Часть 3
1

Холодные брызги перелетали через борт и незаметно высыхали на ветру, оставляя после себя только след от соли. В море было холодно. Говорят, в этих водах никогда не бывает льда. Может быть, конечно, это и так, но если бы команда не работала время от времени веслами, то они бы превратились в ледяных истуканов уже на второй день их пути. Где-то далеко слева виднелась полоска коричневой земли. Может, там не бывает настоящей зимы, но теплее от этого не становится.

Когда они уходили в поход, снег валил такими густыми хлопьями, что приходилось его выбрасывать из дракара. Викинги тогда играли в снежки, бросаясь друг в друга наспех слепленными комками. Ладью пришлось волочить до самого устья Гломмы, потому что морозы в этом году успешно укрыли реку под ледяным панцирем. И только в низовьях, где уже чувствовалось влажное дыхание моря, лед был хрупок и слаб.

Норманнов, живших поблизости, провожали жены и дети. Другим, пришедшим на слух о предстоящем скором походе, никто не махал на прощанье рукой. Охвен, для которого начало их движения не привнесло никакой тоски от предстоящей разлуки, не смотрел на провожавших людей. Он занимался своими делами, как вдруг, его кто-то окликнул.

Он не смог скрыть удивления, когда увидел, что к нему подходит Бьорн, ведя рядом молодого парнишку.

— Сын, — указал он на него.

— Молодец! — не придумал ничего другого Охвен.

— Обратно-то вернешься? — спросил кузнец.

— Уж как бог даст, — улыбнулся карел.

Перед самим отходом, когда было решено, что Охвену придется ночевать вместе со всеми викингами, он ходил в кузницу. Решил просто попрощаться. Но там, попив горячего малинового настоя, неожиданно для себя протянул кузнецу маленький кусочек янтаря.

— Возьми, Бьорн, на память.

Тот не стал отказываться, посмотрел сквозь прозрачную желтизну на свет и одобрительно кивнул головой.

— Ну, спасибо тебе, Охвен, за дорогой подарок.

— У меня к тебе есть просьба, — сказал Охвен, хотя до этого момента ни о каких просьбах не думал. — Присмотри за моим домом, если будет не трудно. Кто знает, как судьба сложится?

— Ладно, — легко согласился кузнец. — Хочу сказать тебе одну вещь. Как распорядишься ей — уже твое дело.

— Говори, — удивился карел. Ему на ум сразу пришло то, что и до этих мест дошел слух, как в свое время они с Торном нарушали в далекой Дании закон. А ведь, прознай кто — и повезли бы их через Северное море на далекий остров с плоскими горами.

— Ты, смотрю, совсем простой человек. Нет в тебе злобы. Это хорошо, — начал Бьорн. — Только вот остерегайся людей. Не тех, что против тебя. А тех, кто рядом.

Охвен внимательно слушал, не решаясь сказать слово.

— Счастливцев, что гибнут с мечом в руках на самом деле не так уж и много. Гораздо больше, погибая, спрашивают: «За что?» Я вообще не желаю тебе смерти, просто пойми, что вокруг тебя в дальних странах не будет друзей. Я имею ввиду настоящих друзей. Раненных на поле боя, конечно, не оставляют. Это закон: если в привычке будет своих бросать, то кто ж тогда, зная это, пойдет сражаться? Спасая друг друга, каждый спасает себя, в трудную минуту надеясь, что и его выручат. Не доверяй никому, тогда у тебя будет шанс выжить.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— В общем-то ни за чем. Скорее, это я говорю себе.

Кузнец поднялся и протянул широкую, как лопата ладонь. Охвен с чувством ее пожал. У него даже чуть защипали глаза.

— Прощай, Бьорн.

— Прощай, Охвен.

Но прощание это оказалось не совсем прощальным. Перед дракаром, готовым трогаться в свой путь, кузнец еще раз пожал руку карелу.

— Не закрывай глаз на затылке, — сказал он.

— Не закрою, — серьезно ответил Охвен.

— Кстати, тот парень, что попался к тебе в мои сети, был моим родным племянником. Ну и испугал ты их, — со смехом проговорил норманн и ушел. Сын его еще раз обернулся и помахал рукой: то ли Охвену, то ли какому-нибудь знакомому викингу.

Погода стояла ветреная, но большой волны не было. «Негде ей здесь разогнаться», — говорили викинги. Впереди был целый месяц опасного путешествия. То, что он будет спокойным, не думали даже самые отъявленные весельчаки. Воины знали, какие сюрпризы преподносит порой стихия. Охвен же не знал почти ничего. Он был самым молодым в лодке, поэтому многое, если не все, для него было внове. Поход к Исландии почему-то почти забылся. Как ни напрягал молодой карел память, но не мог вспомнить ничего дельного. Поэтому он сейчас старательно запоминал все хитрости плавания под парусом и на веслах. Поначалу на него косились пришлые викинги, видно не доверяя слухам о победе над легендарным Хлодвиком. Но потом каждый занялся своим делом, стало не до него.

Было решено каждые двое суток останавливаться для ночевок на берегу. Все-таки спать, прислушиваясь к шороху волн под килем, равномерно покачиваясь из стороны в сторону, было неприятно. В основном из-за холода и полнейшего отсутствия возможности лечь, растянувшись во весь рост. Охвен первую ночь просидел вообще, как петух, постоянно открывая глаза, словно боясь, что пропустит самое интересное. Зато на стоянке, а это произошло на датской земле, он просто лишался чувств от усталости, а ему пришлось еще стоять до полуночи в карауле. Спать хотелось так, что если бы набежал враг, то он, караульный, крикнув: «Ура!», сразу же свалился бы в приступе мертвого сна.

Он пытался ходить поблизости от костра взад — вперед, но постоянно забывался и приходил в себя лишь, когда с треском падал сквозь голые кусты. Потом в него кто-то бросил заготовленным для огня суком, и он ушел в темноту, принимаясь там то скакать на одной ноге, то крутить поочередно обеими руками, то растирать ладонями щеки. Едва эта пытка закончилась, он бесчувственным чурбаном свалился на заготовленный лапник возле костра и проснулся только когда все, позавтракав, забирались в дракар.

— Эй, Охвен, а ты что решил остаться?

Он, спохватившись, дернулся было к лодке, но потом, махнув руками в непонятном жесте, побежал за кусты. Викинги расхохотались.

Между тем, двигаясь все дальше на запад, теплело. Очередной ночью в море Охвену удалось даже смежить веки. Было, конечно, неудобно устраиваться на жестких неровностях досок, но, во всяком случае, это было лучше, чем засыпать, повиснув, как выброшенная одежда, на ветках кустов.

Ветер дул крепкий, волны вздымались над бортами, подобно горам, но никто не беспокоился. Шли под парусом, кормчий держал руль, направляя дракар в ему известном направлении. Временами земли было не видно совсем, и тогда Охвен удивлялся, по каким же приметам ориентируется широкоплечий кряжистый викинг. Особенно ночью, когда на небе ни звезд, ни луны не видно, берег и подавно укрыт темнотой. Задавать вопросы было не принято, поэтому, отчаявшись догадаться, Охвен принял как должное, что их кормчий, словно собака нюхом чувствует направление на запад. На самом деле, чтобы выдерживать курс, опытный рулевой держал во внимании и направление ветра, и бег волны, и мелькнувшее сквозь облако ночное светило, и положение незыблемой Полярной звезды.

Однажды, море издало отчетливый звук, похожий на чих. Потом еще и еще.

— Что это такое? — обеспокоенно спросил Охвен у кормщика.

— А ты вон туда погляди, — ответил тот, показывая пальцем в сторону.

Между горбами волн взметнулся вверх целый поток то ли мелких брызг, то ли слабого дыма. Вообще-то, если бы стоял мороз, то можно было бы предположить, что это облако пара от дыхания через камышинку.

— Вижу, но не понимаю.

— Нет, ты не видишь, да с ладьи и не увидеть. Это рыба-кит, громадная, как наш дракар, всплыла подышать. И, причем, не одна. Целый косяк, — сказал кормщик. Остальные викинги пытались, поднявшись на ноги, тоже увидеть чудо-рыбу. Но, кроме вырывающегося пара, среди морской зыби различить гигантское туловище было невозможно.

— А если это стадо нападет? — поинтересовался Рогатый.

— Как пить дать — нападет. Поэтому: спускать парус, ставить весла! — прокричал Торн, впрочем, совсем не обеспокоенный.

Викинги резво выполнили команду и стали грести. Дракар полетел вперед, чуть ли не выскакивая из воды. Опытные мореплаватели налегали на весла как обычно, очень расчетливо и экономно тратя силы. Те, что помоложе, выкладывались полностью.

— Все, оторвались! — махнул рукой Торн.

Снова подняли парус, а кормщик сказал:

— Вообще-то киты не нападают на лодки.

— Бывают исключения, — ответил вождь и рассказал страшную историю, как одного моряка проглотил кит, по ошибке, или намеренно. И тот, проплавав в желудке рыбы сколько-то времени, все-таки выбрался на свободу.

— Через что он выбрался? — спросил Рогатый.

— А ты догадайся! — вставил кто-то, и все дружно засмеялись.

— Интересно, — осторожно осведомился Охвен у рулевого. — А далеко здесь до земли?

— Два полета стрелы, — быстро сказал тот.

Охвен поднялся со своей скамьи и повертел головой по сторонам.

— Это как натягивать: до глаз, или до уха? — попытался уточнить карел.

— До жопы, — ответил кормщик, и все викинги снова грохнули хохотом. Когда они отсмеялись, то Веселый Торн сказал:

— Ты не по сторонам смотри, а вниз, сквозь днище и воду, если можешь.

Под вечер снова раздался подозрительный шум, словно кто-то хлопает веслом по воде. Рогатый, Охвен и еще несколько человек повернули головы к старому рулевому.

— Дельфины резвятся. Сами смотрите, — он кивнул головой по направлению хлопков.

Огромные рыбины выпрыгивали из воды полностью и, падая, подымали тучи брызг. Охвен не удивлялся: всякое бывает. Впереди предстоял еще не один день пути, кто знает, что еще предъявит на обозрение морская пучина. Каждый день все викинги приносили жертву морским богам, отламывая и бросая в воду куски пищи, каждый глоток браги или даже воды предварялся выплескиванием за борт какого-то количества. А уж какую жертву они приносили, по очередности свешивая с борта при помощи двух специально установленных досок свои оголенные зады!

— Что еще в этом море водится? — спросил Охвен у кормщика.

— Да пес его знает! Чего только не водится! — хмыкнул рулевой. — Тюленей недавно вот видел.

— У нас на Ладоге тоже тюлени есть, — проговорил в задумчивости карел.

— Девочки! У нас на борту ливвик! — радостно заорал кормщик и чуть не выпустил румпель.

Охвен смутился. Подумаешь, эка невидаль.

— Так выбросить его за борт! — сразу же проорал кто-то в ответ. Ему вторили несколько восторженных голосов:

— Вот так, Торн! Ну и ушлый вождь!

Охвен дернулся, было к корме, решив, что просто так не дастся, но к нему никто не рвался, чтобы выбросить с дракара.

— А в чем, собственно говоря, дело? — подал голос Рогатый. Он, не считая Охвена, был самым молодым.

— Потомки древнего народа приносят удачу, потому что им покровительствуют боги, — ответил ему ближайший викинг и отвесил щелбан. — Понял, шченок?

— Давным-давно их еще называли «борусами», — добавил Торн.

— Когда это давно? — не унимался Рогатый.

— Когда они считались потомками Борея, северного ветра, и жили в Гиперборее.

— И что?

— И ничего! Убрать паруса! Весла на воду!

2

Когда снова показалась земля, ветер усилился, но волна, как ни странно, измельчала. Море покрылось рябью, отчего плавное покачивание сменилось хаотичной тряской. Дракар скрипел больше обычного, словно жалуясь на доставшееся на его долю испытание.

— Здесь всегда ветер, как в трубе, — щуря глаза, сказал кормщик. — Когда с обеих сторон земля, то ветродуи усиливаются перед выходом на свободу. Дальше будет, если мне не изменяет память, океан без конца и без края.

Охвен старался быть поближе к опытному мореплавателю, чтобы не пропустить интересные вещи, которые тот изредка выдавал. Этот викинг, казалось, был самым неутомимым среди всей команды. Он постоянно держался за румпель, словно боясь, что его отберут. Лишь изредка, да и то ненадолго, Торн его подменял. Больше никто не имел права браться за управление дракара. Все ночевки на берегу устраивались, чтобы старый Густав смог отоспаться и прийти в себя. На его долю выпадала самая напряженная работа. По крайней мере — пока. На берегу в дело вступали другие. Среди них были и неприметные разведчики, и крушащие стены богатыри с громадными молотами, и даже мастера плотницкого дела. Конечно, каждый из команды отменно владел мечом, но у всех была своя излюбленная работа, отличающая его от других воинов. Лишь берсерков не было. Даже хитрому и ушлому Веселому Торну не удалось найти в команду хоть одного, стоящего десятков обычных мечников, идеального для сражений человека. А, может быть, просто денег не хватило.

— Девочки! Проверьте щиты! — раздался приказ вождя.

— Правый борт — щиты повернуты верно!

— Левый борт — тоже верно!

Охвен понимал, для чего они это делают: любое встречное судно, завидев щиты на бортах дракаров викингов, понимало, что ему грозит. Пока Торн не грозил никому. Пусть себе спокойно плавают.

Впереди показался парус, который по приближению вырос и превратился в торговый корабль. Даже с такого расстояния было видно, что незнакомцы пытаются отвернуть, чтобы быть по максимуму вдалеке от опасного встречного судна. Как ни смешно это казалось, но Охвен преисполнился гордости за себя, за то, что его, ну и всех прочих членов команды, боятся другие мореплаватели.

— Эх, какая добыча уходит, — сказал один из молотобойцев.

Когда земля стала видна и с правого, и с левого бортов, Охвен уже знал, что это канал разделяет материк и остров. Они должны пройти мимо богатого римского порта Гесориацум, основанного на древней земле галлов. С другой стороны простирались владения бриттов. Густав рассказывал, что ему доводилось не один раз участвовать в набегах на северную часть этого острова, где жили гордые и независимые пикты и скотты. Рубились они с викингами так жестоко, что победителей зачастую не бывало. А еще и на материке, и на острове обитали подлые кельты, предпочитающие действовать из засад. Кельтов гоняли все, даже свирепые саксы и безумные бургуны, но истребить их оказалось невозможно.

Охвен, для которого поход на ярмарку в Ладогу должен был быть одним из самых значимых событий в жизни, уже не удивлялся разнообразию мира. Тоска по Родине, постоянно грызшая его душу, каким-то образом временами, словно поблекнув, заслонялась другими впечатлениями. Люди, окружающие его тоже обретались своими характерами, подлыми и не очень. Раньше все они казались какими-то неодушевленными и непонятными. Теперь же он начинал невольно контактировать, спрашивать, начинать, порой, разговор сам. И, самое главное, к нему никто не относился, как к рабу, даже несмотря на то, что следы от кандалов все еще были очень хорошо видны. Как к чужаку — да. Но к свободному человеку.

