Огненный рай

Глава 24

Измученная до изнеможения, Бетани оказалась недалеко от Саконетта и присела отдышаться под скалой, нависшей над обрывистым берегом. Порывистый северный ветер, наступивший прилив и упорная гребля оказались ее попутчиками на пути к дому.

Гордость все еще распирала ее — она сумела избежать унизительного и совсем не нужного плавания в Бостон, и тут же утомленный ум подсказал, как бы цена победы не оказалась непомерно дорогой: побег с «Лангедока» равноценен ее уходу от Эштона, после чего мир и понимание, установившиеся между ними, разрушились.

Остров Эквиднек виднелся напротив, в миле от Саконетта. Продрогшая и голодная, Бетани осмотрелась вокруг. Хотя поросший лесом берег, окутанный утренним туманом, уменьшал видимость, она помнила ориентиры — к северу находился Тивертон, к югу — Литтл-Комптон.

Приподняв подол ярко-вишневого люстринового платья, позаимствованного у женщины Бага Вилли, Бетани взобралась на высокий берег и остановилась, вдыхая пропитанный туманом густой утренний воздух, сквозь который она рассмотрела флотилию судов, державших курс со стороны острова Эквиднек; не уверенная, американские это суда или английские, Бетани решила укрыться в лесу, остановив свой выбор на северном направлении, к Тивертону, где теперь жила Абигайль.

Состояние города ее поразило: опустошенный огнем, он представлял собой заброшенное место, подвалы, приспособленные под жилье, прикрытые сверху заплесневелыми старыми парусами, не представляли сколько-нибудь надежного укрытия; вдоль грязной дороги стояли почерневшие от огня хижины и пристройки из веток деревьев; горожане в жалких лохмотьях, женщины с плачущими детьми, старики с вилами и лопатами спешили на север; несколько солдат, в основном негров, одетых в желто-синюю форму патриотов, торопили горожан покинуть город.

Стянув на груди не совсем приличное платье, Бетани подошла к мужчине, стоявшему у входа в один из подвалов.

— Пожалуйста, скажите, — осторожно спросила она, — что здесь произошло?

Сначала ей показалось, что человек не расслышал ее, и повторила вопрос, но затем поняла, что мужчина зашелся в беззвучном, наводящем ужас, смехе. Открылось его лицо, настолько обезображенное оспой, что она поморщилась — это напомнило ей о болезни, убившей Вильяма.

— Вы не знаете? — спросил мужчина. Бетани отрицательно покачала головой.

— Я… Я только приехала.

— Разве у вас нет глаз? Это война! — горько произнес он. — Вот что произошло. Если хотите знать, что вам делать, послушайтесь совета: укройтесь в лесу. Прибывший негритянский отряд предупредил нас, что сюда плывут корабли с англичанами и немецкими наемниками.

И те и другие уже не казались Бетани спасителями — она поспешила вслед за горожанами, в панике покидающими город, и не останавливалась, пока не стала свидетельницей поразившей ее сцены.

Одетая в лохмотья женщина, с искаженным от боли лицом, окруженная цепляющимися за юбки детьми, стояла на поляне, прицелившись из ржавого кремниевого ружья в лошадь. Бетани бросилась к ней, схватив за руку.

— Неужели вы застрелите это бедное животное на глазах у детей?

Женщина вырвала руку.

— Лучше убить кобылу, чем оставить ее «красным мундирам».

— Разве армии нужна фермерская лошадь?

— Именно таких они забирают для перевозки больших орудий. — Женщина утерла слезы. — Боже мой, как же тяжело убивать Бриди.

— Возможно, вы смогли бы ехать на ней.

— А куда деть этот выводок? — Она бросила взгляд на дорогу. — Боже мой, это наши враги! Как им оставить эту лошадь?

Она неловко подняла ружье, ствол качнулся, и тогда она приставила его к голове лошади.

— Эйбел, отведи малышей в лес и жди меня там. — Когда дети ушли, ее пальцы снова легли на спуск.

— Нет! — закричала Бетани.

— Подождите! — раздался низкий бас.

Джастис Ричмонд, одетый в сюртук и бриджи — форму негритянского отряда, — одновременно с Бетани подбежал к лошади.

— Я позабочусь о лошади, мэм. — Джастис взял ее за уздечку. — Идите к детям.

