Ожившие фантазии

6

Яки Вудсток — на самом деле я даже не помню его фамилии, потому что сразу прозвала своего соседа Вудстоком из-за его пристрастия ко всяким странным грибам и плесеням, выращенным в подвале, трепетного отношению к Бобу Марли и горячей любви к шарфам и банданам цвета радуги, — всегда отличался тем, что мог завернуть к своим соседям, в частности ко мне, в любое время дня и ночи. В этот раз меня разбудил вовсе не звонок в дверь, а звук мелких камушков, стрелявших по моему стеклу.

— Черт, Яки, — сонно пробормотала я и потянулась в кресле. — Умеешь выбрать время.

Ди наверняка уже спала, поэтому вряд ли открыла бы Яки Вудстоку, даже если бы он, как все добропорядочные граждане Брэмвилля, позвонил в дверь. Мне пришлось подняться с кресла и подойти к окну, за которым в тени деревьев спряталась мужская фигура.

Фигура была слишком крупной для Яки, обладавшего довольно худой комплекцией, — это я увидела даже своими сплющенными от сна глазами. Мне мгновенно вспомнился наш разговор с Лонбергом, и честно скажу, что мое воображение немедленно нарисовало убийцу, спрятавшегося в тени густых деревьев сада.

Однако убийца оказался очень даже любезным. Он приветливо помахал мне рукой и, как мне показалось, послал нечто вроде воздушного поцелуя.

Наверное, я еще не проснулась, мелькнуло у меня в голове, и я решила воспользоваться проверенным способом — как следует ущипнуть себя за руку. Щипок оказался весьма болезненным: значит, я действительно проснулась и поднялась с кресла. Но кто тогда за окном?

Даже если бы Яки Вудсток решил пойти в качалку, вряд ли бы ему удалось нарастить себе мускулатуру всего за какой-то день. Не менее странным казалось и то, что Яки шлет мне воздушные поцелуи.

— Ют, сладенькая! — донесся до меня голос, развеявший мои последние сомнения. — Я тебя разбудил?

Я оторопела: Ричи Карлайл под окнами моего дома… Даже в дни наших встреч он не позволял себе таких «юношеских глупостей». Мне пришлось сделать усилие, чтобы не уронить свою отвисшую челюсть на подоконник. Не знаю, мог ли Ричи разглядеть степень моего удивления, но мне не очень-то хотелось, чтобы он истолковал его как радость.

— Ют! — Ричи выбрался из сени деревьев и встал под моим окном, очевидно надеясь разыграть передо мной сцену из «Ромео и Джульетты». — Может, ты спустишься хоть ненадолго?

Если я когда-то и была Джульеттой, то эти времена уже давно прошли. И дело даже не в том, что быть тридцатитрехлетней Джульеттой смешно, просто от моей когдатошней наивности и романтичности не осталось и следа. Ричи пытался воскресить ту меня, которой уже не было, ту, которой он когда-то преподал горький урок: нельзя доверять даже самому, казалось бы, близкому человеку.

— Зачем пришел, Ричи? — довольно сухо полюбопытствовала я у новоиспеченного Ромео.

— Повидаться. — Мне показалось, Ричи немного растерялся от моей холодности. Я подозревала, что он, с его гигантским самомнением, рассчитывал на куда более теплый прием. — Хотел увидеть тебя.

— Увидел? — насмешливо посмотрела я на бывшего мужа. — Теперь я могу лечь спать?

— Ты спишь в рубашке? — улыбнувшись, поинтересовался Ричи. — В такую жару? Хотя, наверное, тебе холодно одной в постели.

— Даже не думай, что приглашу ее согреть, — зевнув, ответила я.

— Неужели ты совсем не рада меня видеть? — На лице Ричи появилось умоляюще-щенячье выражение. С таким он обычно приходил, чтобы попросить у меня прощения, и почти всегда добивался своего.

— Ты разбудил меня посреди ночи, — хмуро отозвалась я, решив не обращать никакого внимания на его жалостливый взгляд. — Обычно люди радуются, когда к ним приходят по ночам?

