Опьяненные страстью

Глава 12

Октябрь 1803 года

– О, я вижу его! Вон он!

Придерживая рукой бронзовую подзорную трубу, Мадлен прильнула к линзе. Среди волн отчетливо белел покачивающийся треугольник паруса.

– Что это за корабль? – спросил стоящий за ее спиной Себастьян. Мадлен чувствовала прикосновение его руки.

Она прищурилась, пытаясь получше рассмотреть крохотное суденышко, плывущее между серовато-синих полотнищ воды и неба.

– Не могу определить…

– Посмотри повнимательнее. Когда живешь на берегу моря, важно уметь различать суда.

Мадлен пыталась сосредоточиться, но с каждой секундой задача оказывалась все более сложной. Ладонь Себастьяна неспешно прохаживалась по ее ягодицам. Во время первого урока, состоявшегося почти три недели назад, Себастьян объяснил, что прежде всего она должна научиться спокойно воспринимать прикосновения мужских рук. Едва они оставались наедине, Себастьян принимался ласкать ее. Мадлен не могла назвать эти прикосновения соблазнительными, но в их интимности она не сомневалась. Но что бы ни делал Себастьян – беспечно играл ее локонами, теребил ленточку на шее или просто поглаживал кончики пальцев, его прикосновения всегда были расчетливыми и не обращать на них внимание было немыслимо. Мадлен беспокойно заерзала. Подзорная труба сдвинулась, и парус исчез из поля зрения.

Протянув руку, Себастьян поправил трубу.

– Сосредоточься, – велел он, склонившись к уху Мадлен.

Она прикусила губу. Он высмеивал ее, однако Мадлен подозревала, что втайне ее волнение льстит ему. Иначе зачем бы он заканчивал каждый урок одним и тем же предостережением: «Не вздумай влюбляться в меня»?

– Сколько у него мачт?

– Одна. – Мадлен прищурилась. – Нет, две. Нет, все-таки одна.

Себастьян обнял ее за талию.

– Прямой парус поднят?

– Да, и еще три паруса на бушприте. О, я узнала: это шхуна!

Мадлен повернулась к Себастьяну, ожидая подтверждения. Он стоял так близко, что она чуть не коснулась щекой его подбородка. Дыхание Себастьяна овеяло ее лицо, а по сравнению с его ярко-синими глазами серое море показалось тусклым и унылым.

Мадлен видела, как внезапно в этих глазах вспыхнули огоньки. Их губы отделяло всего несколько дюймов. Себастьян не целовал Мадлен с того утра, как они заключили сделку. Мадлен затаила дыхание, надеясь, что уж на этот раз он поддастся мучительному вожделению, которое давно превратилось для обоих в пытку.

Пальцы Себастьяна на ее талии сжались и слегка оттолкнули Мадлен. В последний момент он успел развернуть ее лицом к схеме, приколотой к стене возле открытого окна.

– На что был похож тот корабль?

Разочарованная, Мадлен наугад ткнула в один из силуэтов на схеме.

– Это тендер, одномачтовое судно. А у шхун две мачты.

Себастьян убрал руку и отошел. Мадлен принужденно улыбнулась:

– Я безнадежна, месье.

Себастьян пожал плечами:

– По крайней мере ты понимаешь, что за судно перед тобой, даже если не помнишь названия. – Он закрыл подзорную трубу. – Силуэт судна ты выбрала верно. Это был «Альдебаран», один из береговых тендеров, несущий дневную вахту в этих водах. На защиту своих берегов от контрабандистов Англия тратит столько же времени, как на войну с французами. К счастью, в последнее время мы преуспеваем в войне, а не в охоте на контрабандистов.

С вызовом взглянув на него, Мадлен подхватила:

– К счастью для вашего винного погреба, месье.

За две недели, прошедшие с разоблачения Мадлен, Себастьян навел идеальный порядок в винном погребе. Мадлен не знала, ценой каких усилий и затрат он был достигнут, кто пополнил запасы Себастьяна, но теперь каждый вечер им подавали на стол безупречные вина. К несчастью, теперь, когда из кухни Мадлен переселилась в комнату для гостей на втором этаже, ей с Себастьяном пришлось питаться простой английской едой – вареным мясом, картофелем и капустой.

С бесстрастным выражением лица Себастьян присел на край стола, положив ногу на ногу.

– Посмотри, что у меня есть для тебя. – Он указал на маленькую ореховую шкатулку, которую принес с собой на урок. Наслаждаясь нетерпением Мадлен, он неторопливо поднял крышку. Под ней на черном бархате лежало полдесятка изящных украшений.

Зная, что Себастьян следит за выражением ее лица, Мадлен невозмутимо улыбнулась и кивнула:

– Чудесные вещицы, месье.

Себастьян поддел указательным пальцем длинное жемчужное ожерелье и поднял его над столом.

– Определи, настоящий это жемчуг или фальшивый.

Мадлен взяла ожерелье длиной в три фута и поднесла его к окну. В дневном свете бледный жемчуг заиграл радужными переливами.

– Он великолепен!

– Но настоящий ли он?

Мадлен взяла ожерелье и поднесла ко рту, осторожно проведя им по передним зубам, как в детстве ее учила тетя Анриетта. Поверхность жемчужин была идеально ровной, без малейшей шероховатости. Опустив руки, Мадлен покачала головой:

– Нет, месье, фальшивый.

Себастьян утвердительно улыбнулся, забирая у нее ожерелье.

