимость, легкомысленность и растратить море энергии.

Этим утром, когда на улице разыгралась метель, Никель выбралась наружу и по уши вывалялась в сугробах. Летом она жевала битум, а весной грязь покрывала каждый дюйм ее кожи. Прошлой осенью она начала играть в футбол, рвать в клочья одежду и волосы других детей. Кроме неуемной энергии Никель могла похвастаться недюжинным умом, что ошеломляло Джулию. Ей было всего три, когда она уселась посреди гостиной и прочла газету Коре, Чесси и Джатс. Джулия Эллен побежала к врачу, потому как детям в таком возрасте читать не полагалось. Старый доктор Гиббонс велел ей оставить ребенка в покое.

А сегодня за завтраком Никель болтала обо всем, что только приходило в ее маленькую голову. Ей приспичило выяснить, могут ли бабочки носить сережки. Джулия была не в настроении все это выслушивать, поэтому велела девочке помолчать. Так что теперь Никель сидела и болтала с рисовыми хлопьями у себя в тарелке.

Джулия прикидывала, не вывести ли Никель на прогулку. Если она ее хорошенько выгуляет, то ребенок уснет и подарит ей несколько мгновений тишины и покоя. Утро еще не превратилось в день, а метель уже утихла, правда, Бамблби Хилл весь был укрыт снегом. Джулия одела ребенка поплотнее, укуталась сама, смазала полозья саней, и они с Никель покатили вниз. У подножия холма они оставили сани по ту сторону огромного сугроба и пошли к городской площади.

- Мама?

- Что?

- А о чем вчера рассказывала тетя Лисси?

- О себе, как всегда, - Джулия разбежалась и проехалась по льду.

- Она что-то говорила про бога, - не отставала Никель.

- Она сказала, что Бог не мог быть везде сразу, поэтому он придумал мам, - ответила Джулия и тихонько пробормотала про себя: - К несчастью, он и детей тоже придумал.

- Я не знала, что тебя выдумали. Я думала, тебя родили.

- А почем ты знаешь, что я не вылупилась из гигантского яйца? - поддразнила Джулия.

- Потому что у тебя нет перышек.

Логичность суждения поразила Джулию.

Они вдвоем свернули на угол раннимидской площади и пошли, придерживаясь за металлические перила перед лютеранской церковью. В нескольких шагах впереди хорошо одетая женщина тоже сражалась со скользкой дорогой. На ногах у нее были светло-серые калоши, но проткнувший одну из них каблук теперь торчал наружу и царапал лед. Ветер хлестал им прямо в лицо. Джатс намеревалась зайти в "Бон Тон" и купить мороженого с горячим карамельным соусом. С тех пор как родилась Никель, Джатс сидела с ней дома, и это уже свело ее с ума. Будущей осенью Никель должна была пойти в первый класс, и Джулия решила вернуться на работу. Она любила работать.

- Мама, а у этой дамы трусы свалились.

- Что? - погруженная в свои мысли Джатс пропустила разворачивавшееся перед ней зрелище.

У женщины лопнула бельевая резинка, и ее нижнее белье сползло и теперь трепыхалось в районе щиколоток. На предательски скользком льду дама выглядела, как стреноженная лошадь. Сначала она затрясла одной ногой, но тут же врезалась в забор. Естественно, она не могла наклониться и высвободить ногу - вместо этого ей пришлось делать вид, что панталоны, обвившие ее лодыжки, это не что иное, как потерянная какой-то другой женщиной пара белья.

- Леди! - окликнула ее Никель.

- Помолчи!

- Но мамочка, она же трусы уронила!

Джатс стиснула маленькую ладошку.

- Тихо! А то будет конфуз!

- А что такое "конфуз"?

Пока Джулия думала, как лучше ответить на вопрос, дама сумела высвободить одну ногу, при этом разодрав белье напополам. А вот второй каблук, казалось, намертво приклеился к белой ткани.

- Эээ... конфуз - это когда тебе хочется, чтобы на твоем месте оказалась не ты, а кто-то другой.

- Мне никогда не хотелось быть кем-то другим, - темные бровки Никель сошлись на переносице.

- Если бы это твои трусы упали в аккурат посреди городской площади Раннимида, ты бы взмолилась небесам, чтобы на твоем месте оказался кто-то другой.

- Надо, чтобы все носили подштанники.

- Да можешь ты помолчать, наконец! Я же объяснила тебе, что такое конфуз. А теперь тихо!

