Океан

Глава 3

Теперь Алина решила сконцентрироваться на новой паре, появившейся в их кругу. Игорь выделялся пивным пузом и намёком на лысину, а его жена Вика – тем, что была на целую голову выше супруга. Её несложно было представить себе лет пятнадцать назад – типичная фотомоделька, а вот как выглядел Игорь, когда был моложе? Был ли он интересным парнем с умным лицом и горящими глазами или напоминал определённых персонажей из прошлой Алиной жизни?

Мнимые «хозяева города» в непременных кожаных куртках, они неспешно подходили к ней, продававшей свои картины на городской площади, и оценивали тяжёлым взглядом – полотна их не интересовали. Алинино лицо тут же покрывалось алыми пятнами, что их очень раззадоривало. К слову сказать, Алина никогда на продавала картины одна, только с друзьями-однокурсниками из «художки», рассчитывая в случае чего на их помощь. Это было странное время, но Аля всё равно по нему скучала. Будучи студентами, они приходили на площадь рано утром, раскладывали картины, покупали себе армянский кофе, а потом садились рядышком, щурясь на солнце, наслаждаясь ароматным напитком и приятной компанией. Прохожие разглядывали картины, а ребята – прохожих, пытаясь угадать потенциального покупателя.

Эти воспоминания были наполнены неописуемым счастьем времени, когда Алина жила среди людей, которые разделяли её интересы, а мысли передавались через намёки, жесты и улыбки. Они были молоды, талантливы и амбициозны, а весь мир казался у их ног. Дух приключений манил их, предвещая захватывающие авантюры с обязательным хеппи-эндом.

Не у всех получалось дойти до этого финала: Олег, самый красивый и талантливый на их курсе, умер от передозировки прямо перед отъездом Алины в США. Или покончил с собой? Как жаль, что тогда у неё не было денег купить хотя бы одну из его картин…

Алина была одной из первых, кто вместе со своей семьёй уехал «по еврейской линии». Её покойный дед, после того как железный занавес был поднят, умудрился найти своих родственников в Лос-Анджелесе, и те согласились спонсировать их переезд. В середине девяностых «Союз нерушимый республик свободных» погружался во тьму, как кренится и навечно уходит в землю заброшенная изба. Из страны бежали не только евреи, но все, кто мог, и как только мог.

«Кто и как» – Алина знала очень хорошо, с тех пор как устроилась секретарём-переводчиком в офис иммиграционного адвоката. Она всё схватывала на лету, клиенты её любили, и очень скоро адвокаты стали доверять Алине заполнение иммиграционных форм. Она не просто делала работу, а вникала в истории других людей и находила радость в том, чтобы выручать их по возможности – будь то помощь в получении государственного пособия, контакты для трудоустройства или просто опции жилетки для слёз. Она не раз ловила не себе недовольный взгляд проходившего мимо адвоката: мол, сколько можно тратить billable hours[3] на одного клиента.

Алина старалась быть тактичной – задавать только уместные вопросы и ни в коем случае не ставить собеседника в неловкое положение, при этом всегда была готова выслушать, если человек в этом нуждался. Она праздновала каждый успешный «кейс» как свой собственный, особенно когда случай был тяжёлым – вроде экстренной релокации для лечения онкологии. Она костьми ложилась, только бы человек получил визу, и всегда спешила помочь, даже если понимала, что клиент что-то приукрашивает в своей истории.

Её муж в этом смысле не отличался щепетильностью. Знакомясь с русскоязычными, Алекс спрашивал в лоб: «А как вы приехали? A по какой программе? А как остались?» Алина не раз объясняла, что подобные вопросы могут смутить, особенно одинокую женщину. Естественно, все выиграли лотерею на «гринку» – кто же признается, что легализовался через фиктивный брак?

Так как в их компашке на этот раз оказались новенькие, все начали делиться своими историями легализации. Большинство, как водится, подавали на «политику», в том числе Игорь, который впоследствии получил номер социального обеспечения и разрешение на работу. Теперь подавать на «политику» стало легче «благодаря» Путину. Достаточно было сочинить легенду про митинги-протесты, где наш герой подвергался жестоким избиениям ОМОНа, и подвязать к ней липовые справочки и поддельные душераздирающие снимки.

– А из меня сотворили еврея! – вдруг подключился хорошо поддатый Валентин.

Ольга внимательно посмотрела на мужа, но ничего не сказала.

Народ зашебуршился, Вальца начали засыпать вопросами, и даже его сын-подросток озадачился, стоит ли им с сестрой теперь считать себя евреями.

– Это всё мой иммиграционный адвокат по кличке Копатыч, – бравировал Валентин, явно получая удовольствие от своего рассказа. – Он хитрый как чёрт, голова – Дом Советов. Когда мы поняли, что по extraordinary[4] я не пройду, да и местные невесты в очередь не стоят, Копатыч покумекал и придумал схему…

– Да не был он адвокатом, – сквозь смех возразил Алекс. – Он был паралегал[5].

– Да всё один хрен! – перебил его друг. – Короче, Копатыч – гений. Он мне говорит: «Валец! Кто у нас был вечным, а? Ну кто? Правильно, вечным был жид. Это знание даёт нам уверенность, что еврейскую тему не задушишь, не убьёшь. А посему, истинно говорю тебе, Валя, быть тебе евреем!» Я, нет, вы слышите, я – еврей! – Он чуть не повалился со складного стула, потянув за собой пластиковую тарелку. – «Ну, на это я пойти не могу», – ответил я Копатычу, но он обозвал меня придурком и велел заткнуться. Клянусь, дело было не во мне и даже не в бабках, которые я ему платил, а в реализации его грандиозного плана. Он мнил себя великим комбинатором, и, скажу вам без ложной скромности, мой кейс стал лучшим его делом! Вершиной карьеры! Жемчужиной! Джекпотом! В общем, я покорился, – продолжал распинаться Валентин, подкрепляя свои слова пантомимой из оперы «несчастный еврей»: брови домиком, уголки губ опущены вниз.

