Огненный рай

Глава 6

Не оглядываясь и не произнося ни слова, Эштон шел так быстро по Корт-стрит, что Бетани почти бежала, боясь отстать от него, размышляя на коду; она не успела ни опомниться от произошедшего, ни объясниться: такой разговор, конечно же, не предназначался для ушей моряков и солдат, снующих по улицам. Все сегодняшнее утро представлялось серией абсурдов, которые можно было бы считать фарсами, если бы они не были такой ужасной реальностью, которую уже нельзя изменить.

Бетани видела ярость Эштона и не винила его, уверенная, что женитьба — альтернатива повешению: неужели ему не понятно, что она солгала, спасая его шею от петли?

Он остановился у причала и перебросился несколькими словами с паромщиком, затем обернулся к ней.

— Жди меня здесь. Скоро вернусь.

— Куда ты уходишь?

Эштон холодно улыбнулся.

— Вспомнил, что неплохо бы выполнить одно поручение.

Юноша резко повернулся на каблуках и пошел прочь. Она закрыла рот руками.

— О Боже! Что я наделала?

— Что же вы наделали, мисс Бетани Уинслоу? — послышались четко произнесенные слова.

Она обернулась и увидела мисс Абигайль Примроуз, появившуюся на причале. Ее крошечные ножки с необыкновенной осторожностью ступали по деревянным доскам.

— Не будьте ловушкой для мух, — решительно заметила мисс Абигайль. — Закройте рот, мисс.

Испытывая неловкость перед своей учительницей, Бетани тут же повиновалась.

— Извините, мисс Абигайль. Не ожидала такой встречи.

Леди взмахнула рукой в безукоризненной перчатке. Свежий морской ветерок не пошевелил ни единого волоска черных волос на ее голове, поставленной так гордо и прямо, как и подобает настоящей строгой учительнице.

— Приехала на каникулы из Нью-Йорка. Наша академия превратилась в казарму для солдат Его Величества. — Холодные серые глаза отметили неаккуратную прическу девушки и помятый костюм для верховой езды.

Бетани судорожно вдохнула пахнущий морем воздух.

— Как я рада вас видеть, мэм.

Она не смогла притвориться, что с ней ничего не случилось, и с грустью отвела взгляд на залив.

— Что с тобой? — Мисс Абигайль недоуменно приподняла подбородок над жестким белым воротничком. — Моя самая способная ученица по красноречию потеряла дар речи? — Она помолчала, потом наклонилась и внимательно посмотрела в лицо Бетани. — Слезы, мисс? — Она протянула к ней руки. — Иди сюда, детка. Надеюсь, ты не забыла, что я не только твоя учительница, но еще и друг.

Бетани потянулась к ней, тронутая заботой мисс Абигайль, — под внешней строгостью учительницы скрывалась необыкновенная мягкость и доброта. И хотя женщина не отличалась ростом, ее нежные объятия, благородное сердце и твердость характера, казалось, делали ее выше всех.

— Ну, ну, успокойся, — приговаривала она. От нее исходил знакомый запах ячменного отвара. — И прекрати плакать, потому что я не отпущу тебя, пока не перестанешь лить слезы.

Бетани кивнула, отступив назад.

— Извините.

— Перестань извиняться, детка. Расскажи, в чем дело.

Бетани присела на перевернутую бочку. Проницательный взгляд серых глаз подбадривал ее.

— Вышла замуж, — выговорила девушка, сама удивляясь такому необычному сообщению. Мисс Абигайль слегка приподняла только одну бровь.

— Понимаю. Это твой муж только что отошел от тебя?

Бетани кивнула.

— Его зовут Эштон Маркхэм.

— Прекрасно сложен.

Бетани никогда не думала, что мисс Абигайль способна замечать, как выглядят мужчины.

— Да, это так, — согласилась девушка.

— Но немного простоват.

— Не совеем так, — возразила Бетани. — Если и небрежно причесан, так это потому, что по приказу полковника Дарби Чейзона провел эту ночь под стражей.

Вторая бровь мисс Абигайль поползла вверх. Она села рядом с Бетани, положив руки на колени.

— Кажется, нам о многом нужно поговорить, детка.

