Огюст Бланки

РАЗГРОМ

Только 2 августа французские и прусские войска впервые сталкиваются у Саарбрюккена. В Париже все с нетерпением ждут победных сообщений. В сознании французов засела неискоренимая, врожденная идея, что Наполеон — это победа. При этом как-то забывают, что Наполеон-то сейчас у них совсем не тот… 4 августа происходят первые сражения, а 6 августа по Парижу из Биржи распространяется слух об одержанных победах. Восторг охватывает парижан. Эдмон Гонкур в своих «Дневниках» описывает этот день: «Мне никогда еще не приходилось быть свидетелем подобного энтузиазма. Идешь сквозь толпу бледных от волнения мужчин, скачущих ребятишек, жестикулирующих, как пьяные, женщин… Но депешу о поражении прусского кронпринца и захвате двадцати пяти тысяч пленных, которую якобы вывесили в помещении Биржи, и каждый, кого ни спросишь, уже видел собственными глазами депешу, о которой люди, словно загипнотизированные, говорят мне, указывая пальцем на совершенно пустую стену: „Да вот она!“ — эту депешу мне так и не удалось обнаружить».

Париж ликует, когда поздно вечером императрице, оставшейся в Париже регентшей, подают настоящую депешу от императора, находящегося при армии: «Мы вынуждены отступать. Необходимо держаться мужественно. Надо объявить осадное положение и готовиться к обороне столицы». С быстротой молнии разносится весть о разгроме французских войск при Виссембурге, у Верта и Форбаха. Недолгое оцепенение сменяется возмущением. Парижане ринулись к Бирже, избивая биржевиков… А прусские войска продолжают уничтожение наполеоновской армии. 7 августа утром в Париже расклеены афиши, извещавшие о поражениях французов, о введении осадного положения. Это было траурное, горькое воскресенье, когда люди до конца осознали смысл событий, которых мало кто ожидал, наслушавшись хвастливых разглагольствований Луи Бонапарта и его генералов. Оказалось, что и здесь Империя принесла Франции несчастье. Вспоминают, как были заглушены всеобщим негодованием предостережения депутатов оппозиции в момент объявления войны.

9 августа происходит заседание палаты. Изгоняют правительство Эмиля Оливье. На его место назначают генерала Кузена-Монтобана. Этот ярый бонапартист известен больше как граф Паликао. Свой экзотический титул и имя он получил за то, что разграбил и сжег древние дворцы в Пекине. Значит, Империя еще пытается уцелеть. Помогает страх, охвативший так называемую левую оппозицию. Ее знаменитые ораторы Фавр и Гамбетта призывают к спокойствию и порядку. Они тоже напуганы ревом гигантской толпы, заполнившей площадь Конкорд. Усиленные ряды войск защищают Бурбонский дворец от ее натиска. У всех на устах одно слово: «Республика!» Только она может спасти Францию от катастрофы, к которой ее привела Империя. В час дня императрица телеграфирует Наполеону III: «У меня нет командующего, между тем как на улицах уже почти бушует мятеж…»

Толпа готова на все, но у нее нет вождей. Все они либо в изгнании, либо в тюрьме. Один призыв — и толпа пошла бы на Бурбонский дворец! Здесь много бланкистов, но они чувствуют себя брошенными. Ведь сейчас именно такой момент, который так выгоден для восстания! Они с горечью говорят в этот вечер об упущенной возможности. Бланкистская партия организована таким образом, что без Старика она совершенно беспомощна. А он в Бельгии.

На другой день в Брюссель отправляют телеграмму, требуя немедленного приезда. У Бланки нет никаких планов, он лишь горестно раздумывает над судьбой Франции. Но, получив вызов, не колеблется ни минуты. 11 августа, даже без паспорта, он отправляется в путь. Перед французской границей ему пришлось сойти с поезда. Но он знает, что делать: ему знаком маршрут, по которому надо идти. В ночь с 11 на 12 августа Бланки пешком тайно переходит границу. В тот же день он уже в Париже.

Встретивший Бланки Эд вечером ведет его в Монруж, где на улице Алезия он недавно снял квартиру. Оказывается, соратники Бланки усиленно готовятся к революционному выступлению. Гранже, получивший наследство, пожертвовал 18 тысяч франков на покупку оружия. Бланки показывают 300 револьверов и 400 кинжалов, приобретенных на эти деньги. Он с одобрением осматривает оружейный склад. Сразу же начинают обсуждать положение. Участвуют Эд, Гранже, Кариа, Рейнар, Пиль, Тридон, Флотт, только что вернувшийся из Америки, откуда его вызвал Бланкп. Друзья Бланки все еще находятся под впечатлением бурной демонстрации 9 августа. По их мнению, она доказывает, что народ готов свергнуть императорское правительство и, безусловно, поддержит любое революционное выступление. Поэтому нельзя терять время и надо как можно скорее выступать с оружием в руках. Именно сейчас действия даже небольшой группы смельчаков увлекут народ на революцию.

Эд и Гранже настаивают на осуществлении давно подготовленного ими плана захвата Венсеннского замка. Они уже приобрели друзей из его гарнизона, много раз были там и изучили все ходы и выходы. Им удалось установить расположение сторожевых постов, складов оружия, количество людей в каждой из частей крепости. Легче всего захватить ее в воскресенье или другой праздничный день. Форт окажется почти пустым, там специально останутся верные друзья или симпатизирующие солдаты. Удастся получить большое количество оружия. Захват крепости произведет огромное впечатление на народ, и люди начнут присоединяться к восставшим. Вооружив их, можно двинуться походом на Париж. Вновь пробудятся чувства, которые так энергично выражал народ 9 августа. Наверняка в тот же день республика будет провозглашена.

Чувствуется, что друзья Бланки верят в осуществимость своей идеи и горят желанием действовать. Бланки молча слушает все это. Затем он начинает указывать на слабые места увлекательно изложенного плана. Идти с револьверами на штурм огромной старой крепости, которая способна выдержать осаду даже с применением артиллерии, дело крайне рискованное. Надежда на приятельские отношения с десятком солдат и сержантов наивна. Даже если удастся проникнуть внутрь замка, это не обеспечивает успеха. Отчаянная авантюра может закончиться тем, что нападающих расстреляют тут же, во рвах у подножия крепостных стен, где некогда был расстрелян герцог Энгиенский. А главное, что порождает сомнение, — это готовность рабочих предместий поддержать нападение. Нельзя основывать столь серьезные действия на одних только предположениях. Бланки прямо говорит Эду, который особенно страстно отстаивает свой план, что если ему непременно хочется умереть, то лучше броситься с третьего этажа на мостовую. Так, по крайней мере, он не обречет на гибель других.