— Ют, прости, я не удержался, — продолжил гнуть свою линию Ричи. — Ведь я даже не прошу тебя меня впустить. Спустись вниз, мы немного поболтаем, и я уйду. Честное слово, уйду.

— Можешь заночевать в саду, если тебе так хочется, — выдавила улыбку я.

— Отлично, — улыбнулся Ричи. — Я буду петь серенады под твоими окнами.

— Делай что хочешь. — Я повернулась и собралась было отойти от окна, но Ричи Карлайл принялся исполнять свою угрозу.

Певцом, надо сказать, он был неважным и стихов никогда не писал. Поэтому подвывания со словами «Ют, моя прекрасная звезда, приди, приди ко мне сюда» сразу же заставили меня пожалеть о принятом решении.

— Черт, Ричи, ты хочешь, чтобы кто-нибудь из соседей заявился сюда с ружьем? — высунувшись из окна, поинтересовалась я.

— Нет, всего лишь хочу, чтобы ты сменила гнев на милость и спустилась ко мне на несколько минут.

— Это шантаж, Ричи.

— Я знаю, Ют. Но по-другому с тобой не выходит.

Через несколько минут я была в саду. Ричи высвободил правую руку, которую все это время держал за спиной, и протянул мне нежно-розовую розу.

— Это тебе. Она восхитительна, но ты лучше.

— Неужели? — округлила я глаза. — Помнится, раньше ты только и говорил, что мне пора бы сбросить несколько лишних килограммов…

— Я был слеп, — виновато улыбнулся Ричи. — Но теперь я снова прозрел. Возьми цветок, он ведь ни в чем не виноват.

— Нет уж, — покачала я головой. — Я не принимаю цветов от чужих мужчин.

— Но я не чужой.

— Оставим этот разговор, Ричи, — нахмурилась я. — Ты же никогда не любил эти «юношеские слюни». С чего вдруг такая перемена?

— Я же сказал, что был слеп.

— Хватит твердить одно и то же. Думал, что я увижу цветок и растаю?

— Я просто хотел сделать тебе приятное. Не предполагал, что тебя это так обидит.

— Ричи, если ты думаешь, что меня трогает эта твоя романтика, то ошибаешься, — не выдержала я. — Ты бегаешь ко мне от своей Лил так же, как когда-то бегал к ней от меня. По-твоему, это не должно меня обижать? Это не только обидно, но и унизительно.

— Ты хочешь, чтобы я с ней расстался? — Ричи пристально посмотрел на меня.

Я заглянула в его глаза, но он тут же их спрятал, переведя свой взгляд на цветок, который все еще держал в руке.

— Я хочу, чтобы ты прекратил за мной бегать, — сухо ответила я. — Твои несколько минут истекли, и я ухожу спать.

— Ют, — умоляюще проговорил Ричи, — ты меня беспокоишь.

— Из-за того, что не беру твоих цветов? — краешком губ усмехнулась я.

— Нет, — покачал головой Ричи. — С тобой что-то происходит. Я ведь неплохо тебя знаю, Ют, хоть ты и утверждаешь обратное, ты какая-то напуганная, встревоженная… Даже похудела.

— Ах, так вот почему ты приперся сюда с розой, — хмыкнула я. — Оказывается, я похудела…

— Не язви, Ют, — обиженно отозвался Ричи. — Я и правда волнуюсь. Ты кого-то боишься?

— Да, — не глядя на Ричи, ответила я. — Маньяков, которые преследуют меня на берегу, а потом появляются под окнами моего дома.

— Ют, прошу тебя, будь серьезной.

Его голос был тихим и нежным, как в те времена, о которых, как я наивно полагала, мне давно удалось забыть. Ричи осторожным движением убрал прядку моих темно-русых волос, выбившихся из пучка, стянутого на затылке. Мне не хотелось, чтобы Ричи дотрагивался до меня, но я почему-то стояла не шелохнувшись. Может быть, потому что хотела проверить, насколько живы во мне былые чувства, а может, и в самом деле я была одинока в своей пусть и не холодной, но пустой постели.