Пролив миновали под полным парусом, без задержек и неожиданностей. Остановиться на отдых решили на небольшом острове, который Торн назвал Гуирнси. Все согласились, хотя, как не преминул вставить слово Густав, дальше, перед самым выходом в океан, на берегу была очень удобная гавань. Там было устье широкой реки, по обоим берегам которой располагалось много самых разномастных домов: жилища рыбаков, богатые хоромы важных людей, постоялые дворы. Однако, не все суда, идущие в том же направлении, что и их дракар, задерживались для отдыха: нельзя расслабляться, когда впереди простиралась безбрежная стихия.

Остров Гуирнси с северного побережья был открыт для того, чтобы подойти к нему: удобные бухточки, песчаный берег. Зато с юга он обрывался чуть ли не отвесными скалами прямо в море. Они подошли к самой западной оконечности, когда день едва перевалил за середину. Густав, едва обозначили место для лагеря, свалился в бессознательность: его сон был такой крепкий, что только ведро воды на голову помогало вернуть кормщика в реальность в случае опасности.

Охвен, к тому времени, а были они в пути уже больше недели, приноровился спать в дракаре. Поэтому все оставшееся до своего караула время он решил провести на прогулке — осмотреть окрестности лагеря, поохотиться, быть может.

Неожиданно, два человека: сакс-молотобоец Карл и мечник-норманн Ивальд решили пойти вместе с ним. Охвен не возражал против них, но не представлял, как себя вести в компании почти незнакомых уважаемых воинов. Он-то, вооружившись, помимо меча, легким луком и несколькими стрелами, намеревался податься на север, где, как ему сказали, были скалы. Там он намеревался поискать какую-нибудь дичь, или, на худой конец, собрать яиц чаек.

Лагерь скрылся из виду, они углубились в небольшую рощу, где основными деревьями были кусты. В небе парили ястребы, под корнями пищали, будто в припадке мелкие зверьки, похожие на перекормленных мышей. Ивальд и Карл тихо переговаривались о чем-то, Охвен ступал чуть в стороне. Несколько раз ему попадался странный след, похожий на змеиный, только в несколько раз больший. Он располагался в тех местах, куда не добирался ветер: сбоку от пней или здоровенных валунов. Что это такое — отгадать он не мог. Наконец, он решился спросить у более опытных викингов, выбрав почему-то норманна:

— Ивальд, ты не можешь мне сказать, что за зверь оставил такой непонятный след?

Ответил, неожиданно, Карл:

— Вот мы идем, и никак в толк взять не можем: то ли это змея, но громадных размеров, то ли кто-то специально его рисовал.

Ивальд, опустившись на колени перед растением, похожим на можжевельник, показал пальцем:

— А вот здесь кора ободрана, словно по стволу проволочили что-то.

Викинг померил высоту мечом: получилось почти во всю длину клинка.

— Если это змея, то она должна ползти зигзагом. Ну-ка взгляните под теми кустами — нет ли следа?

Охвен подлез под ветви, но здесь почва хорошо продувалась ветром, так что следов никаких разглядеть было нельзя. Толстые мыши негодующе запищали и заулюлюкали. Он уже собирался вылезать, но тут заметил какую-то странную вещицу, застрявшую между стеблями сухой прошлогодней травы.

— Что это может быть? — карел протянул своим спутникам чешуйку, величиной с ноготь.

— Точно, змея! — расплылся в улыбке Карл.

А Ивальд, замкнув руки в захват и разведя локти по сторонам, добавил:

— Вот такой толщины.

— Может, это дракон? — спросил Охвен, и викинги засмеялись. Но смех их был приглушенный, словно они не хотели быть услышаны со стороны.

Гордость и храбрость не позволила никому повернуть обратно, хотя, будучи один, Охвен давно отправился бы назад к лагерю. Так они и дошли до берега, который действительно обрывался к морю, как склон оврага, подточенный талыми водами. Здесь, на каменистой и местами песчаной почве, разглядеть следы было уже совсем невозможно. Охота как-то забылась, все напряженно вглядывались по сторонам, поправляя поудобней рукояти оружия.

Но море пенилось между камней, чайки беспорядочно летали, подхваченные завихрениями ветра, разбивавшегося об утесы — все было естественно, как и должно было быть. Они шли вдоль береговой линии пока не уткнулись в широкую, словно специально вырубленную в скалах, тропу.

— Ну, что? Пойдем? — спросил Ивальд.

— Почему нет? — хмыкнул великан-сакс. — Говорят, такие твари, если они действительно существуют, забивают свое логово драгоценностями. В любом случае, разузнать надо.

Охвен только пожал плечами. Их было трое, причем двое — прославленные в боях рубаки. Можно и сходить.

Широкая тропа по мере их движения все больше напоминала просто скальный карниз, выработанный морем и ветром. Они шли долго, но не замечали ни пещер, ни простых расщелин, куда могла заползти исполинская змея. Да и парящие чайки не выказывали никакого беспокойства.

— Наверно, это чья-то шутка, — сказал Карл. И сразу же за поворотом увидели достаточно просторную площадку, по кругу которой стояли поднятые на узкий конец продолговатые каменные глыбы. Сверху на них лежали большие продолговатые камни. Создать такое одна природа не в состоянии.

— Это же дольмен! — воскликнул Ивальд. — Точно! А вон алтарь!

Он указал на валун с плоской вершиной. На ровной поверхности камня хорошо угадывался вырезанный рисунок: круг с крестом в середине. По краям креста были видны неизвестные знаки, а в самом центре круга была высечена спираль.

— Кто-то почитал змею, как божество, — ткнув пальцем в эту спираль, сказал Карл.

— Друиды, — ответил норманн.

— Стало быть, никаких сокровищ не предвидится? — протянул сакс.

— Наверно — нет, — согласился Ивальд. — Но пойдемте проверим тропу дальше для очистки совести. И будем возвращаться к лагерю — начинает смеркаться.

Они продолжили движение, но скоро уткнулись в тупик.

— Да, ничего интересного, — покивал головой Карл. — Можно идти на дракар.

Солнце тем временем оказалось у самой кромки моря. Следовало поторопиться, чтобы потом не блуждать в потемках. Охвен не переживал, что охота не удалась. Хотелось бы, конечно, осмотреть загадочные дольмены. Внезапно двигавшийся первым Ивальд резко остановился. Он не поднял вверх руку, призывая к вниманию, просто сказал сдавленным голосом:

— Засада.

Так обычно говорят, если внезапно обнаруживается забытой вещь, или попадают куда-то ногой впопыхах.

— Что? В навоз наступил? — поинтересовался Карл.

Но викинг не стал отвечать, приставил палец к губам, требуя молчания, и потом показал рукой вперед: по карнизу, медленно шагая, из-за поворота вышла группа людей с капюшонами на лицах. У алтаря они остановились, расположившись у стоящих камней по кругу.

Людям Торна пришлось невольно отступать назад, прижимаясь к скале, чтобы не быть обнаруженными. Охвену очень не понравилось то, что теперь они были зажаты в столь тесном пространстве: незаметно убежать не получится. Впрочем, как и остальным викингам. Но Ивальд снова прижал палец к губам, выпучив глаза и кивая головой. Посмотрим, что будет дальше — наверно хотел он изобразить.

Меж тем люди в капюшонах вытолкнули вперед человека, который, в отличие от своих собратьев, вел себя неуверенно и суетливо. Кто-то сдернул с него одежду.

Карл сразу же изобразил на лице восхищенную гримасу.

— Может, они все там такие? — прошептал он. Ивальд в ответ показал кулак.

У самого алтаря стояла, беспокойно оглядываясь, очень красивая девушка. Ее красота просто ослепляла, потому что она была нага. Охвен мгновенно налился краской стыда, не в силах оторвать взгляд от прекрасного тела. Карл и Ивальд улыбались — им это зрелище нравилось.

А странные люди тем временем воздели левые руки к небу и опустились на одно колено. Повисла напряженная тишина, нарушаемая только шелестом волн далеко внизу. Девушка тоже застыла.

Охвен вдруг услышал барабаны и невнятное, но отчетливое бормотанье. Он оглянулся на своих товарищей: те тоже слышали что-то. Удивительность заключалась в том, что эти звуки рождались прямо в голове, совсем не воспринимаемые слухом. Карл даже заткнул себе уши, но потом в недоумении развел руки в стороны.

«Пора! Пора! Пища и жертвы! Близко! Корабль!» — различил Охвен. А Карл ткнул его в бок: смотри!

Из самого центра алтаря, прямо из камня, стала подниматься вверх, раскручиваясь, полупрозрачная фигура. Формой своей она походила на спираль. Ну конечно — змея. Вся какая-то неземная, аморфная, но тоже не лишенная чувства прекрасного: она, извиваясь, подползла к ногам девушки и обвила их. Карл опять глубоко вздохнул.

Обнаженная красавица должна была взмахнуть на гада длинной изящной ножкой, или хотя бы завизжать, но не тут-то было. Она, как парализованная, не шевелилась, позволяя змее подниматься все выше и выше. Только глаза выражали такую вселенскую печаль, что самый сентиментальный мужчина — великан Карл — едва не выскочил из тени. Товарищи еле успели схватить его за локти, каждый со своей стороны.

Барабаны в голове не смолкали, выстраиваясь в дикий, но размеренный ритм. Девушка печально несколько раз закрыла глаза, а потом резко зажмурилась. В тот же миг ее тело пришло в движение. Это не были содрогания отвращения, конвульсии, просто метания юного тела. Это был танец. Она кружилась на месте, плавно изгибаясь, поднимая руки и запрокидывая голову. Вместе с ней двигалась и змея, обвив кольцом нежную шею.

Зрелище завораживало: нагая танцовщица со змеей на фоне закатного солнца. Но что-то было не так. Гад, казалось, утрачивал свою расплывчатость, приобретая вполне естественную, непроходимую для солнечных лучей форму. Барабаны, вроде бы, достигли предельного темпа и вдруг, резко смолкли, словно остановленные невидимым дирижером.

В то же мгновение девушка открыла глаза и издала стон. Изо рта ее хлынула кровь, а голова раскололась перезрелой тыквой. Тело ее не опустилось на песок, потому что уже не было никакого тела. Только змея, толщиной в две руки, продолжала извиваться кольцами. То ли туловище гада слилось с девушкой, то ли как-то незаметно змей успел пожрать бедную красавицу.

Викинги застыли, пораженные. Первым пришел в себя сакс.

— Зачем же так? — громогласно изрек он и пошел к дольмену, на ходу вытаскивая из-за плеча свой боевой молот.

Змея снова замерцала, только теперь вокруг ее тела образовалась некая прозрачная оболочка, толщиной в ладонь.

— Да она же просто растет! — в ужасе прошептал норманну Охвен. — Это ее следы мы видели раньше!

А Карл тем временем отбросил со своего пути застывшего в балахоне человека, причем капюшон открылся, и показалось морщинистое лицо старика.

— Посторонись, дедушка! — прогремел великан и стал легко помахивать молотом перед головой покачивающегося из стороны в сторону змея.

«Он корчит из себя Аякса!» — раздался в голове свистящий голос. Вот как, оказывается, разговаривают пресмыкающиеся.

Ивальд и Охвен, обнажив мечи, вышли к стоящим камням. В это время змей попытался ужалить или ударить сакса в лицо, но тот легко увернулся и взмахнул молотом сам. Если бы не проклятое мерцание, то можно было рассчитывать на то, что оружие гиганта расплющит тело гада. Но удар пришелся по касательной. Змей, вздрогнув, зашипел.

Помощь Карлу не требовалась, но и Ивальд, и Охвен были готовы применить оружие в любой момент. Стоящие, как безмолвные статуи, люди в балахонах не шевелились. Друиды — а это были именно они — миссию свою исполнили, вызвав из мрака воплощенное в змею зло, теперь скучали не у дел.

Карл бил по гаду, и от того отлетали кровавые ошметки. Вероятно, змей, не успев как следует воплотиться, чувствовал некоторую скованность. Сакс, обладающий отменной реакцией, теснил противника к обрыву. Он наоборот чувствовал себя превосходно. Они уже вышли за пределы камней дольмена, и движения змеи еще более замедлились. Гигант провел два молниеносных выпада, которые венчал великолепный удар снизу вверх. Он пришелся как раз по нижней челюсти гада. Попади так же викинг в кого-нибудь другого, имеющего иную конституцию, то голова с шеей немедленно оторвалась бы от плеч. А у змеи такой элемент, как плечи отсутствуют, поэтому она вся волнообразно всколыхнулась и, не в силах удержаться на карнизе, потекла вниз, в пропасть.

Карл опустил окровавленный молот и обернулся к товарищам, потом глубоко вздохнул и пропал. Охвен озадаченно посмотрел на Ивальда, тот округлил в недоумении глаза. Вместе они бросились к краю карниза: далеко внизу на острых камнях лежали рядом безголовая девушка и могучий мужчина. Их тела, переломанные ударом о валуны, поднимали и опускали морские волны. Можно было подумать, что они обнимаются.

— Как? — побледнел Ивальд.

— Наверно, все дело в змее, — начал придумывать Охвен. — Уже падая, хватанула кончиком своего хвоста Карла за щиколотку и увлекла за собой.

— О чем ты говоришь? — викинг даже зажмурил глаза. — Это ж был мой друг!

Охвен очень сочувствовал горю своего товарища, но в это же время было что-то, что отвлекало, что мешало сказать правильные слова утешения. Норманн присел на корточки и закрыл лицо руками. Карел посмотрел, как солнце коснулось морской глади. Добраться засветло до лагеря уже не получится.

Барабаны! Они опять выводили свой бешеный ритм. Охвен осознал, что звук этот снова родился, едва только сакс вытеснил змея из дольмена. Просто тогда ни он, ни Ивальд, не обратили на него внимания, полностью поглощенные созерцанием схватки.

Он обернулся на алтарь, почему-то полагая, что угроза может исходить только оттуда. Другой гад не появился: на землю вкруг лежащего камня резво выскакивали полупрозрачные существа. По количеству рук и ног, можно было предположить, что это феи. Но не по качеству этих конечностей.

Ноги, вывернутые коленями назад, оканчивались копытами, руки — кривыми когтями, лица были настолько неприятны, что к ним более подходило определение: морды. Тонкие черные губы, плотоядно торчащие клыки, острые уши, круглые глаза красного цвета со змеиными зрачками — в них трудно было влюбиться.

Эти твари начали двигаться к окостеневшим в своих халатах с капюшонами друидам. Барабаны не смолкали, тени существ подходили к людям и, поколебавшись, растворялись в них.