Однако другие поддерживают Эда и горячо уверяют, что предместья выступят. Собственно, именно в этом главное условие успеха. Поскольку Бланки не было в Париже, то, конечно, другим лучше знать о настроении народа. Все вновь высказывают твердую уверенность в том, что народ пойдет в бой. Они настойчиво убеждают в этом Бланки. Обсуждение началось вечером 12 августа, оно продолжалось почти весь день 13-го, и наконец Бланки начал сдаваться, оказавшись в меньшинстве, вернее, в одиночестве. Он назначает встречу на завтра в семь часов утра, когда он объявит окончательное решение о времени и месте выступления. Итак, всего одна ночь, чтобы обдумать это решение. В 1839 году Бланки несколько месяцев тщательно продумывал план выступления. Он много раз осматривал места будущих вооруженных схваток, рассчитывал все детали, заготовил даже воззвание к народу… Теперь он должен решать, полагаясь исключительно на мнения, соображения и чувства своих молодых друзей. Казалось бы, после стольких неудач Бланки должен быть более осмотрителен, чем тридцать лет назад. Однако и сейчас, в возрасте шестидесяти пяти лет, он полностью сохранил чувство революционного энтузиазма, способность к риску, смелость, граничащую с безрассудством.

На другой день друзья находят Бланки преобразившимся из холодного, осторожного скептика в решительного командира, смело берущего на себя право принимать решения, отдавать команды и посылать людей навстречу опасности. А некоторые уже стали подумывать, что Старик начал сдавать… Бланки властно объявляет, что выступление предстоит сегодня, в воскресенье 14 августа. Но захват Венсеннского замка отменяется. Это слишком далеко от Сент-Антуанского предместья, откуда может подойти народ. Кроме того, нежелательно сразу вступать в бой против армии — возможной союзницы в патриотическом восстании.

Бой начнется сегодня, после полудня. Он произойдет в рабочем революционном квартале Ла Виллет, вблизи Бельвиля. На бульваре Ла Виллет, около канала, находится казарма пожарников, где имеется склад оружия. Казарма охраняется небрежно, это не Венсеннский замок. Однако надо постараться вообще не применять оружия. Дело в том, что парижане с симпатией относятся к пожарникам в отличие от полиции, которую не уважают. Предпочтительнее вступить с ними в переговоры и получить оружие без пролития крови.

В распоряжении соратников Бланки лишь несколько часов, чтобы оповестить сотни людей и указать им точно время и место сбора. К тому же долгое бездействие не могло не уменьшить числа тех, кто готов идти на смерть по первому зову. Нельзя слишком долго держать людей в напряжении, бесконечно откладывая выступление. Но лучшие, самые терпеливые и стойкие, несомненно, явятся. Бланкисты поспешно отправляются в путь, рассеиваясь по огромному городу.

Трудности начались сразу. Далеко не каждого удалось застать дома. Да и сама внезапность призыва к выступлению, уже давно существовавшему в туманной дымке воображения, своей суровой реальностью ошарашивает многих. Брейе, глава секции, рассказывал, что он должен был вызвать двадцать пять человек. Большинство прямо отказалось идти. При этом все они в один голос выдвинули простой, но очень весомый аргумент: правительство объявило, что со дня на день, поскольку прусские войска наступают, все мужское население Парижа будет зачислено в Национальную гвардию. Каждый совершенно законно получит оружие. Тогда действовать будет легче. Не надо ломать голову над тем, где достать оружие, тем более устраивать сомнительный налет с целью его захвата. В самом деле, эта простая мысль как-то никому не пришла в голову во время двухдневного «военного совета» у Бланки. А между тем вся затея в связи с этой мыслью представлялась весьма странной. Однако рассуждать поздно, надо действовать, хотя из двадцати пяти человек согласились только четверо. А в конце концов на место сбора пришел только один.

Бланки рассчитывал на триста человек, но к трем часам дня к казарме Ла Виллет явилось около сотни… Бланки ждет еще полчаса. Ясно, что больше никто не придет. Он подает знак, и Эд кричит:

— Вперед!

Бланкисты, вытаскивая на ходу револьверы, устремляются к воротам казармы. Часовой, поняв их намерение, преграждает дорогу. Кто-то стреляет и ранит солдата. Это уже отступление от замысла Бланки — действовать без пролития крови. Но делать нечего! Бланки первым входит в казарму, за ним следуют Эд, Гранже, Пиль, Брейе. Их встречают солдаты с ружьями в руках. Бланки, вплотную приблизившись к ним, начинает говорить речь. Он объясняет им, что ради блага Франции надо свергнуть Империю. Только республика спасет родину. Солдаты слушают его с недоумением. Они ничего не понимают. Если это злоумышленники, то почему они не стреляют, а разговаривают? Но в это время с улицы доносятся выстрелы. Бланки и его друзья поспешно выходят. Оказалось, что на звук выстрела явился полицейский патруль. Завязывается перестрелка. Один полицейский убит, двое ранены… Остальные убегают. Бланки с друзьями снова возвращается в казарму. Но к этому времени подоспел лейтенант Котерей, командир поста. Сохраняя абсолютное внешнее спокойствие, Бланки вступает с ним в беседу и начинает объяснять все сначала. Но офицер не желает ничего знать и твердо заявляет, что никакого оружия не даст и внутрь казармы их не пропустит. Бланкисты переглядываются, они ожидают команды. Бланки должен немедленно принимать решение. Но оно принято заранее: в пожарных не стрелять! Что же делать? Отступать! Бланки выходит, его спутники следуют за ним.

Теперь надо попытаться решить вторую часть задачи — поднять народ. Бланкисты, потрясая своими револьверами, идут по бульвару, громко провозглашая на ходу:

— Да здравствует республика! Смерть пруссакам! К оружию!

Гуляющие в этот солнечный воскресный день смотрят на них со страхом и удивлением: они ничего не понимают. Пруссаки? Но они еще далеко от Парижа. А эти странные люди во главе с маленьким старичком ведут себя совершенно непонятно. На всякий случай прохожие стараются держаться подальше. Никто, ни один человек не присоединился к восставшим бланкистам. Но никто и не оказывает им никакого сопротивления. Так они беспрепятственно, тщетно выкрикивая на ходу свои призывы, проходят два километра. Они уже прошли через Бельвиль и находятся на самой окраине Парижа. Совершенно ясно, что все провалилось. Положение глупое и трагическое. Бланки останавливается и говорит окружающим его друзьям:

— Наше дело проиграно. Мы не получили ружей, и, как видите, никто к нам не присоединился. А без народа мы бессильны что-либо сделать. Через десять минут нам придется увидеть винтовки, против которых наши револьверы — это ничто. Надо разойтись. Дорога свободна. Никто не помешает нашему отступлению. Прячьте свое оружие и расходитесь.

Никто не возражает Бланки. Молчат те, кто больше всего доказывал ему два дня, что народ созрел и достаточно одного призыва, чтобы все поднялись. Сказать, что произошло повторение 12 мая 1839 года нельзя. Сегодня все произошло иначе, в других условиях и обстоятельствах. Тем более непростительно трагикомическое фиаско этой конкретной попытки бланкистской заговорщической тактики. Спустя месяц Бланки будет писать об участниках дела Ла Виллет: «Они, без сомнения, ошиблись. Час еще не пробил, надо уметь угадывать его приближение, и в вопросах столь грозных всякая оплошность, всякая ошибка в расчете влекут за собой тяжелую ответственность… На сей раз ошибка оказалась, к счастью, простым инцидентом, вскоре исчезнувшим в вихре событий».

