Глава 9

9.

Зотагин переломил о колено и подбросил в костер толстую сухую ветку. Огонь лизнул её, словно на вкус попробовал, потом занялся сушняком основательно, весело постреливая угольками. Костёр горел со вчерашнего вечера. Они развели его, устраиваясь на ночёвку под широкими ветвями старой пихты и поддерживали каждый в своё дежурство. Очередь сторожить их временное прибежище Зотагину выпала под утро. Сам он этой ночью заснуть так и не смог. Проворочался в полудрёме на жёстком лапнике. К тому же основательно продрог и уже не раз малодушно упрекнул себя за скоропалительное решение отправиться на остров. “С другой стороны, кто знает, как дальше дело повернётся,” — подумал Зотагин, грея над костром ладони.

С самого начала всё у них пошло наперекосяк, хотя вроде бы все детали обговорили заранее. К высадке готовились затемно. Последние наставления на верхней палубе баржи им давал сам Ириков. В этот раз Сагол Соиспаевич надел обычную брезентовую штормовку и старался вести себя на равных. Получалось так себе. В голосе представителя Великого Турана нет-нет да и проскальзывали высокомерные нотки. Жагрин, казалось, их не замечал или, скорее всего, не хотел замечать. Наверняка, как считал Зотагин, хорошо зная Иваныча, тому сейчас было глубоко плевать и на должность Ирикова и на его наставления. Он выслушал их с демонстративно отсутствующим выражением лица, заинтересовался лишь сделанными ранее с воды снимками корабля. Глядя на это, присутствовавший здесь же Голубчик, заметно нервничал и успокоился только когда Ириков оставил их, посчитав свою миссию завершённой.

— Удачи, — за руку попрощался с каждым Сергей. — На тебя, Иваныч, вся надежда.

— Сам тут какой-нибудь очередной своей дури не напори, — проворчал тот в ответ.

Зотагин думал, что их опять повезут к берегу на глиссере, но ошибся. На этот раз у борта баржи их ждала обычная вёсельная лодка. Они кое-как – отсутствовал опыт – спустились в неё по штормтрапу и расселись по местам. Зотагин оказался между Павлом и Тихоном напротив гребца, сидевшего спиной по ходу лодки. Жагрин, балансируя и цепляясь за них, прошёл на нос, где составил компанию другому сопровождавшему из местных. Третий сидел на корме возле румпеля. Рядом с ним вдоль борта лежал длинный свёрток, откуда торчал ствол карабина. Зотагин догадался, что оружие приготовили для них. Отдадут перед высадкой на берег. Судя по тому, как держались местные, они были из лесовиков.

Пока собирались, небо на востоке зарозовело, накрыв их лодку едва различимой размытой тенью баржи. От воды ощутимо тянуло холодом. Впереди, полуобнимая стоянку барж тянулся высокий крутояр острова. Деревья на его вершине чётко выделялись на фоне светлеющего неба с бледным призраком тающей луны.

Лесовик напротив Зотагина привстал, оттолкнулся веслом от железного борта баржи и, пока лодка медленно отходила, вставил уключину в паз. Оглянулся, примериваясь, и начал грести, с силой откидываясь назад всем корпусом. Лопасти вёсел, казалось, едва касались воды, но лодка уверенно набрала ход. Зотагин и глазом моргнуть не успел, как они уже были у берега. Рулевой поставил лодку параллельно урезу воды, а гребец потихоньку табанил вёслами, стараясь удержать её на одном месте. Судя по тому, насколько они уходят в воду, глубина возле берега была приличной.

— Здесь высадиться никак не получится, — оглядел кручу Жагрин. — Слишком высоко. Случись кому с осыпи сорваться, искупаться рискует.

— Отсюда до корабля ближе всего, — возразили ему. — По прямой километров десять. Перейдёте косу и уже к обеду на месте будете.

— К обеду я с моими орлами только наверх залезу! — не согласился Жагрин. — Сказал нет, значит нет! Ноги себе переломать всегда успеем. Давай дальше вдоль берега, пока не найдём подходящего места.