— Раз, два, — считал Охвен. — Дюжина и еще один — чертова дюжина.

Внезапно все балахоны разом полетели наземь с плеч. Под ними обнаружились крепкие и высокие существа, точь-в-точь похожие на те эфемерные создания, что вышли из алтаря, но только во плоти.

— Слава богу, — сказал Ивальд. — Пляска голых стариков — не самое приятное зрелище.

Он стоял, высоко подняв голову. Меч покачивался из стороны в сторону, совпадая с ритмом барабанного боя, а в глазах была радость. Померяться силой с чудовищными тварями — достойное дело, чтобы отомстить за друга.

Когда наступила тишина, не в природе, а в головах, Охвен тоже держал меч в состоянии вожделения вражеской крови.

«Охвен! Охвен! — раздался блеющий голос, в котором преобладали басовые ноты. — Помнишь меня, человечек?»

Норманн удивленно посмотрел на товарища. Охвен в ответ пожал плечами. Бывает, мол.

У тварей в руках заблестели кривые мечи, все в зазубринах и ржавчине.

«Мочи козлов!» — раздался боевой крик и чудовища начали неторопливо двигаться. Все их поведение говорило о большой доле уверенности в своих силах.

Викинги снова недоуменно переглянулись. Чтобы прокричать этот клич надо выглядеть несколько иначе. Интересно, в зеркала они когда-нибудь заглядывали?

— Мочи козлов! — взревел Ивальд, и Охвен вторил ему.

«На что вы надеетесь, смертные? Покоритесь своей судьбе!» — вещал меж тем голос, люди и твари застыли с поднятыми мечами, готовые к битве. — «Охвен, предатель и убийца, как смеешь ты, ничтожный раб, поднять оружие на своего хозяина! Не ты ли подло резал беспомощных датчан, принося страдание в их дома, где родители остались без сыновей, а дети без отцов? Не ты ли предал свою мать, не возвращаясь домой, обрекая ее на страдание по сгинувшему отпрыску?»

Охвен ничего не ответил, из глубины его сущности поднималась такая ярость, что кровь в теле должна была бурлить. Кто смеет его упрекать в поступках, вины за которые на нем нет? В то же время, грех от свершения будет всю жизнь лежать на сердце камнем. Кто вообразил себя судьей? Эти порождения тьмы и хаоса? Они смеют обвинять человека!

Охвен одним прыжком преодолел расстояние, разделявшее его до первой твари. Дикий хохот раздался в голове и пропал. Впрочем, пропало все, кроме врагов. Только они существовали, другого мира больше не было.

Охвен резким замахом отрубил безобразную руку, держащую оружие, прыгнул вперед, кувырнувшись через голову. Дернувшаяся навстречу вторая тварь осталась позади, напрасно махнув своим мечом. Охвен же, подхватив в другую руку вывалившийся из отрубленной конечности клинок, продолжил свое движение вперед. Все его продвижение сквозь нечисть было больше похоже на дикий, временами, непристойный танец. На каждую тварь он тратил лишь один, иногда — два удара своими мечами. Не останавливаясь ни на мгновение, он пронесся, как ураган, сквозь группу нелюдей и выскочил за дольмен. Но тотчас же развернулся и бросился, ощетинившись оружием обратно в толпу.

Ивальд опоздал за рывком карела, но тут же встретился лицом с промахнувшимся по Охвену чудовищем. Сражаясь с ним, он заметил, как промчался сквозь неприятеля его товарищ, отмечая мельком, что некоторые твари падали, сраженные. Другие, скованные близким соседством с себе подобными, не могли как следует нанести удары. Одолев искусного, но медлительного «козла», норманн принял на себя мечи двух других. Пришлось ожесточенно отбиваться, лишь временами обращая внимание на мечущуюся человеческую фигуру.

«Что-то творится с парнем», — парируя удары, думал Ивальд. — «В таком темпе он долго не выдержит — сердце не справится с нагрузкой и лопнет».

Поразив в живот одного из своих соперников, он внезапно понял:

«Черт! Да он же ведет себя, как берсерк!»

В это время Охвен пошел на второй круг, словно не чувствуя усталости. Нелюди изменили тактику, оценив потери. Они попытались перестроиться, чтобы взять неистового карела в кольцо. Но попытка не увенчалась успехом — вмешался Ивальд, к тому времени справившийся со своими врагами. Из глубокого пореза на левой руке сочилась кровь, но он не замечал раны.

«Черт!» — думал он. — «Надо вспомнить заветное слово, выводящее берсерка из транса. Да нет у него этого слова. Не был он берсерком никогда!»

Ничего другого не оставалось, как кричать вслух любые фразы, надеясь, что хоть одна из них достучится до отуманенного убийствами сознания Охвена.

— Веселый Торн! — начал он, продолжая орудовать мечом, пытаясь приблизиться к своему товарищу. — Охвен! Гломма! Гардарика! Ливвик!

Но все напрасно. Если вдруг у карела опустятся от бессилия руки, то норманн не успеет помочь. Залог их успеха — действовать рядом, прикрывая друг другу спины.

— Мама! Лес! Море! — кричал он. — Ладога!

Ему показалось, или Охвен начал действовать спокойнее, переходя из атаки в оборону?

— Охвен! Держись! Я иду к тебе!

— Отходим к скале! — прокричал тот в ответ.

Рывком, они пробились к каменной глыбе. Охвен был с головы до ног испачкан кровью, дышал тяжело, как загнанный конь, но оружие не опускал. Когда они встали плечом к плечу, наступила пауза.

От их врагов осталась только треть. Они уже не выглядели столь уверенно, как в начале поединка, но все же намерения своего не лишились.

«Людишки! К чему ваши тщетные потуги? Вам не выжить! Наступает ночь, это наше время!» — снова зазвучал в головах мерзкий дребезжащий голос.

— Ну, это мы еще посмотрим, — прошептал Ивальд и сымитировал угрожающий выпад. Стоящая перед ним тварь дернулась и напоролась на меч Охвена. Другие взревели — неизвестно, то ли вслух, то ли мысленно — и бросились в атаку. Совсем скоро все было кончено: Охвен сидел на земле, пуская кровавые пузыри и рассматривая грезившиеся ему кровавые круги, Ивальд раздирал свою рубаху, чтобы перевязать свои и Охвена раны.

Стало совсем темно. Внезапно раздался грохот, и сверкнула молния. Только вырвалась она совсем не из облаков. Напротив, зародилась она в алтаре и умчалась ослепительной вспышкой ввысь. Алтарь, расколовшись на две половины, вздыбился, как ледяной торос.

Ивальд, перевязав, как мог, себя и Охвена, подставил плечо почти полностью обессилевшему товарищу и решил двигаться к лагерю.

Они уже поднялись по карнизу наверх, как услышали размеренный топот.

— Если это бегут друиды, чтобы расквитаться с нами, то, наверно, их ждет успех, — проговорил Ивальд.

— Убегай! — сказал Охвен и потянулся за своим мечом, но вместо этого потерял устойчивость и опустился на одно колено. — Я их задержу.

Норманн только неопределенно хмыкнул в ответ, осторожно отпустил товарища и вытащил свой клинок.

— Мочи козлов! — сказал он и, вдруг, рассмеялся. Охвен, вспомнив про обычай, тоже попытался выдавить из себя смех, но не получилось.

— Смотри, брат! — сказал викинг. — Это же наши!

Им навстречу, с оголенными мечами и зажженными факелами, одновременно ступая, бежали «девочки» Веселого Торна. Лица у всех были очень суровые и исполненные решительности. Со стороны это выглядело презабавно.

3

Дракару пришлось задержаться на Гуирнси два дня. Разразился ужасный шторм, никак не желающий утихнуть. Но даже когда ветер стих, волнение вблизи острова улеглось, то выход в открытое море показался преждевременным. Здесь, имея достаточно места, чтобы разгуляться, водяные валы вздымали свои гребни выше верхушки мачты дракара. Берег пропал из виду, викинги сели на весла и двое суток гребли, борясь со стихией.

Плохо было не только Охвену, но и некоторым другим, пропитанным морской солью викингам. Карел тупо налегал на весло, временами выворачиваясь в жестоких позывах рвоты прямо себе под ноги. Он понимал, что сдаться морской болезни сейчас — смерти подобно. Густав на румпеле почернел и осунулся от усталости, но место свое не уступал никому. Как сейчас не хватало лишней пары могучих рук! Как недоставало Карла!

Многие, если не все викинги считали, что боги сейчас гневаются на их команду, разрешив морю выказать свой характер. И это наказание они находили справедливым.

Той ночью поднять тело сакса не было никакой возможности: темнота не позволяла рассмотреть вероятность спуска по скалам к морю, даже если обвязаться веревкой. Поэтому все вернулись в лагерь, сопровождая полуживого от усталости Охвена и приободрившегося Ивальда. Викинги поняли, что с их товарищами случилась беда, только после того, как молния с грохотом вонзилась в небо. Карела и норманна перевязали, не обнаружив, кроме глубоких царапин, сколь-нибудь тяжелых ран. Шторм разразился ночью, а с рассветом на месте гибели уже не было тел ни Карла, ни той неведомой девушки. Кто-то, обвязавшись веревкой, все-таки спустился вниз, но кроме бешеной круговерти пены, брызг и грязной от поднятого ила и песка воды ничего не нашел. Тело их боевого товарища уволокло море, не позволив упокоить по обычаям.

В бешенстве викинги вышвырнули с карниза все трупы стариков-друидов. Но море не приняло эту жертву, разбросав изломанные тела по прибрежным камням. Только жадные чайки на лету потирали крылья, дожидаясь, когда ветер позволит им как следует попировать.

Никто из викингов не роптал, что вышли в море в такую погоду. По всем прогнозам никакой бури не предполагалось. Да и сейчас ветер еле ощущался, светило солнышко, но волны накатывались — одна грознее другой.

— Это Карл негодует, попав вместо Валгаллы к морскому царю, — говорили воины.

Не помогали не жертвы, ни молитвы.

— Бискай очень вспыльчив, — сквозь зубы повторял Густав.

— Может быть, также и отходчив? — спросил Охвен, понимая, что речь идет об этом море.

Лишь только старый рубака Трувор, Правая Рука, не впадал в уныние. Морская болезнь его не брала, наоборот, очень хотелось есть. Он постоянно что-то жевал. На исходе второго дня борьбы со стихией Трувор осознал, что он уже достаточно съел, и часть былой еды просится вон из организма. То, что многие его товарищи тоскливо и безнадежно блюют, нисколько не смущало и не вызывало у него похожих симптомов. Ему требовалось несколько иное, более привычное для людей дело.

Когда Трувор пристроился на досках, удерживаясь изо всех сил, его голый зад взлетал к самим небесам, а потом стремительно летел вниз.

— Ты только в лодку не попади, гад! — крикнул Ивальд.

— Что? — приложил одну руку к уху Трувор и немедленно вывалился заборт.

Искать человека посреди гигантских водяных гор — дело безнадежное. Но Рогатый будто ждал этого момента: он метнул своему обделавшемуся товарищу веревку, привязал другой конец к банке, на которой сидел, и снова взялся за весло. Это произошло так быстро, что когда обалдевший Густав проревел: «Человек за бортом!», Трувор уже крепко вцепился в спасительный конец.

Поднять его обратно в ладью при такой погоде возможно было лишь только, если преследовались две цели. Первая — как следует ударить человека о борт, чтобы он отцепился, вторая — чтобы перевернуть лодку и всем оказаться в воде, чтоб никому не было обидно. Но Торн считал по-другому.

— Дайте мне бочку масла! Держать руль! По моей команде тащить Трувора и поворачивать бортом к волне! — кричал он приказы.

Охвен настолько утомился, впрочем, как и все прочие члены команды, что они не думали о последствиях, готовые точно выполнять распоряжения вождя.

А Торн меж тем выбил топором у полученного бочонка донышко и рявкнул:

— Тащите девочку! Руль на борт!

С этими святыми словами он одним махом вылил все бочку в море. В это время с другого борта уже подтаскивали взволнованного Трувора. И случилось чудо: волна, готовая перевернуть дракар, уткнувшись в разлитое масло, разом успокоилась.

— Руль на волну! — сразу же крикнул вождь. Следующая волна ударила со всей яростью: трюк с маслом ее обмануть уже не мог. Но дракар тем временем развернулся, а Трувор, сверкнув голой задницей, бросился на свое место и вцепился в весло. Он начал неистово грести, словно пытаясь этим отблагодарить товарищей за спасение.

С этого момента волны, словно утомившись, стали успокаиваться, их высота начала уменьшаться и совсем скоро викинги подняли парус, обессилено откинувшись друг другу на колени.

— Знали бы мы раньше, какую жертву нужно принести, давно бы уже сделали! — сказал Торн. — Трувор! Успел, надеюсь, облегчиться?

— А то! — ответил тот, ерзая на жесткой скамье. Он растер в кровь нежную кожу своих ягодиц, занимаясь греблей без портков. Пока он плавал в море, то содрало с него кроме штанов еще и сапоги.

— Такая вот жертва понадобилась морским богам! — засмеялся Торн.

— Да просто он их своей голой задницей напугал! — поддержал Рогатый. Все викинги сначала через силу, а потом все более естественно засмеялись.

Через день появился берег и деревянная башня Геркулеса на нем, как назвал ее Густав.

— Все, кончился Бискай, — сказал он и шумно выдохнул воздух. — Повезло.

К берегу пристали только, когда достаточно удалились от селения. Уже собираясь провалиться в сон, Охвен подумал, что людям несвойственно долго находиться в море, там у них портится аппетит и настроение. Потом, вернувшись домой, он не будет выходить даже в Ладогу.

Через двадцать дней после начала их похода они дошли до города Абила. После памятного Биская, казалось, наступила стремительная весна. Здесь же у подножий Геркулесовых столбов было лето. Да и вода внезапно стала необычного изумрудного цвета. Через дракар летали радужные рыбки, некоторые попадали за пазуху или за шиворот разомлевшим от тепла викингам. По виду, да и по вкусу они напоминали селедок.

Пополнить запасы еды Торн решил в городке Унцы, где располагался огромный рынок. Здесь впервые Охвен увидел черных людей. Пока Торн улаживал все необходимые таможенные формальности, карел смотрел на снующих полуголых, словно равномерно запачканных сажей, крикливых и беззаботных людей. Он им не доверял, памятуя еще дома услышанные от кого-то слова, что черный цвет кожи стал от того, что его проклял бог.

— Это маори, — пояснил Густав. — Они, по сравнению с теми, кто живет по ту сторону моря, просто снежинки. Там вот ходят люди, как головешки. Да! Кроме зубов и глаз ночью и не разглядеть.

Но Охвену было вполне достаточно вида этих маори. Доверия он не вызывал, поэтому отлучиться от дракара карел не решился. Лучше он бессменно будет нести охрану их ладьи, чем снова попадет в неприятность, подобную той, что случилась на Гуирнси.

