Опасный талант

20

Грейс все же упала в обморок, но ее подхватили стоящие рядом охранники. Лорд главный судья приказал принести ей стул.

Станден тут же поднялся со своего места и отнес Грейс свой собственный стул. Осторожно усаживая девушку и обмахивая ей лицо платком, он прошептал:

— Крепись, любовь моя. Кеньон знает, что делает.

— А я — нет, — прошептала в ответ Грейс, сжимая его руку.

— Да, это так! Зато я знаю.

— Это меня успокаивает, — отозвалась снова голосом Грейс, цепляясь за последние остатки мужества. — По крайней мере ты будешь знать, за что меня повесят.

Не отпуская руку Грейс, герцог поднялся на ноги и требовательным тоном произнес:

— Нельзя ли принести моей жене стакан воды, милорд?

Хотя и не было принято проявлять заботу о подсудимых, почти мгновенно в протянутой руке Стандена очутился стакан воды. Держа стакан у губ Грейс, Станден сказал:

— Обещаю тебе, любовь моя, что через это испытание мы пройдем рука об руку.

Он нежно провел пальцем по ее щеке и, с обожанием глядя на мужа, Грейс сказала:

— Раз ты даешь слово, Алан, я тебе верю.

— Ваша светлость? — нараспев сказал лорд главный судья, обращаясь к герцогу. — Вашей жене лучше? Мы можем продолжать?

— Да, конечно, — ответил Станден, занимая место рядом с господином Эрскином, который предусмотрительно поставил для герцога новый стул.

От обвинения выступили еще трое свидетелей. Обещание Стандена поддерживало Грейс, когда давал свидетельские показания еще один недовольный прихожанин ее отца, утверждавший, что она всегда была слишком гордой и нудной моралисткой. Когда человек, назвавшийся Вильерсом, стал поносить ее за то, что она, думающая женщина, обманом заманила его жену на собрание в Черринг-кросс, Грейс молилась, чтобы Бог дал ей сил. И совсем упало ее настроение во время выступления последнего свидетеля, утверждавшего, что видел, как она бросилась в объятия к герцогу во время их первой же встречи в придорожной гостинице в мае этого года.

— Завопила так, знаете, пронзительно, словно одержимая дьяволом, — говорил свидетель, — и упала прямо ему на руки. А он подхватил ее, словно был несказанно рад, и утащил куда-то.

Сгладить создавшееся впечатление не смогли даже искусные вопросы к свидетелю адвоката Кеньона. Почему-то теперь пчелиный укус не казался Грейс достаточным оправданием ее неординарного поведения.

Было уже далеко за полдень, когда с места поднялся господин Эрскин, чтобы допросить первого свидетеля защиты, господина Эдмунда Дэвиса, торговца одеждой и состоятельного соседа Пенуортов. Спокойный, с располагающей внешностью торговец и его уравновешенная, даже ленивая речь, явились неожиданностью для тех, кто полагал, что представители среднего класса все как один напористые, прижимистые люди. Он заверил суд, что мисс Грейс очень много времени проводила с прихожанами, совершая добрые дела, словно ожидала второго пришествия с часу на час. Всегда была доброжелательна, неутомима. А когда обвинение попыталось ослабить положительный эффект, произведенный его речью, выставляя его слова таким образом, чтобы Грейс выглядела как сующая во все свой нос и недовольная судьбой женщина, господин Дэвис наградил генерального прокурора холодным взглядом и ответил:

— Я ведь говорил вовсе не это, милорд. Я ни в чем не упрекаю мисс Грейс. Она делала то, о чем большинство из нас только говорит: кормила голодных, одевала бедных и тому подобное. И при этом никого не заставляла чувствовать себя виноватым. Она будет хорошей женой своему герцогу, если вы отпустите ее домой.

Прежде чем он успел еще больше поколебать тот неприглядный образ Грейс, который пыталось создать обвинение, ему было приказано занять свое место на скамье для свидетелей.

Грейс, вероятно, обняла бы своего соседа, когда он возвращался в зал, если бы не была принуждена законом оставаться на скамье подсудимых. Следующим свидетелем был ее отец, и, услышав, как его вызывают, Грейс ощутила тревожные удары сердца.

На вопросы господина Эрскина Его Преподобие господин Пенуорт отвечал откровенно, но немного смущенным и как бы извиняющимся тоном. Он признал, что дочь часто сопровождала его, когда он ходил к прихожанам, и что, возможно, она видела много такого, чего юной леди не следовало бы видеть: ужасную нищету, матерей с детьми, покинутых здоровыми и способными зарабатывать мужьями, но предпочитавшими искать забвения или веселья на дне бутылки, рабочих, которые не могли больше работать из-за старости или болезни и которым отказывали в пенсии.

