Опыт воображения. Разумная жизнь

ГЛАВА 12

Расправившись с купидоном, Сильвестр уныло сидел, развалясь на диване. Он не сказал Ребенке, что собирается уехать по делам и сразу после этого уйдет в отпуск, так что его не будет целый месяц, а может быть, и два. Он специально не поставил ее об этом в известность, так как боялся, что она тут же предложит ему присматривать на время его отсутствия за домом, расплачиваться с миссис Пайпер и переправлять ему его почту. Она, конечно, заявит, что ему не нужна уборщица, пока его не будет, и предложит уволить миссис Пайпер. „Потом, — явственно услышал он голос Ребекки, — когда ты вернешься, я найму для тебя надежную миссис Эндрюс“.

„Может быть, я боюсь Ребекки?“ — спросил сам себя Сильвестр.

В какой-то степени — да.

А хотелось бы ему провести месяц в Америке? Мог бы покататься в Колорадо на лыжах… „Ты минуешь таким образом самую скверную часть зимы, — уговаривал Сильвестра его деловой партнер, — повстречаешься с новыми, интересными людьми. Тебе это будет полезно“. Сильвестр сказал ему, что подумает. А сейчас он сидел и смотрел на письменный стол своего отца. Не пора ли, как бы говорил ему этот стол, встряхнуться и приняться снова за роман, беременность которым была прервана его браком с Цилией? Разве не был у него тогда, до Цилии, разработан план, по которому он собирался взять годовой отпуск, сдать дом богатым американцам, снять на этот срок коттедж в каком-нибудь отдаленном уголке и отполировать свою книгу? Да, был, но Цилия плевать хотела на эту идею. „Целых пять лет кошке под хвост!“ — мысленно ругнулся Сильвестр и потянулся за пустым стаканом. Ему было еще трудновато вспоминать о Цилии, не подкрепляя себя алкоголем. Встав, он пошел было к двери и туда, вниз, где осталась бутылка, но его остановил телефонный звонок.

— Да, это я, — сказал он. — Алло! А… нет, пока еще нет. Пока еще обдумываю, размышляю. Нет, не надо меня беспокоить! Да нет же, я совсем не то имел в виду, нет-нет. Знаешь, что я тебе скажу — я сам дам тебе знать завтра. Да, точно, завтра. Я же сказал! Извини, я немного не в себе… Да, да, конечно, до свидания. — И он положил трубку.

У него где-то был черновой набросок второй книги, но где? Он поставил пустой стакан и, вернувшись в гостиную, подошел к письменному столу. Как была бы шокирована миссис Пайпер, если бы она, протирая стол, заглянула в его ящики! Да тут сам черт ногу сломит, подумал он, разглядывая их содержимое: старые счета, старые письма, программы, снимки, огрызки карандашей, корешки использованных чековых книжек, ржавые скрепки, вышедшие из употребления почтовые марки — в общем, кучи бесполезного мусора. Вначале он бормотал, перебирая этот хлам: „Ничего интересного, выбросить…“, а потом им постепенно овладел демон разрушения, и он начал, почти не глядя, опорожнять ящики в мусорную корзину.

— Никакой рукописи, — запел он. — Что я с ней сде-е-е-лал? Иль разорвал ее? Ах, черт! — горько вздохнул он, вспомнив. — Я дал ее Цилии, этой че-че-чертовой Цилии, и она, конечно же, забыла ее в той гостинице, в которой мы провели медовый месяц! Ох-хо-хо, как мог я позабыть это? — пел он, старательно бася. Цилия не терпела, когда он так пел. — Она смеялась над этим, да-да-да, смея-а-а-а-лась! — гремел Сильвестр. — Смеялась!!!

Он вытряхнул содержимое последнего ящика.

— О! А вот здесь ты действительно смеешься. Это ты фотографировалась на юге Франции. — Выхватив фотографию из пачки бумаг, он разорвал ее пополам. — Туда тебе и дорога! — пел он, бросая клочки в корзину. — Я отдал тебе свое сердце, — он перешел на речитатив, — а тебе, как оказалось, оно было нужно только как ступенька, чтобы войти в большой, новый дом занудного, старого, но богатого Эндрю Баттерсби. Нет, назовем это лучше особняком на краю Барнс Коммон. То, что было романтическим сном для меня, — рокотал Сильвестр, — для тебя было лишь временным прибежищем.

