Опасное семейство

1

По узкой, извилистой, изрытой глубокими колдобинами и перекрытой каменными осыпями дороге двигалась маленькая колонна. Впереди шел бронетранспортер, ощетинившийся пулеметами и автоматами сидящего на броне десанта. За ним, в некотором отдалении, двигались два милицейских «козлика», микроавтобус с остальными бойцами, и замыкал движение большой, мощный автокран, окрашенный так, будто на него напялили камуфляжную форму.

Вячеслав Иванович Грязнов не смог отказать себе в удовольствии устроиться в бронетранспортере рядом с командиром майором Захарченко.

Эту операцию с привлечением армейских сил Грязнов с Турецким задумали с той целью, чтобы на всякий случай сразу снять возможные вопросы со стороны как милиции, так и ФСБ. Командующий Северо-Кавказским военным округом по просьбе москвичей охотно выделил следователям «боевую единицу» и отделение солдат-разведчиков — для осуществления оперативного прикрытия. Турецкий нарочно говорил о взводе, тогда как им с головой хватило и одного отделения.

Но смысл содеянного был в том, чтобы и у губернатора не возникало ненужных вопросов к следствию. Да, проводится совместно с армией, поскольку не исключена нечаянная встреча с боевиками, которыми была уже обстреляна недавно милицейская группа во главе с оперативником Владимиром Яковлевым, когда пострадал один человек. Легко рассуждать об уголовниках, нападающих на проезжие автомашины, когда сам в глаза их не видишь.

Колонна двигалась довольно долго — дорога скверная, те же каменные осыпи тормозили движение. Но это днем. А как же тогда проезжали здесь ночью те, кто вез трупы для захоронения? Абреки, одно слово, хотя никакого отношения к «благородным горцам» эти бандиты в милицейской форме не имели.

Грязнов поглядывал по сторонам и держал перед собой трубку мобильника.

Остановились на первой развилке дороги. За ней виднелось заросшее по краям кустарником огромное пустое пространство выработанного карьера. Дорога, раздваиваясь, видимо, обходила его справа и слева. А по какой стороне надо было ехать — этого сейчас никто не знал. И Вячеслав Иванович, выбравшись на броню, огляделся еще раз и вызвал Саватеева.

— Перед нами карьер, Коля. И развилка. Куда следовать?

— Сейчас, — ответил Николай и после паузы сказал: — По левой стороне.

— Да, но справа дорога лучше, а слева, по-моему, слишком узкая. Ты уточни у него. У нас же не только «козлики», но и БТР, и автокран.

— Сей момент… Уточняю. — И через минуту: — Пусть по левой пройдут самое узкое место, это примерно двести шагов, и посмотрят. Потому что если ехать по правой стороне, вам и двух дней не хватит, дорога там забирает в горы.

— Ясно, будь на связи, — ответил Грязнов, отключил трубку, чтоб ненароком батарейки не сели, и передал совет Николая майору Захарченко.

С брони спрыгнули на землю несколько разведчиков и шустро двинулись вперед по левой дороге. Вернулись они минут через десять и сказали, что БТР легко пройдет, но вот дальше низкий скальный карниз, и поэтому кран если и пролезет, то с трудом. Надо максимально опустить стрелу.

Команду передали по колонне, и все двинулись дальше.

Через полчаса, пройдя под карнизом и выбравшись снова к очередной развилке, Грязнов вызвал Саватеева.

— Вторая развилка, Коля. Какие будут указания?

— Указания такие. Вам опять двигаться влево, дорога будет похуже, но недолго. Пройдете метров двести, докладывайте.

— Ишь, ты! — помотал головой Грязнов. — Как это он все помнит? А в ловушку мы с его помощью не попадем? Когда ни взад ни вперед, а сверху очередная банда?

— Не должны, Вячеслав Иванович, он тут рисует передо мной схему. Занимательная, должен сказать. Надо было ее сразу вам переслать, было бы легче. Но сейчас уже поздно. Ждем следующего сообщения.

Ровно через двести метров колонна остановилась. Дорога дальше становилась совсем узкой и для тяжелой техники непроходимой.

— Приехали! — с сарказмом заметил майор, вылезая на броню. — Ну, какой нам совет будет дальше? Тут же тупик!

— Прибыли? — спросил Николай. — Очень хорошо. Теперь снова смотрите влево — там должно быть что-то вроде прогала между скал, заросшего кустарником, видите?

— Видим, — подтвердил Грязнов.

— Вот туда и поворачивайте. А кустарник пусть вас не смущает, когда вы пройдете, он после вас сам выпрямится. Это, он говорит, джига — лесная колючка по-ихнему. Поезжайте прямо, а когда достигнете новой развилки, звоните.

Посовещались руководители экспедиции, выслушали вернувшихся разведчиков, которые сказали, что в принципе проем этот проходим, но только на технике, пешком пойдешь — изорвешься до костей. Словом, они загрузились и двинулись дальше.

Дорога между двух почти отвесных скальных стен понемногу сужалась. Широкий корпус бронетранспортера едва не царапал бортами противоположные скальные выступы. И вот наконец дорога словно обрывалась. Впереди показался новый глубокий провал, перед которым была созданная явно искусственным путем широкая площадка. На ней колонна могла и остановиться, и развернуться для следования в обратном направлении.

— Мы прибыли, — сказал в телефонную трубку Грязнов, — дальше никакой дороги вообще не видно.

— Значит, на месте, — подтвердил Саватеев. — Он говорит, что весь дальнейший путь можно проделать только пешком. Это чтобы спуститься на самое дно и найти останки. Выработка эта очень старая, там давно никто не работает. Но вдоль правого карниза, вы увидите, проложена нормальная пешеходная тропа, которая идет как бы по окружности карьера. И чтобы спуститься, вам придется протопать пешком не меньше двух километров. Перспектива, конечно, малоприятная, — съехидничал Саватеев, — но другого пути там просто нет. Глубина приличная, за две сотни метров. Если вам троса хватит, сможете поднять даже обломки микроавтобуса.

— Ни хрена себе! — в сердцах воскликнул Грязнов. — Какого ж лешего мы огород городили?

— Ну, так тела поднимете, чтоб не тащить останки в гору на себе, — успокоил Николай. — А сгоревшая машина — кому нужна?

— Да уж, видно… другого пути нет. Ладно, мы отправляемся, а если из этой пропасти связи не будет, ты подожди, когда снова поднимемся, тогда и завершим разговор.

