Оракул

Откуда приходят песни?

Из солнца, из ветра, с неба.

Они поют людям в лицо, но люди их не слышат. Поэтому им приходится отправляться в долгий путь, вниз, в темноту, туда, где живут чудовища, порожденные их разумом, в самые мрачные глубины, в обитель смерти.

Люди уверены: песни живут по ту сторону смерти.

Те, кто отправляются их искать, больше не возвращаются. Наверное, только Бог может приносить песни обратно, хотя они утекают у него из рук, как вода.

Шестьсот ступеней нисхождения во мрак

Снаружи яркой огненной полосой садилось солнце.

Через крошечное оконце, расположенное под самым потолком, пробивались последние отблески вечерней зари. Сетис поплотнее запахнулся в плащ и прислонился к стене. Длинный коридор был пуст. Где-то далеко внизу, в безмолвной мгле, на стене тускло дымил единственный факел.

Вдалеке послышались шаги. Сетис встрепенулся.

— Это ты?

Наверняка, они! В момент заката двери Восьмого Дома наглухо запираются, ибо Восьмой Дом является не чем иным, как Обителью Теней. Все огни в Городе гаснут. Все Двери должны быть заперты, большие Врата задвинуты.

Шестьсот ступеней нисхождения во мрак на засов. От заката до восхода следующего дня — Дня Нового Архона — то есть долгих тридцать шесть часов никто не войдет в Город и не выйдет из него, не зажжется ни один огонь, никто не должен работать, нельзя произносить ни слова. Тысячи писцов, работников, ремесленников, рабов обязаны соблюдать строгий пост, оплакивая нисхождение Архона в Царство Теней. Это время грустного безвременья, когда Бог уже покинул свой народ, а час коронации нового Архона и радостного веселья Девятого Дома еще не настал.

В Порт не впускают ни один корабль, жаркие улицы безлюдны.

Девятеро на Острове погружены в безмолвную медитацию, за статуей Бога никто не ухаживает.

А Мирани, подумал он, выходя навстречу гостям, обречена на мучительную смерть. Поэтому он взглянул на них свысока, с высокомерным пренебрежением, и, скрестив руки на груди, заявил:

— Опаздываете...

Их было пятеро. Шакал, рыжий Лис и еще трое грабителей в плащах, коренастые, бронзово-смуглые, чумазые. Один из них был необычайно мал ростом.

— Он пролезет в самую узкую щель, — рассмеялся Лис, проследив удивленный взгляд Сетиса. — Если, конечно, мы не пропустим вперед тебя...

Шакал тихо спросил:

— Все идет по плану?

Сетис пожал плечами.

— Я свое дело знаю.

— В Порту ходят слухи, что генерала пытались убить. Это правда?

— Да, я тоже слыхал. Кто-то из слуг свихнулся. Но Аргелин был в доспехах.

— Ну что ж, я бы жалеть не стал, — заметил Шакал. Он пристально глянул на Сетиса. — Что-то ты нервничаешь...

— А ты чего ждал? — огрызнулся Сетис. Ему казалось, что он держится задиристо, даже нагло, но люди всегда видят не то, что нужно. — Я в порядке!

Продолговатые янтарные глаза грабителя могил задумчиво прищурились. Но он лишь сказал:

— В таком случае, показывай дорогу.

Все грабители, надо отдать им должное, хранили молчание. Они как тени спустились вслед за Сетисом со второго подземного уровня на третий, потом на четвертый — самый глубокий из обитаемых, где работали писцы. Возле черного провала длинной лестницы, ведущей в гробницы, они остановились, сняли плащи и, аккуратно свернув, засунули их в стенную нишу. Теперь они были обнажены по пояс, их тела блестели от масла, на могучих плечах висели мотки веревки, бронзовые ломики, разные диковинные инструменты. Шакал был одет в длинную куртку с поясом, увешанным какими-то металлическими приспособлениями весьма грозного вида, тонкими и остроконечными. Сетис заметил несколько ножей и нервно облизал пересохшие губы. Шакал обернулся, придирчиво осмотрел своих людей и, видимо, удовлетворенный, кивнул. В его ухе блеснула золотая серьга.

— Спускаемся.

Вход на лестницу преграждала массивная решетка; Сетис достал ключ и отпер ее. Если Шакал и заинтересовался, где он раздобыл ключ, то ничем не выдал своего любопытства. Когда все вошли, Сетис снова запер дверь и последовал за грабителями.

Вниз, к могилам, вело не меньше тридцати лестниц, а может, и больше, но он знал далеко не все. Эта была ближайшей к кварталу писцов. Однажды ночью, примерно год назад, он открыл эту дверь и спустился на сотню ступенек, чувствуя, как воздух становится все прохладнее, пока затхлый сквозняк не загасил трепещущее пламя масляной лампы у него в руках. Ему запала в память окружившая его кромешная тьма. В этой темноте он сначала ничего не слышал; потом откуда-то снизу донеслись слабые шорохи, глухой перестук капель, далекое эхо, неуловимое, как дыхание. Он простоял так всего несколько минут, потом стал торопливо карабкаться наверх, задыхаясь, с пытающимся выпрыгнуть из груди сердцем.

Но теперь, когда он спускался во главе шайки грабителей, все было по-иному. Во-первых, у них были факелы, которые Лис предусмотрительно зажег, — по каменным стенам плясали дымные отблески. Во-вторых, эти люди не боялись покойников; двое, что шли сзади, беззаботно болтали о женщинах, одноглазый Лис тихо насвистывал какую-то песенку. Лишь Шакал шел молча, ни на шаг не отставая от Сетиса.

По мере того, как они спускались все ниже и ниже, воздух менялся. Сначала он стал холодным, потом опять потеплел, и теплота эта налилась безжизненной духотой. Через пару сотен ступеней они миновали первые из могильных коридоров: в них, небольших и сравнительно недавних, покоились важные гражданские служащие, высшие ремесленники, приближенные к Архонам.

Сетис тихо произнес:

— Ты, похоже, здесь уже бывал.

Шакал усмехнулся.

— Обычно у нас не бывает ключей. Так что нет.

— Тогда как же...

— Копаем. Взламываем стены, просачиваемся словно песок. Нужно много недель, а то и месяцев упорного труда, а проникнуть удается только в небольшие, недавние захоронения. Поэтому сегодня... случай особый.

Тем лучше! Он боялся, что они знакомы с расположением гробниц и разгадают его замысел.

— А ты? — спросил Шакал своим хорошо поставленным голосом. — Далеко ли ты забредал в перерывах между письмом и счетоводством?

