Огненный котёл

ГЛАВА 31

Еще одна атака из Гибралтара последовала до рассвета. Это был хорошо согласованный налет как самолетов наземного базирования, так и оставшихся ударных самолетов авианосцев Соединения «Z». Как и раньше, летчики действовали отважно, однако были замечены сразу после взлета и тут же взяты на прицел смертоносными комплексами «Кинжал» задолго до того, как смогли представить собой реальную угрозу. Однако этот налет стоил им еще восемнадцати ракет комплексов «Кинжал», прежде, чем Роденко доложил, что уцелевшие ломают строй и отворачивают. До того они уже истратили двадцать четыре ракеты на отражение первого удара самолетов с авианосцев.

— Доложить боезапас, — напряженно сказал Федоров.

Самсонов обратил внимание на его лицо, похожее на выражение карточного игрока, наблюдавшего, как его запас фишек все тает, притом, что он выигрывает партию за партией, однако не получает ничего.

— Остаток тридцать семь, товарищ капитан. Остаток комплекса «Форт» тридцать пять.

— Что по ударному вооружению?

— Девять «Москитов-2», девять MOS-III «Старфайер», восемь П-900.

Это вызывало определенную озабоченность. Он посмотрел на Карпова, и его глаза ясно выражали мысль, которую он намеревался донести.

— Двадцать шесть ракет, — медленно сказал он. — Это все, способное причинить серьезный ущерб кораблям, что остается в нашем распоряжении. Когда исчерпаются и они, это непобедимый ракетный крейсер станет не более чем плавучей зенитной батареей, а когда закончатся и зенитные ракеты, у нас останутся лишь зенитные орудия, а когда закончатся снаряды для них, мы станем столь же беззащитны перед вражеской авиацией, как рыболовный сейнер. По показаниям Роденко мы не потопили ни одного из британских линкоров, хотя явно причинили серьезные повреждения. Соединение «Z» по-прежнему следует за нами, хотя я полагаю, вступят в бой с меньшей охотой, если вступят вообще. Тем не менее, вскоре их усилят крейсера Соединения «Х» адмирала Берроуза. Они сопровождали конвой к самой Мальте и, хотя понесли значительные потери, все еще способны усилить Соединение «Z» несколькими эсминцами и двумя поврежденными крейсерами — «Нигерия» и «Кения». Я полагаю, они составят единое соединение, которые воспрепятствует нам в отходе на восток, если Гибралтарский пролив станет для нас слишком сложной преградой. Они уже должны потушить пожары на линкорах и являют собой опасную силу, подступающую к нас сзади.

— Нет, мы продолжим прорыв к проливу, — сказал Карпов. — Что они смогут бросить против нас? Какие корабли имеются в Гибралтаре?

— Я не могу быть уверен, — сказал Федоров. — Справочная информация уже не является исчерпывающей, и многие вещи находятся в полном беспорядке. Эсминцы тасуются из одной оперативной группы в другую, а история начинает напоминать черт знает что. Однако, нам повезло, что большая часть их кораблей все равно была отправлена на восток для обеспечения операции «Пьедестал», но все, что имеется в Гибралтаре, будет развернуто, чтобы заблокировать пролив. Учитывая состояние нашего боезапаса, мы должны быть предельно аккуратны в его использовании.

— Там могут быть капитальные корабли?

— Нет, по крайней мере, в этом можно быть уверенным.

— Тогда будет достаточно артиллерийских установок. Наше преимущество в скорости и точности и точности стрельбы настолько высоки, что мы легко справимся с их крейсерами и эсминцами. Самсонов, доложить боезапас.

— Израсходовано 434 снаряда из 3 000.

— Отлично. То есть более 2 500 снарядов. Я предлагаю поднять Ка-40 для разведки. При включенных средствах РЭБ противник не сможет обнаружить его, кроме того, он способен защитится от всего, что может его атаковать. Помимо того, он может выставить буи, чтобы проверить пролив на наличие подлодок. Мы узнаем, что на руках у противника и сможем принимать более адекватные решения и наилучшим образом использовать оставшийся боезапас.

Федоров задумался.

— Это наш последний вертолет, — сказал он. — Но все же, думаю, будет неправильно держать его в ангаре, будто его у нас уже нет. Хорошо, мы рискнем. У нас достаточно топлива, особенно учитывая, что двух других вертолетов уже нет. Действуйте. Я должен доложить Вольскому о ситуации. Дальнейшие действия имеют решающее значение, и я должен держать его в курсе.

— Разумеется, — Карпов кивнул, хотя в душе хотел, чтобы они сами решили этот вопрос. Вольский был опытным и компетентным командиром, но Карпов полагал адмирала слишком осторожным и считал себя лучшим тактиком. Они преодолели уже тысячи миль через враждебные воды, и корабль хорошо себя показал. Он гордился собой и был уверен, что сможет завершить последний этап своего марафона благополучным прорывом в Атлантический океан.

Все изменили два рапорта. Первый из них поступил от командира дивизиона борьбы за живучесть Быко. Проблема находилась на корме, около которой пришлось два близких разрыва вражеских снарядов. Вода поступала в отсеки, в которых находились жизненно важные механизмы, управляющие гребными валами корабля.

— Поступление не сильное, насосы пока что справляются, однако ситуация может осложниться, особенно если мы продолжим следовать с такой скоростью. Если возможно, я прошу пару часов, чтобы исправить ее. Я не могу отправить туда людей, пока корабль идет на тридцати узлах.

Это навалилось на Федорова, словно тяжелая ноша. Они не могли лишиться преимущества в скорости. Соединение «Z» следовало за ними, он ответил Быко, что требовалось поддерживать ход еще два часа, чтобы увеличить разрыв с кораблями противника, а затем он прикажет уменьшить скорость. Пока Роденко мог видеть корабли противника, они могли предпринять любые действия в случае, если противник попытается сократить дистанцию. Это было еще одним большим преимуществом, которым обладал «Киров». Он мог видеть противника и вести бой на большой дистанции, как в эпоху Второй Мировой войны могли только авианосцы. Единственная проблема заключалась в том, что отправляемые к целям ракеты уже не возвращались обратно.

Когда он уже собирался покинуть мостик, появилась вторая проблема, на этот раз от Николина. Молодой лейтенант сидел на своем посту, усталый, но справляющийся, однако явно ждал, когда же его вахта закончится. Затем он услышал в гарнитуре нечто странное, что немедленно привлекло его внимание. Это был устойчивый сигнал, и вскоре он понял, что передача шла старой азбукой Морзе. Сначала он подумал, что это был простой радиообмен между кем-то из множества кораблей и баз в этом районе, однако, будучи человеком любопытным, он начал слушать его. Сообщение повторялось снова и снова. Он начал записывать его на листе блокнота, но выходила полная ерунда, так как он предполагал, что передача шла на английском. Возможно, это был испанский или даже французский радиообмен. Однако затем что-то в голове щелкнуло, и он узнал русскую кодировку Морзе, содержащую уникальные сигналы для передачи специфических букв алфавита. Он сразу же все понял, начав записывать. Тире-тире-тире… Точка-тире-точка-точка… Он записал последний набор букв ниже первого, а затем уставился на запись в полнейшем удивлении. «НИКОЛИН». Оно повторялось три раза, а затем шли еще два слова.

— Товарищ капитан… — Ошарашенно сказал он. — Получено странное сообщение. — И Федоров и Карпов повернулись к нему.

— Николин, не стоит просто сидеть с таким лицом, — сказал Карпов. — Что случилось?

— Товарищ капитан… Это была передача азбукой Морзе, русским кодом. Посмотрите, что здесь!

Карпов подошел к его посту в некотором раздражении, но увидев, что записал Николин, повернулся к Федорову явно обеспокоенным.

— Что там? — Спросил Федоров, задержавшись у люка.

— Моя фамилия, — сказал Николин. — Повторяется три раза, а потом еще два слова: ты лох. Повторилась три раза, затем я потерял сигнал.

— Русской морзянкой? Ваша фамилия?

