Огонь на поражение (Атомный шантаж)

1. Сентябрь, 2000

Полярный день длится долго, целых полгода, — и с этой точки зрения время они выбрали на редкость неудачно, но, впрочем, особо выбирать не приходилось — именно сейчас ситуация складывалась благоприятная.

Люди скользили по земле, только легким шорохом выдавая свое передвижение. Их было девять, опытных, тренированных бойцов, некоторые из которых потеряли ограничительные цепи еще в Афгане, где смерть смотрела в лицо из-за каждого бархана, из-за каждого каменного массива. Тысячи часов на плацу тренировочного городка сделали из этих людей выносливыми. Довольно прохладная погода слегка мешала, но они мерзнуть не планировали — рассыпавшись цепью, и выпуская мелкие облачка пара, они двигались к береговой базе, которая спала в полнейшей тишине.

Отбой уже прозвучал, и теперь, в обычную, восьмичасовую ночь, не спали лишь вахтенные и обходные патрули. Вода в верфи была спокойна на эту ночь прибытия судов не намечалось.

Одна из теней разорвала цепь, и двинулась к сторожевой вышке, даже не думая маскироваться или скрывать свое приближение. Этот человек на самом деле не любил бегать, он бы предпочел автомобильный десант. Впрочем, сейчас и это уже стало абсолютно неважным, как прошлогодний, давно истаявший снег. Достигнув вышки, он принялся взбираться по лестнице — почти беззвучно, чтобы не услышал дежурный.

Дежурный, в общем, и не услышал. Он, вместо того чтобы исполнять свои прямые обязанности, читал книгу — один из тех боевиков, что в последнее время заполонили книжные развалы и магазины. С точки зрения здравого смысла дежурному следовало бы читать устав караульной службы, потому что скучнее книги не бывает, а от скучных книг, ясное дело, оторваться проще. Когда что-то зашуршало за спиной, дежурный наконец сообразил, что проспал аврал — он никого не ждал в эту ночь — повернулся, быстро как только мог, и, увидев черную тень, потянулся включить сирену тревоги. Испугаться он не успел, но и включить сирену тоже молниеносный удар ногой отбросил его к дальней стене тесного «стакана».

Дозорный вскочил, принимая боевую стойку. Наверное, отсутствие оружия в руках нападавшего усыпило бдительность моряка, и он даже не подумал о табельном пистолете. А зря.

Человек в черном немедленно двинулся к нему. Главное было достигнуто — сирена так и не прозвучала…

Дозорный попытался отпрыгнуть чуть в сторонку, когда на него обрушился шквал ударов, и ему это почти удалось.

Почти.

В какой-то момент незнакомец сделал паузу, чуть отступил и вновь ударил ногой, с полуоборота, необыкновенно изящно — так что, если бы этот удар оценивали профессионалы, они бы дали все десять баллов. Многократно отработанный удар в висок, испробованный на людях и манекенах, оказался для дозорного последним — он вырубился практически мгновенно, успев только увидеть, что нападавший достает тонкую удавку.

Удавка мягко обхватила шею, и человек в синей форме моряков северного флота задергался в предсмертных конвульсиях. Если бы он еще чуть задержался на этом свете, то пожалуй смог бы увидеть, как по территории базы бегут люди, слишком непохожие на мирных жителей Териберки или просто гражданских. Дежурный мог бы даже удивиться: «Кто это играется среди ночи в солдатиков?».

Но он не удивлялся просто потому, что был уже мертв.

Убийца кивнул, словно самому себе. Счет открыт. Он убрал удавку из серого, металлизированного шнура, потом выдернул из нагрудного кармана штормовки миниатюрную рацию.

— Правый поворотник, это Тихий. Идем в плане — пока.

— Я тебе дам «пока», — многообещающе отозвался голос из рации. — Дальше двигайся. Найдите мне журнал — и чтобы быстро.

Назвавшийся Тихим прервал связь, спустился по лестнице и быстрым шагом двинулся ко входу в главное здание береговой базы, туда, где уже сгруппировались люди полковника. Они были готовы взять штурмом что угодно, но сейчас требовалась полная тишина. Потому что на все нужно время, а если появятся блюстители закона — никакого времени уже попросту не будет.

Но в общем, тишина, наступившая с ночью, беспокоила Тихона. Не может быть, чтобы здесь не водилось полуночников… ну вот хотя бы вчера в верфях должен был встать какой-то корабль, как там его Крот назвал, «Гордый»?.. А, какая разница. Встать — на ремонт. Большая часть команды уже уехала по домам, к родным и близким, но оставались еще как минимум механики. А механики, помимо того, что любят поболтать с коллегами, — еще и люди с перепутанным временем суток. Пока еще они войдут в свой обычный режим сна… Это во-первых. Было еще во-вторых. Но здесь уже Тихон предпочитал не думать, а верить полковнику.

— Если начнется шум, — заговорил Тихон, — работайте дальше по плану, ищите чертов журнал или расписание какое-нибудь. — Про себя Тихон вновь выругался.

Днем не было никакой возможности проникнуть на базу, охранники оказались неподкупными, бдительными. Человек, посланный снять фотокопию журнала, в котором регистрировались все входящие в верфи суда, попался почти сразу, и теперь невесело проводил время в местном изоляторе. Дело выглядело достаточно неприятно — как только властям станет известно об операции, человечка тут же заставят сознаться и выдать все известные ему имена — добровольно или силой, значения иметь уже не будет. Тихона злило, что полковник никак не реагирует на подобную опасность.

Стоя на первой ступеньке у входа и оглядываясь, Тихон закурил сигарету, представляя, как ребята сейчас крадутся по зданию, обходя комнаты одну за другой, почти неслышно взламывая двери и даже сейфы — у Гришки был портативный автоген. Проснувшиеся и просто дежурные без особого шума убираются, незачем оставлять позади себя боеспособных. Маленькая война продумывалась тщательно и многократно.

Человек в штормовке курил, наблюдая как издалека приближается обходной патруль — пятеро и собака. Собака натягивала поводок, угрожающе глухо рычала, но Тихон даже не пошевелился. Он смотрел на патрульных, видел, как они переглядываются удивленно… Бегут к нему.

— Кто-нибудь, — сказал он в рацию, внутренне, конечно, слегка нервничая — морячки явно не ходили безоружными. — Снимите этих пятерых. Собаку не трогайте.

Он приветливо улыбнулся бегущим патрульным, когда над ним хлопнуло, открываясь, окно. Один из моряков вскинул руку с пистолетом, отпрыгивая в сторону, но ему не повезло — темный провал на четвертом этаже здания уже начал выплевывать смертоносные пули, пользуясь для этой цели человеческими руками и примитивной автоматической винтовкой. Отличный глушитель отработал прекрасно — едва слышные хлопки положили на снег сначала прыгнувшего, который только молча дернулся, и двоих его товарищей, а затем и еще двоих…

Тихон перестал улыбаться, наблюдая за расстрелом. Он уже много лет играл в эти игры, опасные игры, и постоянно напоминал себе, что однажды вполне может оказаться в роли такой вот беспомощной дичи.

Крик отвлек его от ненужных мыслей: прицел боевика в темном окне один раз оказался не очень точным — и теперь один из патрульных, чудом выживший, кричал. Тихон его вполне понимал: во-первых, больно, тут только спецназовец не закричит, да и то недолго продержится, во-вторых, хочется перед смертью сделать хорошее дело — поднять все-таки тревогу, перебудить всех и наказать группу захвата.

Окно подобных намерений не понимало. Оно снова начало плеваться пулями.

Громкий крик прервался фонтанчиками крови из головы моряка, а в соседних зданиях и в дальнем казарменном общежитии начали загораться окна.

— Дурак, — почти обиженно кинул Тихон, и, чуть дав отступного движения, ногой коротко ударил немецкую овчарку, так и не завершившую прыжок. Слабо поскуливая, овчарка лежала на земле, уже не в силах подняться на ноги беспощадный удар изуродовал жизненно важные внутренние органы пса, свободно преодолев расслабленные в прыжке мышцы. Здесь сыграло знание, полученное вовсе даже не на тренировочном плацу — хотя имелся там и курс самообороны от хищников, от натасканных на людей собак, и от самих людей. О собаках Тихону рассказывал отец, еще очень давно, когда тот был мальчишкой.

Тихон молча кинулся вверх по лестнице, к своим людям, слыша за собой нарастающий шум, лай собак и возбужденные голоса. Включилась сирена, сделав мир невыносимым — тишина этой ночью ушла навсегда. Теперь-то наверняка будет перестрелка…

Лишь бы хватило времени, повторял он про себя словно заклинание, и в то же время, запыхаясь, бормотал в рацию указания остальным группам:

— Немедленно занять позиции Дэ и Эф, так, чтобы простреливать территорию у шестого блока… Вальцов координирует… да, немедленно! — на третьем этаже Тихон выбежал в коридор, ткнул рацию в руку Гришки. — Всех положите, до единого. Скажи Правому поворотнику, что Тихий ищет журнал. Где тут у них бумаги?..

Гришка, коренастый парень лет двадцати пяти, не служил ни в Афгане, ни в спецназе. Он и в армии-то не служил — откосил, сделав себе фальшивую справку с диагнозом вялотекущей шизофрении. Военкомам это показалось достаточным основанием, чтобы Гришка продолжал учиться в своем любимом Казанском техучилище. Впрочем, парню было не до учебы почти все свободное время проводил в спортзале, на сессиях появляясь ровнехоньким счетом два раза в год. В отличие от тренажерного зала, стены альма матер его не привлекали — Гришка в сессию проворачивал операцию по бесплатному получению зачета: приходил в деканат и заявлял, что у него все сдано (предварительно, конечно, проставив в своей зачетке все необходимые зачеты и экзамены, и расписавшись за преподавателей). После чего замдекана строго спрашивала, где он шлялся последние полгода и как долго он еще собирается морочить ей голову. Гришка клялся и божился, что, мол, больше не повторится, и какая, к тому же, разница, если у меня все сдано? Недоверчивая замдекана, которой и думать нечего было тягаться в хитрости со своими студентами, выдавала ему бланки для подтверждения и посылала ко всем… нет, не чертям, а преподавателям. Выйдя за дверь, Гришка заполнял подтверждения, дублировал подписи преподов из зачетки, а затем, с полчаса посидев в столовой, возвращался в деканат. После столь удачно сданной сессии «студент» немедленно бежал в спортзал, и проводил там пять-шесть часов, умудряясь при этом не выглядеть ни амбалом, ни человеком, который вообще хоть раз в жизни дрался.

Возвращаясь однажды из городка домой, Тихон стал свидетелем неприятных разборок: судя по всему, двое шкафообразных молодчиков, пытались взять с парня деньги за прогулку по их территории. Глянув на свои «командирские», с фосфоресцирующими стрелками часы Тихон понял, что если неотложку для парня вызывать из дома, до которого оставалось пройти около двух кварталов, то она к чертям не успеет. Поэтому, пользуясь прикрытием темноты, он начал переходить на другую сторону улицы, намереваясь вмешаться. Что за толк в бесцельном избиении?

Пока Тихон шел, шкафообразные решили принять меры и разобраться с грубым нарушителем своими, привычными методами. Ибо разговаривать им было совершенно непривычно — даже Тихон, приучивший свои уши к армейской матершине, расползшейся в последнее время по всей стране, поморщился от употребляемых ими оборотов. Но потом его лицо разгладилось.

Потом — это когда неотложку пришлось вызывать для чересчур приставучих забулдыг — Гришка исколошматил их до беспамятства, и даже при этом не запыхался. Тут-то будущему наставнику стало ясно, где место этому спокойному «студентику»…

— На втором этаже, — парень кивнул в сторону лестницы, — только нет там журнала. Нигде нет.

Мимо пробежал Гурд — даже не глянув на свое непосредственное руководство. Доиграется когда-нибудь, подумал Тихон, глядя ему вслед. И поинтересовался ядовито:

— Где же он, журнал? — Ему вспомнилась судьба первого «разведчика», теперешнего заключенного изолятора. Будучи человеком свободолюбивым, Тихон, являвшийся правой рукой полковника, как-то не очень представлял себя в камере. Он не хотел, да и не имел права рассматривать такой вариант развития событий. И потому, когда Гришка в ответ пожал плечами, встряхнулся, побуждая себя действовать активнее.

— Сделаем проще!.. Я возьму двоих ребят — и… — его прервал гулкий взрыв, все здание ощутимо вздрогнуло, раздался звук бьющегося стекла. Кто-то в голос выругался. — Вот твари… — прошипел Тихон. — Дай сюда рацию, быстро!.. Восьмой, сучара, какого хрена ты там делаешь, рыбу удишь? Инструкций не получал? Получа-ал?! Ну так исполнять, сейчас же… Исполняешь… Знаю я, как ты исполняешь. Кому сказал… что?! Еще раз повтори? — ошеломленный, Тихон кинулся к ближайшему окну. Из-за угла ближайшего здания выглядывал человек в синей форме, с кортиком на поясе… и автоматом в руках. Морячок. Офицер. И очень рассерженный. Очередь полоснула по окну и, откидываясь назад, Тихон увидел как еще три десятка синих фигурок маячат в отдалении, на другом конце базы.

Ему стало тошно.

— Восьмой, почему не предупредил? — и продолжил, не дождавшись ответа, который все равно потонул бы в шуме пальбы и тяжелых, ухающих взрывов: — Выполняйте приказ — убить всех, кого достанете. — Тихон секунду поразмыслил и добавил, как ему казалось, очень удачно: Кого не достанете — тоже. Гришка, координируй давай дальше, я беру двоих — надо найти какого-нибудь бумажного червя или того, кто знает, где чертов журнал… — ему приходилось кричать, потому что сирена глушила разговор в обычном тоне.

Но «взять двоих» Тихону не пришлось.

Гришка ухмыльнулся, ехидно и совершенно спокойно, как делал это постоянно.

— Что еще?!

— Вон в той комнате еще есть один «книжный червь», — передразнил парень.

— Сразу надо говорить! Свихнусь я с вами… и как это только Михал Саныч терпит такое…

Выстрелы стали ближе, но Тихон не обращал на них внимания — сейчас уже все остававшиеся группы боевиков полковника подтянулись к базе и давили пехотинцев — суки, как они здесь оказались!? — со всех сторон. Прославленные в боях с неопытными противниками, набравшиеся кое-какого опыта в неожиданных операциях, морпехи явно хотели посопротивляться. Но было ясно, что скорее конец света наступит, чем полковник хоть где-нибудь сдаст позиции.

Ворвавшись в комнату, Тихон увидел на узкой кровати связанного человека с кляпом во рту. Человек был неодет — его, судя по всему, застали в тот момент, когда он безуспешно пытался натянуть хотя бы рубашку. Рубашка валялась тут же, на полу, изорванная в клочья. Тихон подошел к столику у кровати, смел с него все, кроме «командирских часов» книжного червя. Потом выдернул изо рта пленника тугой кляп.

— Ты кто такой? — спросил он таким тоном, что связанный человек предпочел ответить не мешкая.

— Полковник Борисов, ФАПСИ. Вы за все это ответите…

— Молчать! ФАПСИ, мать вашу. Развели детский сад. Зачем ты сюда приехал?

— Я инспектор информационной безопасности.

— Ближе к делу, инспектор, — процедил Тихон. — Насколько нам известно, в верфях сейчас находится подлодка, которая для всех непричастных называется «Ястребом». Ты знаешь ее борт?

— Нет, — спокойно ответил Борисов. — Я только поздно вечером сюда приехал. Мне должны были завтра все показать… на предмет инспекции. — ФАПСИшник явно храбрился.

— Сейчас половина третьего. Почти ровно. Учти, у меня всего три минуты. Если я не узнаю, где журнал прибытий и все записи по судам, находящимся в ремонте, то поищу кого-нибудь посговорчивее. А ты, — Тихон щелкнул затвором «Беретты», — уже никогда и ничего инспектировать не сможешь.

В окно беспорядочно падали мощные лучи прожекторов, никем уже не управляемых, земля снова вздрогнула от взрыва. Все бы неплохо, но обстановка в целом Тихону не нравилась — шансы попасть на «Ястреб» уменьшались с каждой секундой. Если еще из города подкрепление появится… тут он услышал, как в отдалении гремят моторы. Катера, мать их за ногу! Морские ублюдки, чтоб им пусто было. На катерах наверняка есть, чем шарахнуть по берегу.

— Молчишь? — заговорил Тихон с пленником, вертя в руках часы. — А знаешь, я передумал, инспектор ты мой храбрый. Мне некогда. — И он выстрелил в голень. Безо всякой паузы, не давая времени на хоть какой-нибудь ответ, продолжил говорить: — Следующая пойдет выше. Догадайся, куда. Ну а как догадаешься, сразу начинай рассказывать.

Человек на кровати корчился от боли, не имея возможности даже сжать рану руками. Тихон понимал. Однажды его ранили в ногу, и тоже никак не закрыть своей рукой пульсирующую боль — надо держать автомат. Иначе смерть навалится со всех сторон, и нельзя, нельзя делать что-либо иное, кроме как бездумно выцеливать человеческие фигурки, стрелять, забывая вытереть холодный пот со лба, и молиться, чтобы не задело еще одной шальной пулей.

Человек захрипел.

— Я скажу, скажу… это не здесь… соседнее зда… здание, не стреляй больше, не надо, не надо… не надо…

Тихон поморщился. Он, как и полковник, знал истинную цену теперешнему геройству. Развал флота, пришедший вслед за развалом Союза, не оставил от прежних пехотинцев ничего, кроме умения воевать и показной отваги, там где дело касалось Родины. Временами Тихону приходило в голову, что все-таки отвага не показная, но он тут же разубеждался в этом… на примерах ли, как вот сейчас, или собственными размышлениями — неважно. Главное — эти недостатки отдавали власть тем, кто на данный момент сильнее и хитрее.

— Не надо… — продолжал выть пленник, — не… не надо…

— Заткнись, — просто сказал Тихон. — В соседнем — в пятом блоке, что ли?

— Да-а… в-вторая комната…

— Точнее. Что там?

Молчание в ответ, словно и не этому человеку он только что стрелял в ногу.

— Хочешь повторить? — «Беретта» уставилась в пах смельчаку.

— Не-ет… С-сейф… там.

— Какой замок?

— Ко… кодовый. Вы не откроете, код на… с-сменили, на… на…

— Наверняка? — сказал Тихон и, дождавшись кивка, почти вежливо добавил:

— Спасибо.

Он вышел, не вслушиваясь уже в затихающую стрельбу вне здания. Ну надо же, напоролись на морпех. Вот только, что здесь делать морпеху в такое время и в таком количестве? Морпех или гуляет, баб тащит в постельку, или служит до одурения, зарабатывая себе грозные прозвища, навроде «черной чумы».

Тихон решил, что их омеговские ребята, пожалуй, не уступят морячкам, а уж «Поворот» и подавно не должен. Но все еще только начиналось спускаясь по лестнице, он увидел пятна крови на ступеньках, приостановился, не вполне доверяя глазам, и дотронулся… Кровь. Его даже не интересовало, чья кровь. Тихон только удивленно качнул головой, поднял глаза. Коридор пустовал.

По лестнице он спускался неторопясь.