Подходящее место нашлось примерно через час. До этого несколько раз подходили к берегу, присматривались, но крутояр, казалось, тянулся бесконечно. Солнце ярко играло отражением на мелкой волне, когда они увидели овраг, подступивший к самой воде.

— Подойдёт, — решил Жагрин.

Нос лодки ткнулся в приплесок. Высадка не заняла много времени. Первым перелез из лодки на узкую полоску берега Жагрин. За ним сошли остальные. Перед отплытием им передали обещанное оружие. Три карабина. Жагрин осмотрел свой. Нажав кнопку на ложе, выщелкнул магазин. Взвесил его в руке и сплюнул вслед удалявшейся лодке.

— Как знал, турецкое дерьмо подсунут! Из него только ворон пугать и то особо нервных! — Иваныч вернул магазин на место. — Ладно, пошли! Нечего зря время терять, — он повесил карабин на плечо и первым направился к оврагу.

Овраг оказался узким, с обрывистыми склонами и густыми зарослями колючего кустарника, скрывающими скользкое, не успевшее просохнуть от стока талых вод дно. Продираться сквозь эти заросли было сплошным мучением. Мало того, овраг уходил в сторону, ещё больше отдаляя их от конечной точки маршрута. Выбрались они из него далеко за полдень. Злые, грязные, голодные. А ведь ещё идти и идти.

— Километров на двадцать себя наказали, — навскидку прикинул Дзьонь. — Может, и больше.

— Сегодня уже вряд ли дойдём, — согласился с напарником Тихон. — И ведь, как назло, пожрать ничего с собой не взяли. Сплошная невезуха, ёжики колючие!

— С едой разберёмся, — Иваныч показательно взвесил на руке карабин. — Не поверю, что лес здесь пустует. Кого-никого, обязательно подстрелим. Ты, Паша, пока идём, осмотрись вокруг, займись ужином. А ты чего приуныл? — повернулся он к Зотагину. — Стоишь тут, как в дерьмо опущенный! Небось, жалеешь уже, что с нами навязался?

— Нет, Иваныч, с чего ты взял? — покривил душой тот.

— По кислой морде твоей вижу.

Зотагин молча пожал плечами. А что сказать, если Иваныч прав? Да, пожалел. Особенно, когда в овраге продирался сквозь колючки. Не раз тогда вспомнил каюту Голубчика. Сидел бы там с ребятами, трепался о том о сём, но нет, понесло на этот остров. Кто же мог подумать, что лёгкая, казалось бы, прогулка обернётся настоящей пыткой. Зотагин с тоской огляделся.

Вокруг был лес. Густой, невесть с каких пор захламлённый буреломом, он казался непроходимым. Часть деревьев уже зеленела молодой клейкой листвой, а другие только-только начали просыпаться и пока, теряя остатки прошлогодних листьев, стучали на ветру голыми ветками. Посеревшие от зимних холодов широкие листья папоротника скрывали поросшие мхом и лишайником валежины. Среди них причудливыми зелёными тросточками пробивались стайки молодых побегов ужовника. Где-то в глубине рассыпал частую дробь дятел. Петляя меж стволов пролетела стайка птиц. Зотагин запрокинул голову. Над деревьями в яркой синеве плыли белоснежно-невесомые комья облаков.

— Под ноги смотрите, — предупредил Жагрин. — Чтобы на змею случайно не наступить. Здесь наверняка дохрена гадюк, а после зимы они агрессивные. Помереть от укуса не помрёте, но помучаться придётся долго. Обещаю.

— Знаем. Не первый день живём, — отмахнулся Дзьонь. — Я тут рядом пройдусь. Может, впрямь подстрелю кого. Вы тоже по сторонам поглядывайте, — он скрылся в чаще.