— Моя фамилия — Николин. Товарищ капитан… — Он закусил губу, а затем выпалил. — Я играл в карты с Орловым после вчерашнего обеда. Я тогда думал, что у меня выигрышная комбинация — две пары, но Орлов взял последнюю карту… После чего сказал: «Николин, Николин, Николин — ты лох», а потом выложил карты и у него был пять пик.

Часом позже Карпов и Федоров явились в лазарет к адмиралу Вольскому. Их лица были мрачными и обеспокоенными.

— Я полагал, что наконец-то смогу отдохнуть от головной боли, — сказал Вольский. — А затем снова начались пуски ракет и стрельба. А теперь это? Почему не доложили раньше?

— Виноват, товарищ адмирал, — сказал Золкин. — Это было мое указание. Федоров сообщил мне, пока вы спали. Я решил, что это может подождать.

— Итак, вы полагаете, что Орлов жив? И это он отправил сигнал?

— Так точно, — сказал Карпов. — Это на него похоже. Он, должно быть, покинул вертолет прежде, чем тот был сбит, и теперь издевается над нами. Однако вертолет уничтожен, об этом не беспокойтесь.

— Это понятно, так что меня беспокоит именно Орлов! Он не историк вроде Федорова, но знает достаточно, чтобы создать проблемы, если откроет рот.

— Но кто поверит тому, что он скажет? Кроме того, он сейчас в Испании и знает только русский. Никто его даже не поймет. Да, он способен на некоторые пакости. Ему нужны будут еда и деньги, а также новая одежда. Так что он, вероятно, причинит кому-то вред, чтобы получить то, чего хочет, а затем напьется в каком-нибудь кабаке и привлечет внимание. За это его арестуют и посадят до конца войны. Возможно, это пойдет ему на пользу.

— Надеюсь, что все будет именно так, — сказал Вольский. — Но я ознакомился с его делом, когда прибыл на корабль. Прежде, чем придти на флот, он имел дело с некоторыми очень темными личностями. Он хитер и безжалостен. Посмотрите, как он спланировал свой побег. Ситуация может быть намного опаснее, чем мы предполагаем. Не удивлюсь, если его так и не схватят. Что он сделает тогда? Скажу точно, он не станет оставаться в Испании. Он попытается пробраться в СССР, если сможет, и вот тогда начнутся настоящие проблемы.

— Путь до Союза неблизкий, и лежит через множество оккупированных стран.

— Даже если его схватят, что случиться после окончания войны, когда его освободят?

Карпов нахмурился.

— Мы отправили последний Ка-40 для разведки пролива. Скоро он вернутся, и мы сможем отправить отделение морпехов на поиски Орлова. Трояк сделает свое дело.

— Все может быть тяжелее, чем на первый взгляд, — сказал Федоров. — Как это будет выглядеть? Если Орлов добрался до берега, он должен находиться где-то в районе Картахены, или, возможно, он уже направился вглубь страны. Сигнал, который мы получили, был слишком коротким, чтобы мы могли запеленговать его источник. Найти его может оказаться невозможным. Мы не можем просто отправить за ним Трояка. Для начала, никто из его морпехов не знает языка, и весь сценарий вообще крайне непрактичен. У меня было дурное предчувствие, когда я приказал сбить его. Это может возыметь последствия, которые мы не можем себе представить.

Адмирал отрицательно покачал головой.

— У меня такое же чувство. Этот человек не способен причинить ничего, кроме страданий и проблем. Возможно, мы не можем ничего поделать, и нам остается надеяться только на то, что дурной характер доведет его до тюрьмы или до могилы. Я знаю, что нехорошо желать такого одному из нас, но в данной ситуации нам не на что больше рассчитывать.

Он обвел их усталым взглядом.

— Теперь к другим плохим новостям. Что докладывает Быко?

— Затопление ниже ватерлинии в районе гребных валов, — прямо и точно ответил Федоров. — Он просит уменьшить ход, чтобы его люди могли подобраться к валам и заделать пробоину. Должно быть, ее причинил осколок или сильное сотрясение от близкого разрыва. Или, возможно, усугубило повреждения, полученные при взрыве вертолета.

— Мы можем безопасно произвести ремонт?

— С полуночи мы идем на тридцати узлах. Сейчас с в девяноста милях от Гибралтарского пролива. Соединение «Z» находится в шестидесяти милях к юго-востоку и следует за нами на пятнадцати узлах. Они собрали вместе все уцелевшие корабли и прикрывают ими авианосцы. Даже если они снова попытаются атаковать нас, у нас будет три часа, чтобы Быко смог закончить ремонт. Если только за нами не погонятся крейсера и эсминцы.

— Если они направятся в нашу сторону, мы сможем встретить их с большой дистанции, — сказал Карпов. — Артиллерийские установки имеют дальность до 50 000 метров. Количество снарядов повышенной дальности ограничено, но пара сотен точно найдется[64].

- Хорошо, — сказал Вольский. — Скажите Быко начинать.

— Он спустит людей в воду через десять минут, товарищ адмирал.

— Теперь, что вертолет? Я полагаю, мы уже должны получить телеметрию.

Карпов посмотрел на Федорова и понял, что тому явно было нелегко. Молодой капитан начал несколько обескураженным и почти извиняющимся голосом. Ранее он был удивлен появлением итальянских линкоров, но теперь было еще хуже.

— Боюсь, что впереди у нас больше проблем, чем позади. Ка-40 обнаружил крупное британское соединение в районе Лагоса. Они дружится на юг на скорости двадцать пять узлов.

— Я бы хотел надеяться, что то очередной конвой, идущий в Гибралтар, — сказал Вольский. — Но их скорость говорит об обратном.

— Так точно, товарищ адмирал, — обеспокоенно сказал Федоров, глядя на свои ботинки.

— Значит, это ударное соединение?

— Четыре крупных корабля в боевой линии, авианосец, по крайней мере четыре крейсера и множество эсминцев. Это может быть только Флот Метрополии, товарищ адмирал. Потрясает, то, что они могли узнать о нас и отправить такие силы на юг так быстро.

— Однако они это сделали, — сказал Вольский. Его глаза потемнели от обеспокоенности. — Итак, наша очередь быть пораженными внезапным появлением противника в море. Лагос… Как это далеко?

— Около двухсот миль, товарищ адмирал. При нынешнем курсе и скорости они выйдут к западным подходам к проливу через восемь часов.

— Сейчас мы находимся в двухстах милях от Гибралтара, верно? Тогда позвольте прикинуть. Если мы дадим Быко два часа, а затем разовьем тридцать узлов, нам потребуется пять часов, чтобы выйти к проливу. У нас остается узкое окно для прохода. Полагаю, в проливе будут минные поля?

— Более чем вероятно.

— Мы можем использовать РБУ для расчистки прохода, — быстро вмешался Карпов.

— Согласен, но сколько нам понадобится на проход пролива?

— Два часа, — сказал Федоров.

— Два, плюс три, плюс два, итого семь. Если британский флот наберет скорость, они могут прибыть и раньше. Не слишком в нашу пользу, товарищи офицеры.

— Наши варианты очевидны, — сказал Карпов. — Мы должны решить, отказаться ли от ремонта, который Быко хочет произвести и немедленно следовать к проливу, или же подождать и рисковать полномасштабным сражением, если мы опоздаем.

— Вы говорите, четыре капитальных корабля, Федоров?

— Так точно. Вероятно, это все четыре корабля типа «Король Георг V». Мы встретились с первыми двумя в прошлый раз в Атлантике, и хотя мы нанесли им урон, потребовалось три попадания нашими лучшими ракетами «Москит», чтобы заставить «Принца Уэльского» выйти из боя.

— Да, я слышал пуски всю ночь. Сколько их у нас осталось?

— Девять, товарищ адмирал.

— Кроме того, у нас есть девять MOS-III и восемь П-900, - вставил Карпов. — Этого достаточно, товарищ адмирал. Мы сможем прорваться.

— Кто командует британским флотом? — Адмирал повернулся к Федорову.

— Нельзя сказать наверняка, но по моим предположениям это лично командующий Флотом Метрополии адмирал Джон Тови.

— Что это за человек?