– Умница. Ты права. Жемчужины гладкие, ровные и имеют слишком правильную форму. Это просто шарики из клея и перламутра. А теперь взгляни вот сюда. – Он вынул из кармана несколько драгоценных камней без оправы. – Какие из них настоящие, а какие фальшивые?

Мадлен внимательно вгляделась в карбункул и несколько граненых рубинов и сапфиров, поблескивающих у нее на ладони. Один за другим она подносила камни к свету и смотрела сквозь них на солнце. Постепенно на столе образовались две кучки. Покончив с этим делом, Мадлен направилась к книжному шкафу и выбрала увесистый том. Не глядя на наставника, она вернулась и, точно молотом, ударила корешком книги по одной кучке. Разбились все, кроме одного. Она подняла сапфир, переложила его во вторую кучку и оглянулась на Себастьяна. Тот насмешливо улыбнулся.

– Действенный, но потенциально опасный для моей библиотеки способ, – оценил он, отряхнул книгу и поставил ее в шкаф. – Есть и другой, попроще. – Он вытащил из кармана инструмент, с виду напоминающий монокль. – Хорошенько рассмотри их и скажи, что видишь.

Мадлен взяла монокль, направила его на сапфир и прищурилась, глядя сквозь линзу. Драгоценный камень увеличился в несколько раз. В его глубине Мадлен разглядела какие-то тени.

– Я вижу в нем нечто вроде крохотных иголок и какой-то дым. – Она оглянулась. – Это недостатки камня?

– Нет. Эти изъяны называются «перьями» и «шелком» – именно они подтверждают подлинность сапфира. – Он взял еще один голубой камень. – Посмотри на него.

Мадлен склонила голову набок и положила камень под линзу.

– А в нем какие-то спирали и пузырьки.

– Потому что это стекло. Никчемное, но довольно красивое.

Он бросил фальшивый камень в шкатулку.

– Ценится далеко не всякая красота, – наставительно произнес он с циничной и обаятельной улыбкой. – Умную и образованную женщину нелегко одурачить.

Мадлен пожала плечами.

– Неужели это позволительно – подвергать подарки столь пристальному осмотру?

Углы губ Себастьяна насмешливо дрогнули.

– А ты никогда не задумывалась, зачем мужчины дарят женщинам подобный хлам? Чтобы сэкономить, украв у женщин благосклонность, которую следовало бы купить.

– Неужели даже в привязанности человек не чужд меркантильности? – с отвращением пробормотала Мадлен.

– Ты жаждешь независимости, Миньон, а такой товар стоит недешево. Драгоценности ценятся выше купюр. Банки терпят крах, даже монархии рушатся, а драгоценности и золото по-прежнему остаются в цене.

Мадлен с сомнением покачала головой.

– Значит, ради независимости я должна думать только о своей выгоде?

– Вот именно. Ты ведь жаждешь независимости, верно?

– Да, – вспыхнув от гнева, прошептала она, изливая досаду и вожделение.

– Ну а теперь в награду за твою проницательность я разрешаю тебе выбрать что-нибудь из этой шкатулки.

Мадлен нехотя перевела взгляд на украшения. Уроки своекорыстия, продолжающиеся с утра до вечера, Себастьян давал ей на протяжении последних нескольких недель, и у Мадлен они по-прежнему вызывали отвращение. Ей не нужны были драгоценности; она жаждала услышать смех Себастьяна, его шутки, убедиться, что она ему небезразлична. Если бы он сделал ей подарок в знак дружбы, она дорожила бы даже фальшивым камнем. Но Мадлен понимала: ничего подобного ей не дождаться. Он просто награждал ее за усвоенный урок. Теперь она знала, сколько предметов в фамильном серебряном сервизе Себастьяна, научилась правильно набивать трубку, обращаться к английской знати, узнала, перед кем и в каких случаях следует приседать в реверансе, и даже о том, как беседовать о политике, не раня чувства ни вигов, ни тори. Философскую основу своей теории полноценного возвращения женщины в общество Себастьян почерпнул у десятка ученых – от Аристотеля до Руссо. Их труды Мадлен читала до ломоты в висках, до полного отупения.

И все-таки она была готова отдать все разложенные перед ней драгоценности за один-единственный час, проведенный в объятиях мужчины, который стоял рядом.

Чувствуя, что раздражение Себастьяна нарастает, Мадлен выбрала маленькое изящное украшение для волос в форме бабочки с некрупным алмазом.

Некоторое время Себастьян вглядывался в ее глаза, решая, что это – хитрый ход или безнадежная глупость.

– Почему ты выбрала самый маленький из камней?

Мадлен пожала плечами, не желая открывать правду.

– Он не привлечет внимания, когда я вернусь в Лондон. При виде более роскошного украшения у людей неизбежно возникнут вопросы, откуда оно у меня. Я не желаю выглядеть так, чтобы джентльмены считали, что содержать меня – непозволительная роскошь. К тому же не стоит оскорблять их жен, выставляя напоказ драгоценности, о которых они и не мечтают. Это неразумно.

Даже превратившись на глазах у Себастьяна в спаниеля, она не повергла бы его в такое изумление. Оно продолжалось всего долю секунды, затем Себастьян овладел собой.

– Ты воплощенный сюрприз, Миньон. Оставь эту вещицу у себя. Она принадлежала моей матери.

Мадлен рассмотрела изящное украшение, минуту подержала его на ладони и положила обратно в шкатулку.

– Благодарю вас, месье, но я не приму подарка.

