Огонь в колыбели

Александр Зарубин Коллекционеры

Старик уныло уставился в стол и повторял одно и то же. «Человек предполагает, а бог располагает». Меня это уже начало раздражать, и я глубокомысленно вздохнул, потом хмыкнул, потом помычал и наконец выдавил из себя: «Ну так что же…»

Конечно же, он не провел меня дальше кухни. Стол, наверное, никогда не вытирался как следует, его украшали жирные пятна и остатки еды. Это было ужасно!

— Они погубили меня, они испортили мою жизнь…. Да, эти двадцать лет, беспрерывные мучения, кошмары, бессонница, неизвестность, будь она проклята, печень, почки, желчный пузырь, нервы, стрессы, убытки… Они меня уничтожили, они превратили меня в бог знает что, да, двадцать, нет, даже двадцать три года, впрочем, смотрите сами…

Прервав монолог, в котором не было ни проблесков разума, ни естественных эмоций, он встал, открыл какой-то гнусного вида шкафчик и начал там рыться. Пахнуло затхлым, нехорошим, тряпками, старыми письмами, испорченными лекарствами.

— Вот это, — он бросил на стол мятый конверт, — смотрите, двенадцатое ноября на штемпеле, значит, сегодня ровно двадцать три года, день в день, это мой крест. — Он достал из конверта листок бумаги, дал его мне: — Читайте. Я, конечно, ходил на почту, и не раз, но они ничего не знали, все это появилось в моем почтовом ящике, а когда я его снял, стали приносить соседи…

Я не слушал его бормотания. Я читал. Именно то, что я искал!

«Уважаемый гуманоид класса 519 Петров Василий Аристархович! Согласно Вашему заказу („Ва-ашему заказу, — взвыл старик горестно, — форменное издевательство!“) доставляем Вам мебель общегуманоидного типа изысканную модели КРУ 4042. Комплект включает: манно двухстворчатое (1), летангли (2), кранты (3), бранты (3). Сборка синхронная, клеповидная. Мебель располагаем в пространстве Н-27. Чтобы ее получить, достаточно Вашего желания. Хорошего настроения и бруздования! Трансгалактический кредит. Подпись (неразборчиво)».

— Хорошего настроения и этого!.. Звери! Я ее пожелал. Манну двухстворчатую кто не пожелает. Я пожелал, и все эти кранты появились неизвестно откуда. Наверное, из самой преисподней. Да, они появились, а я, я же не обратил внимания… — он ткнул пальцем в слово «кредит». — Я думал, мне повезло, как везет раз в жизни и не всем, хотя есть, есть счастливчики… — он на минуту замолчал, переживая. — А мне, меня… Каждый год, каждый год из двадцати трех я получал эту проклятую бумажку с напоминанием об оплате, которую я не произвел. Но как, чем? Куда? И вообще — это свинство. Это же чушь! — он потряс конвертом. — Галактика М-26, цифры, цифры. Ксебус какой-то, бред!

И старик уставился на меня.

— А проценты… — прошептал он. — Двадцать три года — это же какие проценты!

— Нет процентов, — сказал я. — Нет никаких процентов.

— Вы это точно знаете? Что без процентов? Но так же не бывает.

— Бывает, — сказал я. — А мебель-то осталась у вас?

— Мебель, — он взмахнул руками. — Это же сплошное уродство, это же надругательство надо мной! Двухстворчатая! Манна! Где они, створки? Где стекло, полировка? Где это все? Обман, надувательство. Ни поставить, ни повесить, ни сесть, ни лечь. Спасибо дяде Боре, помер, бедняга, от запоя, продавал я ему эти кранты потихоньку, ругался он, правда, сильно, но покупал. Но это между прочим, понимаете, я вижу, вы порядочный человек. А потом мастерил из них что-то, из крантов этих, шкатулки всякие, ящички, бог его знает. А бумажки эти все приходят, а куда я пойду, в милицию? В горисполком? Засмеют, выгонят, дело пришьют…

Мне стало тошно. Этот меркантильный меланхолик так варварски обошелся с прекрасной мебелью. Неужели напрасны все мои труды? Неужели они разбились об это безграничное тупоумие? А нравственное, а эстетическое потрясение?

