Опасное семейство

1

Его ночь была заполнена кошмарами.

Он куда-то полз, волоча за Собой ненужный автомат с двумя стянутыми изолентой, пустыми рожками, а по нему безостановочно стреляли то спереди, то сзади, и пули выбивали справа и слева от его лица снежные фонтанчики, которые больно кололи щеки и глаза своими острыми ледяными брызгами. Предательски светила огромная луна, что медленно катилась по лезвию горного хребта, и сил у него уже не оставалось. Но он знал, что надо ползти, ведь только а этом изматывающем движении было его спасение.

Узкая, протоптанная каким-то зверем, снежная тропа, по которой он полз из последних сил, вдруг резко оборвалась. Далеко внизу засветились осторожные, словно волчьи глаза, огни… Внизу, на дне пропасти, куда спуститься не было уже никакой возможности… Только разбиться, сорвавшись со скользкого склона…

И тут бывший сержант Кваснюк проснулся. Обнаженная грудь его была мокрой от пота. Прямо в глаза ему светила висевшая за окном огромная полная луна неприятного оранжевого цвета. Ну да, конечно, снова полнолуние. И опять все повторяется…

Пять лет прошло, а память таким вот образом, и обязательно в полнолуние, по-прежнему возвращает его в Чечню, в сопки Аргунского ущелья под Дуба-Юртом, где рота разведчиков, в которой служил сержант-контрактник Игорь Кваснюк, угодила в засаду. Разведчиков стали методично расстреливать предупрежденные кем-то боевики. И если бы не нашлись офицеры-танкисты, которые нарушили приказ начальства и кинули свои танки на Дуба-Юрт, на выручку погибающим разведчикам, не выжили бы ни Игорь Кваснюк, ни два десятка его израненных товарищей — все, кто остались от почти полутора сотен бойцов.

Тогда тоже было полнолуние, и отлично вооруженные, одетые в новенькую «натовскую» форму бандиты видели их как на ладони.

С тех пор каждое полнолуние превращалось для Игоря в кошмар…

Он сел на кровати, выпил кислого яблочного кваса, локтем вытер лоб. Потом приподнялся, чтобы дотянуться до занавески и отгородиться от лунного потока, лившегося в комнату. И замер. Думал, послышалось. Но, напрягшись, понял, что слух его не обманывал — где-то не очень далеко действительно стреляли.

Игорь толчком распахнул створки окна и лег грудью на подоконник. И уже явственно донеслись до него сухие пистолетные выстрелы и короткие, злые автоматные очереди.

«Калаш» бьет, и не один, а, как минимум, пара, — без труда определил он. — Где ж это? — снова подумал Игорь, сжимая обеими ладонями виски, в которых ощутил вдруг такую боль, будто стреляли в него. — Похоже, в направлении станицы Васютинской, в трех верстах к востоку, но только гораздо ближе. А слышно так хорошо потому, что водохранилище рядом. И ночь совсем спокойная, ни ветерка. Звуки над водой далеко разносятся».

Стрельба оборвалась так же резко, как и началась., Игорь задумался. Между городской окраиной и станицей был только один коттеджный поселок «Белый лебедь». Его выстроила известная в городе фирма «Кубаньцемент», где проживали богатенькие «бура-тины». Дома для себя на самом берегу водохранилища они возвели удивительной красоты. Если посмотреть на этот поселок с самолета, то он и в самом деле кажется стаей белоснежных лебедей, отдыхающей среди кучерявой зелени на берегу небесно-голубого бескрайнего водоема. Вот, значит, где стреляли? И это — явно не чье-то баловство. Уж сотрудник частного охранного предприятия «Сокол» Игорь Николаевич Кваснюк, знакомый, что называется, не понаслышке с боевыми действиями, понимал в подобных вещах толк.

Он дотянулся до своего сотового телефона, выданного ему на службе, и позвонил в милицию. Пришлось подождать, пока откликнется дежурный. Тот неразборчиво буркнул в трубку свое звание и фамилию и сонным голосом спросил, чего надо.

Игорь машинально взглянул на будильник и удивился. Ему казалось, что на дворе давно глубокая ночь, а времени было всего лишь половина двенадцатого. Странно, что дежурный уже спит. Или сильно притомился за день? Чем же он занимался, бедолага, что его так рано в сон потянуло? Сам же бывший сержант нарочно лег пораньше, чтобы успеть до ухода на работу сделать кое-что по хозяйству. А на службу надо поспеть к семи, на другой конец города. С дисциплиной у них было строго, никто ему поблажки не давал. На работу уволенных из армии по ранению брали неохотно, поэтому приходилось за свое место держаться обеими руками.

Стараясь говорить бодрым голосом, хотя голова просто раскалывалась, Игорь рассказал дежурному про стрельбу, которую только что слышал своими ушами.

Дежурный, естественно, усомнился: ну кто среди ночи станет устраивать чуть ли не боевые действия, как утверждает этот, наверняка полоумный либо мучающийся похмельем мужик? Может, ему почудилось с больной-то головы? А это всего лишь мальчишки петарды в парке рвут. Дежурный дал понять звонившему, что ему лучше спать спокойно, не волноваться и занятому человеку голову не морочить.

Но когда разозленный не на шутку тупым равнодушием должностного лица Кваснюк потребовал, чтобы дежурный разборчиво произнес свою фамилию и звание, тот, конечно, был вынужден ответить и даже записать сообщение в книгу происшествий во время дежурства. Но, в свою очередь, выяснил и фамилию настырного «звонаря», мысленно обещая при случае показать ему «козью морду».

Игорь отключил свой телефон, совершенно не подозревая, какую неповоротливую машину он привел в действие, и не представляя себе способностей этой машины переломать, перемолоть человека в пыль, лишь бы сохранить в конечном счете свое равнодушное спокойствие.

Дежурному Правобережного ОВД старшему лейтенанту милиции Шкодину ничего не оставалось, как отправить наряд для проверки принятой им информации. Но пока он раздумывал, пока наряд в составе лейтенанта милиции Замошкина и водителя — сержанта Круглова, чертыхаясь, готовился выехать в сторону «Белого лебедя», чтобы проверить совершенно абсурдное сообщение о каких-то «боевых действиях», время шло.

Опять же, если вдуматься, то вполне могла произойти и очередная разборка между вечно враждующими преступными группировками, коих в крае хватало и которые, по агентурной информации, никогда, видно, не закончат с переделом не принадлежащей им собственности. Но ехать куда-то, чтобы убедиться в этом, посреди ночи вряд ли следовало бы. Ну, постреляли. Ну положили там, в конце концов, своих и чужих. Так ведь и трупов наверняка не оставили, чего же искать там в темноте? А может, действительно мальчишки шалят…

Но Шкодин приказал, пришлось ехать.

По дороге несколько раз останавливались, завидев поздних прохожих. Расспрашивали, не слыхал ли кто выстрелов. Оказалось, что, в самом деле, многие выстрелы слышали, даже направление указывали примерно одно и то же — в сторону Васютинской. Вот только что это было, никто объяснить не мог. Да, видно, и не собирался. Стреляют — и стреляют! Некоторые припозднившиеся прохожие так и полагали, что это мальчишки в парке культуры и отдыха на окраине города взрывают китайские петарды. Здесь это никого не удивляло, ребята постоянно возятся с этими «хлопушками», особенно по праздникам. Но сегодня был обычный день…

В парке никого не оказалось — ночи в октябре прохладные. А сторожа, пожилые мужчина и женщина, курившие у входа под большой бетонной аркой, стрельбу тоже слышали. Они уточнили, что стреляли, по их мнению, не в самом «Лебеде», а поближе, в районе губернаторской виллы, расположенной за высокой кирпичной оградой правее поселка, на самом берегу водохранилища. Сторожа в этом не сомневались, но на всякий случай неуверенно пожимали плечами — не видели причины напрашиваться в свидетели, мало ли чего!..

