Опасные игры

Глава одиннадцатая

Через десять минут после того, как Римо и Чиун вошли в свою комнату, под дверь им сунули «Правила поведения для участников Олимпийских игр».

Текст, занимавший шесть листов розоватой бумаги, был напечатан крохотным шрифтом «диамант», который в Соединенных Штатах не использовался уже сто лет, за исключением случаев, когда печатали всякие сплетни да клички лошадей, занявших на скачках последние места.

– О чем там? – поинтересовался Чиун.

– Но знаю, – ответил Римо. – Этого и за год не прочтешь. Но вот, для начала: не покидать территорию олимпийской деревни, ни с кем не разговаривать. Не фотографировать. Доносить обо всех, кто это делает. И даже не пытаться победить славных спортсменов из стран славного коммунистического лагеря. Если хочешь переметнуться к ним, сообщи куда следует. Таких обещают показать по телевидению. Ну, а через двадцать минут состоится автобусная экскурсия, и все могут поехать.

– Я не поеду, – сказал Чиун. – Россия действует на меня угнетающе. В стране, где стоят в очередях за сигаретами, мне не на что смотреть.

– А я, пожалуй, поеду, – сказал Римо.

Он подумал о Джози Литтлфизер. Она наверняка поедет на эту экскурсию.

Чиун бросил на него подозрительный взгляд.

– Да, поезжай, – сказал он. – Потом расскажешь, что было интересного.

– А тебе не будет тут скучно одному? – Римо почему-то почувствовал себя виноватым.

– Конечно, нет. Я совсем не против побыть в одиночестве. Если по правде, то я и так один с тех пор, как имел несчастье с тобой встретиться. Я останусь и отдохну. Потом прогуляюсь по деревне. Пустое времяпрепровождение – это для молодых. А я тут все осмотрю – ведь я здесь по заданию моего императора. И я...

– Тогда пока, – сказал Римо, направляясь к двери.

Существует особый способ преодоления чувства вины, в равной степени свойственный европейским матерям и корейским наемным убийцам, благодаря которому через какое-то время это чувство преобразуется в ощущение веселья. Римо больше не чувствовал себя виноватым.

Он стоял на площадке, где длинной чередой выстроились неуклюже-громоздкие красные автобусы без кондиционеров. Секретные агенты, тщетно изображавшие из себя экскурсоводов, упорно пытались затащить Римо в автобус, но он, столь же упорно не обращая на них внимания, продолжал ожидать Джози Литтлфизер.

Она появилась через двадцать минут, вместе с группой американских гимнасток, и Римо вновь поразило, насколько более крупной и женственной выглядела она на фоне остальных девушек.

Увидев его, она вся просияла, и Римо небрежно махнул ей рукой, делая вид, будто вовсе не ждет ее, а очутился тут по чистой случайности.

Она улыбнулась и спросила:

– Давно ждешь?

– Только подошел, – ответил он.

Она смотрела на него не отрываясь, и улыбка продолжала играть в уголках ее рта.

– Двадцать минут, – признался он.

– Ну вот, – сказала она. – Это уже вызывает у меня чувство уверенности. Ты не забыл, что обещал дать мне кое-какие советы насчет упражнения на бревне?

– Можешь не сомневаться. Победа тебе гарантирована, – ответил он. – На экскурсию едешь?

– Похоже, эти чиновники не оставили нам выбора, – сказала она и прибавила, копируя русский акцент: – В два часа собраться для поездки на экскурсию по красавице Москве. Не фотографировать. Не взрывать мосты.

Римо рассмеялся:

– Тогда поехали. Не будем огорчать наших русских хозяев.

Они сели на заднее сиденье, безуспешно пытаясь не слышать русского экскурсовода, превозносившего прелести жизни в коммунистическом государстве, пользуясь мегафоном, мощности которого позавидовал бы владелец любого нью-йоркского дискоклуба.

– Я не против комиков Карла Маркса, – сказал Римо Джози, – но такая громкость – это уже слишком.

– Он потому так орет, чтобы ты не заметил очередей у магазинов и как плохо одеты люди.

Римо посмотрел в окно и понял, что Джози права. Городской пейзаж напоминал старую кинохронику времен Великой депрессии в Америке. Одежда на людях была мешковатая и уродливая.

– Как в черно-белых фильмах, – сказал Римо. – Ужас.

– В Америке тоже хватает ужасов, – заметила Джози. – Мой народ выглядит точно так же. Может быть, люди, которых все время подавляют, которым говорят, чтобы они знали, так сказать, свое место, во всем мире выглядят одинаково.

– Давай не будем, – ответил Римо. – Хотя бы потому, что я в это не верю. Но если бы даже так и было, я в этом не виноват. Я не участвовал в событиях возле какой-нибудь там Раненой Лодыжки, или как оно там у вас называется, по поводу чего твои соплеменники так любят жаловаться.