— Ну что ж, — сказал он, облегчив таким образом душу, — а теперь я напишу записку достопочтенной миссис Пайпер, и она сотрет следы Цилии в ящиках моего письменного стола столь же блестяще, как она это сделала во всех комнатах этого дома. — И, собрав все, что он вывалил из ящиков, Сильвестр отнес это на помойку. Возвращаясь в дом, он решил пополнить запасы бумаги, конвертов, папок, шариковых ручек и начать писать новый роман.

— Камердинер Веллингтона, — мрачно сказал он, набирая номер телефона своего компаньона, — решено, примемся за работу… когда вернемся… Алло, Джон? Это ты? Я поеду. Да, я это сказал. Да, о’кей. Завтра встретимся и поговорим. Пока!

„Ну вот я и решился, — подумал Сильвестр. — И не так уж трудно было это сделать. Месяц в Соединенных Штатах, потом, посвежевший, обратно в офис, за стол и за работу над книгой. За это следует выпить. Жизнь продолжается и после Цилии“.

Наливая себе в кухне виски, он весело насвистывал. Завтра он составит программу пребывания в Штатах, закажет авиабилет, разошлет факсы всем, кого ему нужно будет повидать в Нью-Йорке и на Западном побережье. И все же вначале, даже до того как он отправится в офис, он купит все эти канцелярские принадлежности — вот тогда он будет точно знать, что ему есть к чему возвращаться.

Книга, над которой издевалась Цилия, была книгой про любовь. Она так и называлась — „Любовь“ и начиналась с цитаты из А.-Н. Уилсона: „Любовь — величайший из всех опытов воображения, на которые способны люди“. Вспомнив это высказывание, Сильвестр пробормотал:

— Любовь — это не только опыт, но и ловушка, волчья яма, в которую уже попала не одна Цилия.

Потягивая висни, он смотрел в окно, во внутренний дворик. Взгляд его скользнул по пьедесталу, на котором уже не красовался поставленный на него когда-то Цилией херувим. „А ведь, пожалуй, именно на него был бы скорее всего похож ребенок, который мог бы родиться у Цилии“, — угрюмо подумал Сильвестр.

Когда Сильвестр выходил из кухни, он заметил записку в блокноте, который он теперь называл блокнотом миссис Пайпер. В ней говорилось: „Относительно Вашего сада. Работа может проводиться по средам и пятницам, с оплатой пять фунтов в час. Начать можно сразу же, но при условии, что Вы даете карт-бланш в отношении планировки и подбора растений. Желательно, чтобы Вы открыли счет в одном из магазинов садовых культур и инвентаря (в записке предлагались на выбор три магазина и указывались номера их телефонов). Это даст возможность заказать удобрения, компост, саженцы, луковицы, кустарник и т. д. и развернуть работы, когда Вас не будет дома. Дж. Пайпер“. Внизу постскриптум: „Пожалуйста, сообщите предельную сумму возможных затрат“.

— „Карт-бланш“, — удовлетворенно бормотнул Сильвестр, — „развернуть работы… удобрения… компост…“ Моя мать назвала бы эту старую курицу сокровищем. „А может быть, — подумал он, поднимаясь наверх, чтобы переодеться, перед тем как пойти куда-нибудь поужинать, — она вовсе не так стара, как я предполагаю, и получателем этих пяти фунтов в час будет ее любовник? Нет, — подумал он, раздеваясь и залезая в ванну, — скорее зять, но кто бы это ни был, а пять фунтов в час — просто гроши! Нужно оставить ей записку, сообщить, что уезжаю, но постараюсь устроить так, чтобы она тем не менее продолжала получать зарплату. Конечно, все это за меня могла бы сделать Ребекка, — подумал он, намыливая ноги, — но она тогда наверняка приведет садовника, которого лично знает. Нет, надо постараться обойтись без ее помощи“. Лежа в ванне, Сильвестр лениво вспоминал, как его бывшая добрая, заботливая секретарша сводила с ума весь офис своей деловитостью и постоянными угрозами бросить все и уйти. Ему потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы поймать ее однажды на слове и распрощаться. Его компаньон Джон был совершенно прав, когда сказал, что ему не следовало говорить ей „но мы останемся друзьями“, ибо вот она уже снова здесь и по-прежнему заботлива, дружелюбна и готова опекать его сутки напролет! Цилия такой ошибки не сделала бы.