Но до этих событий пройдет еще достаточно времени, чтобы злосчастное дело Ла Виллет вызвало серьезные последствия. Отряд полиции прибыл к казарме, когда там уже не было ни одного бланкиста. Стали хватать первых попавшихся прохожих. Арестовали около восьмидесяти человек, не имевших никакого отношения к делу. Нескольких из них опознали как участников нападения, и военный суд приговорил их к смертной казни. Ведь действовали жестокие правила осадного положения. А затем схватили двух настоящих участников покушения: Эда и Бридо. Им вынесли тот же приговор — смертная казнь. Случилось так, что обстановка войны, опасность иностранного вторжения в столицу создавали атмосферу, в которой правдоподобно прозвучала версия, объявленная главой правительства графом Паликао: «Злоумышленники — агенты Бисмарка».

Бланки в это время скрывается у друзей в Париже, меняя свои убежища и переживая очередную неудачу. Арест и осуждение на смертную казнь двух бланкистов выводят его из оцепенения. Он подает мысль добиться хотя бы отсрочки приведения приговора в исполнение. Ведь дела шли так, что Империя могла рухнуть с часу на час. Бланкисты устраивают выступления в защиту осужденных — знаменитого историка Жюля Мишле и писательницы Жорж Санд. Но реальный эффект дает разговор бланкиста Артура Ранка с министром Дювернуа.

— Послушайте, — говорит ему Ранк, — с вами нет необходимости сентиментальничать. Вы человек проницательный и не должны забывать о том, что, может быть, через две недели Империя падет… Подумайте о завтрашнем дне. Если эта кровь прольется, то прольется и другая… И никто не сможет тогда помешать репрессиям… Подумайте.

— Вы правы, — отвечал министр, — скажите вашим друзьям, я устрою это дело.

Казнь отложили, и 2 сентября Ранк получил записку от Бланки: «Если бы Вы только знали, как я счастлив, что наши дорогие юные друзья спасены. Сердечное Вам спасибо от Старика». Так закончилось дело Ла Виллет. Сразу после этого действительно поднялся вихрь событий.

3 сентября 1870 года в Париже стало известно о катастрофе под Седаном. Французская армия в 120 тысяч человек с огромным количеством оружия была окружена пруссаками и сдалась в плен. Единственное утешение для Бланки состояло в том, что и сам император Наполеон III оказался в плену. В тот же день вечером на квартире бланкиста Пиля в предместье Сен-Дени собрались бланкисты. Бланки горел нетерпением исправить неудачу 14 августа новыми энергичными усилиями. Он потребовал, чтобы его сторонники обошли рабочие кварталы и подготовили к следующему дню манифестацию, которую следовало превратить в революцию. Но речь не шла о социальной революции. Перед лицом врага Бланки считал это вредным. Не случайно на совещание пригласили Делеклюза, лидера левых революционных республиканцев. Все согласились, что гражданская война в момент, когда пруссаки идут на Париж, резко ослабила бы оборону и играла бы на руку внешнему врагу. Решили действовать вместе с левыми депутатами Законодательного корпуса, добиваясь от них мирными средствами провозглашения республики.

Между тем в Законодательном корпусе шла лихорадочная возня. Бонапартисты все еще пытались спасти Империю. Орлеанисты же решили выждать своего часа, сдержанно воздействуя на ход событий с помощью ловкого Тьера. Левые республиканцы — Гамбетта, Фавр и другие — больше всего стремились не допустить к власти революционеров. Собственно, в этом последнем стремлении сходились интересы всех монархистов и буржуазных республиканцев. А самой активной силой, выступавшей против них, оказались бланкисты.

На другой день, 4 сентября, сотни тысяч людей двинулись к площади Конкорд. Здесь смешались рабочие, студенты, буржуа. Все хотели свержения Империи и учреждения такой власти, которая обеспечила бы оборону страны. Самую активную роль играли бланкисты. Но их было несколько сот человек, и они буквально терялись в этой гигантской массе людей. Тем не менее именно они первыми ворвались в Бурбонский дворец. А один забрался на фронтон здания и начал отрывать от трехцветного флага синюю и белую полосы, чтобы осталась только красная.

Сначала бланкисты рассеялись в многочисленных залах и кулуарах дворца, где все смешалось. Но в конце концов они ворвались в зал заседаний с криками: «Да здравствует республика!» Затем Гранже, Маршан и Левро сумели пробиться к месту председателя палаты. Маршан пытался с помощью председательского колокольчика водворить тишину. Гранже предпочел использовать всю силу своего зычного голоса и объявил:

— Граждане! Ввиду наших величайших бедствий, ввиду постигших отечество несчастий парижский народ завладел этим помещением, чтобы провозгласить низложение Империи и установление республики. Мы требуем от депутатов, чтобы они декретировали и то и другое!

Но Гамбетта и Ферри с помощью национальных гвардейцев удалили бланкистов с председательского места. Гамбетта стал призывать народ к спокойствию. Затем он огласил декрет, объявлявший только об отстранении Бонапарта от власти. Тогда раздался всеобщий вопль. Громогласным, хотя и нестройным, хором народ требовал республики. Левые республиканцы сначала пришли в замешательство; провозгласить сейчас же республику означало бы согласие разделить власть с бланкистами. Коварный выход нашел Фавр:

— Республика? Но ведь ее следует провозгласить не здесь, а в Ратуше!

— Граждане! За мной, в Ратушу! — закричал Гамбетта.

Этот призыв имел успех, ведь именно в Ратуше образовалось Временное правительство в 1830 и в 1848 годах. Толпа по обоим берегам Сены хлынула к Ратуше. Один поток возглавлял Фавр, другой — Гамбетта. Бланкистов совсем отстранили от руководства событиями. Сам Бланки оставался здесь, но он не мог рассчитывать, что ему удастся вырвать руководство толпой у прославленных ораторов, и он держался в стороне.

Было четыре часа, когда манифестация во главе с Гамбеттой и Фавром пришла к Ратуше, над которой уже развевалось красное знамя. Но ведь это символ рабочей, социальной революции! Действительно, в главном зале, наполненном до отказа народом, бланкисты и революционные республиканцы готовились огласить список правительства, в котором, кроме левых депутатов, значились имена Бланки, Флуранса, Делеклюза, Рошфора. Когда Жюль Фавр увидел, что люди, до этого ворвавшиеся в Законодательный корпус, уже находятся здесь, он понял, что надо уступить. Республика была торжественно провозглашена. Но это было использовано для нового маневра: Фавр объявил, что в правительство прежде всего должны войти депутаты от Парижа, буржуазные республиканцы, что надо определить его состав на совещании левых депутатов. Они тут же удалились в маленькую комнату где-то в закоулках Ратуши.

