Операция «Валгалла»

Два

Это началось, если позволительно где-то говорить о начале, утром в среду, 25 апреля 1945 года в нескольких милях севернее Инсбрука.

Когда при первых признаках рассвета Джек Говард вылез из грузовика в конце колонны, было мучительно холодно. Землю укрыл выпавший сухой снег, поскольку долина, где они остановились на ночевку, находилась высоко в Баварских Альпах. Однако, из-за плотного липкого тумана, висевшего среди деревьев, гор было не видно. Это слишком напоминало ему Арденны, чтобы чувствовать себя спокойно. Он потопал ногами, чтобы немного согреться и закурил сигарету.

Сержант Гувер разжег костер, и люди, их осталось теперь пятеро, сидели вокруг него на корточках. Андерсен, О'Гради, Гарленд и Файнбаум, который когда-то играл на кларнете с Гленом Миллером и никому не позволял забыть об этом. В этот самый момент он с соответствующей гримасой на лице пытался вдохнуть в огонь жизнь. Он первым заметил Говарда.

— Проснулся капитан. Выглядит неважно.

— Глянул бы на себя в зеркало, — заметил Гарленд. — Думаешь, ты похож на маргаритку или что-то вроде этого.

— Вонючий сорняк — вот единственное растение, на которое он когда-либо был похож, — сказал О'Гради.

— Круто, — оценил Файнбаум. — Тебе конец. Теперь будешь сам добывать себе фасоль. — Он повернулся к Гуверу. — Я спрашиваю тебя, сардж. Взываю к лучшему в тебе. Неужели это лучшее, что это жулье может мне предложить после всего, что я для них сделал?

— Это непристойно, Файнбаум, разве я не говорил тебе когда-то? — Гувер налил кофе в алюминиевую кружку. — Если ты собираешься снова играть в водевилях, тебе придется много практиковаться.

— Да, сказать по правде, у меня в последнее время возникла особая проблема. Я потерял публику. Большая ее часть умерла при мне, — посетовал Файнбаум.

Гувер направился с кружкой кофе к грузовику, и подал ее Говарду, не говоря ни слова. Где-то вдали громыхнуло.

— Восемьдесят восемь? — спросил капитан.

Гувер кивнул.

— Неужели они никогда не прекратят? Я не понимаю, какой в этом смысл? Каждый раз, когда мы включаем радио, нам сообщают, что война окончена.

— Возможно, они забыли оповестить об этом немцев.

— Вполне возможно. Есть шанс осуществить это по каналам?

Говард покачал головой.

— Это ничего не даст, Гарри. Эти немцы не намерены сдаваться, пока не получат тебя. В этом все дело.

Гувер хмыкнул.

— Тогда могу сказать только одно, им лучше поторопиться, а то могут все пропустить. Вы не хотите сейчас поесть? У нас осталась еще значительная часть неприкосновенного запаса, а Файнбаум обменял вчера часть копченостей на дюжину банок фасоли у тех английских танкистов, что во главе колонны.

— Вполне достаточно кофе, Гарри, — сказал Говард. — Может быть позднее.

Сержант пошел обратно к костру, а Говард продолжал вышагивать взад вперед вдоль грузовика, притопывая ногами и крепко сжимая руками в перчатках горячую кружку. Ему было двадцать три, слишком молодой, для капитана рейнджеров,[2] но не в условиях войны. На нем была мятая куртка «мэкинау»,[3] горло замотано вязаным шарфом, на голове шерстяная шапочка. Бывали моменты, когда ему нельзя было дать больше девятнадцати, но только не сейчас с этой четырехдневной черной щетиной на подбородке и запавшими глазами.

Когда ему было девятнадцать, он, сын фермера из Огайо, считавший себя поэтом и намеревавшийся зарабатывать на жизнь своим пером, отправился в Колумбийский университет учиться журналистике. Давно это было, еще до потопа. До всех тех превратностей войны, вследствие которых он оказался в нынешней ситуации, командиром разведывательной группы для колонны 7-ой британской бронетанковой дивизии, продвигавшейся по Баварии к Берхтесгадену.

Гувер присел у костра. Файнбаум подал ему тарелку с фасолью.