Он сидел на борту, плавился под солнцем и смотрел, как снуют по поверхности воды мелкие рыбешки. Из камней под кустами высунулся настороженный кот.

— Кис — кис, — сказал Охвен, но кот плевал на эти слова и продолжал смотреть в никуда. Как известно, кошки могут одновременно находиться в двух мирах, по настроению. Может, в потустороннем бытии было, на что смотреть. У него шевелились только уши и ноздри. Временами шкура на хорошо различимых ребрах дрожала, как у лошади, истязаемой гнусом.

Охвен не шевелился, кот тоже.

— Ну и пошел ты в пень, олигофрен, — проговорил карел.

Кот в ответ чихнул и испугался. От чиха он нечаянно вылез из-под камней и теперь снова сторожился, от страха и возбуждения ударяя себя по бокам тощим длинным хвостом.

Северные собратья этого нервного пришельца выглядели не в пример приятнее: шерсть, хвост трубой, усы. А тут — острая треугольная морда, вытянутое, как у крысы тело, отвисший живот, едва различимая на коже шерсть. Сплошное недоразумение, а не кот.

— Что, животными любуешься? — раздался голос, и из-за куста показался вождь, сопровождаемый светловолосым, но ужасно загорелым человеком. Кот при раздавшихся, как гром среди ясного неба, словах то ли осыпался пылью, то ли утек в доступный потусторонний мир. Во всяком случае, Охвен не заметил его исчезновения: вот он был, а вот его нет.

— Там перед рынком еще целая груда собак валяется. Можешь посмотреть, — добавил незнакомец.

— Мертвых? — почему-то спросил Охвен.

— Да нет, вполне живых, — засмеялся светловолосый. — Они здесь все пыльные, рыжие, ушастые. Хвосты, как у дохлых уже целую неделю волков. Наших, северных.

Викинги снова расхохотались, посмеялся и Охвен.

— Знакомься — это Фарнир, — кивнул головой Торн. — Местный воевода.

— Дракон? — вырвалось у карела. Наверно, это было действительно смешно, потому что вождь и его гость так смеялись, что даже стучали ладонями себя по коленам.

— Этот, что ли Хлодвика сделал? — поинтересовался Фарнир.

— Он самый, — ответил Торн.

Потом они долго беседовали между собой в глубине дракара, а Охвен прогуливался вдоль борта. Наконец, Веселый Торн крикнул:

— Охвен, давай к нам, выпьем по чарке.

Отказывать вождю было неудобно, к тому же бражка оказалась на диво холодной и приятно освежала. Затем откуда-то образовалось местное вино в глиняных кувшинах. Оно было терпким и непривычным. Охвен не пытался вступить в разговор, поэтому понял без лишних вопросов, что Фарнир — наемник, ранее имевший знакомство и с Торном, и с Густавом, и даже с покойным Карлом. Вино чуть развязало язык, к тому же не иноземный, а свой, норманнский.

— Рим! Понимаешь, Торн, это Рим! Цивилизация! — говорил Фарнир, потрясая кубком.

— Ну и что? Мы же для них варвары — и только! — соглашался Торн.

— Да, так они говорят. Только это все пустое. Сегодня мы варвары, завтра — они.

— Объясни, — потребовал вождь.

— В кого у нас верят? В какого бога? — спросил Фарнир и налил всем вина. Повернулся к Охвену. — Ты вино вон этим сыром заедай — непередаваемый вкус!

— В Одина верят, в нового бога — Христа тоже верят, — пожал плечами Торн.

— И никто никого не гоняет? Хочешь — верь, хочешь — нет.

— А чего гонять, не злым колдовством ведь занимаются? — пожал плечами вождь.

— Вот! — он поднял вверх указательный палец. — В Риме еще совсем недавно при императоре Диоклетиане на христиан гонения были, до сих пор отдельные граждане боятся Христа поминать.

— Это как — гонения? — вырвалось у Охвена.

— Ну, там львами потравить, камнями закидать или чего-нибудь еще, — махнул рукой гость. — Они до сих пор читают и верят Цельсу с его «Правдивым словом»!

— Варвары! — сказал Торн, и все закивали головами: да, римляне — варвары. Охвен не понимал ни слова, но тоже старательно хмурил брови и дул щеки. Вино приятно кружило голову, окутав действительность, как бы, туманом. Слова, что долетали до него, были теперь слышны, словно сквозь завесу.

— Вот попомни мои слова: пройдет, может, сто, может, двести лет и там, — Фарнир указал себе рукой за спину, — родится новая вера, которая в конечном итоге сметет все с лица земли. И себя тоже. Они принесут свою благую весть, в которой назовут Иисуса для краткости Исой, напишут непонятные слова, побуждающие к действию.

— Что за слова? — спросил Торн. — Не убий, не укради, не возжелай?

— И эти тоже, но их вряд ли кто будет вспоминать, — Фарнир пригубил свой кубок. — А будут чтить что-нибудь другое. Например, «поистине наш бог не ведет людей неправедных». Или «сражайтесь с теми, кто не верует в нашего бога». А, может быть, «поистине, неверующие для вас явный враг». Но точно — «сражайтесь с ними, пока не будет больше искушения, а вся религия будет принадлежать нашему богу». Назовут эти строки «Трапеза», «Покаяние», «Женщины», «Корова», чтоб было наглядней.

Гость замолчал и одним глотком допил вино. Охвен непроизвольно снова наполнил его кубок.

— А дальше что? — вопросил он, хотя смысл сказанного все равно от него ускользал.

— А дальше — ничего.

— Ну и ладно, — вставил вождь. — Давай-ка лучше былые времена вспомним.

Они начали говорить между собой, называть незнакомые имена, смеяться над шутками, понятными только им. Охвен выпил с сыром еще один бокал вина, подивился удивительному вкусу, и, вдруг, наступили сумерки. Точнее говоря, пришла ночь. Вокруг устраивались на ночлег викинги. Торн сидел на борту и задумчиво смотрел на звезды.

— А где Фарнир? — спросил Охвен.

— Дракон? — переспросил вождь.

Карел пожал плечами, подождал еще немного, но Торн сохранял молчание. Тогда молодой воин направился к своему месту, на корму дракара. Наступил поочередно на беззащитно раскинувшегося Рогатого: сначала на живот, потом на руку. Тот не возражал, даже не выругался. Пробрался к себе и долго искал флягу: пить хотелось просто убийственно.

— Что-то загрустил наш вождь, — сказал Густав.

— Почему?

— Вот этого я не знаю. Но если человек долго смотрит на Кол, значит, сомнения у него. Хочет от этой неподвижной звезды уверенностью зарядиться. Понял?

Охвен кивнул. Действительно, если и ему было не по себе, то взгляд на звездное небо успокаивал. Особенно, если смотреть на Полярную звезду.

4

Последнюю стоянку они разбили в безлюдной местности на африканском берегу, не доходя до мощного, укрепленного стражей и войском Икосиума. Викинги отсыпались, зная, что через сутки их ждет конечная цель: то, что именовалось Карфагеном. Собственно говоря, Карфаген был лишь ориентиром. Торн вел своих викингов отнюдь не любоваться пейзажами. Манила блеском богатств затерянная между скал деревушка, в которой, по неизвестно как добытым сведениям, хранилась малая толика сокровищ былого могучего города-государства. Вождь очень верил в свою удачу, но, чем ближе был финал их почти месячного перехода, тем более сомнения одолевали его душу. Можно было, конечно, и поразбойничать немного в море, но римляне, истребив в свое время почти всех финикийских пиратов, были суровы и бескомпромиссны при обнаружении флибустьеров. Викинги никого не боялись, но встречаться с быстроходными имперскими галерами не имели никакого желания.

Однако судьба распорядилась иначе.

— Вижу парус! — крикнул стоявший на носу дракара воин с непроизносимым именем: Петья.

— Две ладьи под одним парусом! — добавил он, спустя некоторое время.

— Больше никого не видать? — спросил Густав, а Торн хмыкнул и тряхнул головой.

— Всем смотреть вокруг! — приказал он.

Викинги принялись ставить козырьками ладони к глазам, словно норманны состязались между собой: кто быстрее что-нибудь увидит. Охвеном тоже овладело чувство азарта, казалось, накрывшее всех в дракаре.

— Будет дело! — прошептал Густав. Тон его слов был довольным. — Разгоним скуку.

— Повернуть щиты на бой! — раздалась команда, и «девочки» Веселого Торна захохотали во все горло.

Дракар по ветру стремительно шел на сближение с неизвестными, но совсем не быстроходными и явно не боевыми ладьями. На них заметались фигурки людей — заметили, видать, что им грозит. Кто-то оттуда начал стрелять из луков, но стрелы с шипением летали где попало. Лишь одна случайно была поймана парусом и застряла в нем, как оставленная в полотне иголка.

— Мочи козлов! Ха-ха, — сказал Торн.

— Ха-ха! Мочи козлов! — завыли викинги.

Столкновение было жестким — не было смысла беречь чужую посудину, которой все равно уготована была участь лечь на дно. Люди в жилетках и мешковатых штанах, потрясавшие своими кривыми мечами, попадали на палубу. Охвен первый раз видел в одной команде столь разномастную орду. Были люди с белой кожей и светлыми волосами, были коричневого цвета с черными, как смоль бородами и наголо обритыми головами, были вообще черные, как древесный уголь. Эти оказались совсем без одежды, только в намотанных на бедра тряпках.

Схватка была ожесточенной, но недолгой. Никто не молил о пощаде, да в плен брать никого и не собирались. Несколько человек бросились за борт. Черные выли, как нелюди. Они вообще, видя тщетность своего положения, закрывали глаза и бестолково махали оружием, зачастую поражая своих товарищей. Самый последний, оставшийся на ногах из них, коротко разбежавшись, прыгнул на лодку, что была прицеплена на канат сзади. Уже в воздухе он понял, что не долетит, растопырил в разные стороны руки и ноги и ухнул в воду. Все это время он пронзительно и неприятно кричал. Охвену он напоминал черного паука, такой же мерзкий и вызывающий брезгливое чувство.

— Тьфу, — сплюнул черному вслед Густав. — Срамота!

Когда сопротивление было сломлено, мертвых и раненных повыбрасывали за борт и принялись искать добычу. Она оказалась невелика: узелок с драгоценными побрякушками. Больше делать на этой захваченной посудине было нечего, тем более что в любой момент по наитию могли появиться какие-нибудь грозные римские галеры.

Великан-молотобоец воткнул в палубу железный костыль и размашистым ударом по нему боевым молотом пробил днище обреченного судна. Взметнулся веселый фонтан морской воды. Когда перерубили канат, связывающий две ладьи, то одна из них сразу же затонула, словно только того и дожидалась. Хорошо, что не та, куда еще не ступали викинги.

— Ну вот, давайте посмотрим теперь, ради чего у нас завязался весь этот сыр-бор, — бросил Торн и первым прыгнул на трофейную посудину.

На дне лежали связанные люди. Во ртах у них торчали кляпы, они беспокойно шевелились, изгибаясь телами, и мычали. Три человека даже в таком непристойном состоянии производили впечатление уважающих себя людей. Только уважали себя они по-разному: один все пытался отползти подальше от других, а оставшиеся двое одновременно выгибались, и даже мычание у них было одинаковым.

— Пощады и помощи просят, не иначе, — кивнул на них Рогатый.

— Ты понимаешь в мычании? — удивился Торн.

— Нет. Но что они еще могут говорить, — пожал плечами викинг. — Не угрозы же нам!

— Лучший способ проверить, — сказал Густав и, подойдя к одному, наиболее достойному на его взгляд, обрезал кинжалом путы.

Тот резво вскочил на ноги, вытащил кляп и замолчал. Пока он растирал себе руки-ноги, викинги внимательно следили за ним.

— Ну? — с угрозой выдавил Густав.

Пленник, словно очнувшись, благодарно кивнул всем сразу, и жестом попросил нож у стоявшего рядом кормщика. Тот, мгновение помедлив, протянул ему оружие.

К удивлению воинов, освобожденный пленник не стал избавлять другого связанного человека от уз и даже не кинулся с кинжалом на готового к отпору Густава, а, опустившись на корточки перед пытавшимся отползти мужчиной, молниеносным движением перерезал тому горло.

Вздох изумления вылетел у викингов. Они схватились за мечи, но освобожденный пленник быстро поднял руки, всем своим видом говоря, что он больше не будет и ножик вернет. Все это время никто не проронил ни слова.

К нему подошел вождь, но тот, приложив руку к груди, испросил разрешения разрезать ремни на товарище. Торн символичным жестом поинтересовался, не горло резать? Нет — нет, замотал головой человек, освободил своего коллегу, торжественно вернул кинжал поджидающему Густаву и смиренно склонил голову.

— На каком языке с тобой можно говорить? — спросил Торн.

Пленник ответил, но для многих, в том числе и Охвена, не нашлось ни одного знакомого слова: что-то, звучащее, как фибуля, мондибуля, краниум, церебрум.

К вождю протиснулся Петья:

— Я знаком с латынью.

Викинги расселись по бортам, пока происходили оживленные переговоры. К удивлению Охвена, Торн время от времени вставлял свои фразы, словно этот язык для него был тоже немного знаком: «Когито эрго сум», или вообще «Дум спира сперо». «Ин винас веритас» — вызвала усмешку даже у Густава. Закончил он, гордо подбоченясь: «Сэ нон э верро э бэн тровато».

Пленник после этого выволок откуда-то из-под скамьи небольшой сундучок, и жестом предложил вождю посмотреть. Посмотрели, конечно, все.

Вот это уже было успехом! Деревянный ящик оказался наполнен золотыми монетами. Викинги оживились, пихая друг друга локтями. Но ни Петья, ни сам вождь, казалось, не обращали внимание на всеобщее радостное возбуждение. Торн — потому что замыслил что-то, викинг — потому что знал что-то.

Былые пленники перебрались на дракар, ладью опять же затопили. Время двигаться дальше. Но тут вождь поднялся с места, поднял руку, требуя внимания:

— Девочки! Наши планы чудесным образом изменились! То, что мы добыли сегодня тяжким трудом — лишь треть, если не четверть того, что нас ожидает в скором будущем. К Карфагену мы не пойдем! На этот раз.

Никто не сказал ни слова. Торн оглядел всех, но не заметил на лицах ни тени сомнения, только интерес.

— Вот это мне нравится! — сказал он. — Мы вместе сможем свернуть горы! Ха-ха!

— Ха-ха, — откликнулись викинги.

— У нас нашлось дело. Очень прибыльное дело! Нас хочет нанять этот человек! — продолжал вождь и указал рукой в сторону пленника, освобожденного первым.

— Кто он? — спросил Ивальд.

— Ни много, ни мало, правитель одной маленькой страны, осколка великого Карфагена. Сегодня мы были для него самой судьбой, освободив от неминуемого рабства.