Но, таким образом, подтвердилась известная пословица о том, что язык до Киева доведет. И Замошкин с Кругловым отправились прямиком на эту виллу.

…«Уазик» у милиционеров был старенький, впечатляющего вида не имел, движок тоже оставлял желать лучшего — захлебывался, кашляя, как чахоточный. А ночью далеко слышно. Поэтому, когда они подъехали к высокой кирпичной ограде, поворачивающей к воротам, перекрытым полосатым автоматическим шлагбаумом, там их, похоже, уже ждали. Вдоль шлагбаума медленно прохаживался высокий и плечистый охранник в утепленной голубой камуфляжной форме и с автоматом, закинутым за спину. А за его спиной светились окна сторожевой будки, в которой располагались бойцы вневедомственной охраны. Это было известно лейтенанту Замошкину. Как хорошо известно и то, что, хотя в народе вилла именовалась «губернаторской», на самом деле она принадлежала дочери и зятю губернатора Шестерева — генеральному директору фирмы «Кубаньцемент» Кирееву. А Шестерев, поговаривают, всего-то и бывал на этой шикарной вилле от силы два-три раза, поскольку обходится куда более скромной дачей для приемов, в тридцати километрах от города.

Обычно вилла по ночам освещалась множеством невысоких, похожих на грибы, фонарей. Но сейчас они не горели, и окна будки только подчеркивали темноту утопающей в густых зарослях территории. И полная луна тут не помогала.

Лейтенант выбрался из «уазика» и, освещенный лучами фар, рукой показал охраннику, чтобы тот дал команду поднять шлагбаум. Но охранник, казалось, не обратил внимания на жест милиционера и продолжал прохаживаться туда-обратно.

— Тебе чего, особое распоряжение нужно? — сердито крикнул Замошкин.

— Чего надо-то? — вопросом на вопрос ответил охранник и остановился. — Ты по какому делу?

Наглость охранника не знала границ. Он же видел милицейскую форму с погонами! А вел себя так, будто явился какой-то бродяга.

— Мне что, взвод ОМОНа вызывать?! — резко бросил лейтенант.

— Вызывай, если он у тебя есть, — насмешливо заявил охранник. — Посторонних приказано не пускать, понял? А если ты по конкретному делу, излагай. Я позвоню, — охранник кивнул на будку, — проверю и, если хозяин разрешит, пропущу. А так — извини, команды не было.

Он поднял руку, и к нему немедленно вышли еще двое охранников в милицейском камуфляже, с автоматами. Ну да, они же — вневедомственные, живут тут себе как хотят. Лейтенант Замошкин понял, что собственными силами ему не управиться, и сменил тактику.

— К нам в отдел поступило сообщение, что здесь производилась стрельба. Вы подтверждаете?

— Чего?

— Стрельбу! — Замошкин уже закипал от негодования.

— Какую стрельбу?! — словно изумился охранник. — Окстись, лейтенант! — И обернулся к своим товарищам: — А вы, ребята, чего-нибудь слышали? — Те дружно отрицательно замотали головами. — Ну вот, видишь, лейтенант, это тебе приснилось.

Все трое как-то нарочито дружно рассмеялись, чем окончательно вывели Замошкина из себя.

— Я попрошу!! — возмущенно закричал он. — И извольте не «тыкать» мне! Я — лейтенант милиции!

— Не тоношись, лейтенант, — миролюбиво отмахнулся тот же охранник, который, вероятно, был среди них старшим, — я — капитан. И они — не пальцем деланные.

— Но я при исполнении! — уже почти взвизгнул Замошкин.

— А мы чего? Волков здесь… гоняем, да?

И все трое опять оскорбительно расхохотались.

— А вот я сейчас оперативно-следственную бригаду приглашу сюда, — сдерживая ярость, неожиданно спокойным голосом заявил Замошкин и обернулся к машине: — Круглов, вызывай отдел и передай мне трубку!

А вот такой тон на охранников сразу подействовал.

— Ладно тебе, старшой, — миролюбиво махнул рукой капитан, снисходительно «повышая» Замошкина в звании. — Не суетись, ну что, разве мы между собой не можем договориться миром?

Он ловко поднырнул под шлагбаум и подошел к лейтенанту.

— Чего тебя интересует? Стрельбу, что ль, слышал? Ну, ладно, скажу тебе правду, было дело, постреляли малость, Бога попугали. Перебрали гости, вот и захотелось им. Только уже давно нет тут никого, по домам всех развезли. И что мы теперь с тобой, старшой, по этому мелкому поводу станем протокол составлять? Сам подумай, надо тебе вешать на шею пустое дело, которое, не ровен час, может вызвать гнев Юрия Петровича? Да он-то что — самого губернатора! Георгий Владимирович тоже недавно уехал отсюда. Ну? Или того же Федора Алексеевича, твоего нового начальника УВД? Шурупь мозгами-то, какие гости отдыхали!

— Шилов, между прочим, и твой тоже начальник, — огрызнулся лейтенант.

— А я про что? — со снисходительной усмешкой подтвердил капитан.

Да, такая постановка вопроса, по рассуждению лейтенанта Замошкина, меняла дело. Вызывать гнев краевого милицейского руководства было опасно. Но оставался последний аргумент.

— А мне теперь что прикажешь делать? Информация поступила, она официально зарегистрирована дежурным, как и выезд наряда для проверки. Ты меня на что толкаешь? На должностной подлог?

— Ой-ё-ёй! — с юмором воздел руки капитан. — Скажешь тоже — подлог! Надо было с самого начала внятно объяснить, мы бы без всякого базара твой вопрос давно б уже и перетерли. Ладно, я сейчас позвоню хозяину, а потом зайдем к нам в помещение, где и составим нужный тебе рапорт, черт с тобой, лейтенант. Витя, Коля, — обернулся он к охранникам, — побудьте тут, пока я пойду договорюсь! Все в норме!

Охранник ушел, оставив Замошкина дожидаться. Шлагбаума они так и не подняли. Но вот о чем старший собирался договариваться — этого лейтенант не понял. Все у них тут как-то не по-людски, все через задницу!

Капитана не было долго, и Замошкина стал бить колотун. Лейтенант уже хотел в машину забраться, но услышал топот быстрых шагов по асфальтовой дороге. Наконец на свет вынырнул капитан и призывно махнул Замошкину рукой. Они прошли в теплое помещение сторожевой будки, где исходил паром электрический чайник.

— Хочешь? — кивнул на него капитан.

— Не откажусь. — Лейтенант поежился.

— Или, может, чего покрепче? У нас имеется… после гостей… — усмехнулся капитан.

— Я на службе, — угрюмо ответил Замошкин, чувствуя к себе жалость.

— Ну, хозяин — барин, как знаешь. Вон чашка, заварка в чайничке, сахар — на подоконнике, сам за собой ухаживай. Да, чуть не забыл. Я хозяину рассказал, он спросил: «Много их понаехало?» Ну, я и ответил, что'двое. «Козлом» своим всю округу, говорю, на ноги подняли. Он смеется: «А как они?» Я отвечаю, что, мол, свои мужики, нормальные, все понимают. И тогда хозяин сказал: «Дай им по «франклину» за беспокойство, и пусть сделают так, чтоб лишней болтовни в городе не было». Ну, сам понимаешь, гости — народ серьезный, на кой хрен им такая слава, верно?

— Понять-то можно, — произнес опешивший лейтенант, неуверенно принимая две стодолларовые купюры. Посмотрел на них, подумал и… сунул в карман. Сказал: — Ладно, передай хозяину своему от нас «спасибо». Но рапорт все равно написать придется.

— А ты и пиши. Бумага есть? Пиши, что после тщательного осмотра территории участка и самой виллы никаких следов стрельбы обнаружено не было. Опрошены сотрудники вневедомственной охраны Орехов Е. С. — старший наряда, это, стало быть, я, а также дежурившие у контрольно-пропускного пункта сержанты Старостенко В.П. и Лютиков Н.Е., которые показали, что сегодня, такого-то, сам пиши, во сколько…

— Звонок в отдел был где-то в полдвенадцатого.