Бланкисты согласились. Ведь заранее было решено действовать в согласии с левыми депутатами. Так был упущен благоприятный момент для оглашения списка революционного правительства. К тому же многие бланкисты бросились выполнять вчерашнее указание Бланки об освобождении политических заключенных и направились к тюрьме Сент-Пелажи. Когда они вернулись, ведя впереди освобожденного Рошфора, комбинация уже была готова. Правительство составили из одних депутатов Парижа, включив в него для успокоения народа Рошфора. Фавр заметил при этом, что лучше иметь его внутри правительства, чем вне его. Он знал, что говорил: блестящий памфлетист Рошфор был крайне слабым, неустойчивым политиком. После этого огласили состав правительства, в котором оказались лишь одни буржуазные республиканцы и для видимости — Рошфор.

А затем произошел сговор, в результате которого главой правительства стал генерал Трошю, клерикал, консерватор и ярый враг революции. Вечером 4 сентября красное знамя, еще развевавшееся над Ратушей, было заменено трехцветным. Итак, стихийный порыв масс привел к свержению империи и провозглашению республики. Но буржуазия взяла власть в свои руки, воспользовавшись слабостью, неподготовленностью революционных сил. Бланкисты потерпели новое поражение.

В правительство вошло пять деятелей, которые в свое время помогли задушить революцию 1848 года. Вся махинация удалась только потому, что главной целью нового правительства объявили «национальную оборону». А этого хотели все. Поэтому Бланки, так же как Флуранс, Делеклюз и другие революционеры, не выступил против того, что произошло в Ратуше. Бланки с мучительной тревогой наблюдал всю эту суматоху. Он видел, как революцию снова крадут у народа, как власть захватывают либеральные пройдохи, которым он не доверял. И он снова с отчаянием чувствовал свою беспомощность. Однако его утешало и успокаивало то, что только так можно наилучшим образом обеспечить оборону Франции. Поэтому Бланки решил поддержать Временное правительство, ибо сейчас все его революционные стремления и замыслы отступают перед тем, что для него превыше всего, — перед интересами Франции. Бланки-революционер превращается в Бланки-патриота.

7 сентября Бланки выпускает первый номер своей газеты, получившей название «Патри ан данже» («Отечество в опасности»). В нем напечатана написанная им Декларация, которую подписали еще девятнадцать его соратников:

Эта декларация самим обилием условных положений, грозных предупреждений и вообще своим тревожным тоном как бы отражает неуверенность бланкистов в том, что правительство «национальной обороны» выполнит возложенную на него миссию, что оно действительно будет лишь защищать общие интересы и откажется от всяких иных стремлений. Не слишком ли много угроз и проклятий? Но Бланки, видимо, считал, что таким образом и следует дать понять Временному правительству о его обязанностях и его ответственности. Справедливости ради следует отметить, что в этот момент не только бланкисты, но даже и члены Интернационала заявили о готовности отодвинуть на второй план интересы рабочего класса по сравнению с задачей борьбы против внешнего врага.

Не один Бланки совершил ошибку. Так же поступил лидер интернационалистов Варлен, вождь неоякобинцев Делеклюз. Все они растерялись. С одной стороны, они понимали, что нельзя ни в чем доверять генералу Трошю, назначенному губернатором Парижа еще при Бонапарте, что нельзя верить таким политикам, как Фавр, Гарнье-Пажес, Кремье, предавшим революцию 1848 года. Но, с другой стороны, они видели, что этим людям верит подавляющее большинство населения Парижа. И они заняли двусмысленную позицию, которая имела самые плачевные последствия. Бланки обещал поддержку правительству. А оно ничего не обещало революционерам. И буквально на второй день от этого сомнительного союза перед лицом внешней угрозы ничего не осталось. Сразу началась борьба, в которой правительство использовало против революции власть, полученную при содействии революционеров!

Бланки издает свою ежедневную газету. Всего он выпустит 89 номеров. И в каждом номере — большая статья Бланки. Газета стоит пять сантимов. Она печатается на плохой бумаге, качество печати посредственное. Дело в том, что газета не приносит дохода и распространяется в основном среди сторонников Бланки. Оплачивает ее издание все тот же верный доктор Лакамбр. Выход газеты даже прерывается вначале из-за недостатка денег. Но Бланки не опускает рук. Он страстно призывает к оружию, требует усиления обороны, взвешивает прусскую опасность. В Париже надо вооружить 500 тысяч мужчин от 16 до 60 лет, отряды мобильной гвардии департамента Сены и других близких провинций, отряды моряков. Бланки высказывает свои соображения о том, как лучше использовать эти силы. Он требует для них оружия, а в случае нехватки предлагает закупать его за границей.

Задача защиты отечества — главное, что обсуждается в газете Бланки. Однако она не забывает и о внутренних проблемах революции. С первых дней бланкисты настойчиво добиваются увольнения старых бонапартистских чиновников, требуют назначения новых полицейских комиссаров, новых мэров. Газета разоблачает деятельность бонапартистских депутатов бывшего Законодательного корпуса. 9 сентября в «Патри ан данже» Тридон писал: «Со всех сторон, с севера, юга, центра, к нам поступают сообщения о контрреволюционных выступлениях крестьянства, подстрекаемого бонапартистскими агентами». Тридон предупреждал, что такое положение, если оно будет продолжаться далее, не сможет не привести революцию к катастрофе.

Все это совершенно справедливо. Однако роль Кассандры, которую играет газета Бланки, не может оказать никакого воздействия на события. К тому же Бланки непрерывно впадает в противоречие сам с собой. Уже в своей первой статье он осуждает «бахвальство и пустую декламацию». Здесь же он пишет, что «Париж так же неприступен, как французская армия непобедима».

Но французская армия разгромлена и взята в плен! От императорской армии остались только осколки, а ее генералы не хотят воевать в защиту революции. Национальную гвардию еще надо создать из мирных рабочих, ремесленников, торговцев, буржуа. Надо превратить их в солдат, дать им офицеров. Фразерство Бланки о «непобедимости» Парижа выглядит весьма странно.

Но газета не единственное дело Бланки. Он создает свой клуб, заседающий каждый вечер на Севастопольском бульваре в кафе Центрального рынка. Почти ежедневно здесь выступает Бланки, анализирует военное положение и указывает на меры, которые необходимо принять. И все чаще, все более резко он говорит об ошибках правительства «национальной обороны». Бланки очень скоро догадывается, что правительство не надеется на победу в войне. И больше других склонен допустить поражение генерал Трошю, то есть тот, кто должен руководить обороной столицы. Он верит только в регулярную армию. Национальной гвардии он не доверяет, он ее просто боится. Своим близким он уже доверительно заявляет, что продолжение борьбы — это «героическое безумие». Правда, в официальных прокламациях он призывает к победе. В газете Бланки все яснее высказываются сомнения в отношении правительства «национальной обороны». А вскоре он уже прямо задает вопрос, а не занимается ли правительство разыгрыванием комедии войны?