В дверях его встретил Гришка, стоявший как-то расслабленно, слегка неуклюже. Он сбросил рюкзак с автогеном на пол, обеими руками сжимая винтовку.

— Говори, не тяни, — Тихон на секунду выглянул за дверь и тут же отдернул голову.

— Нет там никого, — устало проронил Гришка, и только теперь Тихон обратил внимание, как тот бледен. — Они отошли… их много, и катера.

— Какие катера? — Тихон принялся рыться в Гришкином рюкзаке.

— Патрульные, какие еще. Шум моторов слышал небось… — парень вздрогнул. С его ладони, прижатой к холодному металлу оружия, капала кровь, алыми каплями разбиваясь о каменный пол.

— На лестнице твоя кровь?

Гришка отрицательно помотал головой.

— А это чья?

— Гурд ранен, пришлось рукой зажать, пока не перевязали.

— Ну я так и знал, что он доиграется. Бегает тут, суетится, как дите малое.

— Да ладно, — неожиданно вступился Гришка. — Кто, как ты думаешь, патрульных снимал?

— Мне без разницы. Хорошая работа — не заслуга, а обязаловка.

Мимолетно Тихон решил, что правильно не стал добивать последнего информатора. Пусть будет кому рассказать о страшных террористах. Впрочем, кто это тут обозвал людей «Поворота» террористами?..

Забрав рацию, и найдя наконец бинокль, Тихон вышел на улицу. Ему стало холодно, и он недовольно выдыхал белые облачка пара в серое северное небо. Гришка шел следом, а в той стороне, откуда начиналась операция, чернели фигурки ретировавшихся боевиков. Пятый блок стоял напротив, такой же серый, как и остальные здания базы, и в нем не горело ни единое окно. А чуть дальше… чуть дальше было море. Верфи.

Дойдя до угла пятого блока, Тихон остановился, и, вскинув бинокль к глазам, медленно сделал пол оборота вправо, потом влево.

— Правый поворотник, вы уже видите? Прямо среди бела дня прут, как ужаленные…

— Иди к черту со своими выражансами, — рявкнула рация. — Мы видим. А ты ищи дальше. Или тебе заняться нечем?

— Ищу, ищу, — проворчал Тихон. — Тут какой чайник из ФАПСИ, просто не подберу другого слова — чайник и есть, Борисов его фамилия. Говорит в пятом блоке журнал быть должен.

— Ты очень вовремя этим со мной поделился, — сказала рация.

И Тихон двинулся к подъезду пятого блока.

— Куда они отошли? — обратился он к Гришке, который почти плелся следом.

— К берегу куда-то… точнее не скажу. Вон там видишь, мы человек пятнадцать положили, а они, сволочи, как будто готовились, ждали нас…

— Ну да, конечно, — язвительно ответил Тихон. — Кто-то из наших позвонил сюда вчера и предупредил: ждите к такому-то времени террор-группу.

2.

На самом деле, никто группу захвата не ждал. Просто лейтенанту Кульному не спалось в эту ночь, и он, покинув казарменный корпус, вышел на улицу — покурить, подышать ночным воздухом, и, наверное, понять, что все-таки спать надо, потому что подъем у моряков обычно очень ранний.

Кульный, усевшись на скамью, наскоро слепленную кем-то из местных энтузиастов, очень хорошо видел обходной патруль, который двигался к шестому корпусу. Он полуприкрыл глаза, затягиваясь сигаретой. Сколько там дней ему осталось до гражданки? два месяца?.. Неплохо, совсем неплохо. Задумавшись о том, как он станет жить вне морфлота, Кульный задремал, даже забыв докурить, и огонек медленно тлел, в надежде очень скоро добраться до фильтра.

Разбудил лейтенанта крик. Он вскочил, пытаясь разобраться, сколько прошло времени и кто кричит. Удалось не сразу, зато когда удалось… У шестого корпуса пятеро патрульных лежали в лужах собственной крови, это Кульный увидел отчетливо, и еще — человека на крыльце, который ногой ударил кинувшуюся на него собаку. Ветер донес до лейтенанта короткий всхлип животного и затихающий скулеж. Человек тут же исчез с крыльца, а Кульный, разогнав последние остатки дремоты, побежал — оскальзываясь на ровном месте и мучительно пытаясь сообразить, что происходит, — в казарму.

Морпехи, те, что были в чинах пониже офицерского, уже просыпались сами, и поэтому лейтенант, крикнув только:

— Подъем по боевой тревоге! — ринулся будить офицеров, у которых прежняя бессонница со временем переходила в здоровый детский сон.

Естественно, Кульный нарвался на гневный шестиэтажный мат сослуживцев, и, неожиданно для себя самого, влепил ближайшему офицеру пощечину.

— Подъем! — заорал он, стараясь унять дрожь в руках и как-нибудь забыть о ледяном коме в животе. — Нападение на базу, слышите вы, сонные ублюдки! — видимо, лицо Кульного в этот момент приняло совершенно зверское выражение — ему никто не возразил, а тот факт, что он накричал на старших по званию и вовсе прошел незамеченным. — В оружейную кого-нибудь пошлите, немедленно…

Случившееся потом превзошло все страхи пехотинцев и нелепую смерть патрульных: сначала какой-то идиот, видимо не разобрав слов «подъем по боевой тревоге», вывалился прямо на улицу, а за ним, следуя стадному инстинкту, — человек десять заспанных пехотинцев.

— Стоять! — Вернувшийся Кульный ринулся в дверям, и, уже слыша отчаянные крики, распахнул их. Прямо перед ним, упав навзничь, шестеро пехотинцев бились в конвульсиях, еще двое пытались вползти внутрь, а два везучих придурка ошарашенно оглядывались и не двигались с места.

— Быстро внутрь!.. Ну быстро, кому говорю!

У крыльца раздался взрыв, и Кульного швырнуло обратно внутрь, словно кеглю сбитую игроком-профессионалом, и он сшиб еще пятерых рядовых, которые ждали приказаний. Вслед за ним, измазав людей кровью, в казарму ворвались обрывки, которые только что были живыми людьми. Испугаться Кульный не успел, он ударился обо что-то головой, и наплывшая темнота поглотила его сознание.

Остальные же, словно будучи не морпехом, а выпускницами института благородных девиц, побелели и отступили подальше от дверей. Кровавые ошметки наводили почти панический ужас. Кое-кто из сбитых лейтенантом с отвращением отряхивался, одного пехотинца, совсем еще новичка, стошнило.

Пришедшие в себя офицеры наорали на рядовых и, стараясь не смотреть на беспорядочно разбросанные части тел, принялись отдавать сгрудившимся людям приказания.

Оружие появилось через минуту — один из офицеров прикатил из оружейной какое-то подобие тележки, на которой в беспорядке были навалены «калаши», пайнэпплы — так называли, следуя традиции поклонения западу, гранаты-лимонки, несколько больших коробок с автоматными обоймами… два с половиной РПГ. С половиной — потому что на больше в армии не хватало денег, боезапас приходилось экономить, и получалось, что на три РПГ выдается всего пять зарядов-болванок. В обычное время ни одна боевая единица не попала бы в руки рядовых, но в сложившейся ситуации, когда не было известно ничего ни о нападавших, ни о том, какого хрена они так бездумно уничтожают людей, — все запреты отменились сами собой.

Кое-кому «калаш» в руках вскружил голову — помимо адреналиновой накачки, включился механизм «я крутой», от которого любого солдата, будь то сухопутник или морпех, стараются отучить в первую очередь. Крутым на войне быть нельзя, поэтому сержант Саундов тут же продолжил традицию и в доступных выражениях объяснил, что случится с теми, кто не будет выполнять приказы.

И несмотря на все, несмотря даже на некоторое планирование сопротивления, выглядело все так, будто пехотинцы ошарашенно палят во все стороны, надеясь когда-нибудь попасть и в противника. Большая часть выживших пыталась отступить к берегу, несколько человек, стараясь не лезть под огонь снайперов, бросились по соседним корпусам, чтобы вывести оттуда немногих гражданских, работников базы и десяток техников. Только снайпера нападавших хорошо знали свою работу: пропустив человека внутрь, они ждали, пока он выйдет не один, и тогда уже отстреливали всех сразу.

Ситуация осложнялась тем, что позиции снайперов оставались тайной, и ко всему — было светло — полярный день, пришедшийся кстати террористам, был защитникам совсем не на руку. Фактор неожиданности работал против них… Один из молодых офицеров, ворвавшись в радиорубку, срочно принялся вызывать берег, то есть, патрули — в порту постоянно находились на дежурстве два катера, — и, выйдя после вызова на улицу, попал под снайперскую пулю.

В общем, учитывая непрерывный мандраж и стук челюстей, пехотинцы сделали все, что могли — ранили кого-то из нападавших, и продолжили отступление.

Нападавшие же средствами не стеснялись — через десять минут после начала стрельбы база уже мало напоминала аккуратный набор зданий. Щербатые стены корпусов пялились на черные и синие фигурки, и изредка вздрагивали от взрывов. В какой-то момент нападавшие ответили тем же — любимый американской армией аналог советского РПГ-7 в два залпа сделал вдовами жен еще шестерых моряков. Снайперы на промежуточных позициях продолжали снимать защитников базы одного за другим, пока те не отошли на достаточно большое расстояние и не попрятались на верфи.

Смерть и разрушение наваливались отовсюду, и пехотинцы, не находя применения тому, что годами вдалбливалось в их головы, старались поменьше паниковать, но совершенно забыли о том, что надо попытаться вытащить и перевязать раненых. Бездумно возвращаться под пули никому не хотелось. Уже на верфи, спрыгнув на настил, покрывавший пространство между судами и подлодками, они разбились на части и использовали ручной фонарик для связи с одним из катеров. К чести ефрейтора Мамедова, из всех салаг он один достаточно хорошо помнил азбуку Морзе, и немедленно принялся сигналить, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Сержант Саундов, осмотревшись и проинспектировав выживших, обнаружил, что автоматически остался старшим по званию. Офицеры все или погибли, или остались лежать где-то там, истекая кровью…

Пытаясь собраться с мыслями, сержант глубоко вдохнул. Потом медленно выдохнул. Их оставалось здесь восемнадцать человек пехотинцев, и непонятно как выбравшийся из мясорубки механик с прибывшего вчера корабля… От механика толку не будет, решил Саундов, критически оглядев невзрачного человечка, который выглядел так, словно его только что приговорили к многократной смертной казни. Невесело усмехнувшись в усы, Саундов понял, что большая часть его подчиненных выглядит не лучше, да он сам, вероятно, — тоже.

— Так, — сказал он, чтобы прервать наступившую гробовую тишину, нарушаемую только щелчками фонарика Мамедова. — По пунктам. Первое. На базу совершено преступное нападение. — Он снова огляделся. Пехотинцы слушали очень внимательно. — Второе. Количество и технические возможности неизвестны… Басов, ты что-то хочешь сказать? — Почти рыбье лицо пехотинца вытянулось.

— Никак нет, товарищ сержант.

— Третье. Нам известна их цель? Какова вероятность того, что они собираются захватить объект, находящийся под нашей охраной?.. — Слово «охрана» у сержанта получилось каким-то неподходящим к случаю. — Думаю, немаленькая. Так что, давайте-ка прекращайте лить слезы. Басов, видите вон тот катер? — Саундов ткнул пальцем в ближайший. — Поищите на нем бинокль.

Басов кинулся исполнять указание, недоумевая, чем заслужил такое пристальное внимание. Лицом, что ли, не вышел?

— Мамедов, что с катеров слышно?

Раненый ефрейтор, который был до сих пор жив только благодаря сержанту, в ответ пожал плечами.

— Поняли нас, Ва… товарищ сержант.

— Поняли?..

— Так точно. Продолжают патрулирование. Связи с Землей у них нет. Готовы к эвакуации по нашему сигналу.

— Да-а, — протянул Саундов. — Тогда отбой.

— Отбо-ой, сержант? — протянул недовольно один из рядовых.

— Что вас удивляет? — едко поинтересовался Саундов, проигнорировав просто «сержанта». — Бежать хотите? А вы знаете, что будет, если они, — он махнул рукой в сторону базы, — если они захватят объект 219-5Я?.. Вам разве неизвестно, зачем было усилена вахта?

Рядовой сразу сник. Ему явно больше хотелось сохранить собственную жизнь, чем какой-то там абстрактный объект 219-5Я. И, чего таить, Саундову тоже этого хотелось, но он слабо представлял себе, чем можно оправдать уход с вахты в такой момент, когда террористы…

Тут появился Басов с биноклем.

Сержант, постоянно оглядываясь, вернулся на берег и зашагал к полуразвалившейся старенькой подлодке в пятидесяти метрах к востоку. Подлодка, похоже, ходила еще в первую мировую…

Остановившись на полпути, он вернулся.

— Басов, со мной. Остальные — к объекту, немедленно. И каждого, кто появится, если это не свой… ну понятно, в общем. Понятно?

— Так точно… — нестройно ответили пехотинцы, и Саундов, сопровождаемый Басовым, снова двинулся к присмотренному наблюдательному пункту.

Оставив спутника внизу, сержант взобрался на ходовой мостик и оттуда обозрел окрестности базы. Над одним из корпусов вился довольно заметный дымок, похоже, там начинался пожар; отдельные тени шныряли по территории между базой и тем, во что Саундов совершенно неожиданно для себя уперся взглядом, — небольшим лагерем из семи машин, по которому сновали люди, одетые явно не как гражданские.

И тут до сержанта дошло, что все намного хуже, чем он сначала подумал. И суть заключалась даже не в самом нападении террористов, всякое нынче бывает на просторах России. У террористов хватило денег не только на оружие. Они не постеснялись приехать на семи джипах «Хаммер» в их военной модификации, на машинах, стоимость которых делала их доступными только для очень новых русских и, иногда, для миротворческих сил ООН.

Наличие семи таких машин в одном месте сразу наводило на очень неприятные мысли. Саундов почувствовал, что у него начинается тремор, и чтобы успокоиться крикнул:

— Басов, иди-ка сюда. — Про флотскую форму обращения он предпочел на время забыть. — Смотри, — он всучил пехотинцу бинокль.

Тот молча проследил направление, указанное сержантом, тоже оценил стоянку, находившуюся километрах в трех от берега. Отняв бинокль от глаз, он глухо спросил:

— Что же делать, сержант?

Саундов пожал плечами, пытаясь казаться спокойным. Только паники сейчас не хватало…

— Видишь, как они удачно устроились… мы, даже если захотим на них напасть, незамеченными не подберемся. — На языке вертелись ругательные слова, но он сдерживался. — Что делать… может, с катеров попробовать их достать?

— Сто сорок миллиметров, сержант, — с сомнением сказал Басов, возвращая бинокль. — Корабли в верфи мешают, во-первых, по прямой стрелять нельзя, во-вторых.

В корабельной артиллерии Саундов разбирался постольку поскольку, его больше занимали десантные высадки.

— Почему нельзя по прямой?

— Да потому что, — принялся объяснять Басов, — ландшафт неровный, а машины стоят в ложбине, это уровень моря почти. Ракеты где-нибудь в берег уйдут. От этого толку не будет. Вот если б… если б координаты дать. Дальность, положим, мы определим, но одной дальности мало. Еще хотя бы пеленг нужен.

— Есть конкретное предложение? На голой теории мы ничего не сделаем.

— Ну, — Басов прищурился, — пока нет. Я об этом думаю.

— Ну-ну, Спиноза… лясы точить все могут.

— Ладно тебе, сержант, ты прям как маленький. Сейчас за просто так не погибнуть — и то хорошо. Видел же, что с нашими ребятами сталось…

— Видел, — скучно сообщил Саундов. Ему до сих пор было не по себе.

— Знаешь что, Басов, а ты молодец, оказывается, — неожиданно добавил он, удивив пехотинца. — Ты просто гений. Сейчас мы им зададим. Наверное. Пошли обратно.

— А в чем дело?

— Увидишь.

До борта 219-5Я идти оказалось около четырехсот метров, и эти метры показались обоим морякам самой длинной в жизни дорогой. Пока террористы сделали паузу, появилось время обдумать ситуацию и наскоро сверстать план действий, даже если эти действия лишь ненадолго остановят нападающих. Но если вдруг лагерь «Хаммеров» придет в движение раньше, чем пехотинцы начнут действовать… об этом думать было страшно, потому что в голову сразу лезло начало штурма, когда половину вахты положили словно маленьких потерявшихся детей.

— Как думаешь, Басов, Земля уже в курсе? — спросил Саундов, когда они подходили к насторожившимся сослуживцам, которые ощетинились оружием и нервно оглядывались, расположившись у подводной лодки. Именно за этой подлодкой, вероятно, охотились террористы…

— Какая там Земля, — отмахнулся рядовой. — Позвонить-то никто не успел и не догадался… Одна надежда — если по дороге кто-нибудь проехал. Да только вряд ли это. Ночь все-таки.

— Ну не скажи, — возразил Саундов. — У меня старший брат дальнобойщиком в этих местах работал когда-то. И ночами ездил, бывало, когда наверстать надо было…

А действительно, подумал он. Позвонить никто не додумался. Может, послать человека?

И высказал предложение вслух.

— Да что вы, товарищ сержант, — сказал Басов, переходя снова на служебное обращение — чтобы не способствовать полному исчезновению дисциплины, — при такой-то подготовке, неужто не догадались они перерезать пару проводов?.. Да и снайперы, сами знаете, не спят. Им только покажи палец — вмиг отстрелят…

— Что да, то да.

— Я, товарищ сержант, другое думаю… Кто-то ведь должен был выжить там, на базе? Ну не может же такого быть, чтобы всех… — он замолчал.

…Механик устало сидел, привалившись к надстройке субмарины. Смотрел он куда-то в море. И непонятно было, то ли человек с жизнью прощается, то ли просто не умеет на опасность реагировать.

Пехотинцы расхаживали туда-сюда, ожидая, что скажет сержант. Борт 219-5Я тушей мертвого кита покоился в воде, всей своей тупой мордой выражая полное безразличие к происходящему. Про себя Саундов согласился, что как раз подводной лодке следует волноваться меньше всех.

— Мамедов, вызови борт К-17. Когда ответят, отдашь мне фонарь.

Ефрейтор кивнул.

— Ближе к телу. Террористы встали автолагерем в трех километрах к юго-востоку. У них там семь джипов «Хаммер», заграничного производства. Что такое «Хаммер», объяснять надо?.. Хорошо. Из наличия у них, у террористов, то есть, подобных машин следует, что… что из этого следовает, рядовой Басов?

Рядовой на секунду замялся.

— Из этого следовает, товарищ сержант, — сказал он, — что нам скоро настанет полный… э-э, звиздец, если мы только не придумаем, как остановить врага.

— Паяц, — коротко определил Саундов и продолжил уже серьезнее, потому что понимал всю неуместность черного юмора в создавшемся положении:

— У нас есть два варианта: ничего не делать, ждать, пока террористы сами что-нибудь предпримут, и в этом случае, боюсь, мы недолго сможем продержаться. Им даже необязательно будет приближаться к нам — с принципом работы гранатомета вы всех хорошо знакомы. Раз так, нам остается второй вариант диверсия.

Пехотинцы довольно зашумели. Наконец им выпадала возможность хоть что-то сделать. Сержант сделал паузу и дождался полной тишины, чтобы их слегка разочаровать.