Змей они в тот день не встретили. Зато Дзьонь подстрелил зайца. Поужинали жареной на костре зайчатиной. Хотя, ужином это назвать язык не повернётся. Отощавшим за зиму русаком четверых здоровых мужиков досыта не накормишь. Только аппетит растревожили. “Кто ж знал, что так сложится…” — подумал Зотагин, снова подбросив в костёр загодя, ещё с вечера, заготовленный сушняк. Вспомнилось, как они с отцом, если ночь заставала их на трассе вдали от жилья, тоже разводили возле машины на обочине костёр и жарили на огне нанизанные на прутики сосиски. Отец при этом рассказывал какие-нибудь забавные дорожные истории или вспоминал своё детство, а он слушал, не перебивая, хотя его истории раз от разу повторялись и были им заучены наизусть. Просто слушал и смотрел вверх, где в ночном небе среди крупных звёзд таяли искры костра. Отца давно нет, а тёплые воспоминания о том времени до сих пор греют душу. Вот только его лица Зотагин вспомнить давно никак не может. Голос словно наяву слышит, а черты лица постоянно ускользают. Мать Зотагин тоже помнил смутно. Она умерла, когда ему едва исполнилось три года. В детской памяти отпечатался солнечный летний день, мама достаёт из тазика и развешивает во дворе на верёвке только что постиранное бельё, а он копается оранжевым пластмассовым совком в песочнице у забора. Однажды мама просто не вернулась с работы. Больше он её не видел. Воспитанием Зотагина занялась бабушка. Он так и вырос под её неусыпным надзором, окончил семилетку и начал помогать отцу. Ездил с ним в дальняки, попутно осваивая шофёрский хлеб. Стал его напарником, можно сказать. Тогда у отца уже был «Петруха».

Зотагин вгляделся в предрассветную мглу. Стволы деревьев смутно проступали из темноты, но птиц пока не было слышно. Оглянулся на спящих товарищей: может, будить пора? Решил, что рано. Пусть отдохнут как следует. Подбросил в затухающий костёр очередную порцию веток и снова погрузился в воспоминания.

Магистральный тягач отец купил после смерти жены. До этого он работал водителем на железнодорожной станции. Развозил мелкие грузы на китайской полуторке. Чтобы собрать на подержанного американца нужную сумму, продали бабушкин дом на Озёрной, а сама она перебралась к ним в пятистенок на Увальной улице. Деда к тому времени уже не было. Как ушёл добровольцем на фронт во время очередного Сибирско-кайсацкого конфликта, так и не вернулся. Вместе с похоронкой прислали два серебряных Георгия. Их тоже продали через маркетплейс какому-то коллекционеру. Собирали деньги откуда только можно. От предложенного Уссурийским банком кредита отец отказался. Не захотел оставлять сыну свои долги. Основная же часть суммы для покупки осталась от мамы. Вернее от страховки, выплаченной после её смерти правлением ресторана «Токио» и перечисленных на их счёт денег влиятельным бизнесменом с острова Русский, благодаря ей избежавшего в том ресторане печальной участи. Отец о том случае никогда не рассказывал, да и заглядывал он теперь домой редко. Всё время был на трассе. Мотал на кардан километры по всей Сибири. Поэтому подробности смерти матери Зотагин узнал от бабушки, когда та решила, что мальчишка достаточно подрос и ему можно сказать, как было дело.

А случилось тогда вот что. Мама маленького Саши работала официанткой в ресторане «Токио», расположенном в Уссурийске на пересечении улиц, не так давно переименованных в честь героев когда-то гремевшей в этих местах Гражданской войны атамана Григория Семёнова и председателя Временного Приамурского правительства Спиридона Меркулова. Ресторан на всё Приморье славился своей японской кухней. Особой популярностью здесь пользовался деликатес из фуги. Им в и решил в тот день полакомиться заезжий гость. Заказ внесли торжественно, под грохот японских барабанов со сцены. Удобнее ухватив палочки, бизнесмен потянулся было к блюду, но стоящий за его спиной телохранитель склонился и что-то прошептал ему на ухо. Бизнесмен на мгновение задумался, согласно кивнул и поманил пальцем метрдотеля. Тот его выслушал и в нарушение принятых правил – чего не сделаешь, лишь бы угодить гостю! – приказал официантке продегустировать принесённую еду. Обслуживала в тот день столик заезжего бизнесмена Светлана Зотагина. После дегустации она прожила не больше трёх минут. Позднее состоялся суд, ожидаемо признавший виновным в случившемся повара. Его лишили лицензии и на несколько лет увезли косить тайгу. Юристы настоятельно не рекомендовали родственникам погибшей возбуждать иск против владельца ресторана и посоветовали урегулировать проблему согласием сторон, пообещав выплату солидной страховки. Скрепя сердце, отец с бабушкой предложение приняли, догадываясь, что в противном случае вообще останутся ни с чем. На деле страховка оказалась не такой уж и солидной. Бизнесмен тот тоже оказался жадным.