— Опытный, очень дисциплинированный, отличный планировщик, уважаем всеми, кто служил под его командованием. Привык лично принимать решения и склонен к решительным действиям. Охота на «Бисмарк» была типичным образцом его мышления.

— Значит, именно с ним мы столкнулись ранее?

— Так точно. Когда капитан Карпов удивил его обстрелом с превосходящей дальности, он отошел, затем вызвал Соединение «Н» и продолжил преследование.

— Значит, вы уже сталкивались с ним в бою, Карпов. Ваша оценка?

— Он определенно решителен, однако мы превосходим его. «Киров» способен справиться с ними.

— Тогда зачем было прибегать к ядерному оружию?

Карпов промолчал, затем ответил.

— Я уже отвечал на этот вопрос. Я не видел причин, по которым корабль не должен был задействовать всю силу, имеющуюся в его распоряжении.

— Однако я разговаривал с другими офицерами, и они поведали мне, что обстановка складывалась неблагоприятной. Мы столкнулись с четырьмя отдельными ударными группами противника, и, атаковав все, скорее всего бы истратили весь боезапас.

— Поэтому я предпочел, чтобы одна ракета сделала работу нескольких.

— Да, мы заметили, — сказал Золкин.

— Мне хорошо известно ваше мнение по этому вопросу, доктор, — резко ответил Карпов.

— Хватит, — сказал Вольский. — Что сделано, то сделано. Карпов понимает, что он сделал и почему. Он просил дать ему шанс искупить свою вину, и он это сделал.

Карпов приподнял подбородок.

— Благодарю вас, товарищ адмирал. Хотя я считаю, что мы способны победить обычными средствами, я также обязан напомнить, что на крайний случай у нас остается ядерный вариант.

— Я прекрасно понимаю это, Карпов, но подобные соображения — слишком холодная логика. Она предполагает, что мы сохраним боекомплект ценой сотен, если не тысяч людских жизней. Поверьте, эта мысль мне не по душе. Итак, я хочу знать, как этот адмирал Тови будет вести бой, если дойдет до этого.

— Он будет цепким и напористым, товарищ адмирал. По моей оценке, он сочтет неблагоприятной обстановку этим вечером и захочет перенести бой на завтрашнее утро. Мы встретимся перед закатом, когда его корабли будут сильно выделяться на фоне заходящего солнца.

— Не вижу разницы, — сказал Вольский. — Мы будем видеть их не менее хорошо и в полночь.

— Так точно, но ведь он этого не знает. Он будет мыслить как человек своей эпохи. Если бы дальность действия нашего оружия была бы столь же ограничена как и его собственная, я не думаю, что он стал бы колебаться и вступил бы в бой немедленно. Однако я полагаю, что он сделал определенные выводы из случившегося в Северной Атлантике. Он полагает, что мы больше похожи в бою на авианосец, чем на линкор. Он знает, что мы способны видеть и поражать его корабли на огромной дистанции, и это дает нам огромное преимущество. Ключом к борьбе с мощным авианосцем противника всегда является собственная воздушная мощь, но наши ЗРК обесценивают этот вариант. Каждая попытка авиации атаковать нас оканчивалась тем, что мы рвали их на части. Следовательно, если он атакует нас авиацией, это будет лишь попыткой отвлечь наше внимание.

— Вы согласны, Карпов?

— Так точно. На данный момент их авиация меня не беспокоит. По крайней мере, в нынешних обстоятельствах. У нас достаточно зенитных ракет.

— Тогда как бы вы атаковали серьезный авианосец, капитан? Как бы нейтрализовали его воздушную мощь?

— Сформировал бы мощный ударный наряд, восемь, возможно шестнадцать или более ракет.

— А в условиях, в которых находятся британцы?

— Им следовало бы выставить больше целей, чем мы могли бы нейтрализовать, — Карпову не нравилось направление дискуссии.

— Сколько у них может быть самолетов, Федоров?

— Сорок-пятьдесят в Гибралтаре, двадцать четыре на авианосце Флота Метрополии. Мы нанесли тяжелые потери авиагруппам Соединения «Z», но они могут располагать еще двадцатью-тридцатью самолетами. Это, в основном, истребители, но они способны нести бомбы.

— В основном истребители… Мы все видели, что случилось, когда один из них оказался слишком близко. Я еще не забыл, почему провел последние три для в компании Золкина. Этого достаточно, чтобы израсходовать наш боезапас. Мне не нравиться то, что я слышу, товарищи офицеры. Что насчет надводных кораблей противника?

— После того, что случилось с американцами, адмирал Тови будет опасаться концентрировать свои силы в любое подобие единой боевой группы, — сказал Федоров. — По этой же причине я полагаю, что он не введет свои корабли в пролив этим вечером, даже если доберется туда первым. Он выставит свои силы на западных подходах в некое подобие сети, которую мы должны будем прорывать. Затем, как только мы втянемся в прорыв, он совершит один безумный рывок, бросив на нас все, что имеет — все корабли и все самолеты, которые сможет поднять в воздух. Его основная задача состоит в том, чтобы как можно быстрее подойти к нам на дальность стрельбы 356-мм орудий своих кораблей. Всего одного попадания будет достаточно, чтобы переломить ход боя в его пользу. Тем не менее, в некоторых сражениях этой эпохи корабли выпускали сотни снарядов, так и не добившись попаданий. Прошлой ночью темнота, неспособность противника использовать радары и наша огромная скорость сослужили нам хорошую службу. Тем не менее, близкие разрывы причинили нам некоторые повреждения корпуса. Однако нам пока что вело в столкновениях с итальянским флотом и Соединением «Z».

— То есть мы должны также следить за тылом?

— Соединение «Z» движется за нами и точно попытается блокировать пролив, особенно, если мы окажемся втянуты в бой с Флотом Метрополии.

Вольский обдумывал сказанное, глядя куда-то вдаль.

— Карпов? — Сказал он, наконец.

— Я согласен с оценкой Федорова.

— Тогда каким образом нам действовать?

— Если они поставят свои корабли цепью, как предполагает Федоров, мы должны выбрать одну точку прорыва, предпочтительно на одном из флангов, нанести мощный удар и вывести корабль противника из строя как можно скорее. У нам недостаточно ракет, чтобы нейтрализовать все линкоры, однако мы можем быстро вывести из строя один, а затем устремиться на прорыв на полной скорости. Я предполагаю атаковать их на левом фланге, а затем уходить на юго-запад.

— Сколько ракет нам для этого потребуется?

— Мы атакуем наиболее опасный корабль на линии нашего движения, и задействуем три ракеты — или, в случае необходимости, пять. Если в этой точке будут развернуты крейсера, одной ракеты на каждый будет достаточно. Для борьбы с эсминцами мы задействуем артиллерийские установки.

— Такой подход не остановил линкоры Соединения «Z».

— Однако это значительно замедлило их и позволило нам использовать превосходство в скорости. Кроме того, это потрясло их и уменьшило эффективность их стрельбы. Мы можем провести этот бой точно так же, как прорыв через пролив Бонифачо и бой с Соединением «Z».

Вольский кивнул.

— Если только наше везение не кончиться, и мы не получим прямого попадания. Что, если адмирал Тови разместит свои линкоры достаточно близко друг к другу для взаимной поддержки? Эти орудия имеют значительную дальность стрельбы, верно, Федоров?

— Так точно. При хорошем освещении мы можем ожидать, что они будут способны вести огонь на дистанцию 28 000, возможно, даже на 32 000 метров.

— То есть, если мы выведем из строя один из их линкоров, другие, возможно, все равно смогут вести по нам огонь. Не слишком удовлетворительная ситуация. Кроме того, меня беспокоит ситуация на корме. Если наша скорость упадет… — Ему не нужно было продолжать.

— Есть и другое решение, — сказал Карпов. — И нет, доктор, это не использование ядерного оружия, — добавил он, искоса посмотрев на Золкина.

— Продолжайте, — сказал Вольский, сложив руки на груди.

— Федоров очень верно заметил насчет ночного боя. Темнота помешает им использовать оптические средства и позволит нам лучше реализовать наше преимущество в скорости. Будет лучше идти на прорыв ночью. Нам не нужно будет ждать рассвета. А у Быко будет время, чтобы убедиться, что у нас не возникнет проблем со скоростью. Мы подойдем к Гибралтару сразу после заката.