— Но ни я, ни кто-либо иной, не имеем права потерять вот эту штуковину, — он указал на подлодку. — Первоочередная наша задача защитить борт. Так что вот предлагаемый план…

— Тщсержант, ршите обратиться! — это был Мамедов.

— Связь?

— Да.

Саундов взял фонарь, у которого уже начали садиться батареи, и занял место ефрейтора на краю настила. Один из катеров находился сейчас в зоне прямой видимости.

Слегка путаясь в последовательностях букв, и потихоньку вспоминая азбуку, сержант просигналил: «Требуется поддержка с моря». Не по форме, зато доступно даже имбецилу.

Через несколько секунд прожектор катера замигал в ответ.

Когда Саундов вернулся в приподнятом настроении, пехотинцы снова зашебуршились, и даже безымянный механик посмотрел в его сторону. Безымянный — потому что никто и не подумал узнать имя. Не до того было, и этот человек, который умудрялся казаться более невзрачным, чем на самом деле, не смел побеспокоить занятых делом военных.

— Так, значит. Требуется доброволец. Который пойдет к дислокации террористов и вступит с ними… в непродолжительные и результативные переговоры.

Предложение энтузиазма не вызвало.

— Если добровольца не будет, — жестко сказал Саундов, — назначу сам. И не одного, а двоих. И сам с ними пойду. Так что?

Неловкое молчание окутало всех.

Нарушил его механик; сползая с подлодки, он распрямился, стал похож на просто уставшего человека, только слишком тощего и невысокого.

— Я могу пойти, если объясните, что делать надо.

Сержант одобрительно кивнул, взглядом поблагодарил его.

— Гражданский! — высказался Басов.

— Именно что, — грустно согласился механик. — Что же ты, сынок, думаешь — подпустят они кого-нибудь в форме? Этим сволочам лишние неприятности за спиной не нужны. Пристрелят — и к стороне. — Голос у этого человека оказался неожиданно сильный. И уверенный.

Вот за уверенность сержант Саундов, который впервые примерил на себя шкуру паленого в боях волка, грубого, беспощадного и жестокого, был механику благодарен. Потому что ему слегка не хватало самообладания.

Вдвоем они вышли на берег, которому этой ночью еще предстояло гореть, и Саундов принялся объяснять механику суть дела.

Басов, наблюдавший эту сцену с верфи, удивлялся, чему оба так радуются?.. Мамедов тронул его за плечо, указывая в ту сторону верфей, где был выбранный сержантом наблюдательный пункт.

Нехотя, Басов повернул вихрастую, растрепанную голову.

К ним двигался штатский, в строгом черном костюме и туфлях «инспектор». Он шел очень осторожно, совсем близко к верфям, но выглядел достаточно спокойно, видимо, из-за костюма, который хоть и помялся, но «удар держал». И даже грязные туфли и изможденное, раскрасневшееся лицо, и тяжелое дыхание — все это не лишало штатского респектабельности. Басов для себя определил возраст непонятно откуда взявшегося гостя лет в пятьдесят, а седина и рельефное, но уже с морщинками лицо подтверждали первое впечатление.

3.

Откуда же они взялись, думал Тихон, ожесточенно выламывая подвернувшейся фомкой замок на двери, откуда эти синие морские солдатики, которых здесь быть не должно? Во всяком случае — столько! Если у них есть мобильная связь с городом, то все к черту провалено, и не спасут даже предусмотрительно перерезанные провода. «Вертушки» будут здесь через час, самое долгое — два часа. И тогда от всех планов, от координированной группы останется беззащитная кучка испуганных людей. Вертолетный пулемет выкосит нападающих за считанные секунды… Про полковника, про себя, пожалуй еще про Гришку Тихон точно мог сказать — не испугаемся. Остальные тоже — ребята не промах. Но толку от этого?

— Может, снайперов на крышу?.. — предложил он, входя в комнату. — Гришка, передай главному. До берега метров сто пятьдесят всего… если они туда отошли, то никуда не денутся.

Не слушая, как парень переговаривается с руководством, Тихон принялся рыться в ящиках небольшого стола, на крышке которого было девственно пусто — лишь авторучка, скорее всего забытая кем-то, чуть перекатывалась на сквозняке.

Бланки документов, подтверждения, запросы, все не то… Значит, в сейфе.

— Договорил? Дуй за автогеном. Рано ты его бросил.

— Я не бросил, — довольно сказал Гришка. — Правый поворотник не дает людей. И так уже вне плана идем.

— А то я не знаю… — ворчливо отозвался Тихон. — Режь давай. Сам он принялся отдирать от стены схему базы и верфей. Какой-то умник догадался воспользоваться клеем — и теперь пожелтевшая от времени бумага намертво пристала к стене, так что оторвать ее теперь можно было только с «мясом». Тихона и это тоже бесило. Все наперекосяк…

Шипение автогена отогнало мрачные мысли. А вновь объявившийся рев катеров заставил Тихона окончательно задушить свое недовольство.

— Правый поворотник, дайте людей, — он смотрел теперь на пламя резака, которое довольно быстро прорезало слабенький, в незапамятные советские времена поставленный сейф. — Хотя бы пятерых. — Тихону как-то даже не приходило в голову, что плана в железном ящике может и не быть. Он был занят, запоминая все детали на схеме. Вот тут у нас еще два блока, склад всякой механики, автостоянка, дальше пустырь, потом берег и верфи… длиннющие, заразы, а в заливе — корабли в дрейфе, и катера, патрульные катера.

Правый поворотник не отозвался.

— Не спи, работай быстрее.

— Быстрее только грабители банков работают, — огрызнулся Гришка.

Справившись наконец с картой и оставив на стене добрую ее треть, Тихон прислушался; не только автоген нарушал тишину. Кто-то крался по зданию, и лишь необыкновенный слух, обостряющийся в бою, позволил Тихону услышать: шаги. Он тронул Гришку за плечо и прошептал:

— Сейчас вернусь…

Достав «Беретту», он выглянул за дверь комнаты и, плавно обогнув угол, вышел в коридор. Кто-то двигался наверху, едва слышно поскрипывал пол. Обычно такие шаги являются плодом воображения — с кем не случалось, проснувшись среди ночи, прислушиваться к незнакомцу, который шлепает по мокрому асфальту вне дома… Но это — или шум листвы, или капли дождя.

Сейчас слышалось другое. Тихон медленно пошел к лестнице, стараясь как можно меньше шуметь. Потом он услышал шелест наверху. Шелест, звук рвущейся бумаги, и затем — что-то отчетливо пыхнуло. Очень знакомо и в то же время настораживающе. Почти бегом Тихон вернулся к Гришке.

— Пусто?.. — спросил он с порога.

Гришка развел руками, отходя от сейфа. Внутри ничего не было, ни пылинки. Зря только время потратили…

— Ясно… Пошли. Он наверху.

— Кто наверху?

— Тот, кто забрал все бумаги. Только, боюсь, он уже от них избавился.

Поднявшись по лестнице, они оказались в т-образном пересечении коридоров. Потрескивание доносилось с той стороны, где центральный, более длинный коридор упирался в противоположную стену здания.

Тихон, почти не раздумывая, сделал шаг вперед и поднял руку, чтобы поманить за собой Гришку.

И тут парня прострочила очередь из затемненного бокового коридора: пехотинец, устроив небольшой костер из журнала прибытий и прочих секретных документов, спрятался неподалеку от входа на этаж и затаился. Пока террористы были в здании, уйти он не мог, не попавшись им на глаза, и поэтому ему оставалось только ждать. Но вот тот факт, что он не выстрелил сразу, заколебался и упустил того, что был постарше, стоил моряку жизни.

«Калаш» в его руках послушно издал характерный гремящий треск, и у парня с автогеном и рюкзаком поперек груди расцвел пояс из красных цветов. Парень дернулся, заваливаясь в противоположный отрезок коридора, упал, уже не живым человеком, а картонной куклой.

Тихон среагировал почти сразу, а у ошалевшего от страха и первого в жизни убийства пехотинца все в глазах замедлилось, и он, ничего не успевая сделать с летящей к нему гранатой, бездумно придавил курок, дырявя стены и уродуя выключенные лампы на потолке. Во второго террориста он не попал.

Граната гулко шлепнулась рядом, перекатываясь по полу.

Две секунды до взрыва растянулись для него в целую вечность, но эта вечность оказалась недостаточно длинной, чтобы пехотинец успел избежать взрыва. Почему-то ему не пришло в голову выброситься в окно, к которому, почти вплотную, он сидел, скрючившись на полу.

Наверное, то, что он не был фаталистом при жизни, никак не повлияло на тот факт, что его останки вместе со взрывной волной все равно пробили непрочное стекло и испачкали землю двумя этажами ниже.

Тихон же, для профилактики, и от внезапно прорвавшейся злости, кинул вслед еще одну гранату.

Когда она разорвалась, не найдя себе жертвы, он склонился над Гришкой, неподвижное тело которого слегка присыпало штукатуркой и обломками стекла. Ехидная полуулыбка не исчезла даже после смерти.

Сука… морская сволочь!

Стараясь не думать о случившемся, Тихон прошелся до конца центрального коридора и удостоверился, что чертов пехотинец действительно сжег все бумаги. Жадное пламя не оставило ничего, кроме пепла. Спускаясь обратно по лестнице, он вспомнил, что сказал по поводу Гришки полковник: «Не торопись заводить любимчиков. Можно себе позволять, когда точно знаешь, что переживешь их»…

Не послушался. Вот получи теперь.

В отдалении грохотнул взрыв, потом еще один.

Тихон глянул на часы. Без десяти три. Помедлив с минуту, он вызвал основную дислокацию:

— Правый поворотник, Правый поворотник, Тихий на связи.

— Слушаю тебя, — голос в рации звучал как-то не очень спокойно.

— Журнал они сожгли. Гришка… погиб. Что у вас?

— Все в порядке, — в голосе полковника угадывалось возбуждение. — Возвращайся.

Недоумевая, как все может быть в порядке, Тихон зашагал к машинам.

Третий и четвертый взрывы он уже увидел, пока шел.

4.

Правый поворотник, он же Михаил Северов, согнал с водительского места одного из шоферов и сел за руль сам. Нет, он пока не собирался никуда ехать. Он ждал. Как и всякий хороший паук, он знал, когда имеет смысл ждать муху, летящую прямо в сети, а когда следует сплести другую паутину. Прямо сейчас следовало ждать.

Высунувшись из джипа, он проверил, как себя ощущают заложники. Заложники себя ощущали довольно скверно, за исключением, пожалуй, посла. Они сидели на задних сиденьях машин, по двое, стиснутые с боков ребятами «Поворота». Тут особо и не подергаешься. Зато двое молодых компьютерщиков устроили ему с неделю назад целую головомойку по поводу компьютера, с которым им предстояло работать.

Словно забыв о всех своих неприятностях, они в один голос заявили, что весь хакерский инструментарий, который «у них» есть, работать будет только под операционной системой «Юникс», а не под какими-то там «форточками», «виндами» и прочими «гуевыми пополамами». Наганов заявил, что даже не подойдет к машине, на которой нет «Юникса». Пусть даже это «Хардбоди». После всех трудностей, пережитых людьми Северова при краже и перевозке компьютера, этого чуда современной империалистической техники, достача заказанных хакерами системы и «железных» довесков показалась плевым делом. И те двое до трех часов ночи просидели за «Хардбоди», отгоняя друг друга от клавиатуры и ругая, на чем свет стоит, чьи-то кривые руки. Полковник, желая знать, как лучше обращаться с ребятами, чтобы они более охотно работали на него, внимательно наблюдал за манипуляциями через скрытую камеру и лег спать с совершенно распухшей головой. К утру, впрочем, голова прошла, а Северов, никогда не испытывавший проблем с памятью, пожелал ребятам доброго утра в самых изысканных оборотах хакерского жаргона.

И поинтересовался добродушно:

— Ну как, выпрямилась глюковина?.. А что гнусный скрипт?

Ребята попритихли и, переглянувшись, родили некое подобие гомерического хохота — настолько искреннего, насколько им позволяла ситуация.

— Выпрямилась, — сказал Володя Банник, немного успокаиваясь. — Нужен аналоговый преобразователь, если вы хотите ломать код доступа устройства нестандартной архитектуры. И управляющие программы под него. Если не достанете, даже мы ничего сделать не сможем.

— Точно, — согласился Наганов. Он был немногим младше друга, но, отрастив бороду, казался более серьезным. — Э-э, вот еще что, Михаил Александрович. Хотелось бы гарантий. Мы свою работу сделаем. А вы свое обещание — сдержите?..

— Леонид, я однажды данных обещаний не нарушаю. К нашему возвращению мои люди найдут ваших предков, даже если им придется всю Москву вверх дном поставить. Или вы вдруг испугались военной операции?..

Ребята ответили отрицательно. Им слишком хотелось, чтобы с родителями все было в порядке. А тут, к тому же, предоставилась возможность поучаствовать во взломе века! Да что там Сити-банк, показушный взлом какой-то был. Да, сложно. Но нервы щекочет не так, как угон подводной лодки, на которой даже запуск реактора — за семью замками. То есть запаролен в семь ступеней доступа…

Нельзя будет никому рассказать, это точно. Но что делать, за удовольствия приходится платить. Единственное, что наконец заставило кровь отхлынуть от молодых лиц — резня, которую «Поворот» учинил на верфи.

Выступать или отступать поздно, и вот они сидят и молчат. Даже не переговариваются, как обычно, используя дикое количество калькированных, заимствованных и придуманных слов. Жаль. Северов не отказался бы еще пополнить свои знания о компьютерном братстве. Иногда, впрочем, ребята его утомляли. За неполных десять дней они встречались более-менее серьезно раз шесть, и Леонид с Володей успели прожужжать ему все уши о том, что «виндовс» — «мастдай», что собаку Билла зовут Гейтсом, и что Гнусные компиляторы — звери, только ни шиша не схватывают.

…Молчат заложнички.

Северов потянулся и нехотя зевнул. Что там не говори, а пятьдесят лет — возраст не подростковый уже. По двое суток не спать все сложнее и сложнее становится. Все остальные, включая и Левого поворотника, выспались очень хорошо, а ему пришлось еще раз все обдумать, проверить и перепроверить, просчитать всякие возможности и форсмажоры. Зато теперь полковник был уверен в удаче. Провал — только в случае падения на верфи метеорита. А это вряд ли, в ближайшее время.

Продолжая потягиваться, он вылез из «Хаммера», и тут же попал обратно в прохладное утро. Несколько боевиков расхаживали вокруг импровизированной стоянки, контролируя окрестности, и тем не менее Северов первым заметил парламентера морпеха. На зрение полковник не жаловался.

— Ахматшин, Рудаков, встретьте гостя.

Двое боевиков тут же решительно зашагали навстречу невысокому человеку и привели его под руки.

Механик огляделся, задержался взглядом на джипах с заложниками. Судя по всему, увиденное ему не понравилось.

— Я… меня послали сказать, что мы больше не будем сопротивляться. Мы хотим отойти от базы хотя бы на дорогу, положить катера в дрейф и вас пропустить. Мы не хотим больше жертв.

— Как интересно. — Полковник обошел вокруг «посла». А морячки ничего, догадались гражданского послать. — И как вы предлагаете это сделать?

— Если вы даете добро, я свяжусь с катерами, и передам, чтобы они ложились в дрейф. Потом вернусь на берег и мы уйдем в сторону базы, а потом выйдем на дорогу…

— И двинетесь к городу, — закончил Северов. Предложение ему не нравилось. Кто-то по ту сторону баррикады придумал нестандартный ход. — Рудаков, что там берег?..

— Ничего, Правый поворотник. Почти все тихо.

— Так. И чего ты хочешь, дипломат? Рацию дать?

Механик согласно кивнул. Северов, не прекращая наблюдать за ним спустился с холма, на котором до того стоял, и сделал несколько шагов к морю, с которого дул вечный соленый ветер. Повернулся спиной к джипам. И тишина. Что же они придумали? Ударить с тыла? Навряд ли. Снайперы будут держать уходящих на прицеле до последней возможности. Что властям сообщат, это ясно. Но поздно будет. А значит, уходить они хотят на за ради миссии информирования… Что еще?..

Он услышал за спиной дрожащий голос пришедшего от пехотинцев.

— Борт К-17, борт К-17, говорит сержант Саундов. Ложитесь в дрейф, повторяю заглушите двигатель и ложитесь в дрейф, передайте на борт К-18Б…

И тут Северов сообразил. Дело было не в том, что гражданский неожиданно назвался сержантом, а в дрожащем голосе. Нервы человека в комбинезоне механика взвинчены до предела, таким голосом можно отдавать команду на уничтожение секретного объекта, находясь внутри него.

Полковник отпрыгнуть успел. Перекатившись по склону холма, он упал лицом вниз и вжался в землю. Прошла, наверное, целая секунда, и взрыв все-таки прозвучал.

«Хаммер», рацией которого воспользовался механик, подпрыгнул, полыхнув огнем из раскрытых окон; трое боевиков, стоявших рядом с диверсантом, в этот момент падали — последнее падение в их жизни. Что же до механика — ракета прошила его насквозь, горячая кровь выплеснулась на землю обильным потоком, и тут же взрывная волна отшвырнула уже мертвеца в сторону.

Северов отругал себя за неосторожность и скомандовал, не вставая:

— Отход!!

Не хватало еще, чтобы артиллерийским огнем уничтожило ценных заложников!

Второго залпа он ждал.

Ракета с катера окончательно разнесла на части многострадальный «Хаммер». Земля горела, извергая удушливый дым.

Оставшиеся джипы уже отъезжали, чтобы не подвергаться возможным последующим ударам с берега.

Северов поднялся на колени, и забыв отряхнуться только сказал в свою портативную рацию, работавшую на оверрайд:

— Восьмой, уберите катер.

— Вас понял, Правый поворотник.

Отдав приказ, полковник встал окончательно.

Надо прибрать здесь все. Такой беспорядок в план не входит. И еще… где тут наш проводник?

Произошедшее ничуть не расстроило Северова. Он все предусмотрел, и даже отчаянное сопротивление моряков, решившихся пожертвовать человеком — только бы остановить его, не смущало закаленного вояку. Хотя определенно — за идею с пеленгом кто-то по ту сторону баррикад заслуживал похвалы.

5.

— Стой, — спокойно сказал Саундов. — А то ребята стрелять будут.

— Тихо, тихо, — пришелец поднял пустые руки. — Спокойно, парни, я полковник Борисов из ФАПСИ. Вчера вечером только приехал… Что тут происходит? Мне было поручено проверить защищенность корабельных систем борта… Э-э, 219-5Я. А тут стреляют у вас.

Вокруг полковника сгрудились пехотинцы, каждый со своим вопросом, но заговорил первым Басов. А сержант жестом распорядился, чтобы двое рядовых внимательно следили за вновь прибывшим. Подозрительно спокойно этот человек выглядел.

— А почему вы с той стороны пришли?

— А как услышал стрельбу, так до дороги и рванул сразу… Сделал крюк. Представьте — в окно пришлось со второго этажа выпрыгнуть! В мои-то годы… иду по дороге — ни одной машины нет, пусто вообще. Н-да… и табельное оружие мне не положено, по чину только, так я уже четыре года как инспектор… Вот так, — неопределенно закончил Борисов. Дай, думаю, до объекта пройдусь, не может же быть, чтобы такие бравые парни не догадались защитить… Что происходит?