Безупречное лицо моего бывшего склонилось над моим растерянным лицом и уже через мгновение я почувствовала на своих губах поцелуй Ричи. Я подумала, что мне и в самом деле стало чуть легче, чуть спокойнее, что тревога, сковывавшая мою душу все эти дни, отступила, как облако под дуновением ветра, что я еще способна вызывать в ком-то чувства, что я все еще женщина, а не унылая старуха, засевшая в своем заколдованном одиночеством замке. Но, закрыв глаза, я вдруг осознала, что перед моим внутренним взором стоит вовсе не Ричи Карлайл…

Каким бы удивительным и странным это ни показалось, но я обнаружила, что целуюсь с Коулом Лонбергом.

Мне пришлось открыть глаза, чтобы убедиться в том, что это не так. Ричи тоже открыл глаза и слегка отстранился, чтобы полюбоваться впечатлением, которое произвел на меня его сногсшибательный поцелуй. Увидев на моем лице скорее недоумение, чем восторг или блаженство, Ричи оторопел.

— Ют, что с тобой? — уставился он на меня так, словно я только что отказалась от порции пончиков с апельсиновым джемом. Я даже подумала, что за этим вопросом последует другой: «Ты не заболела?» Впрочем, подобный вопрос был бы вполне уместен: мне и самой было не по себе, оттого что, целуясь с Ричи, я воображала другого мужчину, к которому к тому же не питала никаких теплых чувств.

— Тебе не понравилось? — продолжил допрос Ричи.

— Не знаю, — вырвалось у меня.

— Как можно этого не знать? — с возмущением уставился на меня бывший муж. — Поцелуи либо доставляют удовольствие, либо нет. Третьего варианта быть не может.

— Ричи, я правда не знаю. Вначале мне показалось, что понравилось, потом — что нет. И вообще, — раздраженно уставилась я на него, — с чего это я должна перед тобой отчитываться?

— Вообще-то мы только что целовались, — напомнил Ричи. — Мне казалось, поцелуи — это то, что я умею делать хорошо.

— Да при чем тут ты? «Умею делать хорошо», — передразнила я Ричи. — Цирковая обезьянка тоже умеет хорошо скакать на лошади. Но это же не значит, что все от нее в восторге!

Лицо Ричи исказила гримаса гнева.

— Если ты хотела меня унизить, так бы и сказала! — выпалил он. — Для этого необязательно было со мной целоваться! Надо же было придумать такое сравнение — цирковая обезьянка. А я-то старался добавить романтики в наши отношения.

— Какие отношения? — уставилась я на Ричи. — Ты решил, что, встретив мою мать с поезда, снова закрутил со мной роман? Пара комплиментов, цветочек, глупая песенка под окном — и все забыто? Хорошего же ты обо мне мнения, дорогой.

— Хорошего, иначе не пришел бы сюда, как идиот. — Ричи снова взял себя в руки и посмотрел на меня уже спокойнее. — Ют, давай не будем ссориться. Я понимаю, тебе непросто меня простить, но, пожалуйста, дай мне еще один шанс. Разве ты не видишь, как я стараюсь?

— Вижу, — мрачно кивнула я. — Только, честное слово, Ричи, я ничего от тебя не хочу и ничего тебе не обещаю…

— Не обещай, — перебил меня Ричи. — Но у меня есть предложение: может, мы попробуем стать друзьями?

Я растерянно посмотрела на бывшего мужа, потому что с трудом представляла себе, куда может завести эта странная дружба.

— Неужели ты даже в этом мне откажешь?

— Ну хорошо, — сдалась я, уступив умоляюще-щенячьему взгляду светло-серых глаз, опушенных темными ресницами. — Только учти, Ричи, у меня нет привычки спать с друзьями.

— Я знаю, — улыбнулся мне Ричи, и, честно говоря, его улыбочка навела меня на мысль, что не очень-то далеко я ушла от той наивной дурочки, которой была несколько лет назад.