— Полагаю, это улучшит наши шансы, — сказал Вольский. — Хотя я все еще не убежден, что мы способны прорваться через заслон из четырех линкоров, не получив ни одного попадания.

— Прошу прощения, товарищ адмирал, но я не закончил.

— Продолжайте, Карпов.

— Мы подойдем сразу после захода солнца, и, если Федоров прав, к тому времени они будут развернуты на западных подходах. Используем Ка-40 для разведки и целеуказания, после чего нанесем по ним удар противокорабельными ракетами прежде, чем войдем в пролив. В последнем сражении Федоров предложил использовать вначале П-900, так как они достаточно малоскоростные, чтобы их можно было хорошо рассмотреть. Это было умно — я считаю, что это может оказать серьезное психологическое воздействие. Мы должны разбить их волю не в меньшей степени, чем их корабли. Представьте… Тьма сгущается. Мы подходим к входу в пролив и выпускаем по две ракеты П-900 по каждому из четырех линкоров противника. Ночью ракеты произведут достаточно шокирующее впечатление. Они увидят приближающиеся ракеты, выпущенные совершенно невидимым противником, и это сильно подорвет их дух. Адмирал Тови будет смотреть на свою хорошо расставленную ловушку и увидит все четыре своих драгоценных корабля в огне, при том, что у него не будет ни малейшего намека на то, где находимся мы, так что он не сможет открыть ответный огонь.

— Пуски могут быть замечены из Гибралтара, после чего оттуда передадут данные по нашей позиции.

— Тем лучше. Они все равно ничего не смогут сделать, если не войдут в пролив, чтобы сблизиться с нами. Мы останемся вне зоны досягаемости их орудий.

— Очень эффектно, — сказал Вольский. Затем посмотрел на Золкина и добавил. — Я говорил вам, что он один из лучших офицеров тактического уровня?

— Так точно, — ответил Золкин. — Достаточно храбр, чтобы оставаться вне зоны досягаемости противника. Это очень удобно, хотя на мой взгляд несколько подло.

Карпов закатил глаза, но не желал вступать в перепалку с Золкиным.

— Подумайте вот о чем. Как только четыре лучших корабля англичан получат попадания и загорятся, мы сможем потребовать от них остановиться, или мы их уничтожим. Они не будут знать, что у нас мало ракет. Скажем им, что если они не отойдут в сторону, мы потопим их прежде, чем они нас увидят. Мы не окажемся в зоне огня их орудий, потому что прежде, чем мы войдем в пролив, они окажутся на дне. Если это их не убедит, мы выпустим по каждому по «Москиту», перепрограммированному на атаку с пикирования. Одного удара по каждому линкору можем оказаться более чем достаточно.

Волський почесал в затылке, обвел взглядом остальных, а затем подытожил.

— Итак, товарищи офицеры, мы находимся за час до полуночи. Я выслушал ваши соображения и решил, что есть оружие, которое мы еще не обсудили, и которое я намерен использовать.

— Товарищ адмирал? Я полагал, что нам не следует рассматривать ядерный вариант.

— Нет, Карпов, его то мы как раз обсудили и я отбросил этот вариант. Я говорю о том, которое мы используем сейчас — о разуме. Мы рассмотрели два варианта. Первый предполагает серьезный риск. Подбежать к противнику, толкнуть его, надеясь сбить с ног, и скрыться в темноте. Это сработает, если нам повезет. Затем было предложено сильно ударить врага в лицо и пригрозить новыми увечьями, если он не отойдет. Да, это силовой вариант. Наш старый друг Орлов точно бы его добрил. Но я предлагаю иное решение. Что, если я поговорю с ними прежде, чем бить? Возможно, они окажутся склонны меня выслушать.

— Переговоры? Прежде, чем мы покажем им, что будет, если они откажутся разговаривать?

— Именно, Карпов. Полагаю, вы уже видели, на что мы способны — несколько недель назад в Северной Атлантике. Они уже знают, что мы можем сделать с ними прежде, чем они даже нас заметят. Вот почему они располагают свои корабли цепью на выходе из пролива. Да, они понимают, насколько мы опасны. Они знают, какой мы способны нанести урон, и все же вышли против нас. Это ведь определенно проявление храбрости? — Он бросил взгляд на Золкина.

Глаза адмирала внезапно сверкнули огнем.

— Я хочу встретиться с этим человеком лицом к лицу и посмотреть, сможем ли мы достичь понимая прежде, чем начнут гибнуть люди — с обеих сторон.

Он улыбнулся, глядя на начмеда.

— Дмитрий, благодарю за отличное времяпрепровождение, но я ощущаю себя достаточно отдохнувшим и способным вернуться к своим обязанностям. Федоров, Карпов — благодарю вас за службу, однако с этого момента я принимаю командование кораблем. Федоров остается на должности старшего помощника, а вы, Карпов, остаетесь на ГКП в качестве старшего тактического офицера[65]. Итак, товарищи офицеры, давайте я скажу вам, как мы поступим.

Незадолго до заката радист «Короля Георга V» получил крайне необычное сообщение — на хорошем английском языке. Оно предназначалось адмиралу Джону Тови и стало для него большим сюрпризом. Он внимательно прослушал его, пока оно повторялось снова и снова, и задумался. Учитывая серьезность ситуации, Тови нашел это хорошим знаком. Ему пришлось торопиться, чтобы успеть расположить свои корабли на западных подходах. Он был почти на месте, но из Гибралтара докладывали, что враг находится в хорошей позиции для попытки прорыва через пролив, оставаясь вне зоны досягаемости береговых батарей. Это означало, что он займет позиции на закате, в самое неблагоприятное время, когда его корабли будут отчетливо выделяться на фоне освещенного солнцем горизонта.

Настигнув, наконец, «Бисмарк», он мудро решил не вступать в бой и дождаться утра[66]. Он надеялся, по возможности, вступить в бой на рассвете, когда вместо его кораблей будет отчетливо выделяться вражеский. Возможно, думал он, это не имеет значения для врага, но безусловно, поможет нашим артиллеристам. Сообщение обеспечивало ему то, чего он хотел — так что он немедленно согласился, улыбнувшись вахтенному офицеру.

- Немедленно дать ответ, — сказал он, сложив руки на груди. — Открытым текстом.

— Что именно, сэр?

— Всего два слова: «Лас-Паломас».

ГЛАВА 32

Остров Лас-Паломас представлял собой самую южную точку Испании, располагаясь у Гибралтарского пролива и обозначая собой границу между Атлантическим океаном и Средиземным морем, словно кулон, висящий на шее Испании, маленький сердцевидный участок суши не более 600 метров длиной и примерно столько же шириной. Здесь можно было найти множество памятников истории, начиная с наскальных рисунков людей каменного века в пещерах до памятников времен древнего Рима и последующих веков. Стратегическое положение острова у входа в Гибралтарский пролив привлекало к нему внимание многих империй. Расположенный неподалеку испанский город Тарифа именовался так в честь мавританского военачальника Тарифа Бен Малика, вторгшегося сюда в 711 году. Некоторые говорили, что именно от его имени произошло слово «тариф», так как на острове расположился один из первых в регионе портов, где начали собирать пошлины с проходящих судов. Здесь все еще можно было найти остатки укреплений, построенных Абдулом Ар-Раманом, видным мавританским халифом, вторгшимся в Южную Европу и в конечном итоге разбитым Карлом Мартеллом в Битве при Туре.

Учитывая свое положение, на протяжении многих лет остров повидал немало отчаянных битв. Испанцы боролись за возвращение своих земель у Мавров на протяжении многих веков, и остров повидал немало на завершающем этапе. В 1292 году испанский лорд Гузман Эль Буэно был осажден в местной крепости 5 000 мавров. Предавший его соперник дон Хуан похитил сына Гузмана и пытался заставить его сдаться, угрожая убить мальчика. Тем не менее, Гузман стойко отказался, и даже бросил со стены нож, чтобы его враги могли убить его сына.

