Опасный талант

17

Королевские гонцы посадили Грейс в шестиместный закрытый экипаж и доставили в Уайтхолл, где она была помещена в темную душную комнатушку без окон, которая по размерам была чуть больше кладовки. Едва она попала в свою тюрьму, как тотчас же ощутила висящую в воздухе густую мрачную обреченность, и в душу начал закрадываться удушливый страх, но ее поддерживала любовь и вера в обещание мужа.

И вот, когда она находилась в ожидании чего-то, на ум ей пришел совет отца творить молитву всегда и при любых обстоятельствах. Впервые в жизни она не знала, о чем просить Всемогущего, сомневалась даже, имеет ли она право обращаться к нему с просьбой. Мольба о свободе казалась ей кощунственной, ведь ее обвиняли в подстрекательстве граждан против своего правительства. Поэтому она просто попросила помощи, сочувствия, мужества, и просила справедливости.

Внезапно она ощутила такой несказанный покой, что не могла себе объяснить его происхождение. В этой темной яме она больше не была в одиночестве, и что бы ни случилось, она знала, она никогда не будет одна.

Когда, наконец, лязгнули засовы и Грейс из своей темной тюрьмы попала в ярко освещенный зал заседаний Совета, следователи, похоже, были изумлены, ибо ожидали увидеть сломленную, плачущую женщину, умоляющую о пощаде.

Пройдя в глубь огромного зала, она остановилась перед суровыми членами Совета, один из которых насмешливо проговорил:

— Мне сказали, что можно вас поздравить со знаменательным событием.

Свободно сложив руки на груди, Грейс спокойно ответила:

— Благодарю вас, милорд.

В ответ она услышала раздраженное:

— Для человека, которому предъявлены столь серьезные обвинения, вы держитесь чересчур нагло.

Сказав это, член Совета пошуршал бумагами, лежащими перед ним на столе.

— Просто я уверена, что вы признаете меня невиновной в соответствии с английскими законами, — ответила она. — Затем, открыто демонстрируя спокойствие, спросила:

— Будьте так добры, сообщите мне, что же я такого, как предполагается, совершила?

— Как раз для этого мы и собрали Совет, — ответил другой человек более доброжелательным тоном. — Определить, имело ли место преступление.

Протянув ей книгу, он спросил Грейс:

— Узнаете ли вы этот сборник эссе, озаглавленный «Истории про петушков и быков»?

Грейс приняла книгу и несколько мгновений листала ее. В книге не содержалось ничего, кроме ее собственных статей. По ее мнению, в книге не было ничего преступного или клеветнического, разве что там, где речь шла о весьма распространенном в аристократической среде адюльтере. Но все до последнего слова принадлежало ее перу, и поэтому она сказала:

— Да, милорд.

Помедлив, второй член Совета сказал:

— Вы можете сказать нам, кто написал эти статьи?

— Я написала, милорд.

— Вы?

— Да, милорд. До последнего слова.

— Вы хотите, чтобы я поверил, будто женщина может поучать мужчин?

— Вы мне льстите, сэр, если вы находите в моей работе нечто ценное.

— Вы извращаете мою мысль, ваша светлость. Я хочу напомнить вам о словах Святого Павла, что женщина должна учиться в молчании и подчинении.

Помимо своей воли, Грейс нахмурилась. Этот отрывок приводился несметное число раз мужчинами, чей авторитет ставился под сомнение думающими женщинами.

— Я считаю, — сказала она, — что скорее советовал опасаться тех женщин, которые хитростью заманивают в свои сети падких до прекрасного пола мужчин.

— Это опасная философия, ваша светлость, — грозно заметил первый следователь.

— По-вашему, женщина не может иметь собственного мнения?

— Будет лучше, если вы станете следовать наставлениям вашего отца, а теперь — вашего мужа, — сказал ей второй член Совета.

— Надеюсь, моему отцу не придется отвечать за то, что я написала, — сказала Грейс, вдруг испугавшись, что эти люди хотят заставить страдать еще и ее отца. — Он всегда был весьма занят, выполняя свой долг перед прихожанами, и я не посвящала его в содержание своих сочинений. И могу только надеяться, что вы позволите мне отправиться домой, чтобы выполнять наставления моего дорогого мужа.

— Там будет видно, — ответил первый, которого Грейс про себя назвала «врагом». — Интересно, как это вам, с вашими нестандартными взглядами на аристократию, удалось добиться того, что его светлость герцог Станденский взял вас в жены? С помощью женских чар?

— Это до сих пор остается для меня загадкой, — со всей честностью ответила Грейс. — Спросите лучше об этом у герцога.