— Ну, так, значит, и указывай, в районе полуночи в поле, за территорией поселка «Белый лебедь», нами, сотрудниками вневедомственной охраны такими-то, фамилии тебе уже известны, была проведена проверка пиротехники для производства праздничного фейерверка. Однако все образцы оказались негодными, бракованными. Поэтому треск взрывающихся зарядов был слышен, а вот огней не было. И все. Давай я подпишу и своих ребят позову, они тоже автографы тебе на память оставят…

Через пятнадцать минут, написав рапорт по поводу проверки и выпив чашку горячего сладкого чая, лейтенант Замошкин, даже и не заикнувшись об осмотре территории виллы и ее помещений, тепло распрощался с Женей Ореховым и уехал обратно в город. При этом он подумал, что проверять его все равно никто не станет, а «стольника» сержанту Круглову, который даже палец о палец не ударил, много, хватит и «полтинника», который лейтенант передаст ему утром, когда откроются валютные обменники и можно будет разбить сотенную купюру пополам.

2

В десятом часу утра в квартире депутата краевого Законодательного собрания Москаленко раздался телефонный звонок. Трубку немедленно поднял отец депутата Михаил Матвеевич. Он ждал этого звонка и очень волновался.

Вчера вечером Миша, вопреки обычно спокойному и уравновешенному своему состоянию, был чем-то сильно озабочен, даже взволнован, невпопад отвечал на вопросы отца и жены и от ужина отказался. Сказал, что перекусит потом у Киреева, где они должны решить с ним ряд серьезных вопросов, касающихся руководства химкомбината, с которым не все в порядке. С тем и уехал — мрачный какой-то, настороженный, словно заранее готовил себя к трудному и неприятному разговору.

Михаил Матвеевич был несколько удивлен этим обстоятельством. Он знал о давних и достаточно приятельских, в общем-то, отношениях сына с Юрием Петровичем Киреевым, председателем совета директоров, а фактически — владельцем акционерной компании «Кубаньцемент», поставлявшей государству два с половиной миллиона тонн продукции ежегодно. Это очень много, успешное производство! А их добрые отношения были тем более важны, ибо Миша владел изрядным пакетом акций завода «Известняк», поставлявшего «Кубаньцементу» сырье. Имел он так же, как, собственно, и Киреев, значительный процент акций ОАО «Химкомбинат», крупнейшего, как теперь говорят, градообразующего предприятия Юга России. И потому не мог смотреть равнодушно на то, кто будет руководить химическим комбинатом. Вот что-то такое они и собирались обсудить вчерашним вечером как давние партнеры.

Миша предполагал, что переговоры могут затянуться, и рано вернуться не обещал. Но заехать домой он должен был непременно, пусть даже и под утро, чтобы принять душ и позавтракать с семьей, прежде чем отправиться на службу, где у него была назначена какая-то ответственная комиссия. Но он не приехал. Его мобильный телефон тоже молчал. «Абонент недоступен», — заученно-равнодушным голосом отвечала операторша.

Михаил Матвеевич спал тревожно. Часто просыпался и курил, надрывно кашляя, чем беспокоил сноху и внука. Около полуночи ему даже почудились в какой-то момент отдаленные выстрелы и даже автоматные очереди. Сердце словно оборвалось от плохих предчувствий. И вот наконец раздался долгожданный звонок.

— Миша, ты?! — крикнул в трубку отец и, не слушая оправданий, продолжал кричать: — Ну, как же так можно, сын? У тебя же семья! Если тебе плевать на меня, старого, так хоть Нюру пожалел бы! Она же извелась!.. Чего ты молчишь? Стыдно? Так-то вот. Ну, можешь теперь оправдываться.

— Извините, Михаил Матвеевич, — произнес вкрадчивый голос, — вы ошиблись. Я — Казначеев, помощник Михал Михалыча. И хотел бы выяснить, почему шефа нет на работе. Может быть, он перенес заседание комиссии на другое время? Но тогда почему меня не предупредил?

— Как?.. — испуганно растерялся Москаленко-старший. — Разве Миши нет на службе?! А где же он?

— Вот и мы хотели бы это знать. Все собрались, а его нет. Вы можете что-нибудь объяснить?

— Н-не знаю, — ответил ошарашенный Михаил Матвеевич. — Вчера вечером Миша отправился к Кирееву… Вы его знаете?

— К Семену Васильевичу?

— Нет, к Юрию… как его, Господи! Совсем от волнения память отшибло!

— А-а, вы имеете в виду Юрия Петровича? Племянника нашего бывшего постпреда при президенте? — с понимающей интонацией протянул помощник депутата. — И что же? Уехал и так больше не появился дома? А может, извините, они малость того? Юрий Петрович, говорят, большой любитель отдохнуть после трудового дня! — Теперь уже в голосе помощника проскользнула явная насмешка.

— Не знаю, — совсем растерялся Москаленко-старший. — А вы, молодой человек, не сочтите за труд, позвоните этому Кирееву. Я с ним, к сожалению, незнаком. Спросите, в чем дело. И если вас не затруднит, сообщите мне о результатах переговоров. Я могу вас просить о таком одолжении?

— Попробую, — коротко ответил помощник, заканчивая разговор.

Казначеев не стал тянуть с прояснением ситуации — наседал вице-спикер, при участии которого должно было состояться заседание правовой комиссии. Он дозвонился в дирекцию «Кубаньцемента» и спросил, как ему срочно связаться с Юрием Петровичем Киреевым в связи с неотложной законодательной проблемой — это чтобы избежать ненужных расспросов. Но там ответили, что Юрий Петрович пока еще находится, видимо, у себя дома, однако в течение ближайших двух часов он собирался вылететь в Москву, где во второй половине дня у него назначена встреча в Минимуществе. Так что если не удастся застать его дома, можно позвонить в Москву, в приемную министерства — раз уж проблема действительно неотложная. Казначеев подумал, что отвечавшая ему девица, видимо, порядочная язва. Однако дачный телефон Киреева она же продиктовала, словно снизошла к нуждам «краевого парламента».

Телефон на вилле в «Белом лебеде» долго не отвечал, но Казначеев решил быть упрямым до конца. И вот отозвался недовольный женский голос — может, супруга. Или прислуга, которую оторвали от домашних дел. Любезности, во всяком случае, Казначеев не услышал. А на его вопрос, можно ли поговорить с Юрием Петровичем, ему просто буркнули:

— Их нету дома, — из чего помощник Москаленко понял, что он все-таки разговаривал с прислугой.

— А где Юрий Петрович? Не в Москве ли? — попытался уточнить Казначеев.

— Не знаю, — был ответ, после чего раздались короткие гудки.

Помощник депутата позвонил еще раз на квартиру к Москаленко, полагая, что тот мог объявиться там, но, ничего не добившись, попросту растерялся и пошел докладывать начальству о пропаже депутата.

Идя длинными коридорами здания Законодательного собрания, Казначеев думал, что его шеф в принципе мог задержаться у какой-нибудь дамы. Совсем ведь необязательно афишировать свои внесемейные связи. Но Михаил Михайлович, как знал Казначеев, недавно, всего три года назад, женился и души не чаял в двухлетнем сыне. А до своего «депутатства» Москаленко слыл весьма удачливым бизнесменом, с хорошо налаженными связями в руководстве края. Но, с другой стороны, будучи наслышан о некоторых внеслужебных «забавах» властей предержащих, Казначеев вполне мог бы предположить, что и Михаил Михайлович не чурался изредка отпускать себе вожжи. Так, может быть, он и теперь воспользовался каким-нибудь удобным случаем? Банальная, конечно, ситуация, а что поделаешь? Все живые люди, со своими достоинствами и недостатками. Просто предупреждать надо в таких случаях, чтобы конфузов не случалось. Ну вот, чего говорить руководству? Исчез? Сквозь землю провалился?.. Но отчего, кстати, папаша его так встревожен? Хотя старики… они теперь постоянно одними только страхами и живут…

Вице-спикер — так любил называть себя заместитель председателя краевого Законодательного собрания Сергей Иванович Густов — был чем-то очень озабочен. Не очень внимательно выслушал он сообщение Казначеева, посмотрел как-то непонятно, будто сквозь него, и неожиданно спросил:

— Что тебе известно о вчерашней ночной перестрелке в парке культуры?