А впереди сгорающая от стыда женщина наступила на неприличный предмет белья левой ногой и высвободила правую, правда, тут же снова увязла в нем левой и разразилась тучей проклятий. Джулия расхохоталась. Это было жестоко, но она ничего не могла с собой поделать.

После титанической борьбы женщина, наконец, освободилась от приставучего недоразумения и пустилась наутек. Однако, лед превратил побег в невыполнимое мероприятие, и дама рухнула ничком.

Никель, мало того что разволновалась от увиденного, еще и забеспокоилась о забытых трусах, потому что Джулия научила ее ничего не выбрасывать - даже старая одежда могла пойти, например, на тряпки. Думая что помогает, девочка подкатилась к трусам и подобрала их.

- Никель, нет!

Никель не стала слушать маму - вместо этого она поспешила вдогонку даме, которая в данный момент на четвереньках пыталась уползти подальше.

- Никель, а ну вернись!

- Леди, леди, вы забыли ваши подштанники!

Женщина оглянулась, и на лице ее ясно отразился ужас при виде Никель, которая приближалась к ней и размахивала чертовыми трусами, словно флагом. Дама перевалилась набок, как полярный медведь, пытаясь подтянуть ноги под себя.

- Никель, брось эти грязные подштанники сию же минуту! - Джулия попыталась перехватить ребенка, но тоже поскользнулась и упала навзничь. Попробовала подняться - и тут же упала снова, на этот раз порядком приложившись задницей об лед. Тогда она тоже решила ползти.

Когда Никель подобралась поближе, то поняла, что ее усилия почему-то не оценены по достоинству - разъяренная женщина стала от нее отмахиваться.

- Это не мое!

- А как могли чужие подштанники выпасть из-под вашего пальто? - озадаченно спросил ребенок.

- Это не мое! - женщина стала отползать быстрее.

Джатс постепенно догоняла Никель, которая теперь была футах в шести от уползающей фигуры.

- Николь Луиза, немедленно вернись ко мне!

- Мама, а она сказала, что это кого-то другого штаны.

- Назад, я сказала! - завопила Джатс.

Никель швырнула трусы - те приземлились прямо на голову дамы - и побежала к стоявшей на четвереньках матери. Та приподнялась на одной руке и крепко ухватила ее другой.

- Ай!

- Ты почему не слушаешься?

- Я слушалась. Ты сама говорила: "Мотовство до добра не доведет".

- Нечего тут умничать, юная леди! Я тебе кричала бросить эти вонючие подштанники, а ты этого не сделала!

Женщина тем временем умудрилась заползти за угол, оставив ошметки трусов погребенными в сугробе.

- Мама...

- Ты будешь меня слушаться или нет?! - рявкнула Джулия. - Или я повытащу все твои печеньки "Орео" и съем у них серединки!

30 мая 1952 года

С тех самых пор как умерла Селеста, Кора каждый день неукоснительно приходила проведать Рамелль и присматривала за домом те три месяца в году, которые Рамелль проводила в Калифорнии. Фанни тоже часто захаживала к ним. Сегодняшний день выдался очень жарким. Когда Кора покончила с домашними хлопотами, она вышла на заднюю веранду, где сидела Рамелль и созерцала свой прекрасный английский сад.

- Прежде чем я сяду и уже не встану, не принести ли тебе лимонаду?

Рамелль подняла взгляд от книги. Ей было шестьдесят восемь, волосы ее полностью поседели, морщинки испещрили некогда прекрасное лицо, но зато глаза не потеряли ни толики своего необычайного блеска.

- Кора, давай посидим здесь, чтобы нас никто не видел, и выпьем пива. Господи, до чего жарко!

Кора принесла холодные напитки, поставила поднос на плетеный столик между их стульями и уселась, вытирая лоб симпатичным носовым платком, который Никель весьма самонадеянно пыталась украсить вышивкой.

- Какое буйство красок, - сказала Рамелль и показала на платок.

- Это все Никель.

- Она неутомима.

- Насчет этого не скажу, но тягаться с ней трудно, - усмехнулась Кора. - А что ты читаешь?

- "Сон в летнюю ночь". Одна из любимых книг Селесты.

- Единственное, о чем я в жизни жалею, так это о том, что так и не научилась читать, - Кора запихнула платочек себе в декольте.

- Мне бы твое спокойное отношение к жизни.

- Да ты вроде не смотришься так, будто собираешься буянить.

- Нет, но я потерялась между прошлым, настоящим и будущим. Надо сильнее держаться за настоящее.