Улыбка сползла с лица Себастьяна.

– Ты передумала? Решила выбрать камень покрупнее?

Мадлен сразу почувствовала, насколько он оскорблен.

– Вы сказали, что это украшение принадлежало вашей матери. Наверное, вы любили ее, несмотря на все заверения, что в сердце у вас пустота. Я не могу отнять у вас эту бесценную вещь – разве что вы когда-нибудь сами захотите подарить ее мне.

Она ухитрилась вновь изумить его, но Себастьян быстро оправился от растерянности и не принял намек.

– Тогда выбери что-нибудь другое.

– В следующий раз, – ответила Мадлен и отвернулась, прежде чем он заметил блеснувшее в ее глазах желание.

– Может, ты все-таки шпионка, Миньон? – вежливо спросил он.

Мадлен так и не узнала, рассказал ли Хорас хозяину о поездке в Хайс. Себастьян никогда не упоминал об этом случае, но каждый день задавал этот вопрос. Мадлен отвечала согласно своему настроению – капризно, глуповато, раздраженно. Первым делом ей пришлось изучить искусство вести беседы с мужчинами. Себастьян объяснил, что большинство мужчин ждет от женщины не проявлений ума, а всего лишь умения быть забавной.

Вновь услышав привычный вопрос, Мадлен с милой улыбкой вскинула голову.

– С какой стати мне шпионить за вами, месье?

Себастьян отвернулся к окну библиотеки, разглядывая крошечный треугольник паруса, покачивающийся вдалеке.

– Ты дочитала Ричардсона?

Неожиданная смена темы не обманула Мадлен. Двадцать томов «Истории Клариссы Харлоу» осточертели ей до тошноты.

– Да, месье. Я и не предполагала, что женщина способна сочинить такую печальную историю. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что этот повеса Роб Ловлас недооценил силу любви. Он не верил в нее, а Кларисса не могла смириться с этим.

– Чья же вина, по-твоему, значительнее? – Себастьян взял Мадлен за руку, и ей пришлось собраться с силами, чтобы не отдернуть ее. – Насколько я понимаю, ты не считаешь свою жизнь погубленной только потому, что лишилась невинности?

На миг Мадлен лишилась дара речи, ошеломленная желанием и страхом. В голосе Себастьяна звучал обманчивый холодок, но в глазах сверкала насмешка, и Мадлен поняла: говорить этому человеку правду о своих чувствах нельзя. Ни сейчас, ни впредь. К ее удивлению, Себастьян первым не выдержал и отвел взгляд.

– Ты умеешь танцевать, Миньон? – спросил он звучным бархатистым голосом, который нравился Мадлен больше всякой музыки.

Ей хотелось ответить отрицательно, но любое занятие было лучше надоевших уроков.

– Немного, месье.

Его лицо озарила обаятельная улыбка.

– Миньон, у тебя есть любопытная привычка недооценивать свои способности. Давай выясним, не изменила ли ты ей на сей раз.

Он подал Мадлен руку и повел ее из библиотеки в небольшую комнату, где она прежде не бывала. Комната располагалась в восточном крыле дома, в ней ощущалась приятная прохлада. Шторы были опущены, и потому здесь царил полумрак, но Мадлен разглядела пастельные бледно-голубые, розовые и кремовые тона мебели и обивки. Возле занавешенного окна стоял мольберт, в дальнем углу виднелось фортепиано.

Закрыв дверь, Себастьян отпустил руку Мадлен и направился прямиком к инструменту. Подняв крышку, он присел, положив руки на клавиатуру, и только затем взглянул на Мадлен.

– Итак, начнем. Покажи мне все па, которые знаешь. – И он негромко заиграл менуэт.

– Я и не подозревала, что на свете есть мужчины, умеющие играть на фортепиано, – кроме музыкантов, разумеется, – удивленно заметила Мадлен.

Себастьян рассмеялся:

– Значит, музыкантов ты не причисляешь к мужчинам?

– Нет, я имела в виду совсем другое. В монастыре искусство игры на музыкальных инструментах считалось привилегией дам.

– И ты преуспела в нем?

– Не так, как вы. Нет, поиграйте еще! – попросила она, едва Себастьян остановился на середине музыкальной фразы.

– Я буду играть, но с одним условием: ты должна танцевать. Согласна?

Успевшая изучить нрав собеседника, Мадлен ответила:

– Если вы продолжите игру, я, вероятно, не сумею устоять на месте.

Он одобрительно улыбнулся:

– Как будет угодно мадемуазель.

Мадлен наблюдала, как он грациозно склонился над клавиатурой, как его пальцы легко заскользили по клавишам слоновой кости и эбенового дерева, извлекая из них чудесные звуки. Он был молод, хорош собой, возмутительно обаятелен, умен, знатен, богат, талантлив… и избалован. Казалось, для него нет ничего недоступного. Неудивительно, что он не желал любви Мадлен. Еще одна женщина у его ног – предсказуемое и до отвращения надоевшее зрелище для Себастьяна.

Прослушав несколько тактов, Мадлен приподняла юбку и встала так, чтобы не видеть его лица. Ей ни в коем случае не хотелось становиться предсказуемой.

Себастьян следил за ней краем глаза. Мадлен двигалась легко, как перышко, подхваченное переменчивым ветром. Желание смешивалось в нем с фантазиями, пальцы порхали по клавишам с нежностью, с которой ему бы хотелось прикоснуться к Мадлен.