Вся абсурдность случившегося с ней, как неудержимый поток, хлынула из Бетани: увлечение работником отца по возвращении в Систоун, флирт с Дорианом как средство вызвать ревность Эштона, его арест по ошибке, пародия на суд.

— Его приговорили к повешению, мисс Абигайль. И я выпалила, что он… что у меня от него будет ребенок.

— И это так и есть?

— Конечно, нет! — Опустив глаза, она смотрела на свои руки. — К сожалению, большинство жителей Бристоля теперь думают иначе.

Что-то наподобие восхищения промелькнуло в глазах мисс Абигайль. Словно птичка, она склонила небольшую головку набок.

— У тебя всегда было живое воображение, — прокомментировала она. — И быстрый ум. Боюсь, что иногда слишком быстрый.

Бетани взглянула на свою учительницу, и на ее лице появилась смущенная улыбка — одна лишь мисс Абигайль могла воспринять ее историю так спокойно. Рука в перчатке гладила слегка спутанные волосы Бетани с такой материнской нежностью, какую Лилиан Уинслоу никогда не позволяла себе в обращении с дочерью. И учительница предстала перед Бетани совсем в ином свете: почему-то раньше от нее ускользало, как прекрасно выглядят ее черные волосы и лицо, напоминающее фарфор китайской куколки, как изящно и пропорционально она сложена, — только сейчас Бетани осенило, что мисс Абигайль не больше тридцати лет.

— Спасибо, что выслушали меня. После суда Эштон почти не разговаривал со мной.

— Ты спасла ему жизнь, детка, хотя ценой его гордости. Мужчины ужасно глупо ведут себя, когда дело касается подобных вещей: в одно утро тебе удалось лишить его свободы самому распоряжаться своей жизнью.

— Но его бы повесили!

— По крайней мере, тогда он винил бы во всем только самого себя.

— Что же мне делать, мисс Абигайль?

Крошечная ножка стала снова стучать по деревянному причалу.

— Твои родители, конечно, станут возражать, а мистер Маркхэм будет в ярости. Но ты говоришь, что любишь его. Вот за это и держись, будь ему хорошей женой, старайся не задевать его гордость, поскольку она ранена.

— Черт бы побрал этого Гарри. Если бы не он, я бы не попала в эту историю. Но, по крайней мере, в Провиденсе он будет в безопасности.

— Твой брат уехал в Провиденс?

— Да, — кивнула Бетани, — к отцу жены.

Мисс Абигайль оглянулась и поднялась на ноги.

— Твой муж идет. Постарайся не испортить наше знакомство.

Но Бетани представила их друг другу очень неудачно.

— Это мой му… — споткнулась она, представляя Эштона своей учительнице. — Мисс Абигайль, это Эштон Маркхэм.

Он слегка поклонился, пакет под мышкой при этом зашелестел.

— Ваша жена была моей любимой ученицей, — сообщила мисс Абигайль. — У этой молодой леди острый ум и доброе сердце.

— В отношении ума совершенно с вами согласен. — Эштон спокойно встретил изучающий взгляд мисс Абигайль. — А что касается сердца, не совсем уверен…

— Тогда вы еще плохо знаете эту девушку.

Он холодным взглядом смерил Бетани.

— Осмелюсь сказать, знаю ее достаточно хорошо, мисс Примроуз. Всего хорошего.

Пока владелец конюшни в Бристоле не привел лошадей, нервы Бетани оставались на пределе. За время короткого пути через залив Эштон не сказал ей ни слова, увлекшись обсуждением с одним из квакеров знакомой ему темы: нужны ли удила для лошадей?

Бетани, сидя на Каллиопе, наблюдала за Эштоном, который кожаным ремнем прикреплял пакет к седлу, и вдруг вспомнила, что уже видела такой же раньше; несомненно — снова Гарри. Ко всем ее переживаниям прибавилось и чувство страха. Она подняла глаза, и их взгляды скрестились: Боже, почему от нее всегда ускользало, какие у него холодные глаза?

— Нет, — тихо произнесла Бетани, бесстрашно встретив его колючий взгляд. — О Эштон, не следует тебе связываться с мятежниками.