Последнего предложения Кора не поняла.

- А как у Спотти дела?

- Замечательно. На удивление, ей наскучил Голливуд. А моей внучке уже шесть лет. Никогда не думала, что однажды стану бабушкой.

- Малышке Хелли уже шесть? Как время летит... А Никель скоро восемь, и она уже почти довела Джулию до умопомешательства.

- Они очень друг на друга похожи, - Рамелль закрыла книгу.

- Одного поля ягоды. Никель такая же упертая, как и ее мать - точно так же готова ввязаться в любую неприятность. Если эти двое не дерутся между собой, как кошки, то можно пари держать, что они ополчились против кого-то третьего, - покачала головой Кора.

- Это как Фанни Джамп, когда она затеяла бороться с темными переулками?

Кора села прямее.

- Она ухватила тигра за хвост. Надо же ей было написать статью в "Глас" и "Вестник" про эти трущобы, и про антисанитарию, и про то, как все можно улучшить.

- С учетом того, что все дома и в Газовом переулке, и в Лягушечьем принадлежат Райфам - о, это будет битва титанов! - Рамелль прищурилась на солнышко.

- Она замечательная. В семьдесят пять лет может весь ад вывернуть наизнанку голыми руками. С тех пор как она узнала о Фейри, ей до всего вокруг есть дело. И если Фанни считает, что в городе что-то нужно исправить, пусть даже это мелочь какая-то, значит, она добьется, чтоб ее исправили. Говорю тебе, лично я побоялась бы встать ей поперек дороги, - одобрительно сказала Кора.

- Она практически силой делает наш район лучше. Хотела бы я, чтобы Селеста могла на это посмотреть.

- Может, она и видит. Кто знает, что происходит, когда ты оказываешься на том берегу? - Кора снова промокнула лоб.

- Мне нравится так думать. Она со мной - ежедневно, ежечасно. "Ахилл поверженный - он все еще Ахилл". - Рамелль вспомнила, что Кора не знает, кто такой Ахилл. - Я хочу сказать, что Селеста здесь, с нами, несмотря на то, что она мертва.

- Только вспомни о солнышке - и сразу светлее станет.

- Именно так, - Рамелль отпила пива.

- Благодаря ей я знаю, что написать на своем надгробном камне.

- Ну что ты, Кора! - потрясенно проговорила Рамелль.

- У меня на могиле будет написано:

"Родилась: Да.

Умерла: Да".

- Когда умрет Фанни, нам придется выбить на ее могильном камне: "Наконец-то она спит одна!" - сказала Рамелль.

Кора в шутку шлепнула Рамелль по руке.

- Ну что это за слова такие ужасные!

- Знаешь, как Селеста любила говорить? - "Ангелы способны летать потому, что не воспринимают себя всерьез".

У Коры слезы навернулись на глаза.

- Я знаю, что когда один падает, на его место встает другой, но боже ты мой, такой, как она, нет и не будет!

Рамелль сжала ее ладонь.

- Она и тебя любила. Очень, очень сильно.

Кора промокнула глаза платком.

- Любовь продолжает расти. Я не скажу насчет всех этих чудес в Библии - там, про Лазаря и все такое, но в этой жизни я видела множество чудес, да, своими глазами видела!

- Я тоже, - с трудом сглотнула Рамелль.

Кора сменила тему разговора, чтобы они с Рамелль окончательно не раскисли.

- Я проходила сегодня мимо памятника воинам, так там снова было полно шин.

- Вот интересно мне, кто же это делает? Это началось сразу после Первой мировой.

- И продолжается каждый год - на все праздники и еще несколько раз между ними, без всякого расписания.

- Это, должно быть, солдат, которого раздражают статуи или армия, или я уж и не знаю, что?

- Да чтоб меня черти побрали, если я знаю! - рассмеялась Кора. - Хорошо бы, чтоб его словили наконец. А то очень трудно не помереть от любопытства за все эти годы.

- Кора, кстати, о любопытстве - я всегда чувствовала в душе, что это Селеста убила Брутуса. Тебя это удивляет? - запустила пробный шар Рамелль.

Кора замялась, а потом тяжко вздохнула.

- Нет. Я тоже об этом догадалась. Только всегда помалкивала.

- Да. - Рамелль оперлась подбородком на руку. - Убийство по определению вещь неправильная, но знаешь ли - я уважаю ее за то, что она его убила. Боюсь, я немного нетерпелива и не хочу оставлять правосудие на волю небес. Откуда мне знать, что небесные судьи неподкупны звону злата? Я предпочту, чтобы правосудие свершилось здесь, на земле.