— Спросим, мадам, — ответил он угрожающе, так, что у Грейс учащенно забилось сердце.

Как она жалела, что впутала Алана в свои неприятности. В обществе, где за проступки жены полную ответственность должен нести ее муж, даже герцогу Станденскому едва ли удастся избежать наказания, в случае, если Грейс признают виновной. Эти люди должны понять, что она сама должна отвечать за свои взгляды.

— Прошу вас принять во внимание, что взгляды, отраженные в моей книжке, сформировались у меня задолго до нашего знакомства с герцогом Станденским.

Ответом ей было лишь нечленораздельное «пфф», потому что члены Совета либо тасовали бумажки, либо что-то писали на листах пергамента.

Подавшись вперед, Грейс сказала:

— У меня будет неспокойно на душе, пока вы не скажете мне, что ему не придется отвечать за мою глупость.

— Глупость? — вопросил ее «враг», вставая со стула. Подойдя к Грейс, он посмотрел на нее через монокль. — Вы намереваетесь отречься от ваших мыслей?

Глотая подкативший к горлу комок страха, угрожавший раздавить с трудом сохраняемое спокойствие, Грейс ответила:

— Я не могу так просто отказаться от своих убеждений, * милорд.

— Почему же нет, ответьте нам.

— Если тому или иному человеку даровало Господом высокое положение в обществе, по моему мнению, этот человек должен принять на себя некоторую ответственность.

Ее обвинитель одарил Грейс холодной улыбкой своих тонких бескровных губ и спросил:

— И потому вы берете на себя полную ответственность за ваше подстрекательское сочинительство?

Когда Грейс лишь беззвучно кивнула, следователь бросил на нее полный ярости взгляд и сказал:

— Мы не слышим ответа, ваша светлость.

Насмешливое повторение титула Грейс, вне сомнений, отражало его презрительное отношение к обвиняемой.

— Да, милорд, — ответила Грейс. — Я написала то, что считала справедливым и правильным, Бог мне свидетель.

— Не ссылайтесь на Всемогущего, — холодно заметил ее обвинитель. — Он вам не адвокат, но судья.

Быстро взглянув на стражников, стоящих слева и справа от Грейс, он бросил:

— Уведите ее в Тауэр.

Когда она спускалась по лестнице, один из настырных газетчиков, которые роились вокруг, словно мухи, держа карандаш и блокнот наготове, закричал:

— Одну секунду, ваша светлость. Как могло такое случиться, что один из самых благородных людей в стране обманулся настолько, что взял себе в жены предательницу?

И хотя вопрос бессердечного репортера доставил ей сильную боль, она повернулась к нему и ответила тихим голосом:

— Надеюсь, что мой муж не обманулся во мне.

После чего охрана, отгоняя журналистов, поспешила отвести Грейс в закрытый экипаж и с грохотом закрыла дверцу перед их носом. Всю дорогу до Тауэра у нее в ушах звучали назойливые крики газетчиков.

Когда ее ввели в камеру с окном на Темзу, она спросила начальника тюрьмы, будет ли ей позволено свидание с мужем.

— Это решит Совет, — дружелюбно ответил тот. — Не волнуйтесь, ваша светлость. Мои руки не запятнаны кровью ни одной леди. А чтобы вы ни в чем не нуждались, моя жена согласилась быть вашей служанкой до того времени, пока Совет не позволит допустить к вам вашу собственную прислугу.

И хотя у Грейс мелькнула мысль, что жена начальника тюрьмы приставлена к ней, чтобы шпионить, у нее хватило здравого смысла не произносить этого вслух перед своим тюремщиком. Поэтому она просто поблагодарила его за доброту и присела на жесткую деревянную скамейку, которая должна была служить ее постелью. Как только Грейс осталась одна, ее охватило жуткое убеждение, что ей суждено остаться в этих стенах до конца дней. Несмотря на сияющий летний день за окном, Грейс почувствовала, как могильный холод пронизывает ее, казалось, до самых костей. Ежась то ли от холода, то ли от страха перед неизвестностью, она закуталась в свою бархатную накидку, радуясь, что имеет это физически ощутимое доказательство заботы мужа.

Она сидела в одиночестве долго, очень долго. Снаружи доносились звуки чеканящих шаг солдат гарнизона и аплодисменты зрителей. Грейс почему-то очень хотелось знать, есть ли среди этих людей — солдат или зрителей, все равно, — хоть один человек, кто думает об одиноких узниках Тауэра? Или Тауэр для них просто достопримечательность, как Британский музей или памятник Нельсону?