В течение трех недель Себастьян то и дело пускал в ход руки, дразня Мадлен и приучая ее сопротивляться влечению. Он объяснял себе: отчасти причиной его поведения является уверенность в том, что Мадлен – шпионка.

Последовав за Мадлен в Хайс, Хорас безнадежно испортил дело. Он не сумел прочесть имя и адрес на письме, отправленном ею в Лондон. Уверения Мадлен в том, что она просто возвращает долг, показались Себастьяну нелепыми. И все-таки у него не было причин не доверять ей. Тогда почему же его одолевали сомнения?

Может, потому, что он не мог взглянуть на Мадлен, не испытывая необходимости сдерживать в себе чувства? Три недели он ждал, когда Мадлен по своей воле ляжет к нему в постель. Три долгих недели ему пришлось спать в одиночестве. Ему следовало что-нибудь предпринять, чтобы защитить их обоих, например, отправиться поутру в Лондон. Поездка не займет много времени. Через два дня он вернется в поместье новым, пресыщенным человеком, способным сопротивляться чарам Мадлен.

Закончив пьесу, Себастьян еще некоторое время сидел неподвижно, глядя на свои руки. Он понимал, что должен уехать сию же минуту. Отправившись в путь немедленно, он прибудет в Лондон еще до наступления утра. Он поднял голову и посмотрел на Мадлен, юбки которой еще колыхались от недавнего танца.

– Подойди сюда.

Мадлен послушно подчинилась. Поднявшись, Себастьян взял ее за руку. Она расцвела в обезоруживающей улыбке:

– Я люблю танцевать.

Себастьян задумался, сознает ли она, с какой легкостью движется в ритме танца.

– А теперь перейдем к другому уроку. Дай мне руку. Мы будем учиться приветствиям, принятым в кругу дам и джентльменов. Правильно подать руку тоже надо уметь.

Себастьян повернул безвольную кисть Мадлен ладонью вниз, и опущенные кончики ее пальцев коснулись его ладони.

– Итак, согласно принятым в обществе правилам, тебе представили некоего джентльмена. Подать ему руку надо вот так. – В голосе Себастьяна зазвучали менторские нотки, которые Мадлен уже успела возненавидеть. – Пальцы должны быть опущены вниз, свисать, как бутоны глицинии со стебля. – Себастьян слегка приподнял руку Мадлен. – Вот так, видишь?

– Да, – пробормотала Мадлен и улыбнулась, несмотря на досаду.

– Отлично. Джентльмен учтиво подносит твою руку к губам и склоняется над ней. – Объяснения Себастьян подкрепил наглядным примером, но прежде, чем дотронуться губами до ладони Мадлен, он вдруг выпрямился. – Как видишь, тебя поприветствовали самым учтивым образом.

Мадлен нахмурилась:

– Но ведь это был не поцелуй.

– Правильно, не поцелуй. Это приветствие, всего лишь знак уважения. Он позволяет мужчине быть в равной мере галантным и с хилыми, и с тучными женщинами, и с красавицами, и с дурнушками. Вижу, ты уже смеешься. Это хорошо.

Мадлен действительно улыбалась, но улыбку вызвали лукавые искры в глазах Себастьяна, а не его объяснения.

– Пойдем дальше. Улови разницу.

Он вновь поднял руку Мадлен и склонился над ней, но на этот раз она на миг почувствовала прикосновение теплых губ.

Выпрямившись, Себастьян усмехнулся:

– Ты заметила разницу, Миньон?

– Разумеется – вы поцеловали мне руку.

– Да, я и вправду прикоснулся к тебе. Но это делается лишь в том случае, если дама в перчатках.

Мадлен недоуменно нахмурилась:

– Ничего не понимаю!

– Неужели? – Он придвинулся ближе, но держался настороженно. – Вся разница в прикосновении. Если дама позволила мужчине прикоснуться к обнаженной коже, он наверняка сделает вывод, что она благосклонно воспримет и другие вольности.

Мадлен рассмеялась и недоверчиво покачала головой:

– Вы шутите!

– Из какой коляски ты выпала, детка?

– Не смейте называть меня деткой! – раздраженно выпалила Мадлен. – Пусть я невежественна, но я далеко не дитя.

– Верно. – Себастьян перевел взгляд на вырез ее муслинового платья. – Ты не дитя. Прошу простить меня, мадемуазель. Итак, продолжим. Существуют знаки внимания, которые ты не должна ни при каких обстоятельствах принимать от мужчины в присутствии посторонних. Пока он не выразит тебе уважения в виде цветов, духов, драгоценностей, не позволяй никаких интимных жестов. А если этот мужчина тебе не нравится, твердо отказывай ему в подобных жестах, несмотря на все знаки внимания.

Себастьян смотрел на Мадлен в упор.

– Самой притягательной мужчины считают женщину, которая отвергает их, будь она куртизанкой или невестой. Чем чаще она отвечает им отказом, тем более настойчивым становится преследование. Избегай дешево продавать себя. Бери как можно больше, а отдавай как можно меньше. При посторонних никогда не позволяй новому знакомому вот это. – Он крепко и жадно прильнул губами к кончикам пальцев Мадлен. – Или вот это. – Его губы приоткрылись, и Мадлен почувствовала влажное прикосновение языка к пальцам. – И тем более вот это. – Себастьян зажал в зубах кончик ее среднего пальца и лизнул его.

Мадлен отдернула руку, и он не стал ее удерживать.