— И что нужно сделать? — воскликнул кто-то.

— Ничего особенного: вернуть ему престол.

5

Когда дракар свернул к берегу, то казалось, что он держит курс прямо на острые скалы. Неприятный их вид вызывал в памяти зубы волков. Не те, что некоторые несознательные личности использовали в виде украшений на бусах, а те, что прилагались к живым и свирепым серым хищникам. Однако, подойдя совсем близко к разлетающимся под ветром брызгам и пене, вдруг обнаружился вполне симпатичный проход.

— Это задний проход, — перевел Петья слова гордого местного владыки, который был теперь за проводника.

— А что, есть еще и передний? — фыркнул кормщик.

— Да, там, со стороны долины, — невозмутимо донес ответ Петья.

— Ну, вот, Охвен, и оказались мы в …, — проговорил Густав. — В заднем проходе.

Дракар вошел в целую бухту ровной, как поверхность зеркала, воде. Здесь, по уверению проводника, можно было спокойно подходить к берегу и разбивать лагерь — никто не увидит.

Низложенный правитель был жертвой почти бескровного заговора. Во время своего выхода в море, маршрут которого держался в тайне, он был атакован разбойниками. Один из его свиты, верный друг семьи властителя, внезапно проявил себя в новом качестве: он стал предателем. По его указанию бандиты перехватили корабль с «прынцем и драгоценностями». Владыка ехал в очередной раз жениться, да вот, не сложилось. Однако, перебив свиту, мятежники скрутили и предателя.

Участь пленников была достойна поговорки «из грязи в князи», только наоборот. Полновластных властителей ждала участь рабов. Вполне возможно, что собирались их продавать на рынке в Унцы, где останавливались до этого викинги. Но опять же не сложилось. Торн и «девочки», как на грех, случились рядом.

— Кто же задумал все это злодейство? — спросил Торн.

Оказалось, родной дядя, по возрасту который был лишь немногим старше своего племянника. Подозрения падали только на него, потому что он всегда позволял себе критику нынешнего правления: то отменить субботние казни, то позволить ученым писать книги о прошлом, а не о лучезарном настоящем, то сократить стражу и уменьшить налоги. В общем, ерунду всякую.

Теперь перед викингами стояла одна задача — проникнуть во дворец, по словам «прынца», целиком вырубленный в скале. А там оставались сущие пустяки — подавить сопротивление личной гвардии дяди, восстановить на монаршее место подопечного, получить обещанную весьма щедрую награду и плыть восвояси. Вопрос о том, чтобы идти и дальше искать затерянную деревушку уже не стоит: хватит с лихвой того, что возьмут здесь.

Охвен понимал в душе, что что-то в задуманном не так: спасенный властитель ему очень не нравился. «Пустое — терзаться. Лишь бы денег получить — остальное не наше дело. За этим ведь сюда и шли!» — сказал Густав, видя, что карел думает о чем-то неприятном. После этих успокаивающих слов он вдруг прозрел.

— Не того спасаем! — воскликнул Охвен, но на него никто не обратил внимания. Не до того было, чтобы прислушиваться к мнению какого-то чужеродного юнца. Лишь только кормщик безнадежно махнул рукой.

Чтобы попасть во дворец со стороны моря, нужно было подняться по почти отвесной скале на высоту примерно тридцати шагов. Там находился лаз в пещеру, соединенную с какими-то дворцовыми помещениями. Вот этим лазом и решили воспользоваться.

Никто летать не умел, поэтому этот вариант в рассмотрение не брали. Вскарабкаться по скале тоже не получалось: почему-то она была гладкая, словно полированная, чем разительно отличалась от других, ноздреватых и щетинившихся острыми выступами. Лишь на двух третях высоты были две глубоких ниши, разделенные перегородкой. Похоже было на глаза горы.

— Ну, и как нам туда забраться? — спросил у «прынца» Торн.

— Я думал, лестницу сделать, — ответил он.

— Ага, разобрать дракар и сделать лестницу в небо. А упереть-то ее куда?

Под гладкой скалой действительно не было места, чтобы разместиться четырем человекам, не говоря уже об установке длинного, в тридцать шагов, приспособления для карабканья вверх.

Вокруг не было ничего лишнего, чтобы могло помочь справиться с предстоящей задачей: ни деревца, ни камушков, ни свободных великанов. Морская вода, громадные неподъемные неровные куски скал и песок — все изобилие, предоставленное природой для полета фантазии. Закручинились все, за исключением местных жителей. Те сели в стороне на корточки и начали переговариваться. По долетавшим обрывкам фраз Петья сделал вывод, что они обсуждают, какие казни нужно применить к заговорщикам, когда они вновь окажутся в своем дворце.

— Ладно! — поднялся на ноги Торн. — Сидеть тут можно до скончания веков. У нас есть два выхода.

— Какие? — раздались голоса тоже поднявшихся на ноги викингов.

— Первый — плюнуть на это дело и пойти своим путем, то есть к Карфагену, — он оглядел своих товарищей, но те молчали. — Второй — забраться на эту чертову скалу.

Викинги изобразили лицами разочарование, кто как умел. Мысли, высказанные вслух вождем, были свежи.

— Делаем следующее, — начал Торн.

Через некоторое время к скале подошел гигант-молотобоец. С первого же броска он запулил свое оружие прямо в зев пещеры. Молот улетел куда-то, увлекая за собой крепкую веревку. «Прынц» с радостным криком подбежал к повисшему канату, намереваясь по нему подниматься. Еле успели его перехватить, чтобы не вытащил обратно молот и не обрушил его вместе с веревкой наземь.

— Тяжело быть бестолковым! — похлопал его по плечу Густав. Тот непонимающе закивал.

К скале подошли два самых высокорослых воина и расположились лицом друг к другу, прижимаясь одним плечом к камню. Они уложили себе на плечи две доски, некогда бывшие скамьями в дракаре. Получилась ступень. «Прынц» опять, возликовав, бросился забираться.

— Да ты никак не уймешься! — схватил его за штаны кормщик.

К этой ступени один за другим стали подходить четыре человека. Каждый из них забирался все выше и выше, становясь на плечи предыдущему. Самый верхний, а им оказался Ивальд, как раз достиг «глаз» горы.

— Давай, ослепи ее! — закричали снизу, но викинги, замершие в построенной из тел лестнице, не ответили. Всеми силами они удерживали равновесие. Впрочем, к счастью, скала имела уклон к пещере, поэтому акробаты прижимались телом к камню, что несколько облегчало их положение.

«Прынц» уже не рвался в бой. Запрокинув голову, он смотрел за происходившим с интересом попавшего в цирк, где выступали комедианты, ребенка. Рот его открылся, слюна стекала на подбородок, но он не обращал на это внимания. Зато невольно обратил Охвен.

«В морду ему, что ли дать?» — подумал он.

Тем временем Ивальд вытащил из-за пазухи железный костыль, примерился к правому «глазу» и начал забивать, отцепив с пояса увесистый молоток на короткой ручке. Стучал он, почти не глядя, стараясь вжиматься в камень и не менять положение тела. На удивление железный кол вошел в скалу до половины. Правда, из «глаза» временами летели искры, но они не способны были испепелить мокрого от напряжения норманна.

То же самое он проделал с левой «глазницей». Потом осторожно вытащил из-за шиворота еще одну доску от дракара и примостил ее на костыли. Получилась вторая ступенька. Снизу она выглядела вполне устойчиво. Когда Ивальд закрепил к костылям ремни, привязанные к его поясу, викинги разом выдохнули. И, словно, сдули молоток, который упал, глухо ударив песок у ног «прынца». Тот наконец-то сглотнул слюну.

Первая часть восхождения прошла удачно. Ивальд постоял некоторое время, опустив руки вдоль туловища, слегка потряхивая натруженные кисти. Сделав несколько глубоких вздохов, он ухватился за костыли и закричал:

— Готов!

Все повернули головы к Торну. Тот уже искусал себе все губы, словно это он только что забрался на такую высоту. Предстояла самая сложная половина, любая ошибка в которой могла обернуться гибелью.

— Пошли! — хриплым голосом проговорил он. — С богом!

Держащие первую ступень гиганты разом выдохнули и начали поднимать вверх свои доски. Одновременно с ними викинг, удерживающий на себе всю людскую пирамиду на мгновение выскользнул из-под ног стоявшего на нем. Все трое викингов теперь удерживались только за счет хватки за ноги стоящих сверху. Хуже всего, конечно приходилось Ивальду. На нем висело три человека. И если не свалиться с горы ему помогали ремни, привязанные к поясу, то ноги рисковали быть оторванными весом двух человек. Но к ним сразу добавился третий, который начал проворно карабкаться вверх по своим товарищам. Ивальд застонал, и даже на земле стало слышно, как хрустят его суставы.

Викинги поднимались вверх друг за другом, не боясь раскачиваться из стороны в сторону — лишь бы скорее избавить от своего веса уже кричавшего во все горло товарища. На вторую ступень встал тот, что был самым нижним. На него залез следующий и раскорячился, как паук — теперь снова надо было держать равновесие.

Когда Ивальд отпустил руки и повис на ремнях, то казалось, что он больше не шевельнется. А до пещеры оставалось не более двух шагов вверх.

— Как я выгляжу? — внезапно спросил он.

— Стал длиннее на целую голову, — ответил Охвен.

— Смешно, — согласился норманн. — Хорошо, что не наоборот. Прошу учесть при распределении богатств мою жертву.

— Ладно! Можешь дальше лезть?

Ивальд не ответил, посгибал ноги в коленях, словно проверяя, как они работают. Потом покряхтел и начал забираться наверх. Когда он перевалился через край пещеры, викинги разом захохотали. Пуще всех смеялся «прынц», подпрыгивал на месте и колотил себя ладонями по ляжкам.

Норманн ухватился за висящую без дела веревку, и по ней забрались наверх оставшиеся три человека. Теперь можно было не сомневаться, что все викинги, за исключением охранников дракара, одолеют подъем к этому отверстию.

— Вошли в скалу через задний проход, — потряс головой Густав.

6

Двигаться дальше не составило большого труда. Молотобоец играючи справился с перегораживающей пещеру решеткой. По извилистому ходу они спускались вниз до тех пор, пока «прынц» не остановил Торна.

— Дальше выход во двор моего чертога. Лучше будет, если мы подождем до раннего утра. Кто знает, что там изменилось, пока меня не было на месте, — сказал он.

Викинги расселись вдоль стены неширокого коридора, что вывел их к этому выходу. Охвен испытал огромное облегчение, когда их блуждание в темноте закончилось. «Прынц» уверенно вел их, подсвечивая себе дорогу время от времени факелом. Вытянувшись вереницей, воины следовали друг за другом, зачастую теряя из виду огонь, скрывавшийся за очередным поворотом. Местами от их пещеры в стороны отходили ответвления, попадались какие-то норы в стенах. Иногда присутствие чужого злобного дыхания было настолько отчетливым, что хотелось выхватить меч и с криком махать им вокруг себя. Порой факел давал блики на стенах, отражаясь множеством зловещих лучиков. Однажды, этот слабый свет выхватил фигуру, напоминающую человеческую, неторопливо скрывшуюся в ответвлении тоннеля. Охвен, шагавший в хвосте их колонны, боялся оглядываться назад, потому что, как-то опрометчиво бросив взгляд за плечо, увидел немигающие красные глаза, устремленные на него на уровне своих плеч. Этих глаз была не одна пара. Шорохи и вздохи преследовали викингов всю дорогу до выхода. Самое интересное заключалось в том, что все, и Охвен в том числе, были уверены, что никто на них не нападет. Когда же они закончили свой поход сквозь темноту, то «прынц», оглянувшись, что-то пробормотал, то ли удивляясь, то ли радуясь. Петья дисциплинированно перевел:

— Неужели все вышли?

Охвен поражался, как же властитель ни разу не сбился в этом хитросплетении лабиринта, пока не вспомнил, что всегда, когда тот с факелом оказывался на виду, то держал правую руку, отставленную в сторону. Просто «прынц», будучи местным жителем, наверняка знал откуда-то, что если идти от входа к морю сквозь скалу, то нужно держаться левой стены. А обратно, стало быть — правой. Правило лабиринта: держись рукой за стену — и обязательно дойдешь до выхода. Если, конечно, хватит жизни.

Дворец, впрочем, как и другие постройки, располагался в небольшой долине, окруженной неодолимыми горами на манер подковы. Вход в него преграждала рукотворная каменная стена с тяжелыми, обитыми железом и укрепленными цепями, воротами. Это и был, так называемый, передний проход.

Теперь викингам предстояло пройти сквозь дворец до опочивальни дяди-заговорщика. С рассветом «прынц» вышел из убежища и, нагло встав на виду у караульных стражников, подозвал к себе их начальника. Тот прибежал на полусогнутых и бухнулся в пыль, выказывая вселенское почтение. Получается, не все в этом гнезде знали, что власть претерпела изменение. Властитель вернулся к поджидавшим его в скрытом от посторонних глаз месте викингам преисполненный значительности и в прекрасном расположении духа.

— Дядя мой с утра выехал из дворца. Должен вернуться к вечеру. Тут мы его и встретим, — сказал он. — А пока прошу вас сопутствовать мне в кое-каких делах.

Викинги последовали за «прынцом» во дворец, напряженно озираясь и стараясь ступать бесшумно. Зато владыка топал за всех. Встреченные в зале спешащие по утренним делам люди сгибались до пола в поклоне и уходили дальше, не пытаясь удивляться чудесному появлению их государя. Но один, гордо несущий голову господин, вдруг появившись из-за угла, немедленно изменился в лице и, не придумав ничего умнее, приказал атаковать сопутствующим его воинам в юбках. Те не успели поднять свои раззолоченные копья, как оказались изрубленными подскочившими к ним норманнами. Они снопами повалились на пол, пятная его кровью и корчась, отчего юбки задрались до ушей.

— Это скопцы! — сказал Рогатый, вытирая юбкой свой окровавленный меч.

— Это евнухи! — присмотревшись, возразил Густав.

— Кто — евнух? — подошел к ним Торн.

— Он! — одновременно произнесли воины, указывая друг на друга пальцами.

Викингам еще несколько раз пришлось обагрять кровью свои мечи. Но больше это походило на резню — уж больно неожиданным было возникновение во дворце из ниоткуда низложенного недавно правителя с целым отрядом вооруженных людей.

Триумф «прынца» был полный. Реального сопротивления оказать никто не смог. Так некстати для заговорщиков отлучившийся из дворца дядя правителя был настолько уверен в своем успехе, что не оставил вместо себя никакого преемника на случай внезапного переворота. Действия людей, пытавшихся оказать отпор, были разрозненными, поэтому нерезультативными. Никто из викингов не получил даже пустяковой царапины.

— Что теперь? — через Петью спросил Торн у правителя.

— Прошу вас отдохнуть у меня хотя бы недельку, — ответил тот.