Каждый день приносит разочарование тем, кто поверил в искренность руководителей правительства «национальной обороны». Никаких активных действий французская армия не ведет, она отступает, и 18 сентября пруссаки полностью окружают Париж. Начинается осада, затем наступит голод, начнутся артиллерийские обстрелы. Бездействие правительства все очевиднее. Более того, идут слухи о том, что все члены правительства, кроме Гамбетты, склоняются к мирным переговорам с врагом. А Бланки вместе с трудовым Парижем стремится к победе, он хочет способствовать ей всеми силами и даже непосредственным личным участием.

Происходят выборы командиров батальонов Национальной гвардии. Полторы тысячи гвардейцев собрались на улице Клиньянкур выбирать командира своего 169-го батальона, состоящего из жителей Монмартра. Им предлагают голосовать за Бланки, и они с удивлением рассматривают маленького старичка, который хочет стать их командиром. Почти никто его вообще не знает, а внешний вид кандидата, напоминающего какой-то призрак, не внушает уверенности в его боевых способностях. Но вот на трибуне молодой человек с крайне энергичным лицом. Этого они хорошо знают, ибо слово берет Жорж Клемансо, мэр округа. Он не забыл уроков Бланки в Сент-Пелажи и сохраняет свое уважение к нему. Клемансо рассказывает, кто такой Бланки, и его красноречие убеждает. Бланки избран командиром.

Он приобретает совершенно новый облик. На голове — кепи национального гвардейца с золотыми галунами, на боку — сабля. Бланки с его ростом, сединой и худобой не производит устрашающего впечатления. Однако новый командир батальона развивает исключительную активность. Он занимается обмундированием, снабжением и обучением своего батальона. 18 сентября происходит заседание командиров батальонов под председательством Бланки. Обсуждается предложение направить делегацию к правительству, чтобы потребовать от него энергичных мер по борьбе с врагом. И вот делегация вместе с Бланки отправляется в Ратушу. Жюль Валлес так описывает то, что там произошло: «Однажды утром мне довелось увидеть, как все правительство национальной обороны, выведенное на чистую воду, запуталось во лжи под ясным взглядом Бланки. Слабым голосом, спокойно и сдержанно он дал им понять, в чем заключается опасность, указал на средства, какими можно избежать ее, прочитал целую лекцию политической и военной стратегии. И Гарнье-Пажес в своем высоком воротничке, и Ферри со своими бакенбардами, и бородатый Пельтан — все они имели вид школьников, уличенных в полном невежестве».

В действительности их уже следовало уличить в измене. Еще 12 сентября правительство отправило Тьера со специальной миссией в Лондон, Петербург и Вену. Он должен был просить посредничества других правительств для начала мирных переговоров с Пруссией. В то время как официально правительство рекламировало свое стремление вести войну до последней крайности, оно уже решило пойти на заключение мира любой ценой, боясь революции. Естественно, что в этих условиях опасно было оставлять во главе батальона такого командира, как Бланки. Начинается новая кампания клеветы против него. С нападками на Старика выступает правая газета «Сьекль». 8 октября во время демонстрации буржуазных отрядов Национальной гвардии в поддержку правительства раздаются крики: «Долой Бланки!», «Долой Бланки-пруссака!» Бланки с его пламенным патриотизмом превращают в сторонника врага, которого он люто ненавидит! Это напоминает методы 1848 года. А 10 октября офицеры и гвардейцы 189-го батальона направляют правительству протест против того, что ими командует человек, который стремится «вызвать гражданскую войну». Генерал Трошю смещает Бланки с поста командира и назначает новые выборы. Напрасно пытается Бланки объясниться на собрании — ему просто не дают говорить. Военная карьера Бланки закончена, и он расстается с мундиром национального гвардейца…

Утром 31 октября население Парижа ошеломлено сразу несколькими мрачными новостями. В Меце капитулировала огромная армия генерала Базена. Генерал Трошю преступно сдает пруссакам город Бурже. Газеты сообщают также, что начинаются переговоры о заключении перемирия с целью проведения выборов в Национальное собрание.

Впечатление, произведенное этими новостями, не менее сильно, чем то, которое 4 сентября вызвало революцию. Тогда была свергнута империя, поскольку она не умела воевать. Теперь возникает вопрос о том, что делать с правительством, которое не хочет воевать?

Уже давно шли разговоры о том, что правительство «национальной обороны» в действительности является правительством национальной измены. Результатом недоверия к нему до сих пор служило требование выборов городского совета Парижа — Коммуны. Она могла бы взять в свои руки руководство обороной Парижа. Но сегодня этого уже недостаточно. Сегодня у всех на устах требование свержения правительства! С утра толпы людей идут к Ратуше, многие батальоны Национальной гвардии с оружием в руках направляются туда же. В полдень огромная площадь перед Ратушей заполнена народом. Министры из окон пытаются обратиться к толпе. Но все заглушает могучий крик: «Долой перемирие!» Сначала в Ратушу направляются делегации, с которыми ведут разговоры члены правительства. Это не вносит никакого успокоения. Толпа врывается в Ратушу, она заполняет зал заседаний правительства. Происходят сумбурные переговоры, правительство соглашается на проведение в течение суток выборов в Коммуну. До этих выборов власть будут осуществлять два члена правительства — Дориан и Шельшер, которые еще внушали людям какое-то доверие. Министры, оказавшись пленниками толпы, согласились. Переговоры с ними от имени мэров округов вел Делеклюз. Казалось, конфликт был временно урегулирован.

Не успели министры прийти в себя, как с площади раздаются новые громовые крики и шум. Это прибыли 118-й и 186-й батальоны Национальной гвардии из района Бельвиля и квартала Муфетар. На огромных трехцветных знаменах надписи: «Долой перемирие! Всенародное ополчение! Да здравствует Коммуна!» Зал заседаний правительства снова заполняется толпой людей. В половине пятого появляется Флуранс, тот самый, который так решительно добивался в январе, чтобы похороны Виктора Нуара превратились в революцию. Сейчас он настроен еще более решительно и его сопровождают четыреста гвардейцев. Он вскакивает на стол для заседаний и требует создания временного комитета для контроля над выборами, который заменит правительство «национальной обороны». Его члены находятся здесь же. Но для Флуранса они уже не существуют. И он оглашает список нового временного комитета, то есть фактически правительства: Дориан, Флуранс, Моттю, Виктор Гюго, Луи Блан, Авриаль, Бланки, Распай, Ледрю-Роллен, Феликс Пиа, Мильер, Ранвье, Рошфор, Делеклюз.