— А хрен его знает, товарищ полковник, — сообщил Басов. — Похоже, террористы.

— Террористы, говоришь… Ы? — Полковник мотнул головой в сторону борта 219-5Я. Огромная, в сравнении с остальными судами, подлодка лежала в воде, подобно мертвому киту, и мутные волны плескались, разбиваясь о черную поверхность. Несмотря на неподвижность, выглядел борт так, словно только что сошел со стапелей. В общем, это и было правдой — при ремонте техники здорово постарались, потому что во-первых им обещали повысить зарплату вдвое, если комиссия одобрит работу, а во-вторых, достаточно и того, что во-первых.

— Ыгы, — издевательским тоном отозвался Басов, хлопая себя по бронежилету. — Товарищ полковник, вы уж извините, но документы б ваши глянуть, хоть одним глазком. Все-таки террористы так хорошо подготовились… не хотелось бы в этот попасть, как его…

— Впросак, — подсказал Саундов из-за спины. Лично общаться с полковником ему не хотелось. Он предпочитал пронаблюдать со стороны.

— Вот-вот, впросак.

Борисов улыбнулся, туго — краем рта.

— А если бы я вообще одеться забыл, когда в окошко выпрыгивал, ты бы тоже с меня документы требовал, моряк?..

— Наверное, — неопределенно сказал Басов, глядя поверх судов куда-то вдаль.

— Вот что, сынок, давай не будем тут лабуду разводить. Ты знаешь, что это террористы, и я знаю. У меня два вопроса, кто здесь старший, и — сколько вас было?

— Пятьдесят. — Встрял наконец сержант. — Пятьдесят нас было. И еще люди… на базе. За старшего здесь я теперь, сержант Саундов. Или вы хотите принять командование?

— Нет, что вы, сержант, — и Борисов опять вскинул руки. — Я уже столько времени не участвовал в боевых операциях, что забыл, как это правильно делается. Эх, как же так — хваленый морпех, и не смогли остановить? Вот тут я восемнадцать человек вижу. Ну еще трое-четверо где-то там. Это все? Короче, слушайте сержант, — Борисов вдруг заговорил предельно жестко, словно став наконец тем самым полковником ФАПСИ, у которого за спиной остались многие трудности и переделки. И Саундов почти ему поверил: потому что действительно слышал об инспекторе из ФАПСИ, который на днях должен приехать. — Единственный наш шанс спасти борт и спастись самим, — он снова кивнул в сторону подлодки, — это занять подлодку первыми. Навряд ли они смогут нас оттуда выкурить. А? Как думаете? полковник обвел притихших пехотинцев вопрошающим взглядом. Басов по-прежнему сомневался — ну не нравился ему этот полковник. Да и документов не было.

Сержант оценил мысль. Сопротивляться террористам было сложно, практически невозможно, а вот сделать из борта маленькую крепость очень даже запросто. А возможно, получится даже связь нормальную наладить… удивившись, как все это не пришло им в голову раньше, Саундов решил разобраться сначала с запланированной диверсией.

И личностью незнакомца.

— Кто выписал вам пропуск на базу?

— Командование в Москве. Почему спрашиваете? — полковник неподдельно удивился.

— Поставим вопрос по-другому. Я должен убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете.

Борисов изобразил понимающую улыбку — такую же тугую, как и раньше.

— Я понимаю, сержант, все правильно. Вы имеет право сомневаться.

— Спасибо. Итак, фамилия-имя-отчество коменданта базы?..

В глазах полковника скользнуло отчаяние и тут же скрылось за холодной маской безразличия.

— Сержант, как я уже сказал, приехал я только вчера, и еще не успел…

— Все понятно, — обрезал Саундов. — Вы двое! Связать его, и держать на прицеле постоянно.

Когда Борисов попытался протестовать, Саундов добавил:

— Кому непонятно, почему, объясняю, как для особо одаренных вундеркиндов. Командование в Москве должно было сообщить нашему «полковнику» хотя бы фамилию коменданта. Не говоря уже об имени и отчестве. — Вопросы?.. Хорошо. Это уже прогресс… пленный террорист многого стоит, да?

Борисов не ответил. Кто-то поплатится за этот прокол. Кто-то всенепременно поплатится.

— Подъем! — скомандовал сержант. — У нас есть десять минут, чтобы найти исправную посудину и освободить удобный для катера подход к берегу.

Несколько самых сообразительных рядовых истово закивали и почти бегом исчезли искать подходящую «посудину». Поскольку остальные медлили, сержант резко повернулся и опять повысил голос:

— Ну что, девочки, ждете приглашения!? — он сердито утер пот со лба. Отвратительным казалось это притворство, без которого все сразу стопорилось. — Бего-ом, арш! Басов, ты, ты и ты, — на всякий случай ткнул в каждого пальцем, — останетесь здесь. Будем по совету нашего нового знакомого вскрывать субмарину.

— Ведь так, «полковник Борисов из ФАПСИ»?.. — спросил он как можно более неприятным голосом, когда верфь вокруг опустела.

Седой самозванец предпочел промолчать вместо ответа. Да и не нашел бы он нужных слов. Прямо за его спиной тощими жердями торчали двое братьев-моряков с «калашами», чувствительно упираясь автоматными дулами в спину пленнику. Трудновато разговаривать, если нервы у конвоиров на взводе, и они готовы убить тебя только потому, что ты участвуешь в операции, которая погубила стольких друзей и просто сослуживцев.

Тем не менее, внешне «Борисов» сохранял спокойствие. Играл свою роль, которая почти ничем не отличалась от повседневной маски — сильный человек, мало чем озабоченный.

— Странный ты, Борисов. — Растягивая слова сказал Саундов. Сейчас церемонии были ни к чему, и он разрешил легкой угрозе прорезаться в голосе. — Как будто не ты у нас в плену, а мы у тебя. Будешь сам говорить, или заставлять придется? Я, кстати, много книжек в детстве читал про китайских мастеров пыток. Занятно, знаешь ли.

— Да ты не переживай, Борисов, — в тон сержанту поддакнул Басов. — Мы тебя не сразу замучим. Сначала пропустим через следственный изолятор… там такие классные р-ребята сидят. Ух. А мы придем к тебе, на свидание. Разрешение на пытки получим… С-сучий потрох. Блядская гнида. Жертва аборта…

Тут засланца террористов, кажется, пробрало. Во всяком случае, по разумению сержанта Саундова в том холодном взгляде, которым Борисов одарил рядового, не было спокойствия, наоборот — горела сдержанная ярость. И если бы не связанные руки, подставной полковник точно врезал бы обидчику, не заботясь о последствиях. А последствия для него оказались бы довольно короткие и болезненные. Потому что конвоиры тут же напомнили Борисову о своем присутствии.

Тем не менее, Саундов счел нужным одернуть подчиненного.

— На губу захотел? Или нет, это для тебя слишком легко. Будешь у меня гальюны сутками драить… если доживем.

— Да я ж по-доброму, сержант… — притворно удивляясь сказал Басов.

— Так как, «полковник Борисов»?.. — повторил сержант.

— Товарищ сержант, — снова вмешался Басов. — Давайте сначала субмарину… а потом уже с этой падалью разбираться будем?.. А? А то нехорошо как-то на улице, не по-свойски…

— Согласен. — Саундов прислушался к неровным громыхающим звукам и взглянул на часы. Побыстрее бы, что ж они там выбрали посудину, на которой толком и ходить нельзя! Отремонтированная, называется! Он сплюнул, испытывая невероятное отвращение от того, что должно было сейчас произойти: к звуку мотора отводимого судна прибавился более ровный шум борта К-17. Быстрее, быстрее… Только бы дядька-механик не подвел. Саундов вспомнил, что так и не спросил как его зовут. Ох и дурень. Через минуту эти слова зазвучат совсем по-другому… «Так и не спросил, как звали».

— Басов, сможешь один открыть шахту?.. Тогда давай.

Рядовой кинулся исполнять, а сержант кивком приказал отконвоировать «полковника» поближе к подлодке. Сам он сделал несколько шагов к берегу и увидел, что возвращаются посланные на расчистные работы ребята. Все в порядке. Или не все? Саундов пересчитал их.

Почему-то вместо посланных пятнадцати возвратились только десять человек.

— Где остальные? — требовательно вопросил сержант у Мамедова.

— Тщсержант, ршите доложить, пятеро остались на борту К-17.

— Кто позволил без приказа?! — Мамедов аж отпрянул от неожиданности.

— Так сами они, товарищ сержант, мы-то что… не отговаривать же, раз они совсем испугались.

— Точно что девочки… — махнул рукой Саундов.

Где-то на суше дважды грохотнуло, а над берегом протянулись два реактивных следа…

— Смотрите-ка, детки, мы в них попали!

Один рядовой, храбрясь, вяло попытался крикнуть «ура!», но, побоявшись привлекать внимание к своей жалкой персоне, только что-то прошептал.

— Что это было?

— Наш ответ, ребятки. Но только почему всего два залпа? Еще, ну же, еще…

«Еще» стало ответом террористов.

…Где-то на промежуточной позиции один из снайперов с позывным «Восьмой» вновь отложил винтовку. РПО-А, а проще говоря, реактивный пехотный огнемет был неудобным в применении, зато прицельная дальность стрельбы достигала шестисот метров. Правда, заряжать и стрелять — один раз только можно. Снайпер открыл ящик с РПО, выбрал один из трех, и выловил в прицел катер патруля, на котором алыми буквами было написано К-17. Судя по суете на борту, именно этот катер дал два выстрела по основной дислокации.

— Тля, — беззлобно бормотнул снайпер, и катер взлетел в воздух, поднятый взрывом. Обратно он падал очень медленно, разваливаясь на горящие куски, к которым еще в полете приставало горелое мясо… В прицел очень хорошо наблюдались подробности — кровь испачкала борта соседних судов, водяная пыль только размазала ее и окрасила в красный цвет воду. При взрыве баротермической болванки сработал эффект «закрытого помещения».

Снайпер вздрогнул, отложил использованный огнемет, и вынул из ящика второй. Похоже, целей оставалась только одна.

Он поправил радиосигнал в ухе и стал ждать. Пока сигнал пищал, работы не было…

Даже несмотря на загроможденные верфи выжившим защитникам базы было очень хорошо видно, как в воздухе, поднятое фонтаном жаркого пламени и взрывной волной, на миг повисло то, что еще недавно являлось неплохим катером.

Саундов выругался.

По гробовой тишине, опустившейся вокруг него, сержант понял, что каждый с ним солидарен. Не повезло решившим, что на катере безопаснее… ладно, лекции потом. Последний козырь использован, и на повторение гамбита со вторым катером не хватит времени. Но он не ожидал столь быстрой реакции! Да еще на катере промедлили со стрельбой…

Повернувшись, сержант увидел, что «Борисов» улыбается. И впрямь, с-сучий потрох.

Ком в горле, поднявшийся из ниоткуда словно синхронно с катером, мешал говорить. Сержант закашлялся, опустив голову. Когда это не помогло, он крикнул:

— На борт! Сопровождающие военнопленного — вперед! Потом нашего «друга», полковника. Остальные за ними! Быстро, быстро, а то домой к обеду не успеем!

Саундов глубоко вздохнул. Что не так? Почему террорист улыбается? Сержант тряхнул головой, отгоняя вредоносные мысли. Сейчас они залезут в субмарину, и тогда их не выкурит оттуда даже сам господь бог, если появится у него такое желание.

Дальнейшие события много раз еще прокручивались перед глазами сержанта… но потом, все потом. И словно в замедленной съемке ведомый двумя ребятами «черной чумы» неправильный полковник, который почему-то улыбается, и цепочка людей в форме, что потянулась к люку, и низкое серое небо, еще больше посеревшее, словно хотело предупредить… Запомнилось, как один из пехотинцев спускается в шахту, очень медленно, как будто на подъемнике. Затем тот самый военнопленный. Второй пехотинец успел скрыться в люке надстройки только наполовину, и последнее, что запомнилось сержанту — его удивленное лицо, какое бывает у людей, встретившихся с невозможным. Что он хотел сказать? Такого не бывает… На войне как на войне, бывает всякое.

Саундов никак не мог знать, что радиомаяк, прикрепленный к крышке наручных часов террориста, перестал посылать точно отмеренные попискивания в приемник снайпера, как только путь радиоволнам преградила глухая стена металла. И уж наверняка он не мог знать, что исчезновение сигналов является командой к выстрелу. Последнему выстрелу из реактивного огнемета, которым прекратился бой на верфи. Ничего он знать не мог, но последняя мысль, пришедшая в голову до удара о борт соседнего судна, содержала одно лишь слово: «Мальчишка!»

Но все проклятия в собственный адрес уже не имели значения.

6.

Тихон, сменив направление (когда джипы после четвертого взрыва на верфи переместились к берегу) ускоренным шагом двигался прямо к «Ястребу», и уже издали было видно, как на захваченный борт К-18Б люди в черном грузят какие-то обломки, подозрительно напоминающие крупные куски джипа, который механик, вместо того, чтобы аккуратно разобрать на запчасти, сбросил с десятого этажа. Тихон машинально пересчитал «Хаммеры». Их оказалось только шесть. Земля и настил у самой подлодки выгорели, и повсюду в беспорядке валялись тела пехотинцев. Их Тихон пересчитывать не стал, потому что это было довольно затруднительное занятие в свете последнего взрыва — местами вообще сложно было определить человека в обгоревшем, разорванном месиве. Полковник не признавал пренебрежительного отношения к мертвым людям, которые имели храбрость воевать. Тихон так и слышал, как Михаил Александрович произносит: «Тем более, они были нашими соотечественниками. Большей частью». Но сейчас он даже не думал отдать приказ, чтобы покойников хотя бы уложили рядком.

Остальные выгружали из машин оборудование и передавали его через цепочку людей на подлодку. Чуть поодаль двое конвоиров стояли рядом с заложниками. А двое молодых парней, которых Тихон впервые увидел только за два дня до операции, нервно переминались с ноги на ногу и болтали друг с другом явно о какой-то ерунде — то ли пытаясь отвлечься, то ли по привычке. Заложники хранили гордое молчание, чем постоянно вызывали у Тихона ехидную улыбку.

Как же звали тех ребят? Леонид… и Владимир, да?.. Если им не оставалось ничего, кроме сотрудничества, то заложники почему-то думали, что в какой-то мере свободны — и поэтому молчали. Ну и пусть их.

Французский посол — тот наблюдал за происходящим уже не так спокойно, как раньше. Поначалу он мог еще надеяться, что «Поворот» не посмеет его убить, побоявшись подставлять всю Россию под гнев Евросоюза. Но после не очень удачной диверсии наглого механика, когда взрывной волной тряхнуло джип и посол пребольно ударился о потолок машины, едва не потеряв сознание, спеси поубавилось, и он теперь все больше нервничал, когда стреляли. И уверенность куда-то уползла с посеревшего и грязного от дыма лица.

То ли еще будет, посочувствовал послу Тихон, наблюдая как из багажника крайнего джипа появляются ящики с пластитом, с красной предупреждающей надписью на английском. Взрывчатку крайне осторожно опустили во входную шахту. Потом последовали коробки с электроникой, опять ящики — на этот раз с оружием, сверток брезента… Тихон знал все содержимое джипов наизусть.

Когда на борт К-18Б погрузили несколько тел, среди которых одно лишь было Тихону незнакомо, катер медленно отошел от берега, направляясь к середине залива. Северов, встав рядом с Левым поворотником, наблюдал, как с катера сбрасывают в воду изуродованные обломки дорогой машины. Левый поворотник недовольно отряхивался, и то и дело нагибался вновь почистить свои туфли. На уставшем лице застыла недовольная гримаса. Где-то ему здорово досталось. Уж не при взрыве ли «Хаммера»?.. Как бы там ни было, Левый поворотник — какой идиот придумал такие клички?! — выполнял здесь вполне очевидную функцию — от лица нанимателей следил за ходом захвата. Еще чуть-чуть, и он будет следить за ходом переговоров, чтобы в случае чего направить полковника в нужную сторону. А случаи, как известно, разные бывают.

В последний момент перед выездом к базе Тихон говорил с полковником, и тот оказался не очень доволен присутствием соглядатая.

— «Нам не доверяют. Дурная примета. Тихон, этот человек ни при каких обстоятельствах не должен вернуться. Даже если все пройдет удачно. А так оно и будет».

— «Причина?»

— «Не мне тебе объяснять. Случайная гибель при захвате».

Теперь Тихон приблизительно догадывался, на что можно списать смерть Левого поворотника; тем более, что трое — как стало ясно из рассказа раненого Гурда — все равно погибли при взрыве джипа.

— Ми… — Тихон собрался было назвать полковника по имени, но под пристальным взглядом Северова сообразил, что делать этого при заложниках и вообще в открытую — не стоит.

— Правый поворотник, разрешите обратиться?

— Ну чего? — Полковник явно был доволен исходом операции.

— Что случилось? Если вы могли найти борт так, то зачем было посылать мою группу на поиски журнала прибытий?.. Можно же было обойтись без шума. И без излишних жертв с нашей стороны, — добавил он, не скрывая злобы в голосе.

— Тихон. Тебе надо объяснять про морпех? А про панику, которая возникнет, когда Москва узнает, что полуроту вырезали за неполный час? Как в шахматах. Если ты жертвуешь своими фигурами, противник паникует. Но если ты жертвуешь фигурами противника, он шокирован и готов к сдаче. — Полковник спокойно улыбнулся. — Ну давайте, давайте, за дело, нечего так стоять. А про любимчиков я тебе предупреждал еще давно. Помнишь?

— Но… — Тихон бессильно оглядывался. Он понял произошедшее по-своему, и выводы ему не понравились. Слишком не хотелось быть пешкой, которая умрет за короля. Тот морячок в пятом блоке мог ведь выстрелить и чуть раньше… Суета вокруг закончилась, и шесть машин, урча моторами, поехали прочь от берега, чуть заметно подпрыгивая на неровностях прибрежной полосы. Через три минуты они скрылись из виду.

Последняя коробка наконец исчезла в недрах «Ястреба» — в последнюю очередь грузили еду. Левый поворотник, закончив приводить себя в порядок, но почему-то так и не удовлетворившись результатом, поднялся по лестничке и избавил всех от своего тяготящего присутствия. За ним, как приклеенные, следовали двое «шестерок», которых тоже следовало убрать, чтобы не рассказали лишнего. «Шестерки», которых меж себя «поворотники» называли просто «черными», очень бдительно следили, чтобы никто не смел причинять их подопечному вреда, и основная их задача заключалась в том, чтобы при любом исходе дела спасти его. Почему «шестерки» могли с легкостью пожертвовать собой, Тихон догадывался. Некоторые южные нации очень ревностно относились в исконно русскому выражению, что долг платежом красен, и если им оказывалась услуга в семейной сфере (ну, скажем, освобождение сына или близкого родича, случайно или по собственной дурости попавшего в беспощадные лапы российской судебной системы), то взамен просить можно было чего угодно. Даже участия в терракте, хотя обычно благодетели ограничивались виллой или крупной суммой денег. Значит, еще два трупа.