— Но она всегда была хорошей девочкой, твердой в вере, и всегда помогала своей матери без жалоб и недовольства. Мы воспитывали ее доброй христианкой и лояльной англичанкой. — Но если бы я знал, что ей суждено выйти замуж за «герцога, мы с Летицией, вероятно, воспитывали бы ее по-другому.

Главный прокурор уцепился за эти слова пастора:

— Что изменилось бы тогда в ее воспитании, сэр?

— Ну, мы настояли бы на том, чтобы она получила законченное образование. Вы понимаете, милорд: пение, рисование, рукоделие — занятия, присущие леди. Но ее единственный талант, кроме помощи нуждающимся, — рассказывать сказки.

Грейс при этих словах встала со стула и уставилась на своего отца. Он знал все с самого начала и не запретил ей писать и высказывать собственные мысли.

— Вроде тех, что напечатаны в ее книжке? — осведомился прокурор.

— Нет, они не совсем в ее обычном стиле, — ответил священник, — но больше напоминают проповеди.

— Вот как, господин Пенуорт, проповеди?

— Я думаю, очень большое впечатление на нее произвела нищета моих прихожан. И совесть не позволяла ей просто остаться в стороне. Наверное, из нее получилась бы хорошая сестра милосердия.

Прокурор нахмурился, и это сделало его похожим на паука, готового атаковать несчастную муху.

— Значит вы признаете, что ваша дочь не леди?

В ответном взгляде господина Пенуорта на своего инквизитора, казалось, читался гнев Божий:

— Моя дочь — герцогиня.

Обвинитель сжал руку в кулак и злобно приказал занять свое место свидетелю, не попавшемуся в его ловушку.

Когда Пенуорт проходил мимо Стандена, тот наклонился в его сторону и тихо произнес:

— Если бы вы воспитывали ее по-другому, отец Пенуорт, сомневаюсь, что она стала бы моей герцогиней.

Затем выступил Питер Рамзи и засвидетельствовал, что Грейс обладает добрым характером и всегда доброжелательна к людям, в особенности к тем, кто недавно вошел в их круг. Колин Спенсер поклялся, что, отдавая все свое время благотворительной деятельности, Грейс никак не могла планировать какие-либо мятежи. Несколько жителей поместья Стандена также похвалили молодую герцогиню за милосердие и готовность помогать им в любых трудностях. Даже жена начальника тюрьмы заявила, что «ее светлость была спокойной и послушной узницей и писала просто восхитительные истории».

Наконец, вызвали Стандена.

— Ваша светлость, — обратился к нему господин Эрскин. — Как долго вы были знакомы с мисс Пенуорт до того, как она стала вашей женой?

— С мая месяца, — сказал Станден.

— Высказывала ли она вам когда-либо революционные мысли?

Герцог усмехнулся, словно вспомнил что-то приятное. Что могло позабавить его в такой обстановке, подумала Грейс. Затем он взглянул на нее и сказал:

— Она действительно как-то сказала, что в моем банкетном зале могло бы поместиться множество нищих и калек.

Публика засмеялась, и председатель суда вынужден был призвать всех к порядку. Не разделяя веселья публики, господин Эрскин сказал лишь:

— Это серьезный вопрос, ваша светлость. Можете припомнить еще какие-нибудь случаи?

— Да, однажды она сказала, что я слишком гордый.

— Когда это было, ваша светлость?

— Когда я после бала, на котором танцевал с ней, не заехал с визитом в дом ее родственников на Харлей-стрит. Но я не мог не сделать этого после того, как спас Тэдди — эго ее племянник — в Гайд-парке.

— Как давно вам известно о склонности мисс Пенуорт к благотворительной деятельности?

— С того самого дня, когда мне рассказали о ней ее племянники и племянница. Хотя нет, — вспоминая, Станден улыбнулся Грейс, — это было в тот день, когда мы познакомились. Ее кучер разбил мою коляску у придорожной гостиницы. Сначала она предложила подвезти меня до города в своем экипаже, и по тому, с какой наивностью она это говорила, я понял, что она не имеет представления, какой урон ее репутации это могло бы нанести. Затем она предложила заплатить за ремонт моего экипажа.

— У нее были деньги от издания ее книги, чтобы заплатить столь значительную сумму? — спросил господин Эрскин.

— Едва ли. Она передала мне все свое состояние: пять шиллингов и три пенса. Ничтожная сумма.

— Вы взяли в жены Грейс Пенуорт, чтобы таким образом она могла рассчитаться с вами за поврежденный экипаж?

— Вовсе нет, — с чувством ответил Станден, — я женился на ней, потому что люблю ее.

