Операция №6

Глава шестая. Операция № 6

Да, время не ждало. Опять распахнулась тяжелая бархатная портьера и опять Кирьяков увидел страшный гестаповский застенок.

Но на этот раз он не был только зрителем: два гестаповца, подхватив его под руки, рывком втолкнули в пыточную камеру. Неслышно за ним захлопнулась дверь.

Полковник Курт Амедей фон Качке, заложив руки за спину и сбычив голову, начал бегать по кабинету, изредка пуская в стену пулю за пулей из своего парабеллума. Это была бессильная, клокочущая ярость: так тщательно разработанный план уничтожения партизан рухнул, рухнула и карьера гаулейтера на берегу бирюзового Средиземного моря.

И Гуго Вальтер, весь трясясь, покрытый потом, с ужасом ждал, что герр полковник в бешенстве всадит в его тело всю обойму парабеллума.

Но вдруг полковник остановился. И бегающие глаза его тоже остановились на адъютанте: Гуго Вальтер втянул голову в плечи и закрыл глаза в ожидании последнего своего часа.

Вместо выстрела он с радостью услышал сиплый крик полковника:

— Скажите там, чтобы к Кирьяку никто не прикасался… Я сам — слышите, Вальтер? Я сам займусь им, и пусть он заранее проклянет день своего рождения и благословит час своей смерти. Слышите, Вальтер?

Гуго Вальтер, получив, наконец, право удалиться из кабинета, стремительно рванулся к двери, шепча дрожащими губами нечто похожее на молитву.

Слепой в сопровождении молодой девушки — поводыря шел по улице города, перебирая струны гитары и гнусавым голосом тянул какую-то жалостливую песню.

Остановившись перед резиденцией начальника гарнизона, слепой заговорил:

— Помогите слепенькому во имя Христа, добрые господа… Дайте на пропитание, что будет угодно вашей милости…

И, дернув струны, сипло запел.

Но часовой, стоявший у входа, не разжалобился при упоминании имени Христа, он выбросил впереди себя автомат и рявкнул:

— Треэти зи цур зайте! (Отойдите!)

Девушка схватила за руку слепца и потащила его прочь, и тот шел за ней, тыкая впереди себя длинную, как посох, палку, и невидящие глаза его, закрытые темными стеклами очков, были неподвижно устремлены в одну точку.

В этот день слепец в сопровождении поводыря обошел весь город. Он побывал у танкодрома, возле казарм, у сарая с продовольствием, приблизился было и к бензобашням, но оттуда без всякого предупреждения часовой стеганул по ним из автомата, и слепой поспешил скрыться в глухой переулок.

Везде слепой гнусавил свои песни, ему подтягивала девушка. Они заговаривали с жителями города, прислушивались к разговорам немецких солдат, и только к вечеру медленно побрели из города.

Наступившие сумерки вскоре их скрыли.

Наконец, они остановились среди темного поля, и слепой осторожно потянул нижнюю стенку гитары и она отодвинулась. Внутри гитары оказался портативный радиопередатчик.

— Ну, товарищ Холодова, действуйте, — проговорил «слепец». — Радируйте Федору Кузьмичу: пусть он ровно через час приступает к операции… Порядок штурма Сухова — по плану… Действуйте, девушка!..

— Товарищ майор, — тихо сказала Вера. — А как же быть с Сережей?.. Ведь фашисты его сразу убьют, как только начнется штурм резиденции… При этом не только Кирьяков погибнет, погибнут все, кто находится в застенке…

— Не допустим, Вера, — успокоил Рогов девушку. — Я дал указание Гапаридзе и Камневу, чтобы они прежде всего незаметно проникли в кабинет Качке.

— А если Сережа не в школе? — спросила девушка.

— Этого быть не может… Мы убедились с вами, что гестаповский застенок находится только в школе и при этом рядом с кабинетом Качке. Неужели вы думаете, что такого человека, как «Днепр», полковник отправил в городскую тюрьму… Нет, девушка, можете быть уверены, он держит его рядом с собой…

— А если… — начала Вера и не досказала: в ее воображении возникла страшная картина — изувеченный, с изломанными костями молодой разведчик, попавший, как бы там ни говорили, в лапы Качке по ее вине.