Жутко было находиться отрезанной от мира в этой мрачной каморке, не имея представления, как она будет защищать себя. Она жалела, что у нее не было с собой книжки с этими глупыми эссе, тогда она могла бы еще раз перечитать их, чтобы понять почему, пролежав столько времени на полках, они произвели вдруг такую бурю.

Разве не заклинала она, чтобы люди повиновались власть предержащим?

Словно бросая вызов ее мрачным мыслям, солнечный луч осветил угол камеры. Повернувшись на жесткой скамейке, она взглянула вверх, на окно над кроватью. Вскарабкавшись на скамейку, она привстала на цыпочки и выглянула на улицу. На ярко-зеленой освещенной солнцем траве проводил строевое занятие гарнизон крепости. Жизнь шла своим чередом независимо от того, была ли она, Грейс, частью этой жизни.

Внезапно послышался лязг отпираемых засовов и на пороге камеры появилась седовласая матрона с подносом в руках, на котором стояли чайник и чашки.

— Она здесь, ваша светлость, входите, — сказала женщина, и Грейс увидела Стандена, чья мощная фигура заполнила весь дверной проем.

— Алан! — воскликнула девушка, испытывая несказанную радость и облегчение. Спрыгнув со скамейки, она бросилась в объятия мужа. — Я так боялась, что больше не увижу тебя!

— Это еще почему, любовь моя? — спросил герцог, обнимая Грейс, в то время как жена начальника тюрьмы накрывала стол для чаепития. — Или я настолько малодушен, чтобы бросить тебя в беде?

— Нет, что ты, — ответила Грейс, всхлипывая. Это она оказалась малодушной, раз позволила себе так расклеиться. — Просто начальник тюрьмы сказал, что для посещения необходимо получить разрешение тайного Совета. Раз ты пришел, это, должно быть, добрый знак, что я скоро буду дома.

Только сейчас Грейс заметила, что со Станденом пришли еще двое людей.

— Грейс, — начал герцог, сажая ее на скамейку, — я хочу познакомить тебя с моим адвокатом, Ллойдом Кеньоном и его помощником, господином Эрскином.

После того как оба джентльмена приветствовали Грейс поклоном и почтительным «ваша светлость», Станден стал рассказывать ей, насколько серьезно ее положение.

— Обвинение требует твоей головы, — сказал он, сжимая ее руки в своих, когда она вздрогнула от суровой новости. Не смягчая тона, он продолжал: — Обвинения Дю Барри подействовали на них, как красная тряпка на быка. Они настаивают на немедленном суде.

— Значит, скоро меня отпустят, — сказала Грейс, сжимая пальцы герцога. — Алан, я еще раз мысленно прошлась по всему, что написано на тему государственной измены. С тем же успехом я могла бы законспектировать некоторые проповеди своего отца.

— Только, ради Бога, не говорите этого на суде, — предупредил господин Кеньон, хладнокровный бизнесмен. — Иначе нашему бедному батюшке придется за это расплачиваться.

— Ах, конечно, не буду, — в ужасе воскликнула Грейс. — Тогда скажи мне, Алан, что я должна говорить?

Глядя ей в глаза, герцог молчал, словно испытывая ее характер. Наконец произнес веско и сурово:

— Ты не сможешь сказать ничего, но чтобы суд вынес оправдательный приговор, ты должна всецело положиться на защиту.

— Но, Алан, — начала она, в своем смятении поначалу не осознавая смысла сказанного Станденом.

Герцог сжал ее ладони, словно требуя этим жестом ее молчания.

— Женщинам не позволяется выступать в суде, ни в качестве свидетеля, ни для собственной защиты. Верь мне, Грейс.

— Я верю, мой любимый. Когда меня отпустят домой?

— Больше всего на свете мне хотелось бы забрать тебя отсюда, — ответил он, — но это невозможно. Пока тебе придется побыть здесь, а эта добрая женщина позаботится о тебе Грейс.

— Мне так жаль, Алан, — сказала Грейс, опуская голову на их сомкнутые руки.

— Чего? Тебе не хватает мужества отстаивать свои убеждения. Это не похоже на ту Грейс Пенуорт, которую я полюбил.

— Нет, не то, — ответила она. — Просто мне жаль, что я снова доставляю тебе столько неприятностей.

— Ни ради кого другого я не стал бы их терпеть, — сказал Станден, улыбнувшись, когда она подняла на него заплаканные глаза. — Хватит извинений. Ну, господа, — обратился он к адвокатам, — полагаю, что теперь вы хотели бы побеседовать с моей женой, чтобы понять, как она пришла к таким шокирующим идеям.