Сетис стиснул зубы.

— Недалеко. Досюда не доходил.

Три сотни ступенек. Теперь путь их лежал через мягкую породу, по коридорам, проложенным много столетий назад. У Сетиса болели ноги, дым ел глаза; он протер их, но это не помогло. Вниз, все дальше и дальше вниз: они, должно быть, уже добрались до самых потаенных глубин земли, до ее горячего, трепетного сердца, и он слышал его биение, далекий, размеренный гул; ему казалось, что гул этот раздается прямо у него в голове, но тут Шакал схватил его за руку и прошептал:

— Прислушайся!

Впереди чернела тьма. Сзади доносилось громкое, хриплое дыхание грабителей.

— Тише! — рявкнул на них Шакал, и они послушно как дети, смолкли.

В недрах земли что-то гудело, пульсировало, билось. Но стоило напрячь слух, как далекий рокот стих. Сетис засомневался, не послышался ли он ему...

— Тень Бога... — Голос Лиса звучал глухо.

Сетис встревоженно оглянулся; Шакал улыбнулся.

— Наше словечко. Иногда в гробницах слышатся странные звуки — как будто что-то падает, осыпается. Мои люди любят мрачно пошутить.

Он подтолкнул Сетиса.

— Сколько еще ступенек?

— На планах сказано — шестьсот.

У них за спиной Лис выругался вполголоса.

На полпути вниз, остановившись перевести дыхание, Сетис спросил:

— Зачем это тебе? Такому, как ты?

Грабитель могил прислонился к стене.

— Такому, как я... — тихо повторил он. — А какой я, по-твоему?

— Богат, — сказал Сетис. — Образован. Из правящего класса.

Шакал рассмеялся; его люди, столпившиеся у нею за спиной, недоуменно подняли глаза.

— Друг мой, я занимаюсь этим по той же причине, что и ты.

Сетис изумленно взглянул на него.

— Моя причина — раздобыть воды для сестры. Вот и все.

— И ты сам в это веришь? Сколько можно себя дурачить? — Янтарные глаза Шакала широко распахнулись. — Достать воду можно более легкими способами, даже сейчас, в засуху. Нет, друг мой, ты жаждешь приключений. Опасности. Тебе нравится ощущать радостную дрожь неповиновения. Посмотри на себя — ты ищешь, строишь планы, презираешь тех, на кого работаешь...

— Чушь, — прошептал Сетис, содрогнувшись. Шакал пожал плечами и, отодвинув его с дороги, пошел вперед.

— Тебе надоели списки и перечни. В глубине души ты жаждешь песен...

Сетис озадаченно смотрел ему в спину. Лис грубо подтолкнул его.

— Шагай, красавчик. Возвращайся на место, иди первым. Если нас ждет ловушка, пусть в нее попадешь ты, а не вожак.

Шестьсот ступенек. Наконец они спустились на самое дно и поняли это только потому, что Сетис, споткнувшись, остановился.

Он взял у одного из грабителей факел и посветил вперед.

Перед ними тянулся туннель, прямой и гладкий. Стены были оштукатурены; когда-то их украшала роспись, но фрески давно поблекли и осыпались.

Он оглянулся.

— Хорошо, — раздался над ухом голос Шакала. — Надеюсь, ты не забыл дорогу.

— Конечно, нет.

Он двинулся вперед. Здесь начиналось самое трудное. Он заучил путь к гробнице Состриса, а не другие маршруты; теперь на каждом перекрестке он задумывался, на каждом повороте впадал в панику. Если они заблудятся, то будут много дней блуждать по подземным лабиринтам, а Мирани умрет. Мягкий туф приглушал звук; шагов, все туннели казались одинаковыми, в воздухе висела пыль, она скрипела на зубах, забивалась в ноздри. На высоком потолке чернели древние потеки сажи. Его спутники испуганно примолкли, сбились поближе друг к другу, словно предчувствуя близкую опасность.

Они сворачивали то налево, то направо, пробирались по узким кельям, под сводчатыми потолками — таким низкими, что нельзя было выпрямиться во весь рост, преодолевали высокие насыпи обрушившейся породы. Однажды им пришлось ползти, и Лис ожесточенно ругался, а в другом месте посреди коридора зиял бездонный провал, и его надо было обходить по осыпающемуся краю. Сетис шагал молча, держа в памяти карту, не замечая ничего вокруг, лишь сосредоточенно считал по вороты и слышал за спиной легкие шаги Шакала. Наконец они вышли в небольшой зал, откуда вели восемь дверей. Для Сетиса это было почти неожиданностью; он растерянно остановился и, прежде чем Шакал успел что-либо сказать, ткнул пальцем в большую дверь, опечатанную знаком скорпиона.

— Вот она! Гробница Состриса...

Все молчали. Потом из темноты донесся голос Шакала:

— Разве она не глубже?

— Мы спустились очень глубоко.

— Но ведь не на самые древние уровни. — Грабитель оттолкнул его в сторону. Поднял руки и принялся ощупывать гладкую поверхность кованого металла. — Подержи-ка факел.

Сетис посветил ему, настороженно оглядываясь. Скорпион мерцал и поблескивал в тусклом пламени факела, его жало трепетало, будто готовясь к удару. Один из грабителей утер пересохшие губы.

— Что скажешь, вожак?

Пальцы Шакала тщательно ощупали щель между створками, тронули печать, замерли. Потом он обернулся — глаза его были ледяными.

— Скажу, что печать свежая.

Загрохотали камни под ногами. В руках Шакала сверкнул нож; в тот же миг Сетис метнулся ему навстречу, обхватил противника руками, повалил его на землю.

— Давай! — заорал он в темноту.

У него за спиной, едва не задев по пяткам, скользнула вниз решетка. Потом еще и еще одна.

Взревев от ярости, Шакал отшвырнул его, вскочил на ноги.

— Уходим! Уходим! — вопил он, но его людям путь к отступлению был уже отрезан. Они встали спиной к спине, обнажили ножи, занесли лопаты.

Еще одна решетка. Она с грохотом опустилась между Шакалом и его людьми. Издав оглушительный рев, Лис бросился на ржавые прутья. Они загудели, но выдержали.

Сетис сражался не на жизнь, а на смерть. Рослый грабитель был проворен и очень силен; он схватил Сетиса за горло и начал душить.

— Ты нас предал! — в ярости шипел он. Сетис судорожно задергался, вскинул колени, изо всех сил двинул локтем назад. Раздался вскрик, нож упал на землю. Шакал попытался его поднять, но из темноты высунулась тонкая белая рука и отшвырнула нож в сторону. И в схватку вступил Орфет. Сетис упал, хватаясь за горло, в ушах звенели яростные вопли, лязг металла, смертельный хруст ударов, потом они сменились глухой бездыханной тишиной.