Джози хотела было возразить, но тут экскурсовод своим громким баритоном с прекрасным произношением объявил, что они прибыли в Третьяковскую галерею, один из величайших музеев мира, и что все должны выйти из автобуса и в течение двадцати минут совершить осмотр галереи.

Когда они поднялись, чтобы выйти из автобуса, Римо сказал:

– А теперь мы смоемся.

– У нас будут неприятности, – предостерегла Джози.

– Не-а, – сказал Римо. – Мы вернемся в деревню раньше них. А если кто-нибудь спросит, просто скажем, что потерялись.

– Ну, если так, – согласилась Джози.

Выйдя из автобуса, толпа спортсменов повернула вслед за экскурсоводом налево, а Римо и Джози – направо и, перейдя дорогу, направились к магазинам. И тотчас же Римо почувствовал, что за ними следят, но решил не говорить об этом Джози.

– Может, нам не следует этого делать? – сказала она. – А нас не арестуют или что-нибудь в этом роде?

– За то, что будем просто гулять, вряд ли, – ответил Римо.

В витрине он увидал отражение следовавших за ними двух мужчин. На них были яркие цветастые рубахи и провисшие на коленях брюки.

Римо втащил Джози в какой-то магазин. Они стали у прилавка, разглядывая значки с изображениями Ленина и героев трактористов, – и уже через несколько секунд в магазин вошли те двое.

Римо заставил Джози пригнуться за прилавком. Затем, когда двое протопали мимо с другой стороны, быстро потащил ее к двери, и они выскочили на улицу.

– К чему все это? – спросила она.

– Просто, чтобы избавиться от хвоста, – ответил Римо.

Миновав три магазина, они зашли в четвертый. Там тоже продавали значки: с изображением героев-трактористов и Карла Маркса. Пару минут они дожидались, пока те двое в цветастых рубашках пройдут мимо, и Римо удивился, что за целых две минуты никто из работников магазина не обратил на них никакого внимания и не стал досаждать им, предлагая свои услуги. Возможно, и в коммунизме можно найти нечто положительное, подумал он.

Выйдя на улицу, они свернули за угол налево, на Большую Ордынку. Через полквартала они наткнулись на нечто, напоминавшее кафе, и вошли.

Официантка в длинном черном платье, которое делало ее похожей на штатную плакальщицу из похоронной конторы, в конце концов поняла, что они хотят кофе, но, даже наливая его из старого фарфорового кофейника, продолжала, вывернув шею, пялиться на этих двух явно иностранных посетителей.

– На нас смотрят, – сказала Джози.

– Если и смотрят, – ответил Римо, – то только на тебя, потому что не могут оторвать от тебя глаз.

Она взяла его руки в свои и проговорила:

– Ты прелесть.

И Римо подумал, назвала ли бы она его прелестью, узнав о том, чем он занимается последние десять лет своей жизни и сколько на его счету трупов.

– А почему ты занимаешься бегом? – неожиданно спросила Джози. – Судя по тому, как ты работал на бревне, ты мог бы победить в любом виде спорта.

– Не знаю. Наверное, потому, что в беге есть что-то такое особенное, – ответил Римо.

– О тебе ходят разговоры, ты знаешь? – спросила она.

– Обо мне?

– Да. Говорят, что ты какой-то странный. Странно одеваешься, странно себя ведешь и...

– А ты что думаешь? – перебил Римо.

– Я уже сказала. Я думаю, что ты прелесть. И странный.

– Значит, я и правда странный. Почему нам не несут кофе?

Он перевел взгляд на стойку как раз в тот момент, когда в кафе вошли двое военных. Оглядевшись вокруг, они уставились на Римо и Джози.

– Вот нам и сопровождающие, – сказал Римо и, почувствовав, как напряглись пальцы Джози, добавил: – Не волнуйся. Просто еще одна бдительная советская официантка выполнила свой долг.

Военные подошли к их столику, и один из них сказал:

– Извините, пожалуйста. Вы из олимпийской команды?

– Да, – ответил Римо.

– Вам не положено одним выходить из Олимпийской деревни, – сказал военный.

Говоря, он не сводил глаз с груди Джози. Второй столь же откровенно глазел на ее красивое лицо.

«Каждому свое», – подумал Римо и вслух сказал:

– Мы потерялись.

– Мы вас проводим, – сказал военный.

– Спасибо, – ответил Римо и помог Джози встать из-за стола. Затем повернулся к официантке, улыбнулся и, помахав ей рукой, крикнул. – Чтоб ты отравилась, сука!

Последовав за военными, они вышли на улицу, где их тотчас же затолкали в армейский «газик» на заднее сиденье.

