Ольга Ивановна

IV.

Однажды, уже в ноябре, к нему зашел Хачатрянц. Денисов начал жаловаться на свое мучительное настроение.

На другой день, с самого утра, студенты искали себе комнату, чтобы поселиться вдвоем.

Подходящая комната отыскалась скоро на Садовой, во дворе огромного дома, занятого почти одними складами и мастерскими. Денисов с Хачатрянцем поднялись во второй этаж по довольно чистой лестнице и позвонили у двери, на которой была прибита медная дощечка с надписью:

ОЛЬГА ИВАНОВНА БРАГИНА.

Акушерка.

Им отворила сама хозяйка. Она оказалась молодой особой с медлительными движениями и грудным певучим голосом. Она была хороша собою и с первого взгляда понравилась студентам. Когда Денисов дал ей задаток вместе с визитной карточкой и сказал, что они переедут вечером, она проговорила, растягивая каждое слово:

-- Ну, вот и прекрасно -- чем скорее, тем лучше... Я очень рада, что у меня будет молодежь.

Она показалась Денисову ребенком с манерами взрослой женщины. Она была слишком миниатюрна, свежа и моложава в сравнении с той солидностью и сдержанностью, которые сквозили в ее словах и движениях. На ней был широкий бумазейный капот сиреневого цвета с тонкими кружевами у ворота. Руки были нежны и белы.

Вечером, часов в восемь, Денисов переехал на новую квартиру.

Он внес с помощью дворника свои вещи. Пожилая прислуга зажгла стенную лампу и удалилась.

Денисов нервно, в радостном возбуждении ходил по комнате, осматривал стены с темными обоями, олеографии в черных и позолоченных рамах, фотографические карточки, этажерку с маленькими статуэтками из терракоты и красным кувшином с надписью: "Ялта". Мебель была легкая, резная, малинового бархата. На окнах висели тяжелые портьеры, красиво и небрежно подобранные шнурами...

Денисов сел к столу. За стеной слышались легкие шаги. В комнату Ольги Ивановны вела дверь, наполовину заставленная шкафом. Шкаф стоял пустой и усиливал звуки. Денисов слышал, как хозяйка сказала в кухню своим протяжным голосом:

-- Вера! Поставьте самовар.

Денисову становилось весело. Он отворил дверь в коридор, постоял на пороге. Слышал, как Ольга Ивановна выходила зачем-то в кухню и как прислуга трясла уголья в самоваре. В коридоре чувствовался легкий, почти неуловимый запах. Он напоминал о присутствии женщины и чуть-чуть кружил голову. Он как бы исходил от стен, от каждого предмета. Денисов увидел на вешалке несколько платьев. Он подошел, потрогал их и испытал странное, совершенно новое для него ощущение. Под руку попался тот самый сиреневый капот, в котором хозяйка была утром. Он был мягкий и толстый, и как будто еще теплота осталась в нем.

Денисову показалось, что он прикасается к женщине, и ему стало жутко.

Он вернулся в комнату и начал думать об Ольге Ивановне. Кто она такая? Живет одна, акушерка, следовательно, курсистка бывшая. Не побоялась пустить к себе студентов, даже как будто обрадовалась. Но на лице никаких признаков того вызывающего, задорного выражения, которое так непривычно для провинциала в петербургской женщине. Как она оригинально говорит, прямо смотрит в глаза и ходит медленно, точно плывет. Денисову вдруг захотелось ее увидеть. Он встал перед зеркалом и поправил прическу... Потом вспомнил Наташу, как-то странно улыбнулся, выругал себя и пошел по коридору.

Дверь в комнату хозяйки была закрыта. Он тихо постучал и сейчас же услышал:

-- Войдите.

Ольга Ивановна сидела у стола в глубоком кресле. Бронзовая лампа с нарядным шелковым абажуром зеленовато-золотистого цвета бросала тень на верхнюю половину ее лица, а нижняя -- с яркими и выпуклыми губами, красиво закругленным подбородком -- была сильно освещена. Ольга Ивановна сказала:

-- Ну, здравствуйте, Николай Петрович! Как вы устроились?