Он как-то отрешенно рассмеялся. Горечь, прозвучавшая в его смехе, словно плетью полоснула ее.

— Связываться с мятежниками? А мне только что доказали, что я — один из них.

— Но ты не должен…

— Да? Как же быстро ты вошла в роль жены. — Он слегка вдавил каблуки в бока Корсара, направляя его по дороге в Ньюпорт. Она догнала его и поехала рядом.

— Пожалуйста, — позвала она его сквозь топот копыт. — Я боюсь за тебя.

— Ты сегодня слишком обо мне заботишься.

Она почувствовала, как ей сдавило горло от подступивших слез.

— Жаль, что тебе ничего не оставалось, как только жениться на мне. Но я не знала, что еще можно было сделать.

— Мне кажется, ты прекрасно знала, что делаешь, — резко ответил он. — А мне, полагаю, следует благодарить тебя только стоя на коленях — ты ведь выхватила меня из лап смерти, — и так придется провести всю оставшуюся супружескую жизнь.

Бетани внутренне возмутилась, оскорбленная его сарказмом. Девичьи фантазии, которым она предавалась все лето, внезапно превратились в кошмарную реальность. Когда-то мисс Абигайль предупреждала ее, что нельзя хотеть чего-то очень сильно: достижение мечты часто ведет к разочарованиям; и вот сейчас она замужем за человеком, которого любила, но все произошло совсем не так, как мечталось: не было никакого нежного предложения на преклоненном колене, ни церковных колоколов, ни пожелании счастья, ни грандиозной церемонии венчания, заканчивающейся нежным поцелуем. Сейчас же ею владело тяжелое чувство печали из-за случившегося, а в глазах Эштона отражалась досада на судьбу, которая ему навязана.

Впервые в жизни Эштон прошел в особняк Уинслоу главным входом, несказанно удивив миссис Гастингс; пересек вестибюль широкими шагами — Бетани старалась не отстать, — пройдя мимо полированных деревянных колонн и балюстрад, подошел к библиотеке и распахнул дверь, ощутив запахи кожи, табака и едва уловимый, но вполне определенный — денег.

Синклер Уинслоу поднял удивленный взгляд от экземпляра «Ньюпорт Газетт».

— А-а, это вы, Маркхэм, — оживленно произнес он, положив руки на стол. — Я собирался поговорить с вами о лошади, которую купил вчера в Литтл-Ресте.

Эштон, словно впервые, изучал человека, который, исключая четыре года его службы в английской армии, оставался хозяином всю его жизнь. Синклер Уинслоу, гордясь своей голубой кровью, отличался острым умом, жестким характером, высокомерием, считая едва ли приличным общаться с простыми людьми; заколка с крупным сапфиром на галстуке как бы служила знаком, разделяющим эти миры.

— Пошлите за вашей женой, мистер Уинслоу, — предложил Эштон. — Мы намерены поговорить с вами обоими.

Он оглянулся на дверь. Прежде чем миссис Гастингс успела виновато удалиться, он повторил ей свою просьбу. Экономка поспешила за миссис Уинслоу. Через некоторое время появилась Лилиан, картинно прижимая холеную руку ко лбу.

— Пожалуйста, садитесь, миссис Уинслоу, — предложил Эштон. Голос его стал жестким. — Бетани и я собираемся кое-что сообщить вам.

Лилиан села в высокое кресло у камина. Эштон, подойдя к шкафу, щедро плеснул бренди в один бокал, а во второй — мадеру для Лилиан. Шокированные супруги молча наблюдали за фамильярными действиями их работника.

— Сегодня утром мы с вашей дочерью поженились, — сообщил Эштон.

Лилиан изумленно открыла рот.

— Что! — взорвался Синклер.

— Бетани и я стали мужем и женой.

Синклер залпом осушил бокал.

— Боже мой, это возмутительно. Ты жадный выскочка! Я тебя проучу!

— Отец, пожалуйста, — вмешалась Бетани.

— А ты, молодая леди! Как посмела меня ослушаться? Я же сказал только вчера, что обо всем договорился с капитаном Тэннером.