Но Рогов понял девушку.

— Будем надеяться, что ничего непоправимого не произошло… Времени для этого было слишком мало…

— Товарищ майор! — взмолилась девушка, и горячие руки ее вцепились в Рогова. — Времени для этого не нужно много… Может быть, уже сейчас?.. Вот в эту минуту? А?

Она бросила руки к глазам, как будто хотела заслонить то страшное, что рисовалось ее воображением.

— Успокойтесь, — ласково проговорил Рогов. — Через час начнется штурм и…

— Но почему через час? — задыхающимся шопотом спросила она. — Ведь это очень много, товарищ майор… Нельзя ли раньше? Ради бога, товарищ майор!..

— Да поймите же вы, милая девушка, — убеждал ее Рогов, — что час — самый короткий срок. Всего бы лучше — штурм начать подальше за полночь, когда немцы уже угомонятся и в эту ночь не будут ждать нападения, но именно из-за товарища Кирьякова я назначил такой короткий срок… Итак, все ясно… Радируйте о штурме.

Штурм начался спустя несколько минут после полуночи.

К небу вдруг взвился гигантский сноп огня, а через минуту — второй. Это горели подожженные группой Алексея Найды две цистерны с маслом, только сегодня доставленные на танкодром. Потом огонь перебросился на сарай с продовольствием, предназначенным для проходящих через Сухов армейских частей.

Сначала по крыше сарая поползли розовые острые языки пламени. Потом, обретая силу, они вдруг загудели, и яростное шипение огня начало швырять в небо охапки багрового дыма и искр. Горящие мешки с крупой лопались от жара, и сухое зерно взлетало кверху, как шрапнель.

К месту пожаров бежали немцы. Они строчили по огню из автоматов, как будто свинцовый ливень мог захлестнуть пожар или в этом воющем пламени могли быть те, которые подожгли сарай.

А когда загорелись конюшни, и взрывы гранат начали раздаваться все чаще и в разных местах, и пули стали повизгивать возле бензобашен, охрана их залегла в канавах.

Лейтенант Кравчук, затаившийся невдалеке со своей группой саперов, воспользовался благоприятно сложившейся обстановкой и отдал приказ немедленно рыть колодцы для закладки ящиков с толом.

Саперы поползли…

Тем временем огонь, охватив все прилегающие к бензобашням постройки, переметнулся на бывший продовольственный магазин, где ныне были сложены ящики со сливочным маслом, предназначенным для отправки в Берлин.

Вот тут-то огонь потек по земле, как расплавленный чугун. Кипящее масло трещало, фонтаны мелких горячих брызг разлетались во все стороны, поражая тех, кто подходил близко. Удушливый чад забирался в легкие и раздирал их в сухом кашле.

Повсюду огонь ревел уже грозно и величественно.

Но растерянность среди немцев достигла своей вершины в тот момент, когда вырвавшиеся из конюшни лошади, раздувая ноздри, бешеным аллюром поскакали в промежутки, не охваченные еще пожаром. Но в эти промежутки устремились и солдаты, брошенные полковником Качке для борьбы с огнем. Ошалевшие кони — у некоторых горели развевающиеся хвосты и гривы — врезались в пожарников, подминая их под копыта.

Создалась та чудовищная неразбериха, где трезвый голос замолкает и начинает властвовать инстинкт самосохранения.

Огонь, потушенный в одном месте, нежданно возникал в другом, и вскоре полковник Качке с ужасом заметил, что этой бушующей стихией управляет опытная и умелая рука: очаги огня, возникая в разных местах, неумолимо брали в кольцо резиденцию начальника гарнизона.

Он сам пытался руководить, как боем, борьбой с пожарами, но оказалось, что телефонная связь прервана, и начальник гарнизона был отрезан от всех воинских частей, орудующих где-то там, в этом воющем, клокочущем пламени.