- Не знаю я. Даже не знаю. Но и не скажу, что жалею Брутуса.

- Иногда абсурдность этого мира просто не дает мне жить, - губы Рамелль сошлись в тонкую полоску.

- Матушка природа и не хотела, чтоб все было идеально. Даже на солнце бывают пятна, - утешила ее Кора.

Рамелль помолчала, пытаясь переварить услышанную мудрость, и рискнула перейти к еще одной скользкой теме.

- Ты могла обо всем разговаривать с Эймсом?

- Почти всегда.

- Ты знаешь, что я люблю Кертиса. Он понимающий, нежный, веселый человек. По правде говоря, это огромная честь - то, что меня любили и любят целых двое Чальфонте. С Селестой я могла говорить о чем угодно. Она знала, о чем я говорю, а о чем умалчиваю. Но с Кертисом... иногда он даже не понимает, что я хочу сказать.

- Никто из них не понимает. Их надо принимать такими, какие они есть.

- Хммм...

- Гляди-ка, кто к нам идет сквозь гортензии! - воскликнула Кора.

- Здравствуй, Луиза, - поприветствовала ее Рамелль.

- Мама, ты пьешь пиво на людях? - прошипела Луиза.

- Ох, черт возьми, Лисси, оставь свою старую мать в покое!

- Хочешь бутылочку? - предложила Рамелль.

Уразумев, что Рамелль тоже пьет пиво, Луиза сменила гнев на милость.

- Ну, хорошо, ладно.

- Сиди, Рамелль, - Кора придержала ее за руку. - Луиза, ступай на кухню и притащи себе пива. А мы с места не сдвинемся.

Луиза ушла, вернулась и втиснулась в кресло.

- Ну? - Кора видела, что Луизу распирает от желания что-то сказать. У нее это прямо на лбу было написано.

- Что "ну"?

Рамелль снова раскрыла книгу и сделала вид, что читает.

- Луиза, у тебя новость поперек кишок встала.

- Мама, ну неужели ты должна быть такой вульгарной? - Луиза отхлебнула пива и причмокнула. - Я просто не в восторге от того представления, которое Джулия сегодня устроила в кинотеатре "Капитолий".

- Джатс устроила представление? Она же петь не умеет, и ты это прекрасно знаешь, - напомнила Кора дочери.

- Нет, мама. Мы пошли посмотреть "Американца в Париже". До нас так поздно доходят новые фильмы! Его в Балтиморе показали уже вечность назад. Я прямо дождаться не могла. Ну вот, фильм был замечательный.

[“Американец в Париже” (англ. An American in Paris) — музыкальный фильм 1951 года, по мотивам одноимённой симфонической поэмы Джорджа Гершвина (1928).]

- Правда? Может, и мне стоит сходить посмотреть, - озвучила собственные мысли Рамелль.

- Только не надо брать с собой Джатс! Она так любит этот фильм, что непременно захочет снова пойти.

- Да что ж, господи помилуй, тогда не так? - спросила Кора.

- Да ничего, кроме того, что Харви Спенсер запустил музыку из фильмов через динамик в кинотеатре. Опробовал новую технику, так он сказал. Погодите, погодите! - Луиза вскинула руку, призывая к тишине. - Джатс заслышала музыку - и пригласила Ноя Моджо на танец! Там еще была Орри, и Лайонелл, и Ив. Все были. Ной подумал, что это забавно - и стал с ней танцевать! А потом они разделились и стали приглашать других людей. Никто и опомниться не успел, а все уже танцевали в проходах! Мне было так неловко, что я чуть не умерла! - фыркнула Луиза.

- Как замечательно! - воскликнула Рамелль.

- Ничего замечательного, если вдруг оказывается, что тебе надо танцевать с Яшью Грегоровитчем! Он такой тупой, как будто его кто мешком из-за угла пришиб. И ко всему прочему, от него воняло автомобильными покрышками. Фу!

Рамелль моргнула и задумалась.

- Луиза, ты все воспринимаешь слишком серьезно. Ты же знаешь, что Джатс любит подурачиться, - назидательно произнесла Кора.

- Если бы только Яшью! Но мне сначала пришлось танцевать с Дианой Вильямсон! - ресницы Луизы затрепетали.