Залитый светом факелов коридор куда-то уплыл. Потом чья-то рука поднесла к его губам флягу, и он с жадностью выпил.

Флягу держал Орфет.

— Хватит, — проворчал он.

— Живой?

Сетис поднес к горлу трясущиеся руки.

— Болит, — простонал он. Потом осмотрелся. Лис и остальные грабители, запертые за решеткой, пожирали их свирепыми взглядами.

— Отныне, красавчик, счет твоей жизни пошел на часы, — одноглазый яростно потряс прутья.

Орфет выпрямился.

— Заткнись. Он жив?

Шакал был распростерт на полу возле металлической двери; рядом с ним на корточках сидел Креон.

— Тяжелая у тебя рука для музыканта. Но он жив!

— Тогда свяжи его.

— Чем?!

— Его поясом. — Орфет повернулся. — Архон! Можно выходить. Опасность миновала.

Алексос вышел из тени. На нем все еще были украшения и серебряный венец, снятые с храмовой статуи, и в призрачном свете факелов он на миг показался неземным существом, далеким и полным гармонии. Потом он снова стал маленьким мальчиком с обезьянкой на плече. Широко раскрытыми глазами он смотрел, как Креон перевернул Шакала на живот и неумело связывает ему руки за спиной.

— Это и есть вор? Он собирался ограбить мою могилу?

— Не ограбит, братишка, пока я его стерегу, — проворчал Креон.

— И не твою могилу, — поправил Сетис, — а Состриса.

Алексос поднял на него глаза.

— Но я и есть Сострис, — тихо промолвил он.

В наступившей тишине Сетис внезапно осознал, как глубоко он во всем этом увяз. И как в этой глубине темно.

Орфет поднял с пола один из оброненных факелов, сунул его между прутьями решетки. Грабители с проклятьями отпрянули.

— Отдайте лопаты и инструменты. Веревки, все, что у вас есть. Живо, а то сгниете тут заживо!

Грабители неуверенно переминались с ноги на ногу. Потом Лис начал разматывать с пояса веревку.

Орфет, не отрываясь, следил за ним.

Сетис встал и, пошатываясь, направился к двери.

Оглядел ее сверху донизу, потом ощупал — совсем как Шакал десять минут назад, — осмотрел свежую печать огромный замок, почувствовал несокрушимую прочность металла.

— Как ее открыть?! — прошептал он. Ответа он не знал.

Он приложил губы к щели между створками и во весь голос заорал:

— Мирани! Мирани, ты нас слышишь?

Скорпион отправляется в путь

Время перестало существовать. Оно остановилось.

Н Она лежала здесь целую вечность, погрузившись в забытье. В этом месте ты обитаешь, прежде чем появиться на свет, сюда же и возвращаешься. Пустота вне пространства, черная бездна по ту сторону неба: жаркая и затхлая, полная едва различимых шорохов, шепота, стука падающих капель. Темнота, населенная незримой толпой.

Рядом с ней были другие люди, но они были неподвижны, как и она: нарисованные, мертвые, погребенные под душными слоями золота. Здесь обитали Тени.

Здесь была их могила.

Она вдумалась в это слово, ощутила на языке его вкус.

Могила. Слово гулкое, как эхо. Долгое эхо захлопнувшейся двери, без конца перекатывающееся в голове. Безысходное слово.

Она открыла глаза — может быть, через много десятков лет, а может, она так и лежала с открытыми глаза ми, потому что вокруг ничего не изменилось. Только где-то в глубине разума послышался шепот, какой-то тихий шелест. Он раздражал.

— Уйди, — сонно сказала она и перевернулась на другой бок среди мягких подушек на своей собственной постели в Милосе, однако голос не исчез; он превратился в ласковый шепот моря, в шорох ползущей змеи, в низкий рокот бьющегося сердца. Он стихал и вновь нарастал, как волна, и, несмотря на раздражение, она никак не могла от него отделаться. Шепот становился все громче и громче, теперь в нем различались три мягких слога, повторяемых вновь и вновь.

«Ми-ра-ни. Ми-ра-ни. Выслушай меня, Мирани».

— Уйди...

«Проснись, Мирани. Проснись, пожалуйста».

Сквозняк. Едва уловимое движение воздуха. Словно нежное прикосновение к щеке.

«Мирани».

Чьи-то пальцы на лице. Нет, гораздо легче, что-то совсем маленькое, оно ползет, щекочет, касается ее крохотными лапками, его хвост подрагивает. Она вскочила с воплем ужаса, дернулась, в приступе панического страха заметалась по комнате, налетая на мебель, разбила амфору с зерном, и то со злобным шорохом полилось на пол. Обезумевшие руки рвали платье, судорожно размахивали в воздухе; но тут она ударилась о саркофаг и застыла как вкопанная.

Она перевела дыхание, попыталась совладать с собой. Спокойно. Спокойно...

Скорпион, скорее всего, упал, улизнул в какую-нибудь щель. Но если он уцепился за... эта мысль вызывала новый взрыв ужаса. Руки опять зашарили по сторонам и наткнулись на какой-то круглый предмет. Лампа!

Она чуть не разрыдалась от облегчения, но еще дол го, очень долго шарила вокруг, натыкаясь на всевозможные предметы, которые гремели, падали, разбивались; наконец пальцы нащупали резную крышку коробочки с трутом. Она снова и снова ударяла огнивом по кремню, высекая искру, и каждый раз истерически взвизгивала от страха.

Пламя вспыхивало и гасло, вспыхивало и гасло. Затем разгорелось ровнее. Она поднесла горящий трут к лампе, подождала, пока займется фитилек.

Свет!

Он был ярким, ровным, уверенным.

Свет выхватил из темноты золотую маску Архона, стол, уставленный коробами с едой, зеркало у стены.

А в зеркале — лицо: чумазое, в потеках слез, с торчащими вкривь и вкось прядями волос. Лицо потрясенно глядело на Мирани.

Немного придя в себя, она утерлась подолом туники, подняла лампу и внимательно оглядела себя с ног до головы, повернулась к зеркалу спиной, ожидая увидеть на плече скорпиона, уцепившегося за платье, готового ужалить. Скорпиона нигде не было, но она долго еще не могла успокоиться, снова и снова резко оборачивала, словно пыталась застать его врасплох.

