Тяжело дыша от борьбы, Сан Той склонился над Вернией, собираясь навалиться на нее всем телом. Но его похотливый взгляд превратился в изумленный, когда она, подтянув к себе ноги и согнув их в коленях, изо всех сил ударила его пятками в солнечное сплетение, отчего он, хватая воздух ртом, спотыкаясь попятился через всю комнатку, пока не наткнулся на стул и не упал.
Она не стала ждать, что он предпримет, а вскочила на ноги и выбежала из хижины. Но Сан Той проявил проворство, неожиданное при его округлой комплекции. Не успела она отбежать и на десять шагов, как он уже вскочил и пустился за нею в погоню.
Не зная, куда бежать в этой темноте, и желая лишь скрыться от своего преследователя, в лапах которого она только что побывала, Верния вдруг увидела множество пар горящих глаз. Отражая свет, падающий из открытой двери хижины, они вглядывались в девушку из окружающей темноты.
Вскрикнув от ужаса, она застыла на месте, и Сан Той, торжествующе вопя, бросился вперед. Но из темноты, справа от него, вылетел острый изогнутый крюк на шесте, впился ему в плечо, и вопль торжества сменился визгом боли. Крюк дернул его назад, он потерял равновесие и шлепнулся на задницу.
В то же время по воздуху пролетело чье-то тяжелое тело и приземлилось перед Вернией на двух перепончатых лапах. Существо ростом почти с человека стояло на кривых ногах, так вывернув ступни наружу, что они образовывали почти прямую линию. Тяжелое плотное тело спереди покрывала чешуя. На спине и боках чешуя чередовалась с огромными шишками, расположенными также на конечностях и голове. Огромный рот тянулся щелью от уха до уха, имея на вооружении вместо зубов изогнутую пилообразную челюстную кость. Большие глаза навыкате торчали из глазных впадин над костями щек. На руках, перепончатых, как и ноги, торчали острые когти.
Таким образом, – стоящее перед Вернией существо напоминало, ни много ни мало, большую и свирепого вида жабу. Но жабу необычную, поскольку она пользовалась оружием – шестом с крюком, да и на запястье висела булава, а за поясом – кинжал. А стало быть, она представляла из себя существо гораздо более опасное, нежели лишенная интеллекта лягушка. Разум, по крайней мере на уровне примитивного человека, у этого существа имелся.
Существо издало хриплый квакающий крик и, обхватив Вернию за талию холодной чешуйчатой лапой, вскинуло себе на плечо с легкостью, демонстрирующей наличие огромной силы. Верния затрепыхалась, но быстро поняла, что силы не равны, и замерла.
По сигналу, поданному этим существом, из тьмы выскочило еще два десятка жаб, вооруженных, как и первая. Сан Тоя, не обращая внимания на его вопли от боли, бесцеремонно сняли с крюка и также возложили на бородавчатое плечо. И вся группа двинулась в неизвестном направлении.
После освещенной хижины Верния не могла рассмотреть, куда они направляются. Но, судя по движениям ее носильщика, они двигались по скалистым местам. Вскоре местность сменилась болотистыми низинами, по которым запрыгали жабьи люди, а затем почва вновь стала твердой, поросшей высокой грубой травой, хлещущей по телу Вернии.
С наступлением рассвета стало лучше видно, и Верния обнаружила, что находится посреди целого города покрытых мхом возвышений. В каждом из этих возвышений вместо двери на уровне земли располагалось округлое отверстие диаметром фута в три, и из каждого такого отверстия на пленников глядели с любопытством огромные вопрошающие глаза городских обитателей.
Да и большинство передвигающихся вокруг существ останавливалось поглазеть на Вернию. Так, словно они никогда не видели представителей ее расы. Особей типа Сан Тоя, они, очевидно, уже видели. Во всяком случае, он не привлекал к себе такого пристального внимания, как она.
Посреди «городка» бежал неглубокий мутный ручей, на берегах которого или полупогрузившись в воду дремало немалое количество этих существ.
Верния обратила внимание на то, что на берегах реки и в воде отдыхали из взрослых особей только самки, меньшего, чем самцы, размера и столь отвратительные, сколь это вообще возможно. Вокруг же них копошились в воде, прыгали и плавали сотни малышей, не больше восьми дюймов ростом, очевидно недавно вылупившиеся.
Захватившее ее в плен существо теперь двигалось вдоль берега, и Верния не без удивления увидела, что самки не просто бездельничают здесь, а как раз идет процесс появления малышей. Вот лопнула шишка на спине ближайшей самки, и лягушонок, свалившись в грязь, прыгнул в воду и скрылся в ней. Мамаша не обратила на происшедшее ни малейшего внимания, даже голову не повернула в сторону отпрыска. Лопнули еще несколько шишек на ее спине, а самка сидела и словно ждала, когда то же самое произойдет и с остальными наростами.