- А с ней-то что не так? Диана Вильямсон потрясающе красива и, дорогая моя, она вполовину тебя младше, - улыбнулась Рамелль.

- Она - девушка. А я не желаю танцевать с девушками! - твердо заявила Луиза.

- Правда? А я все время так делала.

- А я вот не думаю, что это смешно! Джулия заполучила всех хороших партнеров, а мне досталось какое-то барахло! И вообще, танцевать на шпильках неудобно! Я знаю, знаю, она это назло мне сделала, потому как отлично знала, что у меня завтра все ноги в волдырях будут! - Луиза отпила порядочный глоток холодного пива.

- Шпильки изобрела женщина, которую однажды поцеловали в лоб, - Рамелль захлопнула книгу и хитро поглядела на Кору.

20 сентября 1955 года

- Сезам, откройся! - Никель повела пальцами, как заправский чародей. Полотенце у нее на голове должно было изображать тюрбан. Дэвид, сын Лишнего Билли, глядел на нее с открытым ртом.

- Сезам, откройся! - повторила Никель более громким голосом.

Джатс подошла к задней двери, чтобы позвать их на ранний ужин.

- Вы что делаете?

- Ничего, - ответила Никель. Она повернулась и снова встала лицом к двери сарая.

- Сезам, откройся!

- Вы рехнулись? - уперла руки в бока Джулия.

- Нет.

- Тетя Джатс, она открывает дверь сарая с помощью волшебства. Как в книжках.

- Наверное, от полотенца на голове у нее мозги перегрелись.

- Мама, ты не даешь моему волшебству сработать!

- Я сейчас кому-то так сработаю, если вы не пойдете в дом и не съедите ужин! И отдай мне мое полотенце!

Никель неохотно двинулась к дому.

- Она помешала. Зуб даю, если бы мама не позвала нас домой, эта дверь сама бы распахнулась!

- Ты правду говоришь? - зазвенел голосок Дэвида.

- Конечно. Я все могу!

Когда они добрались до кухни, Джатс уже ставила на стол молоко.

Лишний Билли вместе со своим страшим сыном, Одерусом, сейчас работали у Фанни - они подрядились починить ставни. Билли перебивался случайными подработками, он был слишком неудобным человеком, чтобы удержаться хоть на какой-то должности на любом из предприятий Райфов. Для Лишнего Билли схлопотать полный расчет было легче, чем обычному человеку подцепить простуду. Сейчас он брался за любую работу, которую ему предлагали. Фанни нанимала его так часто, как только могла. Они с Билли разделяли ненависть к Райфам в целом и к Наполеону Райфу в частности. Наполеон заправлял работниками, в то время как Юлий занимался сделками на внутреннем и международном рынках. Наполеон нанимал пришлых людей, селил их в принадлежавших компании хибарах и таким образом привязывал незадачливых бедняг к месту работы на всю жизнь. Все свои "усовершенствования" он производил на пенсильванской стороне Раннимида, в пику южной части города. Фанни нанесла на себя боевую раскраску и принялась каждый день строчить язвительные колонки в "Глас" и "Вестник".

"Сан Суси" публиковал большие объемы рекламы в обеих газетах еще со времен Великой депресии двадцать девятого года, так что они охотно печатали статьи Фанни. Конечно, Наполеон попытался на них надавить, но оба издателя оказались не робкого десятка и решительно защищали свободу прессы.

Фанни понимала, что ей никак не изгнать Райфов из города, но по крайней мере, она могла попробовать заставить их навести порядок в городских трущобах.

Хитрый план Наполеона состоял в том, чтобы ухудшить и без того бедственное положение неблагополучных социальных групп, которые не привыкли бороться за свои права, как писала Фанни. К тому же, он им еще и не доплачивал.

Когда Фанни поняла, что рабочих ей не раскачать, она обратилась к оставшимся в городе аристократам и воззвала к их чувству гражданской ответственности перед обществом. В итоге были выдвинуты требования по улучшению жилищных условий рабочих, и Наполеон вынужден был им подчиниться.

В кухне пахло отварными кукурузными початками, картофельным пюре и жареным цыпленком.

- Никель, ты к своему пюре так и не притронулась, - сказала Джулия "маминым" голосом.

Шлеп! Никель погрузила руку прямо в горку пюре, и оно потекло у нее между пальцами. Дэвид замер.

- Ах ты, поганка мелкая! - Джулия ухватила ее за воротник и приподняла с места. - А ну-ка приберись! И теперь, пока посуду не вымоешь, на улицу ни ногой!

