Четыре года – возраст самый
на все иметь особый взгляд:
Хороший тигр Шер-Хан, – упрямо
сын спорит. Я ворчу: он – гад.
Не знает сын такого слова,
и педагог я никакой,
но смысл поняв, кричит он снова:
Шакал Табаки – не плохой!
Ты что? – я возражаю слабо.
– Хорошая Баба-Яга!
– Ну да, куда там, прелесть баба:
и связь с народом, и нога.
Все-все хорошие, – твердит он, —
и волк, и Наг, и Бармалей!
Да ты, – я говорю, – пропитан
имморализмом, дуралей.
Усвоить, нам, большим, внимая,
мораль людскую должен он,
хотя в душе я понимаю
его божественный резон.
Но странно знать, что за страданье
судьба, усовестясь, дала
ребенку ангельское знанье:
боль в мире есть, но нету зла.
Одно леченье – не решенье:
ему сопутствует уход,
и тут без перевоплощенья
ты не продержишься и год.
Когда выходишь на прямую,
из кожи нужно выйти вон,
глушить истерику немую
и страхов похоронный звон,
принять условие задачи:
расход – ничто, а все – приход.
Не милосердья, не отдачи —
вниманья требует уход.
Все видеть, слышать ритм дыханья,
пять чувств включенными держать
и волчьей ямы привыканья
ночными стражами бежать,
смотреть, чтоб шрамы зарастали,
как пьет, в сухое ли одет
(уходом правит бог деталей,
ты – лишь старательный адепт),
следить, чтоб не сошла повязка,
чтоб ел, чтоб спал, чтоб не потел,
но скажется скорее сказка,
чем сотня сделается дел.
Чтоб отдохнули мозг и руки,
для сверхчувствительных натур
стихи сгодятся и науки
в пятиминутный перекур.
А с рук, готовящих лекарство,
лезть может кожа, как с ужа,
чтоб смыла прошлых жизней барство
преображенная душа.
…Когда же тьма уступит свету
и камень с сердца сможешь снять,
ты сыну промолчи про это.
Не надо слишком много знать.