Потом поймала в зеркале свой собственный взгляд. Вот, значит, как сходят с ума. Она сурово посмотрела своему отражению в глаза.

— Возьми себя в руки! — Голос прозвучал хрипло; она откашлялась. — Так-то лучше! Ну и прическу они тебе соорудили! Ничего, отрастет... А платье никуда не годится...

Звук собственного голоса бодрил, успокаивал.

— Надо зажечь свет поярче, — сказала она вслух. — Где-то здесь должна быть целая куча ламп. И еды. Любая роскошь, какой только душа пожелает. — Все, кроме воды...

Она сделала шаг и наступила босой ногой на что-то твердое. Посветив лампой, увидела на полу рубинового скорпиона. Помедлив, взяла его в руки, ощутила тепло, удивилась этому. Потом приколола его на платье.

Лампы обнаружились в плетеной корзине. Она расставила их повсюду, зажгла, и в залившем пещеру ярком свете замерцали груды золотых украшений полированные бока медных и бронзовых сосудов, позолоченные узоры на громадном саркофаге Архона. Среди теней по углам громоздились высокие горы пожитков, а направо темнел черный проем двери в соседнюю камеру, где, как она знала, в деревянных гробах лежали слуги почившего Архона, Она старалась туда не смотреть.

И, разумеется, была еда, великое множество еды. Однако вода стояла всего лишь в трех золотых чашах у порога — она была самым ценным приношением, какое могли себе позволить люди. Мирани взяла одну из чаш и жадно выпила.

Нет нужды ограничивать себя, подумала она, слизнув с губ последнюю каплю.

Потому что воздух иссякнет гораздо раньше воды.

На двери не осталось даже вмятинки. Сетис выронил лом и взвыл от бессильной ярости. Самый маленький из пленников со смехом приподнялся на локте; трое других спали. Орфет выругался и повернулся к Алексосу:

— Мог бы и помочь, чем просто так сидеть без дела!

Мальчик покачал головой.

— У меня нет мускулов, Орфет, — произнес он с убийственной логикой; крохотные лапки обезьянки обвивали его шею.

— Тогда ты! — Орфет злобно пнул Шакала ногой. — Помоги, а не то я перережу всех твоих дружков одного за другим!

Шакал улыбнулся. Он сидел, прислонившись к стене, и, не обращая внимания на кровь, текущую из раны на лбу, с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим. Сетис впал в отчаяние. Он понятия не имел, долго ли они трудятся и сколько сейчас времени. Наверху, должно быть, близится рассвет. Мирани провела взаперти уже много часов. Воздух кончается. А он падает от изнеможения, все мышцы мучительно болят. Ни в ком из них, кроме Орфета, нет ни капли силы! Слишком много лет провел за столом, с горечью подумал он.

Однако Креон неожиданно поразил их всех. Креп кий и жилистый, он разделся, обнажив белую безволосую грудь, и орудовал ломом, толкал и колотил наравне со всеми. Но тщетно!

Все трое замерли в безмолвном отчаянии.

И тут заговорил Шакал.

— Видите ли, — начал он беспечно, — ваша проблема в том, что могила запечатана. То есть абсолютно не проницаема для воздуха. Благодаря этому ее содержимое попадает в Загробное Царство совершенно свежим. И еще это, к несчастью, означает, что ваша маленькая подружка умрет, поскольку дышит воздухом. Она попросту задохнется.

Орфет метнул на него яростный взгляд.

— Заткнись!

— Могу и заткнуться. Но мне больно видеть вас в таком состоянии. — Грабитель могил ухмыльнулся. — Сдается мне, вам, ребята, нужна помощь профессионала.

— Да я убью его на месте! — взвился Орфет.

— Погоди, — остановил его Сетис. — Успеешь. — И пристально посмотрел на Шакала. — Ты хочешь сказать, что мог бы вскрыть эту дверь? Как?

— Так я тебе и рассказал! Профессиональная тайна...

— Врет он все, — прорычал Орфет.

— Неужели?! — Продолговатые глаза Шакала внимательно следили за ними, потом переметнулись на Алексоса и Креона, сидевших бок о бок. — Тогда почему бы вам не попросить Бога? — язвительно заметил он. — Или его тень?

— А что толку? — с неохотой проворчал Креон.

Наступило молчание. Орфет сел, все еще кипя от злости. Потом Сетис спросил:

— Какова твоя цена?

Грабитель, не торопясь, вытянул ноги.

— Во-первых, вы отпускаете моих людей. Во-вторых, очутившись внутри, я заберу столько сокровищ, сколько смогу унести, независимо от того, жива девчонка или мертва. И в-третьих, — он метнул взгляд на Алексоса, — если он станет Архоном, что, по-моему, чрезвычайно сомнительно, то я получу самый высокий гражданский пост — например, Казначея. А может быть, даже, — он рассмеялся, — главного попечителя Города Мертвых.

Сетис скрипнул зубами.

— Договорились.

— Ты так легко соглашаешься? — Шакал сделал вид, будто страшно удивлен.

— У нас нет времени торговаться. Она задыхается!

Шакал презрительно фыркнул.

— Надо было думать об этом, когда вы ввязывали ее в заговор, — улыбнулся он. — Но в тебе я не ошибся. Когда твоя банда на нас набросилась, я решил, что ты нас продал, но теперь я вижу предательство несколько иного рода.

Сетис угрюмо кивнул.

— Это тебя волнует?

В глазах Шакала блеснул странный огонек.

— Аргелин — тиран. Это знают все! И моя семья — лучше других.

— Почему? — с любопытством спросил Орфет.

— Не твое дело. Эй ты, чокнутый мальчишка. Освободи-ка меня.

Алексос опустился возле него на колени, проворно развязывая узел тонкими пальцами. Орфет шепнул Сетису:

— Ты уверен?..

— Нет. Но ничего другого нам не остается.

Освободившись, Шакал встал, помассировал затекшие руки и промокнул царапину на лице..

— Теперь моих людей!

Сетис взглянул на Креона.

— Открой решетку. Только не внутреннюю!

Альбинос, кивнув, скрылся в темноте. Шакал расстегнул пояс и достал какие-то инструменты. Бросив взгляд на Сетиса, пробормотал:

— Я знал, что ты честолюбив. Но теперь ты лишился карьеры и потерял возможность разжиться богатством Состриса, и ради чего? Ради этих людей? Да они все безумны, каждый по-своему, и твоя подружка жрица, видимо, тоже. Тебе не уйти от Аргелина!

— Может быть, я такой же сумасшедший, как они, — ответил Сетис. — Смирись с этим. И если ты сделаешь хоть одно неверное движение, Орфет тебя прикончит. Он так взвинчен, что мне его при всем желании не остановить.