«О Боже, — подумал Эштон. — Неужели Уинслоу устраивает, что Тэннер опозорил его дочь?»

— Это ты договорился, папа, а не я, — возразила Бетани.

— А этот, — Синклер зло махнул в сторону Эштона, — он тебя устраивает?

— Уже все решено, — спокойно ответила Бетани, стараясь не смотреть на Эштона.

— О Бетани, — запричитала Лилиан, обмахиваясь рукой. — Только подумай о своей репутации.

— Именно об этом она и подумала, — сухо прокомментировал Эштон, не обращая внимания на ярость Синклера.

— Этого нельзя допустить. — Сапфировая заколка поблескивала на фоне сюртука. Шея налилась и стала красной. — Мы немедленно расторгнем этот брак.

— Нет! — вскрикнула Бетани. — Я вам этого не позволю.

Лилиан плакала, прикрываясь наманикюренными руками. Убийственный взгляд Синклера остановился на Эштоне.

— Сколько?

— Сэр?..

— Не притворяйся, что не понимаешь меня, Маркхэм. Совершенно ясно, что ты женился на Бетани, чтобы приложить руки к ее наследству. Заплачу вдвое больше, только назови сумму. От тебя требуется только развод.

Эштон смотрел на него с нескрываемым возмущением.

— Вы все переводите на деньги, не так ли?

— Я подозреваю, что такой человек, как ты, прекрасно осведомлен о моих возможностях.

— Не возьму у вас ни копейки.

— Ты хотя бы представляешь, какую сумму денег я могу тебе дать?

— Оставьте их себе, — зло бросил Эштон. — Все до последнего пенни.

— Ты отвергаешь чертовски выгодную сделку, Маркхэм.

— Поверьте, меньше всего я думал о деньгах, когда женился на вашей дочери.

Синклер поднялся из-за массивного стола и начал сердито вышагивать по библиотеке.

— И как же ты собираешься содержать Бетани?

— Всю жизнь зарабатывал себе на жизнь своим собственным горбом. Ей придется забыть о роскошной жизни, конечно, но сегодня утром это ее совсем не остановило.

— Не могу этого вынести, — продолжала стонать Лилиан. — Моя дочь будет жить в доме слуги.

— Бетани может остаться здесь, — огрызнулся Эштон. — В своей комнате и с моей сестрой, прислуживающей ей. Но боюсь, что ненадолго, миссис Уинслоу. Я решил предложить свои услуги в другом месте. Скоро мы уедем.

Синклер резко обернулся.

— Как так?

— Увольняюсь.

— А как же тренировки лошадей, предстоящие скачки?

Раздался сухой, безрадостный смех Эштона.

— Разве я недостаточно разозлил вас, женившись на Бетани? И вы все равно хотите видеть меня конюхом при ваших лошадях?

— Прежде всего, я человек дела, — ответил Синклер. — И всегда ценил твое умение обращаться с лошадьми.

— Значит, мне только и остается, что выращивать для вас лошадей, но не быть мужем вашей дочери.

— Меня же засмеют, если мои лошади перестанут выигрывать. Черт возьми, или это ошибка, что ты унаследовал лояльность своего отца? — Синклер, щелкнув пальцами, быстро направился к картине, на которой была изображена одна из лошадей, отодвинул ее в сторону, открыл скрытый там стенной шкаф и извлек оттуда какой-то документ, пожелтевший и хрупкий от долгого хранения, молча протянув его Эштону. — Дело в том, что Роджер кое-что оставил для тебя, это твое наследство, если хочешь. Ты еще долгое время не сможешь никуда уехать, Маркхэм.

— Что это? — Эштон извлек из кармана очки.

— Старый долг. Я мог бы о нем забыть и, возможно, простить, если бы не сегодняшнее неприятное событие.

Эштон просматривал документ, глаза его под очками сузились. И чем дальше он читал, тем напряженнее становилось его лицо, крепче сжимались зубы. Синклер невесело усмехнулся.

— Похоже, твой отец никогда не говорил тебе, что он связан со мной договором, мистер Маркхэм. Надо сказать, что он поступил глупо, решив работать за зарплату вместо того, чтобы отслужить мне положенные семь лет. Он был одержим идеей дать тебе хорошее образование.