Женщина на мгновение прикрыла глаза, кивнула и, вскинув ружье на плечо, отдала лошадь. Ополченец тут же посадил на нее Бетани, сам примостился сзади; кобыла вначале не слушалась и упиралась, но затем неохотно пустилась рысью.

— Отвезу вас на ферму Пайпера. Там вам будет безопаснее.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Бетани.

— Вступил в полк Криса Грина, сейчас прикрываем отступление генерала Салливана.

«Отступление» — значит, американцы не устояли, потому что французы отказались остаться и поддержать их. При этом известии Бетани не испытала никакого удовлетворения.

Они выехали из леса на поляну, на которой колосилась кукуруза. Возле дома росли желтые примулы, еще не раскрывшие свои головки этим туманным утром. Джастис помог Бетани сойти с лошади.

— Будьте осторожны, мэм.

— Ты не останешься, Джастис?

Он покачал головой:

— Я обязан присоединиться к отряду. — Развернув лошадь, он скрылся в лесу.

Послышался какой-то грохот, напоминавший отдаленный гром. Боже мой, неужели канонада! Содрогнувшись, Бетани подошла к двери, наполовину открытой, и увидела женщину. В бесформенном свободном платье, прикрывавшем большой живот, она сидела за кухонным столом с распущенными волосами, небрежно закинутыми на спину, и управлялась с каким-то железным инструментом, похожим на форму для отливки пуль.

Бетани нахмурилась — брат Финли был вдовцом, тогда кто же она? Начиная внезапно догадываться, постучала в дверь. Женщина обернулась — глаза Бетани расширились от изумления.

— Это вы?

— Закройте рот, юная леди. Вы же не ловушка для мух.

Над травой, как и всегда, летали бабочки, ветерок шевелил листья, исполняя свою неумолчную песню.

Эштон и Финли с холма смотрели на долину, где на расстоянии сотни ярдов разыгралось сражение.

— Черт возьми, — проговорил Финли, запыхавшийся после подъема на холм. — Я думал, когда де Эстен высадит нас на берег, американцы уже одержат победу.

Сначала повстанцы очень уверенно приблизились к линиям англичан, словно насмехаясь над их четким и правильным построением, но вдруг начала стрелять шестидюймовая пушка — все шутки сразу прекратились.

Эштон видел, как ядро разорвалось в рядах американцев, в мгновение ока лишив жизни сразу нескольких человек. До гибели Бетани ему не хотелось участвовать в каких-либо военных действиях, но сейчас, охваченный непонятной безрадостной гордостью, что находится среди повстанцев, не желающих отступать даже перед лицом смертоносной пушки, он обратил внимание на какое-то движение с правого фланга.

— Замечательно, — мрачно произнес он. — Кавалерия появилась.

Кавалерийский отряд проскакал мимо них в совершенно хаотичном порядке, некоторые всадники даже останавливались, позволяя лошадям пощипать траву. Один из мужчин пустил лошадь галопом и прокричал имя Эштона. Из-под промокшей бинтовой повязки на него взглянули знакомые орехово-золотистые глаза. Эштона пронзила такая острая боль, что перехватило дыхание, — в широкой улыбке брата-близнеца мелькнул перед ним образ Бетани. Гарри еще ничего не знал о сестре.

— Капитан Тарновер убит снайперами. Его заместитель приказал нам укрыться в лесу. — Гарри ударил кулаком о ладонь. — Черт возьми, мы намерены захватить пушку, но никто из нас ничего в этом не смыслит. — И он поскакал догонять своих. Весь этот плохо организованный отряд, похоже, не был обучен ловить даже белок в лесу, не говоря уже о нападении на хорошо подготовленных и вооруженных солдат.

Выругавшись, Эштон снова принялся изучать поле сражения. На правом фланге появился новый английский отряд под командой офицера, гарцующего на черном как ночь жеребце.

— О Боже, — прошептал Эштон. — Корсар.

Тэннер натягивал поводья — жеребец беспокойно танцевал.

— Дурак, — пробормотал Эштон. — Корсара не готовили для участия в бою, он умеет лишь повиноваться, обученный мною.

— Пошли отсюда, — устало произнес Финли. — Не хочу оставаться и наблюдать все это. Мы вернемся и поможем раненым, когда сражение закончится. Ферма моего брата в трех милях к югу отсюда. — Он начал спускаться с холма, затем остановился и оглянулся. — Ты идешь, Эштон?