— Бог им судья, — закончила рассказ бабушка. — Он всем воздаст там по заслугам. Да ты, поди, уж и не помнишь мамку-то… — она взглянула на внука и скорбно поджала сухие губы.

— Ага, — невпопад согласился тот. — Я пойду, ба, а то ребята ждут!

Не то чтобы он не помнил маму. Просто давно свыкся с тем, что её у него нет. Боль потери лишь изредка напоминала о себе уколами обиды. Ведь в детстве вокруг столько интересного и рядом столько друзей, а с ними хоть на озеро, хоть на речку, хоть в лес. В городах кто-то, может, и сидел сутками у компьютеров, а им некогда было в игрушки играть. Больше родителям помогали. Зотагин улыбнулся, вспомнив, как их компания рано утром выходила в лес за грибами и с полными корзинами возвращалась домой уже к обеду, успевая искупаться в речке Супутинке, которую все привычно называли по-старому, Комаровкой. Речку переименовали вместе с посёлком, когда длань исторической справедливости, спустя столько лет, дотянулась, наконец, и до их населённого пункта. Зотагину почему-то запомнилась именно эта напыщенная фраза, сказанная заведующим местного Дома культуры на открытии памятника генералу Хорвату. Памятник поставили на центральной площади перед зданием поселковой администрации. Мальчишкам он сразу понравился. Из-за паровоза, выгравированного золотом на чёрном гранитном постаменте. Хотя поясной бюст самого генерала тоже был ничего. Даже в бронзе он казался суровым. Высокий лоб генерала переходил в обширную лысину, окладистая борода соревновалась пышностью с бахромой эполет, а грудь украшала целая россыпь медалей и звёзд. Здесь, на Дальнем Востоке, он был когда-то Верховным Уполномоченным при Всесибирском Правительстве, потому и памятник поставили, и посёлок в честь него переименовали. Из Баневурово в Хорватово. А паровоз на постаменте изобразили потому что он ещё и КВЖД управлял. Китайско-Восточной железной дорогой. Так было на памятнике написано. Ивин тоже об этом рассказывал. В конце каждого учебного года он посвящал генералу целый урок.

Костёр стрельнул угольком на куртку Зотагина. Он сбил уголёк ладонью, пока тот не прожёг ткань, поворошил палкой костёр и подбросил в него ещё веток.

Ивин. Семён Семёнович. Учитель истории и директор их семилетней школы. Кряжистый с мясистым носом и плотно прижатыми к лысому, как бильярдный шар, черепу ушами, Ивин почему-то всегда имел при себе трость, хотя хромоты за ним не замечалось, а папиросу вынимал изо рта лишь на время урока. Многим, не только Зотагину, он запомнился своей нелюбовью к нестриженным мальчишеским головам. Мог просто зайти в класс посреди любого урока и проверить у мальчишек длину волос. Всех, у кого она его не устраивала, прямо с урока отправлял в парикмахерскую. Там уже знали, как стричь, если пацан, садясь в кресло, мстительно улыбался и просил мастера: “Под иву!”

Вспомнив это, Зотагин не сдержался и громко фыркнул.

— Почему не разбудил до сих пор? — к костру из-под полога ветвей выполз Жагрин. Выпрямился и, щурясь со сна, огляделся.

— Рано ещё, Иваныч.

— Рано никогда не бывает. Бывает поздно. — сказал бригадир. Недовольно кривясь, потёр подбородок с отросшей за последние сутки щетиной. — Эй, сони, подъём! — крикнул он остальным. — Пять минут оправиться, привести себя в порядок – и выходим!