Грязнов отключил телефон, сунул трубку в карман и махнул рукой остальным:

— Следуйте за мной. А у вашего крана какая длина троса? — спросил он у майора.

— Если на эту глубину? — ответил тот, посмотрев вниз с обрыва. — Думаю, хватит. Фалы, если что, нарастим…

Тропа тянулась как в каком-нибудь приключенческом кино — по кругу, постепенно ниспадая ко дну огромного котлована, созданного здесь людьми. Пришли, пробили сюда дорогу между скал, вырубили, взорвали, выбрали весь известняк и ушли, бросив карьер на произвол судьбы. Ни горных речушек, ни родников рядом с этим местом не было, поэтому вода почти отвесных стен не размывала и растительность на них не приживалась, кроме все тех же колючек, существовавших неизвестно каким образом. Словом, как на Марсе, подумал Вячеслав Иванович, осторожно ступая вслед за шагающими впереди разведчиками, хотя никогда, естественно, на Марсе не был и в глаза его не видел.

Идти было неудобно еще и по той причине, что стопа ноги, как при всяком спуске по круто падающей поверхности, быстро уставала. Майор, шедший следом, подбадривал генерала:

— Ничего, когда обратно пойдем, станет много легче.

— Так ведь наверх же, — морщился Грязнов, боявшийся с детства высоты.

— Ногу будет легче ставить, — объяснил майор, но Вячеслав Иванович так ничего и не понял. Вверх, вниз, все равно неудобно и страшно…

Хождение по двум кругам, опоясывающим карьер, как было сказано, так и уложилось примерно в два с небольшим километра.

На дне ветвилась во все стороны все та же проклятая колючка, ловко цеплявшаяся за штанины. Бойцам даже пришлось прорубать себе проход. Молодец, однако, майор Захарченко, взял с собой все необходимое и даже такую возможность предусмотрел.

В общем, не без труда, но проложили дорогу к тому месту, где лежали обгорелые металлические останки микроавтобуса. Тела тоже обуглились, но опознать их все-таки было можно. Так сказал судебный медик, пришедший с группой. Надо было только по возможности аккуратно запаковать их в специально приготовленные для этой цели мешки и поднять каждый наверх, на площадку, — на руках ли, с помощью спущенного троса, как угодно, главное — не нарушить цельности. А тут столько уступов, что груз, поднимаясь, будет обязательно биться об острые края и может просто не доехать доверху. Значит, что? Спускать носилки, укладывать на них черные мешки и нести их своим ходом по тропе до микроавтобуса.

Да, не очень рационально используется техника, но иного варианта все равно не просматривалось. Правда, можно было попробовать краном поднять обломки микроавтобуса, но майор предложил просто вырезать те части корпуса, на которых были выбиты номера для их идентификации, а остальное оставить здесь.

Так и поступили. Тела упаковали. Тяжкий запах от них, после того как их потревожили, стал просто невыносим. Но бойцы терпели, надели только марлевые повязки, а затем попарно, с носилками, потянулись вверх по тропе гуськом. В последние носилки впряглись майор с Грязновым. За делом, думал про себя Вячеслав Иванович, и подъем покажется не таким тяжелым. А судмедэксперта оставили без груза, ведь ему еще предстояло работать с этим «материалом». Еще двое бойцов остались внизу, чтобы подождать, когда им спустят необходимый инструмент для резки металла, а потом они, закончив работу и отправив нужные вещи наверх, догонят остальных и помогут тем, кто устанет.

Обратная дорога всегда кажется короче, даже непонятно бывает, почему туда так долго ехали, если вернулись намного быстрее.

Несколько кусков обгорелого металла с выбитыми на них строчками цифр доставили прямо в экспертно-криминалистический отдел, а запакованные тела — в морг краевой больницы для судебно-медицинской экспертизы.

Вячеслав Иванович искренне поблагодарил майора Захарченко и его ребят за помощь и отпустил с миром, пообещав добиться им благодарности и со стороны командующего округом. Но те и так вздохнули с облегчением. Кому понравится столько времени находиться рядом с человеческими останками, издающими, как ни защищай органы дыхания, тяжкий трупный запах. Удивительно, что за столько дней — фактически чуть ли не за месяц, останки не расклевали птицы и не растащили звери.

Могло показаться странным, но весть о том, что найдены и уже доставлены в краевую больницу тела убитых для опознания, ветром облетела город. И первыми возле морга появились родственники погибших. Тут же организовалось что-то вроде несанкционированного митинга, появились непонятные люди, которые развернули заранее, видно, заготовленные лозунги-растяжки, на которых недвусмысленно звучали «революционные призывы» — «Губернатора и его клику — в отставку!», «Позор убийцам!» и прочие, где в том или ином значении упоминались «зять губернатора», «милицейский позор» и прочее. Представителей власти, естественно, не было. Впрочем, наверняка кто-то присутствовал, чтобы подробно донести о происходящем в администрацию, но эти люди себя ничем не выдавали, опасаясь попасть митингующим под горячую руку.

Вячеслава Ивановича Грязнова и Владилена Егоровича Старкова, которые вместе с несколькими оперативниками городского угрозыска находились в служебном помещении-морга на всякий случай, во избежание каких-нибудь неожиданностей со стороны лиц, не желавших, чтобы стали известны результаты вскрытия тел, встретили, когда они вышли на улицу подышать, чуть ли не овацией. Ну да, конечно, это именно им, говорили в толпе, которая постепенно росла, принадлежит заслуга в том, что погибших вообще обнаружили. Значит, кончилось вранье о каких-то похитителях-чеченцах, которые якобы никак не могли определиться с размером выкупа. Кончилось вранье власти! А раз ее наконец разоблачили таким вот, пусть и тяжким для родственников погибших, образом, значит, она должна немедленно уйти в отставку! И уже стали составлять очередную петицию на имя президента.

Грязнов попытался объяснить людям, что предстоит еще долгая и кропотливая работа по извлечению пуль, по опознанию тел, которые годны для этой цели весьма условно. Он стал уговаривать собравшихся разойтись по домам. Он попросил родных погибших подумать, вспомнить, во что были одеты их близкие, что у них могло находиться в карманах, не было ли у них каких-нибудь явных физических недостатков, не делали им какие-либо операции, по следам которых можно опознать обгоревшее тело. Его внимательно слушали и пытались тут же сообщить какие-то сведения. Словом, глухой рассказывал слепому…

Наконец шум стал стихать сам по себе. Видя, что реакции на общественное возмущение никакой не последовало, а, напротив, генерал из Москвы даже выразил всем как бы свое глубокое сочувствие, народ посторонний стал расходиться, и остались лишь родственники, которым и было важно знать, что делать дальше.