— Как трогательно, ваша светлость, — заметил прокурор, когда господин Эрскин сел на свое место. Поднявшись с места, обвинитель обошел стол и сказал:

— Это доказывает лишь то, что обвиняемая и вас тоже обманула. Милое личико и стройная фигура… вы не первый, кто попался в эти сети. Но как же вы, герой войны, могли попасться на эту удочку, на эту старейшую уловку?

Взглянув на прокурора словно на врага родины, Станден мысленно обругал себя за то, что так глупо высказался о своих чувствах.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, милорд. Грейс не обманула мое сердце. Она завоевала его своей непоколебимой честностью.

— Честностью? Как же она может обладать, «непоколебимой честностью», если даже ее отец и жена начальника тюрьмы подтверждают, что она занималась сочинением сказок, историй? Лживых измышлений. Обманов. Я ясно выражаюсь? Так ваша жена еще и лгунья?

Бросив на обвинителя пылающий яростью взгляд, Станден все же заставил себя отвечать спокойно и прямо.

— Моя жена не лгунья, сэр. Что же касается другого вашего обвинения, то вот эти достойные господа, — и он обвел рукой присяжных, — решат этот вопрос. Я не стану порицать свою жену за то, что она сочиняет романтические истории о подвигах и любви, чтобы развлекать детей и нетерпеливых больных.

Растянув в улыбке свои тонкие губы, прокурор сказал:

— Но ведь мы не сможем ожидать, что вы станете порицать женщину, к которой питаете любовь, не так ли, ваша светлость? У меня больше нет вопросов.

Повернувшись, он неторопливо пошел к своему месту с таким видом, словно сожалел о зря потерянном времени.

Грейс сцепила руки, спрашивая себя, что могло так разозлить главного прокурора. Алан признался перед ним и двенадцатью присяжными, что любит ее. Она это знала, конечно, но то, что это будет записано в деле, подняло ей настроение. Не у многих жен есть официальное подтверждение любви своих супругов.

Несмотря на внутреннее ликование, вызванного словами Алана, она с трепетом ожидала того, что последует. Господин Эрскин снова поднялся с места и задал герцогу свой последний вопрос:

— Где находилась ваша супруга, ваша светлость, если она не присутствовала на том собрании, о котором говорил господин Вильерс?

— Она была в моем поместье вместе со мной и моей бабушкой, — без колебаний ответил Станден. — Рассказывала свои истории заболевшему корью мальчику, а потом мне, так как меня тоже свалила болезнь, чтобы мы быстрее поправились.

— Она находилась рядом с вами постоянно?

— Нет, не постоянно. Но за то время, когда ее не было рядом со мной, она не успела бы съездить в Лондон и обратно.

Господин Эрскин перевел взгляд на присяжных.

— Мы готовы, если суд посчитает это необходимым, дать полный отчет о местопребывании ее светлости час за часом и минута за минутой в тот день, когда, якобы, было собрание в Черринг-кросс.

Его слова прозвучали будто угроза, но такого эффекта адвокат и добивался. Время приближалось к полуночи, и заседание суда длилось уже почти шестнадцать часов. Лорд главный судья не посчитал это существенным.

Взглянув в колеблющемся свете на лица присяжных, Грейс почувствовала к судье более чем благодарность за его решение. Кое-кто из присяжных зевал, да и в публике то и дело слышалось нетерпеливое покашливание и шарканье ног по полу. И сама она, несмотря на серьезность своего положения, едва могла держать глаза открытыми.

Когда господин Эрскин бесстрастным голосом стал читать доводы защиты в пользу Грейс, обращая внимание усталых присяжных на свидетельства о силе характера Грейс и о той глубине ее сострадания к обездоленным, которая не только заставила ее служить этим людям, но и выплеснуть боль своей души на страницы книги, чтобы попытаться разубедить равнодушный мир, Грейс снова воспряла духом.

— Тот факт, что столько граждан ведут себя неподобающим образом, конечно же, нельзя вменять в вину герцогине, — говорил адвокат. — Она вовсе не призывала ни к какой революции, но обращалась к сердцу каждого, чтобы люди относились к своим ближним лучше, чем к самим себе. Это не преступление.

— Но, господа, — добавил он, — мы не занимаемся выяснением, могла ли или должна ли была она признать неблаговидные поступки других людей, но было ли в ее действиях намерение вызвать такие поступки.

Грейс была благодарна адвокату за эти слова, но все же бодрость духа придавал ей спокойный, любящий взгляд мужа. Она не сводила с него глаз.

В то время как герцог и герцогиня были поглощены друг другом, господин Эрскин развивал свою эмоциональную речь.

— Грейс Пенуорт Фолкнер не замечена в злонамеренных действиях против законов нашей страны, ибо все ее поведение отрицает предательские намерения, которые упоминало обвинение. Моя задача выполнена. Я не собираюсь обращаться к вашим чувствам и эмоциям. Я не стану напоминать вам, что герцогиню отобрали у мужа в самый день их свадьбы. Не буду говорить о том, что она молода, что она красива, добра и чистосердечна.