Полковник заговорил, обращаясь скорее к «Ястребу», чем к приблизившимся к нему людям «Поворота».

— Красавец. Нам бы побольше таких. НАТО, ООН, ЕС, все нас боятся, и правильно делают… Одна такая машина способна превратить всю территорию Штатов в дымящиеся руины…

«Что уж там говорить о Москве», — добавил про себя Тихон.

— Ее практически невозможно достать глубинными бомбами, ее невозможно догнать ни на чем, кроме, быть может, истребителя. Знаете, какова скорость подводного хода?.. — и не дождавшись ответа, полковник махнул рукой: «Все внутрь».

Первыми загнали заложников, и полковник приказал вслед:

— Банника и Наганова в рубку, на центральный пост. И выдайте им «Хардбоди», пусть запустят реактор.

Реплика относилась, конечно же, к молодым ребятам.

— Эх, хороша машина, — с сожалением добавил Правый поворотник.

— Наш последний разговор еще в силе, — поинтересовался Тихон, стараясь отвлечь полковника от любимых разглагольствований на тему морфлота, — или отменяется?..

— В силе, конечно. Хотя Сергей нам помог немножко. Совсем чуть-чуть, Северов поднял с земли дипломат, который стоил больше, чем все прочие расходы на захват «Ястреба», и оценивающе взвесил его в руке. — Эх, романтика. Что бы мы делали без этого чемоданчика?

— Весла б сушили. — Вместе они поднялись к входной шахте. — А где проводник? — спросил Тихон, спускаясь в шахту вслед за полковником.

— Где ж ему быть. Пал библейской смертью храбрых, — улыбнувшись, ответил тот. — Зрители будут довольны. — Впрочем, Тихон этой улыбки не видел, и шутки не оценил. Ему вспомнился мертвый Гришка. Мертвый навсегда. Как же не хочется быть расходным материалом… Проходной пешке очень обидно умирать, даже за короля.

— А как вы смогли захватить второй катер?..

— Легко, — отозвался Северов. — Они там на одной волне были, и приняли слова храброго диверсанта за чистую монету. Легли в дрейф почти у самого берега. Мы их поснимали и все. Никакой у них нормальной координации. Остальное у Гурда спроси, раз уж он начал тебе рассказывать.

— Да картинка ничего получилась, очень даже неплохая. А что — Сергей?

— После того, как Восьмой тут все разнес, вернее — в тот же момент, Сергей своих конвоиров изничтожил как класс.

— Они его даже не связали?

— Связали, — хитро прищурился Северов. — Еще как связали.

Тихон намек понял. Связанные руки. А Левый поворотник сумел разобраться с двумя вооруженными — пусть даже сбитыми с толку — пехотинцами, не имея большого пространства для маневра. Пустой — против двух автоматов и рукопашного мастерства моряков. Как всегда — наводит на мысли, по зубам ли орешек?.. Тихон на всякий случай дозарядил «Беретту», хотя теперь это уже не требовалось, и последовал за полковником в рубку, испытывая легкую клаустрофобию. Он не любил тесных закрытых помещений, а субмарина с точки зрения нормального человека довольно сильно смахивала на плавучий гроб.

И этот плавучий гроб вот-вот должен погрузиться под воду.

Операция снова вошла в намеченное русло, несмотря на пехотинцев охранения, которых оказалось чрезмерно много. Добравшись вслед за за Северовым до ходовой рубки, Тихон встал за спиной у полковника. Он смотрел, как пальцы Владимира Банника, цепкие и живущие своей жизнью, бегают по клавиатуре одного из самых дорогих в мире устройст. Наганов тем временем подключал к выводам бортового компьютера какие-то непонятные для Тихона кабеля, что-то подкручивал в соединениях, настраивал… Только по кратким комментариям, которыми ребята сыпали направо и налево, можно было с большим трудом разобрать, что конкретно они собираются делать. Впрочем, комментарии хакеров не предназначались ни для Тихона, ни даже для полковника — а скорее для них самих. Банник иногда сверялся с разводкой контактов, позаимствованной прямо тут же, во вскрытом сейфе с технической информацией, картой бортовой аппаратуры, чертыхался, видимо, найдя что-то незнакомое.

— Смотри, — сказал он наконец, обращаясь к Наганову. — Трехуровневый доступ — помимо рубки, можно войти из машинного отделения, и с с локационного поста. Удобнее всего — прямо здесь. — на ровно горящем экране «Хардбоди» загорелся схематичный чертеж.

— Само собой, — согласился Леонид. — В машинном — только испачкаться можно. А в локационном — слишком много лишних веревок навешано.

У Тихона отвисла челюсть, он на несколько секунд перестал прислушиваться к голосам, доносившимся из-за двери рубки. Северов же, как ни в чем не бывало, продолжал смотреть на работу хакеров.

— Так… полным перебором, или там можно проанализировать на входе?

— Сейчас посмотрю… — Наганов сунул подобие щупа в недра вскрытой панели. — Пробуй.

Пальцы Банника вновь заметались по клавишам.

— Ничего.

— Все нормально? — на всякий случай поинтересовался полковник.

— Нормально… — голос Банника зазвучал почти ворчливо. — Частотный анализ отменяется, будем прямым перебором делать.

— Сколько времени?

— Ну поскольку здесь не чисто программный комплекс, первый логин можно вынести за несколько минут — эта тачка, — он ткнул пальцем в монитор, — практически может выполнять функцию аппаратного подбора кода…

Наганов отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

— Так сколько времени?

— До сотни лет. Но в соответствии с последними выкладками Бэкета-Хермана — область кодов довольно сильно сужается по разным причинам, от тупости конструкторов, до неизобретательности того, кто в последний раз фиксировал аккаунт. К тому же, здесь нет никакого дополнительного кодирования, поэтому, вероятно, и частотный анализ бесполезен помехоустойчивость никакая… Не предусмотрели… Короче, думаю, минут за пятнадцать ломанется. — Банник замолчал, углубившись в изучение строчек, замелькавших на экране. Наганов присоединился к товарищу.

Северов внимательно посмотрел на Тихона, и тот понял, что полковник на этот раз озадачен.

…Когда Саундов окончательно очнулся, он до безобразия замерз, и потому, не слыша никаких посторонних звуков и не чувствуя поблизости движения, поспешил вылезти из воды на берег. Если бы не тела товарищей, разбросанные в беспорядке по берегу и плавающие в воде, он пожалуй решил бы, что весь штурм, от самого начала и до последнего взрыва, ему привиделся. Было совсем тихо, джипы исчезли, подлодка лежала в воде все такой же мертвой тушей, но только… спотыкаясь и дрожа от холода, сержант подошел к борту и приложил ладонь к корпусу.

Корпус едва заметно вибрировал. Не понять, если не знаешь, что это за вибрация.

Сколько же времени прошло? Сержант посмотрел на часы, которые показывали только половину четвертого, и принялся обходить те тела, что лежали на берегу, потому что те, кто остался в воде — все плавали лицом вниз.

Саундов, в общем, и не рассчитывал найти здесь живых. Рядом с одним из мертвецов он почти рухнул на холодную землю. У этого пехотинца было изуродовано лицо, одежда обгорела, а из под ребра, ближе к середине груди, пробив бронежилет, торчал металлический осколок. Наверное, под самый врыв попал… С онемением в горле сержант понял, что это рядовой Басов.

Кто-то тронул его за плечо. Поворачиваясь, Саундов скривился: оказывается, ему чем-то рассекло предплечье. Раньше вода мешала почувствовать горящую «царапину», но теперь она заполыхала по полной программе.

Рядом стоял ефрейтор Мамедов, оказавшийся удачливее сержанта — в момент взрыва он находился от эпицентра дальше всех, и только слегка ударился о воду. И ему оставалось лишь притвориться мертвым, не рассчитывая на снисходительность террористов.

Мокрый сержант выругался, стуча зубами.

— М-мамедов… слушай. С-слушай сюда. Сейчас идем через базу к-к… к дороге. Если кто-нибудь живой там есть, обойдите с ним базу. Соберите раненых хотя бы… Я пока приду в себя… Понял меня?

Ефрейтор испуганно кивнул и кинулся к базе.

Саундов медленно ковылял вслед, постепенно оживая. Он чувствовал себя единственным живым на кладбище. На кладбище, где покойников не хоронят.

Картина нарисовалась совсем невеселая: борт они все-таки потеряли, не могли не потерять, и людей — почти всех. Остался ли на базе кто-нибудь живой? Саундов не знал. Ему хотелось верить, что да. Покойный Басов тоже верил.

7.

Тяжелее всего борьба со сном проходит в пятом часу утра. До этого времени силы еще есть, а после пяти организм смиряется с бессоницей и начинает уже готовиться к следующему дню. Капитан милиции Петр Баконин широко зевнул, рискуя вывихнуть челюсть, и в очередной раз принялся жалеть сам себя.

Он уже почти сутки сидел на работе, и это бесцельное сидение в очередной раз доказывало, что начальству наплевать на его таланты. Когда накануне похитили французского посла, шеф перетряс весь график дежурств по управлению и, отправив более опытных сотрудников на место преступления, оставил его на ночное дежурство. Петр с завистью посмотрел на свою помощницу криминалистку Свету. Она уткнулась носом в женский роман и только изредка отвлекалась от книги, чтобы поправить соскальзывающие очки в золоченой оправе. Капитан шумно вздохнул и опять стал вспоминать, какие дела в последнее время достались ему, а какие — его коллегам. По всякому получалось, что его не ценят.

Тягостные раздумья прервал неожиданный телефонный звонок. Баконин посмотрел на часы — отметить время для будущего рапорта. Было двадцать три минуты пятого.

— Дежурный по мурманскому областному управлению милиции капитан Баконин слушает.

— Товарищ капитан, лейтенант Иванеев из териберкского отдела беспокоит.

— Слушаю, лейтенант.

— Тут такое дело — поступил сигнал, что на военной верфи стрельбу слышали.

— Когда?

— Часа два назад.

— Что? И вы только сейчас докладываете? Вы что, с ума сошли? — Сна уже не было ни в одном глазу.

— Товарищ капитан, понимаете, место пустынное, выстрелы слышал проезжающий мимо шофер. А у него по дороге машина сломалась. Вот он только сейчас до нас добрался.

— Вы выслали наряд на проверку сигнала?

— Так я чего и звоню — у нас в отделе одна машина всего на ходу. Она вчера ушла на усиление дискотеки. И, видать, по ночной дороге ребята решили не рисковать…

— Ребята, — передразнил Баконин, — дети малые! Подготовьте человека — я за ним заеду. Отбой!

Капитан бросил трубку на рычаги и с шумом втянул воздух, собираясь выругаться. Но увидев, что Светлана смотрит на него с интересом, передумал и так же шумно выдохнул.

— Свет, представляешь — у них стрельба, а им не на чем съездить проверить! Во дожили. Я, пожалуй, возьму управленческую «Волгу», смотаюсь, посмотрю, что там, — голос Петра неожиданно изменился с гневного на молящий.

— Петя, ты же знаешь, что дежурный не имеет права покидать управление.

— Знаю, знаю. По инструкции я тебя должен отправить. А вдруг там какие-нибудь зеки, с зоны ушедшие. Если с тобой что случится — я себе никогда не прощу, — голос Петра стал уже просто приторным. — А я тебе потом шоколадку куплю. Договорились?

— Сто шестьдесят третья.

— Помилуй Бог, Светочка. Какое вымогательство? Я ж тебя, как товарища по работе прошу.

— Ой, — рассмеялась Светлана, — дурачок, не статья сто шестьдесят третья, а шоколадка! Ты мне уже столько шоколадок наобещал — а я еще ни одной не видела.

— Вот честное слово, Светка, как до двухсот дойдет — либо сразу все отдам, либо женюсь.

— Ладно уж, езжай, жених.

Схватив из ящика ключи от «Волги» Баконин понесся к выходу, но на полпути остановился, хлопнув себя ладонью по лбу. Развернувшись на каблуках он бросился обратно к телефону и набрал номер. Уже после первого гудка трубку сняли.

— Дежурный по мурманскому областному управлению федеральной…

— Петька, привет!

— И тебе того же, Петька. Чего беспокоишь?

— На военной верфи стрельбу слышали, собираюсь съездить проверить. Хватай своего Макарова и выходи на улицу, я тебя подберу.

— А чего это я с тобой поеду?

— Слушай, я давно собирался тебя спросить — ты на чем сидишь?

— На стуле, — удивленно ответил собеседник.

— Да не, понятно, что на стуле. А на стуле чем сидишь?

— Можно подумать, ты как-то по-другому сидишь…

— Ну я-то себе мозги не отсиживаю. Перестрелка — по нашему ведомству, а на военной верфи — по вашему. Все, пять минут на сборы, время пошло.

И довольный своей шуткой Баконин побежал в гараж заводить «Волгу». Если бы он на бегу обернулся, то наконец-то смог бы узнать то, о чем знали в управлении все, кроме него. Светлана провожала его полными любви и тревоги глазами. Все считали их идеальной парой, и даже вместе на дежурство их ставили неслучайно. Но Баконин был из той героической породы мужчин, которые никогда не оборачиваются, из-за чего многого не знают. Вот и в этот раз он не обернулся.

Ровно через пять минут милицейская «Волга» подъехала ко входу в управление ФСБ. И в то же самое время из дверей здания выскочил капитан ФСБ — Петр Орлов. Баконин не стал останавливать машину, он лишь сбросил скорость до минимума. И его другу пришлось вскакивать на ходу. Орлов хотел сделать это лихо, по-ковбойски, но в последний момент у него подвернулась правая, опорная нога, и он чуть было не растянулся на тротуаре во весь рост. Уже падая, он чудом сумел удержаться за дверцу машины, восстановить равновесие и проскользнуть внутрь.

— Привет, Петь. К чему такая спешка? — спросил он.

— Торопиться надо. Стреляли-то два часа назад! — ответил Баконин, энергично встряхнув в приветствии протянутую ему руку.

— А, — усмехнулся Орлов, — ну тогда гони.

И старенькая милицейская «Волга», взревев, бросилась обгонять время на сонных ночных улицах Мурманска.

Любой другой на месте Орлова обиделся бы на такую выходку, но капитан знал, чем она вызвана. И поэтому не обижался ни на телефонную шутку, ни на этот выкрутас с машиной.

Они познакомились и подружились еще в первом классе. И с тех пор их отношения не изменились. Любой парень в их школе знал, что если захочет подраться с одним из друзей, то получит от обоих. Но промеж собой их отношения были весьма странными — каждый считал своим долгом как-то подколоть приятеля.

И все бы ничего, но полгода назад Орлову удалось перегнуть палку. Он получил капитана на два месяца раньше Баконина и начал донимать своего друга шутками вроде — «Встаньте, товарищ старший лейтенант, когда с капитаном разговариваете!» или «А не сбегать ли тебе, старлей, за пивом для старшего по званию?». Все эти шутки Баконин переносил стоически. Но на беду друзей в эти два месяца попал день рождения Орлова. Что там между ними произошло, не знал никто из их знакомых, а они сами отмахивались от всех расспросов. Но факт остается фактом — неделю друзья не разговаривали друг с другом. В следующую за праздником субботу Орлов, купив бутылку жутко дорогого и, как оказалось, фальшивого коньяка, помчался мириться с Бакониным. Тот долго дулся и обижался, но, когда бутылка опустела, за следующей они отправились вместе, обняв друг друга за плечи. С тех пор Орлов старался воздерживаться от шуток в адрес друга. А его друг с детской наивностью продолжал вести себя так, будто они по-прежнему учатся в первом классе.

Выбравшись с улиц города на простор, машина словно заново родилась. С резвостью она пожирала километр за километром и уже через полчаса ворвалась в Териберку. На незнакомых городских улицах Баконин сбавил скорость. Он был хорошим водителем и понимал, что конечная цель их маршрута — военная верфь, а не случайно выскочивший на дорогу телеграфный столб. Поэтому к райотделу милиции они подъехали с соблюдением всех правил дорожного движения.

В свете окон отдела было видно, что на крыльце их дожидаются два человека. Один из них сорвался и, подбежав к машине, лихо вскинул руку к козырьку, отдавая честь:

— Товарищ капитан, ваше приказание выполнено! — он махнул рукой второму, чтобы тот подошел к машине. — Младший сержант Тарасов поедет с вами.

Младший сержант подошел поближе, и Баконин увидел, что то, что он в неверном полумраке принял за излишнюю полноту, на самом деле являлось тяжелым и неуклюжим бронежилетом. А на плече у сержанта болтался Калашников. Баконин вышел из машины, тихонько прикрыв дверцу, чтоб не разбудить уснувшего дорогой Орлова, подошел к лейтенанту и пожал ему руку:

— Благодарю за службу, лейтенант. Вы все сделали, как надо. А мы вот слегка поторопились, — он кивнул в сторону оставшегося в машине Орлова, — выскочили, можно сказать, в чем мать родила. На нашу долю пары бронежилетиков не найдется?

— Богатая мамаша у вас, товарищ капитан, — ответил шуткой на шутку Иванеев, — выручу я вас, но только отдать не забудьте.

— Живы будем — за нами не заржавеет. Только побыстрее, уже и так столько времени потеряли.

Иванеев скрылся в здании и через несколько минут появился, неся в каждой руке по бронежилету. Их положили на заднее сиденье рядом с Тарасовым, и милицейская «Волга» продолжила свой путь к верфи. Выехав из Териберки, Баконин обернулся к сержанту:

— Ты броники-то придерживай. А то неровен час — налечу на кочку, а они меня сзади по башке оприходуют. Что будешь делать в едущей машине, если шофер в отключке?

— Постараюсь перехватить управление, товарищ капитан, — с чувством юмора у Тарасова оказалось плохо. Капитан с грустью посмотрел на друга-фсбшника, который сладко посапывал, привалившись к дверце машины, и опять уставился на пустынную ночную дорогу.

Видать сутки на ногах сказывались. Маячивший впереди на дороге огонь Баконин почему-то принял за фару одинокого мотоциклиста. И только когда сержант с заднего сиденья тронул его за плечо и сказал «Товарищ капитан, похоже нам сигналят», Баконин сообразил, что никакой мотоциклист не может так вилять по дороге. Кто-то впереди махал фонарем вправо-влево, прося остановить машину. Подъехав поближе, милиционеры в свете фар увидели две темные фигуры, которые для надежности перегородили дорогу. Один из них и махал фонарем. На такое нахальство Баконин решил тоже ответить нахальством и остановил машину в полуметре от незнакомцев. От резкой остановки проснулся Орлов и недоуменно уставился на ночных бродяг. А Баконин выскочил из кабины и начал орать на незнакомцев:

— Какого…

— О, милиция, — прочитал на открывшейся двери надпись сигнальщик и, осветив фонариком погоны собеседника, продолжил, не обращая внимания на крик милиционера:

— Капитан, рация в машине есть?

— Да кто вы такие? — Баконин прикрыл рукой глаза от яркого света фонаря незнакомцев, но все равно не мог их разглядеть.

— Морская пехота. Я — сержант Саундов, со мной ефрейтор Мамедов. Мы с верфи…

— Что там у вас случилось? Мы на верфь как раз и направляемся.

— Нападение террористов. Угнана подводная лодка.

— Что? — внезапно осипшим голосом переспросил Баконин. И, справившись с голосом, продолжил: — Садитесь на заднее сиденье, доложите по всей форме.