— Какой перестрелке? — удивился Казначеев.

— А ты не в курсе? — подозрительно посмотрел на него Густов. — Странно. Весь город уже знает…

Помощник совершенно растерялся:

— О чем? Я совершенно не в курсе! Да и сплетни собирать как-то…

— Может, сплетни, а может, и нет, — резонно возразил Густов. — Вот и разберись, в чем дело. В милицию позвони. Разве я тебя должен этому учить? Свободен.

Казначеев вышел из кабинета, совершенно ничего не понимая. Какая перестрелка? Какая милиция?! И при чем здесь парк?! Но едва он оказался в собственной депутатской приемной, как раздался телефонный звонок.

— Это кто? — услышал он грубый, привыкший повелевать голос.

— Казначеев. Помощник депутата Москаленко.

— Ты вот что, помощник, отыщи-ка мне быстренько Мишу. Давай, одна нога — здесь, другая — там. Исполняй!

— Кто это, простите?

— Не узнал, что ли? Трегубов говорит!

Ну, конечно, не узнать вице-губернатора, недавнего еще начальника краевого управления милиции, было стыдно — «руководящий бас» его был слишком хорошо известен местным чиновникам. И не узнал его Казначеев лишь по причине полнейшей собственной растерянности. Но, взяв себя в руки, он доложил Анатолию Юрьевичу об исчезновении депутата. Как уехал вечером на дачу к Кирееву-младшему, так больше никто его и не видел. Дома тоже паника — пропал человек.

— Пропал, говоришь? — сердито пророкотал бас Трегубова. — Кабы один пропал! А тут целая компания!

Казначеев побоялся задать уточняющий вопрос. Он молчал, затаив дыхание, и слушал, как тяжело дышал в трубку Трегубов.

— Ладно, разберемся… — медленно, с угрозой в голосе произнес вице-губернатор и бросил трубку.

Казначеев посидел, обдумывая происходящее, но больше приходя в себя от лавины ошарашивающих известий. Хотя, собственно, лавины-то как раз не было, а имелись противоречивые слухи, ни на чем конкретном не основанные, но вызывающие тем не менее тревожные чувства. И он решил снова, в третий уже раз, возможно, на что-то еще надеясь, позвонить депутату домой.

— Господи, ну кто это? — услышал он голос старика и сказал:

— Казначеев беспокоит. Ничего нового не слышно?

— А, это вы… Ничего. А у вас?

— Я позвонил Кирееву домой, но он, говорят, в Москву сегодня вылетел. А тут разговоры идут о какой-то перестрелке, — сказал Казначеев и спохватился: что же это он несет и, главное, кому! Там же сейчас инфаркты начнутся!

Но старик оказался крепче, чем он думал.

— Да? А я думал, что мне одному послышалось. Так надо же срочно все выяснить! — заторопился отец депутата. — Чего ж мы сидим?

— Я сейчас позвоню в Правобережный отдел милиции, — сказал помощник.

— Звоните, а я туда подскочу, это недалеко от нас! Оставьте мне номер вашего сотового телефона. Я сам с вами свяжусь, ладно? Не хочу Нюру волновать… Может, я зря паникую…

Казначеев продиктовал номер своего мобильника, Михаил Матвеевич, повторив его вслух, записал, а помощник принялся названивать в отдел милиции. Но это оказалось совсем непростым делом — номер дежурного, указанный в служебном справочнике, был прочно занят, а по ноль-два получить какие-либо сведения было практически невозможно — тут требовался обстоятельный разговор.

Наконец после долгих попыток удалось пробиться.

— Дежурный пр… стр… тант… Мамонов, — неразборчиво отозвался Правобережный отдел милиции.

— Законодательное собрание, Казначеев беспокоит, — строго заговорил помощник депутата. — А скажите-ка мне, товарищ Мамонов, что за стрельба у вас была сегодня ночью?

— О-о-о, Господи! — прорычал, видимо, в сторону кого-то присутствующего рядом дежурный. — Если б ты знал, как они мне все с утра надоели! — И тут же добавил: — Слушаю вас, по какому вопросу? Если насчет стрельбы, то никакой стрельбы не было. На место произведенного шума ночью выезжал наряд милиции и никаких нарушений не зафиксировал. Какие-то, извиняюсь, недотепы бракованные петарды уничтожали, а шумом переполошили окрестное население. Виновникам сделано предупреждение. У вас все, товарищ депутат?

— Все, благодарю вас.

«Петарды! — размышлял Казначеев. — До чего ж все-таки народ у нас подозрительный и пуганый! Уже, видишь ты, и перестрелка, и трупы! Надо ж додуматься…»

На этом поиски своего начальника помощник депутата прекратил, полагая, что причиной исчезновения Москаленко наверняка является какая-нибудь ловкая бабенка. Недавно по телевизору показывали фильм «Шведская спичка», в котором происходила подобная история, превосходно подмеченная и разложенная по полочкам выдающимся писателем Чеховым, а уж ему-то мужская натура была известна получше, чем кому другому. «Вот из этого и будем пока исходить», — решил помощник депутата и занялся текущими делами.

…Михаил Матвеевич после звонка Казначеева не стал дожидаться у моря погоды. Он сказал Нюре, что едет навестить знакомых, так как не хотел ее пугать без твердой уверенности, что могло-таки случиться несчастье, оделся и ушел.

И странное дело, первым, точнее, первой, кого он встретил у крыльца Правобережного отдела милиции, была моложавая супруга Володьки Сафронова, технолога с химического комбината, с которым Миша был давно знаком. Нина Сергеевна стояла возле ступенек — мрачная, словно нахохлившаяся большая птица, и на щеках ее были заметны темные разводы от растекшейся туши.

— Случилось что, Нина Сергеевна? — участливо обратился к ней Михаил Матвеевич, забыв на миг о своих проблемах.

— Ах, вот только тебя и не хватало, старый! — закричала вдруг она, сверкнув ястребиными глазами. — Куда твой Мишка завез моего дурака?

— А при чем здесь Михаил? — опешил Москаленко-старший. И неожиданно ему словно горло пронзило раскаленной иглой. Осипшим голосом спросил: — Твой Вовка тоже пропал?

— Что значит — тоже?! — завопила женщина. — Совещаться они отправились! Знаю я их кобелиные совещания!

— Постыдись, Нина Сергеевна, что ж ты говоришь про мужа-то своего? Да и Михаил мой… он нет, не по этому делу, вот те крест святой! — Старик перекрестился.

— А где ж они тогда? — наступала женщина.

— Да вот, сам пришел выяснять. Мне сказали, что ночью где-то неподалеку стреляли, да и я слышал, думал, пригрезилось, а вот нет… Как бы беды не случилось. Ты была у дежурного?

— Была, ну и что? Ничего, говорит, не знаю. Ночью другой дежурил. А насчет стрельбы он сказал, в парке кто-то китайскими игрушками забавлялся!

Делать им больше не хрена… извини, Михал Матвеич, не в себе я.

— Ну, ладно, иди домой, жди супруга, а я все же загляну в отделение.

— А куда это я пойду? Давай уж и я с тобой. Может, чего нового скажут…

Но дежурный, старший лейтенант милиции Мамонов, молодой, голубоглазый парень с квадратными плечами и коротким ежиком светлых волос, ничего нового, по сути, не сказал. Снова увидев женщину, которая недавно закатывала ему истерику по поводу сбежавшего супруга, — от такой, подумал дежурный, любой сбежит без оглядки, — он замахал обеими руками.