– Убедилась? Мужчине, обладающему известными навыками и дерзостью, очень просто воспользоваться любым, самым невинным предлогом, чтобы совершить возмутительный поступок, особенно если женщина неопытна.

– Неужели и вы забываете о правилах приличия? – спросила Мадлен, вытирая пальцы о складки юбки.

– Разумеется, притом стараюсь делать это как можно чаще – но только с теми, на кого легко произвести впечатление. – Уголки его губ насмешливо приподнялись. – Ты относишься к подобным женщинам, Миньон?

Она пожала плечами, подстраиваясь к его вызывающему тону.

– Вряд ли. Первое приветствие мне пришлось по душе, второе – еще больше, а вот последнее… совсем не понравилось.

– Ты почувствовала себя неловко?

У Мадлен приподнялись брови.

– Да, что-то екнуло внутри.

Себастьян вдруг понял, что польщен.

– А теперь перейдем к другому приветствию, особенно распространенному среди твоих соотечественников.

Мадлен растерялась, когда Себастьян вдруг обнял ее за плечи. Прежде чем она догадалась о его намерениях, он наклонился и прижался правой щекой к щеке Мадлен, затем к левой и, наконец, выпрямился.

– Voila! Оно тебе наверняка знакомо.

– Конечно, – солгала Мадлен. Она видела, как приветствовали друг друга аристократки в коридорах обители, но монахини ничего подобного не делали.

– Опасайся незнакомых людей, заявляющих, что они приходятся тебе родственниками. Мнимые кузены и дядюшки слишком много себе позволяют. – На этот раз Себастьян зажал лицо Мадлен в ладонях. Мадлен вздрогнула под пристальным взглядом его ярко-синих глаз. Большими пальцами он гладил ее подбородок, остальные раздвинул веером по щекам. – А теперь будь внимательна. – Взгляд Себастьяна стал бесстрастным. Он смотрел на нее так, словно собирался показать, как снести голову противнику одним свистящим взмахом сабли. – Никогда не позволяй знакомым целовать тебя вот так – это привилегия любовника.

Он опустил голову и лишь в последний момент коснулся губами не губ Мадлен, а ее атласной щеки. Его губы помедлили, неспешно двигаясь по ней полукругом, словно оценивая нежность кожи.

– Или вот так. – Он коснулся левой скулы Мадлен и одарил ее столь же пристальным вниманием. – И тем более вот так. – На этот раз его губы были не сухими, а влажными и оставили на коже Мадлен горячую дорожку. – Как сладко… – приглушенно пробормотал он, водя губами по другой щеке Мадлен.

Ее щеки пылали, когда Себастьян наконец отстранился и оглядел ее, улыбнувшись при виде испуганно округлившихся глаз.

– И никогда – вот так, – еле слышно прошептал он, поворачивая ее голову. Спустя мгновение Мадлен ощутила прикосновение его губ к уху. Он осторожно подышал в него, а затем коснулся языком. От этой чувственной ласки Мадлен пронзила дрожь, а ноги подкосились.

Она подняла руки, чтобы взять его за плечи и либо оттолкнуть, либо прижать к себе – Мадлен так и не разгадала собственные намерения. Она пыталась произнести что-либо разумное, чтобы не выдать смущения, но ничего не приходило в голову, затуманенную тревожными ощущениями, которые Себастьян вызывал кругообразными движениями языка.

– Только отъявленный развратник способен так обращаться с дамой, – прошептал он и сжал зубами нежную мочку ее уха.

– Прошу вас, не надо! – прошептала Мадлен, стараясь отстраниться. Все ее тело трепетало, разбуженное ласками. Он обнял ее за талию, продолжая покусывать и посасывать мочку уха.

Наконец его губы вернулись к щеке, оставив на коже мокрую полоску. Он касался языком ресниц Мадлен, пока они не слиплись от влаги, дотрагивался языком до кончика носа, скользил по бровям. Слегка повернув голову Мадлен, он осыпал поцелуями ее щеки и подбородок.

Но почему он старательно обходил стороной губы? Мадлен чуть не плакала от досады. Каждое прикосновение Себастьяна вызывало в ней прилив счастья, но их тела не соприкасались, если не считать губ и ладоней, наклоняющих голову Мадлен то в одну, то в другую сторону. Она вонзила ногти в ткань сюртука на плечах Себастьяна, с запозданием понимая, что сюртук будет испорчен. Не может быть, чтобы он не поцеловал ее в губы! Просто не может быть!

Чувствуя, как ее дыхание участилось, Мадлен подставила губы Себастьяну.

Она увидела, как вспыхнули его глаза при виде этого безмолвного дара, как в самодовольной улыбке приподнялись уголки очаровательного рта. Мадлен осенило: он понял глубину ее желания! Но это не заботило ее. Она так жаждала поцелуя, что могла бы умереть от разочарования, не дождавшись его.

Но Себастьян выпрямился и отстранился, так и не дотронувшись до губ Мадлен.

Трепеща от невыразимой страсти, Мадлен на миг зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, то обнаружила, что Себастьян стоит поодаль, наблюдая за ней со снисходительной усмешкой и явной симпатией.

– Ну, как? Сегодня ты что-нибудь усвоила?

«Да, – мысленно ответила Мадлен, – что вы способны уничтожить меня при помощи одной-единственной пытки». Значит, вот каково искусство опытного повесы! Неудивительно, что женщины становятся его добычей. Мадлен хотелось ударить его, запустить ему в голову самой тяжелой из книг, замолотить по груди кулаками и… с плачем выбежать из комнаты. Но она не шелохнулась.