Морпехи забрались в машину, потеснив Тарасова, и сбросили на пол бронежилеты.

— С этим вы опоздали, — презрительно сказал Саундов.

— Сержант, доложите обстановку на верфи! — приказал Баконин, хватаясь за рацию и оборачиваясь назад. И только сейчас он заметил, что Саундов несколько неестественно держит правую руку. Присмотревшись, капитатан понял, что рукав распорот снизу до локтя и в этот разрез видна повязка — кусок некогда белой тряпки, ставший теперь коричневым от крови и грязи. После перевязки сержант снова застегнул пуговицу на рукаве, поэтому, если смотреть невнимательно, его форма казалась в полном порядке. Но Баконин деталей не упускал, и в настоящий момент жалел, что так резко говорил с этими ребятами.

— Товарищ капитан, разрешите доложить, — по тону сержанта чувствовалось, что ему наплевать на все формы и он откровенно издевается, но никто из капитанов решил не обращать на это внимания, — группа неустановленных лиц численностью более тридцати человек, вооруженные оружием заграничного производства, сегодня ночью прибыла на верфь на машинах опять-таки заграничного производства, совершила нападение на полуроту охранения и угнала атомную подводную лодку. Потери личного состава обороняющейся стороны — сорок человек убитыми, семеро ранены.

Неожиданно сержант перешел на нормальный тон и продолжил:

— И из этих семерых — трое очень тяжело. Они там умирают, пока мы тут лясы точим. Мы за помощью шли… Капитан, вызови скорую.

Баконин перебросил трубку радиотелефона Орлову и газанул, срывая машину с места:

— Сообщи в управление. У нас там Света на связи должна быть.

— Догадываюсь, — ухмыльнулся его друг. И продолжил в трубку:

— Алло, Света, Орлов на проводе… Да жив твой Петенька, жив, не волнуйся… Да нет, мы еще не доехали, свидетелей по дороге обнаружили… Он за рулем, никак отвлечься не может… Да, так тут такое дело — объявляй красную тревогу!.. Да-да, и в вашей конторе и в нашей… Неустановленные пока лица угнали подводную лодку… Света, я на работе не шучу! И пусть еще скорую помощь срочно на верфь шлют, не менее трех машин.

— Еще бы наше руководство в известность поставить, — произнес с заднего сиденья Саундов. Орлов ответил ему кивком головы:

— Да, еще и военным сообщи… Да, и раненные, и убитые… Ладно, по тому как наш милицейский джигит гонит, мы уже через пару минут приедем. На месте мы из машины выйдем, так что если на вызовы отвечать не будем — не волнуйтесь. Как осмотримся — доложим… Конец связи.

Орлов положил трубку и обернулся к морпехам:

— Будем надеятся, что врачи к вашим друзьям успеют. Так вы думаете, что это были иностранцы, раз оружие заграничное?

— А хрен его знает, капитан. Кабы они хоть словечком с нами обмолвились, а то ведь только пулями. И причем — выстрелов и не слышно было за стонами наших ребят. Похоже они глушителями пользовались.

— А ничего странного не заметили?

— Заметил, капитан. Голову поднять нельзя было — вот что я заметил. Я уж как-никак «дед», да и один из первых бойцов у нас в части, но до такого уровня мастерства, как у этих ребят, мне не знаю сколько еще тренироваться, — Орлов заметил, что Саундов не хвастает, говоря о себе, а старается наиболее точно описать происходящее. Этот сержант нравился ему все больше и больше. А тот все говорил:

— …Любая погрешность с нашей стороны приводила к потере бойцов. А они по базе, как нож по маслу гуляли. Никогда не верил в ниндзя, а теперь думаю — зря, есть такие люди!

— Ну а вы, ефрейтор, что добавите?

— Не знаю… темно было. Меня вот Ваня повалил, спас, мы отступали… катера вызвали… а еще… не знаю. Страшно очень.

— Ладно, капитан, не мучь парня, — выручил мямлющего Мамедова Саундов, — он еще салага. Главное — сам жив, и штаны сухие! А остальное с опытом придет.

В этот момент Баконин остановил машину у ворот верфи и засигналил. Поэтому его другу пришлось прервать расспросы.

— Не сигналь, никто не ответит, — сказал сержант. Морпехи уже выбирались из машины, — пойдем, тут слева дырка в заборе есть.

По узкой тропинке вдоль забора пришлось идти гуськом. Первыми шли морские пехотинцы, уже знавшие эту дорогу, за ними — Орлов, Баконин и Тарасов. Баконин обратил внимание, что младший сержант постоянно оглядывается назад. Сначала он подумал, что его подчиненный трусит и запоминает путь к отступлению, но случайно перехватив осуждающий взгляд, предназначенный ему, все понял и чуть было не рассмеялся. Тарасов был хозяином, ценящим во всем порядок. И теперь он волновался, что «Волга» брошена незапертой, да еще и с ключами в замке зажигания. А того, что дело происходит ночью в абсолютно безлюдном месте, он не замечал. Мало ли какие случайности бывают! А у них только одна связь с центром — рация в машине.

Разобравшись в настроениях милиционера, Баконин переключился на идущего впереди Орлова.

— Петь, а что это за непорядок у вас в конторе? На стратегическом объекте в заборе дырка!

— Эх, если бы нам эти дырки не были нужны, давно бы их все заделали!

— Вам — дырки в заборах? Ты меня за дурака держишь или так глупо выкручиваешься?

Орлов обернулся и бросил злой взгляд на друга:

— Слушай, я твои служебные тайны не выпытываю! И ты не лезь! Я тебе правду сказал, только не надо выяснять подробности…

Сконфуженный Баконин замолчал. Как-то все неудачно складывалось. Вот идут они втроем на задание, а оба его спутника им недовольны. И как, спрашивается, в таких условиях работать?

Дырку образовывали две отошедшие друг от друга бетонные плиты. Она оказалась настолько широкой, что все прошли без проблем, только Тарасову в его бронежилете пришлось протискиваться боком. В какой-то момент казалось, что он зацепится каким-нибудь из кармашков броника за плиту и застрянет намертво. Но он, попыхтев, выбрался из этой западни.

Пехотинцы двинулись быстрым шагом к одному из зданий, и все поспешили за ними. Баконин сперва долго выбирал, куда ему наступать, чтобы не затоптать следы на месте преступления и осуждающе смотрел остальным вслед. Но потом увидел, что он сильно отстал, и сообразил, что никто не станет его заставлять воспроизводить в деталях бой между без малого сотней человек. И припустился догонять остальных по прямой, разве что огибая пятна крови, щедро разбросанные по территории базы.

Непонятно, чем был большой зал, в который они попали, войдя в здание. Может в штормовую погоду его использовали, как плац, а может расставляли лавки, придвинутые сейчас к стене, и какой-нибудь рядовой-киномеханик крутил уставшим от смены рабочим верфи американский боевик для поднятия настроения. Но сейчас в глаза бросалась пустота. И эта пустота делила зал на две неравные части: по правой стене лежали тела убитых, много, слишком много; слева на сдвинутых к стене лавочках ютились те, кто остался в живых. Трое тяжелораненных лежали: двое были без сознания, третий громко стонал, но все они еще были живы. Вокруг них скучились прочие выжившие.

Тарасов бросил свое начальство и поспешил к стонущему больному, на ходу доставая из одного из кармашков бронежилета аптечку. Пехотинцы тоже отправились к своим товарищам, и осматривающие зал Баконин с Орловым остались одни. До чего же это неуютно — оказаться окруженными чужой болью и смертью. И друзья поспешили поближе к живым. Навстречу им уже шел один из морпехов, его правая рука была на перевязи, поэтому он отдал честь совсем не по уставу — левой рукой, неловко:

— Лейтенант Кульный.

— Капитан Баконин, со мной капитан Орлов, — незаметно для себя милиционер поставил себя главным, но его друг не возражал. — Вы здесь старший по званию?

— Нет, — лейтенант оглянулся на лавки, — капитан Мамин, но он сейчас без сознания…

— Хорошо, ваш сержант уже докладывал нам о том, что произошло. Можете ли вы, как офицер, рассказать то, чего сержант мог не знать?

— Так точно! Данная база служит для ремонта военных кораблей. Работа ведется вахтенным способом, рабочие приезжают из Мурманска. Постоянно базу охраняет взвод морской пехоты. В этот раз поступил приказ усилить охрану до полуроты. Рабочие закончили работу позавчера, а вчера утром на тех автобусах, которые должны были увезти рабочих, прибыл я с подкреплением. Насколько мне известно, усиление охраны связано с завершением ремонта подводной лодки. Ночью раздались крики на плацу, а среди наших солдат было слишком много первогодков. Они и посыпали из казармы посмотреть, что происходит. Так их всех у входа в казарму и положили безоружными. Я объявил боевую тревогу, пытался организовать оборону казармы. Но почти в самом начале боя рядом со мной разорвалась граната, и я отключился. Рана-то у меня несерьезная, но похоже меня вдобавок и контузило — до сих пор в ушах звон стоит, — непроизвольно лейтенант помотал головой, стараясь прогнать доставлявший беспокойство звук.

— А почему сержант сказал, что у противника было оружие зарубежного производства?

— Так вон она — база! Посмотрите сами на гильзы, их на улице хватает…

— Хорошо. Связаться с подлодкой можно?

— Да, связь с Землей они нам обрубили намертво, а вот аппаратуру для связи с ближними судами оставили. В радиорубке это. Только мы пытались сразу же после боя — нам не ответили…

— Ладно, будем действовать по такому плану: мы втроем возглавим оперативный штаб по ликвидации последствий данного ЧП до прибытия более высокого командования. Расположимся в радиорубке и будем вызывать подлодку. Я могу приказывать вашим людям?..

— Да, конечно!

Баконин посмотрел в сторону сидевших на лавках солдат. Для задуманного им плана были нужны как минимум три человека. И из всего рядового состава он знал по фамилиям только троих. Не хотелось заставлять работать раненного, но, присмотревшись к морякам, капитан сообразил, что совсем здоровых ему не найти. Даже те морпехи, которые сами себя не считали раненными, любым врачом были бы отправлены на лечение из-за обилия ссадин и шрамов, вызванных летящим во время боя крошевом, выбиваемым из стен и холодной земли чужими пулями.

Поэтому Баконин не стал отбирать наиболее здоровых, а выкрикнул знакомые фамилии:

— Тарасов, Саундов, Мамедов!

Все трое подбежали к нему.

— Сейчас мы, офицеры, идем в радиорубку. Знаете, где это?

— Так точно, — хором ответили пехотинцы.

Тарасов промолчал.

— Вы же должны найти какой-нибудь инструмент и взломать ворота. Потом перегоните машину к радиорубке. Мамедов останется в машине, а вы вдвоем отправитесь на то место, где стояли машины террористов. Тарасов, надеюсь, умеете улики искать. Прочешите там все, разыщите каждую подозрительную пылиночку! Ваша же задача, Мамедов, слушать рацию. Если что, вызываете нас из здания. Все понятно?

— Так точно, — хором ответили все трое.

— Выполняйть! — и уже в спины добавил: — И еще, Тарасов, снимите бронежилет, не смешите мертвых.

— Лейтенант, — повернувшись к Кульному, продолжал руководить Баконин: — Оставьте кого-нибудь здесь за старшего и идем.

8.

…Приближалось утро.

Баконин зябко поежился. Сутки назад он одевался для того, чтобы провести рабочий день в городе, в помещении. И никак не мог предположить, что окажется ранним утром на природе около воды. Ветерок был несильный, но пронизывал худощавого капитана насквозь. Он с завистью посмотрел на теплее одетого Кульного и более плотного Орлова. Похоже, те не мерзли. Ощущая себя вполне комфортно, они шли не спеша, разглядывая территорию базы. И на самом деле — было на что посмотреть: воронки на земле, сорванные с петель двери, черные, выжженные взрывами глазницы окон, изуродованные стены.

В какой-то момент, чтобы поторопить товарищей, Баконин начал прибавлять шаг. По чуть-чуть, но он шел все быстрее. Спутники его и не заметили, как со спокойного шага перешли на быстрый, и к нужному зданию офицеры приблизились почти бегом.

Баконин схватился за микрофон с наушниками:

— Лейтенант, как вызвать подлодку?

— Не знаю.

— То есть как — не знаете? — Баконин даже расстерялся от такого ответа.

— Дело в том, что на ремонте подводные лодки проходят по серийному номеру, а отзываются или на свой радиопозывной, или на название. Лейтенант ни того, ни другого знать не может, — разъяснил недоразумение молчавший до этого Орлов.

— А как вы пытались ее вызвать?

— По номеру, — недоуменно сообщил Кульный. — Он же на борту написан. 219-5Я.

Баконин включил рацию и без всякой надежды на ответ произнес:

— Борт 219-5Я, ответьте верфи.

— Кто на связи? — услышал он в ответ и для надежности переспросил:

— Это борт 219-5Я?

— Да, с кем я говорю?

— Капитан милиции Баконин! Я предлагаю вам…

— Знаю, знаю, что ты предложишь. Почему только сейчас на связь выходишь?

Во второй раз за последние минуты Баконин расстерялся. Все-таки он не был новичком в милиции. И вооруженных преступников ему брать доводилось. И дерганность голоса, свойственную бандитам, говорящим с оперативником, он знал. Здесь же у его собеседника был настолько спокойный и начальственный голос, что Баконин начал ему отвечать, как вышестоящему.

— Понимаете, были обстоятельства…

— Никак посла искали, капитан?

— Так точно.

— Поздравляю, вы его нашли! Он у нас заложником, на тот случай, если кому-нибудь вздумается нас потопить.

— Могу я с ним поговорить?

— Конечно, можешь. Не знал, впрочем, что теперь милиционеры настолько хорошо знают французский язык, что сумеют определить — настоящий француз с ними говорит, или нет.

— Хорошо, верю на слово. Какие ваши условия?

— Условия… Там, рядом с тобой, кто-нибудь из Комитета есть?

Баконин сперва хотел переспросить, но потом понял, что собеседник назвал ФСБ устаревшим жаргонизмом.

— Да, капитан Орлов.

— Вот с ним я и буду говорить об условиях.

— Тебя, — сказал Баконин своему другу, снимая с себя наушники и передавая их Орлову.

— Капитан Орлов слушает.

— Что-то вы слишком спокойны, капитан… Или еще не в курсе, что на нашей подводной лодке находятся две атомные ракеты?

— Что? — голос Орлова сорвался. Если невидимый собеседник хотел заставить офицера нервничать, то план удался на все сто процентов, Орлов повысил голос:

— Вы думаете, что говорите!? Нас должны предупреждать обо всех перемещениях атомного оружия.

— Должны… — Было слышно, как террорист невесело усмехнулся. — У нас в стране много кто чего должен. Врачи должны лечить, а не убивать; политики должны стране зарплату платить, а не своих деток по заграницам на эти деньги обучать; военные должны не думать по уставу, а они никак не думают… Ладно, это все слова, вернемся к делам. Ну найдете вы того кавторанга, что с нарушением приказа эти ракеты распорядился установить, ну устроите ему выволочку — это что-то изменит? Ракеты — все равно у нас.

— Хорошо, — за время чужого монолога Орлов сумел справиться со своими чувствами, — чего вы хотите?

— Капитан, я думаю, что паника в стране не нужна ни вам, ни нам. Поэтому поступим так: лодка была захвачена в три часа ночи, через семьдесят два часа после захвата мы собираемся запустить одну из ракет, если наши условия не будут выполнены. Сейчас шесть часов ноль семь минут, проверьте свои часы.

Орлов вскинул руку с часами. Баконин повторил его жест и удивился: оказывается прошло меньше двух часов с момента звонка в управление, а сколько всего успело произойти.

— На моих столько же, — ответил Орлов в микрофон.

— Так вот, сообщите полученную информацию своему руководству. Через четыре часа — в 10:07 — мы будем опять ждать вызова. Если же у вас что-то сорвется — следущий выход на связь будет в 18:07. У рации должен быть офицер или генерал ФСБ в должности не ниже начальника областного управления. Это требование мы ставим, чтобы избежать утечки информации. Ему мы сообщим наши требования. Все, отбой.

Орлов отложил замолчавшие наушники и задумался. Но Баконин, который слышал только слова Орлова и не мог из них понять, что тому сообщил террорист, не дал своему другу посидеть спокойно:

— Ну, что он тебе сказал? Причем тут атомное оружие?

— У них на лодке две атомные ракеты, и через три дня они одну пустят.

— А требования какие?

— А требования они передадут только через четыре часа и только большому начальству. Но ты знаешь, что странно…

— Да?

— Я так понял, что тебе они сказали, что посол у них в заложниках, да?

Баконин кивнул в ответ.

— А ты обратил внимание на то, какая правильная речь у этого террориста? Ни малейшего акцента, ни одной ошибки, ну прямь как наш школьный учитель литературы.

— Ну и что здесь такого?

— Да подозрительно это. Террорист, который на сто один процент русский, да французский посол в заложниках. Свои требования они не сообщают, оружие иностранное… Если я правильно понял, то эта подлодка не имеет аналогов во всем мире. Может это НАТО нам мозги морочит, а сами хотят лодку угнать и изучить? И знаешь, это лучший вариант!

— Почему?

— Да потому что, если эта та подлодка, про которую я знаю, то она способна поразить цель в любой точке северного полушария. И ракету перехватить практически невозможно! Она почти вертикально вверх уходит в космос и оттуда так же падает на цель. Даже если ее и попытаться сбить, то…

Но договорить Орлову не удалось. Дверь в радиорубку распахнулась и вбежал ефрейтор Мамедов. Вытянувшись по стойке смирно и устремив взгляд точно между капитанами, он отрапортовал:

— Товарищи капитаны, вас к телефону.

Орлов и Баконин сорвались с места, но в дверях застряли. Мамедов так и остался стоять на пороге, поэтому, когда капитаны решили его обежать, каждый со своей стороны, в дверях образовалась куча-мала. Первым из нее вырвался Баконин, поэтому именно милиционер схватился за трубку радиотелефона:

— Капитан Баконин на связи.

— Доброе утро, капитан, — раздался в трубке голос начальника управления внутренних дел генерала Петрова, — мы здесь создали оперативный штаб — тут и из ФСБ люди и с Северного Флота. Так что ваш рапорт услышат все…

— Разрешите доложить…

— Подождите. Сперва я передам вам информацию, потом отрапортуете. Значит так, в первую очередь вы должны знать, что к вам вылетел вертолет экстренной медицинской помощи. Через несколько минут уже должен быть у вас. Так что обозначьте ему место посадки, — Баконин надеялся, что генерал сделает паузу, но тот продолжал говорить дальше, поэтому капитану пришлось усиленной жестикуляцией объяснять Кульному, что требуется от морпеха. Лейтенант, хоть и с трудом, но понял, что надо сделать, и побежал к своим бойцам. А Баконин продолжал слушать генерала. — Сейчас моряки завершают формировать автоколонну, чтобы забрать тела своих солдат. К их приезду откройте ворота верфи и будьте готовы оказать им помощь.

— Уже исполнено, товарищ генерал.