– Ты засел за Тору, примерил пейсы, – хохоча, продолжил за него Игорь.

– Не совсем так. Мне перекрасили волосы и даже усы! И не в брюнета – из меня сделали рыжего еврея!

Алина посмотрела на Валентина через призму своего художественного образования и вообразила, как его продолговатое лицо с голубыми глазами и крупным носом обрамляется не блондинистым ореолом, а рыжиной. Надо признать, идея сделать из Вальца рыжего еврея была гениальной. При хорошо отрепетированной легенде иммиграционный офицер запросто мог поверить в притеснения бедного рыжего еврея ужасными русскими. А свидетельство о рождении с отметкой об «особой» национальности, как и все другие документы, было искусно подделано в адвокатской конторе.

Алина перехватила взгляд Ольги, которая смотрела то на неё, то на Валю, – было ясно, что дома мужу хорошенько достанется. Обычно на барбекю старались избегать обсуждения национальных вопросов, но, как говорят, организм нашего человека не в состоянии вместить одновременно и алкоголь, и антисемитизм: стоит ввести в него немного алкоголя – и антисемитизм тут же вылезает наружу.

После «еврейской темы» все другие казались пресными, так что вскоре компания стала расходиться. Никита юркнул на заднее сиденье их «мерса» и, едва пристегнувшись, задремал. Алекс ещё минут пятнадцать обнимался с товарищами, а потом подошёл к машине. Алина посмотрела ему в глаза.

– Ты же сказал, что точно ведёшь обратно, чтобы я веселилась и ни о чём не беспокоилась?

– А я что? Я пожалуйста. Могу рулить хоть в Сан-Франциско, я слово своё держу, – произнёс Алекс пьяненьким голосом.

– Ты же нетрезвый, причём сильно!

– Было бы предложено, – парировал муж, пожал плечами и, слегка пошатываясь, поплёлся к Толкунову, чтобы ещё раз обнять его по-братски и хлопнуть на посошок.

Возвращался Алекс ещё более шаткой походкой. Приблизившись к Алине, он резко изменился прямо на её глазах: улыбка сползла, желваки заходили, взгляд уткнулся в землю. Минуту спустя он плюхнулся на пассажирское сиденье, навалился боком на дверь и замер с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Она сама не переносила тяжёлый запах алкоголя, выпивала редко, чисто символически, поэтому все эти годы страховала мужа, когда они выезжали куда-то вместе. Ей было не в тягость, право, но ведь он обещал не злоупотреблять и нарушил своё слово, как это бывало не раз… И она не раз закрывала на это глаза, как и на многое другое в последнее время…

Мысленно помолившись, Алина завела машину и тронулась вперёд, в темноту, навстречу крутому серпантину. Потерпеть, выдержать эти сорок минут мучительного горного спуска, а потом – всё: цивилизация, прямые освещённые дороги, заправки, светофоры, людные улицы. Периодически включая дальний свет, она потихонечку двигалась в направлении дома. Её скорость, конечно, не выдерживала никакой критики, но ехать больше двадцати миль в час Алину не заставил бы ни Бог, ни чёрт. Она воспользовалась небольшой хитростью и включила аварийку. Страшнее всего было ожидание встречных авто, внезапно выскакивающих из-за резких поворотов, – Алине казалось, они с сумасшедшей скоростью несутся, чтобы непременно столкнуться с их машиной лоб в лоб. Она силой воли заставляла себя отводить взгляд от слепящих фар.

«Нельзя на Алекса рассчитывать. Я должна всегда брать с собой очки для ночного вождения. Но если человек клянётся… Нет… Надеяться можно только на себя, никому нет до тебя дела». На секунду она прекратила внутренний диалог и с ужасом осознала, что паника не просто подобралась к горлу, а вот-вот накроет её с головой.

«Ты никуда не летишь, никуда не летишь», – успокаивала она себя, но другой голос в голове издевательски возражал: «Не факт. Всё бывает, всякое случается».

Её акрофобия началась давно, ещё в юности, но проявляла себя деликатно и всегда оставляла возможность договориться с собой. Однако периодически паника брала верх и сознание спутывалось. Вот и теперь. Серпантин, казалось, не заканчивался. Темнота разжигала воображение, вызывала из памяти разные моменты, смешивала их, накладывая друг на друга… Нежность Алекса на заре их отношений, то, как он делал ей уколы, когда они планировали операцию ЭКО, как ночевал трое суток в больнице на раскладном диване, когда родился Никита, их вечерние посиделки и разговоры о литературе, философии, политике… И ещё – его детские фото, с которых смотрел вихрастый мальчишка в советских колготках, с неряшливыми складками на коленках. В последние месяцы Алине казалось, что её мужа больше нет – он остался в том кадре, а тот, что ходит в его теле, страдает амнезией, безразличием и алкоголизмом. Да и у неё самой всё было хорошо только внешне – внутри уже давно коптили круглосуточно работающие заводики раздражения.

Припарковав машину, она выключила зажигание и с облегчением вздохнула – этот день наконец-то закончился. Алина ещё не подозревала, что это лишь начало сложной истории, которая радикально изменит её жизнь.