Денисов сел напротив и отвечал:

-- Что же мне было устраивать? Переехал, и все тут.

Хозяйка что-то вышивала гладью. Денисов стал говорить о своей тоске на старой квартире, об одиночестве, желании забыться и спасительном решении жить вместе с Хачатрянцем. Она медленно подняла на него свои темные глаза и перестала работать.

-- Вы тосковали? Скучали? Это в Петербурге? По ком же?

-- По всему, -- сказал Денисов, -- по семье, по городу, природе, друзьям...

-- И еще, наверное, по "ней"? Не скрывайте.

Видно было, что она сдерживает улыбку. На ее щеках по-явились две ямочки. Денисову сделалось неприятно, но он спокойно отвечал:

-- Может быть, и по ней.

-- А какой, должно быть, чудак ваш приятель, -- немного погодя сказала Ольга Ивановна. -- Он переехал за час перед вами. Вбежал с лампой в руках и пением какого-то марша на своем комичном языке. Затопал ногами по коридору, что-то недолго возился в комнате, а потом влетел ко мне, сказал "здрасти" (она передразнила Хачатрянца), взглянул поверх очков и объявил, что ночевать не будет дома и вернется утром... Посуетился на одном месте и убежал как угорелый.

-- Это он к Будагову, -- сказал Денисов.

-- А кто такой Будагов?

-- Это мой хороший друг, они занимаются вместе.

-- А-а... ваш друг, -- задумчиво произнесла она и потом прибавила: -- А легко сделаться вашим другом?

"Зачем она это спрашивает?" -- мелькнуло в голове у Денисова, и неприятное чувство снова шевельнулось в груди. Он просто сказал:

-- Спросите у моих друзей.

Она засмеялась. Студент увидел великолепные, ослепительной белизны зубы. Канарейки, висевшие в клетке у окна, проснулись и слабо чирикнули -- сначала одна, потом другая. Ольга Ивановна положила работу на стол. Вера внесла маленький самовар, потом поднос со стаканом и чашкой. Денисов вопросительно поглядел на стакан. Хозяйка поймала его взгляд:

-- Мы будем пить чай вместе? Не правда ли? -- спросила она.

Студент чувствовал, как ему становится хорошо и приятно в этой уютной полуосвещенной комнате. От самовара поднимался пар и легким облачком тянулся к потолку. Ольга Ивановна перемывала посуду, звеня ложечками. Денисов встал и прошелся по комнате. Потом сел и заговорил мягко и спокойно:

-- Если бы вы знали, как мне нравится ваша обстановка, Ольга Ивановна, -- сколько у вас тут тихой и хорошей поэзии.

-- Неуже-е-ли? -- протянула она.

-- Да, -- продолжал он, -- настоящая идиллия: эти канарейки, абажур, этот самовар, ваша работа.

-- И я, -- с улыбкой докончила Ольга Ивановна.

Денисов немного смутился и сказал:

-- Да, если хотите, -- и вы.

-- Нет, вы ошибаетесь, -- серьезным и загадочным тоном произнесла она, -- вот познакомитесь покороче, перемените мнение... Я очень дурная, очень злая.

-- Ну, это еще не беда, -- пошутил Денисов, -- лишь бы эта злость была красива.

-- Ах, какой вы!.. -- погрозила она и подвинула к нему стакан.

-- Вот что, Ольга Ивановна, -- медленно отпивая чай, сказал Денисов, -- мне хотелось бы с самого начала предложить вам... с места в карьер... возможно простые и дружеские отношения. Вы молоды, должно быть, недавно кончили курс... мы, следовательно, товарищи.

Ольга Ивановна сделала строгое лицо и проговорила:

-- Однако вы поспешны, милостивый государь! Что вы хотите этим сказать? Я уже деятель на пользу человечества... я старше вас, а вы совсем маленький мальчик... Извольте быть почтительней!