— Гражданка, что вам еще непонятно? Я же все объяснил! Выйдите, не мешайте работать. А вам чего, отец?

— Ты, сынок, расскажи-ка поподробнее, что была за перестрелка ночью? Я хоть и старый, а хлопушку китайскую от «Калашникова» отличить могу. А вообще-то, я — заместитель председателя Совета ветеранов края, вот мое удостоверение, можешь полюбоваться… — Михаил Матвеевич протянул дежурному свою красную книжицу. — Не хочу беду накликать, но есть у меня, сынок, подозрение, что нехорошее дело нынче ночью произошло. И как раз в том месте, где мой сын был да вот еще и ее муж…

— А Володька не один поехал! — вмешалась Нина Сергеевна. — Там целая компания собралась, все с химического!

— И что, никто домой не вернулся? — накинулся на нее Москаленко.

— А я почем знаю? Об них пусть ихние бабы думают, а мне своих забот хватает! Во! — Она большим пальцем чиркнула себя по полной шее, увешанной множеством золотых цепочек.

— Ну, ты — курица, Нина Сергеевна! — рассердился старик. — Все под себя гребешь! Да я б на месте твоего Вовки…

— А ты стань сперва на его место, а потом руководи! Раскомандовался…

— Граждане, не шумите! — вклинился в перепалку дежурный. — Покиньте помещение и ругайтесь на улице, сколько угодно!

— А я с ней не ругаюсь, сынок, — огрызнулся Москаленко. — Я истину из этой курицы добываю!

— Вот и добывай на дворе, — резонно заметил дежурный. — А лучше, вообще, к начальству пройдите — подполковник сейчас у себя. С ним и беседуйте. Он распорядится, и я вам любые бумаги представлю. А показывать каждому встречному документы я не имею права, пойми, отец.

И почти жалобный тон этого рослого парня враз охладил старика. Москаленко только спросил, можно ли будет воспользоваться телефоном. На что дежурный пальцем указал на висящий в коридоре телефонный аппарат.

— Он бесплатный, можешь звонить, отец, куда тебе надо.

Посетители вышли из застекленного отсека дежурного в коридор.

— Кто еще поехали с Вовкой? — спросил Москаленко.

— Да их собиралось, Володя говорил, человек пять — семь. Я не интересовалась. Только спросила — зачем? А он ответил, что с акциями какой-то беспредел получился. Вот так прямо и сказал — беспредел. А кто поехал? Он упомянул Досталя из дирекции и, по-моему, Сергиенко какого-то. Но этого я не знаю.

— Зато я знаю. А Досталю ты звонил? Он на Южном проспекте живет.

— Зачем? Что у меня, других забот нету? — Нина Сергеевна стала снова заводиться.

— Ладно, стой тут, не мешай. Вон, посиди на лавке, отдохни малость, в зеркало на себя погляди — все дело.

А сам Москаленко вернулся в дежурку.

— Извини, сынок, ты не можешь по своей справочной службе найти мне парочку телефонов?

— Отец, вообще-то, не положено. Но говори, только по-быстрому. У меня телефон должен быть всегда свободен.

— Значит, так, Досталь Николай Георгиевич, проживает на Южном, я точно знаю. И еще Сергиенко… Ох ты, забыл спросить, как его зовут!

— Ну что ж ты, отец? Узнавай, а я тебе покуда номерок Досталя добуду.

Пока Москаленко выяснял у Нины Сергеевны, как зовут Сергиенко и где он проживает, дежурный Мамонов сделал звонок в справочную и сказал вошедшему старику:

— Записывай: два-тридцать три-семнадцать-одиннадцать.

— Ой, спасибо сынок! А Сергиенко этого зовут Алексеем Семеновичем. Живет на Портовой.

Через несколько минут Москаленко записал и второй телефонный номер. Хотел снова поблагодарить старшего лейтенанта, но тот только замахал на него руками — иди, мол, и так уже все инструкции нарушил!

— Сынок, — не отставал старик, — мне бы еще узнать, где тот дежурный проживает, который нынче ночью тут был.

— Ох, отец, достал ты меня окончательно! Шко-дин Петр Петрович, проживает на Красноармейской, дом семь, квартира десять. И все, и отвали по-хорошему!

Из телефона-автомата в коридоре Михаил Матвеевич позвонил Досталю. Хозяина дома не было. Женский голос ответил, что Николай Георгиевич со вчерашнего вечера дома не появлялся, возможно, он сейчас на работе. Затем так же спокойно продиктовали служебный номер телефона и положили трубку. Не волнуются, может, и нет ничего… Только отчего на сердце так давит?..

Сергиенко тоже дома не оказалось. Нет, ну понять, конечно, можно, разгар рабочего дня! Но детский голос ответил, что папа дома не ночевал, а мама поехала на комбинат.

Слишком много странных совпадений.

Не видя от присутствия скандально-озабоченной Нины Сергеевны никакой реальной пользы, Михаил Матвеевич предложил ей отправляться домой и сидеть там, ожидая от него сообщений. Нечего под ногами вертеться, занятым людям головы морочить, которые и так уже пухли от ее громкого голоса. А сам он решил съездить к старшему лейтенанту Шкодину, который сменился с дежурства, и побеседовать с ним как мужчина с мужчиной.

— Ты ж к начальству хотел идти? — напомнила Нина Сергеевна.

— А чего оно знает-то? Нет, я сперва на Красноармейскую сбегаю, узнаю, кто выезжал ночью на место стрельбы. А с начальством поговорим в последнюю очередь.

— Ишь ты, бегун… Но обязательно мне потом позвони, Михал Матвеич, — попросила Сафронова, — я места себе не нахожу…

— Да вижу я…

3

Петя Шкодин, потомственный кубанский казак, был поначалу рассержен на Мамонова за то, что тот дал старику его домашний адрес. Не хватало, чтобы его еще и дома доставали посетители! Но вид у этого запыхавшегося пожилого человека был такой скорбный, что Петя, с детства воспитанный в почтении к старшим по возрасту, пересилил собственное недовольство и попытался понять, что старику от него нужно. Оказалось, немногое. Этот ветеранский начальник всего-то и хотел узнать, от кого ночью поступило сообщение о стрельбе, когда и кто выезжал для проверки.

И тут Шкодин совсем уж разозлился на Мамонова. Трудно тому было самому, что ли, сказать? Книга-то дежурств у него перед носом! Зачем же старика гонять?

И чтобы самому не превратиться в такого же туполобого, как Мамон, он постарался вспомнить фамилию человека, сообщившего о стрельбе. Кваснюк его фамилия, Игорь Николаевич. А выезжали для проверки Замошкин с Кругловым.

Шкодин даже помнил короткий рапорт лейтенанта о том, что при осмотре виллы, принадлежащей Ю.П.Кирееву, и прилегающей к ней территории следов какой-либо перестрелки не обнаружено. Звуки же, напоминающие стрельбу из ручного стрелкового оружия, были произведены по той причине, что сотрудниками вневедомственной охраны проверялись праздничные фейерверки, которые все оказались бракованными. Ввиду позднего ночного времени провести тщательное обследование конкретного места на свалке, за пределами огороженной территории, где и проводилась проверка зарядов, не представилось возможным.

— Там, в рапорте, все написано, и пять подписей стоит. Двое наших и трое ихних, из охраны, — сказал Шкодин, полагая, что изложением фактически официального документа он успокоил старика.

— А саму территорию той виллы они, значит, тщательно осмотрели? — с неуловимой иронией спросил Михаил Матвеевич. — И ночная темень им не помешала?

— Так, стало быть…

Странно, подумал Шкодин, почему же он сам не обратил внимания на такое противоречие? Да, в общем-то, лично ему это было без разницы…

— А в чем смысл-то, отец? — спросил он. — Почему вас этот вопрос так волнует?

— Ох, сынок, — вздохнул Москаленко, — боюсь своими думками беду накликать… А пока выходит так, что уже четверо — это точно установлено — из большой компании, что поехала вчера на встречу с тем Киреевым, домой не вернулись. Про остальных еще не знаю. А там стрельба, сам понимаешь, чем пахнет дело.

