Опасность сближает

Глава 18 Вика

За всеми этими разбирательствами в уголовном деле против ублюдков я даже не замечаю, как наступает тот самый день. Выписка бабушки. Она уже в порядке — за все эти дни я, конечно, несколько раз навещала, узнавала о самочувствии, разговаривала, приносила необходимые вещи и продукты.

Не так часто, как могла бы — но и не как мама, которая с момента попадания бабушки в реанимацию только два раза спрашивала, как она, не сразу читая мои ответы.

Приезжаю на такси, но отпускаю водителя. Не знаю, сколько времени нам понадобится в больнице, чтобы уладить последние нюансы. Может, там врач долго будет давать рекомендации, может, ещё какой счёт выставит. К этому я готова, а новое такси, если что, вызову отдельно.

У меня в руках букет любимых бабушкиных полевых цветов. Купленный, а не собранный, потому смотрится яркой красивой композицией. Улыбаюсь, предвкушая реакцию бабушки, и вдруг замечаю знакомую машину.

А потом и Давида. Он стоит возле ступенек больницы, задумчиво хмурясь чему-то.

Внезапно. Офигеть как. Хотя не скажу, что сюрприз неприятный — в последнее время мы с ним всё чаще взаимодействуем, и я уже вроде как привыкла к этому парню. К тому же, с ним действительно приятно общаться. Да и не напирает совсем. Хотя периодически флиртует и смотрит так, что сердце ходуном.

Но, наверное, из-за важности предстоящего суда Давид не переходит грань, всем своим видом при этом демонстрируя, что хочет. И меня это устраивает. Внутренне уверенная, что ублюдки сядут; я с наслаждением пользуюсь этой отсрочкой, толком и не понимая, зачем. Просто нравится взаимодействовать с Давидом. Просто не хочется усложнять.

Но что он делает здесь? Сейчас?

Хорошо хоть без букета. Но ведь с каким-то пакетом.

Так, ладно. Стоит призвать здравый смысл на помощь. Давид тупо не мог знать, когда выписка у бабушки, я не говорила. Врачи вряд ли распространяют эту информацию всем подряд, а он нашей семье никто. Так что, скорее всего, просто совпадение. Пришёл к кому-то другому.

Хотя это не объясняет, почему, поймав мой взгляд, ничуть не удивлённый такому совпадению Давид уверенно идёт ко мне навстречу.

— Что ты здесь делаешь? — сразу спрашиваю. Без наезда, но далеко не приветливо.

— Твою бабушку сегодня выписывают, — сообщает мне Давид, типа это моментально закрыть вопросы может, а не спровоцировать новые. Говорит ещё так обыденно, будто ничего такого не происходит. — Решил, что лучше подвезти вас на машине.

Он ещё и улыбается мне с теплом, демонстрируя красивые ровные зубы, включая новые — а я застываю. Не сразу даже получается собрать мысли в слова, а те озвучить:

— Но откуда ты знаешь, когда её выписывают?

— Навещал всё это время периодически. Она сказала.

Аж подвисаю, не понимая, злиться мне или наоборот. С одной стороны — у меня за спиной, не спросив моего мнения хотя бы, не то что разрешения… С другой — бабушке общение всегда кстати, а у меня не получалось регулярно её навещать. Но почему она мне ничего не говорила — ладно уж он? Попросил молчать? Что там за секреты у них?

Давид не то что с каждым днём — с каждой секундой удивляет всё больше.

— А что в пакете?

— Разные вкусняшки. Стол накроем, отметим. Она была за.

А я? Или меня тут никто и не спрашивает?

Хмурюсь. Неужели Давид решил на этот раз через бабушку подкатить ко мне? Собирается сидеть у нас дома за столом?

Похоже, да, всё это всерьёз ими планировалось, причём в секрете. Вышедшая из больницы бабушка очень приветливо обращается к Давиду, обнимает даже, а потом только меня. Причём словно и не замечая моего шока. Принимает букет, весело щебечет что-то, пока мы усаживаемся в машину Давида.

