Оракулы перекрестков

Глава 13

Что может быть проще, чем станция тубвея? Пучок серебристых артерий на решетчатых опорах, три десятка эскалаторов, выносящих потоки пассажиров на четыре уровня посадочных платформ, стопы в дефендерах, слип-дорожки, очереди к загрузочным консолям, раскрывающиеся двери таблеток. Услышь три дня назад, что поиск станции тубвея может вдруг сделаться для кого-то важной жизненной задачей, Бен смеялся бы как сумасшедший. Ведь что может быть проще, чем станция тубвея? Вы садитесь на инерпед, за десять минут доезжаете до самой близкой из станций, расположенных в окру́ге, оставляете инерпед на стоянке, дожидаетесь свободной таблетки и едете куда душе заблагорассудиться. Не хотите ехать до станции на инерпеде? Тогда вызывайте такси, если, конечно, не жалко денег. А можно просто пройтись пешком — полчаса, проведенные на свежем воздухе, особенно приятны вечером в пятницу.

«Поглядеть со стороны, так получается страшно забавно, — думал Бен, подходя к очередному перекрестку. — Живешь всю жизнь, ничего не зная об окружающем тебя мире. Дом — школа, дом — универсам, дом — работа, дом — работа — универсам, дом — универсам — крематорий, крематорий — соевые плантации. Даже если ты накопишь денег и съездишь в Арабские Штаты, то все равно будешь крутиться между туристическим маршрутом, пляжем и гостиничным рестораном. Бежишь по проторенной дорожке, и нет возможности выбраться из этой вселенской определенности. Больше того, нет самого желания куда-то выбираться. Ведь, двигаясь внутри своего канальца, ты не видишь ничего, кроме стенок и узкого хода. Ты можешь бежать вперед, можешь бежать назад, можешь изредка сворачивать в боковые коридоры, в те, что просверлены строителем твоего лабиринта. Кто-то уже решил за тебя, куда можно ездить, с кем нужно дружить, с кем общаться, кого любить, кого ненавидеть, словно вырезал кусочек огромного пирога и дал тебе в руки. На! Ешь! Питайся! А ты? Ты, человек определенного роста и телосложения? Быть может, ты хотел бы совсем другой кусок, вон тот, который с краю? А может, ты и не голоден вовсе? А может, ты втайне мечтаешь сам испечь пирог по своему вкусу? Но ты берешь протянутый тебе кусок и начинаешь молча жевать. Ведь за широкой спиной Великого Кулинара ты не видишь остального пирога. Ты вообще ни хрена не видишь, кроме своего кусочка. Вокруг темнота. Ты похож на куколку насекомого. Желаете шевелить лапками? Пожалуйста! Но только в пределах кокона, прикрепленного к веточке акации. Только что это?! Трах! Бах! Твой кокон отрывается от веточки и летит вверх тормашками к чертям собачьим! Кокон пролетает места, о существовании которых ты даже не подозревал, кокон встречается с людьми, которых ты не встретил бы никогда в жизни, кокон натыкается на ветки колючих кустов, переплывает лужи, бьется об углы огромных зданий. Личинка сидит внутри, ни жива ни мертва от страха, а кокон между тем покрывается разломами, прорехами, трещинами. Быть может, об этом вел речь гнилозубый хаджмувер Мучи, бывший приятель Господа Бога? Быть может, в этом и есть смысл паломничества? Чтобы вырвать человека из его ватной глухой норки? Пусть с мясом, с кровью, с корнями вырвать. Чтобы швырнуть его в неизведанный мир, как в открытое море? Чтобы он, слепо-глухо-немой паралитик, узнал, наконец, настоящую боль, настоящий страх, настоящую горечь и настоящую сладость? Чтобы вкусил в полной мере настоящего счастья, свободы, любви и надежды? Чтобы скорлупа его кокона развалилась на части и на свет родился… Кто?.. Ангел? Бог? Человек? Шоковая инициация… — Бенджамиль усмехнулся. — Опять же, если разобраться, то Мучи ушел странствовать по своей воле. А я? По воле мастера Ху-Ху? Или у каждого своя дорога? Быть может, трещинки в коконе Мучи появились задолго до того, как он ушел из дома, а в моем — только сейчас. Какое нехорошее слово: „ушел“. „Вернулся“ звучит гораздо лучше. Это похоже на „верить“ или „верный“. И что же сталось теперь с трещинками в коконе Мучи? Как-то не похож он ни на бога, ни на ангела. Может, они затянулись? Заросли, будто шрам на ухе? И что станется с моими трещинками, с моим коконом? Где окажусь я? Где я хочу оказаться?»