— Останавливаться на подобных вещах имело бы смысл в случае спорного дела, но даже и в таком случае я бы доверился честным сердцам англичан, которые и сами бы все это почувствовали. Законы правосудия ясны и незыблемы, и я полностью полагаюсь на то, что вами будет вынесено справедливое решение, которое восстановит свободу моего невиновного клиента и передаст Грейс Пенуорт в руки ее верного супруга.

Казалось, что в течение нескольких мгновений никто даже не дышал, словно вслушиваясь в замирающие звуки страстной речи, которая приближала Грейс к свободе. Но настроение радостного ликования лопнуло, словно мыльный пузырь, когда прокурор поднялся, чтобы прочитать свои последние доводы.

Он ограничился перечислением фактов, так, как их высказали свидетели обвинения. Он сослался на утверждения господина Дю Барри, что обвиняемая использовала свои чары, чтобы возбудить в нем более радикальные мысли; вспомнил утверждения господина Вильерса, о выступлении Грейс на подстрекательском митинге. Прокурор остановился также на обвинениях Тома Флинта, а затем напомнил засыпающим судьям о «неблаговидном поведении подсудимой в общественной гостинице» и усомнился, можно ли ввиду этого говорить о «чистой любви» между герцогом и обвиняемой.

После холодной речи обвинителя, не столь убедительной, но, тем не менее, эффективной, Грейс уже стала сомневаться, признают ли ее невиновной. Хуже того, она верила, что не достойна своего мужа. Станден не заслуживал того, чтобы иметь такую жену, как она — преступницу.

Слезы утраченной надежды закапали на руки Грейс. Она не подняла глаз на лорда главного судью, который, отправляя присяжных в совещательную комнату, сказал традиционные слова:

— Если вы не обнаружите явного перевеса одной из чаш весов и не будете достаточно уверены в ее виновности, вы должны склониться к благоприятному исходу и оправдать подсудимую.

Грейс не подняла глаз, когда присяжные выходили в совещательную комнату. Она глядела на свои руки до тех пор, пока не почувствовала присутствие Алана.

— Алан, — прошептала она сдавленным от волнения голосом. От его взгляда в ее сердце снова зажглась искра надежды, но она тревожно спросила: — Тебе можно находиться рядом со мной?

— Конечно, любовь моя, — заверил ее Станден. — Но вот тебе не следует здесь находиться. Скоро ты будешь дома, в полной безопасности.

Она покачала головой.

— Нет, Алан, ты заслуживаешь жену, которая…

— Ради Бога, не говори мне опять, чего я заслуживаю, — сказал он, проведя ладонью по ее мокрой щеке. — Я хочу тебя. А теперь — шш. Жюри возвращается.

Грейс сразу поняла, что, раз они вернулись так скоро, значит наверняка признали ее виновной. Она внутренне замерла и вцепилась в руку мужа.

Ее уверенность в этом еще больше возросла, когда господин Эрскин с грохотом упал в обморок. Сердце Грейс стучало так сильно, что она едва слышала, как бейлиф скомандовал:

— Грейс, герцогиня Станденская, поднимите руку.

Алан поднял руку Грейс, а бейлиф продолжал:

— Господа присяжные, посмотрите на обвиняемую. Каково ваше решение? Виновна ли она или не виновна?

Старшина присяжных встал и посмотрел на Грейс. Она ничего не могла прочитать по его лицу, но вдруг обнаружила, что ее страх пропал.

Ухмыльнувшись, он сказал:

— Не виновна.

Птицы приветствовали наступление нового дня радостным щебетанием, когда в шестом часу утра лакей открыл дверь Станден-хауза Алану и герцогине.

Остановившись на пороге, герцог заключил Грейс в свои объятия и внес в дом.

— Добро пожаловать домой, — сказал он и, не обращая внимания на пораженного лакея, прижал свои губы к ее полуоткрытым губам.

— Нужно, наверное, сообщить нашим родственникам? — спросила она.

— Твой отец с зятем объявят о хороших новостях, когда все проснутся, — со смехом отвечал Алан, поднимаясь со своей ношей наверх. — А пока я хочу приберечь тебя для самого себя.

— Мне нравится эта идея, — ответила Грейс, удобно устроившись на руках Алана. Она едва могла поверить, что оправдана и, наконец, находится дома. Положив руку ему на грудь, она сказала:

— Алан?

— Да, любовь моя?

С улыбкой она встретила его взгляд, полный обожания.

— Тебе не трудно было бы отнести меня в нашу спальню?

— Ах, моя Грейс, — ответил он, неся свою любимую к постели. — Даю слово, что мне это вовсе не трудно.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.