И хотя все эти факты прямо-таки бесят, не могу не оценить его заботу, с которой ненавязчиво и чутко помогает ей сесть в машину, поправляет кресло по удобству, отключает кондиционер, явно помня, что бабушка отчасти из-за него слегла. И в разговоре, который они ведут, Давид источает вежливость и обаяние в то же время. Даже подшучивает слегка, на что бабушка искренне смеётся.

Я по большей части молчу, но из некоторых их фраз понимаю, что навещал он её несколько раз, и в первый она приняла его за медработника, даже давала ему кое-какие распоряжения, жалуясь на своё состояние. И ведь помог! Правда, на каком-то этапе всё-таки позвал реальных врачей. А уже потом, когда бабушка пришла в себя и более осмысленно всё увидела, познакомились.

Хорошо хоть он не представился ей моим парнем. А то не удивилась бы. Но нет, из разговора становится понятно, что бабушка в курсе — мы однокурсники.

Напрягаюсь в какой-то момент — а насчёт чего ещё она в курсе может быть? Уж не говорил ли ей Давид про моё типа спасение его в том переулке, про байк? Я ведь тут женственность старательно источаю всякий раз перед бабулей, а он и не в курсе, что у меня есть секреты от неё. Мог нечаянно выдать.

Но вроде как ничего такого на это не намекает. Через некоторое время мы уже заходим в дом, где втроём накрываем на стол. И тут моё подсознание снова предательски рисует плюсы Давиду: его отдельная от семьи однокомнатная квартира и то выглядит куда презентабельнее, чем наша с бабушкой скорее старенькая и с таким себе ремонтом. Да и в подъездах разница очевидна… Но Давид так естественно здесь располагается, помогая нам со столом, будто ему и в голову не приходит, что что-то не так.

Это один из весомых плюсов. Второй — что этот, как я думала, зазнавшийся и избалованный красавчик без лишних вопросов и сомнений накрывает на стол вместе с нами, довольно легко выполняя самую разную работу. Не только по расставлению продуктов и тарелок, но и по оформлению блюд.

И всё это происходит за непринуждёнными разговорами, которые продолжаются и за столом. В итоге даже сама не сдерживаюсь и поддаюсь их попыткам меня разговорить.

Получаются очень милые посиделки. Совсем не напряжные, наоборот, в какой-то момент ловлю себя на том, что время чертовски быстро бежит и жаль, что мы уже засобирались со стола убирать. А Давид — уезжать.

— Ну уж нет, я вполне здорова справиться тут со всем сама, — по-доброму и весело ворчит бабушка, забирая у нас посуду и мешая помогать. — Лучше идите вместе. Вика, проводи парня.

Колеблюсь какое-то время. С одной стороны — неожиданно не хочется оставаться с Давидом наедине после этих душевных посиделок, которые чуть ли не сблизить нас успели настолько, насколько не готова была. С другой… Он же слышит сейчас бабушку, ждёт. И объективных причин отказывать у меня нет.

— Сейчас, — глупо тяну время, — ты иди пока, обувайся, я чуть позже подойду, — не глядя, бросаю Давиду.

Чему-то хмыкнув, он всё-таки уходит, попрощавшись с бабушкой. Которая смотрит на меня как минимум с любопытством.

Откуда это волнение странное? Даже сильнее, чем перед свиданием. Накрывает неумолимо, не даёт внушить себе, что ничего такого ведь не происходит и не случится.

— Иди, — мягко говорит бабушка. — Не заставляй его ждать или одному уйти. Хороший же парень.

— А что такого в том, чтобы самому уйти? — почему-то возражаю, но шёпотом, ещё и прислушиваюсь к тому, что в коридоре творится.

Судя по всему, Давид ещё там. Обувается?

— Что такого, — с осуждением повторяет бабушка. — Хватит такой холодной быть. Любит он тебя, я же вижу.