Продолговатые глаза грабителя могил с интересом взирали на него. За спиной у них с грохотом и скрипом начала подниматься внешняя решетка.

— Выходите, — сказал Шакал. — Ждите меня в обычном месте.

— Вожак, ты им доверяешь? — спросил Лис.

Шакал презрительно рассмеялся.

— Они дилетанты, Лис. И я им нужен. Разделим добычу, как договорились. Каждый получит условленную долю.

Отрывисто кивнув, Лис пошел прочь, следом за ним растворились в темноте остальные грабители. «А вдруг они будут поджидать нас в засаде?» — подумал Сетис, но волноваться было уже поздно.

— Хорошо, — сказал он, оборачиваясь к Шакалу. — Теперь посмотрим, на что ты способен.

Она надушилась, причесала волосы, подровняла не ровные концы, а теперь, кружась перед зеркалом, любовалась найденным в гробнице сине-золотым платьем. Если уж умирать, то умирать красиво. Криссе бы наряд понравился...

Крисса! Боль от предательства была еще слишком свежа.

Она взяла одну из ламп и, спотыкаясь о разбросанные на полу пожитки, побрела в следующую комнату.

Сокровищница! Комната сверкала драгоценностями. Золото, слоновая кость, аметисты, изумруды... Вазы из полированного мрамора, необычайно гладкие и изящные, сине-зеленые шкатулки для притираний с маленькими птичками, которые пели, если открыть крышку. Она долго слушала их веселый щебет, потом разом закрыла все коробочки. Снова наступила оглушительная тишина.

Ожерелья из оникса, халцедона, гагата; в груде драгоценных камней она нашла плетеное ожерелье из синих фаянсовых бусин, бирюзы и золота. Она подняла его и осторожно надела. Украшение приятно оттягивало шею. Потом взгляд ее упал на маленький золотой ножик для чистки фруктов — точно такой же, какой был у нее в комнате... Она долго смотрела на него. Ножик достаточно острый. Вскрыть артерию и истечь кровью... Говорят, это не больно. Или все-таки больно?! Смерть будет медленной, но не такой мучительной, как от удушья. Она не станет ждать, пока задохнется...

Она с грустью обошла могилы Архоновых животных, мумии кошек и охотничьих собак.

«Я ближе, чем ты думаешь, Мирани».

Она обернулась, словно ожидая, что он стоит у нее за спиной.

— Из-за тебя я умру, — с жаром воскликнула она. — Тебя это не волнует?

«Бога волнует все. Не теряй надежды, Мирани. Слушай».

Тяжелый, глухой удар. Далекий, едва слышный, хотя и достаточно сильный, чтобы от него сотряслись шелковые кисти на подушке маленькой табуретки. Снаружи кто-то есть! Они пришли спасти ее! Она подбежала к огромной двери, отшвырнула лампу, распростерла руки по мертвой глади кованого железа.

— Я здесь! — закричала она, снова впадая в панику. — Слышите меня? Помогите!!!

На эти крики она потратила весь запас воздуха в легких. Попыталась вдохнуть, но облегчения не почувствовала. Грудь вздымалась и опадала, тщетно пытаясь втянуть хоть глоток живительного кислорода. Потом ее взгляд упал на крохотный язычок пламени в лампе. Пламя было синим.

Крисса вошла в комнату и изумленно распахнула глаза; в следующий миг она кинулась бежать, но Ретия преградила ей путь и захлопнула дверь у нее перед носом.

Крисса побледнела:

— Что это значит?! Гласительница знает, что вы здесь?!

— Сядь! — Ретия схватила ее за руку, подтащила к креслу и властно толкнула на мягкие подушки. Остальные девушки сидели вдоль стен. В комнате собрались все Девятеро, кроме Гермии, и все они, кто больше, кто меньше, терзались тревогой, сомнениями и страхом.

Почувствовав невысказанную угрозу, Крисса прикусила губу.

— Ты заняла место Мирани, — нагло обвинила она Ретию. — В чем же дело?

Высокая девушка медленно склонилась, приблизила лицо к лицу Криссы. В ее голосе звенела с трудом сдерживаемая ярость.

— Ты вероломная предательница, пустоголовая стерва, — проговорила Ретия. — Думаешь, если ты предала Оракула, то и всех нас тоже можно купить?

Она выпрямилась. Крисса перевела дух. Ее лицо было бело, как бумага.

Ретия отвернулась, словно боясь не сдержаться. Потом снова повернулась к Криссе.

— Оракул говорил с нами, со всеми! Мы слышали его слова. Он назвал имя Мирани!

— Это, наверное, просто ветер прошумел. — Крисса самодовольно скрестила руки на груди. — А Мирани уже мертва.

— А тебе и дела нет? — гневно спросила Гайя.

— Никакого! И нечего изображать из себя добродетель, вы сами вечно потешались над Мирани. Кто называл ее серенькой мышкой с Милоса, я, что ли? Но теперь ее больше нет, а Гласительницей останется Гермия, так что если хотите сохранить свои места, сами решайте, как себя вести. Держите рты на замке. И помните, что не кто-нибудь, а Гермия рассказывает народу, о чем говорит Оракул. — Она откинулась на спинку кресла, сложила губы в издевательской улыбке. — И ничего вы с этим не поделаете!

— Совсем ничего? — Ретия подошла поближе. Вид у нее был такой грозный, что с Криссы мигом слетела вся спесь.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотала она.

Улыбка Ретии была ледяной.

— Как ты верно подметила, за все отвечает Гласительница. Именно она назовет имя нового Архона. Но Гласителъница всегда ходит в маске...

Мирани открыла рот. С губ не сорвалось ни звука. Лампы одна за другой гасли, и темнота окутывала сердце, наполняла душу, сдавливала грудь. Девушка пошатнулась.

Вокруг громоздились темные силуэты, их очертания расплывались, давили, ранили. Пальцы стиснули ножик. Говорят, это, не больно, — жизнь медленно вытечет из измученного тела. Но разум упрямо твердил:

— Хочу жить. Покажи мне выход. Это так просто...

Он протянул к ней руку из темноты, и его пальцы были прохладны. «Если хочешь, пойдем в сад» , — сказал он.

Дверь дрогнула. Шакал пробормотал:

— Когда я скажу, толкайте сильнее. — Он поправил металлические штыри, причудливым узором расставленные вокруг замка и петель, и взмахнул рукой. — Давай!

Орфет навалился на дверь, к нему присоединились Креон и Сетис.