Грязнову позвонил Турецкий и веселым голосом сообщил «новость»:

— Славка, мне сейчас позвонили от губернатора. Знаешь, что он сказал? Он глубоко возмущен тем, что ответственное лицо из МВД организовал митинг протеста и верховодит на нем. Ну, колись, что ты там еще удумал?

По веселому тону Сани Грязнов понял, что это все-таки шутка, но ответил серьезно:

— Позвони этому дураку и скажи, что именно благодаря мне стихийный, но грамотно подготовленный неизвестными мне силами митинг — тут много вертелось подозрительных типов — закончился ничем. Народ разошелся. А ему неплохо бы почитать, что было написано на лозунгах. Умный человек сам подал бы в отставку, но от этого куркуля вряд ли кто дождется такого шага. Разве что мы с тобой поможем. Позвони, позвони!

— Не понял, почему ты его назвал куркулем, мне он сегодня показался очень похожим на бульдога. Есть у нас в подъезде на Фрунзенской один мужик, а у него маленький такой, их называют, кажется, французскими, бульдожка. Вид страшенный, а на самом деле сопливый добряк, который даже лаять толком не умеет. Я еще, бывает, встречаясь, говорю тому мужику: «Очень опасная собака? Запросто растерзать может?» А тот усмехается, но, чую, юмора моего не понимает. Серьезный мужик. Но к чему я? Ах, ну да, я ж и говорю, что Шестерев похож на бульдога, но злого и неуправляемого, а не на того, маленького. Ладно, бог с ним. А что у вас?

— У нас, как говорится, начать и кончить. Я здесь сидеть не намерен, но пару оперов мы с Владом все-таки оставим для прикрытия. Больно много любопытных, которые носы без спроса куда не надо суют.

Мало того, что просто мешают, но еще и стибрить что-нибудь могут. А что у наших? Надо будет четко обеспечивать порядок опознания, значит, и подготовиться к этому.

— У наших все нормально. Приезжай, есть повод вернуться к вопросу о московских фигурантах. Незачем их там держать. И материалы допросов нужны.

— Ладно, дам команду Николаю, он обеспечит.

2

Помощник министра внутренних дел полковник внутренней службы Виктор Солонин предъявил охраннику пригласительный билет, отпечатанный на плотном картоне золотыми буквами с тиснением, и прошел в фойе Колонного зала. Здесь проходил съезд Российского союза промышленников и предпринимателей России, а следовательно, наверняка были и телица, о которых сообщил Вячеслав Иванович Гряз-нов, давно знакомый с Виктором. Иначе говоря, друг моего друга и мне друг. Солонин дружил с Турецким, а тот, естественно, с Грязновым.

Вот и получалось, что их интересы невольно становились и его собственными.

Когда Слава попросил Виктора найти подходы к приятелям-олигархам Асташкину и Аксельроду, наиболее удобным вариантом как раз оказался этот съезд, просиживать и терять время на котором Виктор вовсе не собирался. Но он знал — по примеру всех без исключения подобных «деловых» съездов на свете, главное всегда происходит не в зале заседаний, где, говорят, сегодня должен выступить сам президент страны, а в его кулуарах. Там толпится публика, считающая своим непременным долгом присутствовать «при» съезде, как бы олицетворяя своим личным появлением «за кулисами» тесную связь бизнеса, власти и всего остального, достойного внимания общества.

И это — не светские тусовки, где абсолютно безголосую, но очаровательно обнаженную певичку выдают обычно за очередную мегазвезду, озарившую сиянием своей замечательной попки тусклый небосклон нашего бытия. Нет, когда тусуются крупнейшие промышленники и банкиры, коим принадлежит (по праву или нет — это уже другой, менее значительный вопрос) вся наша жизнь, граждане, тут уж не до очаровательных попочек. Хотя, впрочем, и от них никто не откажется, но — в качестве гарнира, не больше, а никак не в порядке очередного, сменного блюда.

Не обошлось без попок и здесь. Их, видимо, устроители собирались использовать исключительно в плане антуража. Ну, приятно же будет видеть себя в окружении «цвета российского общества» какому-нибудь серьезному дяде, мгновенно повторившему в новых условиях тернистый и полный опасных разборок путь, к примеру, пирата Моргана — от самого его начала и до появления на свет Божий солидных по-томков-банкиров! Вот зачем нужен соответствующий антураж! Странно, если кто-то думает иначе. Это ж ведь и есть составная имиджа.

Такая составная должна была сегодня присутствовать и здесь. В антракте заседания, ну, то есть в перерыве, в шикарном буфете на специальных подмостках ожидалось выступление служителей искусства — и для аппетита жующих бизнесменов, и для поднятия их культурного уровня. И среди них парочку своих незамысловатых песенок из фильмов, полюбившихся широкой публике именно тихой незамысловатостью, собиралась Исполнить Оксана Ромова — милая актриса и, к слову говоря, давний агент МВД. С нею не раз работал Виктор. Оксана благодаря своему легкому и поразительно общительному характеру была вхожа буквально во все «великосветские» тусовки. Ее все давно знали и не обращали особого внимания, поскольку она сама не давала повода для подозрений. Очень удобная и весьма, кстати, выигрышная позиция.

Так вот, оказалось, что Оксана хорошо знакома с признанной красавицей Наташкой Смородинской, которая в замужестве прицепила к своей «породистой» дворянской фамилии дополнение со стороны мужа — Аксельрод. И стала Аксельрод-Смородинской — фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! — так охарактеризовала свою подругу Оксана.

Насколько? Именно это и хотел для начала посмотреть Виктор Солонин.

Как актриса Наташа в свое время подавала надежды и едва не стала звездой многочисленных телевизионных сериалов, но что-то не сложилось. Оксана говорила, что она то ли не нашла общего языка с продюсером, то ли не дала режиссеру или дала, но не тому, короче, «биография» развалилась, так и не начавшись. И тут ей неслыханно повезло. Будучи от природы жадной до удовольствий, оставаясь глубоко в душе провинциальной простушкой, она приглянулась быстро идущему в рост физику-теоретику Олегу Аксельроду. В Наташе в ту пору было много замечательных качеств, не замеченных нерадивыми и самовлюбленными вершителями судеб в искусстве кино. Они ничего не увидели в ней, кроме готовой к употреблению фактуры, а вот Олег разглядел сущность характера — упрямого, избалованного, но мягкого и, главное, не стремившегося к разрушению- всего сущего, что только может ей не понравиться.