Между тем генерал Трошю и еще два министра сумели сбежать из Ратуши. Трошю начинает энергично действовать. До сих пор Бланки совершенно не участвовал во всей этой суматохе. Ведь в демонстрации выступали батальоны Национальной гвардии. Поскольку его недавно отстранили от командования батальоном, он считал неуместным ввязываться в эти события. Правда, он с удовлетворением узнал о том, что выборы в Коммуну состоятся в течение суток. Между тем к нему прибегают и сообщают о создании в Ратуше нового правительства, о том, что он включен в его состав. Сомневаться в достоверности известия оснований нет, и Бланки отправляется в Ратушу, куда он явился в половине седьмого. С немалым трудом ему удается попасть в здание. Здесь его встречает чиновник Жан Ларок и усаживает в кресло в кабинете префекта департамента Сены. Ларок объясняет ему ситуацию, и Бланки спрашивает, где же члены нового правительства? Ларок отвечает:

— Правительство — это вы, другие еще не прибыли.

Значит, ему придется управлять, и Бланки принимается за это дело без колебаний! Он подписывает прежде всего приказ о закрытии всякого выезда из Парижа, чтобы пруссаки не узнали о происходящем в городе перевороте. Он приказывает двадцати командирам батальонов прибыть к Ратуше со своими бойцами. Бланки намерен потребовать от них занять Ратушу и вытеснить из нее 106-й батальон с его реакционным составом. Он направляет приказ одному из надежных батальонов захватить префектуру полиции и ввести в должность префекта Рауля Риго. Он подписывает также распоряжения о занятии мэрий округов, министерства внутренних дел, национальной типографии…

Все это происходит в обстановке невероятной суматохи. Неожиданно в комнату, где был Бланки, входит Ледрю-Роллен, но сразу удаляется. Затем Бланки становится жертвой нападения командира группы карабинеров Кризенуа, который знает Бланки и люто его ненавидит. Он проник в Ратушу вместе с другими патриотами, но в душе он решительно против их требований. Бланки окружают и начинают избивать. Затем его тащат вниз по лестнице. Но здесь много национальных гвардейцев, знающих Бланки. Кризенуа предпочитает бежать со своими людьми, и Бланки свободен, хотя лицо его в крови.

Он снова поднимается по лестнице и встречается с Флурансом, который как раз ищет его, чтобы получить у него указания, ибо для Флуранса Бланки — самый высокий авторитет. Вдвоем они являются в комнату, где заседают члены нового правительства: Мильер, Ранвье, Моттю. Здесь и Делеклюз, который вел переговоры с прежним правительством до появления Флуранса. Теперь ему предстоит снова вступить в переговоры, но в совершенно изменившихся условиях.

Генерал Трошю не терял времени даром. По подземному ходу, соединяющему Ратушу с соседней казармой, он направил два верных ему батальона мобильной гвардии. Кроме того, Ферри привел отряды солдат, преданных старому правительству. Силы же новой власти оказались ослабленными. Многие революционные гвардейцы, решив, что дело сделано, покинули Ратушу. Толпа национальных гвардейцев перед Ратушей, которые так решительно требовали свержения правительства, редеет. Идет дождь, люди голодны, и постепенно они расходятся по домам. Приказы о вызове новых батальонов из рабочих кварталов, которые так уверенно подписывал Бланки, да и не только Бланки, никто не выполняет. Гревскую площадь заполняют новые батальоны Национальной гвардии из буржуазных кварталов. Им уже сообщили, что в Ратуше управляет Бланки, которого они яростно ненавидят. Их возмущают и красные флаги, вывешенные из окон здания.

Совершенно неясно, кто у кого в плену? Ни одна, ни другая сторона толком не представляла ни своих наличных сил, ни сил противника. Делеклюз и Дориан снова ведут переговоры.

В конце концов к четырем часам утра достигли соглашения о проведении 1 ноября выборов в Коммуну, а 2 ноября — о перевыборах членов Временного правительства. Договорились, что при любом исходе дела участники событий не подвергнутся каким-либо преследованиям. Но все это только устная договоренность. Бланки совершенно не удовлетворен. Ведь это лишь слова, обмен добрыми обещаниями. Бланки хочет, чтобы члены правительства «национальной обороны» подписали письменное соглашение и чтобы оно было также послано на подпись к генералу Трошю. Министры Фавр и Симон находят это совершенно излишним. Разве их слова не достаточно? Они удивляются, как можно вообще подозревать их в неискренности? Мильер так тронут их заверениями, что упрекает Бланки в излишней придирчивости и формализме. Другие революционеры согласны с ним, а не с Бланки. На рассвете представители правительства «национальной обороны» и временного комитета решили разойтись, чтобы подать добрый пример гвардейцам разных тенденций, смешавшимся внутри Ратуши и на площади перед ней. Все они выходят из Ратуши и расходятся в разные стороны.

На этом «правительственная» деятельность Бланки закончилась. Она продолжалась около десяти часов. Но эта довольно пассивная сама по себе деятельность сказалась на ходе событий 31 октября. Репутация Бланки больше, чем его прямые действия, играла роль. Гюстав Лефрансе, участник этих событий, писал: «Отсутствие всякого руководства со стороны Интернационала, а также нелепое и расчетливое отвращение, внушаемое именем Бланки, были главными причинами неудачи 31 октября». А затем сбываются самые мрачные предчувствия Бланки. Министры правительства не выполнили ни одного из условий достигнутого соглашения. Свидетель описываемых событий Артур Арну дает им точную характеристику: «Нужно отдать справедливость правительству „национальной обороны“: никогда во главе Франции не стояли более зловредные шуты. Все их поведение носило характер исключительной, свойственной им подлости».

Сразу же начинаются преследования участников событий 31 октября. Во главе Национальной гвардии поставили крайне реакционного генерала Клемана Тома, который немедленно изгнал ее бланкистских офицеров. Нет и вопроса о проведении выборов в Коммуну или переизбрании членов правительства. Рошфор выходит в отставку, обеспечив тем самым однородно буржуазный и правый состав правительства.

Но зато 3 ноября в Париже проводится плебисцит по вопросу об одобрении деятельности нового правительства. Официальное обращение к населению просило ответить на вопрос: «Хочет ли оно иметь правительство Бланки, Феликса Пиа, Флуранса и их друзей, подкрепленное революционной Коммуной, или же оно по-прежнему доверяет людям, которые взяли на себя 4 сентября тяжелую обязанность спасти родину?» Призрак «красного» правительства во главе с Бланки напугал мелкую буржуазию. На плебисците 557 тысяч человек отвечают «да» правительству и только 68 тысяч «нет». Значит, Бланки вновь терпит поражение. Положительный ответ означал, по его мнению, согласие на перемирие, а следовательно, на расчленение и унижение Франции. Действительно, начинаются переговоры с пруссаками, Тьер встречается с Бисмарком.

Бланки писал в своей газете «Патри ан данже» о правительстве «национальной обороны»: «Ратуша является знаменем предателей и хамелеонов, людей, угождающих нашим и вашим… Все развратные души укрываются под ее сенью, хором подпевают всем ее плутням. Ратуша — это контрреволюция, она роет могилу Франции». Самое интересное, что Бланки писал это 30 октября, за день до событий, о которых только что рассказано. Теперь на долю Бланки остается лишь горькое удовлетворение пророка, мрачное предвидение которого действительность полностью оправдала. Он узнает, что арестовывают его друзей. Ему необходимо снова скрываться, и он располагается в каморке в квартире верного друга Леона Левро, откуда никуда не выходит.