Дверь подалась. С оглушительным треском герметичный шов лопнул, скорпион раскололся надвое.

— Держите!

Шакал сунул отмычку в замок и повернул, потом опустился на корточки и принялся возиться с нижней частью двери. Алексос с восторгом следил за его ловкими пальцами. Замок щелкнул и открылся.

Дверь гулко содрогнулась. Сетис и его спутники налегли сильнее; створка медленно приоткрылась, скребя по пыльным каменным плитам пола.

Навстречу им хлынул поток зловонного воздуха.

— Мирани! — Оттолкнув Орфета, Сетис вбежал в склеп. — Мирани! Где ты?

На полу были расставлены лампы, все погасшие. Чаши с водой. Серое драное платье, небрежно сброшенное на пол. Остриженные клочки волос. Он в ужасе уставился на них. Шакал торопливо хватал драгоценные камни и запихивал их в мешок, обезьянка пронзительно визжала.

Орфет кинулся в соседнюю комнату. Нещадно раскидывая загробные пожитки, он вихрем пронесся по склепу, вернулся.

— Туда! — В усыпальнице была и третья зала, полная высоких, в человеческий рост, амфор с зерном и маслом. В самом темном углу они увидели выход. Один из камней в стене был вытащен, за ним начинался узкий темный туннель. Сетис просунул голову в отверстие и в отчаянии закричал:

— Мирани!

У него за спиной кто-то пронзительно вскрикнул. Между амфорами с маслом, словно темный угловатый призрак, возник Креон.

— Шакал сбежал!

— Да пропади он пропадом! — отмахнулся Сетис. — Где она?!

Альбинос схватил его за плечо.

— Дело куда хуже, — рявкнул он. — Слушай меня! Он забрал с собой Алексоса!

Они разделяются

— Ты сделаешь так, как я говорю! — Сетис уставился на Орфета с нескрываемым гневом. — Пойдешь со мной! Ты с самого начала был для всех как заноза в заднице. А все твоя глупость, неугомонная жажда мести! Это из-за тебя Мирани схватили!

— Думаешь, я сам этого не понимаю?! — Великан в ярости отшвырнул вазу, наполнив гробницу звонким грохотом. — Думаешь, меня эта мысль не терзает?!

— Тогда, ради бога, выслушай меня! Креон прав: он знает здешние туннели. Только он сумеет выследить Шакала. А мы должны искать Мирани!

— Да, но Архон! Зачем он забрал Архона?!

— Чтобы продать его Аргелину, — прорычал Сетис. — Для чего же еще?!

— Друзья, Алексос — мой брат. — Креон уже стоял у дверей. — О нем позабочусь я...

Орфет сердито воззрился на него.

— Что ты без конца твердишь одно и то же? Никакой он тебе не брат!

Альбинос криво усмехнулся.

— Он мой брат! Он — тот самый старик, которого ты любил, он — Сострис, он Архон! Я и он — это тьма и свет. Бог и его тень. Вы ищите девчонку. А тех, кто грабит могилы, оставьте мне. — Он нырнул под арку и исчез. Торопливое шарканье ног медленно растворилось в темноте.

— Держи-ка! — Сетис швырнул Орфету флягу с водой. — А теперь пошли! — И, не дожидаясь музыканта, полез в дыру в стене.

Сначала он боялся, что Орфет застрянет. Туннель был очень узким, и среди пыли и гравия он разглядел следы рук и коленей — значит, Мирани ползла здесь на четвереньках. Как она нашла этот проход? Он не отмечен на плане гробницы. Наверное, рабочие выкопали его по чьему-то секретному приказу, может быть, для того, чтобы через несколько лет втайне вывезти из могилы пожитки Архона. Все подозревали, что так всегда и делается, но подозрения оставались подозрениями. Может быть, приказ отдал сам Аргелин. Или другие властные силы в Городе Мертвых, о сущности которых он, Сетис, даже не догадывался. Протискиваясь под нависающими пластами породы, он думал о тысячах служащих, о Надзирателях, о Совете по гробницам. Целое царство теневой бюрократии. Кто составляет планы гробниц? Он понятия не имел...

Внезапно, туннель закончился. Он выбрался на свободное пространство и сел. Глаза слезились от пыли, болели стертые до крови колени. Орфет ткнул его в спину.

— Пусти. Дышать нечем!

Своды подземного коридора были высоки. Музыкант блаженно распрямил затекшие конечности.

— Мирани!

В пыли темнели следы. Он присел на корточки и внимательно их рассмотрел. Две пары ног, обе босые. Кто с ней идет?

Они побежали по темному коридору. Они, видимо, очутились в лабиринте естественных пещер, сумрачных и затхлых подземных пустот, поддерживаемых древней кладкой из тонкого терракотового кирпича. В неверном свете факелов из-под ног суетливо разбегались мелкие, проворные твари.

Свернув за угол, Орфет прошептал:

— С ней кто-то есть. Кто-то вывел ее из гробницы!

— Не может быть, — проворчал Орфет.

— Да, но... — Он резко остановился. Песок под ногами просел. Слишком поздно он заметил, что следы сворачивают к самой стене, а середина прохода остается гладкой, неестественно гладкой. Вскрикнув, он попытался отскочить назад, но покачнулся и потерял равновесие.

Предательски задрожав, земля разверзлась у него под ногами.

— Орфет! — закричал Сетис.

И полетел в темноту.

Он держал ее за руку и куда-то вел, и она поняла, что снова находится в саду. Сад был залит теплыми солнечными лучами, отовсюду журчала бегущая вода, звенела музыка падающих капель — все было совсем как тог да, в первый раз. Они подошли к скамье и присели отдохнуть. Ее пальцы сжимали золотой ножик; острие было запачкано мелкими крошками извести. Она бросила ножик на землю.

Потом осторожно взглянула на него.

Он был похож на Алексоса, только чуточку постарше. Туника на нем была ослепительно белого цвета.

— Ты статуя, — сказала она. — Из Храма...

«Вот, значит, каким ты меня видишь...»

Она покачала головой.

— Выходит, я мертва?

"Нет. Но ты и не жива . — Он улыбнулся. — Когда-то ты думала, что меня вообще нет".

— Я и до сих пор не уверена. — Она опустилась на колени, зачерпнула воды, жадно выпила. Потом подняла глаза. — Мне надо возвращаться. Но как мы заставим Гермию провозгласить Алексоса Архоном? Ты ей это внушишь? Велишь указать на него?

Он грустно покачал головой.