- Хорошо, хорошо, - поспешно согласилась Никель, болтаясь в воздухе.

- Тебе лишь бы покрасоваться перед Дэвидом! Но на него это не действует, - Джулия сердито уставилась на мальчика. - Правда?

- Нет, тетя Джатс.

Никель прибрала со стола и перемыла посуду под пристальным надзором Джулии. Дэвид сидел за столом и решал примеры.

- Я уже все!

- Не спешите, юная леди. Я должна проверить посуду, - Джатс тщательно осмотрела каждую тарелку в поисках малейшего пятнышка.

- Неплохо. А теперь шуруйте на улицу, чтоб духа вашего здесь не было!

Детишки припустили к двери.

- Мама, мы пойдем помогать дяде Билли!

- Хорошо.

Когда они поскакали вниз по грунтовой дороге, Джулия не могла не рассмеяться.

Дэвид держал Никель за руку, пока они бежали вниз. Он был очень серьезным маленьким мальчиком, не особо инициативным, но верным и преданным, как пес. Одерус был на четыре года его старше, так что они не были особо близки. Его лучшим другом была Никель.

Когда Лишний Билли с Мери заезжали на Бамблби Хилл, Билли обучал Никель приемам дзюдо и стрельбе из винтовки. Потом он ставил детей в пару и устраивал соревнование, чтобы приучить их действовать, не раздумывая. Его смущало то, что в Никель было куда больше храбрости, чем в любом из его сыновей, но радовало то, что его мальчики трусами не были. По крайней мере, этим он мог гордиться.

- Никель?

- Чего?

- А ты когда-нибудь заглядывала под парту Бланш Бозаны?

- Нет, она далеко от меня сидит.

- А ты загляни! Она туда прилепляет все козявки из носа, честное индейское! Выглядит, как лунный пейзаж.

- Фууу, - Никель зажала нос.

- Бланш - настоящая моль!

- Ага.

- И лицо у нее, как какашка.

- Ага, - Никель приставила руку козырьком ко лбу и поглядела на лужайку перед домом Фанни. Там стояли и размахивали руками Лишний Билли и еще двое здоровяков. Наполеон Райф стоял в сторонке с видом полного превосходства.

- Дэвид, глянь на этого дяденьку!

- Где?

- Да вон, там, с твоим папой. Лысый. Никогда таких громадных не видела! Интересно, он сам ходит или к нему колесики приделаны?

Дэвид прищурился.

- Эй, давай подойдем поближе. Папа сердитый.

Они подобрались ближе и услышали, как Билли заорал на великана:

- Чувак, да ты заколебал уже! В кого ты такой нудный?

Варвар, нанятый Наполеоном специально для разборок с проблемными людьми, двинул Билли прямо в живот. Наполеон явно решил запугать всех, кто помогал Фанни Джамп Крейгтон. Билл покатится по земле и получил пинок от второго варвара. Одерус, которому едва исполнилось четырнадцать, прыгнул меньшему из мужчин на спину.

Дэвид рванулся вперед, не раздумывая ни о себе, ни о том, какой он на самом деле маленький. Он вцепился в ногу великана зубами, но тот пинком послал его в полет через всю лужайку.

- А ну не трожь моего друга! - Никель устремилась прямо к монстру, но Наполеон ухватил ее за плечо, словно тисками.

- Да это же выродок Джулии Хансмайер, как я погляжу!

- Вонючка! - завизжала Никель. Это было самое страшное из ругательств, пришедшее ей в голову. Она выворачивалась, но Наполеон держал ее крепко.

Дэвид рыдал почти у самых дверей Фанни.

Лишний Билли был меньше, но быстрее, чем нападающие. Он припомнил уроки ближнего боя в морской пехоте, и когда здоровяк снова напал на него, Билл швырнул его на землю, а пока тот неторопливо поднимался, с ноги врезал ему по зубам. Меньший громила все еще не справился с Одерусом, висевшим у него на спине, поэтому двигался в сторону Билли слишком медленно.

- Покажи им, дядя Билли, покажи! - закричала Никель.

- Заткнись, малявка! Я слыхал, твой папаша был черномазым, - Наполеон сально улыбнулся. Он был из тех пакостных типов, которые получают особенное удовольствие, называя евреев жидами, итальянцев - макаронниками, и никогда не упускал случая использовать какое-либо из более распространенных расовых оскорблений.