Вскоре захватившее ее существо покинуло берег реки и, миновав множество проходов между домами-возвышенностями, остановилось перед холмом, размерами во много раз превышающим остальные и расположенным в самом центре «города». Из множества входов жаба выбрала самый большой и, согнувшись, вошла в большую сводчатую комнату, освещенную причудливым фосфоресцирующим светом, придающим всему призрачный зеленоватый оттенок. Этот странный свет испускали подвешенные на цепях корчащиеся светляки. Пахло плесенью, как и снаружи, но так сильно, что трудно было дышать.
Вернию опустили на пол и поставили на ноги. Она повернулась и оказалась перед лицом существа еще более мерзкого, чем то, что захватило ее. Сидя на корточках на шляпке серой скользкой поганки, растущей у стены, оно смотрело на нее обведенными золотым ободком глазами навыкате. Чешуйчатая шкура висела на теле складками, придавая ему вид истощенный и даже как бы частично мумифицированный. В одной когтистой лапе оно сжимало огромную булаву. Другой поигрывало рукоятью длинного кривого ножа, подвешенного на массивной цепи, стягивающей живот чудовища.
По обе стороны этого поганого трона, занятого отвратительным созданием, стояло по желтому хьютсенцу со сложенными на груди руками и в позе рабов. Эти два пирата, очевидно попавшие некогда в плен к жабьему народу, прислуживали главной жабе. Их покрывали корки грязи, а от одежды остались лишь мерзкие лохмотья. Оба злобно посмотрели на красивую пленницу и усмехнулись беззубыми ртами.
Минут пять посмотрев на пленницу, чудовище на поганке перекатило глаза к желтому человеку, стоящему справа, и издало стремительную череду хриплых кваканий.
К огромному удивлению Вернии, человек ответил похожими звуками, явно на языке жабьих людей. Затем он обратился к Вернии:
– Его величество желает знать твое имя и откуда ты, – сказал он на патоа.
Верния подняла брови.
– Его величество! Это ты об этом квакающем монстре?
– Я говорю о Гранке, рого валькаров. На этом острове воля его – закон. И с твоей стороны разумнее отвечать на его вопросы.
– Ну так скажи ему, что я – Верния, торрога Рибона, – продиктовала она. – И что его щедро вознаградят, если меня в целости и сохранности вернут моему народу.
На несколько минут жабий правитель и желтый человек отвлеклись в квакающей беседе. Затем пират вновь обратился к Вернии.
– Его величество понятия не имеет о наградах, да они ему и ни к чему, – сказал он. – На валькарийском языке трудно изложить даже саму идею, но даже и тогда она не произвела на него никакого впечатления. Он интересуется тобою только потому, что его воины впервые взяли в плен женщину. Жабьи люди время от времени захватывают в плен хьютсенцев, приплывающих сюда за водой, и делают их своими рабами. Поскольку мы более искусны, чем они, в добывании, плавке металлов и изготовлении из них оружия и украшений, они ставят перед нами эти задачи. Признавая, что некоторые из нас обладают большей проницательностью, нежели остальные, они сделали меня, Хью Сена, и моего брата, Лю Сена, советниками их рого. Мы стараемся, поскольку только хорошая работа и польза от нас дают нам возможность оставаться в живых. Однако, если мы разочаруем Гранка, нас или убьют, или съедят, или скормят Систабецу.
– А кто такой Систабец?
– Божество жабьих людей. Они считают его богом, хотя это всего лишь змей, но огромный змей и старый. Ему лет, наверное, тысяча, поскольку он пережил уже множество поколений валькаров. Сколько помнят свои традиции валькары, Систабец всегда жил в пещере в горах, регулярно спускаясь за пищей. И тогда ему в жертву приносятся живые существа, дабы оградить город от его набегов, которые он уже несколько раз предпринимал, если жертву приносили не слишком проворно. Иногда он пожирает лишь одну жертву, иногда три или четыре. Когда он появляется из своей пещеры, охрана поднимает тревогу, и жертву тут же приковывают цепями к столбу у него на дороге. Вторую жертву помещают чуть дальше по той же дороге, а третью – еще дальше. Он может ограничиться первой или добраться и до второй, но иногда он пожирает и все три. Если он возвращается в пещеру, значит, все идет хорошо. Если нет, тогда на пути у него ставят четвертую жертву. Не было еще такого, чтобы он пожирал за раз больше четверых. Но горе валькарам, если он рассердится, поскольку он тогда устроит бессмысленную резню и прикончит сотни их, прежде чем вернуться в свое логово.