Я снова забыла позвонить Слему, хотя это следовало сделать хотя бы из благодарности — ведь именно он помог мне в трудную минуту и вытащил меня из полицейского участка. Генри позвонил сам, и голос его звучал обеспокоенно.

— Как ты, Ют? — поинтересовался он, и этот вопрос, признаюсь, показался мне подозрительным. Мне казалось, у Слема не было причин беспокоиться обо мне, разве только о моей новой книге, к которой я до сих пор так и не приступила.

Наверное, Генри решил, что у меня творческий кризис, подумала я. Впрочем, даже если и так, он недалек от истины.

На этот раз откладывать встречу было бы бестактно с моей стороны, поэтому мы договорились с Генри встретиться в маленьком кафе, где мой любимый темный «Гротверг» подавали со вкуснейшими сырными палочками.

Несмотря на горячее чувство к сырным палочкам, в кафе я заказала только пиво. Не то из-за усилившейся жары, не то из-за волнений и переживаний, обрушившихся на меня с такой же силой, как теплый циклон, мой интерес к еде заметно убавился.

Ди, раньше частенько пилившая меня за чревоугодие, теперь не могла добиться того, чтобы ее дочь съела хотя бы тарелку холодного супа. Родителям не угодишь: то они считают, что ты слишком толстая, чтобы кому-то нравиться, то утверждают, что ты слишком худая, а мужчины «предпочитают женщин с формами».

Слем, пришедший в кафе на несколько минут позже, чем я, сокрушенно покачал головой.

— Боже, Ют, ты совсем осунулась. Только не говори, что увлеклась какой-нибудь новомодной диетой.

— Никаких диет, Слем, — успокоила я Генри. — Просто эта ужасная жара так доконала меня, что я могу только пить.

— «Гротверг» без сырных палочек? — Слем с подозрением покосился на мой скромный заказ. — Знаешь, Ют, это очень странно.

— Генри, скажи честно, в чем дело? — не выдержала я. — Ты же позвал меня сюда не для того, чтобы беспокоиться о моей фигуре? Считаешь, я слишком тяну с книгой?

— Да бог с ней, с книгой, — отмахнулся Слем. — Речь вообще не о ней.

— Тогда о чем?

— Знаешь, Ют, тут такая история… В общем, на днях мне звонила твоя мама.

— Ди звонила тебе? — Меня настолько ошарашило услышанное, что я едва не поперхнулась «Гротвергом». — С какой это стати?

— Она спрашивала, нет ли у тебя проблем в издательстве, — продолжил Слем. — Сказала, что с тобой что-то творится в последнее время и она никак не может понять, в чем дело. Говорит, к тебе приходил полицейский. Кажется, детектив Ломбард?

— Лонберг, — поправила я Генри. — Да, так и есть.

— Это не тот самый Лонберг?

— Именно он, — кивнула я. — Тот самый Лонберг, который оштрафовал меня за непристойное поведение в общественном месте.

— Нет, формулировка была другой. — В таких вопросах Слем любил точность. — Но речь не о том. Чего он от тебя хотел, Ют? Ты только скажи, я немедленно позвоню адвокату, и он все уладит.

— Успокойся, меня ни в чем не обвиняют, Слем. Как раз наоборот…

— Что значит «наоборот»? — озадаченно уставился на меня Генри.

Мне пришлось пересказать ему всю эту жуткую историю с самого начала. Лицо Генри то просветлялось, то снова мрачнело. Он всегда был эмоциональным слушателем, чем, наверное, и подкупал авторов, с которыми работал. Мы знали друг друга уже много лет, и он был в курсе моего бурного разрыва с Ричи. Нельзя сказать, чтобы он хоть как-то выражал свое мнение по поводу поведения моего бывшего мужа, но всегда, когда я говорила о Ричи, в глазах Генри появлялся какой-то недобрый огонек. Наше многолетнее знакомство и лояльность Генри позволяли мне рассчитывать на то, что история, которую я ему поведала, останется между нами.