Тот покачал головой.

— Остаюсь, Финли. Хочу помочь нашим отбить у англичан пушку.

Финли развел руками.

— Отбить пушку? Боже мой, Эштон, ты же давал клятву, что никогда больше не поднимешь оружие против другого человека.

— Это было… когда дорожил жизнью.

— А как же сын?

— Таким я ему не нужен, Гарри вырастит мальчика.

— Боже мой, Эштон, тебя разорвут на куски. — Финли со страхом взглянул на английских солдат, образовавших стену из штыков вокруг пушки. Затем снова обратился к другу: — Тебе хотя бы понятно это? Вижу, понимаешь, но тебе все безразлично.

— Да, — честно ответил Эштон. — Легко быть храбрым, когда не осталось ничего, ради чего стоило бы жить.

— У тебя нет даже лошади, — мрачно заметил Финли. На губах Эштона заиграла призрачная безрадостная улыбка.

— Есть. — Повернувшись, он приложил пальцы к губам и издал тонкий свист.

Корсар резко остановился, поднял передние копыта в воздух, одновременно дернув назад головой, — Эштону так и не удалось отучить коня от этих трюков. Тэннер, потеряв равновесие, выпустил поводья из рук и упал на землю. Эштон почувствовал мрачное удовлетворение, когда Корсар, освободившись от седока, скакал галопом к нему.

Бетани наслаждалась крепким чаем из цикория, стараясь не свалиться со стула от усталости. Не хватало даже сил рассказывать о своих испытаниях на «Лангедоке»: все ее чувства были обострены и не хотелось бередить еще свежие раны. Продолжая отливать пули из расплавленного свинца, Абигайль рассказывала, как вышла замуж за Финли, о радости ожидания будущего ребенка; даже грохот отдаленной канонады, казалось, не беспокоил ее.

Наблюдая, как маленькие ручки ловко отливают пули, Бетани поняла, как сильно изменилась Абигайль — от обедневшей благородной женщины до жены фермера и будущей матери.

— Я и представления не имела, что королевской армии не хватает пуль.

Абигайль удивленно заморгала:

— Бетани, дорогая, эти пули для американцев. — Взяв большой складной нож, она стала подрезать вертикальный литник на новых пулях.

— Но вы же тори!

— Нет, американка, — улыбнулась Абигайль. — И если ты хорошо подумаешь, Бетани, то тоже согласишься, что и ты — американка. Возможно, это началось задолго до нас в умах и сердцах самых первых поселенцев. В этом мятеже не англичане выступили против англичан, а совершенно новая нация — эти люди никогда не считали себя англичанами.

Образы знакомых ей людей возникли в мозгу Бетани: Финли, обыкновенный печатник, превратившийся в горячего патриота; толпы людей, марширующих по улицам Ньюпорта и требующих равных прав; Гуди Хаас, ткущая льняную ткань и отказывающаяся продавать ее англичанам; бедная женщина, убегающая с детьми в лес и готовая убить лошадь, чтобы та не досталась врагу.

Ее беспорядочные мысли вернулись к Эштону. Вспомнила, как он весь светился от гордости, поднимая малыша, чтобы тот слышал, когда зачитывалась «Декларация о независимости», а потом выполнял такие опасные поручения, что даже Комитет спасения умолял его остановиться, — и ее муж тоже не считает себя англичанином.

Бетани взглянула через стол на Абигайль: отливка пуль — скучное и утомительное занятие, но беременная женщина, казалось, не обращала на это внимания.

— А что если мятежни… американцы потерпят поражение? — спросила Бетани.

— Нет, не потерпим. Мы будем продолжать бороться, даже если для этого потребуется сто лет. — На ее губах появилась грустная улыбка. — Бетани, я не собираюсь заставлять тебя изменить свои взгляды. Посмотри, в кого ты превратилась за эти последние четыре года? Нет ничего, что даже отдаленно напоминало бы в тебе англичанку.

— Вы говорите, как Дориан, — грустно заметила Бетани. — Он все время выражает недовольство мною.

— Почему для тебя все еще важно мнение этого негодяя? — возмутилась Абигайль. — Неужели недостаточно, что он — организатор погрома Систоуна и собирался повесить твоего мужа?

Бетани замерла, краска отлила от ее лица, внутри все похолодело.

— Что вы сказали?