– Любой мужчина, осмелившийся оскорбить тебя подобным образом, заслуживает пощечины.

Мадлен еле слышно выговорила пересохшими губами:

– Да.

Лицо Себастьяна оживилось.

– Но ты почему-то воздержалась от наказания.

– Что? О! – Мадлен вспыхнула, осознав, что ее мысли, должно быть, отчетливо отражаются на лице. – Merci, я не нуждаюсь в подобных упражнениях.

– А может, мне необходим такой урок, – возразил Себастьян, окидывая ее продолжительным холодным и оценивающим взглядом. Подвергнувшись такому осмотру, ни одна женщина не смогла бы сохранить спокойствие. Женщины обычно воспринимали этот взгляд как вопиющее оскорбление или интригующий шаг, ведущий к соблазнению. Себастьяну не терпелось узнать, что выберет Мадлен. – Ты только что позволила мне совершенно недопустимые вольности.

– Недопустимые?.. – Конец фразы застрял у Мадлен во рту.

– Вот именно. – Себастьян приложил палец к губам Мадлен, заставляя ее молчать. – Это непростительное оскорбление, дорогая. Я оскорбил тебя. – Он приглашающим жестом развел руками. – Отомсти мне, Миньон!

– Но я не могу!

Внезапно выражение лица Себастьяна изменилось, леденящий душу упрек вытеснило пламя. Он крепко стиснул ее в объятиях.

– Мне остается лишь предположить, что я вправе раздеть тебя прямо здесь, немедленно и получить то, о чем мечтаю. – Он вплотную приблизил к ней лицо. – Я хочу тебя, Миньон, безумно хочу.

Окончательно растерявшись, Мадлен забилась в его объятиях.

– Прошу вас, не надо! – со смущенным смешком взмолилась она и тут же, устыдившись собственной глупости, робко и виновато улыбнулась: – Эта игра мне не по душе.

Он ответил ей хищной улыбкой, какой Мадлен еще не видела.

– Ты запрещаешь мне прикасаться к тебе? Но разве ты не собираешься стать распутницей? – Последний вопрос обрушился на Мадлен как удар хлыста. – Разве не ты просила о том, что мне не терпится дать тебе?

Он потянулся к лифу ее платья. В изумлении Мадлен стояла неподвижно, пока его пальцы погружались в ложбинку между грудями. Наконец, опомнившись, она попыталась вырваться и услышала треск разорванного Себастьяном платья. Свободной рукой он схватил ее за талию и прижал к себе.

– Разденься для меня, Миньон.

Она пыталась бороться, но противник оказался слишком силен. Вновь послышался треск ткани, холодный воздух овеял разгоряченную кожу Мадлен.

– Не надо, прошу вас! Прекратите!

Но он и не думал останавливаться. Он подбирался к ее груди, проникнув под кофточку. Перепуганная Мадлен с силой взмахнула рукой. Ее ладонь обрушилась на щеку Себастьяна с резким звуком, раскатившимся по всей комнате.

Он мгновенно разжал объятия. Метнувшись в сторону, Мадлен дрожащими руками сжала разорванный на груди лиф. Себастьян не пытался преследовать ее, и она в удивлении оглянулась. Он не сдвинулся с места.

Проступивший на бледной щеке Себастьяна алый отпечаток ладони вызвал у Мадлен угрызения совести.

– Прошу прощения… – прошептала она в страхе. – Я не хотела…

– Не сомневаюсь. – Потирая горящую щеку, он усмехался, как мальчишка, выигравший состязание. – Я уж думал, ты так и не отважишься.

Мадлен попятилась, сразу поняв, в чем дело. Чувство вины сменилось в ней яростью.

– Вы поступили отвратительно!

– Совершенно согласен. – Судя по всему, Себастьян веселился от души. – Но я вел себя так, как повел бы на моем месте любой мужчина, пожелавший обладать тобой.

Он медленно приблизился, заставляя Мадлен балансировать на грани страха и смущения.

– Ты позволила мне зайти слишком далеко. Не будь это упражнением, ты сейчас лежала бы вот здесь, – он указал на пол, – на спине, пронзенная мощным орудием. – Его лицо светилось нежностью и слабой насмешкой. – Чтобы предотвратить это, тебе следовало остановить противника гораздо раньше.

Мадлен уставилась на Себастьяна так, словно у него вдруг выросли клыки и хвост.

– Вы… несносны… ужасны… омерзительны!

– Зато я прав. Да, прав!

Мадлен заметила, что Себастьян дышит ровно, как обычно, в то время как она сама задыхается от возмущения. Собравшись с духом, она смело встретила его взгляд.

– Хорошенько запомни этот урок. А теперь подойди сюда.

Но Мадлен, смутившись и разобидевшись, отвернулась. В начале урока его прикосновения были такими желанными и соблазнительными! Ей не хотелось обидеть его, ответить отказом на удовольствие, которое он доставлял ей. Она надеялась, что он будет нежен, поцелует ее, предастся с ней любви. Как глупо! Он умышленно обратил ее чувства против нее!

Наслаждение предыдущих минут испарилось. Мадлен всхлипнула, страдая от унижения, но еще сильнее – от своей досадной ошибки.

Себастьян встал у нее за спиной, не пытаясь прикоснуться, но Мадлен чувствовала его близость каждой клеточкой тела. Раздраженная собственной беспомощностью, она круто повернулась и холодно воззрилась на него.