— Жрать хочется, как из пулемёта, ёжики колючие, — подсел к костру сонный Тихон. — Надо было тебе, Паш, вчера побольше зайцев настрелять. А ты чего лыбишься? — спросил он Зотагина.

— Все мы сейчас колючие. Как твои ёжики, — ответил тот.

— Побриться не мешало бы, — согласился Дзьонь. — И поесть. Жалко не догадались вчера хоть что-то на утро оставить.

— В плену накормят, — хмуро пообещал Жагрин.

— В каком ещё плену, Иваныч? — возмутился Зотагин. Он оглядел товарищей, надеясь на поддержку. Те тоже, ничего не понимая, молча смотрели на бригадира. Ждали, что он ответит Зотагину.

— А ты, Саша, ту дуру с тремя турецкими пыкалками захватить решил, да? — с жалостью уставился на него Жагрин. — Тогда флаг тебе в руки и хрен в зубы вместо дудки! А мы издали посмотрим на твоё геройское самоубийство. Или ты впрямь думаешь, что там сразу от страха обосрутся, едва увидят твою небритую рожу? Значит, так, — приказал Жагрин. — Чтобы никаких у меня подозрительных движений, которые оттуда могут истолковать, как угрозу! Прилетит – хоронить от вас будет нечего. Все всё поняли? Больше повторять не буду.

— Понятно, чего уж там, — согласился Дзьонь.

— Снова, значит, в плен, — вздохнул Тихон. — Привыкать начинаем, ёжики колючие.

Насколько прав был бригадир, Зотагин признал, когда увидел тот корабль своими глазами. До его стоянки они добрались ближе к обеду. Тяжело идти было только с самого начала. Через несколько километров чащоба сменилась редколесьем с обширными полянами, где сквозь прибитую зимними холодами прошлогоднюю траву активно пробивалась молодая поросль. Солнце пригревало, и в куртках становилось жарко. Снимать их не спешили, просто расстегнули. Сквозь птичий гомон всё чаще слышались жалобные крики чаек, да и сами они стали чаще появляться над головой. Это означало, что побережье совсем близко. И в самом деле, сначала они увидели за деревьями ослепительный блеск воды, а вскоре и сами вышли к берегу. Здесь он был сравнительно отлогим из-за давнего оползня, зато дальше опять нависал над водой крутым обрывом. Корабль стоял на мелководье в акватории небольшой бухты, образованной естественным изгибом берега. С открытой стороны бухту защищал каменный клык торчащей из воды одинокой скалы. Возле неё с громкими криками роились стаи птиц. Видимо, там у них было гнездовье.

— Удачно вышли, — осмотрелся Жагрин. — Не придётся больше по кручам лазить.

Корабль у берега своими очертаниями и впрямь, как заметил тогда Илья, напоминал большой понтон. Зотагин видел такие, когда ему однажды пришлось переезжать реку с разрушенным половодьем мостом. Армейцы соорудили через неё временную переправу из похожих железных лаптей. Правда, те были намного меньше и без надстроек. Здесь же по центру высилась башенка с ажурной мачтой, а на корме, три здоровенных винта, спрятанных в кольцевые насадки. На крайней был нарисован белый квадрат, из угла в угол перечёркнутый синим крестом. Две крохотные пушечки в носовой части корабля, особого впечатления на Зотагина не произвели. Он ожидал чего-то большего. На сером борту под рубкой виднелись крупные цифры 957, а на самой рубке, накладными буквами помельче читалось название корабля: «Сергей Осипов».

— Нас заметили, — предупредил Дзьонь.

Действительно, одна из пушек на баке корабля развернулась в их сторону.

— Вот и хорошо, что заметили. — ответил Жагрин. — Пойдём сдаваться, — он протянул свой карабин Дзьоню. — Ты, Паша, на всякий случай припрячь пока всю нашу артиллерию где-нибудь под приметным кустиком. Кто знает, как дальше дело обернётся.

Загрузка...