В 1812 году Британия поддержала испанцев в их отчаянной борьбе со вторгшимися армиями Наполеона. Жан-Франсуа Леваль отправил 15 000 солдат на захват Тарифы и был остановлен всего 3 000 защитников. Однако сильные непрекращающиеся дожди оказали на исход сражения не меньшее влияние, чем любой другой фактор. Французская армия отступила, промокшая и скованная болезнями, оставив множество орудий, застрявших в грязи. Теперь остров снова стал свидетелем того, как враги направились к нему для острожных переговоров.

Вскоре после 17.00 14 августа 1942 года зловещая тень атомного ракетного крейсера «Киров» появилась у восточного подхода к узкому Гибралтарскому проливу. Гидроакусический комплекс работал в активном режиме, гарантируя, что ни одна подводная лодка не сможет к нему приблизиться. Радары не менее тщательно контролировали воздушное пространство вокруг корабля. На северо-западе виднелись резкие очертания самой Скалы — мыса Гибралтар, одной из важнейших и значимых баз Великобритании во всем мире.

От корабля отделился небольшой моторный катер, медленно направившийся под флагом перемирия к скалистому восточному берегу Лас-Паломас. Адмирал Вольский гордо сидел в центре катера в окружении еще пяти человек. Они могли бы произвести гораздо большее впечатление, прибыв на остров на Ка-40, но Вольский решил не устраивать представлений, тем более, способных поставить неудобные лишние вопросы. Чем меньше британцы узнают о них, тем лучше.

Он понимал, однако, что то, что ему предстояло сейчас, было, возможно, более опасно, чем все, с чем корабль столкнулся в последние несколько мучительных дней. Вскоре адмирал и его сопровождение выбрались из лодки и направились вглубь острова к одному из старых береговых валов у развалин замка, построенного в стиле нео-ренессанса, с янтарными стенами из песчаника и стилизованными парапетами, на которых когда-то стояли свою стражу мавританские лучники. Ниже находились округлые бетонные формы казематов, в которых в 1941 году были установлены огромные орудия, снятые со списанных испанских дредноутом времен Первой Мировой войны. Их стволы выступали из портов, холодные и угрожающие. Вольскому от одного взгляда на все это казалось, что война не имеет конца, пронизывая каждое поколение на протяжении всей человеческой истории… Руины и укрепления самых разных эпох наползали друг на друга на крошечной сторожевой заставе. Теперь сюда прибыл он, изгнанник совершенно иной эпохи, вступивший в войну, на которой он в принципе не должен был оказаться.

Вскоре они заметили побеленный каменный маяк, обозначающий вход в пролив. Построенный в 1800-х годах, он стоял на высокой скале, возвышаясь над каменистым побережьем, заполненном эскадрильями морских птиц, укрывающихся здесь от океана. Поднялся ветер, вздымающий в проливе волны. Он заметив вдали туманный силуэт Джебель-Муса, поднимающийся на побережье испанского Марокко.

Катер Вольского причалил у средиземноморского побережья острова. С адмиралом прибыл небольшой отряд в составе Федорова, Николина, исполняющего роль переводчика, а также грозного Кандемира Трояка и двух его лучших морских пехотинцев. Адмирал Тови прибыл к противоположной стороне острова, на котором предстояло встретиться людям разных эпох — здесь, в тени истории, среди наследия моряков и солдат, занимавших эту крошечную заставу на протяжении многих столетий.

Отряд адмирала Тови медленно приближался с северо-запада по скалистому берегу. Адмирал был облачен в темно-синий мундир с фуражкой, резко отличавший его от остальных как главного. Адмирал Вольский ждал его здесь, в месте, которое представлялось ему тонкой границей океана и внутреннего моря, наиболее подходящим местом для встречи двух умов. В британской группе также было шесть человек, один из которых явно был членом штаба адмирала, а также матрос в обычной форме, и еще трое вооруженных морских пехотинцев. Когда они направились к Вольскому, он услышал, как один из его морпехов щелкнул переключателем режимов огня автомата, снимая его с предохранителя, и повернулся, жестом указав ему этого не делать. Трояк также глянул на морпеха, который быстро опустил оружие.

Британская делегация приблизилась к ним, остановившись примерно в тридцати шагах и глядя на них с осторожностью и любопытством в глазах. Тови указал морским пехотинцам оставаться на месте и похлопал по плечу своего начальника штаба Денни и они двинулись вперед вместе с матросом, который должен был выступить в качестве переводчика. Вольский, со своей стороны, бросил взгляд на Федорова и Николина, указав им делать то же самое, и шагнул вперед, чтобы поприветствовать британцев. Его хромота все еще была слегка заметна. Он остановился, пристально разглядывая Тови.

Федоров стоял сразу за ним, глядя полными восхищения и благоговения глазами на Тови, человека, которого так хорошо знал по своим книгам. Сейчас же перед ним стояла живая легенда, человек из плоти и крови, а не маленькая черно-белая фотография, по которой он пытался проникнуть в мысли изображенного на ней человека. Вот он, Адмирал Флота Метрополии!

Взгляд Вольского потеплел, и он протянул руку, приветствуя этого обитателя открытого моря. Тови пожал ему руку. Вольский заговорил первым. Николин быстро начал переводить.

— Адмирал просит передать, что, поскольку невозможно спать из-за всех этих ракет, орудий и торпед, нам лучше поговорить и посмотреть, не удастся ли уладить вопрос до отбоя.

Замечание удивило Тови, несколько смягчив его и разрядив напряженность, логичную для ситуации. Итак, вот он, современный капитан Немо, в конце концов, обычный человек, подумал он про себя, отодвигая в сторону сотни вопросов. Но что мне ответить? Лучше проявить вежливость и зайти со стороны.

— Рад встрече, сэр. Я адмирал Джон Тови, командующий Флотом Метрополии Британского Королевского флота. — Матрос медленно перевел, и Вольский кивнул. Николин подтвердил, что все было переведено верно.

— Прошу простить меня, адмирал, но я не могу назвать себя аналогичным образом, за исключением того, что я также являюсь командующим флотом, так что мы с вами равны, особенно здесь, на границе двух морей, и я надеюсь, что мы найдем способ уладить наши разногласия без дальнейшего кровопролития. Как вы могли заметить, я немного хромаю. Причиной того является осколок, попавший в мою ногу. Поэтому я хорошо представляю себе, что может случиться, когда люди начинают сначала стрелять, а потом пытаться разобраться. — Николин эхом повторил его слова. Матрос подтвердил, что все было переведено правильно.

— Я приношу свои извинения, адмирал, — сказал Тови. — Однако ваш корабль появился у самой зоны боевых действий и был изначально принят за враждебный. Ваши удары по многочисленным кораблям Королевского флота мало помогли нам осознать ошибочность этого вывода.

— Это объяснимо, — сказал Вольский. — Но я должен сказать вам, что никогда не собирался вступать в бой с вашим флотом силами моего корабля и его экипажа. Однако, как говориться, пошло-поехало, верно? Особенно в море, в ситуациях, когда вы сталкиваетесь с неопределенностью и необходимостью защиты вашего корабля и вашей страны от любой угрозы.

— Я так понимаю, вы хотите сказать, что все, что случилось в последние несколько дней с вашей стороны, было самообороной?

— Это так, — сказал Вольский, надеясь выразить взглядом свою искренность.

— И какую же страну вы защищаете, могу я спросить?

— Не можете. Ответ вам ничего не скажет, и никак не поможет разрешить вопрос, стоящий перед нами.

Это принесло больше замешательства, чем пользы, но Тови пошел дальше, стремясь шагнуть за край, к которому шел столько месяцев с тех пор, как первые ракеты ударили по его кораблю, с тех пор, как он увидел ужасное грибовидное облако над ледяными водами Северной Атлантики.

— Могу ли я поинтересоваться, адмирал, не ваши ли корабли и самолеты уже встречались нам в этой войне, год назад, к юго-западу от Исландии, если быть точным.

Вольский пожал плечами.