– А, вот в чем дело! – удовлетворенно протянул Себастьян, разгадав ее мучительные и запутанные мысли по выражению лица. – Тебе кажется, что я тебя обманул. Поклонник заманил тебя в ловушку и бросил. Но на самом деле это ты допустила ошибку. Я же предупреждал тебя. – Он отступил на шаг. – И не надо смотреть на меня обиженными глазами. Любой дееспособный мужчина сумеет ответить на вопрос, который вызвали в тебе мои невинные поцелуи. Ты осталась здесь, чтобы научиться привлекать внимание богатых мужчин и умело пользоваться им, зарабатывая себе на хлеб. Не смешивай со своим ремеслом любовь и другие утонченные чувства, иначе они тебя погубят.

Эти слова нанесли сокрушительный удар по мечтаниям Мадлен, которые крепли в ней в течение трех недель.

– Я ненавижу вас!

Он разразился гулким и оскорбительным смехом, вызвав у Мадлен острое желание отвесить ему еще одну пощечину.

– Что за ребячество! Тебе давно пора отвыкнуть от своих детских замашек.

Протянув руку, он подхватил на палец единственную слезинку, скатившуюся по щеке Мадлен, и долго рассматривал крупную каплю, прежде чем смахнуть ее одним движением руки.

Его лицо вновь стало бесстрастным.

– Мужчины предпочитают держаться подальше от женщин, которые то и дело плачут, не сумев добиться своего. А самые нетерпеливые и лишенные воображения мужчины прибегают к побоям, лишь бы отучить женщин от этой вредной привычки.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Мадлен понимала, что в эту минуту Себастьян вспоминает о прошлом.

– Моя первая любовница погибла от руки своего следующего покровителя. Он так и не понял, почему она не соглашается на некие… скажем, шалости, чтобы развлечь его. А когда она надоела ему, он не пожелал отдать ее другому мужчине. Заподозрив, что она нашла себе нового любовника, он несколько раз жестоко избил ее. От побоев она и умерла. Ты согласна терпеть побои, Миньон?

От этого вкрадчивого вопроса волоски на руках Мадлен встали дыбом. Мужчина, который казался ей знакомым, исчез за незримым, но кривым зеркалом. Его лицо утратило всякое подобие человеческого. При виде холодной, жестокой, расчетливой насмешки в глазах Себастьяна у Мадлен холодела кровь.

– А что стало с убийцей?

– Я вызвал его на дуэль и убил, – беспечно отозвался Себастьян.

Мадлен ни на секунду не усомнилась в его словах. Он ответил ей на вопрос, задать который Мадлен до сих пор не решалась. Как он мог обойтись с ней так низко? Очень просто – он способен и на большее злодеяние.

– Больше никогда не пытайтесь овладеть мною силой, – негромко, но твердо заявила она, – иначе мы расстанемся.

Он коротко кивнул, маска исчезла с его лица.

– Вот так-то лучше. Чтобы преуспеть в роли любовницы, ты должна уподобиться герцогине. Герцогини никогда не плачут. Они дуются, требуют, бунтуют, но не признаются в том, что им больно.

Он взял Мадлен за руку, игнорируя попытку сопротивления, поднес к губам и запечатлел на ней дружеский, теплый поцелуй.

– Я не раскаиваюсь, но прошу простить меня. Я же предупреждал: некоторые из моих уроков будут жестокими. Возможно, вскоре у тебя будут все причины возненавидеть меня. Но зато ты узнаешь, как вести себя в жизни, которую ты сама выбрала. А теперь пойди умойся.

Мадлен решительно встретила его взгляд. Он отсылал ее из комнаты, словно напроказившего ребенка! Унижение оказалось нестерпимым. Оно жгло горло Мадлен, словно кислота.

– Вы весьма доходчиво объяснили свою точку зрения, месье. А теперь убирайтесь ко всем чертям!

Себастьян взглянул на карманные часы: Мадлен опаздывала на пятнадцать минут. Ужин остывал. Сунув часы в карман, Себастьян отметил, как нервно переступил с ноги на ногу стоящий в углу лакей. Себастьян не знал, стоит ли сходить за Мадлен – подобный поступок мог только осложнить положение. После случая в музыкальном салоне Мадлен не показывалась в лаборатории. Себастьян считал, что в этом виноват только он сам.

Немного успокоившись, он понял, что обошелся с Мадлен на редкость жестоко – оттого, что разозлился на нее. Одного взгляда Мадлен хватало, чтобы пробудить в нем неуемное желание. В ее улыбке он буквально купался, радуясь, как щенок, резвящийся на солнцепеке. Желание вспыхивало в нем повсюду – в библиотеке, в бальном зале, везде, где он оставался наедине с Мадлен. Ее тоже влекло к нему – чувства девушки ясно отражались в ее огромных темных глазах. Себастьян изнывал от желания оттолкнуть ее от себя, убить в ней чувства. И теперь это ему удалось.

Он сомневался, что сумеет забыть потрясение, которое проступило на лице Мадлен после нанесенной ему пощечины. Даже если бы он бросился на нее, как взбешенный пес, она не испытала бы такой обиды и страха.

Себастьян взял бокал с вином, поражаясь переполнившему его презрению к самому себе. Во всем виноват его проклятый нрав, нрав его отца. Он пересилил голос рассудка.

Себастьян вскочил с кресла. Неужели Мадлен прячется потому, что он причинил ей боль? Может, сам того не замечая, он вывихнул ей руку? Или оставил шрам?