Курт Амедей фон Качке в сопровождении своего адъютанта выбежал из кабинета на улицу и сразу увидел невдалеке огненные смерчи. Он уже собрался отдать приказание Гуго Вальтеру отправиться туда, к фронту пожаров, но понял, что это бесполезно: прорваться сквозь ревущее пламя не под силу человеку, тем более такому трусливому, как его адъютант Гуго Вальтер.

Тогда он отдал приказ попытаться исправить телефонную линию, и Вальтер, взяв с собой двух часовых, отправился выполнять приказание своего шефа. Он знал, что его экспедиция ни к чему не приведет, что провода перерезаны партизанами во многих местах и что эти места охвачены огнем, но он ушел потому, что боялся полковника, пожалуй, больше, чем ревущего огня.

Курт Амедей фон Качке постоял некоторое время на улице, бормоча про себя ругательства и от бессильной ярости топая ногами, потом вернулся в кабинет и опять завертел ручки бездействующих телефонных аппаратов.

В бешенстве он схватил парабеллум и выпустил в стену всю обойму патронов, как вдруг окно его кабинета, выходящее в палисадник, распахнулось и перед глазами изумленного полковника предстали две человеческие фигуры.

Несколько секунд Курт Амедей фон Качке стоял молча, бегающие глаза его все больше округлялись. Потом внезапно возле самого носа господина полковника появилось, как бы повиснув в воздухе, колечко из вороненой стали. Он сразу признал в нем дуло револьвера и поспешил поднять руки.

При этом его парабеллум с грохотом упал на пол.

— Вот так-то лучше, — проговорил один из пришедших на хорошем немецком языке и, подняв с пола полковничий парабеллум, добавил — Откройте ваш застенок! Быстро!

Под гипнотизирующим взглядом холодных, решительных глаз, под круглым колечком револьверного дула герр Курт Амедей фон Качке автоматически шагнул к стене, завешенной бархатной шторой, отдернул ее и повернул торчащий в замке ключ…

Неслышно открылась дверь, из темного угла застенка быстро отделилась фигура человека. Человек постоял некоторое время, недоуменно глядя в пролет распахнутой двери, затем, рванувшись вперед, перескочил порог.

— Гапаридзе! Камнев! Как же это?! — вскричал он, видимо, еще не совсем разобравшись в том, что происходило.

— Ну, товарищ Кирьяков, — сказал Камнев. — Не медли… Возьми вот полковничий парабеллум — он тебе сгодится, и в путь.

— Сначала спроси у этого герра, — сказал Гапаридзе, — где у него лежат патроны — не то парабеллум его не лучше полена дров…

— Я знаю, — поспешно ответил Кирьяков, бросаясь к письменному столу и выдвигая один из ящиков, — вот они… Здесь их не меньше сотни пачек…

Набив патронами карманы, Кирьяков обратился к десантникам:

— Ну, ребята, теперь надо вызволить еще двух товарищей из этого застенка… Только-только, — добавил он сурово, бросив гневный взгляд на полковника, — их надо нести, сами они двигаться не могут…

— Камнев, покажи свою силу, друг, — сказал Гапаридзе, войдя в застенок.

Но когда он увидел двух человек — старика и юношу, губы его задрожали, глаза широко раскрылись и, шагнув к фашистскому полковнику, он с трудом выдавил из себя несколько слов:

— Это… что же… медуза? А? Что?.. Тебя спрашиваю?

…Тем временем огонь брал в тугое кольцо немецкие части.

Майор Рогов, руководивший всей операцией, устроил свой КП вблизи главного объекта сегодняшнего удара — бензобашен, где уже работали саперы Кравчука.

Кравчук не довольствовался тем, что часовые бензобашен лежали на земле, хоронясь от злобно повизгивающих пуль, он отдал приказ неслышно уничтожить их и одновременно запросил у Рогова нескольких человек, которые должны будут помешать подходу немецкого подкрепления.