— А какое это имеет отношение ко мне?

— Читай дальше. Там есть фраза, указывающая на то, что если он не отслужит положенные семь лет, то эта крепостная обязанность переходит к сыну.

Бетани изумленно вскрикнула.

— Ты мой, — провозгласил Синклер. — Принадлежишь мне душой и телом, будешь выращивать и тренировать для меня лошадей в течение семи лет.

Эштон разжал пальцы, и документ выскользнул из его рук. Бумага полетела на пол и опустилась у начищенных до блеска ботинок Синклера Уинслоу.

— Я требую часть состояния, принадлежащего мне, — взорвалась Бетани. — Намерена выкупить у тебя этот договор.

Эштон сорвал с глаз очки и повернулся к ней, еле сдерживая гнев.

— Тебе мало того, что сделала меня своим мужем? Хочешь еще превратить в раба?

— Нет, Эштон. Совсем не этого добиваюсь.

Эштон повернулся и стремительно покинул дом. Сердце у Бетани ушло в пятки, когда раздался топот удалявшихся копыт Корсара. Она повернулась к отцу.

— Как ты мог? — прошептала Бетани. — Как посмел?

— Я не совершил ничего предосудительного, — спокойно ответил Синклер. — Ознакомил его с условиями договора, который заключил Роджер Маркхэм. Он сам согласился с ними.

— Потому что он доверял тебе! И никогда не думал, что его сын станет крепостным.

Синклер достал щепотку табаку из обитой кожей коробки и набил им трубку.

— Уверен, Роджер никогда не думал, что его сын совершит такой глупый поступок, решив жениться на девушке, намного выше его по положению.

— Почему ты так поступила, Бетани? — задала вопрос Лилиан. — Зачем вышла за него замуж?

Бетани отвернулась к балконному окну. Родителям не стоит рассказывать всю эту запутанную историю: им будет больно узнать, что Гарри скрывается от правосудия, и никогда не понять, почему она солгала, чтобы побудить Чейзона отменить приговор Эштону.

— У тебя было все, — продолжала Лилиан. — Мы дали тебе все, что могли.

Бетани горько улыбнулась, отведя взгляд от окна.

— Вы потратили целое состояние на мое образование и мои туалеты. Но мне было три или четыре года, когда меня уже приучили не садиться к тебе на колени, чтобы не помять платье. А когда мне исполнилось пять, я уже знала, что сочувствие и помощь можно найти в конюшнях, но не у тебя.

— Бетани, не понимаю, какое это имеет отношение к твоему неблагоразумному поступку. Ты могла выбрать любого мужчину нашего круга. Капитан Тэннер сделал тебе предложение.

— Мне нравится Эштон Маркхэм. Возможно, глупо с моей стороны, вероятно, необдуманно, но на этого человека выбор пал задолго до сегодняшнего утра.

Бетани направилась к двери.

— Куда ты идешь? — требовательно произнес Синклер.

— Собирать вещи. Через час покину этот дом.

— Бетани, — обратилась к ней Лилиан. — Неужели ты собираешься жить в той жалкой лачуге, около конюшен?

— Собираюсь быть со своим мужем. — Бетани пристально взглянула на отца. — Спасибо тебе, что в течение ближайших семи лет эта лачуга будет моим домом.

Она вышла и закрыла за собой дверь. И только оказавшись за дверью библиотеки, почувствовала, как сильно дрожит. Она услышала за собой приглушенные рыдания матери и, к своему удивлению, почувствовала жалость — никогда ей не приходилось причинять такую боль родителям, они этого не заслужили. Девушка снова взялась за медную ручку двери — надо снова поговорить с ними, попытаться все объяснить.

— Пусть уходит, — послышался голос отца. — Прибежит назад, как только поймет, что такое нищета.

— Как вынести этот позор, — причитала Лилиан. — Не смогу смотреть в глаза своим друзьям, которые соберутся на следующей неделе на прием в честь губернатора.

Бетани повернулась и пошла прочь — ее мать волновало только мнение общества, а не то, что ее дочь, возможно, совершила самую большую ошибку в своей жизни.