Скрещиваю руки на груди, хмурюсь. Терпеть не могу сводничества, и бабушка это знает. Да и раньше не была за этим замечена, хоть и советовала мне уделять побольше времени на развлечения и приятные знакомства, а не на хлопоты сплошные. Но чтобы впрягаться за кого-то конкретного — такого не было.

«Любит он тебя»…

Не в первый уже раз слышу от близкого мне человека о серьёзном ко мне отношении Давида. Да и сама это чувствую, понимаю. Но какого чёрта я должна этому сдаваться?

У меня ведь вообще отношений ещё не было. А у него всегда хватало девушек. Да и к тому же… Не уверена, что мне всё это нужно. В смысле, с ним приятно проводить время — что уж скрывать, но перестраивать жизнь под его в ней присутствие? Ложиться в постель с ним?

Щёки вспыхивают от одной такой мысли. Давид — опытный парень, привыкший получать всё, что хочет. Не думаю, что он будет ждать. Да и не влюблена же я?

Наплевать на его чувства, главное — мои. И мне всего этого не надо. Да и он перестроится. Возможно…

Какого-то чёрта волнение только усиливается, стоит мне выйти к Давиду. Он уже обут, верхнюю одежду тоже накинул и явно готов к выходу. Можно, конечно, попрощаться у двери, но ладно уж. Раз бабушка попросила, до машины доведу, составлю компанию. К тому же, парень сегодня и вправду отличился в хорошем смысле.

Подавляю в себе дурацкое чуть ли не умиление его стараниям, просто напяливаю на себя первую же попавшуюся курточку, надеваю кроссовки под взглядом молчащего Давида, а потом выхожу вместе с ним.

Вот мы уже стоим возле лифтов. И я решаюсь первой нарушить молчание:

— Ты очень понравился моей бабушке.

Вроде ничего такого не говорю, почему голос по-дурацки дрожит? И взгляд Давида выдерживать сложнее становится. Почему он вообще на меня по-прежнему смотрит; а не на двери лифтов, прикидывая, какая быстрее откроется?

Да и я на него тоже.

— Это взаимно, — непринуждённо отвечает он, вот только почему-то не сразу.

— Но стоило обсудить со мной, прежде чем её навестить, — решаю всё-таки предъявить ему, хоть и мягко как-то.

Компенсирую тон взглядом: смотрю чуть ли не сурово, давая понять, что не шучу. А Давид неожиданно улыбается. Тепло так, обезоруживающе. Аж сердце пропускает удар.

— Мне нужен был совет от близкого тебе человека, а ты не дала бы согласие, — вкрадчиво поясняет Давид.

Нервно сглатываю. Как будто даже не знаю, куда себя деть и взгляд отвожу. К счастью, вовремя приходит лифт, хотя бы ненадолго выдёргивая меня из этого состояния. Заходим, и я даже умудряюсь как ни в чём не бывало уточнить:

— Какой совет?

— Как с тобой быть.

Аж прищуриваюсь, окидывая Давида взглядом. Пытаюсь понять, с каких это пор он в советах по части девушек нуждается. И вообще нетипично так себя ведёт…

«Потому что любит», — подсказывает подсознание голосом бабушки, и я веду плечами.

— В смысле? — зачем-то спрашиваю, хотя и так понятно, что Давид не имеет в виду безобидное взаимодействие.

Он ухмыляется, а потом вздыхает. Странное сочетание… И смотрит тоже неоднозначно. Вроде бы внимательно, вдумчиво даже, но в то же время как будто в себя уходит. Впрочем, ненадолго.

— Не одна девчонка ещё так не ломала мне голову, — признаётся серьезно, как будто даже неловко. — И не зажигала настолько в то же время, — а это добавляет уже с дразнящей уверенностью.

Глаза в глаза… И снова это накрывающее волнение. И сердцебиение где-то в висках.

Не знаю, почему каждое его вроде бы не новое слово так в меня врезается, застревает во мне, дышать мешает. Да и воздух сгущается, а кабинка лифта становится словно ещё меньше.

Взгляд Давида перемещается мне на губы… И тут я слышу звук открываемой двери лифта. И выдыхаю впервые за, кажется, действительно долгое время.