— Капитан не ест?

— Не сейчас.

— Господи, сколько это может продолжаться? — возмутился Файнбаум.

— Проявляй уважение, Файнбаум. — Губер кольнул его своим ножом. — Больше уважения, когда ты о нем говоришь.

— Конечно, я его уважаю, — огрызнулся Файнбаум. — Уважаю, как сумасшедший, и знаю, как вы с ним вместе ходили в Салерно, как те фрицы спрыгнули на вас у Энзио со своими пулеметами просто ниоткуда и положили три четверти батальона, как наш милый капитан спас остальных. Такой Божий дар воинству должен есть хотя бы изредка. Он и пары ложек не проглотил с самого воскресенья.

— В воскресенье он потерял девять человек, — сказал Гувер. — Похоже, ты забыл.

— Те парни погибли, следовательно, мертвы, правильно? Если он не будет держать себя в форме, он может потерять еще нескольких, включая меня. Я хочу сказать, ну взгляни ты на него! Он же отощал ужасно, это его вонючее пальто стало велико ему на два размера. Он выглядит как первокурсник из колледжа.

— Да, из тех, кого награждают «Серебряными звездами с дубовыми листьями».

Остальные рассмеялись, а Файнбаум прикинулся обиженным.

— Ладно, я свое дело сделал. Просто подумал, что теперь как-то глупо умирать.

— Каждый умрет, — сказал Гувер. — Раньше или позже. Даже ты.

— Естественно. Но не здесь. Не сейчас. Я имею в виду, что, пережив день D, Омаху, Сен-Ло, Арденны и еще несколько веселеньких пересадок между ними, выглядело бы глупостью найти смерть здесь, служа няньками для этих англичан.

— Ты так и не заметил, что мы почти четыре года находимся на одной стороне? — сказал Гувер.

— Мудрено заметить, если парни одеваются вроде этих. — Файнбаум кивнул на приближавшегося командира колонны подполковника Деннинга, рядом с которым шел его адъютант. Вследствие своей принадлежности к «Хайлендерам», к шотландскому полку, они носили весьма экстравагантные шотландские шапочки.

— Доброе утро, Говард, — приветствовал Деннинг, подходя. — Чертовски холодная ночь. В этом году зима затянулась.

— Похоже на то, полковник.

— Давайте взглянем на карту, Миллер. — Адъютант расправил карту на борту грузовика, и полковник поводил пальцем по центру. — Вот Инсбрук, а мы вот здесь. Еще пять миль по этой долине, и мы выйдем к пересечению с дорогой на Зальцбург. Там нас могут ждать неприятности, вам не кажется?

— Вполне возможно, полковник.

— Хорошо. Мы двинемся через тридцать минут. Я предлагаю вам возглавить колонну и выслать вперед еще один джип на разведку территории.

— Как прикажете, сэр.

Деннинг с адъютантом пошли прочь, а Говард обратился к Гуверу и остальным, придвинувшимся достаточно близко, чтобы слышать.

— Ты понял, Гарри.

— Думаю, да, сэр.

— Хорошо. Возьмешь Файнбаума и О'Гради. Гарленд и Андерсен останутся со мной. Связь по радио каждые пять минут, обязательно. Двинули.

Когда они начали действовать, Файнбаум произнес печально:

— Святая Мария, матерь Божья, я простой еврейский парень, но помолись за нас, грешников в час нашей беды.

По радио новости были хорошими. Русские, наконец, окружили Берлин и встретились с американскими войсками на реке Эльба, в семидесяти пяти милях южнее столицы, поделив Германию пополам.

— Теперь из Берлина есть только один выход: по воздуху, сэр, — сказал Андерсен Говарду. — Они не могут больше продолжать, им придется сдаться. Этого требует логика.

— Не уверен, — ответил Говард. — Я бы сказал так: если твое имя Гитлер, Геббельс или Гиммлер, а единственная видимая перспектива это короткий суд и длинная веревка, то может показаться, что, если все равно пропадать, так уж забрать с собой возможно большее число из рядов противника.