— Мы совсем не так планировали это сделать, — говорила Кэрри Маркхэм, перебирая в сундуке нижнее белье и откладывая необходимое на постель. — Вы уверены, что отец лишит вас наследства?

— Даже если он выделит мою долю, Эштон не примет ее.

— Тогда он просто дурак, да и я не лучше, — пробормотала Кэрри, обращаясь больше к самой себе. — Мне следовало подумать о ваших родителях: пока вы добивались Эштона, нам нужно было постепенно готовить их к этому. — Кэрри рывком открыла дверцу шкафа орехового дерева и стала перебирать шелковые и бархатные платья.

— Эти платья не понадобятся, оставь их здесь.

Бетани грустно покачала головой. У нее, пожалуй, найдется не больше двух платьев, которые не будут казаться странными в доме Эштона.

— А что же будет со мной? — требовательно спросила Кэрри.

— Останешься здесь и будешь заниматься чем-то другим.

— Чем же? Мыть посуду на кухне? — Горничная матери уже состарилась. Может быть, займешь ее место.

— Я никогда не смогу угодить госпоже Лилиан. Только чтобы сделать ей прическу, двух рук не хватит.

Бетани хотелось, чтобы служанка перестала стенать: возмущение Эштона, двуличность отца, причитания матери, а теперь и жалобы Кэрри, не скрывавшей своего разочарования, что Бетани не получит своей части наследства, — все это приводило ее в отчаяние.

Стало тяжело на сердце, когда, неся плотно набитый чемодан к домику около конюшен, удивилась, почему раньше не замечала, какая дистанция отделяет дом отца от конюшен и какой контраст между особняком под черепицей и небольшим домиком, покрытым дранкой.

Бетани остановилась, опустила чемодан и взглянула на дом, где из-за жестокости отца ей придется прожить целых семь лет: душистый горошек и белоснежные флоксы вокруг, старые кусты смородины, потемневшие от морского воздуха, резко выделявшиеся на фоне выбеленных стен. Она смотрела на вход, снова невольно сравнивая два жилища: полированные панели, веерообразное окно над дверью холла, через которое струился солнечный свет, тяжелые медные ручки на дверях и дверной молоток, — красноречивое свидетельство богатства и привилегированного положения его владельца, — и сосновые доски, сбитые гвоздями с широкими шляпками, покрашенные белой краской, — дверь, встретившую хозяйку надсадным скрипом, когда она, толкнув ее, вошла, сжавшись в пугающей пустоте.

Финли Пайпер не проявил особых эмоций, принимая пакет из рук Эштона и пряча его в складках широкого плаща, но волнение выдали светлые глаза, в которых сквозило явное удовлетворение; его сын, Чэпин, долговязый парень с прямыми волосами, устраивая под столом костлявые коленки, не стал сдерживаться — поднял кружку с пивом, улыбаясь:

— Хорошая работа. Твои соотечественники у тебя в долгу.

Эштон удивленно приподнял брови и придвинул к себе кружку с пивом.

— Мои соотечественники?

Финли, засунув толстый палец за воротничок, достал небольшой серебряный амулет на черной ленточке — эмблему «Дерева Свободы».

— Нам нужны такие люди, как ты, — заметил Финли, — чтобы сохранить это дерево живым.

— Ваше дерево нуждается в обрезке, — ответил Эштон. — Какие у тебя дела с мятежниками, Финли?

Финли и Чэпин переглянулись.

— Я член Комитета спасения. Мы занимаемся вопросами связи, саботажа и шпионажа. — Он похлопал себя по плащу. — А теперь вот это. Если мы не можем получить их открыто, то добываем тайно. — Финли испытующе посмотрел на Эштона. — Что побудило тебя помочь нам?

Эштон грустно улыбнулся.

— Если скажу, то не поверишь, поэтому ограничусь главным. Я испытал на себе, что такое английский военный суд, и, наверное, долго не забуду его.

Чэпин восторженно закивал головой и наклонился к Эштону:

— Значит, мы можем теперь на тебя надеяться?