— Хорошо. Ну и последнее — дело, как вы и сами понимаете, серьезное, придется ставить в известность Москву. Что мы и сделаем, как только вы расскажете нам о том, что удалось установить. Скорее всего руководителя операции назначат наверху. Поэтому мы тут посовещались и решили пока назначить вас и Орлова выполнять функции руководства оперативного штаба на месте происшествия до прибытия людей, которым поручат этим заниматься.

— Благодарим за доверие, позвольте включить в оперативный штаб также и лейтенанта Кульного от военных.

— Кульный? Хорошо, раз вы, Баконин, рекомендуете, то считайте его в своей команде. Ну а теперь докладывайте, что удалось установить.

— Сегодня ночью неизвестными лицами было совершено нападение на верфь, и после трудного боя, в котором морские пехотинцы проявили, э, чудеса героизма… насколько смогли, была угнана подводная лодка бортовой номер 219-5Я. По неподтвержденным данным на борту лодки находятся две атомные ракеты и заложники — французский посол и захваченные с ним люди, — было слышно, как на том конце трубки генерал крякнул от неожиданности. — Свои требования они отказались нам сообщать и заявили, что ждут в 10:07 на связи…

Баконин не слышал, кого назвал Орлову преступник, поэтому замялся. Но фсбшник понял причину заминки друга и подсказал:

— Не ниже начальника управления ФСБ.

— …Офицера ФСБ, не ниже начальника областного управления. Так же сейчас проводятся оперативно-следственные мероприятия на местности с целью установить, на чем преступники добрались до верфи.

— Очень хорошо, капитан. Ваши действия не будут забыты по завершению этой ситуации. Продолжайте действовать в том же духе. Когда появится новая информация, мы вас вызовем.

Баконин хотел что-то ответить, но трубку на том конце уже положили. Ему не оставалось ничего другого, кроме как положить свою трубку. Он аккуратно опустил ее на рычажки и вылез из машины. Странное ощущение оставил этот разговор. Вроде бы их действия получили начальственное одобрение, но с другой стороны остался какой-то осадок, что-то было не так, но Баконин никак не мог понять, что именно. Он обвел взглядом верфь, словно хотел найти какую-то подсказку, объяснившую бы ему, что в словах генерала было неправильным. Но здесь все оставалось прежним, только из здания выбегали морпехи, поднятые по тревоге Кульным. Сам же лейтенант, увидев, что Баконин завершил разговор, прокричал последние приказания, махнул рукой в сторону открытого пространства и побежал к радиорубке, чтобы узнать последние новости.

Когда лейтенант подбежал к машине, подал голос Орлов, который к концу разговора переместился к крыльцу радиорубки и теперь молча сидел на ступеньках:

— Что, начальство в панике?

— Д-да, — верное слово было произнесено, — но как ты догадался?!

— Все очень просто, Петька. Я даже могу угадать, что тебе сказали. Спорим на бутылку, что наше руководство похвалило наши действия и решило ничего не предпринимать до получения инструкций из Москвы?

— Бутылка твоя! Слово в слово. Но как?..

— Элементарно, Ватсон. Твой рапорт о проводимых мероприятиях похоже пропустили мимо ушей, моя гипотеза про НАТО может и шатка, но они даже ее не пожелали услышать. Вывод очевиден — паника. А начальственные истинкты в этом случае допускают только один алгоритм поведения — не проявлять самому никакой активности и благодарить подчиненных, которые эту активность проявляют. Любое другое поведение повышает риск остаться без места…

Последние слова Орлову пришлось уже кричать, чтобы коллеги его услышали. Но шум от лопастей подлетающего вертолета все равно был сильнее и вынудил капитана замолчать. Все три офицера молча стали наблюдать за действиями медиков.

Из севшего вертолета один за другим выскочили несколько санитаров с носилками и, переговорив с моряками, бросились в тот корпус, где лежали тяжелораненные. Минуты за три медики забрали всех пациентов, и вертолет начал отрываться от земли. В самый последний момент из него выпрыгнул человек с небольшим чемоданчиком. После короткого разговора с моряками этот человек направился к офицерам, пригибаясь от ветра, поднимаемого лопастями взлетающего вертолета. Когда же неизвестный подошел поближе, то все три офицера с удивлением обнаружили, что это женщина. А капитан Орлов про себя еще отметил, что она вдобавок прехорошенькая.

— Доброе утро, я — врач Анна Минина. Буду здесь лечить больных и раненных, пока будет такая необходимость. Кстати, вы не знаете, надолго ли это все?

— Ориентировочно — три дня, — ответил Баконин. — В настоящий момент мы здесь являемся оперативным штабом до прибытия вышестоящего начальства. Разрешите представить: капитан Орлов…

— Можно просто Петя, — встрял Орлов.

— …от ФСБ, лейтенант Кульный от военных и я, капитан Баконин, от МВД.

— Очень приятно. Никому из вас моя помощь не нужна?

— Мне, — отозвался Кульный, показывая покалеченную в бою руку. Посадив лейтенанта на крыльцо, Анна быстро сменила ему повязку, соорудила перевязь и закрепила в ней руку.

— Кому-нибудь еще надо помочь?

— Знаете, а нет ли у вас каких-нибудь стимуляторов? А то я уже сутки на ногах…

— Нечего над организмом издеваться, — ответил милиционеру вместо врача Орлов, — если я правильно оцениваю ситуацию, то ты можешь часок поспать. Вот, залезай в машину и спи. Телефон ты услышишь, а если еще чего — так я разбужу. Я прав, Анечка?

— Почти. Одна ошибка, — врач улыбнулась, — зовите меня Анной Павловной, а не Анечкой. Хорошо?

— Хорошо, хорошо, Анечка Павловна. А мне бы вы не могли дать что-нибудь успокаивающее? А то, когда я увидел вас, мое сердце забилось в два раза чаще…

Разглагольствования капитана прервал Кульный. Серым и повседневным голосом он произнес:

— У меня там в здании еще два легкораненных — Сигейтов и Фастехеддинов. Мамедов, проводи врача.

Мамедов возник словно бы из ниоткуда и, послушный воле командира, направился в сторону здания, лишь раз оглянувшись, чтобы убедиться, что врач идет за ним. Нет, конечно он все время был рядом, но, выполнив последний приказ, безмолвной тенью замер около машины, ожидая дальнейших приказаний. И его неподвижная темная фигура уставшими от бессонной ночи офицерами просто принималась за часть пейзажа. И лишь когда он понадобился, ефрейтор позволил себе показаться начальству на глаза. Хоть Мамедов и был солдатом-первогодком, но одну из основных армейских заповедей он усвоил отлично: быть рядом с начальством, но не мозолить ему глаза.

Баконин, проводив взглядом две удаляющиеся фигурки — черную и белую, присел на водительское сиденье «Волги» и прикрыл глаза. Он хотел спокойно разобраться в своих мыслях, разложить по полочкам все случившееся в это утро. Но незаметно для себя уснул…

А в то время, пока он спал, круг лиц, посвященных в тайну произошедшего на верфи, все расширялся. Мурманские начальники звонили своим московским начальникам, те в свою очередь звонили своему начальству, и так вплоть до самого президента. И каждый раз разговор развивался по одной схеме: подчиненный осторожненько сообщал неприятную новость и выслушивал высказанную на повышенных тонах оценку собственных умственных способностей, а также профпригодности, на это у него был всего-лишь один ответ — тот неведомый капитан второго ранга, нарушивший инструкцию. Услышав про существование стрелочника, начальство смягчалось и обещало позже самостоятельно во всем разобраться. А потом, сменив голос с грозного на льстивый, очередной начальник звонил наверх и история повторялась заново. В результате все военноначальники, втянутые в эту историю, начали ненавидеть этого кавторанга настолько сильно и искренне, что шансов оправдаться у него не осталось никаких.

А сам капитан второго ранга спал и видел приятные сны. Ровно в семь утра сработал будильник, и он проснулся. И первым же делом мысленно похвалил себя за удачный ход. Да, он чуть-чуть нарушил инструкцию, зато смог отрапортовать, что ремонт подводной лодки завершен на две недели раньше срока. И теперь надеялся в конце месяца получить денежную премию за успешную работу. А деньги эти были совсем нелишними. Сейчас, когда с военных сняли почти все льготы и надбавки, даже у него, старшего офицера, на счету была каждая копейка, и только на эту премию он мог выполнить обещание, данное старшей дочери — купить ей модные и дорогие туфли.

Но он ничего не знал о еще двух событиях, по странному стечению обстоятельств произошедших одновременно с его пробуждением. Ровно в семь часов утра капитан Орлов разбудил Баконина. И ровно в семь утра в Кремле началось совещание, которое окончательно поставило крест на карьере кавторанга. Впрочем, по странному стечению обстоятельств, премию он все же успел получить.

9.

Большой зал в Кремле дышал торжественностью: мраморные стены, солидные дубовые столы, красивые хрустальные люстры. Но сейчас эта обстановка производила угнетающее впечатление, словно бы где-то далеко, на грани слуха, звучала барабанная дробь, предваряющая казнь одного из собравшихся. Можно было подумать, что люстры, еще полвека назад привыкшие освещать заполночные совещания, переходящие в банкеты, раздражены тем, что их заставили работать столь рано, и поэтому бросают столь зловещие блики на лица людей под ними.

Но на самом деле мебель совсем не виновата в сложившейся атмосфере страха, эту атмосферу создают присутствующие люди. Больше всего они похожи на учеников, ждущих, когда суровый учитель войдет в класс и сообщит им оценки контрольной. И даже одеты они почти все одинакого, словно в школьную форму — однообразные черные костюмы лишь изредка разнообразят генеральские мундиры, звенящие металлом орденов.

И вот когда ожидание становится уже совсем невыносимым, распахивается одна из дверей — и в зале появляется президент России, Борис Ельцин. Все присутствующие встают и внимательно следят за действиями своего руководителя. Ограничившись приветственным кивком в сторону собравшихся, президент проходит на место председательствующего. Это дурной знак — Ельцин в гневе. Будь он в нормальном расположении духа, то непременно бы поздоровался за руку с каждым из своих людей.

Когда президент сел, все поспешно последовали его примеру. Несколько секунд — и снова воцарилась тишина. Президент смотрел на своих министров, а те одновременно старались и пронаблюдать за его лицом, и не столкнуться с ним взглядами. Минута такой игры в гляделки показалась членам правительства часом. Наконец Ельцин сказал:

— Ну что, доигрались?

Это был чисто риторический вопрос, на который никто не рискнул отвечать. Выждав немного, Ельцин бросился в собравшихся еще одним вопросом:

— Ну и что теперь делать предлагаете? — и этому вопросу ответом была тишина. Тогда прозвучал конкретный вопрос, игнорировать который было попросту опасно:

— Я жду подробного рассказа о случившемся!

Силовики переглянулись. Никто из них не хотел вызывать огонь на себя. Министр Обороны по взглядам своих коллег понял, что раз подводная лодка принадлежит его ведомству, то и говорить должен он. Встав и откашлявшись, он начал:

— Как нам стало известно, сегодня ночью с военной верфи была угнана атомная подводная лодка с ядерными боеголовками на борту. Террористы взяли заложников. Один из них — французский посол, количество и личности остальных пока неизвестны…

— Да какая разница, — перебил министра президент, — наверняка россияне. Если бы не этот посол, понимаешь, взорвали бы эту лодку ко всем чертям. Как он неудачно туда попал. И выборы на носу, и кредиты очередные могут сорваться… У вас есть план спасения посла?

— Мы пока решили не торопиться, в десять часов террористы выскажут свои требования, тогда и решим. Может — дешевле будет заплатить.

— Эх, а я когда еще говорил, что России подводные лодки не нужны! Не слушаете своего президента — а зря.

— Борис Николаевич, но это казалось наиболее разумным решением. Денег на поддержание обороны не хватает, подводные лодки — достаточно экономное решение. Да и НАТО можно ими поприжать…

— Доприжимались, понимаешь! У вас из-под носа уже подводные лодки угоняют, словно это машины какие-то!

— Борис Николаевич, это произошло из-за того, что были нарушены служебные инструкции, — все внутри министра Обороны содрогалось, когда он произносил эту фразу. Решалась его судьба — согласится ли президент считать виновным стрелочника, или стрелочником окажется сам министр?

— Эх, гнать таких людей надо! — в сердцах произнес Ельцин и этим решил судьбу провинившегося офицера. Министр, обрадованный тем, что гроза прошла мимо него, не стал разбираться — эмоции это или приказ, и первым делом после совещания приказал выяснить, кто виноват, и уволить его. Впрочем, провинившемуся капитану второго ранга еще повезло, что президент не сказал «судить таких надо». А президент тем временем продолжал:

— Какие вопросы будут у собравшихся к докладчику?

Никто и не ждал вопросов, но неожиданно от дверей прозвучал спокойный голос:

— Насколько мне известно, на таких подводных лодках управление двигателями и пуском ракет осуществляется с центрального компьютера, говорил советник президента по безопасности Крылов. — Возможна ли такая ситуация, что террористы не смогли подобрать код и просто погрузили лодку на дно около причала?

— Дело в том, — неуверенныи голосом начал отвечать министр Обороны, — что в настоящий момент никто не прорабатывал еще возможные версии…

Ельцин перебил отвечающего, обращаясь к Крылову:

— Кстати, Алексей Васильевич, как это так получается, что из всех советников только вы оказываетесь на месте когда надо и когда не надо? Где остальные советники?

— Борис Николаевич, вы же только министров приглашали. Остальные советники за дверью остались, а я взял на себя смелость поприсутствовать.

— Ну и молодец, что взял! Впусти-ка остальных, — и, пока в зале шло очередное шевеление и вновь вошедшие занимали места, продолжил, обращаясь вроде бы к советнику, но так, чтоб слышали остальные, — а то ведь, понимаешь, плачу я своим советникам деньги, а в нужный момент от них никаких советов не дождешься! Разогнать что ли всех, одного тебя, Алексей Васильевич, оставить. Да ты меня своей безопасностью замучаешь.

Быстрее всех из присутствующих среагировал на слова самый молодой — руководитель президентской предвыборной компании:

— Борис Николаевич, а давайте используем этих террористов в наших выборах? Представляете лозунг перед самым голосованием: «Оппозиция хочет свергнуть законную власть насильственным путем!» И какая разница, что там эти террористы хотят?..

— Сережа, ты у меня умный-умный, а дурак. А ты представляешь лозунг оппозиции «У президента воруют подлодки»? И так уж еле с третим сроком выкрутились, ты мне обещал, что все спокойно будет, а тут за два дня до выборов такое ЧП! Нет уж, наоборот, пусть никто об этом не знает. Министр печати здесь?

— Да, Борис Николаевич.

— Ты вот что, запрети всем центральным СМИ информацию об этом происшествии распространять. Пригрози там или еще что. Справишься?

— Конечно, Борис Николаевич, сразу после совещания разошлем директиву, что запрещается печатать любую информацию по мурманской области. Якобы для того, чтобы не мешать работе органов по спасению посла. Ну и частным образом намекну, чем грозит ослушание.

— Вот, Сережа, учись, как работать надо! А тебе другое задание раз ты у нас самый сладкоречивый, то бери министра иностранных дел и отправляйся беседовать с представителями Евросоюза. Согласятся на пожертвовать послом — ты им объясни ситуацию — памятник тебе золотой поставлю. А то, понимаешь…

Президент обвел взглядом всех присутствующих, обдумывая, о чем необходимо распорядиться прямо сейчас. Его взгляд остановился на Крылове, по-прежнему спокойно сидевшем на стуле у двери, а не за общим столом, как все:

— Алексей Васильевич, а что это за ребята, которыми ты мою охрану усилил?

— Люди генерала Гриценко.

— Да-да, помню, тот самый генерал-профессор, у которого никогда не бывает ошибок… Вроде бы он у нас как раз на терроризме специализируется?

— Да, Борис Николаевич.

— Вот пусть и отрабатывает те деньги, что на его институт затрачены. Как мы выяснили, никто ничего не знает. Так пусть он вылетает на место и разберется! Не справится — закроем его институт, а деньги лучше на пенсии пустим.

— Борис Николаевич, нельзя Гриценко это дело поручать! руководитель ФСБ даже подпрыгнул на стуле, выкрикивая эту фразу.

— Это еще почему, понимаешь? — президент недоуменно приподнял брови.

— Так ведь жулик он, сейчас финансовая проверка его института проходит, а вы его хотите в пограничную зону отправить. Да он наплюет на безопасность страны и к финнам удерет с наворованным. У нас ведь и других спецслужб хватает! А он… у него еще не так давно крупные неприятности были, перестрелка в городе!

— Хорошо, генерал, — ответил от дверей Крылов, — если вы так настаиваете, то мы можем поручить операцию по обезвреживанию террористов вашему ведомству. Только в случае неудачи вы своим постом ответите. Кстати, люди Гриценко еще ни одной операции не завалили, а какое у вас соотношение удач и провалов?

Нельзя сказать, что Крылов покровительствовал Гриценко. Их отношения были весьма сложными, хотя за те десять лет, что они были знакомы, эти отношения постепенно менялись от взаимной ненависти к взаимному уважению. Сперва Крылов подозревал, что институт Гриценко — это мыльный пузырь, призванный выкачивать деньги из правительства. И лишь спустя несколько лет сумел разглядеть в Гриценко человека, болеющего за страну более, чем за свой карман. А разглядев — поверил и в идею Института. И сейчас, когда в критической ситуации кто-то пытался нажить себе политический капитал, не думая совсем о стране, Крылов был резок.

Федерал, поняв, что пытаясь утопить другого, он чуть было не утопил самого себя, резко дал задний ход:

— Нет, конечно, раз люди Гриценко так успешно действуют, то заниматься подлодкой должны именно они. Я просто хотел сказать, что на месте должны присутствовать люди от всех силовых структур. А Гриценко пусть руководит, я не против.

— Значит, никто не против такого решения? Тогда вы, обратился президент к министрам-силовикам, — сообщите на место, что моим приказом Гриценко имеет право командовать всеми вашими людьми, если ему это надо для дела. Все, совещание закончено. Во сколько станет что-то известно о требованиях?

— В десять ноль семь, — первым успел подсказать руководитель ФСБ, стараясь загладить свой промах.

— Ну вот, в десять двадцать жду всех снова здесь! Сережа, а ты постарайся успеть до этого срока.

Президент, поднялся, давая понять, что совещание закончено. Его примеру последовали все остальные. Они с трудом скрывали радость на лицах. Президент никого не лишил поста, а ведь в начале совещания по незначительным признакам, которые улавливает любой хороший царедворец, казалось, что все идет именно к этому. Министры потянулись к выходу, на ходу обсуждая отданные распоряжения. Один Крылов опять поступил не как все. Он достал сотовый телефон и принялся набирать номер генерала Гриценко…

Баконин проснулся от того, что его настойчиво тряс за плечо Орлов. Взглянул на часы — ровно семь. Поспал, как и обещал Орлов, чуть больше сорока минут. Голова болела от недосыпа, а глаза норовили снова закрыться. Чтобы справиться со сном, Баконин поспешил вылезти из «Волги», в которой спал. Первые шаги дались с трудом — от неудобной позы ноги затекли.

Убедившись, что приятель более-менее пришел в себя, Орлов сказал:

— Извини, Петь, хотел дать поспать, но к тебе пришли.