Андерсен, сидевший за рулем, выглядел встревоженным, что и не удивительно, поскольку в отличие от Гарленда, он был женат и имел двоих детей, девочку пяти лет и мальчика шести. Он так вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев.

«Тебе не нужно было встревать в это дело, старик, — подумал Говард, — Нужно было выбрать что-нибудь полегче. Как сделали многие».

Странно, каким бесчувственным он стал там, где это касалось страданий других, но это все война. Она оставляла его безразличным ко всему, что было связано со смертью, даже к самым неприглядным ее аспектам. Давно миновало время, когда его тело ощущало эмоциональное воздействие. Он видел их слишком много. Значение имел только сам факт смерти.

Радио пробудилось к жизни. Голос Гувера звучал совершенно чисто.

— Нянюшка один нянюшке два. Вы меня слышите?

— Интенсивность девять, — ответил Говард. — Где вы, Гарри?

— Мы добрались до перекрестка, сэр. Ни единого фрица в поле зрения. Что нам делать?

Говард посмотрел на часы.

— Оставайтесь на месте. Мы будем через двадцать минут. Конец и отбой.

Он положил на место микрофон и обратился к Гарленду:

— Странно, я ожидал от них чего-то. Такое хорошее место, чтобы устроить драку. Хотя…

В ушах у него неожиданно заревело, и казалось, его подхватило сильным ветром и понесло прочь. Мир исчез и появился вновь, и он каким-то образом оказался лежащим в канаве, рядом с ним Гарленд, но без шлема и без большей части черепа. Джип, или то, что от него осталось, опрокинулся набок. Танк «Кромвель» позади него неистово полыхал, его боекомплект взрывался подобно фейерверку. Один из танкистов выбрался из башни в горящей одежде и упал на землю.

Все выглядело совершенно нереально. И потом Говард понял почему. Он ни черта не слышал. Наверно из-за взрыва. Казалось, все происходило замедленно, словно в воде, никакого шума, ни шепотка. Руки у него были в крови, но он приставил к глазам полевой бинокль и стал смотреть на деревья на холме по другую сторону дороги. Немедленно в обзор попал танк «Тигр», молодой человек с бледным лицом в черной форме штурмбанфюрера бронетанковых войск СС, стоявший в орудийной башне, без прикрытия. Пока Говард беспомощно наблюдал, он увидел поднятый микрофон. Губы задвигались, и 88-миллиметровое орудие «Тигра» исторгло огонь и дым.

Человеком в орудийной башне головного «Тигра», которого видел Говард, был СС-майор Карл Риттер, командир 3-ей роты 502-ого СС-батальона тяжелых танков. А то, что происходило в последние пять минут было, возможно, самым разрушительным актом, совершенным «Тигром» за Вторую Мировую Войну.

Риттер был танкистом-асом, имевшим на своем счету 120 побед на Русском Фронте, досконально изучившим свое дело, и теперь он точно знал, что делает. Имея в своем распоряжении на холме еще всего два «Тигра», он атаковал безнадежно превосходящие силы противника. Этот факт ему стал известен после проведенной утром пешей разведки. Было понятно, что Деннинг ожидает драки на пересечении с дорогой на Зальцбург, поэтому атаковать было необходимо раньше. Альтернативы не существовало.

Успех был потрясающий, поскольку он выбрал такой отрезок лесной дороги, где не мог развернуться ни один транспорт. Первый 88-миллиметровый снаряд его «Тигра» едва задел передовой джип, опрокинув его и отбросив в канаву Говарда и его сослуживца. Секундой позже второй снаряд поразил головной танк «Кромвель». Риттер уже передавал команды своему канониру главному сержанту Эрику Гофферу. Орудие было наведено снова, и в следующее мгновенье прямым попаданием в тягач с орудием Брена в хвосте колонны, она была заперта.

Колонна замерла, попав в ловушку, движение было невозможно ни вперед, ни назад. Риттер взмахнул рукой, и из леса выдвинулись два других «Тигра», и началась кровавая бойня.

В следующие пять минут три их 88-миллиметровых орудия и шесть пулеметов подожгли тридцать бронемашин, включая восемь танков «Кромвель».