— Да, вы можете поинтересоваться, но я буду вынужден оставить этот вопрос без ответа. Я полагаю, что нам лучше всего сосредоточиться на том, что происходит сейчас, адмирал, а не о том, что осталось в прошлом. Ничего из того, что уже случилось, нельзя исправить — по крайней мере, так я когда-то считал. Хотя больше я в этом не уверен. Однако я должен сказать вас, адмирал, что решение, которое мы примем сегодня, может оказать серьезное влияние на будущее, возможно, большее, чем вы или я можем осознавать в этот момент.

Куда он клонит, задумал Тови? Он кажется искренним. Я вижу это в его глазах, слышу в его голосе. Но кто он? Откуда? Что это за страшный «Наутилус», которым он командует, корабль, оснащенный оружием, которого еще не видел этот мир?

— Значит, это ваш корабль атаковал Королевский флот год назад. Что же, я должен умерить свое негодование, сэр, однако то, что случилось дальше, для нас совершенно непостижимо. Как стало возможным то, что мы разговариваем с вами сейчас, при том, что целый год никто не видел никаких признаков присутствия вашего корабля и того ужасного оружия, которым вы обладаете? Ваш корабль очевидно не является подводной лодкой, способной незаметно проскользнуть во внутреннее море, дрейфуя в подводных течениях. Вы не могли пройти Гибралтарским проливом так, чтобы мы об этом ничего не узнали, не могли пройти и Суэцким каналом. Таким образом, ваше присутствие здесь является поводом для серьезного беспокойство и способно совершенно сбить с толку.

— Прошу вас поверить мне адмирал. Это будет нелегко, но я озадачен этими вопросами не менее, чем вы. Однако я должен говорить откровенно. Я не могу сказать вам, кто мы такие и откуда появились. Да, я полагаю, что мои ответы очень бы вам помогли, но чем меньше я буду говорить об этом, тем лучше. Тем не менее, я полагаю, что вы способны сделать определенные выводы. Во-первых, вы привели с собой матроса, знающего наш язык, — он посмотрел на Тови, оценивая его реакцию, и продолжил: — То есть, вы поняли, что наш корабль и его экипаж — русские, однако я должен заверить вас, что Сталин ничего не знает о нашем существовании. У него появились бы те же вопросы, если бы это был Мурманск, а мы с ним стояли на острове в Карском море[67]. Мы не действуем от его имени и не выражаем интересы Советского государства, которым он управляет.

Он сделал паузу, позволяя Николину закончить перевод, однако заметил явное разочарование Тови и замешательство, которое, несомненно, должен был породить его ответ. Однако затем тот собрался, склонил голову, и задал новый вопрос.

— Значит, ваш корабль построен в Советском Союзе? И вы хотите сказать, что действуете без приказа и против воли советского руководства? Вы мятежный корабль с Черного моря?

— Адмирал… Вы очень хорошо знаете, что Советский Союз не мог создать корабля, способного на то, чему вы стали свидетелями, по крайней мере, сейчас. Мы только что провели длительный ночной бой с двумя вашими линкорами. Как они назывались, Федоров?

— «Нельсон» и «Родни», товарищ адмирал.

Вольский кивнул, повторяя эти названия так хорошо, как мог.

— «Нельсон» и «Родни». Еще адмиралы. Это был ненужный бой, и я надеюсь, что нам не придется его повторять. Нашим намерением было обойти эти корабли и избежать боя. По крайней мере, так говорит мне мой капитан, командовавший кораблем в этом бою. Однако ваши корабли сражались слишком хорошо. Я выражаю глубокое сожаление за всех погибших, но ради обеспечения безопасности моего корабля я был вынужден вступить в бой. Предположим, я отвечу вам, что мой корабль был построен в Советском Союзе. Поверите ли вы в это? Я так не думаю. Какой корабль во флоте Сталина смог бы вступить в бой с вашими «Нельсоном» и «Родни» и уйти невредимым? Нет. Советское руководство даже не знает о нашем существовании.

— Понятно… — Тови на мгновение замолчал, задумавшись. — Это оружие, примененное вами… На данный момент оно, безусловно, опережает все, на что способны мы, отличается от всего, что мы когда-либо видели. Разумеется, ракеты столь же стары, как и порох, но все же вы, как мне представляется, улучшили их… достаточно пугающим образом. По крайней мере, для тех, кто столкнулся с вашим оружием и погиб.

— Об этом я действительно сожалею. Должен сказать вам, что я тоже потерял многих людей, которых бы хотел видеть на своих постах этим вечером. Но к чему это все? Сожалеть о них я буду в свое время.

— Тогда какой стране вы служите, адмирал? Вы не немцы, как мы думали изначально, не итальянцы и не французы, как хотели в этом нас убедить. Вы определенно русские, но утверждаете, что не имеете отношения к Советскому Союзу, нашему союзнику на данный момент, как, я надеюсь, вы знаете.

— На данный момент, — сказал Вольский, понимая, что обмолвился слишком сильно.

Адмирал Тови, — сказал он более спокойным тоном, намереваясь перевести дискуссию в новое русло. — Ничто из этого сейчас не имеет значения, и я не вижу смысла это обсуждать. Вы находитесь там, мы здесь. Нас разделяет тонкая граница между морем и океаном, которую, похоже, не удастся пересечь никому из нас. И, тем не менее, мы должны попытаться сделать это.

Тови задумался. Его глаза од тонкими бровями прищурились, губы сжались.

— Адмирал, я должен вам сказать, что я привел сюда свой флот, чтобы покончить с вашим кораблем и отправить его на дно, если только смогу. Океан широк, и может казаться подвластным одному Богу, но в данный момент, когда я стою здесь, перед вами, он подвластен Королевскому флоту и Британской империи, которая создала его.

— И в этом и состоит разница между нами, — ответил Вольский. — Ибо я никогда не посягал быть первым после Бога и не привел сюда свой корабль, чтобы бросать вызов вам или вашей стране. Я признаю, что на моем корабле есть офицеры, которые не желали вам добра, когда началась эта битва, но я не намерен бросать перчатку вашей Империи или оспаривать у вас владение этими водами. Вызов бросили ваши корабли. Мы защищали себя. С обеих сторон были погибшие, и я лишь ищу способ покончить с этим кошмаром и вернуться домой. Да, адмирал. Если вы хотите знать правду, я лишь пытаюсь найти дорогу домой.

— И вы даже не можете сказать, где это? Откуда вы нарисовались?

Николин с трудом перевел последнюю фразу, так как понял достаточно, чтобы осознать, что Тови выражает определенный гнев.

— Он хочет знать, откуда мы взялись, товарищ адмирал, и, похоже, несколько злится.

— Можете сказать так: откуда вы, черт вас подери, — сказал матрос, стоящий рядом с Тови.

Вольский кивнул.

— Говорю вам в третий раз: я не могу ответить на этот вопрос. Скажем так, вы, возможно, не поймете, что я имею в виду, но, думаю, поймете со временем. — Он указал на высокий кусок крепостной стены на склоне над ними, обратив внимание на казематы береговых батарей у ее подножья. — Мой помощник Федоров говорит, что эти стены были построены маврами в двенадцатом веке. А ниже находятся батареи, которые занимают люди, охраняющие эти воды сегодня. Несколько столетий назад хозяином этих вод был марокканский халиф. Сегодня этот путь охраняют ваши корабли и люди. Но если бы ваш флагман прибыл сюда, адмирал, и обнаружил, что казематы пропали, а на острове остались только стены этого замка? Что, если бы вам встретились мавританские мечники и лучники, которые заявили бы вам, что все вокруг до последнего камня, является владениями Абдула Ар Рахмана? — Вольский бросил взгляд на Федорова, слабо улыбнулся, а затем продолжил.

— Все меняется, адмирал Тови. Все меняется. Я не могу ответить на ваши вопросы в большей степени, чем вы бы смогли объяснить свое существование людям, построившим эту крепость. Я могу сказать только одно: если вы попытаетесь отправить мой корабль на дно, я буду вынужден помешать вам это сделать. Да, ваш Королевский флот здесь, без сомнения, с вашими лучшими кораблями, но их будет не достаточно, адмирал. Я не хотел разрушений, которые принесли наши встречи в море. Среди моих старших офицеров имело место несогласие относительно того, что нам делать и какую силу нам следует использовать. К сожалению, я оказался нездоров, и командование кораблем принял другой офицер, имевший совершенно иную точку зрения. И все же, как бы мне не не хотелось поступать подобным образом, я должен сказать вам, я смогу это сделать. Мой корабль способен пройти этим проливом и пробиться в открытое море силой, если это будет необходимо, и вы не видели даже малую долю того, на что мы действительно способны в бою.