Но Рогов предвидел подход подкрепления и заранее выслал к башням группу в пятнадцать человек. Командование этой группой взял на себя комиссар Чернопятов.

— «Волна», как у вас дела? — спросил Рогов у Кравчука.

И «Волна» ответила, что удалось выкопать пока только два колодца.

К этому времени Птицьш, руководивший диверсионной группой, донес, что немцы начинают приходить в себя. Капитану Штаубе удалось ликвидировать пожар в двух пунктах, и поэтому его, Птицына, группа начинает испытывать сильный нажим противника.

Что это за «нажим», Рогову было ясно. Это значило, что Штаубе бросил большие силы для того, чтобы окружить группу Птицына и тем самым предотвратить возникновение новых очагов пожара и других диверсий.

Рогов не сомневался также, что капитан Штаубе со временем разгадает направление главного удара, а значит, убедится в том, что его победная реляция об уничтожении десанта — пустая бумажка. Но пока он еще, видимо, не догадался об этом и строил свой план защиты на отсутствии десантников.

Поэтому Рогов приказал диверсионной группе Птицына рассеяться по одному, по два и во что бы то ни стало усилить диверсии в разных пунктах: Штаубе должен распылять свои силы, не догадываясь о главном замысле партизан.

На этом заблуждении Штаубе майор Рогов и строил свои расчеты.

Они оказались правильными.

Штаубе не спешил с подкреплением к бензобашням, уверенный, что им не грозит никакая опасность: просто партизаны из мести за гибель десанта устроили суховскому гарнизону эту трепку. Он бросил часть своих сил на спасение артиллерийского парка и танков, половина которых уже догорала.

И все же наступил тот момент, когда инициатива начала ускользать из рук Рогова: то там, то здесь гасли очаги пожаров и освобождавшиеся силы немцев бросались на другие объекты.

Беспокоило майора и другое: отсутствие сведений о Гапаридзе и Камневе — как у них там с освобождением Кирьякова и других узников? Удалось ли им захватить Качке, чтобы лишить гарнизон главного руководства боем?

Бой уже длился около получаса, когда перед Роговым внезапно появились три фигуры — две из них несли нечто похожее на носилки, а третья — большой куль на спине.

Фигуры приблизились, и Рогов с радостью узнал своих бойцов Камнева, Гапаридзе и партизанского разведчика Сергея Кирьякова.

— Что это у вас, Камнев? — спросил он, когда солдат сбросил на землю свой куль, и этот куль вдруг издал какие-то невнятные хрюкающие звуки.

— Полковник Качке, — отрапортовал Камнев. — Начальник здешнего гарнизона.

Но эта фигура мало заинтересовала майора Рогова, он занялся двумя изувеченными узниками из застенка гестапо.

— Вот что, товарищи, — сказал майор, — этих людей следует немедленно эвакуировать из города. Заодно прихватите и немецкого хорька… Отправляйтесь в путь…

— Разрешите, товарищ майор! — заволновался Гапаридзе. — Я еще не успел подраться с фашистами… Пошлите кого-нибудь другого, товарищ майор… А я… я пойду вон туда… Там сейчас жарко.

— Товарищ майор! — послышался и другой умоляющий голос.

— Говорите, Камнев…

— Пускай этих двух товарищей отнесут те бойцы, которые получили не особо тяжелые ранения… В бою им все равно оставаться невозможно… А мы… Мы, товарищ майор, даже царапины не получили…

— Что же касается Хоря, товарищ майор, — заговорил опять Гапаридзе, — то тащить его не нужно — сам побежит, ноги у него крепкие…

Только сунуть ему в рот кляп да связать покрепче руки.

Совет был дельный, и Рогов согласился, одновременно приказав Гапаридзе и Камневу пойти в группу комиссара Чернопятова, блокирующую подход к бензобашням.

— Там скоро будет очень жарко, товарищи… это — решительный участок сегодняшнего боя. Идите!

— Разрешите и мне туда, товарищ майор, — попросил Кирьяков.

— Ну, вам бы я посоветовал сопровождать носилки и «языка», — сказал Рогов. — Но знаю, что для вас это хуже наказания, поэтому настаивать не буду… Идите!