Сильвестр поднялся, намылился и лег опять в воду. Мысли его вернулись к его бывшей супруге. Единственное, к чему она не проявляла никакого интереса, была эротика. Сексуальные радости для нее просто не существовали; в постели она о чем-то всегда думала, возможно о доходах Эндрю Баттерсби. Однажды, когда ему удалось настоять на своих супружеских правах, он был потрясен, обнаружив, что она, лежа под ним на спине и скосив вбок глаза, читает книгу! Если подумать, это была та еще женщина!

Если бы хоть книга дух захватывала! Так нет же! У него сразу пропал весь пыл, и он убрал свою мгновенно сморщившуюся плоть из ее тела. А потом и сам убрался с супружеского ложа. Другой кровати в доме не было, диванчик в гостиной оказался слишком короток для его длинных ног, и он скоротал ночь, завалившись спать в ванной.

Сильвестр не получил особого удовольствия от ужина. Его хозяева, тактично избегая какого-либо упоминания о Цилии, явно с этим перестарались. Другие гости — банкир и его супруга, с которыми он не был ранее знаком, тоже оказались в курсе его личных дел. Вопреки ожиданиям Сильвестра, рассчитывавшего поухаживать за какой-нибудь незамужней женщиной, шестым участником вечеринки оказался его кузен Хэмиш Грант. Не будучи бедным, некрасивым или гомосексуальным, он в свои пятьдесят с лишним лет все еще не был женат. Непостижимое, загадочное явление!

Стол, однако, был славным, вино — тоже, а хозяйка — приятной. В разговоре затрагивались такие темы, как политика, туризм и опера. В целом все было на хорошем уровне, и Сильвестр никак не мог понять, что же ему все-таки не нравилось. Когда вечеринка закончилась, он сказал, что ему недалеко и поэтому он пойдет домой пешком. Хэмиш предложил его немного проводить, так что они посмотрели, как банкир и его жена укатили в своем „мерседесе“, и бок о бок двинулись сквозь морозную ночь.

— А сочный был фазан! — заметил некоторое время спустя Хэмиш, на что Сильвестр ответил:

— И очень хороший кларет.

Еще через сотню ярдов Хэмиш спросил его:

— Ты все еще живешь в том маленьком домике?

На что Сильвестр несколько обидчиво заметил:

— Не вижу причин для переезда.

С чем Хэмиш тут же согласился:

— Никакой причины. Ты жил в нем еще задолго до того, как женился.

Еще несколько сотен ярдов оба кузена прошли молча.

Потом Сильвестр, не желая выглядеть грубым в глазах своего более пожилого родственника, вдруг выпалил:

— Та часть Челси, в которой я живу, напоминает мне деревню. Одна из местных женщин приходит ко мне убираться, во всяком случае, я думаю, что она местная. Я нанял ее по объявлению, которое вывесил в угловом магазине. Недалеко от моего дома есть угловой магазин. Хозяин приветствует меня по имени. Я покупаю там газеты; мне открыли кредит. Я, конечно, не знаком со всеми своими соседями, но знаю их в лицо.

— Ну, конечно! — воскликнул, смеясь, Хэмиш. — У нас в Кенсингтоне все точно так же. Там, если посмотришь, все, как и прежде. Помнишь, как это у Честертона в его „Наполеоне из Ноттинг-Хилла“? — Упоминание о Честертоне приятно удивило Сильвестра, который не считал Хэмиша слишком начитанным. — Моя мать, — продолжал Хэмиш, — просила, между прочим, передать тебе приглашение. „Пусть в любое время придет и поживет с нами, — сказала она, — как только ему захочется поменять обстановку или подышать свежим воздухом“. — Кстати, если надо, она может устроить тебя на работу в „Вуд“.

— Очень любезно со стороны тети Калипсо, но у меня сейчас пока нет машины, — уклончиво ответил Сильвестр.

— Ее, как я полагаю, взяла Цилия? Но ты можешь поехать поездом, — спокойно заметил Хэмиш.