Он был уже на полпути к дверям столовой, когда они вдруг распахнулись.

Мадлен оделась в старомодное платье, которое носила в дни работы на кухне, – простое, темное, с пышной юбкой и длинными рукавами, платье служанки. На ее лице сохранялось выражение абсолютного самообладания, но Себастьян сразу понял, что это бунт, попытка восстать против его властных замашек. Его губы восхищенно дрогнули. Мадлен проявила дерзость, особенно если вспомнить о том, что случилось утром, и избавила Себастьяна от беспокойства. Если она по-прежнему в состоянии бросить ему вызов, значит, рана не столь глубока.

– С твоей стороны было весьма любезно составить мне компанию, Миньон. – Он подвинул ей стул, не дожидаясь, когда это сделает лакей. – Налейте вина мадемуазель.

Мимоходом Мадлен отметила, что Себастьян разоделся в черный бархат и атлас, словно собрался на бал, и задумалась: неужели он уезжает? – однако промолчала, опасаясь выдать свою заинтересованность. Вместо этого она с настороженным удивлением уставилась на пенящееся шампанское в своем бокале. Когда Мадлен наконец подняла глаза, то обнаружила, что Себастьян со спокойной насмешкой наблюдает за ней.

– Ты хочешь знать, почему я так добр к тебе, – ведь утром я обошелся с тобой жестоко.

Мадлен сумела шевельнуть губами:

– Да.

Себастьян удобно устроился в кресле.

– Это свойственно некоторым мужчинам. Мы быстро вскипаем и так же быстро забываем о гневе при виде красоты. – Он поставил на стол возле правой руки Мадлен маленькую бархатную шкатулку. – Это подарок. Знак моего восхищения.

Мадлен отдернула руку.

– Меня нельзя купить, месье!

Он улыбнулся, в глазах дрогнуло отражение язычков свечей.

– Я же пообещал быть с тобой честным. В нашем мире женщине живется нелегко. Ты в любой момент можешь оказаться во власти могущественного человека, пока сама не обретешь богатство и власть. А теперь открой шкатулку и убедись, что она содержит полезный вклад в твое будущее.

Мадлен обдумала несколько возможных поступков, в числе которых была и попытка швырнуть шкатулкой в Себастьяна. Но заподозрив, что эта ребяческая выходка представит ее в невыгодном свете, она взяла шкатулку, нашла пружину, удерживающую крышку, и нажала на нее.

На черном бархате лежал браслет шириной в полтора дюйма, искусно сделанный из плотно пригнанных друг к другу бриллиантов, с золотой застежкой в виде бабочки с желтыми алмазными крылышками и сапфировыми глазами. Такое чудесное украшение Мадлен видела впервые.

– Он тоже принадлежал моей матери.

Мадлен подняла голову.

– Его подарил ей ваш отец?

Внезапно выражение на лице Себастьяна стало новым, еще незнакомым Мадлен – гневным, холодным, обжигающе-яростным. Оно превратило лицо в красивую маску, лишенную человеческих чувств.

– Да, это был подарок в честь помолвки, как и украшение для волос. Когда-то отец звал свою невесту мотыльком.

Мадлен настороженно смотрела на него.

– Должно быть, они крепко любили друг друга.

– Не пойму, почему мама вышла замуж за этого человека, – бесстрастно объяснил Себастьян. – Знаю только, что, пока она еще была жива, отец дарил ее одежду и драгоценности шлюхам. Матери он оставил только этих бабочек – очевидно, его потаскухи сочли их не слишком жирным куском. – От его притворной улыбки у Мадлен холодела кровь. – Как видишь, никогда не следует принимать щедрость за любовь, а любовь – за вечное чувство. Ты не хочешь примерить браслет?

– Потом… попозже. – Она закрыла шкатулку и положила ее на колени.

Подарок позволил ей еще раз убедиться в мужском корыстолюбии. Неужели и Себастьян ничем не лучше остальных? Впрочем, почему она усматривает в нем нечто особое?

– Ты по-прежнему сердишься на меня.

Мадлен вгляделась в его лицо, озаренное пламенем свечей.

– Меня рассердил не ваш урок, месье, а то, как вы его преподали. – Она держалась с удивительным самообладанием. – Напрасно вы не предупредили меня заранее.

– Я мог бы предупредить, но тогда урок прошел бы впустую. – После короткой паузы он продолжал: – Зато теперь ты навсегда запомнишь его и будешь настороже, верно?

– Да, но благодарить вас за этот урок я не стану.

В глубине ее наполненных враждебностью глаз плясали огоньки.

– Ученики начинают ценить учителей лишь после того, как уроки приносят плоды. Позднее я научу тебя защищаться другим, более жестоким способом. Но пока, думаю, для этого еще рановато.

Впервые за весь вечер нахмуренный лоб Мадлен разгладился.

– Но мне не терпится научиться защищаться от вас.

– Понимаю. Боюсь только, ты будешь действовать чересчур агрессивно, застигнув меня врасплох. Но, обещаю, тебе непременно представится случай отомстить.

– Не сомневайтесь, я буду с нетерпением ждать этого случая, месье. – Мадлен сдержанно улыбнулась.

Он поднял бокал.

– Значит, мы снова друзья, Миньон?

Мадлен не спеша подняла свой бокал и прищурилась:

– Предлагаю выпить за реванш, месье.

– Прекрасно, мадемуазель. Итак, за реванш!