Она не принцесса

Глава 12

Вышвырнув графа в окно, он, вероятно, погубит свою дипломатическую карьеру. Йен глубоко вздохнул и встал с мыслью, что, если сейчас Хей не уберется с глаз долой, ему придется сделать это и потом искать себе новую профессию.

– Я прекрасно понимаю, почему вы пришли к такому заключению, – сквозь зубы сказал он, провожая Хея до двери. – Я передам мисс Валенти ваше письмо о разрыве помолвки. Я уверен, она согласится с вами, что это наилучший выход.

– Надеюсь, – ответил Хей. – Несмотря на ее прошлое поведение, я боюсь оскорбить ее чувства, но ничего не поделаешь.

– Я уверен, она переживет это разочарование. – Ирония в его голосе осталась незамеченной графом, который кивнул, соглашаясь с ним.

Йен вышел вместе с Хеем в коридор, но отвращение помешало ему любезно проводить его до дверей, и он с облегчением увидел, что Хей слишком озабочен, чтобы это заметить. Граф спустился с лестницы, и Йен подождал, пока он не пересечет холл и не исчезнет из виду, затем повернулся, собираясь возвратиться в библиотеку. И в ту же минуту застыл на месте.

У двери библиотеки стояла Лючия. По ее одежде было видно, что она собиралась лечь спать, ее волосы были рассыпаны по плечам, а из-под подола ее белой кружевной ночной рубашки и халата выглядывали босые ноги.

Йен взглянул на ее лицо и понял, что она слышала по меньшей мере часть его разговора с Хеем. Она словно от боли сжала губы, и у него дрогнуло сердце.

Молчание затянулось, вынуждая его что-нибудь сказать.

– А я думал, что вы на приеме у леди Хьюитт с Диланом и Грейс.

– Я была там, – ответила Лючия. – Я вернулась раньше, потому что устала и у меня разболелась голова. Герцог и герцогиня Тремор привезли меня сюда в своей карете. Я легла спать, но мне приснился страшный сон, и я больше не могла заснуть.

Она замолчала и глубоко вздохнула.

– Мне нужна была книга. Что-нибудь скучное, чтобы уснуть. – Она протянула руку к двери библиотеки. – Я не хотела подслушивать, но вы знаете, как это бывает. Слышишь свое имя и... – Она снова замолчала, гордо подняла голову и тряхнула волосами. – Черт, – проворчала она и вошла в библиотеку.

Он последовал за ней.

– Лючия, – сказал он, но она не дала ему договорить.

– Вы были правы относительно моего прошлого, Йен. Оно продолжает преследовать меня. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. – Ваша задача стала еще труднее. Если узнают об Армане, то мне будет намного труднее найти мужа.

– Хей дал слово никому не говорить об этом. Он благородный человек. Самодовольный, но порядочный. И сдержит слово.

– Слухи могут просочиться, и тогда Чезаре придется увеличить приданое. – Она цинично усмехнулась, и ему это не понравилось, – То есть в том случае, если он хочет, чтобы в течение следующих трех недель я была помолвлена.

– Вы могли бы попросить вашего отца предоставить вам больше времени.

В выражении ее лица появилась такая жесткость, какой он никогда в ней не замечал. Ее глаза стали как щелки.

– Я буду ползать на коленях перед дьяволом, – тихо произнесла она голосом, полным ненависти, – но никогда и ничего не попрошу у отца.

– Хотите, я сделаю это за вас?

Она немного подумала, затем спросила:

– Вы думаете, он согласится?

– В данных обстоятельствах, когда случай на карнавале наверняка станет известен, а теперь еще есть вероятность, что просочатся слухи о вашем неосторожном поведении с Буже... – Он замолчал, но не смог солгать ей. – Нет. По-моему, он не даст вам больше времени. Как вы и сказали, он существенно увеличит приданое, и этого будет достаточно, чтобы какой-нибудь обнищавший пэр соблазнился им.

Йен смотрел, как она подошла к столу, где на подносе стоял графин с любимым бренди Дилана. Она налила изрядную порцию в хрустальный бокал и одним глотком осушила его.