Эштон некоторое время молчал, словно вспоминая, откуда знает отца и сына. Хорошие простые люди: Финли давно овдовел и напоминал ему отца; Чэпин, еще совсем молодой парень, жаждал активных действий. Финли заметил внимательный взгляд Эштона.

— Я и Чэпин занимаемся печатным делом. Давно уже сыты англичанами.

— Мы совсем не стремимся стать героями, — добавил Чэпин, совсем не похожий сейчас на долговязого подростка, каким казался на первый взгляд. Его глаза смотрели на Эштона серьезно и испытующе. — Готов отдать жизнь за дело свободы.

Смутная дрожь прошла по спине Эштона — многие патриоты произносили подобные слова на городских митингах в Брик-Маркете, а ведь еще несколько недель назад самым большим желанием Чэпина было привлечь внимание Кэрри Маркхэм.

— Ты еще слишком молод, чтобы выступать против английской армии, — заметил Эштон.

— Именно нам придется жить в мире, за который сейчас боремся. И поэтому мы сами должны создавать его.

Финли поднялся из-за стола.

— Как я понял, ты не будешь возражать против других поручений.

Эштон сжал кулаки.

— Но не стану никого убивать или причинять вред, каковы бы ни были причины.

— Понимаю тебя. — Финли наклонился к нему и приглушил голос: — Все это лето какой-то шпион постоянно выслеживает нас. Он очень хитрый и вряд ли служит в регулярной армии — слишком осторожен, чтобы быть обычным тори. Мне бы очень хотелось поговорить с тобой об этом дьяволе. Ты все еще работаешь на Синклера Уинслоу?

— Да. — Эштон чуть не поперхнулся. — И придется работать на него в течение следующих семи лет.

— Уинслоу предан Англии. Разводит лошадей, не так ли?

— Покупает их, а занимаюсь ими я.

Финли задумчиво потер пальцем подбородок. — Континентальной армии пригодились бы хорошие лошади.

— Они не принадлежат мне, и я не могу распоряжаться ими. Кроме того, эти лошади не приспособлены для участия в боях.

Эштон задержался в таверне и выпил еще пару кружек пива. Когда вышел из нее, надвигались сумерки.

По дороге домой он в мыслях снова вернулся к тому, о чем все время пытался забыть, — Бетани. Его жена. К привкусу несвежего пива во рту примешалась горечь: жизнерадостная и простодушная девчонка, которой доверился, как другу, осталась в прошлом; скрывая под открытым взглядом хитрость и коварство, которые трудно было даже представить, она беспечно отдала свою невинность Дориану Тэннеру и хитроумно воспользовалась им, спасая свою репутацию. Правда, с помощью ее предательства его шея спасена от виселицы. Но какова цена! Он надеялся, что у нее хватит благоразумия остаться сегодня в доме отца.

Бетани молча глядела на свои сбитые до крови пальцы — следствие попытки разжечь в печи огонь с помощью трута, кресала и кремня, так как гордость не позволила ей сходить на кухню в дом отца и попросить горячих углей. Она даже получала мрачное удовлетворение от того, что сама попыталась разжечь огонь в печи. Девушка повернула ладони вверх, рассматривая непривычные волдыри у основания пальцев — еще одни следы, оставшиеся от желания самой добыть воду из колодца: ведро показалось очень тяжелым, ей с трудом удалось притащить его в дом. Совсем короткое время убедило ее, что она совершенно не приспособлена выполнять простейшую домашнюю работу.

Глэдстоун, которого она взяла из конуры для компании, лениво лежал на коврике у камина, не ведая о ее заботах и волнениях. Огонь горел в печи, а она пыталась привыкнуть к мысли, что теперь это ее дом. Пока Эштон не отработает положенный срок, придется мыть этот грубый, неровный пол и смотреть в крошечные окошки. Ей, и крошки не подававшей к столу, нужно научиться готовить еду и мыть посуду; руки, никогда не знавшие едкого щелочного мыла, огрубеют от стирки; тело, которое лелеяли и нежили другие, станет болеть и ломить от тяжелой работы.