"Мирани, ты так ничего и не поняла. Между словами, которые я произношу, и тем, что люди слышат, лежит огромная пропасть. Но все уладится. Твоя задача — вернуть людям дождь. Я отыскал место, где его прячут. — Он встал. -Но надо спешить, пока меня не нашла моя тень" .

Он снова взял ее за руку, и они побежали по тропинке, среди оливковых деревьев. Подол ее нового платья волочился по песку. Тропинка вилась между камнями, бархатисто-зелеными от мха, в ветвях весело щебетали птицы. Но где-то за кулисами этого великолепия скрывался другой, темный мир, мир каменных стен и гулкого эха, запомнившийся ей мир подземных лабиринтов. По горбатому мостику они пересекли быстрый ручей и подошли к каменной платформе. Мирани в изумлении остановилась — эта платформа была точь-в-точь такой же, как на Острове. Был тут и покосившийся валун, и узкая расселина в его тени... Оракул!

Он опустился на колени. Она последовала его примеру и, заглянув в расселину, поняла, что из этого Оракула никогда не донесется голос, потому что яма была до краев наполнена водой. Это был колодец.

Вода была темная, прозрачная, и она увидела в ней свое собственное отражение, и его тоже. Но тут его отражение протянуло из воды мокрые руки, ухватилось за край платформы, подтянулось и выбралось из колодца.

Оно подняло голову, и братья со страхом взглянули в лицо друг другу.

«Я здесь, брат мой», — прошептало отражение.

В комнате было прохладно и тихо, как всегда перед рассветом. За окном разбивались о скалы сизые волны. Птицы еще не начали петь. От маленьких розовых шариков в бронзовой курильнице поднимался аромат ладана; окутанная этим запахом, Гермия протянула руки, и рабыня накинула на нее тяжелое платье, праздничное одеяние, в котором утром торжественного дня Гласительница войдет в Девятый Дом — Обитель Величия Архона.

Голубизна платья, окаймленная золотом, была голубизной моря.

Гермия повертелась перед зеркалом, любуясь собой.

— Хорошо, — тихо проговорила она. Открылась дверь, и в комнату вошел Аргелин. Он встал позади нее, положил руки ей на плечи.

— Ты похожа на Царицу Дождя.

Она обернулась, прижала палец к его губам.

— Не дразни богов.

— Значит, боги могут нам позавидовать? Наверно, могут. — Он отступил на шаг, глядя на нее. — Ты все поняла? Мой племянник будет пятым в ряду. Точно в центре. Ты знаешь, кого должен избрать Оракул...

Она повернулась, разглядывая в зеркале свою спину. На ее губах играла холодная усмешка.

— Откуда ты знаешь, что у меня нет своего собственного Претендента? Может, я захочу порадовать себя?

Резкий рывок за руку заставил ее вскрикнуть от боли. Аргелин улыбался. Но улыбка его была холоднее льда.

— Гермия, — прошептал он. — Не шути со мной. Никогда!

Она вырвала руку.

Он подошел к двери, тщательно зашнуровал кирасу на раненой груди.

— Не забудь. Пятый в шеренге...

Когда он ушел, она со злостью накинулась на рабыню.

— Шевелись! Принеси мой головной убор, живо!

Девушка убежала. Гермия долго смотрелась в зеркало, разглядывала свой высокий лоб, острые черты лица. Она некрасива. И никогда не была красивой, зато она умна и не позволит, чтобы ее использовали.

Придет время, и она заставит Аргелина понять это! За спиной у нее приоткрылась дверь, и Гермия сказала:

— Поторапливайся. Надо быть у Оракула прежде, чем взойдет солнце.

Но это была не рабыня. В дверях стояла Крисса с подносом сладостей и кувшином воды.

— Гласительница, я принесла завтрак. День предстоит долгий. — Она налила в чашу воды и поднесла Гермии. Та залпом выпила, потом посмотрела на девушку.

— Ты хорошо поработала на меня, Крисса. Я этого не забуду. Теперь нам надо быть осторожнее с Ретией. Она...

Мир едва заметно покачнулся. По поверхности ее разума пробежала легкая рябь. Она медленно отставила чашу и попыталась начать снова:

— Ретия... Она может...

Слова не шли с губ. Они тонули на языке, хотя во рту пересохло. Гермия рухнула в кресло, взглянула на Криссу и еле слышно прошептала:

— Что ты... сделала со мной? Что это... было?!

— Непентес. Напиток забвения... — Крисса сцепила пальцы, съежилась, потом зарыдала, как провинившееся дитя. — Они меня заставили! Сказали, что если я откажусь...

Но Гермия уже не слышала ее. В последний момент — перед тем, как тьма окончательно заволокла ее взор, она увидела, что в дверях стоит Ретия, мрачная и безмолвная.

Сетис заорал от ужаса.

Он падал головой вниз. Потом рывком остановился, чуть не переломав все кости, и повис, раскачиваясь и больно ударяясь о твердую каменную стену. Сверху на него сыпались мелкие камешки.

— Орфет!

— Я тебя держу. — Голос музыканта дрожал от натуги.

Он ничего не видел, не мог вздохнуть. Руки Орфета тисками сжимали его щиколотку. Стена снова приблизилась и ударила его в грудь.

— Вытащи меня!

— Ты нахальный... дерзкий... щенок. — Каждое слово сопровождалось сдавленным хрипом. — Умником себя считаешь... Отпущу-ка я тебя, пожалуй...

Паника пронзила Сетиса, словно копье.

— НЕТ!

Сверху донесся странный свистящий хрип. Орфет смеялся! Потом могучие руки обхватили его ногу еще сильнее, дернули вверх, вцепились в тунику, затем в пояс и швырнули на песок. Он перекатился на спину и свернулся в клубок, дрожа всем телом. Орфет протянул ему флягу:

— Живой?

Сетис долго не отвечал. Под сомкнутыми веками пульсировала кроваво-красная мгла.

— Да, — прошептал он наконец.

Музыкант негромко насвистывал какую-то мелодию.

— Я пошутил.

Сетис с трудом поднялся на дрожащие ноги, отпил глоток воды и вернул флягу Орфету.

— Я так и понял, — пробормотал он.

Орфет усмехнулся.

— Я же сказал, — спокойно молвил Алексос. — Я не стану убегать.

Шакал остановился и, тяжело дыша, посмотрел на три темных коридора, расходящиеся в разные стороны.

— Хотел бы я тебе верить, господин Архон, — пробормотал он.