В замужестве Наталья обрела подлинный блеск настоящего бриллианта, а не искусно ограненного фианита. Но, как показала жизнь, повседневное бытие олигарха — вовсе не сахар. Мало того, само понятие «отдых» представляется как нечто мифическое, у него и труд не похож на тот, который Наташа имела в виду. Отработал свое, пришел домой, сел за обед — семья, дети, домашние заботы… Нет, ничего этого не было, зато появились постоянные поездки неизвестно куда, какие-то нелепые компании, чужие люди, громкие заявления и возвращения под утро с перепачканными чужой помадой губами и так далее. И все это подавалось не как «случайная неверность», не как какой-то непонятный порыв, а как закономерное явление в быстротекущей жизни. Олег видел, что так все живут, и не собирался отбиваться от своих. Потеряешь компанию, можешь ставить крест на деле. Своим долго становятся, но перестают им быть в одночасье.

Короче, надоели Наталье эти финты, о чем она мужу прямо так и заявила. Реакция Олега просто изумила ее. Он серьезно спросил — чего ей не хватает? Денег? Они есть у нее, если мало, то еще будут. Подруги? Это личное дело каждого. Развлечения? Да хоть захлебнись, в каждой тусовке она — желанная гостья. Так в чем же дело? Вопросы есть? Вопросов нет. Семья лично для него — святое, хотя он имеет полное право иной раз, особенно в компании, развлечься на стороне. Значит, делай так, чтоб тебе было максимально хорошо, но твердо помни, что ни в коем случае мужу не должно быть при этом плохо. Вот и весь сказ.

Наташка приняла условия, говорила Оксана. Иногда тоже отрывалась так, что дух захватывало, но… всегда оставалась предельно осторожной. А если с кем и делилась своими горестями, то разве только с ней, с Оксаной, которую, в отличие от других, считала никаким не простеньким, а просто глубоким и мягким человеком, к сожалению, пока не нашедшим своего счастья. Но, как известно, чаще везет именно тем, кто не рассчитывает на щедрые подарки судьбы.

Эта мысль нередко сквозила — так или иначе — в репликах Оксаны, особенно в те минуты, когда она по утру быстро и ловко одевалась, поглядывая на умиленного ее непрерывными ласками Виктора, чтобы бежать на очередные пробы или съемки. Иметь столь близкие отношения со своими агентами было вне всяких правил, но Виктор, зная Оксану, позволял себе иной раз расслабиться с ней, не обращая при этом особого внимания на то, как ловко она закидывает удочки в надежде подцепить его на крючок.

Смешная девочка, она даже вздумала ревновать его, когда он попросил познакомить его с Натальей. Он убеждал ее, что встреча необходима по делу, но она не захотела верить и обиделась. Хотя и понимала, что их обоих связывают прежде всего дела, а уж потом все остальное, включая постель в холостяцкой квартире полковника.

И вот он явился в Колонный зал, чтобы «случайно» познакомиться с Натальей Аксельрод-Смородинской, которая обещала подруге Оксане быть на приеме в честь окончания съезда обязательно.

Пока Солонин поднимался по лестнице на второй этаж, в зале несколько раз вспыхивали аплодисменты. Охрана, скучавшая у каждой занавески и возле каждой двери, стояла почтительно и серьезно — президент обращался к элите общества со своими мыслями о будущем России. Как же тут можно зевать!

Поймав на себе несколько строгих взглядов — на лице ж его не было написано, что он помощник министра, который тоже наверняка сейчас сидит в этом зале, слушая президента, Виктор мысленно усмехнулся, но в зал не пошел. Он отправился в противоположную сторону, где увидел толпившихся людей, в основном женщин, как говорится, с безумно знакомыми лицами.

Оксану он увидел сразу, она была в той простенькой, но изысканной — от какого-то дорогого француза — одежде, в которой и ушла сегодня от него утром. Вернулась из ванной, где наводила макияж и прочий блеск, прыгнула к нему на кровать, поцеловала и умчалась.

Она сделала вид, что крайне удивлена, увидев его здесь, а не в зале. Но удивление длилось недолго. Она тут же подхватила под руку высокую эффектную блондинку с оголенными плечами и, развернув ее едва ли не силой, простодушно заявила:

— Хватит тебе, подруга, болтать по пустякам, дайка я тебя хоть раз с серьезным человеком познакомлю.

Наталья, как понял Солонин, окинула его мгновенным взглядом — буквально с ног до головы, как это делают профессионалки, — и томно улыбнулась:

— И кто же этот серьезный дяденька?

— Мой бывший любовник, — спокойно отрекомендовала Солонина Оксана. Настолько спокойно, что Виктор даже смутился.

— Смотри-ка, а он, оказывается, способен краснеть! — весело удивилась Наталья. — И как же зовут твоего бывшего… не врешь?., любовника?

— Его зовут Виктор, но он любил, когда я его называла просто Витей.

— И почему вы расстались? — продолжала допрос Наталья, словно любуясь смущением Солонина. — Неужели этот красивый молодой человек посмел забыть тебя ради своих дел? Это несправедливо — раз, и совсем некрасиво — два! Отвечайте, как на суде!

— Я слышал о вас от… от нее, — кивнул Виктор на Оксану. — И очень рад знакомству. Я не представлял, что вы так красивы, как Ксюха рассказывала. А по поводу… Вам действительно интересно? Ничего мы не расстались, просто у меня было подряд несколько дальних командировок. Профессия такая — командировочный, слышали?

— А как же! Иной раз даже при живом муже, лежащем рядом с тобой в постели, думаешь, что он все еще находится бог знает в какой командировке.

— Вот видите, и вы это чувствуете, — вздохнул, сочувственно покачивая головой, Солонин, ощущая, как между ним и Смородинской начинают потихоньку протягиваться некие интимные нити.

Теперь важно было, чтобы Оксанка не влезла и не помешала. Придуманная ею для себя роль очень подходила Виктору — значит, можно было общаться с Натальей попросту, без затей, как с близкой приятельницей. Раз уж открылись взору некие интимные стороны бытия, зачем подыскивать слова, когда хватает и простого, понятного жеста?