— О Боже, разве ты не видела Гарри?

— Последний раз мы встречались на дне рождения Генри, в апреле.

— Он собирался предъявить тебе доказательство, что Тэннер организовал нападение. — Абигайль быстро пересказала, к какому мнению пришли она и Гарри. Бетани слушала почти не дыша. Слезы брызнули из ее глаз: вероломство и шантаж Дориана, собственное унижение и одурачивание, угрызения совести — как могла она обвинять Эштона в преступлении, которого он не совершал, — перевернули ее всю. — Мне также известно, что Дориан — никакой не джентльмен, а сын лондонского кожевника, еще мальчиком сбежал с кочующим цирком, выполнял трюки на лошадях и понравился одному английскому лорду, который и приобрел для него офицерский патент.

— Эштон будет ненавидеть меня за то, что я не верила ему.

— Когда его мучили сомнения, разве ты ненавидела его?

Бетани покачала головой — любовь к Эштону всегда была для нее естественной, как дыхание.

— Мне надо вернуться к нему, хотя я даже не знаю, где он, — в отчаянии произнесла она. — Возможно, находится на пути в Бостон.

— Нет, — раздался сердитый мужской голос. — Хотя лучше бы он уплыл с французами.

— Финли! — Абигайль вскочила и бросилась обнимать мужа. Тот смотрел во все глаза на Бетани.

— Какого черта вы делаете здесь?

Бетани была смущена грубостью Финли, но слишком устала, чтобы требовать объяснений. Она поднялась на ноги.

— Пожалуйста, скажите, что с Эштоном?

— Самое время проявить женскую заботу. Об этом следовало думать, когда вы инсценировали собственную смерть. Разве вам не приходило в голову, как это могло на него подействовать?

— Какие странные обвинения, Финли. Я этого не делала. — Ее плечи поникли.

— Возможно, вы не хотели этого, но тело… женское тело… которое нашли. Эштон считает вас погибшей.

Бетани похолодела, вспомнив, как выглядела женщина Бага Вилли. Она закрыла лицо руками.

— Где Эштон?

— Горе сделало из него хладнокровного убийцу, а может и самоубийцу, я не стал дожидаться, чтобы убедиться, кого именно. Он собирался принять участие в захвате английской пушки. — Финли потер рукой лоб. — Ему теперь нечего бояться, так как он уверен, что потерял вас.

Охваченная ужасом, Бетани бросилась к двери.

— Нет, Бетани, не надо!

Абигайль взяла мужа за руку.

— Неужели ты думаешь, что сможешь остановить ее, любимый?

Оседлав Корсара, Эштон влился в небольшой отряд, который назначил его своим командиром. Ответственность за людей придала ему новые силы; исчезли всякие нежные чувства, будто смерть Бетани лишила его человечности. Неужели только вчера он держал ее в своих объятиях и они занимались любовью? Еще помнится вкус ее губ и запах волос.

Он отбросил эти мысли и поправил саблю, висевшую на боку, — хватит ли ему злости рассечь человека этим клинком? Эштон глубоко вдохнул горячий летний воздух, четко осознавая, что, возможно, и его самого могут убить, но ему уже все равно.

Выхватив саблю из ножен, он высоко поднял ее над головой, отдавая приказ. Ярко-зеленые листья лета и кроваво-красные головки маков кружились в водовороте копыт лошадей, мчавшихся галопом вниз по склону холма. Сердце билось прямо в горле, кровь пульсировала с невиданной и ужасающей силой. Проскакав мимо своих, отряд врезался в английский строй. Один из солдат, подскочив к Эштону, угрожающе размахивал штыком, но сабля Эштона, просвистев в воздухе, рассекла несчастного — дикий крик вырвался из его горла. Началась стрельба, воздух наполнился запахом пороха; пуля, выпущенная из мушкета, просвистела мимо его уха, — все эти звуки, запахи и опасность придавали ему уверенность и силу.

Выкрикивая проклятия, англичане в ужасе разбегались от грозного всадника на зловеще-черном коне, напоминавшего раненого зверя: человек, отдавший себя на волю случая, отчаявшийся в жизни, представлял устрашающее зрелище. Еще один солдат, попавшийся Эштону на пути, распрощался с жизнью. Удар отдался всаднику в плечо, лезвие сабли стало алым — кровь окропила землю, словно красные маки.