— Да ну что вы, папаша! Может, просто загуляли мужики? Мне, кстати, и Замошкин говорил, что на вилле вчера гости были — сам губернатор, начальник нашего УВД, другие. Только они уже к тому времени разъехались по домам. А вы — про смертоубийство! Не берите в голову.

— Хотелось бы, сынок, хотелось бы… — тяжко вздохнул Москаленко и, извинившись, попрощался.

Известие о гостях облегчения не принесло. И Михаил Матвеевич, сам не зная зачем, пошел выяснять в городской справочной, где проживает Кваснюк Игорь Николаевич. К счастью, оказалось, недалеко, пешком двадцать минут. Это было хорошо, Михаил Матвеевич решил пройтись, успокоиться, обдумать и сопоставить уже известные факты.

Но Кваснюк уехал на службу в противоположный конец города. Одним словом, пока Михаил Матвеевич добирался до автосервиса, который охранял сотрудник ЧОПа «Сокол» Кваснюк, начался обед, и снова пришлось ждать. И когда наконец обеденный перерыв закончился и старику показали на Кваснюка — мрачного и неказистого внешне молодого человека лет тридцати с небольшим, Михаил Матвеевич, заготовивший заранее несколько четких вопросов к нему, обо всем забыл.

Кваснюк занял свое место у шлагбаума, который он поднимал и опускал вручную, и недружелюбно спросил, что старику от него надо.

Ну как объяснить человеку, который тебя в упор не видит, что у тебя пропал сын и ты думаешь о самом плохом?

Воспоминание о прошедшей ночи было неприятно охраннику, и вообще, он не говорил, а цедил слова, морщась при этом, как от головной боли. И Москаленко ограничился одним, наиболее важным для себя вопросом: уверен ли Игорь Николаевич, что не взрывали шутихи и петарды, а действительно стреляли?

Кваснюк посмотрел на старика как на ненормального.

— Дед, я еще на первой чеченской был, а на вторую сам по дури напросился, в контрактниках служил. Пока череп не пробили, суки. Кому ж и знать-то, как «калаш» лупит? А там не один, а минимум два было. И пистолеты тявкали… минуты три, не меньше. А за три минуты знаешь сколько народу можно положить? Вот и думай!.. А у тебя чего, пострадал там кто из знакомых? Почему интересуешься? Я-то подумал, братва разборку устроила, позвонил в ментовку, а они меня идиотом представили. Ладно, если тебе ничего больше не нужно, иди, не мешай работать.

— Да я только и хотел это узнать… — потерянно сказал Москаленко. — Я ведь тоже выстрелы слышал, да подумал, что мне показалось. А ты — человек опытный. Спасибо, сынок, извини.

Следующим в мысленном списке Михаила Матвеевича значился водитель, сержант Круглов, проживавший неподалеку, на Портовой, как и один из исчезнувших — Сергиенко. Подумав, старик решил идти к нему, но передумал и начал все же с Сергиенко.

Дверь сразу, не спрашивая кто, открыла молодая, черноволосая женщина с косынкой на голове. Увидев на пороге не того, кого ожидала, она как-то сразу осунулась, недружелюбно поинтересовалась, в чем дело.

Михаил Матвеевич, даже и не делая попытки войти в квартиру, сказал, что он отец депутата Москаленко, а в настоящий момент ищет тех, кто хоть что-нибудь может знать о его сыне и тех людях, которые были вместе с ним прошлым вечером на деловой встрече.

Женщина молча посторонилась, пропустила старика в тесную прихожую и закрыла за ним дверь.

— Я только что вернулась с комбината, — сказала она. — Там тоже никто ничего не знает. Правда, сказали, что в конце той недели на срочном собрании акционеров уволили директора Филиппа Алексеевича Савельева, а нового пока так и не назначили.

— Филиппа сняли?! — воскликнул Москаленко. — А почему ж… нет, я ничего не знал, и Миша промолчал… Господи, что происходит?

— Вот, сняли. А они все, мой Николай, другие, ваш, получается, сын тоже, отправились к Кирееву, чтобы договориться сделать все по закону, а не как чья-то левая нога захочет. Договорились… — Она стянула с головы косынку и, прижав ее к глазам, всхлипнула.

— Погодите, — заторопился Москаленко, — вдруг все еще совсем не так плохо! Да мало ли?..

— А на комбинате все уже говорят о ночной стрельбе. Шесть человек с комбината домой не вернулись и на работу сегодня не вышли…

— Подождите, не плачьте. Я сейчас схожу к тому человеку, кто вчера выезжал на место, где стреляли. Дайте мне номер вашего телефона, я позвоню, когда будут новости.

Очень тяжелое ощущение осталось у Михаила Матвеевича после этого разговора. Оказывается, весь город знает о перестрелке, а в милиции уверяют, будто где-то петарды взрывали. Чем они там занимаются?

…Сержант Круглов проживал в однокомнатной квартире вдвоем с матерью. Он отсыпался после ночного дежурства. И когда Вера Тимофеевна, как она назвалась Михаилу Матвеевичу, разбудила сына, тот вышел на кухню, где сидел в ожидании Москаленко, в полосатой, под тельняшку, майке и мятых тренировочных штанах. Кивнул, здороваясь, сел и закурил из пачки «Приму». Посмотрел выжидающе.

— Сереж, извини старика, что мешаю тебе отдыхать. Прошу тебя, ответь на парочку вопросов, и я сразу уйду. Можно?

Парень посмотрел на мать, потом на гостя и снова кивнул.

— Вы вчера с лейтенантом Замошкиным выезжали на происшествие, да? Ну, по поводу стрельбы.

— Было дело. Только я в машине сидел.

— А лейтенант?

— Его не пустили на территорию, — засмеялся Сергей. — Он побазарил с охраной — их там трое было. Затем один ушел, потом вернулся и позвал лейтенанта к себе в будку, где они составили рапорт. И все.

— А на территорию он ходил? Осматривал место происшествия? — с надеждой спросил Москаленко.

— Я ж говорю, тот позвал, а мой пошел. Может, и ходил на территорию, только я в машине сидел, не видел. А чего случилось?

— Очень большая беда могла произойти… Скорее всего уже произошла. Я недавно был у Шкодина, он мне про рапорт ваш подробно пересказал. В нем написано, что вы провели тщательный осмотр виллы и прилегающей территории, а вот место на свалке, где охрана взрывала петарды, не смогли проверить из-за темноты. И ваши подписи стоят. Как и тех троих охранников.

— Какая еще свалка? Мы и не собирались никуда больше ехать. А что вы говорите про беду? Какая беда?

— Вчера к этому Кирееву приезжали семь человек. Вместе с моим сыном, депутатом Москаленко. И никто из них домой не вернулся. И на работу тоже не вышел. Исчезли люди. А тут еще эта перестрелка.

— Ни фига себе! — Сергей придавил в пепельнице окурок и вынул из пачки следующую сигарету.

— Ты бы не дымил, — попросила мать.

— Погоди! В рапорте я подписался… А как же иначе? Мы же вдвоем выезжали. Но только про осмотр я ничего сказать не могу. Может, лейтенант и ходил, его долго не было.

Про пятьдесят долларов, которые Замошкин вручил ему после окончания дежурства, объяснив, что это от хозяина виллы — за беспокойство, Круглов решил ничего не говорить. Вообще-то, это было странно, раньше никто «за беспокойство» ему еще ни разу не платил. А какое беспокойство? Нет, надо у Замошкина сперва спросить, а уж потом вякать про доллары. А лучше вообще ничего не знать — не было, и все!

Москаленко заметил, что, если судить по выражению лица парня, в его душе происходила какая-то внутренняя борьба, но в конце концов в глазах появилось решительное выражение, словно тот пришел к определенному решению.

— Вот и все, больше ничего не могу сказать. Так что извиняйте.