Бетани не пришлось ломать голову, какую работу выполнить в ожидании Эштона. Она сложила все свои вещи в сундук, стоящий в ногах постели; водянистый суп из бобов, турнепса и нескольких небольших кусочков соленого мяса, найденных в крошечной кладовой, получился ужасно безвкусным, но все же можно было порадоваться: как-никак, а это первое самостоятельно приготовленное блюдо.

Наступил вечер; в доме стало темно, а на душе тревожно. Она подбросила поленьев в огонь, приготовила ко сну ночную рубашку. Ее охватила дрожь; Бетани часто представляла себе свою первую брачную ночь, у нее не было четкого представления, как это должно произойти, хотя не раз слышала болтовню Кэрри, а также тайные перешептывания девочек в колледже. И все же никогда ей не приходило в голову, что ее молодой муж станет избегать ее. Где же Эштон?

Мрачные предчувствия охватили ее при воспоминании о пакете Гарри: если Эштона схватили с секретными документами, ему вообще не вернуться домой. Похолодевшими пальцами она расстегнула пуговицы платья и разделась, бросив его на пол, надела ночную рубашку и вынула гребни из густых волос. Глэдстоун подошел к постели, обнюхал лежавшее на полу платье.

«Да, платье само не поднимется и не уберется в сундук». Пришлось потратить несколько минут, чтобы убрать его, — у Кэрри это получалось так легко. Бетани не стала расправлять складки и рукава — просто свернула и сунула одежду в сундук.

Стоял теплый августовский вечер, дул легкий ветерок, насыщенный ароматом цветов и пением соловья, но Бетани не удавалось унять дрожь, хотя, забравшись в постель под грубоватые муслиновые простыни, она услышала непривычный, но странным образом успокаивающий Шелест соломенного матраца. Глэдстоун устроился на полу, рядом с постелью.

Гладя пса по шелковистой шерсти, она плотно закрыла глаза. Две скупые слезы появились на глазах, скатились к виску и исчезли в волосах.

Крепкие руки, схватив ее за плечи, посадили в постели, вырвав из объятий успокаивающего сна, — она недоуменно смотрела в темные глаза Эштона.

— Что ты здесь делаешь? — Его теплое дыхание, пахнущее солодом, коснулось ее, пальцы больно вдавились в плечи. Она поморщилась.

— Ты сделал мне больно.

Он чуть разжал пальцы, но оставался суровым. Она слегка приподняла подбородок.

— Живу здесь, Эштон.

— Не говори чепухи, это все равно что быстрого скакуна заставить работать на пашне.

Несмотря на резкость его голоса, она не отвела взгляд.

— Я обязана быть вместе с мужем, — твердо произнесла она, — где бы он ни находился.

Он так резко отпустил ее, что она упала на подушку.

— Куда ты собрался?

— Пойду на конюшню.

Бетани, соскочив на голый пол, в довершение всех бед этого злополучного дня занозила ногу и слегка поморщилась.

— Останься, Эштон.

Он с шумом выдохнул.

— Зачем?

— Ты же не можешь все время избегать меня.

— Возможно, ты приковала меня кандалами в глазах закона, но не в жизни.

Она дотронулась до него, обхватив ладонями его красивое сердитое лицо, и почувствовала, как он напрягся под ее теплыми прикосновениями.

— Не собираюсь приковывать тебя кандалами, — прошептала Бетани. — Я люблю тебя.

Он поморщился.

— В беде любой выход хорош, не правда ли, детка? — Его едкий сарказм ножом полоснул ее, проникая в сердце.

— Я говорю правду, — настаивала она. — Я действительно люблю тебя. С тех самых пор, как вернулась в Систоун. Раньше тоже любила, но не так, как сейчас.

— И именно поэтому ты флиртовала с капитаном Тэннером.

Бетани перевела взгляд на горевший в печи огонь.

— Дориан ничего не значит для меня. Я хочу тебя, Эштон.

Он схватил пальцами ее за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Почему ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь это?

Она заморгала и замерла — слабый свет от затухающих углей в печи придал его чертам каменное, устрашающее выражение.

— Хочу тебя. Так сильно, что внутри все болит.

Холодная улыбка скривила его губы.

— Ах так, любовь моя, — проговорил он. — Тебя охватило желание, хорошо тебе известное.