— Эта говорильня сегодня надолго, — с легкой гримасой неприятия происходящего заметил Солонин. — А у вас какая программа, девочки? — Он обратился сразу к обеим — Наталье и Оксане, как бы не разделяя их. — Ксанка, ты что, будешь увеселять жрущую публику?

— Нет, я свободна, к счастью. Продюсер попросил помелькать, может, в будущем пригодится, а так — нет. Это Наташкин тут командует, ее вериги, так, Натка?

Она с понимающей улыбкой посмотрела на подругу. Но в душе Натальи, видимо, вспыхнул долго зревший огонек протеста.

— Скажешь тоже — вериги! Это у него на ногах, а не у меня.

— Позволю напомнить, — с улыбкой вставил Солонин, — что на ногах обычно носили кандалы. Но они совершенно не идут красивым женщинам. А тем более вериги! Если не ошибаюсь, это какие-то чугунные висюлины, которые надевали на голое — представляете? — тело и так таскали на себе всю жизнь. И еще говорили, что так грехи замаливали. Да я б на их месте только и делал, что грешил, чтоб хоть носить было за что. Не понимаю, нет…

Он этот пассаж произнес с таким пылом, что на них стали оглядываться. А незаметный человек в обычном костюме, возникший неизвестно откуда, вежливо попросил:

— Будьте любезны, дамы и господа, говорить немного потише. Имейте уважение.

И отошел.

— Есть, иметь, — боязливо приложив ладонь к виску, словно отдавая честь, тихо и таинственно сказал Виктор и хитрыми глазами взглянул на обеих женщин — поочередно. — А здорово, как в нас, мужиках, сидит это самое чинопочитание, да? — И спокойным, но решительным тоном добавил: — Короче, если здесь нас ничто важное не держит, есть план, как грамотно и при этом с пользой провести остаток сегодняшнего дня. Могу посвятить, и, если он будет принят, советую быстро смыться, пока официальная часть не закончилось и наша славная элита не повалила питаться физически и духовно.

— Ишь, как излагает! — с интересом заметила Наталья. — А вам, я вижу, эта самая элита не очень нравится, да? Почему?

— Ха, можно подумать, что вы от нее в полном восторге. Или вот Ксанка. Да никому она не нравится, кроме как самой себе. Несчастные люди! — И он деланно вздохнул, снова обратив на себя внимание посторонних. — Нет, госпожи дамы, — сказал он твердо, — вы как хотите, а я предлагаю, пока не поздно, исчезнуть отсюда. Только, Наташа, вы действительно так независимы, как хотите выглядеть?

— Интересная постановочка вопроса… — недоуменно протянула она. — А почему вы так считаете?..

— Ни в коем разе. Я просто вижу ваши сомнения. Они написаны на лице. Про душу я не говорю. Про душу — это вот по ее части, Ксанкиной. Она мастер анализировать всякие проблемы, обожаю ее за это редкое качество.

— Ну вот, — хмыкнула Наталья, обернувшись к Оксане, — а ты говорила — бывший! Хотела б я такого бывшего…

Впрочем, последняя фраза, видимо, сорвалась у нее случайно, и Солонин вежливо сделал вид, что не услышал.

— Вперед, — сказал он, — к новым свершениям капитализма!

И две просто замечательные женщины послушно двинулись за ним.

3

Для начала они хорошо посидели у Ашота, в маленьком, но уютном ресторанчике с кавказской кухней. Ухаживал за гостями сам хозяин — низенький и толстый армянин со смешливыми глазами и уморительным акцентом. Он даже тосты успевал произносить, в которых звучали самые изысканные восточные выражения, касавшиеся женской красоты и вообще всех остальных женских достоинств — в алфавитном порядке. Некоторые буквы, правда, Ашот вежливо пропускал, но смысл тостов все равно оставался острым. Словом, всем было хорошо и вкусно.

Солонин, полулежа, как и обе дамы, на мягком ковровом диванчике с подушками под локтями и за спиной, видел, что Наталье действительно интересно и весело — причем искренне. А Оксана то ли от возложенной на нее ответственной миссии, то ли снова от прилива ревности — уж очень откровенно симпатизировала Солонину Наталья — начала набираться. И к концу обеда, плавно перетекшего в ужин, ей хватило разума, а возможно, и силы воли, чтобы не выказать при посторонних свое «эго», а тихо засопеть от избытка впечатлений.

Вот так, сонную, вынес ее наружу Виктор Солонин и уложил на заднем сиденье своего «мерина».

Наталья, которая заявила, что сегодня ее день, решила отправиться к Солонину в гости и там довершить начатое так неожиданно приятное знакомство.

Она удивилась, как это может холостой мужчина так здорово и просто устроить свою жизнь. Ничего лишнего, а то, что им оказалось, было напоминанием о каком-либо значительном для хозяина событии. Как и фотографии, на которых она стала рассматривать неизвестных ей мужественного вида молодых людей в камуфляже или просто в пляжных одеяниях.

— Кто они? — с неподдельным интересом спросила она, указав на групповой снимок, на котором были запечатлены двое темнокожих — юная женщина и молодой накачанный мужчина с широченной белозубой улыбкой в пол-лица, а также другие люди, один — явно азиатского происхождения, и среди них — он, Виктор. — Какие прекрасные лица!

— Ну, вот эта красотка — снимок сделан в середине девяностых — сейчас занимает пост заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов Америки… Другие — тоже нечто в этом роде. А вот этот человек сейчас распутывает одно из тяжелейших уголовных дел, связанных с убийствами многих людей и в немалой степени является моим учителем — он первый помощник нашего генерального прокурора. Да, любопытная публика.

— А… как вы оказались все вместе?

— Нас учили. Вот он, Саня, и учил. В числе других. — Солонин так обаятельно улыбнулся, что Наталья вконец растаяла.

Она даже вспомнила о своей подруге, которую они вдвоем с Виктором, внеся в квартиру, сразу уложили на широкой тахте, аккуратно раздели и укрыли пледом.

— Как она там? — вроде бы забеспокоилась Наталья, порываясь пойти и посмотреть.

— Нормально, она поспит, и с ней будет все в порядке. Но вот что мы будем делать с вами?

Вид у него при этом был настолько серьезный и озабоченный, что Наталья расхохоталась.

— Не берите в голову. Давайте, Витя, еще посидим. Я бы чего-нибудь выпила — лучше крепкого, чтобы не расслабляться. Коньячку какого-нибудь.

— «Хенесси» подойдет? Или лучше армянский?