Сергей сунул обратно в пачку назакуренную сигарету, поднялся и ушел в ванную не прощаясь. Михаил Матвеевич понял, что парень явно что-то недоговаривает, но настаивать с расспросами не стал. Тем более что и мать Сергея смотрела на него теперь уже с непонятной враждебностью, будто он собирался оставить несчастье в ее доме после своего ухода.

Москаленко поднялся и, кивнув ей, молча покинул квартиру.

…Лейтенанта Замошкина дома не оказалось, он вместе с женой куда-то уехал. Об этом Михаилу Матвеевичу сообщила соседка после того, как он безуспешно топтался у запертой двери минут десять, нажимая на дверной звонок.

— Уехали они, мил-человек, — сообщила ему пожилая и, видимо, очень любопытная соседка. — Машинку свою завел, и они уехали. А ты им кто будешь? Не родственник?

— Нет, я по делу пришел… Вы не знаете, скоро они вернутся?

— А кто ж их, молодых-то, знает? Завели тарахтелку и — усви стали!

Михаилу Матвеевичу осталось только вернуться в отдел милиции со всем тем, пусть и небольшим, грузом информации, который он успел добыть за прошедшие полдня.

4

На обитой дерматином двери начальника ОВД «Правобережный», на втором этаже, висела черная стеклянная табличка с золотыми буквами — «Веселко Степан Лаврентьевич». И больше ничего — ни должности, ни звания. Видимо, предполагалось, что посетители и так должны понимать, чья это дверь.

Москаленко постучал, услышал голос: «Войдите!» — и открыл дверь в кабинет. Подполковник милиции стоял у окна с телефонной трубкой в руке и смотрел во двор.

— Слушаюсь, — сказал он в трубку и аккуратно положил ее на аппарат. Затем поднял взгляд на посетителя, сухо спросил: — По какому делу?

— Разрешите присесть, товарищ подполковник?

— Садитесь, — бросил начальник и сел сам.

— Я по поводу ночного эпизода…

— Опять про стрельбу, что ли? — поморщился подполковник. — А вам разве дежурный не дал разъяснений? Я же приказал ему! В чем дело? — И он схватил трубку внутренней связи.

— Не торопитесь, Степан Лаврентьевич, — жестом остановил его Москаленко. — Тут, я вижу, не все так просто, как кажется на первый взгляд. Душа, понимаете, болит. — Старик потер ладонью грудь.

— Так вам к врачу надо, а не ко мне.

— Вы не поняли. Но я, если позволите, в двух словах объясню.

— Давайте, только действительно в двух словах, у меня времени совсем нет.

— Спасибо. Мой сын, депутат Москаленко, вы его наверняка знаете, вчера вечером вместе с шестью акционерами химкомбината отправился на встречу с Юрием Петровичем Киреевым. Его фамилия вам тоже знакома.

— Естественно, — нетерпеливо кивнул подполковник.

— Уехали и… пропали. Сам Киреев, как мне уже доложил Мишин помощник, дома отсутствует, вроде он даже чуть ли не в Москву вылетел, а вот товарищи, которые к нему отправились, пропали. Никто из них дома не ночевал, и на службе они тоже сегодня не появились. Это те, о ком я успел узнать, — поправился Михаил Матвеевич. — По городу идут разговоры о ночной стрельбе, которую, кстати, я своими ушами слышал. На этот счет есть немало свидетелей. И никакие это, товарищ подполковник, не петарды были, а самые натуральные автоматные очереди. Все, вместе взятое, вынуждает меня задать вам необходимые вопросы…

— Я жду, задавайте! — довольно грубо перебил его начальник.

— Я хочу знать, станете ли вы проверять рапорт того наряда милиции, который выехал для проверки информации, поступившей к вам от товарища Кваснюка? Почему я спрашиваю об этом? Потому что в рапорте есть противоречия. И я смею предположить, что никакой тщательной проверки вообще не проводилось.

— С чего вы взяли? — нетерпеливо спросил подполковник, хмурясь. — И вообще, какое вам до этого дело? Вы собираетесь проводить собственное расследование? И кто вам дал такое право?

— Не боги, товарищ подполковник, горшки обжигают. А потом в городе есть немало толковых специалистов. Только деньги плати, они тебе черта лысого достанут.

— Ну, если вы собираетесь лысых чертей искать, — с сарказмом заметил начальник, — можете этим заниматься сколько вам угодно. Однако есть установленный законом порядок. У вас вопросы? Сомнения по поводу тех мероприятий, которые проводил милицейский наряд? Пишите заявление на мое имя, мы рассмотрим в том порядке, в каком рассматриваются все без исключения жалобы и заявления населения, а потом решим, какие следует принять меры. Обстоятельства покажут, что нужно. Проводить расследование или ограничиться опросом свидетелей. У вас все?

— Заявления должны поступить от каждого лица отдельно?

— И много у вас лиц?

— Да вот, думаю, не меньше семи — по числу пропавших людей.

— Сумасшедший дом… — неизвестно кому сказал подполковник.

В этот момент зазвонил его телефон. Он снял трубку, кивком показав Москаленко, что тот может быть свободен. Но Михаил Матвеевич, оскорбленный таким невниманием к себе, даже приподняться не успел, как вскочил сам начальник.

— Кто?! — заорал он в трубку. — Как? Где?! — и почему-то выпученными глазами посмотрел на посетителя. — Немедленно выезжаю!

Он швырнул трубку и, хрипло выдохнув, сказал старику:

— Ну вот, докаркались… Убийство! На глазах у десятков людей!

— Как? — вырвалось у Москаленко.

— А как у нас убивают?! — взорвался подполковник. — Из пистолета! Из автомата! Из пушки! Из танка, мать их! Освободите кабинет!

— Так надо писать на ваше имя, Степан Лаврентьевич? — спокойным тоном спросил старик. — Или лучше сразу в прокуратуру?

— Да делайте вы что хотите! — закричал подполковник и выскочил наконец из-за стола.

Москаленко вышел, спустился на первый этаж, подождал, пока начальник выбежит из здания, и обратился к дежурному Мамонову:

— Вот видишь, сынок, не обманывало меня предчувствие. Я разговаривал с твоим начальником, как раз в кабинете его сидел, когда ему позвонили и сказали, что убили, как я понял, кого-то очень важного. Вот подполковник и умчался.

Старлей даже рот открыл от такого известия.

— Разрешил он мне своими глазами взглянуть на тот рапорт, сынок, который написали Замошкин с Кругловым. Ты уж покажи его мне, сделай милость.

Дежурный механически взял книгу записей, пролистал ее и протянул старику. И Михаил Матвеевич, достав из кармана листок бумаги и авторучку, старательно переписал сообщение Кваснюка о ночной стрельбе, зафиксированное дежурным Шкодиным в 23 часа 35 минут, а затем и вложенный между страницами рапорт старшего милицейского наряда лейтенанта Замошкина, подписанный им самим, водителем сержантом Кругловым и троими охранниками на вилле Киреева — Ореховым, Старостенко и Лютиковым.

Но тут дежурному позвонил подполковник Весел-ко и приказал оперативной группе ОВД немедленно выезжать на место преступления, к универсаму «Кубань». И старлею Мамонову стало совсем не до Москаленко.

5

Анатолий Юрьевич Трегубое был разъярен, как говорится, до полной невозможности. Он не вышел, а словно вырвался из кабинета губернатора Шестерева, где заседала эта проклятая троица — сам губернатор, его зятек, больше напоминавший бандитского пахана-отморозка, и начальник краевого Управления внутренних дел Федька Шилов. Последнего он сам же и рекомендовал на этот пост в министерстве, когда Шестерев, претендовавший на губернаторское кресло, позвал его, Трегубова, тогдашнего начальника ГУВД, баллотироваться в паре с ним на пост вице-губернатора. Говорил еще, что поддержка Москвы обеспечена. А здесь, в крае, им помогут его собственный зять-бизнесмен и Шилов, если того назначит Москва. Помогли, еще как!