Поскольку Йену самому раза два приходилось злоупотреблять алкоголем, он понимал, что это происходит тогда, когда человеку трудно посмотреть правде в iлаза.

– Это делу не поможет, – мягко сказал он и подошел к ней.

– Знаю. – Она снова наполнила бокал и, держа и одной руке графин, а в другой бокал, повернулась к нему. – Полагаю, сейчас мне предстоит выслушать лекцию о том, что порядочным молодым леди не полагается пить. Не думаю, что нам разрешено пить крепкие напитки, не так ли?

– Боюсь, что нет. Бокал или два вина – это все, что позволено молодым леди.

Она сделала большой глоток бренди и с вызовом посмотрела на него:

– Очень плохо.

Не отвечая, он пристально смотрел на нее. Под этой бунтарской маской крылись незащищенность и страдание, что-то, возмутившее его настолько, что ему захотелось задушить Хея. Но он только протянул руку, чтобы отобрать у нее бутылку.

Она отвела руку, чтобы он не мог дотянуться до нее.

– Я выпью, если захочу, – раздраженно заявила она. – Кто вы теперь? Моя дуэнья?

– Признаюсь, я собирался налить себе.

– О! – Она недоверчиво посмотрела на него. – В самом деле?

– Да. Любой, прослушавший полчаса идиотски, речи Хея, захотел бы выпить.

Она отдала ему графин, и он налил себе бренди, отнес графин и свой бокал к столу. Сел и откинулся на спинку стула.

Она тоже подошла к столу и устроилась на своем любимом месте. Должно быть, он начал привыкать к этому, потому что даже не обратил внимания на то, что она уселась на письме, которое он сочинял для наместника русскогоцаря. Этот наместник был еще более помпезным фатом, чем Хей.

– Мое первое впечатление о Хее было правильным, – сказала она. – У него на самом деле слабый подбородок. Такой бывает у бесхарактерных людей.

– Это верно, – поддержал он ее, поднимая бокал, как бы предлагая выпить в знак согласия. – Мы найдем кого-нибудь, достойного вас.

Она кивнула и чокнулась с ним, однако избегая его взгляда. Выпила и снова наполнила бокал. Она молчала, мрачно глядя в свой бокал с выражением тревоги на лице.

Казалось, ей не хотелось разговаривать, что было на нее не похоже. Прошло четверть часа, а она не произнесла ни слова, и это начало беспокоить его.

– С вами все в порядке? – спросил он, нарушая молчание.

– Si. – Она по-прежнему не смотрела на него и сидела, опустив глаза.

Он допил свой бренди.

– Ведь вы не жалеете об этом типе, не так ли, и устраиваете спектакль ради меня? – Задавая этот вопрос, он уже знал ответ.

Она покачала головой:

– Нет. Я вам говорила, что хочу мужчину, который умеет целоваться, а поцелуй Хея ужасен. – Она содрогнулась и сделала глоток. – Это было все равно что поцеловать рыбу.

Йен расхохотался.

– В самом деле?

Кажется, его смех доставил ей удовольствие. Она подняла глаза и улыбнулась.

– Ры-ы-ыбу, – повторила она, нарочно растягивая слово: было ясно, что бренди подействовал на нее. Она обвиняющимжестом указала на него бокалом. – Вы пытались убедить меня все равно выйти за него и научить его целоваться. – Она сжала губы и подула, подсмеиваясь над ним.

Он усмехнулся и снова налил себе бренди.

– Простите меня. Не понимаю, о чем я думал, предлагая вам такое.

– И я не понимаю. Видите ли, я поцеловала его, чтобы это помогло мне решить, выходить ли за него. И я сразу же поняла, что он мне не подходит. А сегодня он не оправдал мое предположение... мое впечатление... Мой... – Она запнулась, не находя слова. – Мои первые ощущения, мысли... Как вы это называете?

– Инстинкты?

– Si, мои инстинкты оказались верны. – Она с трогательным видом наклонилась к Йену, как будто хотела поделиться секретом. – Если бы он подходил мне, если бы он любил меня и уважал, я бы отдала ему свое сердце и была бы ему хорошей женой. Я была бы верной женой и дала бы ему сыновей, так много сыновей, что он бы не знал, что с ними делать. Я бы заставила его всю жизнь радоваться тому, что он женился на мне.