Хью Сен повернулся и вновь обратился к Гранку на квакающем языке. Какое-то время рого валькаров молчал, таращась на Вернию круглыми, с золотым ободком глазами. Затем, очевидно приняв какое-то решение, он проквакал приказ желтому рабу.
– Его величество, – сказал Хью Сен, – решил оставить тебя в живых, чтобы ты могла служить тем целям, для которых женщина и предназначена, а стало быть – увеличивать число рабов. Позже он произведет умственную проверку рабов, чтобы выбрать тебе мужа.
До самого этого момента Верния не теряла надежды когда-нибудь вновь воссоединиться с Грендоном и не впадала в отчаяние. Но теперь, когда она осознала значение слов Хью Сена, у нее осталось лишь одно желание – поскорее умереть. Рядом приглашающе торчала рукоять ножа схватившего ее существа. Внезапно повернувшись, она выхватила этот нож и развернула острием к себе, чтобы пронзить грудь. Но стоящий рядом с троном Лю Сен, менее болтливый, чем брат, но более наблюдательный, предотвратил ее намерение. Кошачьим прыжком он оказался рядом, схватил ее за запястье и вырвал нож. Рого проквакал какой-то приказ, и Вернию выволокли из помещения.
Ее повели по городку мимо обросших мхом куч к большому холмику, стоящему посреди огромной площади, окруженной металлическим забором и охраняемой вооруженными валькарами. Обменявшись кваканьем с ее проводником, охранники отворили ворота, и ее втолкнули внутрь. На этой площади трудились сотни рабов-хьютсенцев, под присмотром валькаров занимаясь ковкой, заточкой и полировкой оружия для своих господ. Кузницы представляли из себя пустотелые камни, в которых пылали уголья. Мехами служили легкие огромных валькаров, вдувавших воздух в тростниковые трубочки, подведенные под кузницы. Роль наковален выполняли большие круглые камни, у которых желтые рабочие ковали крючья, головы булав и лезвия ножей.
Тут царил бедлам – звенел металл, ревело пламя, квакали надсмотрщики, переговаривались рабы. Площадка была завалена грязью и заплевана красным соком керры. Валькары, сами не пользующиеся этим наркотиком, понимали, что без этого средства рабы будут трудиться не столь эффективно, а потому в достатке снабжали их стручками, содержащими красные семена. Рабы жевали эти семена с утра до вечера, оплевывая все вокруг красным соком.
В то время как одни рабы затачивали лезвия ножей, наконечники крючьев и шипы булав грубыми камнями, другие полировали их песком. Затем металлические части поступали к сборщикам, где ножи и булавы насаживались на деревянные рукояти, а крючья – на шесты.
Ощущая головокружение от мерзости этого места и пораженная мыслями о судьбе, уготованной ей Гранком, рого валькаров, Верния без сил опустилась рядом с забором. Бывшие пираты, уже прознав о намерениях Гранка относительно ее, оглядывали ее похотливыми взорами, обменивались грязными шутками и спорили, какому рабу достанется эта женщина, руки которой тщетно добивались могущественнейшие императоры.
Рядом с нею группа хьютсенцев собирала ножи, бросая готовые в кучу. Если завладеть хоть одним из этих ножей, то замыслам Гранка не суждено будет сбыться. От кучи ее отделяло лишь несколько шагов. Догадываются ли о ее намерениях?
Она решила действовать не напрямую, чтобы усыпить бдительность наблюдающих за ней. И для начала она двинулась в противоположном направлении, останавливаясь возле различных групп рабочих, словно бы очень интересуясь тем, что они делают. Грубые шутки при ее приближении замолкали. Величественность торроги Рибона внушала им чуть ли не благоговение. К тому же многие из них, в эгоистических своих целях, старались произвести на нее впечатление воспитанностью и вежливым обращением.
Наконец она подошла к группе рабочих, сидевших у быстро растущей груды ножей. Небрежным жестом она подхватила один из них, словно бы для рассмотрения. Быстрым движением она взмахнула им, целя в грудь.
Над ее плечом метнулась грязная рука, схватила за запястье и вырвала нож. Над ухом прозвучал хриплый смех.
Она обернулась и оказалась перед грязным и оборванным Хью Сеном. Ясно, что он украдкой следил за ней.
– Пошли, – сказал он, беззубо усмехаясь и продолжая крепко держать ее за руку. – С этого момента ты принадлежишь мне, ибо выбор рого пал на меня.