Три бойца, откозыряв майору, быстро скрылись в темноте ночи, спеша туда, где, по словам Рогова, скоро должен был начаться жаркий бой.

И Рогов оказался прав: решительное и самое яростное сражение операции № 6 начиналось.

Капитан Шгаубе наконец-то сообразил, что все это время питался иллюзиями и что главное направление сегодняшнего удара партизан — бензобашни.

Поэтому группе Чернопятова пришлось выдержать сильный натиск. Но под частым пулеметным и автоматным огнем врагу пришлось залечь: так была отбита первая атака.

Чернопятовцы сражались с таким беззаветным мужеством, что поставили Штаубе в тупик: он терял живую силу без ощутимых результатов. Эсэсовец попытался было связаться с начальником гарнизона и получить от него дальнейшие инструкции, но это ему не удалось: телефонная связь была прервана, а когда он послал одного за другим двух своих ординарцев, они не вернулись.

Поэтому он двинул подкрепление руководящему боем обер-лейтенанту Бюхеру с приказом прорваться к бензобашням во что бы то ни стало.

Гапаридзе, Камнев и Кирьяков прибыли как раз в самый яростный момент атаки немцев.

Гигантские отсветы пламени полыхали среди низко нависших осенних туч, озаряя этот поразительный яростный фронт боя, раздробленный на отдельные участки.

Немцы вскоре поняли, что подступы к бензобашням охраняет горстка людей, и усилили свой натиск.

Чернопятовцам становилось все труднее и труднее. Вот пал один солдат, второй, третий… Легко раненые наскоро делали себе перевязки и опять брались за оружие.

Дважды был ранен комиссар Чернопятов.

Рогов знал о тяжелом положении этой группы, но большую помощь оказать ей не мог. Следовало придерживаться все той же тактики — распылять силы врага организацией отдельных диверсий. Только в этом случае можно было спасти чернопятовцев от полного уничтожения и способствовать работе группы Кравчука.

— Как у вас дела? — спрашивал Рогов лейтенанта. — Ускорьте работы… Закладывайте взрывчатку в уже готовые колодцы…

Но призыв ускорить работы, казалось, был ни к чему: саперы работали, учитывая буквально каждую секунду. И все же, услышав о критическом положении своих защитников, они сумели мобилизовать остатки резерва времени и, спустя пять минут, лейтенант Кравчук доложил Рогову:

— Колодцы готовы… Взрывчатка положена. Жду приказа о взрыве.

Да, бой достиг высшего напряжения.

Подступы к бензобашням охраняли уже только десять бойцов и сам Чернопятов, раненный трижды и на этот раз в лицо осколками мины.

И когда, казалось, все силы у защитников бензобашен иссякли, Чернопятов получил приказ немедленно рассеяться и поодиночке пробираться к пункту общего сбора.

Обер-лейтенант Бюхер вдруг увидел, что со стороны партизан прекратилось всякое сопротивление. Поэтому немедля он бросил своих людей в решительный штурм. Немцы рванулись к бензобашням, не встречая на своем пути ни одного партизана, не слыша ни одного выстрела.

Но немцы все бежали и бежали вперед, как вдруг…

…Огромной силы взрыв, потом другой, третий, четвертый, чудилось, потрясли весь земной шар, гигантские смерчи огня взвились к небу и заметались багровыми отсветами в низко нависших тучах.

Гигантские смерчи огня взвились к небу и заметались багровыми отсветами в низко нависших тучах.

Обер-лейтенант Бюхер не успел даже сообразить, что же такое случилось: взрывной волной его швырнуло кверху, смяло, раздавило и на землю грохнулся только куль костей и мяса.

Погибла вместе с ним и большая половина его штурмующей роты.

Операция № 6 была завершена.

Майор Рогов отдал приказ об отходе. Десантники и партизаны выходили из боя отдельными мелкими группами и постепенно скрывались в лесу. Гигантские сполохи огня освещали их победный путь.