Но Бланки, конечно, продолжает бороться. Он делает свою газету, и по-прежнему в ней печатаются его статьи. Почти девяносто номеров газеты «Патри ан данже» представляют собой не просто периодическое издание, ежедневную газету, но удивительный человеческий документ. Бланки пишет в каждый номер и пишет только на одну тему: защита родины любой ценой! Нет ни малейшего желания сделать газету менее однообразной ради привлечения интереса читателей. Бланки не в состоянии представить себе, что можно думать о чем-то другом в момент, когда Франция в опасности. Это поразительный пример всепоглощающего чувства патриотизма. Бланки не военный, но обнаруживает вдруг изощренное военно-стратегическое мышление в критике военных мероприятий правительства. Один крайний консерватор огорченно отмечал: «Но ведь все это — правда! Но ведь он глубоко прав! Как жаль, что все это говорит Бланки!»

Действительно, так должны были бы рассуждать генерал Трошю и ему подобные. Разумеется, свою главную тему Бланки связывает с дипломатией и внутренней политикой. Всепоглощающая страсть — забота о родине — не мешает ему видеть классовую причину трагедии Франции — паразитизм ее буржуазии. Что отсутствует в его статьях, так это космополитизм. Его отношение к немцам, пруссакам отличается своеобразным шовинизмом, продиктованным убеждением, что только Франция способна быть страной великой революции, а Германия заслуживает в этом отношении лишь презрения. Но вопреки обвинениям некоторых современных историков он не расист. Напротив, он осуждает расизм немцев: «Виновником войны является народ, который объявляет себя высшей расой… Разве не осмелились их ученые говорить под гром аплодисментов, что или латинская, или германская раса должна погибнуть, ибо их сосуществование несовместимо?»

Бланки во многом человек крайностей, но чувство патриотизма доходит в нем до немыслимо горячего накала. Французский писатель и дипломат Жан-Жак Вейс писал о статьях Бланки в его газете: «Эти строки жгли и восторгали! Какая сила! Какая нежная и трогательная любовь к находящемуся в опасности отечеству! Какое болезненное сочувствие его ранам! Какие невыносимые страдания! С каким гневом, с какой великолепной яростью он обрушивался на бездарных правителей и отвратительных в своем тщеславии господ, которые, любуясь собою, губили Париж! Так писать в шестьдесят пять лет, после двадцати лет тюрьмы, когда воображение иссякает, чувства угасают, тело истощено, а дух утомлен, — разве не значит это писать кровью и соком своего сердца?»

8 декабря «Патри ан данже» извещает, что это последний номер. Больше газета не сможет выходить, ибо редакция не в состоянии при своей бедности и дальше покрывать ее дефицит. Бланки выражает горькое сожаление, что издание приходится прекращать в момент, когда каждый должен бороться из последних сил. Бланки замолкает так же, как замер весь Париж, тишину которого нарушает лишь канонада прусской артиллерии.

Военные зимы всегда почему-то холоднее других. В осажденном Париже на улицах покров снега толщиной в тридцать сантиметров. Уже срубили на дрова деревья Булонского леса, сожгли скамейки на бульварах. Железное кольцо осады все теснее сжимает горло Парижа. Народ голодает, а правительство «национальной обороны» озабочено только тем, чтобы жители, доведенные до отчаяния, перестали сопротивляться заключению перемирия. Хлеб, продаваемый парижанам, больше напоминает глину. Съедены животные Зоологического сада. Конина — деликатес! Пошли в ход собаки и крысы. Но и этим кушаньем может полакомиться не каждый: фунт собачьего мяса стоит пять франков, крысы идут по два-три франка за штуку! А ежедневное жалованье национального гвардейца составляет полтора франка.

Время от времени правительство устраивает плохо подготовленные вылазки Национальной гвардии, чтобы она убедилась в бессмысленности сопротивления и согласилась на капитуляцию. Но парижане убеждаются лишь в измене правительства «национальной обороны». Они требуют вести оборону серьезно. Тогда правительство пытается проучить патриотов серьезным уроком. 18 января свыше 80 тысяч гвардейцев под гром оркестров выступили из города. Трошю больше всего опасался, как бы гвардия и в самом деле не нанесла поражение пруссакам. Несмотря на саботаж командования, именно это и произошло. Неопытные, но охваченные энтузиазмом бойцы захватили важные позиции. Тогда, раскрывая свои карты, Трошю приказал им отступать. Четыре тысячи человек заплатили жизнью в этой грязной игре. Возмущение правительством вылилось наружу, как только оно нетерпеливо объявило, что теперь уже нет другого выхода, кроме сдачи Парижа немцам.

Тогда бланкисты и революционные республиканцы готовят новое восстание. Бланки не считает его своевременным, он устраняется от руководства, хотя и не возражает против действий Тридона, Ферре, Вайяна и членов Интернационала, увлеченных идеей свержения правительства. 21 января национальные гвардейцы захватывают тюрьму Мазас, освобождают политических заключенных, которых посадили за дело 31 октября. Они стекаются 22 января к площади перед Ратушей.

Бланки считает затею безумием, но в этот день все же приходит в кафе около Ратуши. Душа революционера надеется на что-то даже в безнадежной ситуации. Сегодня, как, в сущности, и в ходе других революционных кризисов, Бланки верит в какой-то счастливый случай! Нет и намека на то, чтобы тщательно готовить события, опираясь на массы. Бланки постоянно замкнут в узком кругу своих немногочисленных преданных сторонников, которые действуют на свой страх и риск. В конечном счете в каждом революционном конфликте реакционеры лишь использовали мифический облик «грозного» заговорщика в качестве пугала, помогавшего всегда передавать власть самым надежным противникам социальной революции, самым консервативным политикам…

Но зато правительство сегодня подготовилось. Ратуша до отказа заполнена верными ему солдатами. Когда раздались крики: «Долой перемирие! Война до конца! Да здравствует Коммуна!» — из Ратуши открывают огонь по толпе гвардейцев, не имеющей никакого укрытия, но отвечающей на огонь. На мостовой остается шесть убитых, двадцать раненых. Бланки наблюдает это новое поражение.

В тот же вечер правительство принимает решение, и Жюль Фавр ведет переговоры с немцами. 28 января он подписывает перемирие на двадцать один день, чтобы провести выборы в Национальное собрание. Подписание перемирия вызвало такое сильное возмущение в Париже, что части Национальной гвардии X, XIII, XX округов Парижа задумали 29 января свергнуть правительство капитулянтов и захватить восточные форты, защищавшие подступы к Парижу. Однако Бланки, ошеломленный происходящим, и Флуранс отказались примкнуть к этому плану, и он не был осуществлен.