— Какие мы!.. — протянула она с шутливым уважением. — Скажите честно, а у вас с ней правда больше ничего нет?

Он понял вопрос.

— Я бы не хотел врать. Иногда случается. Но… как бы сказать? Наверное, это больше детская дружба, сложившаяся в период полового созревания нас обоих. Как вам такое объяснение?

— Вполне устраивает. А давайте перейдем на «ты»?

— С огромным удовольствием!

Наталья заметила, как у Солонина даже заблестели глаза.

— Но для этого нам следует выпить на брудершафт и поцеловаться, знаете? — добавила она уже со значением.

— Слушаюсь, мой генерал!

Рюмки звякнули, опустели, поцелуй оказался, вопреки обычаю, затяжным, как хороший прыжок с парашютом, а объятья настолько тесными, что, когда пришло время разжать их, они оба совершенно запутались, кто кого крепче держал и за что конкретно.

Ну а после этого оставалось только закрепить еще раз моментальный переход на «ты», но так, чтобы это местоимение в дальнейшем могло только срываться с губ, да и то со стоном, типа «ой, ты!», «ну, ты!», «ах, ты!» и так далее, и уже фундаментально — до тех пор, пока спала сном праведницы «подруга детства и периода полового созревания» Оксана Ромова.

Вышколенный самодисциплиной, Солонин проснулся, естественно, первым. Работа не ждала.

Удовлетворенная Наталья была ласковой кошечкой и, судя по ее поведению, не чувствовала никакого раскаяния либо вины своей по отношению к подруге. Не надо было отключаться раньше времени. Если по правде, размышляла Наталья, то любовь можно было сотворить и втроем. И это было бы еще острее. Но к этому никто не мешает подойти позже. Во всяком случае, она ничуть не жалела, что послушалась и на этот раз своего инстинкта. Ей ведь необходим бывает не просто мужик, а с особинкой, от одного вида которого или только от его прикосновения к твоему телу дух захватывает. Вот такой ей и достался на сегодняшнюю ночь, и уж она постаралась взять все, что только могла, показать все, что умела, и даже то, о чем грезилось в воспаленных страстью мечтах. «Уф, — могла она теперь с наслаждением сказать себе самой, — кажется, удалось! Но как долго я к этому шла…»

Не знал еще Солонин об этих мыслях, зародившихся у обласканной им женщины. Но если бы даже и знал, то в его ближайших планах ничто бы все равно не изменилось.

Где и когда бывают самые откровенные разговоры? Да на кухне, рядом с утренней рюмочкой, с первой сигаретой и после глотка горячего кофе. В те минуты, когда тело еще переживает безудержные восторги минувшей ночи, а мысли укладываются в стройные и обязательно мудрые фразы, достойные быть запечатленными на вечных скрижалях. Тогда и появляется повод поговорить по душам, так, чтобы у собеседника или собеседницы не возникли опасения, что тебя провоцируют, что-то выпытывают и собираются сделать твои сокровенные знания достоянием толпы, до которой тебе в данный момент решительно никакого дела нет.

Солонин плавно перевел мечтательный разговор-воспоминание о ночных подвигах в плоскость размышлений о тщетности человеческих достижений в области создания материальных ценностей, о ненужности и глупости конфликтов на почве того, кто больше прав в бизнесе или кому больше должно достаться. И особенно противно это бывает, когда в эту бездонную пропасть человеческого тщеславия — и ничего другого! — бросается бездумно все то, что составляет нашу истинную жизнь — жизнь тела и души… Обидно и горько…

Новая рюмочка и ловкая подсказка, которая любому показалась бы всего лишь как согласие с только что сказанным твоей, еще недавно поистине неутомимой партнершей, заслуживающей немедленной награды, и еще, и еще, привели к тому, что у женщины сами по себе раскрылись «кингстоны души» И они охотно приняли в себя волны искреннего сочувствия, глубокого и проникновенного понимания, предлагающего излить наконец душу и освободиться от навязчивых и, возможно, болезненных воспоминаний.

Короче говоря, Солонин создал атмосферу той полной свободы и доверительности, при которой Наталья просто уже не смогла бы отказать себе в изысканном и отчасти болезненном наслаждении покорябать собственными пальцами хоть и давнюю, но не зажившую рану…

4

История эта произошла еще год назад, когда два дружка-приятеля — они дружили со студенческих времен, хотя учились в разных институтах — один в институте горного дела, под Москвой, а другой — в нефтехимическом.

Когда пришла пора становиться на ноги, обоюдное желание доказать товарищу свое превосходство превратилось в некую манию. Помогло разобраться, кто есть кто, самое время и обстановка, сложившаяся в стране. Перестройка! Они не стали дожидаться, когда начнется, по известному анекдоту, «перестрелка», а затем и «перекличка», но взялись каждый за свое дело со всей страстью людей, уже увидевших свое желанное будущее. К концу девяностых годов один из друзей превратился во владельца крупнейших в стране угольных разработок и вывозил уголь за границу. Другой занимался тем же самым, но только в области нефтяного бизнеса.

Солонину не стоило объяснять, кого имела в виду Наталья Смородинская-Аксельрод. Ну а известный «угольщик» — это не кто иной, как Николай Асташкин. Да, об этой «сладкой парочке» было давно известно как о друзьях не разлей вода.

Но однажды между ними что-то словно пролетело. Наталья знала что. Как всякая верная жена, озабоченная в определенной степени, чтобы мужнино достояние не расходовалось на случайные связи, она имела как бы свою разведку, точнее, были у нее некоторые способы вовремя проследить за мужем, которого в случае необходимости можно было бы и на место поставить — возникает в подобных семьях такая нужда.

Словом, донесли ей об одном вроде бы совершенно невинном споре, возникшем между Олегом и Николаем, друзьями, которые даже на отдых старались выбираться вместе. Ну, соответственно, вместе и проказили, и дурака валяли, и какие-то сугубо личные свои вопросы решали.

В прошлом году, где-то еще в начале января, что ли, отправились они в Швейцарию, в Давос, где в это время года обычно проходят Всемирные экономические форумы. Побывать там, потусоваться среди крупнейших финансовых воротил мира — дело важное и почетное. Ну а кроме всего прочего, Давос — это уникальный в своем роде горнолыжный курорт, на который, как правило, слетаются выдающиеся красотки со всего света. Естественно, что своих жен, какими бы они ни были, российские бизнесмены брать туда не решаются. Не потому, что в Тулу, по известной поговорке, со своим самоваром не ездят, а потому, что из самоваров там чай вообще не пьют, нет такой привычки, да и моды тоже.