Тови нахмурился, выражение его лица потяжелело, но Вольский продолжил, добавив в голос больше человечности и без единого намека на браваду.

— Итак, мы оба колотим себя в грудь, как два старых дурака, но, тем не менее, мы должны решить, что делать дальше. Мы можем принять решение, как два противоборствующих адмирала, или же как люди, лицом к лицу. Мы можем использовать наши военные корабли, чтобы решить наш вопрос, или же использовать разум, или даже что-то иное. Один великий русский писатель как-то сказал: «Чтобы поступить действительно разумно, нужно нечто большее, чем разум». Мы должны найти это, найти оба, или же еще многим придется заплатить своими жизнями за нашу глупость.

Тови задумался. Да, теперь у них был способ уладить этот вопрос мирно, без потери человеческих жизней или кораблей. Если он вступит в бой, на который так спешил, что остается от его флота, даже если он победит? Но как он мог позволить кораблю, обладающему такой силой, выйти в Атлантику, через которую проходили жизненно важные для Империи морские пути, заполненные жирными конвоями, охраняемыми мощными соединениями военных кораблей, подобные тому, который они только что с таким риском попытались провести к Мальте. Если он позволит этому кораблю пройти, этим морским путями может быть создана самая серьезнейшая угроза. От его решения мог зависеть исход всей войны. Загадочный корабль был здесь и сейчас, прямо перед ним, и он подумал, будет ли у него подобная возможность снова. Он кашлянул и сказал то, что думал.

— Я должен обеспечить безопасность наших морских путей, сэр. Уверен, что вы понимаете это.

— Адмирал, я понимаю, что сейчас настал одиннадцатый час, и вы опасаетесь, что может настать полночь, так что позвольте мне сделать вам предложение. Я ищу перемирия в этой нашей личной войне посреди войны полномасштабной. Вы достаточно заняты борьбой с немцами и итальянцами, верно? Поэтому я прошу вас оставить мой корабль в покое и предоставить нам право пройти через пролив в открытое море. Если вы хотите знать мои намерения, я прямо говорю вам, что у меня нет никаких враждебных вам целей, и я не намереваюсь вступать в сражения с вашим флотом или флотом какой-либо иной страны. Что же касается безопасности ваших конвоев, я должен оставить этот вопрос вам, но даю вам слово, что мой корабль не атакует ни одного грузового судна любой стороны этого конфликта. Это мое слово. — Он прервался, позволяя Николину закончить переводить, глядя на лицо Тови в поисках ответа.

— Все, чего я хочу — это найти какой-либо островок мира посреди бушующего моя этой войны и подумать о том, как мне снова вернуть своих людей домой. Чтобы выразиться формально, я прошу вас о безопасном проходе в обмен на обещание нейтралитета. Я намереваюсь держаться от вашей войны в стороне настолько, насколько это возможно. Да, я понимаю, что в условиях мировой войны это будет затруднительно, но где-то должен быть остров, на котором я смогу выспаться и обрести душевное спокойствие. И если я никогда больше не увижу, как кто-то погибает в море, особенно вследствие моего приказа, я буду счастлив. Это все, чего я хочу, адмирал. — Он кивнул. — Ну и, возможно, хорошую тарелку борща и иногда бутылку хорошей водки, — он улыбнулся, заметив, что последнее замечание Тови встретил явным пониманием.

Взгляд британского адмирала на мгновение обрел твердость. Тови завел руки за спину, пристально глядя на рыжие обломки мавританских укреплений. Он понял, что «Капитан Немо» сказал ему нечто важное этом комментарием насчет замка. Возможно, больше, чем хотел.

Его взгляд словно устремился куда-то вдаль, словно он внезапно увидел отдаленные времена, неизвестное будущее, в котором эта война давно стала историей… Как давно стала историей сама Британская имения, и уже другие люди ходили по скалистым берегам этого острова, не думая о войне. Возможно ли это?… Он знал, что Адмиралтейство посоветовало бы ему сделать — что они на самом деле приказали бы ему сделать. Сомервилль столкнулся именно с этим в Мерс-эль-Кибире, когда предложил французскому флоту присоединиться к Империи, и после получения отказа получил приказ уничтожить их корабли. Конечно, они отказались, как отказался бы он сам, окажись на их месте. Да, гордость ведет к падению, но может быть добродетелью в той же степени, как и пороком, и он не сомневался, что этот адмирал окажется столь же гордым и решительным человеком, если ему придется его испытать.

Он хотел найти остров, подумал он. Таинственный остров, на котором он мог бы отдохнуть и подумать. Что же, внезапно подумал он, Наполеону мы уже предоставили такую возможность. Он хотел бы бросить якорь на собственном острове Святой Елены. Серьезное желание этого человека избежать дальнейшего конфликта было очевидным и заслуживающим доверия. Возможен ли был такой выход?

— Адмирал, я склонен верить вам, когда вы заявляете о своем желании избежать дальнейших боевых действий? Вы просили меня рассмотреть вопрос о перемирии — могу ли я простить вас рассмотреть вопрос о союзе? Могли бы мы стать друзьями, а не бессмысленными врагами, которыми были до сих пор?

Вольский улыбнулся, так как долго думал о возможности подобной встречи и знал, что такой вопрос неизбежно возникнет. Дело принимало серьезный оборот, и он понимал, что его ответ будет иметь критическое значение. Он посмотрел Тови прямо в глаза.

— То есть, будет ли у вас палочка-выручалочка, способная к применению как в пользу друзей, так и против врагов? — Улыбнулся он. — Я полагаю, в обоих случаях будет только хуже. Нет, адмирал. Я не могу присоединиться к вашей войне. Мы сражались только потому, что нам пришлось сражаться с итальянскими и немецкими кораблями и самолетами, а теперь и с вами. Довольно долгое время я полагал, что вы считаете нас немецким кораблем. Итальянцы и немцы теперь могут считать, что мы британцы. Но, как бы то ни было, я полагаю, что нам не стоит занимать какую-либо сторону в этой войне. Мы уже нанесли больше вреда, чем оно того стоило.

— Я понял, — сказал Тови, не будучи удивлен таким ответом. Теперь вопрос стоял перед ним. Союза не будет — но будет ли война или мир с этим человеком и его таинственным и ужасным кораблем? Имея в своем распоряжении четыре линкора, Тови полагал, что у него имеются все средства, чтобы победить, но у него не было иллюзий относительно того, что эта задача будет легкой или что он вообще даже доживет до ее успешного выполнения. Вступив в бой он точно потеряет корабли и людей. Затем ему в голову пришла идея. Он понимал, что это может стоить ему нынешней должности, даже звания вообще, однако ни то ни другое, похоже, того не стоило.

— Мы уже не раз сталкивались с подобной дилеммой в отношении кораблей французского флота, — начал он. — Они уютно устроились в Тулоне, однако появилась информация, что «Страссбург» прорвался оттуда, — он посмотрел на Вольского и понимающе улыбнулся. — Таким образом, согласны ли вы рассмотреть возможность отправиться в нейтральное государство в сопровождении кораблей Королевского флота и быть интернированы на время войны?

Это не стало для него неожиданностью, однако Вольский, улыбаясь, покачал головой.

— Адмирал, как вы полагаете оставить подобный корабль в спокойной обстановке где-либо при подобных обстоятельствах? В каком порту он мог бы бросить якорь, не опасаясь, что люди отнесутся к нему с очень и очень большим любопытством и не станут задавать те же вопросы, что пришли в голову вам? Нет. Подобные вопросы должны остаться без ответа, а еще лучше, чтобы их не задал никто и никогда. Мы должны иметь свободу передвижения, чтобы гарантировать, что так и будет.

— Но вам, тем не менее, определенно будут нужны топливо, еда, вода и припасы для вашего экипажа.

