Ольга Ивановна

III.

Денисову было душно в Петербурге. Он чувствовал себя задавленным этим тяжелым каменным колоссом. Его не тянуло на улицу, и он целыми часами лежал на кровати, вспоминая милую провинцию, добрых и отзывчивых людей с их причудами и странностями, но мягким и участливым сердцем.

Чаще всего Денисов думал о "ней". Он хорошо помнил последнее лето, роскошные, тихие вечера и теплые лунные ночи, когда он впервые "подружился" со своей Наташей. Они сидели на скамейке, у тополей, на берегу речки. Денисов держал Наташу за руку, а она потихоньку, понурив голову, высказывалась. Она говорила о другом студенте, товарище Денисова, Плетневе. Этот красавец брюнет, со жгучим и пристальным взором, овладел ее сердцем, затуманил ее голову. Она не скрывалась перед Денисовым. Ей нужно было кому-нибудь высказаться. Что она может сделать, когда она потеряла над собою волю, бредит Плетневым, когда его неумолимый образ стоит перед ней и манит за собою?

Наташа говорила это наивным тоном, почти со слезами, и совсем по-детски топала ножкой. А Денисов не столько слушал ее, сколько любовался ею.

-- Скажите, Николай Петрович, разве это грешно, что я полюбила? -- спрашивала Наташа.

И Денисов невольно отвечал:

-- Да разве может быть грешно то, что вы думаете или делаете?!

-- Нет, я сама чувствую, что это нехорошо... Я все думаю только о нем одном, ночей не сплю... Если бы вы знали, что я испытываю! Знаете, -- прибавила она шепотом, -- он недавно... поцеловал меня, а потом обнял и сказал, что увезет меня в Москву.

Тогда Денисов понял, чего добивается этот бесшабашный повеса, настоящий цыган, еще в гимназии слывший за донжуана. И он со всею пылкостью, с юношеским увлечением стал разочаровывать Наташу, открывать ей глаза на Плетнева.

Уже в тот вечер ее лицо покрыла задумчивость, и она, прощаясь с Денисовым у калитки своего дома, проговорила:

-- Я вижу, что вы мне много правды сказали, Николай Петрович! Я многого не понимала, о многом не подумала... Спасибо вам.

Ему не хотелось выпускать ее руку из своей. Он смотрел в ее большие синие глаза, в которых отражалась луна, на ее легкое белое платье, чувствовал ее близость, а от реки несло свежестью, пряным ароматом тополя и лоха... С этой минуты он полюбил Наташу, и через неделю на площадке старой деревянной церкви она рыдала у него на груди, он целовал ее и тоже плакал, как ребенок, от счастья. Они поклялись друг другу в "вечной любви".

Потом начались свидания и вечерние прогулки вдвоем на Волгу. Денисов видит как сейчас эту розовую даль, с едва заметной линией горизонта, видит прозрачные, неподвижно повисшие в воздухе облачка, верхушки мачт, густую и темную зелень порта, сочную и блестящую траву, спокойный пруд с маленькими корабликами посредине.

И теперь, в Петербурге, Денисов не мог примириться с разлукой, ходил к Будагову, читал ему Наташины письма, ныл, почти плакал.