— Отдохнуть? — не понял вождь.

— Да, — томно вздохнул «прынц».

Как оказалось, с армией проблем не было: они присягали своему государю и каких-то особых недовольств, чтобы восстать, не имели. Вот если бы он пропал, или погиб, тогда — да. Недовольна, как всегда, была только чернь: налоги высоки, стражники лютуют, жестокие наказания за малейшие провинности и тому подобное. Главный заговорщик куда-то потерялся. Может, бежал в страхе. Остальных отступников либо уже поубивали викинги, либо позднее, когда правитель получит доклады верных людей, казнят. Порядок восстановлен, ошибки учтены.

— Ладно, тогда время получить расчет, — сказал норманн. — А потом — отдых.

— Как изволите, — согласился «прынц». По его хлопку в зал, где происходил разговор, вошли вооруженные люди. Их было много и выглядели они самым неприятным образом: огромные, смуглые и горбоносые, вооруженные так, что даже за ушами торчали какие-то то ли стрелки, то ли ножики.

— Евнухи? — спросил Торн, подсчитывая свои возможности продержаться живым достаточно долго, чтобы прибежала подмога.

— Да вроде бы нет, — внимательно наблюдая за вождем, сказал властитель. — Личная гвардия. Точнее, малая ее часть.

— А где же она была, несколько дней назад, когда мы совершенно случайно встретились? — поинтересовался норманн, не выказывая ни радости, ни печали от вида насупившихся воинов.

— Это новая гвардия, неустрашимая и непобедимая.

— Бывает, — пожал плечами Торн. — Итак, мы тут об оплате говорили, если не изменяет память.

— Да-да, конечно, — закивал головой «прынц». — Все, как мы и уговаривались.

Он кивнул головой, и откуда-то из-за спин гвардейцев вынесли сундук, объемом своим внушающий надежду и уважение. Откинутая крышка лишила дара речи Петью, но удовлетворила вождя: если сундук до самого дна заполнен тем же, что и в верхнем слое, то их поход к теплым морям можно считать наполовину удавшимся. Полной удачей он обернется уже дома, если боги позволят довести все это сокровище в целости и сохранности.

— Сходи-ка, кликни кого-нибудь из наших, — обратился Торн к переводчику. — Да рот не забудь закрыть, а то ворона залетит.

— Яволь, — ответил Петья и испарился.

Вождь понимал, что эта демонстрация силы правителя была задумана не просто так. Сокровища-то они возьмут, вот смогут ли вынести отсюда — это вопрос.

Когда сундук вынесли в покои, что были отведены для викингов, «прынц» ленивым голосом напомнил:

— Ну, теперь-то можно и отдохнуть?

— Теперь можно и отдохнуть, — согласился Торн и вышел. Гвардейцы проводили его взглядами, напоминающими немой укор собаки, у которой отобрали, не дав даже облизнуть, принесенную кость.

7

Правитель не обманул: сундук был доверху набит драгоценностями. Викинги оживились, но вождь их сразу успокоил.

— Нам предложено отдохнуть здесь несколько дней. У меня сомнения, что по окончанию, так называемого, отдыха, мы сможем победной поступью выйти отсюда, пренебрежительно волоча за собой сей полный ларец. Если кто-то считает иначе, пусть выскажется, — сказал он.

Викинги призадумались, Рогатый чесал за ухом. Со стороны можно было решить, что он чешет голову ногой, как большой пес чрезвычайно глупой наружности. Охвен, наблюдавший это, не выдержал и коротко рассмеялся.

— Чего весело? — мгновенно вскипел Торн. — Может, хочешь что-нибудь предложить?

Да, уж если Веселый Торн, не оценил смех, вернее — оценил не в свойственной ему манере, то дело действительно худо.

— Предлагаю, — сказал Охвен и голос его внезапно сорвался. Но даже вырвавшийся петушиный клекот не вызвал тени улыбок у товарищей. Призрачное благосостояние всегда пагубно воздействует на чувство юмора.

— Все наше богатство нужно вынести через задний проход, — продолжил он.

— Это как? — возмутился Трувор. — Всем в задницу, что ли, пихать?

— Не всем, а только тебе — у тебя она самая большая, — засмеялся Ивальд. — Вон ты даже морских богов ею испугал.

Викинги разразились таким хохотом, что с потолка посыпалась побелка.

— Дело говорит ливвик! — сказал Густав, когда вновь наступила относительная тишина.

— А дорогу обратно кто-нибудь помнит? — подал голос Рогатый.

Густав, Ивальд, Охвен и еще несколько человек подняли вверх указательные палцы. Загадку лабиринта знали, оказывается, многие.

— Так, с дороги, конечно, не сбиться, — снова заговорил Торн. — Это не проблема. Сложность в другом: можно ли пройти сквозь этот тоннель, где, как я заметил, обитают совсем недружественные нам создания. Положим, по дороге сюда их испугало наше количество. Но сейчас-то идти предстоит троим, от силы четверым. Большинство должно быть готовым пробиваться сквозь главные ворота, возможно с боем.

Охвен понял, что предложение его принято, но сам вызываться пробираться в темноте по узкому коридору, где в ответвлениях сидят голодные и кровожадные твари, не решился.

— Думаю, их сдержало не наше количество, а свет, который нес «прынц». Иначе бы эти твари так же, как и мы, могли бы добраться до выхода и устраивать охоты за обитателями этого дворца. Что-то похожего не наблюдается, — проговорил Густав.

Вождь призадумался, но, по всей видимости, не нашел другого решения.

— Кто пойдет? — спросил он без обиняков.

Вызвалось народа больше, чем требовалось — викинги ничего не боятся. Торн выбрал из них пятерых, включая и Густава. Сокровища из сундука равномерно распределили по пяти заплечным мешкам, намотали каждому по два факела. В сундуке осталась только какая-то дудочка, сделанная из рога неизвестного животного и оправленная в обыкновенное железо. Ценности она никакой, по общему мнению, не представляла.

— Можно мне ее взять? — попросил Охвен, вспомнив про чудесную свирель, что была когда-то в прошлой жизни у ижоры Вейко.

— Да ради бога, — кивнул головой Торн.

Викинги еще занимались какими-то подготовительными делами, как вдруг, неожиданно для всех, раздался пронзительный звук, будто убили лося, и тот ревет в предсмертной тоске и печали. Вздрогнули разом все, кроме Охвена. Оказалось, это он дунул в дудочку.

— Силен ты в музыке, — похлопал его по плечу Ивальд.

Вечером состоялся пир, затеянный «прынцем». Такого не могли припомнить на своем веку никто из викингов: самые разнообразные фрукты перемешивались с изысканными яствами, вино текло рекой, полуодетые (для большинства же — полуголые) танцовщицы изгибались, призывно колыша всем, чем можно колыхать, музыканты, раздув щеки, выдувал медь из своих труб, невозмутимые черные парни махали гигантскими опахалами, разбросанные в великом изобилии подушки позволяли придавать телу более естественную сидячую позу. Наслаждайся жизнью, воин!

Торн опасался, что им в еду или питье могут подсыпать какое-нибудь сонное зелье, или, на худой конец, яд. Поэтому он предупредил всех есть только с общих блюд, а пить только тогда, когда будет уверенность, что с этого кувшина разливают всем. Правитель, памятуя о недавнем заговоре, был тоже крайне осторожен: всю еду и питье предварительно дегустировали очень довольные слуги.

Рогатый, выждав момент, когда ему нальют вина из кувшина, которым только что обнесли местную знать, поднял тост. Он встал на колени, так сказать, возвышаясь над столом, поднял вверх руку с кубком, пробормотал что-то непонятное даже самим норманнам и выпил на всеобщем обозрении. Народ не спеша присоединился к нему, пригубив из своих чаш. А викинг тем временем не торопился вновь улечься на подушки, он посмотрел по сторонам, убедившись, что все приложились к питию. Потом он вдруг поднялся с колен на ноги, схватил себя обеими руками за горло, выпучил глаза и захрипел. При этом он качался из стороны в сторону, всем своим видом показывая, что вот-вот упадет.

Его поведение не осталось незамеченным: танцовщицы прекратили колыхаться и дружно завизжали, придворные завыли, викинги побледнели, а стража схватилась за мечи. Никто не двигался с места, потому что охранники, взволнованные и испуганные, могли от избытка чувств и голову ненароком отхватить.

Рогатый между тем упал на спину, перевернулся на живот и подполз к своему месту. Викинги, увидев, что тот принялся с энтузиазмом есть, пить и еще подмигивать товарищам обеими глазами, тоже продолжили свой ужин. «Ай да молодец, Рог!» — подумал Охвен. — «По реакции хозяев теперь понятно, что злодейское отравление не входило в их планы». Хозяева тем временем голосили на все лады. Некоторые, обнаружив, что мертвых пока не видать, гости питаются за обе щеки, тоже прекращали упражняться в вокале и утомленно откидывались на подушки. Наконец, все, за исключением одного человека, умолкли, хлопая глазами и с трудом переводя дыхание. Визжал на высокой ноте богатырского сложения мужчина в намотанном на голове полотенце, или чем-то еще, что очень напоминало рушник. Он никак не мог остановиться, потому что, простившись с жизнью, закрыл глаза. Усердие его было вознаграждено едким запахом, от которого соседи солиста чуть не принялись падать в обморок. Даже невозмутимым норманнам смрад начал щипать глаза.

По указанию «прынца» виновника зловония вынесли куда-то за пределы видимости и слышимости, потому что наступила полная тишина, прерываемая только свистом опахал, в ускоренном темпе мелькающим в руках слуг. В это время, когда, казалось, можно было расслышать удары сердца соседа, Охвен дунул в свою дудку. Все в зале, включая стражников, подпрыгнули на шаг от пола. Охвен не мог не продудеть — это была лебединая песня сегодняшнего вечера. К первому лиходею со слабым желудком, прибавился еще один, без чалмы, но весь в сверкающих ожерельях. Его тоже вынесли стражники, которые не спешили успокаиваться после своего возвращения и, поводя носами, подозрительно оглядывали каждого.

Непринужденная атмосфера светского приема как-то скомкалась. Девушки-танцовщицы заплакали и упали на грудь мужчинам, сотрясаясь от рыданий. Норманны с сострадательными лицами гладили их по волосам и трогали за ягодицы, отбивая чужие лапы тех, которым не досталось плакальщиц.

— Шутка! — громко сказал Веселый Торн, смахнув ненароком со лба крупные капли пота.

— Шутка! — повторил «прынц» и, сдерживаясь, медленно встал. — Я на минуточку.

За ним потянулись бледные, но решительные придворные.

— Девочки! Пора и нам отправлять гонцов, — сказал вождь. — Ну, вы, блин, даете!

Рогатый и Охвен виновато пожали плечами.

Чтобы уйти незамеченными, у викингов было совсем немного времени. Пятеро норманнов, надев на плечи мешки с сокровищами, отправились в опасное путешествие. Пока все остальные, изображая дикость и варварство, справляли естественную нужду в близлежащих к «заднему проходу» кустах, Густав и четверка отважных людей зажгли факелы и ушли в темноту. Охвен поежился — ни за какие богатства он бы не пошел туда, где из нор глядят красными глазами алчущие крови создания.

Оставшиеся викинги вернулись к трапезе. Потихоньку подтянулись и прочие гости. Только тех двоих среди них не хватало — то ли их убили, нахрен, то ли у них не было сменного белья. Ужин продолжался с прежним размахом, лишь придворные люди все время косо поглядывали в сторону северян, ожидая от них новых «шуток».

8

Следующим утром Торн наказал своим воинам быть постоянно готовым к отходу. Он искал благоприятного случая. Вождь понимал, что их при дворе опасались, но не боялись. Тех непродолжительных схваток не хватало, чтобы произвести устрашающее впечатление на былых союзников. Хотя, нить судьбы у каждого воина уже была сплетена, готовая оборваться в отмеренный срок, но благоразумие никак не подменялось храбростью и отвагой. Идти тупо на приступ главных ворот, когда из-за каждого угла могут вылететь предательские стрелы — было попросту глупо. Бегать по дворцу и резать всех и каждого — тоже не имело смысла. Норманн напряженно искал выхода из этого положения. Викинги слонялись по двору, упражнялись вместе с гвардейцами в технике владения мечом. И судьба улыбнулась вождю, отдав должное его терпению и мудрости. Впрочем, правильнее было бы сказать, оскалилась.

Охвен тоже болтался по двору, присматриваясь к виртуозным взмахам оружия. Сам он несколько неловко себя чувствовал, позируя перед чужими вояками. Поэтому предпочитал всегда оказываться в роли наблюдателя. Мимо них прошла, на мгновение остановившись, невысокая черноволосая девушка. Само по себе это ничего не значило — мало ли народу ходит тут по своим делам. Но ее взгляд, брошенный на жизнерадостно размахивающих клинками северян, насторожил Охвена. Она посмотрела ни игриво, ни равнодушно. Девушка взглянула на викингов с сочувствием. В то же время она очень чего-то боялась, будто пыталась найти у кого-нибудь поддержки. Почему это привиделось Охвену — было ему непонятно. Лицо девушки было почти полностью закрыто легкой тканью, но молодой карел уверовал, что у нее черные волосы и черные глаза, что она — красивая. В руках она несла какую-то шкатулку и направлялась в сторону той скалы, где были мрачные подземелья.

Охвен двинулся за ней сам, даже не пытаясь дать себе отчет — зачем? Отряд не заметил потери бойца, лишь один человек случайно обратил внимание на реакцию карела, подумал чуть-чуть и пошел следом.

Девушка между тем, дойдя до горы, двинулась вдоль нее, удаляясь от прохода, известного викингам. Она не оборачивалась, уверенная в том, что никто не обратил на нее внимания. Охвен шел следом, удивившись, когда красавица пропала в тени ниши. Его изумление еще больше возросло, ступив за ней: проделанный в скале коридор уводил куда-то в сумрак. Он вытащил меч и без раздумий последовал дальше. Идти пришлось совсем недолго. Сюда не долетали никакие звуки со двора, поглощенные каменными толщами, зато прекрасно было слышен звук, более всего подходящий для скрипа ключа в давно не смазанном замке.

В дальнем конце, освещенной кем-то установленным факелом, просторной залы девушка склонилась над дверным запором.

— Ты что делаешь? — спросил Охвен, позабыв все законы вежливости, подойдя незамеченным к незнакомке.

Она, конечно же, вздрогнула, уронила снятый с двери замок на пол, порывисто подняла шкатулку и прижала ее к себе. Поворачиваться она не торопилась. Тогда Охвен положил ей руку на плечо, чтобы она посмотрела ему в глаза.

Да, это была настоящая красавица, накидка с головы слетела, представив взгляду карела лицо, настолько потрясшее его, что сердце, пропустив несколько ударов, учащенно забилось потом уже где-то в горле. Охвен не мог вымолвить ни слова: черные глаза немыслимой по изящности формы тревожно смотрели на него, и он тонул в глубине этих глаз. Сколько они так простояли — неизвестно, время в таких случаях имеет свойство останавливаться.