Бланки не ждет ничего хорошего от выборов, назначенных на 8 февраля. Он уверен, что, как и в 1848 году, провинция даст большинство, которое выступит против революционного Парижа. Как всегда, он против всеобщих выборов. Однако Бланки выдвинут кандидатом в депутаты. Вокруг его имени после событий 31 октября снова поднимается злобная кампания. Его изображают неисправимым мятежником, смертельным врагом всякого порядка и вечным неудачником, из-за которого проваливается любое дело. Он собирает 53 тысячи голосов, а для избрания необходимо 68 тысяч. Тридон и Реньяр тоже не избраны, но получили больше. Мартин Бернар, вместе с которым Бланки действовал 12 мая 1839 года, а потом сидел в Мон-Сен-Мишель, получил свыше 100 тысяч голосов. Избраны Ранк, Лангдуа, Клемансо, Ледрю-Роллен. Все эти люди сделали для революции гораздо меньше Бланки, но почему же они пользуются большей популярностью? Бланки с горечью обдумывает свою несчастную революционную судьбу. Несмотря ни на что, надо продолжать борьбу.

И Бланки пишет свое «Последнее слово», отпечатанное в виде отдельной листовки 12 февраля. Это страстный протест против капитуляции. Бланки убеждает, доказывает, что капитуляция и позорный мир не были неизбежными, что Франция могла победить. В этом интереснейшем документе Бланки пишет не только о том, что произошло в действительности, но главным образом о том, что, по его мнению, могло бы быть сделано в решающие две недели от создания правительства «национальной обороны» до того, как прусские войска подошли к Парижу, то есть с 5 по 18 сентября 1870 года. Собственно, он как бы рассказывает о том, что он сделал бы сам, будучи во главе правительства, за две недели, предопределившие все события последующих месяцев. Он рисует блестящую, как ему кажется, ретроспективную альтернативу плачевному бездействию правительства, погубившего Францию.

Бланки считает, что до того, как пруссаки окружили Париж, надо было в течение двух недель произвести внезапное перемещение населения между Парижем и провинцией. Миллион женщин и детей вывезли бы из столицы в разные департаменты страны. Вместо них в Париж отовсюду прибыли бы более миллиона мужчин, способных носить оружие. В результате этого в стенах Парижа, учитывая его собственную Национальную гвардию, сосредоточилась бы армия в полтора миллиона человек. Все оружие, пушки, боеприпасы, которыми располагала еще Франция, также надо было привезти в Париж. Сюда были бы собраны все мастера и рабочие по производству оружия и материалы для такого производства. Надо было собрать со всей страны и доставить в Париж огромные продовольственные запасы, необходимые для армии в полтора миллиона человек. Все это должно и могло быть сделано, как считает Бланки, в течение двух недель внезапно, без всякой подготовки.

Бланки почти ничего не говорит, что было бы с остальной Францией, территория которой осталась бы без всякой защиты. Но он уверен, что Париж, население которого состояло бы только из вооруженных мужчин, выдержал бы осаду, а затем превратился бы в исходный пункт для победоносного наступления против врага. План Бланки, изложенный в «Последнем слове», — это, пожалуй, мягко говоря, одна из самых смелых гипотез, которые рождались в его сознании.

Бланки часто называют представителем домарксистского утопического социализма, зачисляя его в один ряд с такими теоретиками, как Фурье или Кабэ. Они действительно создавали проекты будущего счастливого общества, которые Бланки называл «революционной схоластикой». Он считал, что коммунизм не может быть созданием ума какого-то мыслителя, что это «не яйцо, снесенное и высиженное в каком-то углу человеческого рода птицей о двух ногах без перьев и без крыльев». Презрительно третируя мечты утопистов, Бланки говорил: «Будем лучше заниматься задачами настоящего дня. Будущее не принадлежит нам, нас не касается». Если Бланки и был утопистом, то именно в решении задач «настоящего дня». Ведь все его начинания, перевороты, заговоры, выступления заканчивались неудачно как раз потому, что они всегда в той или иной мере были утопией. Но в «Последнем слове» он создал еще и утопию, обращенную в прошлое, утопию довольно странную. Возможно, что она появилась как следствие интеллектуального и психического истощения или как результат крайнего напряжения всех его сил, морального шока, вызванного множеством неудач.

Во всяком случае, несколько сотен экземпляров «Последнего слова» просто тонут в безбрежном потоке разного рода газет, прокламаций, афиш, которыми оклеены все стены Парижа. Снова глас вопиющего в пустыне…

А в Бордо собирается избранное 8 февраля Национальное собрание: из 750 депутатов 400 — откровенные монархисты. Они пойдут на любые условия мира, на любой, самый позорный договор с Бисмарком. «Железный канцлер» грозил, что оставит Франции только глаза, чтобы она могла оплакивать свое несчастье! Национальному собранию предстоит утвердить мирный договор, по которому Франция соглашалась на отторжение Эльзаса и Лотарингии и на выплату пятимиллиардной контрибуции. Бланки понимает, что бессмысленно, нелепо надеяться на реакционное собрание, которое больше всего боится революции и, чтобы не допустить ее, согласится на любое унижение Франции. Но все же он в сопровождении Тридона едет в Бордо 12 февраля 1871 года, ибо просто не может оставаться в бездействии. Он пытается с помощью Ранка встретиться с Гамбеттой — единственным членом правительства, осуждающим позорный мир. Но в день приезда Бланки встреча не состоялась, а оставаться в Бордо он уже не мог. В письме к Ранку он просит передать Гамбетте, что надо бороться до конца против унижения Франции: «Скажите ему, чтобы он стоял крепко… Взятое в плен правительство не имело права созывать Национальное собрание и заключать общее перемирие… Осажденная крепость может вести переговоры лишь по поводу самой себя, но не может говорить за всю страну. Это чудовищно, невероятно…»

Бланки свалила болезнь. Страдания физические дополняют его нравственные муки. Он укрывается в доме доктора Лакамбра в Люлье, в департаменте Ло. Сестра, мадам Барелье, приезжает, обеспокоенная его состоянием. В деревенской обстановке его здоровье мало-помалу восстанавливается.

В Париже 9 марта заседает военный суд по обвинению участников мятежа 31 октября прошлого года. Соглашение с правительством «национальной обороны», по которому оно обязалось не преследовать участников событий, нагло нарушено. Их судят по самым суровым законам военного времени. Большинство обвиняемых получают разные сроки тюремного заключения. Четверо приговорены к смертной казни. Среди них — Бланки.

В Люлье он жил, совершенно не скрываясь. А местная полиция уже наблюдала за ним. 17 марта рано утром жандармы являются арестовать Бланки. Мадам Барелье пытается скрыть присутствие брата, говоря, что в доме приютили неизвестного больного старика. Но жандармы берут «неизвестного» и везут его в Фижак. Там устанавливают его личность и записывают в тюремном журнале: «Осужден на смертную казнь за участие в революции и восстании». 20 марта его перевозят в Кагор. Здесь Бланки помещают в одиночной камере. Получен строжайший приказ о том, чтобы узник не имел никакой, самой малейшей, связи с внешним миром.