Всадники из отряда Эштона кружили вокруг пушки, угрожающе крича, размахивая саблями и ружьями, не чувствуя запаха пороха, пропитавшего воздух. Повстанцы, охваченные желанием достичь цели, сомкнули ряды и, казалось, были готовы отразить любую атаку. Через несколько мгновений из их рядов раздались торжествующие крики.

— Эти дьяволы отступают! — кричал Гарри. Его восторженное лицо и повязка почернели от пороха.

Эштон остановил лошадь, осматривая вытоптанное пространство вокруг большого орудия. Бабочки порхали над безжизненным телом убитого английского солдата.

Кровь перестала стучать у Эштона в висках, ему стало страшно от той жестокости, которая охватила его во время боя. Американцы, впервые ощутившие радость победы, бросали шляпы в воздух и восторженно кричали, а Эштон испытывал совсем другие чувства.

За эти несколько минут он осознал, что такое война и во что она способна превратить человека. Продолжая размышлять, Эштон отвел Корсара в сторону, в тень деревьев. Вдруг рядом раздался щелчок взводимого курка. Подняв глаза, он увидел Дориана Тэннера, целившегося в него из револьвера. Раздался его издевательский смех.

— Долго же мне пришлось ждать этого дня. Но теперь Бетани — моя. Я стану полновластным хозяином Систоуна, а твой сын будет принадлежать мне.

У Эштона не было ни сил, ни желания сказать Тэннеру, что Бетани мертва. Боковым зрением он заметил, как среди деревьев мелькнуло что-то красное. Боже мой, сколько же еще «красных мундиров» скрывается среди деревьев?

— Мальчик забудет тебя, — пообещал Тэннер, — раньше, чем ты успеешь остыть в могиле.

Он опустил палец на спусковой крючок — Эштон смотрел на своего палача с каменным спокойствием. Усмешка не сходила с губ Тэннера, когда он поднимал оружие. Внезапно что-то красное метнулось из-за кустов и схватило его за руку — раздался выстрел. Эштон инстинктивно бросился на своего врага, нанес ему удар в висок, а затем схватил фигуру в красном. Его большие грубоватые пальцы сжали изящные дрожащие ручки; не в силах поверить, он смотрел в глаза Бетани, наполненные слезами, их дрожащие губы слились в коротком и неистовом поцелуе.

— Бетани. Я думал, что ты…

— Знаю, — плача произнесла она. — Все это было ужасной ошибкой. — Ее ладонь коснулась его щеки. — Так много ошибок. Мне обо всем рассказала Абигайль. И о набеге, о Дориане… Сможешь ли ты простить меня?

Эштон привлек ее к себе, наслаждаясь теплотой любимого тела.

— Боже мой, что за вопрос?

— Эштон! — раздался крик Гарри с поля боя. — Поехали! Будем преследовать их!

— Нет! — Бетани прильнула к мужу. — Пожалуйста, не уходи.

— Все еще верная лоялистка, детка? — Холод сжал его сердце.

— Я такая же американка, как и ты, Эштон, — гордо и серьезно ответила Бетани.

— Где ты, черт возьми? — снова послышался снова голос Гарри. — Мы уезжаем.

— Не уезжай, — снова попросила Бетани. — Тебе надо заниматься лошадьми — ты в них хорошо разбираешься, и этим будешь способствовать победе. — Слезы катились по ее щекам. — Мы будем выращивать лошадей для кавалерии в Систоуне, если согласишься жить со мной там.

Он прижал жену к себе, положив на ее голову свой подбородок.

— Соглашусь при одном условии. — Гордость и обожание переполняли его грудь. — Если позволишь посвятить остаток моей жизни тебе, чтобы доказать, как сильно я тебя люблю.

Она подняла на него сияющие от счастья глаза.

— Ты любишь меня, Эштон? Это правда?

— Да, моя любимая. Ты даже не можешь себе представить, как сильно я тебя люблю.

— Нет, могу. Действительно, представляю.

Их поцелуй, долгий и успокаивающий, исцелял лучше, чем слова; души ликовали, объединенные любовью, доверием и обретенной общей целью, чего они были лишены до сих пор. Эштон взглянул на поверженного офицера.

— Пусть остается здесь и сам себя защищает. — Он взял Бетани за руку и подвел к Корсару. — Поехали за нашим сыном, любовь моя.