— Мы имеем все топливо, которое нам может понадобиться, и даже более, — он понял, что Тови не осознает этого, так что подготовил небольшую белую ложь, небольшое vranyo, чтобы сгладить этот вопрос. — Мы можем превращать морскую воду в пар в любом количестве, так что топливо не является для нас вопросом[68]. Что же касается пищи и воды, мы добудем их сами, с минимальным привлечением посторонних.

- Значит, вы не видите оснований идти на компромисс?

— Я уже пошел на компромисс, адмирал. Я не хотел этой встречи, однако нашел ее наиболее мудрым решением, которое я только принимал в последнее время. Я знаю, что основная проблема для вас сейчас, это доверие. Полагаю, мистер Черчилль думает сейчас о том же самом, приступая к обеду с Иосифом Сталиным на его даче под Москвой. — Он увидел удивленный взгляд Тови и надавил сильнее. — Возможно, единственное, благодаря чему человек может действовать разумно — это немного доверия, немного веры и чистого сердца. Я знаю, что вы сейчас вынуждены искать ответы обо всем этом, но я предупреждаю вас — вы потеряете гораздо больше, если найдете их.

Тови глубоко вздохнул, будучи поражен последним замечанием. В том, что сказал адмирал, было нечто глубокое. Нечто большее. Конференция в Москве была государственной тайной и вопросом, требовавшим наибольших мер безопасности. Очень немногие вообще знали о ней, даже в самых высоких кругах британского правительства. Чтобы этот человек знал об этом и говорил настолько небрежно… Он посмотрел на адмирала понимающим взглядом.

— Хорошо, адмирал. Я обдумаю то, что вы сказали, но, полагаю, что мне нужно вернуться на свой корабль, а вам на свой. Я свяжусь с вами в полночь и дам ответ на наш вопрос.

Вольский снова протянул и пожал ему руку.

— Обдумайте, адмирал Тови. Я буду ждать вашего ответа.

Тови провел последние часы в раздумьях относительно осторожной логики своего плана и вопросах обо всех этих тонких намеках, полученных на необычной встрече Русские, подумал он. Они явно были русскими, но в то же время отрицали какую-либо связь со Сталиным или Советскими государством. Но как они могли знать о встрече Черчилля со Сталиным в Москве? Они лгали? Честность этого человека была очевидной, но ее перевешивала логика происходящего. Когда он сказал, что Россия была их союзником, замечание адмирала было достаточно откровенным — «на данный момент»…

Он ответил так, будто знал нечто противное. Мог ли его корабль быть кораблем новейшего типа, построенного Советским Союзом на Черном море? И если так, как он мог попасть в Средиземное море? Пройдя Босфор? Пытался ли он попасть в Атлантический океан, чтобы атаковать наши конвои? Неужели Россия намеревалась сменить сторону в этой войне? И что насчет случившегося год назад? Адмирал явно пытался заставить меня поверить в то, что это был тот же самый корабль. Но как так может быть? Мог ли тот корабль выйти из Мурманска год назад и быть потопленным американцами? Мог ли это быть однотипный корабль, вышедший из Одессы или Севастополя[69]? Но как русские могли построить нечто подобное, причем чтобы мы ничего об этом не узнали?

Вопросы проносились в его голове один за другим, и он снова и снова отбрасывал их, понимая, что это совершенно невозможно. Русские могли построить этот корабль не в большей степени, чем это могли сделать немцы. Но даже если бы и смогли, как бы он мог остаться вне зоны нашего внимания? Как он мог пройти мимо наших наблюдателей в Дарданеллах, как смог пройти, не будучи обнаруженным, Эгейское море, не попасться крейсерами Виана в восточном Средиземноморье, не говоря уже об итальянцах в Таранто? Невозможно! Ни одна страна на земле не могла создать такой корабль. Разве что он мог быть построен на некоем таинственном острове консорциумом безумных ученых.

И что имел в виду этот человек, говоря про старые укрепления и о том, что мне было бы нелегко объяснить корабли моего флота маврам? В этом что-то было, что-то, продолжавшее тянуть его мысли к размышлениям о Жюле Верне и его старой истории о Капитане Немо, а еще к мыслям о странном взгляде профессора Тьюринга в коридоре Адмиралтейства.

Почему этот человек был настолько обеспокоен? Он отказался объяснить мне свое присутствие здесь или в Северной Атлантике год назад, как будто раскрытие правды могло нанести непоправимый вред. Он упрекнул сам себя за то, что не проявил большей настойчивости. Господи, в моем распоряжении были все мышцы и жилы Флота Метрополии! У Сифрета и Фрэзера было два старых неповоротливых линкора, заложенных в начале 1920-х. У него были четыре новейших британских дредноута, быстроходные, хорошо защищенные, хорошо вооруженные. Он мог силой решить вопрос раз и навсегда, но что-то в словах адмирала не давало ему покоя: «но я предупреждаю вас — вы потеряете гораздо больше, если найдете их». Была ли это просто завуалированная угроза, или же в словах адмирала звучало некое более мрачное предупреждение?

Поступил, наконец, доклад от Фрэзера с «Родни». Они потеряли более 200 человек погибшими, но пожары, наконец, были потушены. Ни один из его кораблей не мог развить более двенадцати узлов, а на «Нельсоне» была выведена из строя башня «С». Однако оба корабля сохраняли плавучесть, а оставшиеся орудия были исправны. Им понадобилось бы некоторое время, чтобы догнать вражеский корабль, но он мог зажать «Джеронимо» между их кораблями и кораблями своего собственного флота, раздавив, словно жука…

Или же… Воспоминания о жутком грибе морской воды и опрокинутом корпусе «Миссисипи», медленно уходящем в бушующую воду, словно туша убитого кита все еще стояли перед глазами, напоминая ему, что этого жука раздавить будет не так просто. Более того, он мог очень больно кусаться.

Черт подери, Джек, мучительно думал он. Что вообще твориться? Ты что, привел сюда весь Флот Метрополии, чтобы вот так вот маяться сомнениями? Он хотел остров, сказал тот адмирал. Хотел просто остаться в покое и найти дорогу домой, чтобы это не значило.

Он подумал о том, что Капитан Немо однажды нашел свой Таинственный остров, чтобы умереть от старости, окончив свои мстительные вылазки против флотов мира. Он не согласился на интернирование в нейтральном порту… Затем в голову Тови пришли мысли о Наполеоне, и вместе с ними пришло решение. Да! Остров Святой Елены! Предположим, он предложит адмиралу безопасный проход и сопровождение до острова Святой Елены. Это место было достаточно удалено от любых любопытных глаз. Тем не менее, у его кораблей уже оставалось мало топлива, а остров Святой Елены находился в тысяче миль к югу[70]. Однако он мог передать топливо крейсерам «Норфолк» и «Шеффилд». Эти два корабля имели как соответствующую дальность, чтобы выступить в качестве эскорта, так и достаточную скорость, чтобы начать слежение за кораблем, если он попытается уйти.

Надежды на альтернативную развязку омрачало только одно. Ему были нужны все линкоры Королевского флота просто чтобы иметь шанс справиться с этим демоном. «Норфолка» и «Шеффилда» будет явно не достаточно для того же самого. Они никак не помешают этому кораблю сбежать, если он попытается это сделать. Затем он понял, что все сводится именно к тому, о чем говорил тот адмирал — доверию. Он смотрел этому человеку в глаза, и непроницаемая завеса тайны спадала, открывая обычного человека, а не волшебника с небес или черта из ада. Его корабль и его вооружение могли быть чем-то чудовищным, но не более, чем орудия «Короля Георга V». Люди создают этих монстров, и только люди решают, будут ли использованы их разрушительные возможности.

Тови сложил руки на груди, глядя на развешенные в рубке планы, видя перед глазами картину сражения и задаваясь вопросами, какие корабли будут поражены этими смертоносными ракетами, или вспенится и закипит ли снова океан от еще одной жуткой атомной бомбы. Он, вероятно, смог бы уничтожить этот корабль, но слишком многие погибнут завтра, если он попытается это сделать.

Он принял решение.