— Да, у твоей мамы определенно есть повод для беспокойства, — констатировал Генри, выслушав мой рассказ. — Признаюсь, даже я не ожидал, что с тобой может произойти нечто подобное. Думал, какие-то пустяковые неприятности с полицией, из-за которых ты волнуешься понапрасну. Жаль, что мои подозрения не подтвердились.

— И мне жаль, Генри, — кивнула я. — Если честно, последние пару дней я трясусь не только за свою шкуру, но и за тех, кто может стать новыми жертвами. И знаешь, что самое страшное? То, что детектив Лонберг прав: я написала книгу, которая стала пособием для какого-то маньяка.

— Ют, не торопись с выводами, — принялся успокаивать меня Генри. — Во-первых, городские легенды Брэмвилля и до выхода книги мало для кого были секретом. Во-вторых, глупо обвинять себя в том, что какой-то кретин неправильно истолковал ту или иную твою вещь. Если кто-то сойдет с ума, увидев жуткую картину, написанную талантливейшим художником, разве мы будем критиковать гения за то, что он ее создал?

— С гением ты погорячился, — вяло усмехнулась я. — Но знаешь, Слем, в последнее время я все чаще начала задумываться о том, какую ответственность мы несем за то, что создали. Родители ведь несут ответственность за своих детей, так, Слем? Так почему же писатель не должен отвечать за свою книгу?

— Ты отвечаешь, — невозмутимо ответил Слем. — Каждый раз, когда читатели задают тебе вопросы.

— Я не об этом. Если книга научила кого-то убивать, кто виноват: творец или убийца? Честно говоря, я уже не знаю, Слем. Я окончательно запуталась.

— Если так рассуждать, — мрачно усмехнулся Генри, — то можно бог знает до чего договориться. Надеюсь, когда этого психопата поймают, ты не предстанешь перед судом, чтобы разделить с ним ответственность?

— Я слишком труслива, — грустно усмехнулась я и отхлебнула пива. — Как, подозреваю, и большинство писателей. Все, что мы можем, — кормить читателей сказками, сидя в своих башнях из слоновой кости. А еще хлебать пиво и разглагольствовать об ответственности, которую никогда ни за что не несем.

— Стоп, Ют, — покачал головой Слем. — Хватит заниматься самоедством. Знаешь что, а может, тебе уехать куда-нибудь на время, отдохнуть? Хорошенько обдумаешь новую книгу, наберешься свежих впечатлений, забудешь о том, что случилось, да и Ломбард тем временем что-нибудь раскопает.

— Лонберг, — поправила я Генри. — Его зовут Коул Лонберг. А я никуда не могу уехать, пока это все не закончится. Да, я редкостная трусиха, но не могу позволить себе сбежать. Это будет уже не просто трусость, а подлость. И подлости я себе точно не прощу.

Генри покачал головой, дав понять, что не разделяет моего «героизма». Сказать по правде, я и сама его не разделяла. Вот только что-то внутри подсказывало мне, что нужно остаться. Остаться хотя бы для того, чтобы не перестать себя уважать.

Генри настойчиво предлагал довезти меня до дома, но я отказалась, вспомнив, что хотела заглянуть в участок и повидаться с Лонбергом.

Во-первых, мне хотелось знать, вышла ли полиция на какой-то след. Во-вторых, я совершенно позабыла спросить у детектива, какие даты стояли на конвертах, присланных мне анонимом. Мне не пришло в голову заострить на них внимание, а ведь они могли совпадать с теми датами, когда мне довелось увидеть в Брэмвилле жутких героев моих историй.

В-третьих, воспоминание о поцелуе Ричи, когда на его месте я представляла себе Лонберга, — хотя, конечно, мне неприятно было признаваться в этом даже самой себе, — не выходило у меня из головы. Нет, никакого особенного влечения к детективу я не чувствовала, но мне любопытно было понять, каким образом этот язвительный и резкий тип стал героем моей удивительной фантазии.