Йену захотелось убить графа за то, что тот отверг ее. И ему хотелось сказать графу «спасибо». Он отвел глаза, поднял бокал и выпил до дна.

– Хей – осел, – проворчал он хрипловатым от брендиголосом и потянулся к графину, но тот был пуст.

Он подошел к бару, взял еще бутылку и, открыв ее, наполнил свой бокал.

– Сэр Йен?

Он взглянул на нее и сел.

– Да.

– Знаете, а вы были правы относительно меня, – тихим голосом сказала она. – Вы были правы.

– В каком отношении?

Она одарила его ослепительной улыбкой, от которой он чуть не задохнулся.

– Я – кокетка и соблазнительница.

Йен опустил глаза и увидел ее хорошенькие ножки, выглядывающие из-под подола ночной рубашки. Он поднял глаза и долго, терзая себя, смотрел вверх, воображая, что скрывалось за двумя слоями тонкого муслина. Он остановил взгляд на нескольких перламутровых пуговках, которые выскочили из атласных петелек, открывая его взгляду контуры ее груди. У него пересохло в горле, и он и скрыл рот, чтобы согласиться с ней.

Она протянула руку и приложила пальцы к его губам, что-то горячее повернулось у него в животе.

– Не будьте сейчас таким вежливым и благородным, не извиняйтесь и не говорите, что вы так не думаете. Вы сказали, что я кокетка и соблазнительница и что я использую мужчин, чтобы добиться своей цели, и вы абсолютно правы. Я люблю делать все по-своему, и я пользуюсь тем, что имею. Я дразнила мужчин, и целовала мужчин, и вызвала у них желание обладать мной.

– Бедолаги, – пробормотал он, преисполненный жалости к себе самому.

Лючия, к великому его облегчению, убрала руку с его губ.

– Но еще в семнадцать лет я знала правду о себе. И мечтала о мужчине. Одном-единственном. О том, кто полюбил бы меня так, как я его, кто не стыдился бы меня и не хотел меня изменить. Что в этом плохого? – Прежде чем он ответил, она продолжила: – Видите ли, я очень чувственна. – Она смотрела мимо него затуманенными глазами, он не мог понять, то ли от женской романтичности, то ли от алкогольного опьянения. – Мне есть что предложить, этого хватит на всю мою жизнь. Во мне есть страсть, смех и любовь и... – Она отвлеклась, чтобы глотнуть бренди. – И я сама, – продолжала она тихим доверительным тоном. – Я знаю, что думает обо мне Хей, но он заблуждается.

Когда-то Йен считал графа приличным и приятным человеком, но сейчас он не мог думать о нем иначе, как с глубоким презрением. Несвежий товар, назвал он ее. Господи, этот идиот не разглядел прямо у себя под носом такую роскошь.

Она обворожительная женщина. Конечно, она была также и невыносимой непредсказуемой femme fatale, которая заставляла некоторых самых благовоспитанны джентльменов Англии драться, как грубых простолюдинов, и Йен не знал, доживет ли он до ее свадьбы.

– Я говорил вам, Хей – осел.

Она наклонила голову, и каштановые локоны закрыли ее лицо.

– Вы знаете, я наделала множество глупостей. Я играла в парижских игорных притонах, курила табак, жевалагашиш и даже напивалась. – Не глядя на него, она подняла дрожащей рукой бокал, словно собираясь выпить память ее прошлых выходок, затем поставила его и продолжала: – В монастыре я обычно пробиралась на кухню и воровала еду, нам давали так мало, и я вечно была голодной. Они думали, что голод исправит меня. – Она тихонько икнула. – Не исправил.

Йен улыбнулся. Ничего удивительного.

– Иногда, – рассказывала она, – я воровала уксус или оливковое масло, которое делали монахини, шла в деревню и продавала его, чтобы купить табака и покурить. Каждый раз, когда я попадалась на воровстве, монахини били меня розгами, а я ругалась и плевала на них.

В Йене снова вспыхнул гнев, и его рука с силой сжала бокал.