Оба рассмеялись, и Денисов сказал:

-- Ну, это положим... сколько вам лет?

-- А как вы думаете?

-- Лет двадцать, самое большее.

-- Не угадали.

-- Сколько же?

-- Подумайте.

Студент пристально посмотрел на хозяйку. На ней было черное платье, оттенявшее матовую белизну ее лица, красиво облегавшее плечи и грудь. Ее щеки были свежи и румяны. Пышные волосы, только слегка завитые, делали ее похожей на подростка. "Сколько же, -- думал Денисов, -- неужели меньше?"

-- Девятнадцать?

-- Нет.

-- Восемнадцать?

-- Господи! Да вы меня совсем молодите, скажите прямо: десять... Нет-с, коллега, мне целых двадцать шесть.

-- Неужели? -- вырвалось у него.

-- Правда, старуха?

-- Что вы? Да я вам, ей-богу, на десять лет меньше дам. Вы, должно быть, очень счастливы, если выглядите такой моложавой -- вас совсем не старит жизнь...

-- Да, я очень счастлива! -- резко сказала она.

Денисова изумил этот тон. Ему послышалась даже нотка горечи в ее словах.

-- Да, меня не старит жизнь, -- задумчиво продолжала она, и у нее странно заблестели глаза.

Ему почему-то сделалось неловко. Он спросил:

-- У вас есть родные?

-- Есть, только не здесь.

-- И сестры?

-- И сестры тоже.

-- Замужем?

-- Одна замужем, а другая нет.

-- А вы думаете выходить замуж? -- шутливо спросил Денисов.

-- Я?.. Но я уже замужем!.. Разве я вам не говорила?

-- Как, вы? -- опять невольно вырвалось у студента, и он совсем сконфузился.

"Дурак! -- мысленно обругал он себя. -- Что же в этом удивительного?.. Она может не жить с мужем".

Хозяйка засмеялась:

-- Да вы меня совсем за девочку принимаете, Николай Петрович, это даже обидно... Ну, вот знайте: я не только была замужем, но и овдоветь успела.

И Денисову она уже начала казаться другой. Ему стало с ней уже не так свободно, как раньше. Он не находил, что сказать, и заговорил о провинции, о Волге, о своей семье. Ольга Ивановна внимательно слушала. Когда он остановился, она медленно и протяжно, по-своему, произнесла:

-- Какой вы еще юный...

Денисов удивился и спросил:

-- Это вы за что же?

-- А так... видно, что вы еще совсем не знаете жизни.

И она стала жаловаться на Петербург, на людей, на свое одиночество и скуку, на холод окружающего. Она говорила с таким разочарованием, с такой горькой досадой, что студент слегка оторопел.

Они еще долго беседовали. Денисов с каждой минутой все больше и больше дивился определенности и законченности ее суждений. В них слышалась жизненная опытность, иногда ирония. Одно казалось ему немного странным: Ольга Ивановна как будто совсем не касалась себя. Денисову было неловко расспрашивать ее. Она говорила совершенно серьезным тоном, и Денисов думал, что она намеренно отдаляет его от себя, дает понять, что он в сравнении с нею мальчик.

Было уже за полночь, когда он пожелал ей спокойной ночи. Ольга Ивановна пожала ему руку своей мягкой и маленькой ручкой и сказала:

-- Надеюсь, наши беседы будут часто повторяться.

Когда Денисов шел к себе по коридору, а потом ложился спать, ему все еще чудился ее грудной певучий голос. Она стояла у него перед глазами с красивой, словно немного сдержанной улыбкой на устах... Он задремал. На мгновение ему мелькнул образ Наташи, потом он увидел себя на пароходе, почувствовал легкую качку. Ему было хорошо и мирно. Из рубки вышла Ольга Ивановна и, качая головой, проговорила: "Какой вы юный!.."