Ладно, уехали и уехали, две недели абсолютной свободы тоже для оставленной женщины кое-что значат. Оно бы, наверное, все и прошло бесследно, но разведка свое дело хорошо знала.

Оказалось, что среди гостей на этом курорте оказалась известная на Западе красотка певица русского происхождения. Звали ее Патрицией Гросс-Вербиной. Ну, появилась, и черт бы с ней. Мало кто обратил внимание. Но два дружка-приятеля — непонятно, что с ними произошло! — в прямом смысле слова зациклились на ней, словно голодные мухи прилипли к этой заразе.

И дошло чуть ли не до ссоры. А в основе-то, как было сказано, лежало элементарное желание просто переспать с достаточно циничной и успешной девкой, наверняка направо и налево торгующей своим телом. Однако наша российская беда в том и заключается, что мужику мало овладеть шлюхой, ему нужно еще и поковыряться пальцем в ее психике, разобраться, насколько он лучше или хуже своего соперника…

Ну, договорились бы между собой, скинулись, как говорят, по-русски и трахнули ее в очередь. Кто против? Если вы такие жадные до новизны…

А вышло все куда хуже. Может, она бы и дала обоим, но быстро вычислила, что на их соперничестве можно сделать себе очень хорошие деньги. Чем же иным можно оправдать ее обещание отдаться тому из двоих, кто купит ей принадлежавшую когда-то ее предкам усадьбу где-то под Ялтой, в Крыму. И эти двое взрослых и умных мужиков, словно сосунки какие, затеяли между собой свару.

Ну, лишних денег на выброс, понятно, ни у одного, ни у другого не было. Но имелся неожиданно возникший на Форуме вариант. Фактически без хозяина постепенно опускался на дно весьма перспективный когда-то на Кубани химический комбинат. Он подошел бы и для «угольщика», и уж тем более для «нефтехимика».

Так и родилось пари, скрепленное какой-то компанией, в которой они тусовались. А суть в том, что каждый из друзей должен постараться выкупить акции комбината и начать на нем свое дело. Ну а первая же прибыль от производства, так и быть, пойдет на покупку того имения.

И последнее условие: рассчитывать на безмерную — правильнее было бы, наверное, сказать на «безразмерную» — взаимность мадемуазель Гросс-Вербиной мог ее благодетель и обязательно в интерьерах семейного дома каких-то там графов либо баронов Вербиных. Не хило, блин?! И после этого он еще хочет?

Усталая от своего рассказа, больше похожего на исповедь, Наталья махнула уже не рюмку, а половину бокала «хенесси», после чего голова ее основательно отяжелела. А попытка привлечь к себе такого послушного и такого внимательного, такого обаятельного и сильного, да-да, очень сильного Витюшу едва не закончилась падением дамочки на пол.

Но Солонин действительно был сильным, когда приходилось действовать в условиях постоянно меняющейся обстановки. Ему даже не понадобилась помощь зевающей в дверях Оксаны, увидевшей свою подругу в несколько, надо заметить, непотребном виде. Она, видите ли, не спешила одеваться, возможно, рассчитывая на обязательное продолжение.

Справедливый вопрос последовал лишь после того, когда решился вопрос, куда Наталью уложить. Солонин, не испытывая никаких угрызений совести, устроил свою собеседницу под тем же пледом, под которым провела ночь Оксана, и повернулся к давней подруге и лучшему своему агенту в полной боевой готовности.

— И что ты мне на все это скажешь? — сварливым тоном уязвленной собственницы начала «заводить пластинку» Ксюха.

Оно бы, вероятно, продолжалось до бесконечности, но у Солонина не было теперь ни малейшего желания анализировать услышанное повествование, а тем более делиться с явно обиженной, мучимой подозрениями девушкой мыслями относительно экономической политики Российского государства, зависящей порой черт знает от каких «серьезных международных обстоятельств».

Поэтому он просто сгреб Ксанку в охапку и заткнул поток ее красноречия крепким поцелуем. А она, падая в его руках на диван в кабинете, где сбоку валялось еще не остывшее белье ее подруги, и не собиралась думать ни о чем, кроме тех ощущений, которые раз за разом делали ее самой счастливой женщиной в данные часы и на данных квадратных метрах шикарного заграничного пледа, много чего повидавшего в своей недолгой жизни.

В середине дня, привезя слегка оглушенных обилием впечатлений подруг к Оксане домой, где те могли объясниться и обсудить, как жить дальше, Виктор Солонин заявил, что ему необходимо на день-другой смотаться в командировку, после чего он вернется и они обязательно продолжат… более тщательное и вдумчивое знакомство.

А вечером того же дня элегантный, высокий блондин с небольшим кейсом в руках вежливо постучал в дверь номера Александра Борисовича Турецкого.

Удивлению Грязнова не было границ, когда он узнал, что Виктор свою роль сыграл и сведения добыл. Как и у кого — это секрет фирмы. Впрочем, при необходимости он готов даже слегка приоткрыть свои карты.

5

Итоги судебно-медицинской, криминалистической и баллистической экспертиз были представлены Турецкому только через три дня.

Пока удалось опознать только труп Москаленко, причем благодаря стараниям врача-стоматолога, который совсем недавно ставил Михаилу Михайловичу коронки на верхние зубы. Свою работу доктор сразу узнал.

Из тела были извлечены три пули. Две — из груди и одна — из головы. Можно было подумать, что последняя являлась как бы контрольным выстрелом, тогда как две предыдущие смертельными ранениями не были.

Баллистическая экспертиза показала, что все три пули были выпущены из одного оружия — пистолета, принадлежащего Юрию Петровичу Кирееву. Следы пальцевых отпечатков на металле принадлежали только самому хозяину.

А вот пули, извлеченные из остальных шести тел, буквально нашпигованных ими, — эти были выпущены из пяти автоматов, изъятых при задержании охранников.

Казалось бы, какие еще вопросы? Но ведь каждый, за исключением, пожалуй, Барышникова, утверждал, что стрелял не он, а за него кто-то другой, на кого он показать не мог. Нет, Старостенко с Лютиковым валили вину на Барышникова с Алымовым. Орехов вообще отрицал свое участие, утверждая, что из его автомата мог стрелять только Игнат Русиев. Но Игнатовых отпечатков пальцев на автомате не оказалось, в то время как ореховских было предостаточно.