Передовой джип разведчиков стоял среди деревьев рядом с пересечением с дорогой на Зальцбург. О'Гради сидел за рулем, рядом с ним Гувер курил сигарету. Файнбаум отошел на несколько ярдов и присел на корточки у дерева прямо над дорогой, положив на колени М1, и при помощи ножа ел фасоль из банки.

Восемнадцатилетний О'Гради прибыл с пополнением только несколько недель назад. Он сказал:

— Он омерзителен, вы это знаете, сардж? Он не только ведет себя по-свински, но и ест как свинья. И все время он что-то говорит, все обращает в дурацкие шутки.

— Может быть, это так, поскольку он озабочен, — сказал Гувер. — Когда мы приземлились в Омахе, нас, парней в камуфляже, было 123 человека. Теперь вместе с тобой шестеро, а рассчитывать на тебя не приходится. И не позволяй себе заблуждаться насчет Файнбаума. У него где-то полный карман медалей только за тех, кого он уложил.

Неожиданно внизу в долине глухо ударили тяжелые орудия, застрочили пулеметы.

Файнбаум с винтовкой в руке поспешил спуститься к джипу.

— Эй, Гарри, мне это не нравится. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, кто-то только что сделал большую ошибку. — Он хлопнул О'Гради по плечу. — Ладно, детка, гони как сумасшедший.

Файнбаум забрался назад и занял позицию у тяжелого пулемета Браунинга, а О'Гради тем временем быстро развернул машину и по оставленным следам вывел ее на дорогу в долину. Стрельба стала непрерывной, звуки тяжелых взрывов перекрывали друг друга. Когда джип вышел из-за поворота, они увидели танк «Тигр», двигавшийся по дороге им навстречу.

Файнбаум вцепился в рукоятки пулемета, но они уже были слишком близко, чтобы предпринять какие-то полезные действия, и бежать было некуда, поскольку на этом участке сосновый лес вплотную подступал к дороге.

О'Гради вскрикнул в последний момент, бросил руль и поднял руки, словно пытаясь защитить себя. Они были так близко, что Файнбаум видел эмблему с «мертвой головой» на фуражке СС-майора в башне «Тигра». Секундой позже произошло столкновение, и его выбросило головой вперед в низкий кустарник. «Тигр» двинулся дальше, безжалостно круша под собой джип, и скрылся за поворотом дороги.

Говард, на некоторое время потерявший сознание, пришел в себя от грохота повторяющихся взрывов боезапаса другого горящего «Кромвеля». То, что он увидел, походило на ад, всюду дым, крики раненых, запах горящей плоти. Ему было видно полковника Каннинга, лежавшего на спине посреди дороги и продолжавшего сжимать в руке револьвер, а за ним опрокинувшийся набок тягач орудия Брена, словно прислоненный к деревьям, выброшенные тела громоздились друг на друге.

Говард попытался встать на ноги, сразу начал падать, и был подхвачен прежде, чем снова упал. Гувер сказал:

— Порядок, сэр. Я вас держу.

Говард повернулся, преодолевая головокружение, и увидел невдалеке Файнбаума.

— Вы все в порядке, Гарри?

— Мы потеряли О'Гради. Врезались в лоб в «Тигр» дальше на дороге. Куда вы ранены?

— Ничего серьезного. Кровь Гарленда, в основном. Он и Андерсен погибли.

Файнбаум стоял с М1 наизготовку.

— Да, должно славно поохотились.

— Я видел Смерть, — сказал мрачно Говард. — Красивый парень в черной форме с серебряным черепом и скрещенными костями на фуражке.

— Правда? — удивился Файнбаум. — Мне думается, что мы столкнулись с тем же парнем. — Он взял в рот сигарету и покачал головой. — Это плохо. Плохо. Я хочу сказать, что я рассчитывал, что эта вонючая война закончилась, а здесь какие-то ублюдки все еще пытаются меня достать.

Временный штаб 502-ого СС-батальона тяжелых танков, или того, что от него осталось, разместился в деревне Линдорф, непосредственно у главной дороги на Зальцбург. Свой командный пункт командир батальона штандартенфюрер Макс Ягер устроил в местной гостинице.