- Ага, я лучше буду черномазой, чем хоть на минутку такой тварью, как ты! - Никель извернулась и пнула его в аккурат по яйцам. Наполеон согнулся, и она изо всех сил врезала обеими кулаками ему по затылку, как научил ее Билли.

Никель была слишком мала, чтобы вырубить его. Разъяренный Наполеон смазал ей кулаком по лицу и сломал нос. У Никель слезы брызнули из глаз и кровь хлынула на оранжевую, в полосочку, футболку. Она понимала, что не может на равных драться с ним, но не собиралась покидать схватку, поэтому подхватила с земли камень и ударила его прямо в левый глаз. Он взревел, как раненый бык.

А Билли тем временем неплохо справлялся со здоровяком, но всякий раз, когда гигант припечатывал его ответным ударом, Билли казалось, что у него кишки изо рта повылетают.

Заслышавшая шум Фанни выскочила через переднюю дверь с дробовиком и разрядила его в воздух. Драка остановилась.

- Наполеон Райф, а ну пошел вон с моего газона, а не то я сделаю из тебя решето!

Выстрелы напугали громил. Билл подбежал к Дэвиду и осмотрел его. Наполеон махнул своим людям и угрюмо отчалил, зажимая левый глаз.

- Чертовы аристократы, голубая кровь! Я все равно ее угомоню, так или иначе!

- Дэйви, ты как? - Никель опустилась на колени рядом с ним, не обращая внимания на кровь, струившуюся у нее из носа.

Дэвид улыбнулся. У него были выбиты передние зубы.

Фанни прислонила винтовку к двери.

- Билли, заходите в дом. Будем лечиться. Одерус, как ты?

- Я в порядке. Он из меня чуть дух не вышиб.

- Отличная работа, сынок, - Билл похлопал его по спине, а потом обратил внимание на Никель. - Господи боже, девочка!

Фанни оказала им первую помощь и позвонила Джулии.

- Джулия, тебе бы лучше прийти и забрать Никель. Я думаю, у нее нос сломан.

- Эта чертова девчонка снова подралась? Фанни, если она сама ввязывается в неприятности, то пусть учится разбираться с последствиями. Пусть топает домой сама.

- Погоди минутку, Джулия. На этот раз она схлестнулась с Наполеоном Райфом.

- Что?

- Ты правильно расслышала.

- Боже милосердный, Фанни! Я уже бегу!

31 октября 1955 года

Все детишки отправились праздновать Хэллоуин. Мери осталась дома - в маленьком хлипком деревянном домике в северной стороне города. Билл спешил закончить очередную халтуру, потому что Мери чувствовала себя неважно и жаловалась на боль в груди. Врач прописал ей лекарство, от которого ей все время хотелось спать. Билл надеялся, что она уснет, но опасался, что дети могут побеспокоить ее в хэллоуинскую ночь.

Он уже ехал домой, когда заметил впереди какое-то зарево, а потом услышал за собой сирену пожарной машины. Его бросило в пот. Он пропустил пожарных, поспешил вслед за ними и прибыл к своему дому только затем, чтобы увидеть пепелище. Мери не проснулась и сгорела вместе с домом.

Власти провели расследование. Билл знал, что за поджогом стоит Наполеон, хотя трое свидетелей и подтвердили, что он в это время был в Йорке. Те двое громил больше в Раннимиде не показывались.

Юлий Райф пришел в ярость. Он отослал брата в Европу, пока страсти не поутихнут, и весьма искусно попытался восстановить те добрососедские отношения, которые только мог. В частности, он всячески пытался сподвигнуть свой персонал почаще захаживать в "Сан Суси" вместе с семьями. Самого Райфа Фанни и на порог бы не пустила, но она не могла ссориться с людьми, чье единственное прегрешение состояло в том, что они работали на Райфов.

Билл с сыновьями остались без крыши над головой, и Фанни приняла их к себе. Она не могла исцелить их скорбящие души, но о телах вполне могла позаботиться.

Луиза впала в истерику. Врачам пришлось накачать ее успокоительным. Кора, Рамелль, Джулия, Орри, Ив и Мейзи по очереди приглядывали за ней. Они опасались, как бы она что-нибудь с собой не сделала. Чесси, Ной и Лайонелл как могли присматривали за Перли. Он срывался и всех посылал, а потом, днем, вдруг оказывалось, что он стоит на лестнице, сжимает в руках кисточку и рыдает, как дитя.

Билл Биттерс поклялся, что убьет Наполеона, дайте только срок.