— Скажите, — дрожащим голосом произнес я, — и вы все… дяде Боре?

— Нет, не все. Манна осталась.

Я чуть не закричал от радости.

— Она ведь, знаете, громадная такая, растыка. Полкомнаты заняла. Боже мой! Ведь я мог жильцов держать! Походил он вокруг нее, сломал молоток и плюнул, и так нехорошо выразился про нее и про меня…

— Неужели?! — почти кричал я.

— Про меня, что ли? Точно. Вам показать ее?

— Конечно!

— Здесь, здесь она, моя погибель.

Старик засуетился, потер руки, во всем его существе появился такой интерес к моей особе, что я поразился. Надо же, и про кредит забыл, подумал я.

Мы вошли в пресловутую комнату. Я замер. Да, это оно. Одна створка, вторая, разумеется, осталась в пространстве Н-27. Поместиться здесь она никак не могла.

Я подошел ближе. Великий КРУ, Мастер, это его работа! Тончайшие, влитые блимсы, изящные поперечные блямсы, а какая прелесть в этих свисающих узорчатых стасках. Глубина и тонкость, тщательная обрисовка деталей, удивительная, неповторимая соразмерность составных частей — как жаль, что я не вижу сейчас второй створки, но у меня еще будет время ею насладиться, — пусть твердолобые твердят о манерности, какая это манерность, любители грубого натурализма, который вы называете проникновением в реальность, это — сама красота, а красота и есть высшая реальность. И какие насыщенные брузды — в них воплотилась сама Кухламония с ее изумительной изумрудной грязью и белой, нежно-дымчатой кухлой. Да, я вижу, я вижу грозное пророчество, весть о гибели, воплощенную Великим КРУ в своем манно! О непонятый, они не слышали грозных слов, которыми кричали твои творения. И ты, не пожелав покинуть родину, погиб вместе с соотечественниками и своей мастерской, полной мебели. Прекрасная смерть! Но какие утраты!

Кто, кто это здесь причитает? «Не дерево, а черт знает что, полировка, стекло, стенка…» Жалкий профан, я убью тебя! Нет, нет, я не буду этого делать, я…

Мне показалось, что я проснулся. Да, чудесный сон, однако мне пора. Конечно, жаль брантов, уничтоженных грязными руками пропойцы, но у меня есть манно. Потом, они наверняка были сделаны руками учеников — Мастер не разменивался по мелочам.

Уродливая физиономия с трясущимися слюнявыми губами и отвратительным камнеподобным лбом и где — на фоне шедевра! Я едва удержался. И — разве не учит Вральский Мудрец — не мечите бисера перед псевдоголовыми парахвостами.

— Я покупаю у вас манно, — заявил я твердым голосом.

— Манну эту в дверь не протащить… — начал старик, но я уже физически не мог слушать его.

— Я оплачиваю ваш кредит и забираю манно с собой.

— Кредит? Это значит…

— Это значит, что никаких бумаг вы больше не увидите. Понятно? Вам не придется расплачиваться, — я произнес это слово как можно внушительнее, — за разбитую вами с помощью дяди Бори мебель. Это сделаю я… Согласны?

— Но…

— Без но. Больше ничего я вам не дам. И так я плачу слишком много. За всю мебель, а у вас осталось только манно. У меня все с собой. Подпись здесь и подпись здесь.

Он боялся поставить подпись. Пришлось его мысленно подтолкнуть. Он был недоволен, подонок. Скорчил отвратную мину — не продешевил ли? Ну ладно, хватит эмоций. Спасибо консерваторам и бюрократам из Трансгалактического кредита — они сами не знают, чем торгуют. Спасибо этому балбесу. Ничтожное подобие коллекционера, он всю жизнь искал и копил только деньги. Квазигуманоид, эгоист, жадина, у тебя нет ни чувства прекрасного, ни жажды познания, ни даже элементарного любопытства. Я знаю, что нарушаю Закон, но ты слишком уникален в своей омерзительности. Мой друг, биолог с Арктура-3, страстный коллекционер и гуманоид, высокий духом, будет в восторге, когда я притащу тебя к нему. В обмен на Интимное Сидение Эпохи Людовиков.