Карлу Риттеру повезло получить в свое распоряжение одну из спален второго этажа, и теперь он спал впервые за тридцать шесть часов. Это был сон полностью изнуренного человека. Он лежал поверх постельного белья в полном обмундировании, уставший настолько, что не смог снять даже сапоги.

В три часа дня он проснулся, почувствовав на своем плече руку, и увидел склонившегося над ним Гоффера. Риттер мгновенно сел.

— Да, в чем дело?

— Вас хочет видеть полковник, сэр. Говорит, что это срочно.

— Еще работа для гробовщиков. — Риттер пробежался пальцами по своим вьющимся волосам и встал. — Итак, тебе удалось ухватить хотя бы капельку сна, Эрик?

Гоффер, тощий усталый молодой человек двадцати семи лет, носил пилотку танкиста и сплошной комбинезон осенней камуфляжной расцветки. Он был сыном владельца гостиницы в горах Гарца, служил при Риттере уже четыре года и был ему беззаветно предан.

— Пару часов.

Риттер надел форменную фуражку, придал ей привычный наклон.

— Ты, Эрик, бессовестный лгун, тебе это известно? У тебя руки в смазке. Ты опять копался в моторах.

— Кому-то же приходится. Запасных частей нет.

— Нет даже для СС. — Риттер сардонически усмехнулся. — Похоже, действительно, все идет прахом. Слушай, попробуй организовать немного кофе и чего-нибудь поесть. Стакан шнапса тоже не помешал бы. Я не думаю, что задержусь там.

Он быстро спустился по лестнице, и часовой указал ему на комнату в задней части гостиницы, где он нашел полковника Ягера и еще двоих взводных командиров, занятых изучением карты, разложенной на столе.

Ягер повернулся и пошел ему навстречу, протягивая руку.

— Дорогой Карл, не могу выразить, как я рад. Огромная, огромная честь не только для вас, но для всего батальона.

Риттер посмотрел на него изумленно.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Конечно. И не удивительно. — Ягер взял со стола сигнальную телеграмму. — Естественно, я сообщил все подробности удивительного утреннего подвига прямо в дивизию. Похоже, они радировали в Берлин. Я только что получил вот это. Специальный приказ, Карл, вам и штурмшарфюреру Гофферу. Как видите, вы отправляетесь немедленно.

Гофферу действительно удалось раздобыть немного кофе, причем натурального, и немного холодного мяса с черным хлебом. Он как раз расставлял все на маленьком столике у кровати, когда дверь открылась, и вошел Риттер.

Гоффер сразу понял, что что-то случилось, поскольку таким бледным он майора никогда не видел, факт замечательный, если иметь в виду, что он и всегда-то был бледен.

Риттер швырнул фуражку на кровать и поправил Рыцарский крест с дубовыми листьями, висевший под воротом его черного кителя.

— Эрик, это запах кофе? Настоящего кофе? Кого тебе пришлось убить? И шнапс?

— «Steinhanger», майор. — Гоффер поднял драгоценную бутылку. — Это лучшее, что я смог раздобыть.

— Хорошо, тогда не нашел бы ты пару стаканов, ладно? Говорят, нам есть что праздновать.

— Праздновать, сэр?

— Да, Эрик. Как ты смотришь на поездку в Берлин?

— В Берлин, майор? — Гоффер посмотрел на него изумленно. — Но Берлин окружен. Это сказали по радио.

— Если ты достаточно важная птица, то можешь долететь до Темплхофа или Гейтоу, а мы с тобой, Эрик, именно таковы.

И неожиданно Риттер разозлился, лицо еще побледнело, а когда он протянул стакан главному сержанту, его рука дрожала.

— Важные птицы, сэр? Мы?

— Мой дорогой Эрик, тебя только что наградили Рыцарским крестом. С большим опозданием, должен добавить. Я получил Мечи. Но далее следует лучшая часть: от самого фюрера, Эрик. Разве это не ценно? Германия на грани полного разорения, а он может найти самолет, чтобы доставить нас специально, с эскортом истребителей Люфтваффе. Как тебе это нравится? — Он громко рассмеялся. — Этот несчастный, должно быть, думает, что мы только что выиграли войну ради него, или еще что-то.