— И что же мы имеем здесь? — раздался вдруг, как гром среди ясного неба, раскатистый голос.

Охвен медленно обернулся, все еще не в состоянии владеть собой, девушка прижала к себе шкатулку еще сильней. К ним подходил, прищурив глаза, Веселый Торн, одновременно убирая меч в ножны.

— Это свидание, Охвен? Или как?

Охвен с трудом сглотнул и выдавил из себя:

— Или как.

— А позвольте полюбопытствовать, милая дама, что вы так напряженно к себе прижимаете? Это какая-то тайна? — спросил вождь, но, видя, что девушка его не понимает, просто протянул руку вперед. Двусмысленность у этого жеста отсутствовала.

Незнакомка, прекрасно догадавшись о желании викинга, поступила почему-то по-своему: она протянула шкатулку Охвену. Тот принял маленький ящичек и собрался, было, его открыть, но норманн его остановил:

— Давай, что ли, к огню подойдем, чтоб лучше было видно.

Единственный факел, освещающий эту заброшенную и запустившуюся залу, слабо потрескивал у противоположной стены. Но его мечущегося огня хватило, чтобы рассмотреть, что внутри шкатулки лежат два женских ожерелья изумительной красоты. Тонкая работа, вплетающиеся в золотой орнамент жемчужины, магический черный камень у одного украшения, пурпурно-алый самоцвет у другого. Такого Охвен не видел за всю свою жизнь. Да что там Охвен, Торн затаил дыхание, ощупывая взглядом драгоценности.

Две мысли, совсем не связанные между собой одновременно пришли в голову карелу: «Надо вернуть шкатулку» и «Откуда здесь сквозняк?» И, прежде чем норманн успел протянуть руку к чужому богатству, он захлопнул ящичек, намереваясь подойти к незнакомке.

— Ты куда? — хрипло проговорил Торн.

— Отдам девушке то, что принадлежит ей, — ответил Охвен и отвернулся. Что-то опять было не так, карелу на память пришли слова кузнеца: «Не закрывай глаз на затылке!» Он сделал всего пару шагов и обернулся.

На Торна было страшно смотреть: огонь, светящий из-за спины, создавал над его фигурой какую-то призрачную оранжевую оболочку, волосы, превращенные игрой света и тени в единую массу, формой своей напоминали блеклую дьявольскую корону с вплетенными в нее змеями. В руке он держал меч, но ужаснее всего были глаза. Они были такими же, как у тех тварей в подземелье: красными и жаждущими крови. Человек Торн куда-то подевался, уступив место чудовищу.

Охвен не испугался, он удивился, даже не предпринимая попыток обнажить свой клинок. Он смотрел в глаза вождя, не пытаясь хоть как-то защищаться. Но тот тоже не двигался, лишь лицо временами искажалось, словно по нему пробегали судороги.

Мгновения таяли, как воск на свечке, и вот уже дальнейшее бездействие стало казаться странным и неестественным. Охвен отвернулся и подошел к несчастной девушке, всунул ей в руки шкатулку и собирался уже выходить вон отсюда. Торн тем временем двинулся с мечом, который так и не убрал в ножны, к двери, словно всегда собирался проверить, что же за ней. И вождь, и воин не смотрели друг на друга, будто стыдясь чего-то.

Прекрасная незнакомка, получив свою драгоценную шкатулку, пробормотала что-то, но никто не понял ни слова. Торн отворил дверь, которая, несмотря на древность и массивность, легко повернулась на петлях.

Из мрака вышел большой черный человек в доспехах и ударил норманна по голове то ли палицей, то ли жезлом. Конечно, если бы это произошло в другое время, то вождь успел бы как-то среагировать. Но в этот миг все мысли Торна никак не касались злополучной двери, поэтому он принял удар, даже не дрогнув. Глаза у него закатились под брови, ноги начали подгибаться в коленах.

— Вождь! — закричал Охвен, вытаскивая свой меч из горла чернокожего гиганта. Как он подскочил к теряющему сознание Торну, да при этом еще и воспользовался своим клинком, доселе покоившимся в ножнах — вспомнить было невозможно.

Карел за шиворот дернул викинга к стене, и тот упал на пыльный пол в самый угол, оставшись лежать неподвижно, как полено. Однако, своего меча он не выронил, продолжая удерживать рукоять в кулаке.

Девушка вскрикнула и, присев на корточки, постаралась вжаться в стену рядом с норманном.

Из дверного проема вышел еще один черный воин, другой, вполне светловолосый, выглядывал следом. Черный, уцепившись рукой за косяк, вознамерился перешагнуть через павшего коллегу, не полностью отдавая себе отчет, что здесь происходит. Через тело он, конечно, переступил, но дальше совсем потерял чувство ориентации, побежал к единственному факелу, но умер, наверно, уже на ходу. Ударился лбом об стену и упал, распростерев руку в сторону. Вторая рука так и осталась висеть на косяке, срубленная стремительным замахом карела.

Светловолосый догадался обо всем верно, он свирепо оскалился и просто так умирать не собирался. За ним показалось еще два человека. Тело, мешающее свободному выходу пришельцев из дверного проема, мощным пинком отшвырнули в зал. Охвену пришлось даже увернуться от него. Теперь он стоял, ощущая за лопатками стену, под ним лежал бессознательный, как надеялся молодой воин, Веселый Торн. Где-то сбоку в ужасе затаилась девушка.

Охвен понимал, что за дверью чужих воинов очень много, и одолеть их ему невмоготу. Тогда он, пользуясь некоторой заминкой, достал с пояса свою волшебную дудочку, с которой теперь не расставался, но не имел возможности практиковаться и вложил ее в рот. Заодно выхватил и дагу, чтобы защищаться с двух рук. То, что он будет нападать, даже не рассматривалось.

Когда враги стали приближаться, он дунул, что было мочи. Безумный рев боевого ишака наполнил собой весь зал и, не торопясь, утек в оба выхода. Неприятель, видать, не был на недавнем пиру, поэтому в его рядах наступило смущение. Охвен этим непременно воспользовался и полоснул светловолосого под живот. Тот сразу же побросал свое оружие и двумя руками попытался задержать вываливающиеся из утробы внутренности. Остальные замахали мечами, только успевай уворачиваться и отбиваться.

Охвен дунул еще раз и начал отступать к стене. Дальше двигаться было некуда: под ногами Торн, сзади стена. Внезапно резкая боль пронзила ногу, заставив его упасть на колено. Отбив вражеские клинки сверху, он резким движением головы посмотрел, что же происходит? Милая незнакомка вырвала меч из рук Торна и нанесла удар Охвену сзади, теперь бросила оружие и закрыла лицо руками. Вот ведь как, предупреждал мудрый кузнец!

Пораженный мечом вождя, который всегда был исправно остер, под колено, Охвен, как ни странно, не поддался ни панике, ни страху. Нога быстро немела, но сознание как бы раздвоилось и замедлилось. Карел прыгнул в ноги наседающим врагам, поймал на острие потерявшего равновесие воина, полоснул дагой по ноге другого. Перекувырнулся и прыгнул обратно, отталкиваясь одной ногой. Другая как бы отсутствовала и даже мешала. Прыжок был защищен с боков медленно оседающим умирающим неприятелем и другим, который непроизвольно задрал увеченную ногу. Едва упершись в стену, Охвен укоротил на голову и его. Согнув свою раненную конечность, он установил ее на тело вождя. Пусть не обижается потом, что у него в ногах валялся, Охвен скажет даже, что вытирал об него свои ноги.

Только вот доведется ли сказать? Голова кружилась, мелькающие мечи норовили ужалить, но Охвен отбивался и сам наносил выпады, не слыша вокруг ничего. Он дунул в дудку еще раз, но не услышал ни звука. Факел стал гаснуть, или на него налили крови, потому что свет вокруг стал красным. Начала дрожать и другая нога, Охвен оперся на спину, отвлеченно обратил внимание, что чей-то меч ударил его прямо по голове, но одновременно попал и по скале, поэтому не смог довершить задуманное. Зато Охвен бросил свою дагу и отметил, что она вонзилась прямо в открытый рот обидчику. Еще один раз он отбил удар, более не в состоянии поднять свой меч, вздохнул и обессилено уронил руки. Никто не воспользовался этим. Благородные! Появилось лицо Ивальда с перекошенным в крике ртом. Потом возник Рогатый, тоже непривычно взволнованный. Потом пришла темнота.

9

Над землей бушуют травы.

Облака плывут кудрявы.

И одно — вот то, что справа — это я.

Это я. И нам не надо славы.

Мне и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить — и вся награда.

Но нельзя…

Эти вирши были всем для Охвена. Может быть, они беспрестанно звучали в голове, а, может, звучала лишь одна фраза, притягивающая все остальные слова. И было непонятно, воспринимал он каждую строку отдельно, либо весь стих сразу отпечатывался в мозгу, как клеймо, налагаемое на кожу. Охвен жил только этими виршами, старясь уловить нечто ускользающее то ли в явь, то ли в смерть. Иногда откуда-то издалека доносились голоса, сливающиеся с шумом, произносившие непонятные слова: «ложи, ложи», «брызги», «привязать». И еще был слышан смех. Но Охвен не мог понять никакого смысла в этом, потому что главное было совсем в другом: «Нам бы жить…» Но и эту важную вещь постичь он был не в состоянии. От своего полного бессилия ему хотелось заметаться и закричать, но строки снова и снова всплывали в сознании, тщетно заставляя искать объяснение. Только одинокая и никем не замеченная слеза вытекала у него из-под ресниц.

Охвен открыл глаза и увидел яркие, как звезды точечки огоньков. Впрочем, это и были звезды. Он нашел глазами Кол, находившийся на своем привычном месте и указывающий на север. Вокруг стоял равномерный шелест. Так слабо шипеть могут только волны, разрезаемые килем, когда дракар идет под парусом. Охвен попробовал поднять голову, чтобы оглядеться, но не смог — сразу же звезды закрутились, как в хороводе. Он закрыл глаза, чтобы опять не провалиться в беспамятство, и попробовал что-нибудь сказать. «Жить», — складывал язык звуки, но раздался лишь слабое шипенье, словно карел стал змеей.

— Ого, кто к нам вернулся! — раздался негромкий голос, который был явно знаком. Густав! Только он ночью бодрствует на дракаре, когда тот идет под парусом.

— Эй, пить! — снова тихо, но требовательно произнес кормщик.

Где-то рядом раздался шорох шевеления, и чьи-то нежные руки приставили к потрескавшимся губам Охвена смоченную в воде материю. Интересно, подумал молодой воин, кто же себе такие руки отрастил? Ивальд? Петья? Рог? Торн? Но додумать не смог, потому что провалился в крепкий сон, где совсем не надо было искать тайные смыслы, только спать.

Снова открыть глаза он смог только под вечер. Как ни странно, чувствовал себя Охвен гораздо лучше, хотелось пить и есть. Он пошевелил головой, и к нему сразу же подскочил Рогатый.

— Есть! — прошипел карел. — Пить!

— Что? — не расслышал норманн. — Не понял! Еще раз скажи!

Охвен был бы рад, но язык отказался шевелиться в сухом и шершавом рту.

— Пить он просит, дубина! — сказал Густав. — А, может быть, и есть!

— Ну-ка, пошевеливайся, — проворчал Рогатый. — Бульон ему дай!

Опять те же изящные руки поднесли ко рту чашку, наполненную ухой. Охвен, уловив запах, заволновался. Его волнение выразил желудок, который издал странные квакающие звуки.

— Ну, аппетит появился, значит, жить будет! — раздался голос Ивальда, и викинги дружно рассмеялись.

Охвен, не поднимая головы, влил в себя целую чашку деликатеса, даже вспотел с непривычки. Ему поднесли еще одну, в которой плавали измельченные кусочки рыбы.

Пока не накатила сонливость, Охвен решил сказать что-нибудь:

— Нам бы жить!

Его голос оказался услышанным не только им самим, но и стоящими рядом товарищами.

— Ну, вот, уже и голос прорезался.

Это проговорил Густав. Торн почему-то молчит. Торн! Охвен вспомнил искаженное лицо вождя, когда тот направлял меч ему в спину, потом безвольно лежащего у него в ногах, когда пришлось рубиться со взявшимся неизвестно откуда врагом.

— Что с Торном? — прошептал карел.

— Вождь! — прокричал Рогатый. — Тебя требует, подай голос!

— Ав-ав, — пролаял Торн. — Пока еще на месте я! Давай, поправляйся! Герой!

— Где мы? Что было? — спросил Охвен.

— Ну! — начал Рогатый, мастер выступлений. — Завтра будем дома! Все хорошо!

Потом кормщик, когда викинги разбрелись по своим местам, поведал, что произошло тем судьбоносным днем. Сам-то он отсутствовал, но, уже неоднократно наслушавшись историй, прекрасно знал, что случилось на самом деле.

Викинги, забавлявшиеся оружием на дворе, услышали злобный звук Охвенской флейты, но только посмеялись, вспоминая события прошлого вечера. Однако, насторожились придворные гвардейцы. И уже, когда Охвен дунул во второй раз, со всех ног помчались по направлению, откуда принеслись ужасные трели. Тут уж и норманны бросились следом.

Они ворвались в потайную залу на звуки мечей и крики раненных. Гвардейцы застыли в изумлении, им было непривычно видеть, на что способен не самый искусный из викингов, как им потом сообщил Ивальд. Восемь мертвых могучих воинов лежало у ног окровавленного молодого парня и в разных концах зала. Вышедшие из двери захватчики ощетинились мечами, но испытывали непонятную робость, видя судьбу их товарищей, и атаковали Охвена вяло. Когда же в зал ворвались гвардейцы и норманны, то конфузливость победила, враги, толкаясь плечами, устремились обратно в дверь. Тут уж викинги, мгновенно оценив залитого кровью Торна и упавшего на него сверху Охвена, бросились вслед, горя жаждой мести.

В тесном коридоре двоим было трудно развернуться, но Ивальд скомандовал тактику, применяемую при битве внутри крепостей, учитывая стесненные условия. Вперед выдвигался викинг, принимающий ожесточенно рубить обороняющегося противника с обоих плеч. Выдержать такой бешеный темп долго никто не в состоянии. Утомившийся норманн внезапно падал наземь, через него переступал следующий, словно перенявший эстафету. Тот тоже трудился в поте лица, пока не обрушался вниз.

У врагов, попавших в такую мясорубку, сразу же портилось настроение, они начинали поспешно отступать, выискивая любую возможность улизнуть. Тут уже о воинском мастерстве никто не вспоминает.