12 апреля 1956 года

- Давай, просыпайся, - Кора нежно обняла Никель.

- Ммм…

- Давай, ты же говорила, что хочешь посмотреть со мной как солнышко восходит.

- Ага! - Никель скатилась с кровати, нацепила одежку, вычистила зубы и поскакала вниз по лестнице.

- Шшш. Мама с папой спят, - Кора прижала палец к губам.

- Прости.

- Вот, бери одеяла, а я понесу наш завтрак.

- А куда мы идем?

- За дом, на вершину холма. Самое лучшее место кругом на много миль, чтобы посмотреть рассвет, - Кора на цыпочках просеменила к задней двери.

Птицы перекликались друг с другом, пока две фигурки поднимались на холм. На востоке засеребрилась узенькая полоска. Вокруг шуршала какая-то живность, и одинокая сова промелькнула у них над головами, направляясь на дневной отдых в свое гнездо.

- Ну вот. Разве не здорово?

- Да, бабуль. Ты знаешь все лучшие места.

- Вижу, ты оделась в желтое и красное. Знаешь, что это значит?

- Что? - глаза Никель заблестели от предвкушения. Она любила Кору - та знала кучу всяких историй и с ней было весело.

- Носишь желтое и красное - встретишь парня ты прекрасного.

Никель глянула на свои куртку и штаны, наполовину ожидая, что сейчас из-за холма выскочит штук сорок прекрасных парней.

- А у тебя когда-нибудь был парень?

- Я даже раз была замужем. И так у меня появились твоя мама и Луиза. А потом муж сбежал, и у меня был парень по имени Эймс Рэнкин.

- А он был прекрасный? - спросила Никель.

- Он был хороший человек. Знаешь, он был словно стебель травы, которая прорастает сквозь асфальт. Особенный, - слово "особенный" Кора произнесла с нажимом.

- Как папа?

Кора на мгновение запнулась, а потом медленно проговорила:

- В какой-то мере... Чесси тоже хороший человек.

- Бабуль, а сколько тебе лет?

- Семьдесят три осенью стукнет. Люблю забегать вперед, - рассмеялась Кора.

- Это ого как много, да?

- Да, но Фанни Джамп опережает меня на шесть лет. Она родилась в тысяча восемьсот семьдесят седьмом, а я - в восемьдесят третьем.

- А я родилась в тысяча девятьсот сорок четвертом.

- Я знаю. Мои года - мое богатство. Я богатая женщина, - Кора вытащила из корзинки булочки и масло. - Вот, держи.

- Спасибо. Бабуля, я тоже думаю наперед. Я думаю, что когда вырасту, то пойду учиться в колледж.

- Это замечательно. Вкладывай деньги в собственный ум. Тогда никто его у тебя не отнимет.

- Так и мама говорит, - Никель впилась зубами в булочку.

- Ну, она же моя дочка.

- Мы с мамой часто ругаемся, - Никель помолчала. - Мы упрямые. Так папа говорит. Вот с папой я никогда не ссорюсь.

- Мама у тебя хорошая. Ты ее слушайся.

Никель скривила уголок рта.

- Да, мэм. Когда она права, я буду ее слушаться.

- Ну вот, ты снова заводишься.

- Это не я, бабуль, - Никель повесила голову и хихикнула.

- Ты далеко пойдешь, девочка. Я это вижу. Если ты найдешь своему упрямству хорошее применение, тебя никто не остановит.

- А я и собираюсь далеко пойти. Вот увидите! - глаза Никель заблестели.

- Надеюсь, что доживу и увижу, солнышко.

- Бабуля, ты будешь жить вечно!

- Я ни капельки не против. Очень не хочется ничего пропустить, - Кора забросила булочку в рот и намазала джемом следующую.

Никель пристально посмотрела на нее.

- А почему тетя Мери должна была умереть?

- Это одному только Богу ведомо.

- Разве Бог может быть хорошим, если тетя Мери умерла, а Наполеон Райф живет?

- Богу ведомо то, что скрыто от нас, я так думаю.

- Я в это не верю.

- Во что? - Кора поймала ладошку Никель и минутку подержала ее.

- Не верю в Бога.

- Дитя, не говори так.

- Его нельзя увидеть. Говорить с ним можно, но он никогда не отвечает. И он допустил, чтобы тетя Мери сгорела дотла, и чтобы мне расквасили нос! Нету никакого Бога!

- Никель, однажды тебе будет худо, и тогда ты поймешь, что Бог или не знаю кто еще - он над нами.