— Пока, Давид, — бросаю отчуждённо, решив, что из подъезда выходить не буду.

Теперь легче говорить. И дышать тоже легче.

А Давид качает головой, беззлобно насмешливо проговаривая:

— Ну вот опять. Твоя бабушка была права.

Хмурюсь. Что она там наговорила? И что значит «опять»?

Оба так и не выходим из лифта. Я собираюсь на нём же подняться — а Давид останавливается в дверях, своим телом мешая им закрыться. При этом смотрит на меня внимательно, будто изучает.

— Насчёт чего? — резко спрашиваю.

— Насчёт твоего поведения, — загадочно отвечает Давид, скользя каким-то волнующим взглядом мне по лицу.

— И что она сказала? — недовольно требую ответа.

Давид снова ухмыляется и наконец отводит взгляд.

— Что мне понадобится много терпения. Но это того стоит, — заявляет твёрдо, заставляя моё сердце по-дурацки пропустить удар. — Пока, Вика, — добавляет, снова посмотрев мне в глаза: правда, недолго, тут же разворачиваясь и отпуская дверь.

Она начинает закрываться, но я вдруг в какой-то непонятной панике вспоминаю, зажав нужную кнопку:

— Подожди!

Давид замирает, напрягаясь так, что даже на расстоянии чувствую. И дыхание разом сбивается. Он разворачивается, ища мой взгляд, а я прячу.

Понимаю вдруг, что мой порыв остановить его после таких разговорчиков может быть как минимум недвусмысленно воспринят. От этого мгновенно неловкостью окутывает. Не стоило, наверное.

Лучше бы потом узнала. У Давида или у самой бабушки каким-нибудь косвенным образом. А то он смотрит чуть ли не взволнованно. Точно не так меня понимает.

А я ещё какого-то чёрта тяну с тем, чтобы хоть что-то сказать. Смущаюсь по-дурацки.

— Что? — первым нарушает молчание Давид. Хрипловато спрашивает.

Хмурюсь — сколько можно подвисать, ещё и внимая его реакции? Решила же, что для меня в приоритете мои чувства. А они подсказывают, что мне от него нужны только ответы и гарантии, не более того.

— Ты ведь не говорил бабушке про байк? — почти невозмутимо задаю нужные вопросы. — Или про то, что было в переулке? Про суд?

Давид заметно мрачнеет. Почти даже ожесточается. Но я на этот раз уверенно смотрю на него, призывая себя не реагировать на это. В первый раз разве отшиваю его? Уже было не раз.

Просто жду ответа. Хотя какого-то чёрта в мыслях вовсе не эти важные вопросы. И волнение не из-за них.

— Нет, — хмуро бросает он.

— Хорошо, — вздыхаю с облегчением, поймав себя на мысли, что и не сомневалась. — И не надо, — прошу чуть тише.

— Секреты?

Палец, удерживающий нужную кнопку, чуть слабеет. Усиливаю давление, не понимая себя. Давид ведь спрашивает с пренебрежительной усмешкой, будто не относится к моим заскокам с тайнами всерьёз, но смотрит так внимательно, что будто эта вроде бы закрытая тема наших каким-то образом изменившихся взаимоотношений ещё здесь, между нами.

— Для её же спокойствия, — говорю твёрдо.

И пусть он посчитает, что это глупо, но я от своего не отступлю. Мы с бабушкой достаточно близки, но разница в воспитании и времени, в которое родились, даёт о себе знать.

Давид кивает, наконец, отпустив мой взгляд. Ненадолго отводит свой.

— Тебе решать, что, когда и кому говорить, — многозначительно и вкрадчиво заявляет. — До завтра, — снова разворачивается, чтобы уйти.

Отпускаю кнопку удерживания в лифте. И саму вроде бы тоже отпускает. Расслабляюсь, даже почти тепло бросив Давиду вслед:

— До завтра.

Не буду вообще осмысливать весь сегодняшний день… Лучше жить каждым новым мгновением. И ни о чём жалеть я не буду.