Милиционер осмотрелся, стараясь понять, кому он мог потребоваться здесь. Кульного нигде не было видно, похоже, он ушел к своим бойцам. На крыльце радиорубки сидела врач Анечка в накинутой на плечи куртке Орлова — и именно по этой куртке Баконин понял, что теперь она не возражает, когда Орлов называет ее Анечкой. Недалеко же от крыльца стояли два человека и выжидательно смотрели на стоявших друг рядом с другом капитанов. Одного Баконин узнал сразу — это был сержант Саундов. А вот второй, в милицейской форме, был смутно знаком, но Баконин никак не мог сообразить, кто это. Ему пришлось несколько раз энергично покрутить головой, разминая шею и отгоняя остатки сна, прежде, чем он сообразил, что это младший сержант Тарасов, которого он самолично отправил вместе с Саундовым на поиски транспорта, на котором преступники добрались до верфи. Впервые он видел Тарасова без бронежилета и подивился несоответствию круглого лица и тощего тела. В бронежилете тот казался как-то более гармонично сложенным, хотя и излишне пухлым.

— Да, слушаю.

Голос спросонья звучал глухо, и Баконин непроизвольно откашлялся. Сержанты переглянулись, Саундов смущенно отвел глаза. И Тарасов, хоть и был младше по званию, принялся докладывать:

— Товарищ капитан, мы обследовали место стоянки и обнаружили много интересного! Они оставили машины километрах в трех от верфи, на бездорожье. Приехали на семи машинах, уехали на шести, одну во время боя удалось уничтожить. Правда они скинули то, что от нее осталось, в море, поэтому пока трудно сказать что-нибудь точно про их транспорт. Но я замерил межколесные расстоянья, у всех одинаковые, но не соответствуют соответствующим расстояниям отечественных машин. Так что они наверняка приехали на иномарках. И в сторону базы сначала ушло не более двадцати человек. И лишь много позже — еще около десяти — скорей всего заложники, — быстрый взгляд в сторону Саундова, и Баконин понял причину смущения моряка — морпех проиграл бой, имея более чем двухкратный перевес. На территорию базы они проникали в разных местах, небольшими группами. А после угона лодки машины уехали. Там только один труп остался. И это его не пехотинцы убили, а свои. Вам стоит посмотреть.

От информации, что где-то в поле лежит труп, Баконин почти проснулся. Он нырнул обратно в машину и открыл бардачок. Как обычно, там лежало все необходимое для оперативной работы. Он достал пачку бумаги, ручку и вылез обратно из машины.

— Тарасов, составьте рапорт, запишите все, что вы мне только что рассказали на словах. Саундов, подпишите рапорт — и можете идти к своим товарищам. Кстати, если вас рана беспокоит, то за ваше отсутствие у нас врач появился, — Баконин махнул рукой в сторону крыльца, на котором сидела Минина. — А пока вы пишете, я пойду умоюсь.

Баконин обогнул здание радиорубки и вышел на причал. Дойдя до конца причала, он присел, у его ног плескалась вода. Он закатал рукава и пару раз плеснул себе в лицо полными пригоршнями холодную морскую воду. Капитан сразу почувствовал себя лучше, тупая боль в голове прошла. Он встал и потянулся изо всех сил, так, что почувствовал, как в нем затрещал каждый суставчик. Еще несколько энергичных приседаний с риском свалиться в воду — и капитан понял, что теперь снова готов к работе, сон полностью покинул его. Надолго ли?.. Он повернулся, чтобы вернуться к машине и только теперь заметил на причале следы крови. Значит и среди нападавших есть раненные или убитые. Эта мысль обрадовала Баконина. Получается, что им противопостоят такие же живые люди. А то уже начинало складываться ощущение, что террористы практически неуязвимы, как древний герой Ахилес. Хотя определить принадлежность крови все равно не представлялось возможным.

Когда Петр вернулся к машине, Тарасов протянул ему написанный рапорт. Капитан быстренько пробежал документ сверху вниз. Вроде бы все верно. Он оглянулся, чтобы поблагодарить Саундова, но тот уже ушел. Зато прижавшиеся друг к другу на крыльце Орлов и Минина от его взгляда не ускользнули. Значит спросонья он пришел к правильному выводу. Баконин усмехнулся своей догадливости и приказал Тарасову садиться в машину. Но поехал не сразу, сначала связался по радиотелефону с Мурманском.

— Да, вас слушают, — голос в трубке был незнакомым и недовольным.

— Говорит капитан Баконин. С кем имею честь?

— Генерал Сидоров, ФСБ. Что там у вас, капитан?

— Разрешите доложить, в ходе оперативно-следственных мероприятий удалось установить, что часть террористов покинула верфь на шести одинаковых иномарках.

— И ради такой ерунды вы нас от работы отрываете? — генерал чуть ли не рычал в трубку.

— Но я думал… — Баконин даже растерялся, — может их как-нибудь перехватить можно?

— Цвет и модель вы, конечно, не знаете! — генерал даже не спрашивал, а утверждал.

— Так точно.

— Значит если хоть одна из машин отстанет или поедет по другому маршруту, то от всей вашей информации останется пшик? Лучше прекратите нам голову дурить! Еще вопросы есть?

— Так точно. Автоколонна за телами погибших вышла?

— Сейчас узнаю, — некоторе время в трубке были слышны лишь какие-то отдаленные разговоры, — да, 20 минут назад. К чему вам это?

— Я передам рапорты о проведении работ с главным этой автоколонны.

— Хорошо. Все. Отбой.

Баконин положил трубку и мысленно отматерил себя от всей души. Дурак, сопляк, Боже, до чего же он наивен! Ведь предупреждал же его Орлов — начальство в такой ситуации лишь за свою задницу печется. А он хотел своей информацией заставить их что-то сделать. Ладно, хватит сопли жевать, пора и дело делать.

Выведя машину за ворота верфи, капитан чуть притормозил и бросил Тарасову:

— Ну, теперь ты — главный. Показывай, как ехать, чтоб следы преступников не перекрыть.

— Давайте выйдем на дорогу, а с дороги съедем рядом с тем местом, где их машины съезжали. Так лучше всего. Товарищ капитан, разрешите вопрос.

— Разрешаю, — Баконин уже, чтобы не терять зря времени, ехал по грунтовке, соединяющей дорогу с верфью.

— А зачем мы Саундова оставили? Он бы пригодился труп грузить.

— Послушайте, Тарасов, вы оба хорошо поработали. И он, думаю, оказался полезен даже раненым. Представьте себе — мы грузим труп на заднее сиденье. Два человека садятся вперед. Третьему остается либо багажник, либо возращаться пешком. Уж лучше я сам приму участие в погрузке, чем так буду издеваться над подчиненными.

— Спасибо… Притормозите… Вот после того столба съезжайте с дороги, там должен быть удобный спуск.

Еще пара минут по бездорожью — и они добрались до места стоянки машин преступников. Выйдя из машины Баконин огляделся место было выбрано на редкость удачно. Машины стояли в ложбине между двух холмов, ни верфи, ни дороги видно не было за холмами. А если бы кто и увидел свет машин, то на верфи бы подумали, что свет с дороги, а на дороге — наоборот.

Тарасов отошел чуть в сторону и остановился, склонившись к земле:

— Товарищ капитан, идите сюда. Вот они — следы, Видите, уехало ровно шесть машин.

— Спасибо, сержант, я не собираюсь перепроверять вашу работу. Лучше покажите тело.

— А, оно чуть подальше. Идемте.

Тарасов направился куда-то в сторону и от верфи и от дороги. Капитан сперва удивился такому направлению, но когда сержант полез на холм, который был ближе к верфи, понял, что тот просто огибал большое выжженное пятно на земле — след взорванной морпехами машины, чтобы не затоптать эту «улику». А прямо на вершине этого холма лежал человек.

Обычно мы начинаем окидывать взором другого человека, начиная с головы. Принято считать, что именно лицо может сообщить нам больше всего. Но поднимаясь по холму Баконин сперва увидел дешевые кожанные сандалии. И с каждым шагом, приближавшим его к вершине, он мог видеть все больше и больше. За обувью последовали полусогнутые ноги, и он отметил про себя, что это хоть маленькая, да удача. Может быть получится засунуть труп в машину так, что удастся закрыть заднюю дверцу. Спустя еще пару шагов уже стал виден корпус с торчащим из него ножом и нелепо заломленной рукой, пытающейся дотянутся до причинявшего боль орудия убийства.

А потом — потом Баконин споткнулся, сбился с шага, дернулся, чтобы отступить. Холодный пот выступил у него на спине. Голова покойника была повернута к милиционерам. И два кажущихся огромными на осунувшемся лице глаза смотрели прямо в лицо капитану. И не только глаза, но и все лицо выражало удивление. Для себя Баконин так перевел этот немой вопрос: какого черта ты приперся сюда, мне без тебя было намного лучше.

Совершенно независимо от рассудка тело рванулось назад в слепом желании бежать без оглядки. Настолько страшен был этот живой взгляд на лице покойника! Но Баконин совладал с собой, остался стоять на месте, а заметив, что Тарасов обратил внимание на этот его рывок, с ходу выдал правдоподобную версию, позволившую ему не уронить свой авторитет в глазах подчиненного:

— Совсем забыл — надо же было из машины захватить все, что нам понадобится для составления протокола.

— Так давайте я сбегаю.

— Да нет, тебе искать долго, я лучше сам, — и уже спускаясь с холма, через плечо, как что-то маловажное: — Да, Тарасов, закройте покойнику глаза — а то неприятно.

Из бардачка машины капитан выгреб все содержимое — бумагу для составления протокола, пронумерованные прозрачные пакеты для улик, резиновые перчатки — все было нужно для работы. Засунув хозяйство комом подмышку, он немного подумал и открыл багажник. Из багажника были извлечены брезент и лопатка, они проследовали под вторую подмышку. Баконин было уже отправился на холм, но, вспомнив о хозяйственной жилке Тарасова, вернулся и закрыл багажник машины, чтоб избежать новых косых взглядов из-за своей якобы небрежности. Из-за занятых рук это было непросто, с большим трудом ему удалось прихлопнуть крышку локтем.

Когда он поднялся на холм, глаза покойника были уже закрыты. Теперь это был самый обычный, ничуть не страшный труп. Баконин приподнял левую руку и брезент с шумом упал на землю, все зажатое под правой рукой он положил сверху на брезент. После чего протянул Тарасову лопатку.

— Окопай пока местоположение трупа, а я начну составление протокола, — и, пока Тарасов работал, привычно начал писать на чистом листе бумаги «Протокол осмотра места…»

Когда Тарасов закончил свою работу, Баконин уже успел описать позу трупа.

— Сержант, какая рубашка на покойном?

— Красная, в крупную черную клетку, — откинув подол куртки покойника доложил Тарасов.

— Покойный был одет в красную, в крупную черную клетку, рубашку, Баконин начал вслух повторять то, что он записывал в протокол, чтобы Тарасов мог его поправить в случае ошибки, — серые брюки, серую, спортивного фасона куртку. На ногах — серые носки и коричневые сандалии. Убийство было совершено с помощью ножа — вещественное доказательство номер один. Тарасов, наденьте перчатки и положите нож вот в этот пакет с цифрой один.

Когда Баконин разглядел извлеченный подчиненным нож, он негромко присвистнул, но на недоуменный взгляд Тарасова никак не ответил.

— Так, закрывайте пакет… Подождите, не снимайте перчатки, что у него в заднем кармане брюк?

— Ничего, товарищ капитан.

— Хорошо, переворачивайте и проверяйте остальные карманы. Все найденное складывайте в пакет с цифрой два.

— В брюках — носовой платок и… тридцать два рубля мелочью.

— Стоп-стоп, не так быстро, я записываю… Носовой платок и тридцать два рубля…

— В карманах куртки — початая пачка «Примы» и коробок спичек.

— Записал.

— Во внутреннем кармане куртки — черная пластмасовая расческа.

— Так.

— В кармане рубашки… Товарищ капитан, тут доллары! Купюры по 10 долларов, на общую сумму… — Тарасов принялся пересчитывать деньги.

— Триста долларов, — все таким же ровным и скучным голосом продолжил за него Баконин.

— Так точно, — закончив пересчет отрапортовал сержант. Голос его был полон удивленьем, — но как вы узнали, товарищ капитан?

— Все очень просто, пока тебя не было, я беседовал с главарем террористов…

— И он вам сказал про эти деньги? — удивление сменилось обидой.

— Нет, не настолько просто, — улыбнулся Баконин, — даже не знаю, как и объяснить… Не совсем обычные эти террористы. Им бы выгоднее наши силы растянуть, а они сами признаются в тех преступлениях, которые совершили по пути к подлодке. И вот эти триста долларов — знак для нас, что этот человек при жизни работал на верфи и поработал для них проводником.

— Дороговатый знак, — проворчал Тарасов.

— А они не жмоты, да и деньги у них, судя по всему, есть. Вот этот нож, который ты только что в руках держал — готов спорить, что это настоящий швейцарский армейский нож, а не подделка. По цене такой ножик сравним с твоей зарплатой.

— Ого, а что же они так его бросили?

— Специально для того, чтоб я понял, за что убили этого человека.

— Но каким образом? Товарищ капитан, я не понимаю, как можно по ножу, торчащему из спины покойника, определить, сколько денег у него в кармане!

— Тарасов, вы «Мастера и Маргариту» читали?

— Нет, а что это?

— Вообще-то, это произведение считается лучшим романом 20 века, жаль, что не читали… Ладно, объясню по-другому. Вы в Бога верите?

— А как же! — Тарасов полез доставать крестик.

— Хорошо-хорошо, — жестом остановил его Баконин, — значит должны знать, что Иуда предал Христа за тридцать серебренников и был убит ударом ножа. Вот именно это нам и продемонстрировали.

— Ух ты, ну вы голова, товарищ капитан, я бы ни за что не догадался! — теперь в голосе сержанта звучало восхищение.

— Ладно, заболтались мы, — прервал его Баконин, — расстели пока брезент, а я отнесу все остальное в машину. Как бы нам не прозевать колонну, которая за телами приедет. Что мы потом с ним делать будем?

— Да что вы так волнуетесь? Протухнет — не велика беда.

— Ох, сержант, не судите — и не судимы будете, — недавнее упоминание Библии подтолкнуло Баконина к цитированию ее, — простить предательство нельзя, но вот чисто по-человечески можно понять этого дурака. Вкалывает изо дня в день, а денег не получает. Крутится, как может, чтоб с голоду не помереть, а тут к нему и подкатывают с таким заманчивым предложением. Слаб человек, вот он и согласился…

Последние слова капитан произнес уже спускаясь с холма к машине. Это был единственный способ прекратить болтовню. Когда он вернулся, брезент уже был расстелен.

Вдвоем они перенесли тело на брезент, завернули и понесли к машине. Баконин шел сзади, ему было неудобно держать покойника за плечи, тот норовил выскользнуть, но капитан понимал, что при спуске под гору щупленькому Тарасову приходится еще тяжелее, ведь ему надо нести больший вес.

Когда же они с трудом засунули труп на заднее сиденье, то оказалось, что дверь все-таки не закрывается. Чуть-чуть не хватало, каких-то пяти сантиметров, но согнуть уже закоченевшее тело не было никакой возможности. Баконин уже хотел искать какую-нибудь проволочку, и тут его осенило. Приказав Тарасову давить на дверь, он забрался на водительское сиденье и, перегнувшись через спинку, начал поднимать ноги покойника к потолку. Через некоторое время раздался хлопок — дверь закрылась. Пусть покойник и лежал на заднем сиденье по диагонали, упираясь ногами в стекло, но ему-то было все-равно, а милиционерам намного удобнее.

Въехав на верфь, милиционеры в первую очередь обратили внимание на царившую там суету. Во дворе стояли три армейских ЗИЛа, и солдатики-морпехи сновали туда-сюда, таская тела своих погибших товарищей и укладывая их в первые две машины. Баконин вытащил из бардачка бумаги и вещественные доказательства и, отпустив младшего сержанта отдыхать, подошел к пехотинцам.

— Орлы, кто автоколонной командует?

Один из принимающих трупы в кузове первой машины разогнулся, потянувшись всем телом, давая своему молодому организму хоть небольшую, но передышку, и махнул рукой:

— Прапорщик Виндов, вон, в кабине последней машины сидит.

— Спасибо, — Баконин, удивившись польской фамилии, направился к последней машине и на пассажирском месте увидел разыскиваемого прапорщика. Тот курил, присматривая за работающими подчиненными, и стряхивал пепел в открытое окно. Баконин запрыгнул на подножку и протянул прапорщику документы.

— Вы тут главный? В Мурманске передадите все это в управление Внутренних Дел. И еще в моей «Волге» лежит труп, не забудьте погрузить и его тоже.

— Ты чо, капитан? Я тебе нанялся что ли? — морпех окинул его нахальным взглядом. — У меня свое начальство и свой приказ. Хочешь свои каракули отвезти — тебе никто не мешает.

Баконин знал, как надо разговаривать с такими подонками. Да еще сказалась бессонная ночь… Он даже и не знал, что способен говорить так резко:

— Слушай сюда, кусок! Если хочешь иметь под старость теплый туалет, а не бомжевать на помойке, то ты сделаешь так, как я сказал. В области черезвычайная ситуация, поэтому все силовики работают сообща. И если ты хоть что-нибудь перепутаешь, то уже завтра вылетишь из армии без выходного пособия. И никто тебя, придурка, не пожалеет. Ты меня понял?

Все хамы всегда оказываются большими трусами, прапорщик не был исключением — и после отповеди Баконина он бережно принял от того бумаги и вещдоки, прижал их к груди и жалобно за лебезил:

— Так точно, товарищ капитан. Все исполню в точности.

— И не забудь брезент обратно в «Волгу» вернуть, — уже спрыгнув с подножки, нормальным голосом добавил Баконин. Он оглянулся, раздумывая, куда пойти, и заметил, что Орлов и Минина продолжают сидеть на крыльце радиорубки. Федерал перехватил его взгляд и взмахнул рукой, предлагая присоединиться к ним.

Баконин подошел и тяжело рухнул рядом с другом.

— Что, порядок наводил? — негромко спросил Орлов, кивнув на машины. Только тут милиционер заметил, что Анечка спит, уткнувшись в надежное плечо Орлова. Вот почему он так тихо говорил. Баконин и сам понизил голос.

— А, — махнул он рукой, — вечная история. «Как же я, добрая самаритянка, дам тебе воды напиться?» Пришлось объяснять, что в такой ситуации надо действовать всем вместе… Кстати, Петь, у тебя пожевать ничего не найдется? Уже восемь, всю ночь на ногах, живот просто сводит.

Орлов кивнул и осторожно, чтоб не разбудить врача, полез в карман своей куртки. Но как он не старался аккуратно двигаться, Анечка все равно проснулась.

— С добрым утром, — весело сказал ей Орлов и вытащил из куртки два немного помятых «Сникерса». Один он протянул врачу, но та отрицательно помотала головой. Тогда он оставил его себе, а второй отдал другу.

— Коль увидишь «Сникерс» — ты не ешь его, он ведь с Майклом Джорданом цвета одного, — дурашливо продекламировал Орлов, разрывая обертку.

Баконин рассмеялся во все горло над незатейливой шуткой своего друга. И вместе с этим смехом покидали его усталость и тревоги. Он снова был бодр и готов действовать.