– По-моему, совершенно понятно, почему вы так поступали, – тихо сказал он, думая при этом, что любого дотронувшегося розгой до хорошеньких ягодиц Лючии следовало отстегать кнутом.

– Когда Чезаре выгнал меня и отправил к моим кузинам в Геную, – продолжала она, – я украла две золотые тарелки, продала их ростовщику и села на корабль, отплывающий в Лондон. Я хотела увидеть мою мать. После монастыря Чезаре не позволял мне встречаться с ней.

– А я все думал, как вам удалось самой добраться до Англии.

– Да, я вела себя очень плохо, – кивнула она, опустила голову и тихо задумчиво продолжала: – Раз или два даже позволила мужчине, который мне по-настоящему нравился, дотронуться до меня, но не более.

Черт побери, он уже знал, что она девственница. Зачем он должен это выслушивать?

– Я никогда... я никогда не позволяла мужчине этого. Даже Арману.

Йен чувствовал, что теряет самообладание. Он не был ее духовником, и ему совсем не хотелось слушать ее исповедь. Он поставил бокал, встал и взял ее за подбородок. Он решил заткнуть ей рот поцелуем.

– Он хотел, чтобы я сделала это, – опередила она его, – но я отказалась. Я сберегла себя для того единственного человека, который полюбит меня, и я стану для него самой лучшей на свете женой.

Господи! Йен отдернул руку и снова сел. Ему хотелось биться головой о стену. Но вместо этого он снова выпил.

– Я убегала тайком по ночам, чтобы встретиться с Арманом, потому что любила его. Но это не было взаимным чувством. Если бы он любил, то послал бы моего отца к черту, увез меня куда-нибудь и женился на мне. Пять тысяч су и дочь торговца оказалась более привлекательной, чем я. Но... – Она отвела волосы от лица и посмотрела на Йена.

Ее большие карие глаза заблестели.

– Не правда, будто бы я – несвежий товар.

Эти слова пробудили в его груди какое-то неведомое прежде чувство, что-то первобытное и дикое, неподвластное ему. Прежде чем он понял, что делает, бокал вырвался из его руки и полетел через комнату к камину, где раньше стоял Хей. Бокал ударился о мраморную полку и разлетелся на осколки.

Он взглянул на Лючию и увидел, что она, зажав рот рукой, смотрит широко раскрытыми от удивления глазами на то, что он сделал.

– Да никакой вы не несвежий товар, черт вас побери, – сказал он, – и не имеет никакого значения, были ли вы с мужчиной или не были. – Он встал. – Думаю, мы оба перебрали бренди. Пора отправляться спать.

Он взял у нее бокал, поставил на стол, затем, схватил ее за руки, стащил со стола. Как только ее ноги коснулись пола и Йен отпустил ее, она начала сползать вниз.

Обхватив одной рукой ее плечи, а другую просунув под колени, он поднял ее. Она обняла его за шею, еще раз икнула и уткнулась в его плечо. Когда он выносил ее из комнаты, она потерлась лицом о его шею, и приятная дрожь пробежала по его телу, удовольствие было так сильно, что он чуть не выронил ее из рук и она едва не ударилась о пол своим божественно прекрасным седалищем. Он с проклятием удержался на ногах, геройски пронеся ее через три пролета лестницы, и каждый шаг убеждал его, что если он не выдаст ее замуж как можно скорее, то сойдет с ума. Станет неистовым буйнопомешанным.

Он задержался на несколько секунд перед ее комнатой, прежде чем справился с ручкой двери, пытаясь повернуть ее. Затем уперся плечом и пошире распахнул дверь. Горничная оставила зажженную лампу, и та осветила Йену дорогу к кровати. Подойдя к ней, он сбросил Лючию на покрывало и собирался уйти, но она задержала его, ухватив за полу его сюртука.

– Сэр Йен...

Он остановился и со страдальческим вздохом повернулся к ней, но смотрел мимо нее на стену. Более сильный мужчина мог бы рискнуть и взглянуть на постель и очаровательное небесное создание в кружевной белой ночной рубашке, лежавшее на ней, ухватившись за его сюртук. Йен же не был достаточно решительным, чтобы играть с огнем.

– Что?

– Я хочу вам что-то сказать.