— Ну так поверь. — Алексос рассеянно крутил в пальцах хвост сидящей у него на плече обезьянки. — Потому что скоро встанет солнце, а на рассвете я должен войти в Девятый Дом. Но я не знаю дороги. Бог послал тебя, чтобы ты меня отвел. Точно так же, как он послал Мирани, Орфета и всех остальных.

Шакал свернул в левый туннель. Закинув мальчика за спину, он бросился бежать.

— Выходит, я всего лишь божий слуга, — пропыхтел он.

— Да. Только сам этого можешь не понимать.

— Не понимаю...

— Даже Аргелин — божий слуга. Люди считают себя гораздо важнее, чем они есть на самом деле. И ты тоже считаешь...

Коридор опять разветвлялся. Около входов в туннели сидели и бесстрастно смотрели прямо перед собой гигантские каменные Архоны — мрачные и мертвые. Шакал яростно выругался.

— Неужели это Врата Второй Династии?! Мы ушли на много миль от нужного места!

Обезьянка обвила хвост вокруг шеи мальчика, он стряхнул его. Зверюшка, ничуть не обидевшись, уселась ему на голову.

— Я же говорил, — спокойно ответил Алексос. — И если ты считаешь, что Аргелин вернет тебе твои родовые поместья, то ты сильно меня переоцениваешь, господин Шакал.

Грабитель могил сбросил мальчика с плеч; тот с криком упал на землю. Шакал схватил Алексоса за тунику, притянул к себе. Его продолговатые глаза пылали гневом.

— Откуда ты знаешь про мою семью?! Кто тебе рассказал?

Алексос улыбнулся.

— Я Архон, — спокойно сказал он. — Архон всегда бывает только один. Я был Сострисом, Пеленатом и Амфилионом. Тысячью воплощений. — Его голос эхом отдавался в темных туннелях. Он звучал как голос взрослого мужчины, глубокого старика. Шакал отпрянул назад. С мгновение они смотрели друг на друга. Потом Алексос вытер пыль с лица и встал.

— Если ты Архон, — прошептал Шакал, — выведи нас отсюда.

Алексос пожал плечами.

— Нас выведет мой брат.

— В самом деле? — голос Шакала звучал устало. — И где же мы его найдем?

— Он у тебя за спиной, друг, — послышался шепот Креона.

— Что мне делать? — спросила Мирани. — Как доставить воду на землю?

«Ты же Носительница. В чаше. В бронзовой чаше».

Чаша стояла возле колодца. Мирани взяла ее.

— Но ведь прольется! Я не сумею ее донести!

«Надо. От тебя зависит судьба твоего народа!»

Она увидела, что он стоит лицом к лицу со своей тенью, рука об руку с самим собой. Потом тень надвинулась, наплыла на него, и он принялся сражаться с ней. Так день борется с ночью, тьма со светом, и в битве этой не может быть победителя, и не будет ей конца. Мирани погрузила чашу в колодец, наполнила ее и бросилась бежать. Вода переливалась через край, выплескивалась ей на платье. Достигнув поворота туннеля, она, запыхавшись, обернулась. В туманной дымке мерцал, то вспыхивая, то снова угасая, залитый солнцем сад и темные скалы вокруг. Тьма и свет по-прежнему кружили, сцепившись в полувоинственном-полулюбовном объятии. Она побежала дальше.

Через несколько шагов туннель пошел вверх, превратился в лестницу. Она в изнеможении карабкалась по ней, легкие разрывались от боли, ноги налились свинцовой тяжестью. Она понятия не имела, где находится, — должно быть, заблудилась где-то в подземных лабиринтах, среди гробниц... Мирани замедлила шаг и, устало преодолевая ступеньку за ступенькой, чувствовала, как щекочет лицо многовековая паутина, видела на стенах выцветшие силуэты богов и героев, великих зверей пустыни, проходила мимо бесчисленных дверей, отмеченных знаками полузабытых Архонов древности. Еще одна лестница. Она взбиралась все выше и выше по наклонному коридору, пока не вышла в обширный зал, где, словно охраняя вход в чернеющие по бокам туннели, на каменных пьедесталах восседали две громадные статуи с мечами на коленях. Возле одной из них она и остановилась, присев на корточки.

И тут ей послышались голоса. Какая-то тихая возня. Казалось, нескончаемая битва идет где-то у нее над головой, и она вот-вот снова увидит их: свет, борющийся с тьмой...

Она осторожно поставила бронзовую чашу на землю. Коснувшись ладонями шершавого камня, выглянула из-за исполинской ноги.

На полу сидел мужчина, которого она никогда прежде не видела. Он в гневе смотрел куда-то вперед, а у него на шее висела маленькая обезьянка Она вытаскивала у него из карманов золотые браслеты, броши, драгоценные украшения и раскидывала их по коридору. Над мужчиной стояло худое, беловолосое, словно не знающее солнечного света существо. Оно что-то говорило, и слова его были странными, но все же она поняла некоторые из них Это были слова из древних молитв. Забытый язык богов. Отвечал существу знакомый голос, высокий и чистый. На колене каменного Архона сидел Алексос. Увидев ее, он весело замахал рукой.

— Мирани! Вот ты где!

Перебравшись через шаткий мостик, они увидели впереди свет: очень слабый, очень бледный, но он означал, что рассвет уже близок. Орфет, задыхаясь, облокотился о стену.

— Поздно. Мы ее потеряли! Ничего не вышло. Они изберут не того Архона...

Сетис ничего не ответил. Он упрямо шагал к свету. Это были врата корпуса писцов, официальный путь на нижние уровни Города.

Он подошел к выходу. В лицо ему пахнуло прохладным ветром.

Высоко на крепостной стене раздалось торжественное пение горна, откликнулись трубы с других башен. Город пробуждался от траурного безмолвия.

Далеко над морем, над черной стеной с сидящими на ней безмолвными истуканами, сквозь облака пробилась тоненькая полоска перламутрового света.

И тут же отовсюду — из зданий, из бараков, из писцового зала — начали выходить люди. Сетис и Орфет в молчании следили за происходящим. Распахнулись ворота, и на площадь хлынула толпа. Люди кричали, хромали, толкались, несли больных и измученных жаждой стариков. Плакали маленькие дети. Площадь наводнили женщины в вуалях, хромые уродцы, рябые от оспы моряки. Они выстроились вдоль дороги, сотрясая тиши ну своими криками, и жалкая немощь их нужд растекалась в неподвижном воздухе, как гнилостная вонь.

— Что же это за Бог, если он позволяет вершиться та кому злодейству! — в приступе беспредельного отчаяния выкрикнул Орфет.

Сетис поскреб немытую голову.

— Бог с жалом на хвосте, — пробормотал он.