Словом, следователи пришли к выводу, что отрицать преступники могут все что угодно, но факты свидетельствуют против них. А долго врать и запутывать следствие, перекладывая вину с одних плеч на другие, они не смогут. Улики налицо.

В принципе можно было садиться и писать обвинительное заключение.

Ну, с охранниками вопрос предельно ясен.

С Киреевым — тоже. Против него было собрано большое количество свидетельств того, как решались в крае «экономические проблемы». И был Юрий Петрович теснейшим образом связан не только с уголовниками в милицейской форме, на что особо упирал Борис Барышников, никаким боком не причислявший себя к этим преступникам, — это так он реагировал на мысль о снисхождении к нему, но и с профессиональными бандитами. А уж эту сторону деятельности Кири с отменным вкусом расписал сам Глухой, который точно был уверен, что отделается сущей мелочью. Взял, передал, ну, под определенной угрозой же! А кто угрожал? Да Киря с Шиловым — одна компашка.

Вот и на Шилова стал набираться материал. Серьезный компромат. Но решать вопрос с генералом можно было лишь на высоком уровне, в Москве, в министерстве, где его утверждали на этот пост…

Сгоревший «рафик» принадлежал, как быстро выяснили, хозяйственному управлению химкомбината, и факт его пропажи был немедленно доведен до сведения милиции. Но там даже дела не завели по этому поводу. Тоже повод для размышлений.

Лидочка, оказывается, вовсе не отвергла внимания Турецкого. Просто Саша не то время выбрал и не то место. Она с радостью приняла его предложение увидеться, в чем он смог удостовериться в один из тихих вечеров, которые вообще практически не выпадали на его долю. Но один все-таки выбрать удалось. А она потом поклялась, что от своих показаний ни за что не откажется. И рассказала еще много необычайно интересного о том, что происходило в кабинете губернатора, когда там собирался «ближний круг».

Но с выдвижением обвинений против Георгия Владимировича Шестерева Турецкий теперь не спешил, полагая, что всему свое время.

К великому сожалению, никак не вписывался в дело дядя Киреева — Семен Васильевич. Свидетельства указывали на то, что жулик он прожженный, уголовник до мозга костей, но… не пойман — не вор! И ведь уйдет, мерзавец, от ответственности. А вся эта битва за акции химического комбината — оказывается, не что иное, как обыкновенная конкурентная борьба, ну, возможно, более острая, чем того требовала сама ситуация. И уж к делишкам племянника благородный дядя, недавний постпред края при президенте России, никакого отношения не имеет. Зачем ему, если он и без того владеет энергетическим гигантом Кубани? Стоит ли размениваться по мелочам?

А то, что оба они, и дядя, и племянник, оказались в разных лагерях — ну что ж, бывает. Не для себя, кстати, старались. Просто один использовал уголовные методы, а другой отдал предпочтение предельно открытым и прозрачным. Не жмись, заплати больше твоего конкурента, и ты первый придешь к финишу. Вот, собственно, и все.

Нет, далеко не все… Конечно, у стаи могучих адвокатов, коих, едва только возникнет подозрение, немедленно призовут себе на помощь и Асташкин, и Аксельрод, немедленно найдутся аргументы, доказать которые будет очень трудно. Если вообще возможно. Они будут утверждать, что их подопечные, затевая конкурентную борьбу за овладение важным для каждого из них производством, ни о каком пари даже речи не заводили, что все это просто смешно и несерьезно! Да, возможно, они выбрали себе не самых удачных помощников в этом деле. Нужны были помощники, которые отлично знакомы с местными условиями, а главное, сами кровно заинтересованы в коренном улучшении экономики края. Но никому же и в голову не могло прийти, что видные в городе люди, крупные бизнесмены начнут кровавые игры с привлечением уголовников! Абсурд! Их судят? И правильно делают! Но собственность-то перешла уже в заботливые руки господина Асташкина, известного в стране и за рубежом угольного магната, а господин президент не устает повторять о том, что бизнес и власть вместе ответственны за развитие экономики. Так какие же вопросы могут быть у следствия к тем, кто настойчиво, изо дня в день, осуществляют наделе этот важнейший тезис? Неважно, так будет или не совсем так, но адвокаты обязательно найдут убедительные слова.

Конечно, история, рассказанная Виктором Солониным, немного выбила Александра Борисовича из седла. Не приходило ему как-то в голову, что подлинные человеческие трагедии могут оказаться всего лишь как бы нечаянным следствием шутливого спора. И это обстоятельство казалось очень обидным.

Посмотрел Турецкий на объем документов, улегшихся уже в несколько томов уголовного дела, почесал кончик носа и сказал задумчиво:

— Даже не знаю, что и предпринять… С Костей, что ли, посоветоваться?

— Посоветоваться — это неплохо. Но Костя обязательно спросит, сам-то к какому выводу пришел? Что ответишь?

— А я отвечу, что из этого дела нам придется выделить в отдельное производство эпизоды с убийствами, чтобы и общественное мнение наконец увидело, что мы тут делом занимались, а не гаданием на кофейной гуще. И убийц надо непременно наказать. И у нас есть для этого все необходимые материалы. Ну а все, что касается, скажем так, олигархического спора, приведшего к весьма печальным последствиям, — тут придется еще пахать и пахать. Очень неблагодарная работа, но и не такая бесконечная, как сейчас кажется. Твое мнение, Славка?

— Полностью с тобой согласен. Даже готов закрепить это мудрое решение доброй рюмкой.

— А ты, Витя?

Солонин подумал, поиграл хитрой своей улыбкой, но сказал серьезно:

— Меня в данной ситуации больше всего беспокоит собственное неожиданное открытие, друзья мои. Я наконец увидел, в какой дыре исчезают народные денежки. И мне стало грустно. Я готов присоединиться к Вячеславу по поводу «мудрого решения». И еще скажу, если моя помощь понадобится, то я немедленно приду к вам. И не один, а с замечательными помощницами.

— Значит, так тому и быть, — поставил точку Турецкий. — Я звоню Косте, а ты, Славка, наливай. Ничего нам, вижу, на сегодня больше не остается…

— Не горюй! — засмеялся Солонин. — Мы им еще такие точки поставим!

— Какие точки? — нахмурился Грязнов.

— Над буквой «и».

— Ну, поставить — это мы можем, — глубокомысленно откомментировал Вячеслав Иванович. — Тем и живы…