Зато оказалось, что губернатор, будто в оплату услуг, ничего сам лично не мог предпринять в крае без консультаций и указаний этой спевшейся парочки. И своему вице-губернатору не позволял ничего «не согласованного». Такое положение давно уже осточертело Анатолию Юрьевичу, но он все почему-то не решался сделать решительного шага.

И вот последняя капля переполнила чашу его терпения.

Хорошо зная, что до губернатора дозвониться невозможно, местные жители предпочитали со всеми своими жалобами обращаться к нему, Трегубову, помня, что на посту начальника Главного управления краевой милиции тот вел себя вполне прилично и спуску бандитам, прилипавшим к разнообразному и богатому хозяйству края, не давал.

Оказалось, что о вчерашней ночной перестрелке, которая якобы происходила если не в самих владениях губернатора, то поблизости от его шикарной виллы, построенной на берегу водохранилища, уже знали многие. Как пронеслись слухи и о том, что Правобережная милиция смотрит на это дело сквозь пальцы и расследования проводить не собирается. Ну, так это или нет, еще предстояло выяснить. Подполковник Веселко, с которым Трегубов утром уже беседовал, что-то вякал по поводу того, что все у него под контролем, хотя явно не владел ситуацией. В прокуратуру пока тоже никто не обращался, все ждали, что скажет милиция. А она отмалчивалась, будто вокруг решительно ничего не происходило.

Дозвонившиеся товарищи с химического комбината сообщили, что народ на предприятии очень взволнован. Все ждали объяснений, куда пропали выбранные ими делегаты для переговоров с Киреевым-младшим, ловко и упорно скупающим акции этой акционерной компании. Они все исчезли, причем вместе с депутатом Москаленко, который также владел небольшим пакетом акций этого крупнейшего в крае предприятия и выступал против наглых притязаний губернаторского зятька.

Кстати, и вилла, где должны были состояться переговоры, по сути, принадлежала не губернатору вовсе, а его зятю, хотя мало кто в городе об этом знал. Точнее, в первую очередь дочери губернатора, а уж потом — ее мужу.

Желая получить немедленный ответ на свои вопросы, представители комбината угрожали провести собственное независимое расследование и потребовать строжайшего наказания официальных лиц, скрывающих от народа правду.

Заявление было серьезным, оно могло вызвать не только в самом крае, но и далеко за его пределами опасную волну, которая сразу накроет и губернатора, и его компанию, куда невольно входил — так уж получалось — и Анатолий Юрьевич.

Вот с этим известием он и явился к Георгию Владимировичу, где застал всю троицу в сборе.

Разговор у них до прихода вице-губернатора был определенно очень серьезным. Сам Георгий Владимирович сидел красный как вареный рак. А у обоих его оппонентов глаза были злыми просто до неприличия.

Анатолий Юрьевич понял, что появился не ко времени, но и от губернаторских прихлебателей ничего скрывать не собирался. Напротив, им совсем не помешало бы услышать, что о них говорят окружающие.

И он, не тая ничего, выложил всю информацию губернатору, после чего потребовал принятия немедленных мер со стороны как милиции, так и краевой прокуратуры. Народ, добавил он, уже написал заявление в Генеральную прокуратуру, указывая на правовой беспредел, процветающий в крае с легкой руки… Он не стал называть поименно тех, кого имели в виду работники комбината, так как присутствующие в кабинете и сами это прекрасно знали.

Глаза Киреева-младшего прямо-таки горели звериной ненавистью. «Нечего, — думал Трегубов, — то ли еще будет!» А генерал-майор Шилов, наоборот, казался вялым и скучным. Он, кивая, слушал страстную речь Трегубова, но было видно, что все сказанное ему просто до лампочки. Ничего он не станет предпринимать, не будет проводить никаких расследований и, вообще, постарается спустить дело на тормозах. Вот это и взбесило Трегубова. Не открытая ненависть Киреева, а холодное равнодушие главного краевого мента, которого Анатолий Юрьевич на свою же голову и «проводил» в министерстве.

Не видя реакции и со стороны Шестерева, который лишь выжидательно посматривал на Шилова с Киреевым, вице-губернатор заявил, что слагает с себя служебные полномочия, но прямо сегодня поставит в Законодательном собрании вопрос об импичменте действующему губернатору. С этими словами покинул кабинет.

Он чувствовал, точнее, хотел верить, будто губернатор поймет, что его предупреждение — не пустой звук. Поэтому, зная, что в Законодательном собрании скоро должен закончиться перерыв, решил отправиться именно туда, чтобы во всеуслышание объявить депутатам о своем решении. Уж ему-то на фоне слухов, расползающихся по городу с немыслимой быстротой, слово предоставят без всяких предварительных условий!

Водитель спросил, куда ехать. Сидевший в «Волге» на заднем сиденье Трегубов с вопросительным недоумением посмотрел на него, потом понял, что, задумавшись, забыл сказать шоферу о своих дальнейших планах.

— Погоди, — сказал Анатолий Юрьевич, сосредоточившись, — у них сегодня заседание проводит, кажется, Густов, заместитель председателя. Я позвоню ему и предупрежу, чтобы мое появление и в самом деле не стало неожиданностью.

Со служебного телефона он соединился с Законодательным собранием. Но секретарша, узнав, кто звонит, сообщила, что Сергей Иванович еще не вернулся с обеда. Спросила, что ему передать.

Трегубов в свою очередь спросил у нее номер мобильного телефона Густова, и секретарша продиктовала.

Анатолий Юрьевич говорил с заместителем председателя кратко. Он сообщил о своем решении выступить в Законодательном собрании с информацией по поводу будоражащих город слухов. Просил в порядке исключения предоставить ему десять минут для сообщения и столько же для ответов на возможные вопросы. Густов не возражал, его и самого мучила неизвестность. Условились на пять часов вечера, когда должно было состояться последнее заседание, на которое обычно депутаты являлись в полном составе.

— Так, — сказал Анатолий Юрьевич, — ну, времени у нас с тобой, Валентин, еще навалом. Давай-ка подъедем к универсаму, я присмотрю себе галстук, а то выступать перед депутатами с распахнутым воротом не прилично, верно?

— Вы правы, — согласился водитель и тронул машину.

Они проехали по центральному проспекту и остановились прямо у входа в новый универмаг, играющий по фасаду многоцветными огнями.

— Подожди меня здесь, — сказал Трегубов и легко выпрыгнул из машины. — Ровно пять минут!

Через пять минут Анатолий Юрьевич вышел из универмага, поглаживая рукой яркий, полосатый, символизирующий цвета российского флага, новенький галстук. Посмотрел на часы.

Он стал спускаться по ступенькам к своей машине, но его окликнули из другого автомобиля, припаркованного позади «Волги»:

— Анатолий Юрьевич! — Из-за опущенного стекла серой «девятки» ему призывно махал рукой водитель.

Трегубов пригляделся и узнал… телохранителя губернаторской дочки Юлии. Она часто вместе с этим коротко стриженным парнем, которого, кажется, зовут Игнатом, появлялась в приемной отца.

«Чего ему-то надо? — с недоумением подумал Анатолий Юрьевич, не помышлявший ни о какой опасности. Однако ноги, словно сами, понесли его в сторону «девятки». А водитель, склонившийся над рулем, даже не повернулся.

— Какие проблемы? — строго спросил Трегубов у Игната, который непонятно почему широко улыбался ему.

— Это не у меня проблемы, — негромко сказал Игнат, — а у тебя, Толя!

Трегубов изумился от невиданной фамильярности. Брови его поползли вверх, а рот растерянно открылся.

С этим выражением на лице он и рухнул на тротуар, не услышав ни выстрела, сделанного почти в упор, в середину его лба, из пистолета с навинченным на ствол глушителем, ни вскрика испуганной женщины, отпрянувшей*в сторону от падающего тела, ни рева форсированного двигателя «девятки», рванувшей с места…