– Нельзя ли с этим подождать?

– Нет, нет. Я забуду.

Он в этом не сомневался. Она была так пьяна, что, вероятно, на следующий день ничего бы не помнила. Она снова потянула его к себе, на этот раз более настойчиво. Убеждая себя, что не хочет, чтобы она порвала его любимый сюртук, он опустился на колени перед кроватью и напомнил себе о таких несуразных вещах, как долг и честь.

– Что вы хотите мне сказать?

– Я... – Она покачала головой, нахмурившись от усилия что-то вспомнить. – Ох, у меня кружится голова.

– Не сомневаюсь. Опустите одну ногу на пол. Это поможет.

Она послушно попыталась последовать его совету, но у нее задралась рубашка, и ее длинная, прекрасной формы нога коснулась его живота. Он смотрел на ее обнажившееся бедро и чувствовал, как ее кожа даже через ткань его одежды обжигает его. Он начал воображать, на что именно он сейчас смотрел, если бы ночная рубашка задралась на несколько дюймов выше.

Безумие. Он сходит с ума.

Он заставил себя посмотреть ей в лицо.

– Что вы хотите мне сказать? – снова спросил он, даже сам заметив грубость своего тона.

– Вы бы лучше нашли мне мужа, который меня любил.

«Да, для него было бы лучше. И поскорее!»

– Сделаю все, что смогу.

– Я знаю. – Она улыбнулась, и он подумал: почему, когда она улыбается, у него возникает впечатление, что его ударили в солнечное сплетение? – По-моему, вы чудесная дуэнья.

Ему хотелось сорвать с нее рубашку.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Ее глаза закрылись, и рука бессильно упала. Лючия уснула. В свете лампы он разглядывал ее, понимая, что должен уйти, но не мог шевельнуться. Не было причины оставаться, но он был не в силах подняться. «Одна минута, – обещал он себе, – Я уйду через минуту».

Он взглянул на голую ногу, касавшуюся его груди. «Может быть, через две минуты».

Он наклонился и этим движением прижал ее бедро к матрацу. Его рука невольно потянулась к Лючии, и он дотронувшись до ее щеки, откинул назад пряди, упавшие на ее лицо, и заложил их ей за ухо.

– Глупая, глупая Лючия, – упрекнул он ее таким тихим голосом, что не мог бы разбудить ее. – Завтра ты будешь себя чувствовать отвратительно.

Он придвинулся к ней и провел губами по мочке ее уха. Ему казалось, он поцеловал бархат. От нее исходил аромат яблоневого цвета, бренди и теплый сладкий запах женщины, и Йен подумал, что в какой-то момент своей жизни он, должно быть, совершил что-то поистине ужасное, чем заслужил это бремя заботы о ней. Или сделал нечто прекрасное. Он, кажется, никогда не понимал, какой рукой судьба управляет им.

Лючия Валенти была угрозой для мужского рассудка, гибелью для всего небесного и земного. Но даже будучи такой, она может грешить всю свою жизнь, а когда окажется перед небесными вратами, святой Петр будет на коленях просить ее войти в рай. Она умела добиваться своей цели и была столь ранима, совершенно невыносима и так чертовски красива, что ему хотелось приблизиться к еe лицу и еще раз почувствовать вкус ее губ. На этот раз поцелуй был бы очень долгим... Стянуть бы с нее эту рубашку и провести руками по роскошным, изящным линиям ее тела, которые она неделями демонстрировала перед его лицом! Целовать ее, ласкать и владеть тем, что никогда не будет принадлежать ему! Он жаждал удовлетворить это, заставлявшее его страдать, желание, которое вспыхивало в нем всякий раз, когда она одаряла его всего лишь улыбкой. За его жизнь ему не хотелось ничего сильнее этого.

Но существовали правила для такого типа женщин и для подобных ситуаций, а Йен всегда играл по правилам.

Он глубоко вздохнул и поднялся с колен.

– Нет ничего плохого в стремлении, чтобы тебя любили, Лючия, – прошептал он. – Абсолютно ничего.

Он погасил лампу и вышел из комнаты, его тело терзали муки страсти. Иногда дьявольски трудно быть джентльменом.