У главных ворот Олимпийской деревни их из рук в руки передали агентам службы безопасности. Агенты потребовали у них назвать свои имена, Римо назвался Авраамом Линкольном, а Джози сказала, что ее зовут Сакаджавея Шварц.

Агенты старательно записали имена, после чего уточнили правильность написанного. Римо сказал, что написано на «три с плюсом», и они с Джози прошли в ворота.

– Пойдем в спортзал, – предложил Римо. – Начнем твою подготовку сегодня же.

Джози кивнула, и они направились к небольшому гимнастическому залу, стоявшему чуть поодаль от главного спортивного комплекса. Дверь оказалась запертой, но Римо распахнул ее одним ударом. В помещении было темно, и Римо, отыскав осветительный щиток, включил одну лампу, которой было достаточно, чтобы осветить гимнастическое бревно в дальнем конце зала.

Пока Джози выполняла свою комбинацию, Римо пристально за ней наблюдал. Ей не совсем удавались пробежка и выход в стойку на руках.

– Черт! – выругалась она, соскочив со снаряда. – Я почти все время делаю ошибки в этих элементах.

– А когда-нибудь ты делала их без ошибок? – спросил Римо.

– Редко.

– Но иногда бывает?

– Да. Ну и что?

– Если у тебя получилось хотя бы один раз, ты можешь сделать это в любое время, – сказал Римо. – Это неизменно. Меняешься ты.

– Как это понять? – спросила она.

– Джози, все твое выступление у тебя в голове. Бревно всегда одно и то же. В нем ничего не меняется. Тело твое всегда одно и то же. Изменения происходят только у тебя в голове. Залезай на бревно.

Джози вспрыгнула на снаряд и замерла, глядя на Римо. Перед этим она сбросила юбку и теперь оставалась в гимнастическом трико. Римо снова ощутил трепет, глядя на это великолепное тело.

– Посмотри на бревно, – сказал он. – Какая у него ширина?

– Десять сантиметров, – ответила Джози.

– Нет. Его ширина 60 сантиметров. И ты никак не можешь с него упасть И ты ни за что с него не упадешь. А вот посередине этого бревна шириной в 60 сантиметров проходит красная линия – шириной в десять сантиметров Ты видишь?

– Она посмотрела вниз.

– Нет. Я вижу только десятисантиметровое бревно.

– Закрой глаза, – сказал Римо.

– Хорошо.

Она крепко зажмурилась.

– А теперь представь его себе, – сказал Римо. – Видишь? Бревно в шестьдесят сантиметров с десятисантиметровой красной полосой?

– Ну, ладно.

Она двинулась по бревну к дальнему концу, чтобы начать оттуда выполнение комбинации. Перед этим она взглянула на Римо. Он покачал головой.

– Да не с открытыми глазами, глупышка. Закрой.

– Я не могу, Римо!

– Нет, можешь. Ладно. Слезь-ка на секунду, – сказал он и, когда она легко соскочила на пол, запрыгнул на снаряд.

В заготовленных русскими правилах для спортсменов говорилось, что ко всем спортсменам здесь будут относиться одинаково, как к равным, тем не менее среди всех прочих, как у Оруэлла в «Скотном дворе», оказались такие, которые были равны чуть больше других.

Поэтому бегуну Гансу Шлихтеру из Восточной Германии, страны – сателлита России, не составило труда раздобыть ключ от запертого спортзала. Он сказал русским, что хочет немного размяться. На самом деле он хотел без посторонних глаз осмотреть инвентарь и, может быть, придумать что-нибудь такое, что помогло бы ему обеспечить себе победу в забеге на 800 метров.

Войдя в зал, он увидел свет и прижался к стене, стараясь держаться в тени.

Американца он узнал сразу. Всем спортсменам из Восточной Германии были розданы досье и фотографии возможных соперников. Это был тот самый Римо Блэк, которого даже его товарищи по команде сочли ненормальным. Но что он делал тут, на гимнастическом бревне?

Шлихтер с изумлением смотрел, как Римо, с закрытыми глазами, без единой ошибки выполнил упражнения на бревне, а когда сделал соскок, наблюдавшая за ним американская гимнастка, похожая на индианку, бросилась к нему в объятия и сказала, что все было великолепно.

– Так же будет и у тебя, когда мы закончим, – сказал Римо.

Шлихтер видел, как девушка обвила Римо руками и подставила губы для поцелуя. Римо не заставил себя ждать, и Шлихтер, хотя очень хотел остаться и посмотреть, что будет дальше, выскользнул за дверь как раз в тот момент, когда те двое медленно опустились на мат.

Тут Шлихтеру предстояло крепко задуматься. Если этот Римо Блэк умел творить такие чудеса на гимнастическом бревне, которое являлось исключительно женским снарядом, то что же тогда он мог сделать на беговой дорожке?

И Шлихтер решил, что в отношении этого американца надо будет что-то предпринять.