На запах крови в подземелье откуда-то начали проникать странные создания. Они бросались на раненных, кусались и шипели. В суматохе боя никто не обратил на них внимания: викинги методично вырезали захватчиков, те пятились, проклиная свою незавидную долю. Когда Ивальд посчитал, что они нанесли противнику значительный урон, то крикнул всем возвращаться обратно. Норманны резво отступили, помогая своим товарищам, получившим все-таки порезы и царапины от неприятеля. Нечаянно они выволокли в залу случившегося между ними нелюдя. Тот был весь серый от страха, а, может быть, просто цвет кожи такой. Совершенно круглые глаза, лишенные ресниц и бровей, отражали свет факела зловещим красным огнем. Острые клыки, как зубья пилы, наводили на сомнения по поводу того, что эта тварь питается одними одуванчиками. Когти тоже были замечательны своей полезной длиной и старательно поддерживаемой остротой. Рогатый, держащий загрустившее создание, увидел, кого он спас только при свете факелов в полной людей и мертвых тел зале.

— Ооей! — брезгливо сказал он, хотя за миг до этого нес тварь в своих объятиях, как пылкий влюбленный свою голубку. После этого он грубо сбросил нелюдя на пол, тот в ответ слабо плюнул, зашипел, как болотный газ и начал морщиться. Гвардейцы, увидев чудо, заголосили пуще прежнего и начали с безопасного расстояния трясти своим оружием. Но тварь съеживалась все больше, наконец, как-то неохотно развалилась на составляющие: голову, руки, ноги и еще что-то. Не успел Рогатый прокричать, что у создания есть хвост, как останки окутались голубоватым пламенем и успешно превратились в пепел.

Торна и Охвена вынесли наружу. Прибежали придворные лекари и начали колдовать у двух неподвижных тел. Карелу удалось остановить кровь из подрубленной сзади под коленом ноги, но дышал он еле-еле. «Много крови потерял», — качали головами врачеватели. А вождя на удивление быстро привели в чувство: сунули под нос какую-то дурно пахнущую тряпочку — и тот зашевелился. Когда Торн пришел в себя окончательно, его жутко тошнило, в глазах отчаянно двоилось, он не мог передвигаться без помощи. Перед тем, как принесли носилки, он потребовал, чтобы лекари сделали все, но не дали Охвену умереть.

Приказ, конечно, дело обязательное, но никто, в том числе и викинги, не верили, что карел оживет. Он не приходил в себя, но и не умирал. Его держали в тепле, сквозь трубочку поили сладкой жидкостью, меняли повязки на ранах, закрепили на ноге лубок, чтобы заживала перебитая нога.

Девушка, что обнаружилась в зале, конечно, созналась. Она была то ли одной из жен дяди «прынца», то ли его наложницей. Она запустила воинов ренегата в тайную комнату, откуда они должны были ночью напасть, используя ту же тактику, что и викинги по приходу сюда. Но не срослось. В отчаянье она ударила Охвена мечом по ноге. Властитель предложил ее казнить, но вождь рассудил иначе.

— Завтра мы двинемся в обратный путь, — сказал он, отчаянно скашивая глаза. — У меня в дракаре есть лишнее место, но нет лишней пары рук. Она пойдет с нами, чтобы в пути ухаживала за Охвеном.

— А если твой воин умрет? — спросил владыка.

— Тогда умрет и она.

Викинги вышли из замка совершенно спокойно. Их откровенно побаивались и поэтому не чинили никаких препятствий. Уж, если не самый лучший из северян зарубил восьмерых отборных воинов, то что же могут сделать остальные!

К дракару пришли без приключений, неся бессознательного Охвена на носилках. Там их и встретил Густав, обзаведшийся шикарным шрамом от правого уха до угла рта, и трое других носителей сокровища. Все драгоценности удалось доставить на борт, а также тело четвертого носильщика. Он погиб в пещере, отбиваясь от нечисти, но его там не бросили. Уже мертвого вынесли к выходу за решетку. Густав не пытался точно рассказать, что же произошло на самом деле, но и без этого было понятно, что парням досталось изрядно.

— Кто погиб? — спросил Охвен.

— Дульс, — ответил кормщик, но карел его не вспомнил. — Пока мы его тащили, твари отъели у него полживота и ногу.

За весь путь Охвен ни разу не пришел в себя, но стараниями пленницы был всегда ухожен и напоен тем самым напитком, что дали на отход лекари. Поэтому и выжил.

— Ты теперь герой, — добавил Густав.

— И что же дальше? — горестно хмыкнул Охвен.

— А дальше — земля и дом.

10

Когда дракар вошел во фьорд, пробрался по Гломме почти до самой усадьбы Торна, народ уже махал шапками на берегу. Самые нетерпеливые викинги, в том числе и Рогатый, принялись бегать по веслам, перепрыгивая с одного на другое. Кто-то упал в реку, кто-то проскакал от кормы до бака. Охвен внезапно подумал, что ему уже не доведется поучаствовать в этих игрищах.

Когда ладью надежно привязали, бросили сходни, народ возликовал пуще прежнего. Карел попытался подняться со своих носилок, но не смог даже сесть.

— Куда героя? — спросил Ивальд у вождя.

Прежде, чем тот ответил, Охвен сказал сам:

— В мой дом.

Его пронесли сквозь радостную толпу на носилках, и он опять ощутил тот стыд, как когда-то в Дании, где его волокли на поводке и в ошейнике. Следом, как пугливая лань, шла, закутанная в платок, чужеземная красавица. Охвен слышал шепот в толпе, но только бессильно закрывал глаза.

Как ни странно, его маленький домишко стоял на прежнем месте, даже в очаге горел огонь. Все было так, будто Охвен покинул его сегодня утром. Рядом с открытой дверью стоял, пряча улыбку в трусах (простите, конечно же — в усах), Бьорн с сыном.

— Добро пожаловать! — сказал он, когда носилки опустили на землю. — С возвращением!

— Спасибо! — проговорил Охвен и отвернулся.

Внезапно прибежал взмыленный племянник. Тот, что когда-то изображал рыбу, пойманную сетью Охвена.

— Я хотел извиниться за прошлое, — проговорил он и протянул руку.

Карел хотел ответить на рукопожатие, но только слабо шевельнул кистью. Парень сам стиснул его ладонь и осторожно потряс.

— Я тут узнал, что ты — настоящий герой. Защитил раненного Торна и убил сорок человек. Для меня честь быть рядом с таким воином! — пылая глазами, воскликнул он.

Но Охвен не ответил. К этому времени он уже крепко спал. Вообще, теперь карел очень много времени проводил во сне. Впрочем, эта спячка совсем не угнетала — наоборот, позволяла забыться от своей беспомощности.

Первый раз поднялся он со своего ложа только, когда лето перевалило за середину. До этого времени по утрам его выносили кузнец с племянником под устроенный ими рядом с избушкой навес. Когда начинало смеркаться, они же заносили раненного обратно. Девушка продолжала ухаживать за беспомощным воином. Она постепенно обучалась языку, но предпочитала молчать. Странно, они проводили время вместе, но Охвен обращался к ней только на норманнском, словно позабыв свой родной, карельский. Чужестранка вела все дела по хозяйству, заготавливала дрова, умело протапливала дом, готовила и стирала.

Сразу после возвращения, потратив всего несколько дней на радостное пьянство и похмелье, прибежал Рогатый. Он бесцеремонно разбудил Охвена и вручил ему в кожаном мешке его долю от похода.

— А дудочка моя где? — равнодушно приняв богатство, спросил карел.

— Да пес его знает, может, затоптали тогда в суматохе, — ответил норманн. — Да с ней только на охоту ходить. Зверя пугать, или, наоборот, приманивать. Только, думаю, что у нас в лесу такие животные не водятся, чтоб могли также кричать. Так что, прости, брат — нету.

Еще раз Рогатый забрел вместе с Густавом.

— Завтра пойдем в Морской Дом. Говорят, кто-то собирается пойти разрисованных пиктов потрепать. Торн думает присоединиться, — сказал Густав.

— Что, его жена уже требует соболиной шубы? — спросил Охвен.

— А то! — обрадовался Рогатый. — Значит, время идти в моря.

— Ты давай тут выздоравливай, чтобы зимой полностью оклемался! — наказал кормщик. — Надумаешь — подтягивайся к весне в Морской Дом. Или домой подашься?

Охвен только вздохнул и махнул рукой:

— Кому я дома буду нужен? Разве что матери и отцу. К ремеслу меня не приставят, сидеть на шее у родителей — не самое веселое занятие.

— Ну, ты так не кручинься. Чему быть — того не миновать. Придешь в Удеваллу — сделаю из тебя настоящего кормщика. Пойдешь домой — тоже не пропадешь, — сказал Густав. — Точно, Рог?

— Обязательно пропадешь, — закивал головой Рогатый. Он как раз в это время засмотрелся на изящную восточную красавицу, которая ловко рубила дрова у дома. — Как теперь хромому убежать? Навалятся скопом и убьют.

— Кто убьет? — не понял Густав.

— Датчане или пикты. Может быть скотты или саксы, — он пожал плечами. — Да хоть кто!

Охвен засмеялся. Наверно, в первый раз после того памятного пещерного боя.

— Ладно, други! — сказал он. — Бывайте здоровы! И держите глаза на затылке!

На прощанье Рогатый все-таки не выдержал:

— Ох, и красивая у тебя работница! Скоро будет у тебя собольи шубы просить!

Охвен оглянулся на девушку, с которой прожил почти месяц под одной крышей. Действительно, красавица. А он за время своей болезни никого не видел, ничего не слышал. Жизнь текла мимо.

Вечером, прислушиваясь к треску поленьев в очаге, он спросил:

— Как тебя зовут?

Девушка долго оглядывалась, будто Охвен задал свой вопрос кому-то другому, ей не видимому, потом ответила глухим басом:

— Вержина.

Карел чуть со своего ложа не упал. Он закрыл рот только после того, как увидел в открытых дверях кузнеца.

— Вержина ее зовут. Эх ты, вместе живешь, а имени не знаешь.

Охвен только сглотнул, не зная, что и сказать.

— Торн так и не приходил? Завтра они уходят.

— Нет, Бьорн, не приходил. Да и зачем я ему? — Охвен нисколько не переживал по поводу прощания с вождем. — Идут, значит, пора.

— Ладно, не мое это дело, — он чуть махнул кистью руки. — А ты вот что, паря, давай-ка на ноги вставать. Так недолго и бока себе все отлежать. Осенью мы уже к тебе приходить не будем. Давай уж сам.

Следующим утром из дома на костылях, потея и спотыкаясь, Охвен вышел самостоятельно. Нога не сгибалась, на нее больно было наступать, да что там — шевелить пальцами было больно! Но хоть как-то передвигаться получалось, а то мысль, что он полностью беспомощен, стала настолько привычной, что если бы не слова кузнеца, он бы еще долго валялся, как колода.

Вержина улыбнулась ему, когда он оказался во дворе, не дожидаясь помощи норманнов. Улыбались не только губы, но и глаза. Охвен даже засмущался и покраснел, отвел взгляд и начал сосредоточенно изучать истоптанную и куцую траву под ногами.

Бьорн с племянником появились вовремя, но, видя, что подмоги не требуется, заспешили уходить.

— Если помощь какая понадобится — позови! — наказал кузнец.

Он разговаривал с Вержиной, кивнув карелу.

— Погодите, погодите! — едва успел сказать Охвен. Он начал предлагать Бьорну деньги за заботу, но тот отказался.

— Да хоть меч мой возьмите! — воскликнул карел, не зная, как выразить свою благодарность.

Лицо племянника проявило живой интерес, загадочно заблестели глаза, отчего Охвен даже вздохнул с облегчением.

— Бери! — сказал он. — У меня еще один останется. Мне хватит.

Вержина по его просьбе вынесла из дому последний из датских клинков, что носил с собой Охвен. К слову, молодой воин им не пользовался, предпочитая тот, что достался ему от Хлодвика.

Охвен поправлялся. Нога оставалась не совсем рабочей — сгибать ее в колене не очень удавалось. Вернее, почти совсем не удавалось. Он подозревал, что с этим увечьем ему придется теперь мириться всю оставшуюся жизнь.

Лето отшумело стаями перелетных птиц, осень излилась серыми дождями, пришла зима. Вержина, такая красивая и далекая, оказалась самой родной на свете. Иногда по утрам Охвен просыпался, слыша смех любимой девушки, и ему казалось, что нет на свете человека, счастливее, чем он этим морозным зимним утром. Они вместе ходили на лыжах в лес, где Охвен снова занялся, как и год назад, нехитрым охотничьим промыслом. Южная красавица, впервые увидевшая снег только здесь, получала радость от любой прогулки по заснеженному лесу.

Прибегал Рогатый, вернувшийся вместе с Торном. Рассказал, что на островах погибло несколько человек из их прежней команды, в том числе и Ивальд, который всерьез подумывал уйти от Торна и выкупить свой дракар. В общем, у него, Рога, все было хорошо. И весной, может быть, они снова отправятся к тем далеким южным берегам, где так и осталась ненайденной та затерянная деревушка с сокровищами.

Прошло Рождество, когда Охвен, стараясь сохранять серьезность, показывал, как празднуют у него на Родине. Вержина слушала внимательно и помогала, чем могла: снег карелу за шиворот пихала, снеговики лепила и звонко смеялась. В один из таких вечеров Охвен и рассказал, что Торн снова по весне собирается идти в теплые моря.

Он не ожидал, что эти слова так подействуют на девушку. Она застыла на мгновенье, а потом зарыдала. Как ни пытался Охвен узнать причину слез, она ничего не сказала. После этого он уже ни разу не просыпался от счастливого смеха.

Как стена непонятного отчуждения возникла между карелом и южной красавицей. Вержина перестала ходить в лес, сидела в полутьме дома и смахивала слезы. На вопросы она не реагировала, отворачивалась и снова плакала.

Охвен не знал, что ему делать, понимая, что нужно найти какой-то выход. Принялся гадать над причиной, но понял, что для себя он сможет навыдумывать сколь угодно много ответов, каждый из которых может оказаться верным. Тогда он решил рассуждать вслух.

— Тебя очень обидел Торн, когда я был в беспамятстве.

Вержина ничего не ответила.

— Тебе кто-то угрожал здесь, пока я был в лесу.

Снова молчание.

— Тебе противно быть рядом со мной.

Девушка в отрицании часто-часто затрясла головой и начала тыльной стороной ладони смахивать подступившие слезы.

— У тебя там кто-то остался. Мужчина, наверно.

Вержина всхлипнула и заплакала.

— Сын, — внезапно произнесла она и обняла Охвена, заливаясь слезами и уткнувшись ему в плечо.

— Что же ты мне ничего не сказала, глупая, — он принялся гладить ей голову, стараясь заглянуть в лицо.

Охвен еще много чего говорил, успокаивал и гладил руками по ее волосам. Постепенно из простых, ничего не значащих слов, сложилось решение, которое было самым разумным и правильным, хотя и донельзя больным для него.

Загрузка...