— Она и была зарегистрирована на ее имя, — сказал Сильвестр и с удивлением отметил, что продолжает по привычке оправдывать ее поступки. Потом он сказал: — А я недавно ездил на поезде за город — провел там выходные дни. Какая-то женщина сорвала стоп-кран и остановила поезд.

— Мне всегда хотелось это сделать, но никогда не хватало духу, — признался Хэмиш.

— Там на поле лежала на спине овца и женщина хотела ее спасти, — объяснил Сильвестр.

— Ну и как? Спасла?

— Да.

— Замечательная женщина! — восхитился Хэмиш. Потом сказал: — Кажется, наши пути здесь расходятся.

Они стояли на углу улицы. Сильвестр плохо знал своего кузена, но он нравился ему, и Сильвестру не хотелось с ним расставаться.

— Может быть, зайдем, пропустим на ночь по одной? — предложил он.

— Нет, спасибо, не могу, — сказал Хэмиш. — Мне завтра предстоит ехать в Шотландию, так что придется очень рано вставать. — И добавил: — Не забудь про приглашение моей матери.

— Передай ей, пожалуйста, мою благодарность; она очень добра. Скажи ей, что я на месяц уезжаю в Америку.

— Надеюсь, за время твоего отсутствия твой развод будет окончательно оформлен. — Хэмиш стоял, наклонившись к Сильвестру и опираясь обеими руками на ручку зонтика. — Заметь, — сказал он, — что, в отличие от моей мамы, я не столь тактичен. Извини.

— Ничего, — сказал Сильвестр, — все в порядке. Я, собственно говоря, доволен моим холостяцким положением. И потом, по-моему, Цилия не очень-то нравилась твоей маме.

Хэмиш засмеялся:

— Она ее очень не любила. Очень жалела, что после вашего обручения уже не могла помешать Цилии наложить на тебя лапу. Она тобой, как выразилась мама, „крутила как хотела“.

— Но это недолго продолжалось, — глухо сказал Сильвестр, на что Хэмиш сказал „ха!“ и ударил о тротуар металлическим кончиком зонта.

Кузены пожелали друг другу спокойной ночи и расстались. Хэмиш свернул к Кенсингтону, а Сильвестр вошел в свой полупустой дом и, продолжая наслаждаться холостяцким положением, лег, довольный, спать.

Сон не шел к нему. Он лежал, думая о Хэмише и его жизни. „В семье, — вспомнил он, — поговаривали, что Хэмиш не женился не потому, что был убежденным противником брака, а из-за неразделенной любви к женщине старше него — кузине Софи, которая, когда все уже считали ее старой девой, вдруг вышла замуж за другого кузена — Оливера Ансти. На самом деле Хэмиш, возможно, не такой уж счастливый холостяк, каким кажется, — подумал Сильвестр, переворачиваясь на другой бок и радуясь, что кровать стала такой просторной. — И все-таки я ему завидую, решил Сильвестр, — его не унижала, не наставляла рога такая женщина, как Цилия“. Подумав о Цилии, он так резко перевернулся, что одеяло слетело на пол. Поднимая его, он вспомнил слова тетушки Калипсо: „крутила как хотела“ и совершенно расстроился. Удачное выражение, очень подходящее. Он как будто слышал спокойный голос своей пожилой родственницы. „Ах ты, проклятая Цилия!“ — в сердцах ругнулся Сильвестр.

— Надо заснуть, — буркнул он вслух.

Мысли о Цилии прогнали сон. „Нужно попробовать посчитать овец, — подумал он. — Сколько их было на том поле, когда та девушка остановила поезд? Почему он не обратил на это внимание? А почему, спрашивается, он не обратил внимание на то, как вскоре после свадьбы Цилия приступила к спасению своего сожженного корабля и подготовке почвы для того, чтобы вновь заполучить своего первого мужа? — Хэмиш прав: мне следует прекратить выставлять себя в роли скулящего в кустах побитого пса, плюнуть, прекратить переживать, подписать все необходимые для оформления развода бумаги и поторопить адвокатов, и я сделаю это завтра же, до того как отправляюсь в Штаты. В этом случае я хотя бы уеду с чистой совестью и легкой душой. — Приняв решение, Сильвестр вытянулся в кровати и закрыл глаза. — В том поле была всего лишь одна овца, — вспомнил он вдруг, — только та овца и та девушка“.