«Все просто! Ты хочешь оказаться на станции тубвея», — произнес насмешливый голос в голове у Бенджамиля.

— И что же? — спросил Бен. — Ведь мне нужно вернуться домой.

«А в самом деле, — озадаченно подумал Бен. — Я дойду до станции, сяду в таблетку, пока неизвестно, на какие шиши, но сяду. И что дальше? Вечером я буду в аутсайде. Утром поеду на работу, и первым делом меня встретит привинченный к стулу мастер Краус с лысиной, покрытой увядшими за выходные цветочками. И я скажу: „Здравствуйте, мастер Краус. Как провела выходные ваша драгоценная евроидная задница?“ А в двенадцать меня вызовет начальник, и в приемной я скажу Соломону Шамсу (сам Ху-Ху до беседы со мной, конечно, не опустится), я скажу: „Соломончик, передайте жирному мастеру Ху, что я провел чудесные выходные в буфере. Не желает ли мастер в другой раз составить мне компанию? Можно мило убить время!“ В половине седьмого я отправлюсь домой, чтобы разогреть пакетированный ужин и до ночи переставлять на полках антикварные вещицы. В субботу или раньше со мной свяжется адвокат бывшей супруги, чтобы определить, сколько я должен Ирэн за нарушение гостевого контракта. Дом — работа — универсам. Господи! Я просто сойду с ума!»

«Не сойдешь, — успокоил голос. — Порез со временем затянется, а новый телефон вставят в другое ухо».

— Но я не хочу! — в отчаянии почти закричал Бен. — Я не хочу становиться таким, как прежде!

«Стань новым», — вкрадчиво предложил голос.

— Кем же я могу стать здесь? Батоном, который питается отбросами и живет в старой канализации? А Марси?! — Бенджамиль зацепился за спасительную соломинку этой мысли. — Я не смогу увезти Марси в аутсайд, если сам останусь здесь! Я не смогу увезти Марси, если потеряю то, что имею там.

«А нужно ли Марси то, что есть в аутсайде?»

— Я не знаю, — признался Бенджамиль, — не знаю… Но что, если я сначала доберусь до дома, а уж потом буду решать? Разве нельзя начать оттуда, где кончил?

«Кончил?.. — эхом отозвался голос. — Не знаю… Решать тебе».

— Хотел бы я быть уверенным, что мои решения и в самом деле что-то значат, — пробормотал Бен.

Ответом ему послужило молчание.

«Как бы там ни было, но я хочу выйти к трубе, — подумал Мэй. — А там уж посмотрим». Он остановился и покрутил головой, пытаясь стряхнуть наваждение.

Этот перекресток выглядел совершенно бестолковым. Хотя в старой части черного буфера подобные перекрестки встречались на каждом шагу. Не разберешь, какие улицы можно считать радиальными, а какие — сегментарными. С минуту Бенджамиль стоял, беспомощно озираясь. Потом плюнул на тротуар, потрогал рукоять пистолета под френчем и полез за пазуху.

— Я только спрошу совета, — объяснил он полированному диску. — А решение приму сам. — И, шесть раз сжав пальцы, прочел на дисплее услужливо всплывшие строчки:

— Спасибо. — Бен почесал макушку. — Можно и прямо.

До этого он собирался повернуть направо, именно там, как ему казалось, проходила трасса. Тем не менее Бен перешел проезжую часть и, никуда не сворачивая, решительно двинулся в глубь квартала, хотя в душе у него робко шевелились невнятные сомнения.

Никаких прохожих навстречу не попадалось, и Бен топал вперед, зорко поглядывая по сторонам. Неширокая улочка, делая плавный изгиб, обегала длинный четырехэтажный дом. Штукатурка на фасаде потрескалась и облупилась, но здание имело весьма обжитой вид. В одном из оконных проемов, на втором этаже, Бен заметил старушечье лицо, которое быстро отодвинулось и исчезло в темной глубине комнаты. «Сиеста», — бодро подумал Бен. Он обогнул дом и на мгновение остановился.

Его глазами открылась просторная площадь, вымощенная светло-желтой плиткой. Несколько улиц и улочек с разных сторон вливались в нее, будто в круглое песчаное озеро. Чаша фонтана с невысоким осыпавшимся бортиком точно очерчивала место воображаемого пересечения шести или семи асфальтовых речек. Из разбитой центральной части, изображавшей какое-то животное, вызывающе торчало вверх несколько ржавых трубок. Бенджамиль никогда не видел ни одного фонтана, кроме как в старом плоскостном кино, но он сразу догадался, что это именно фонтан.

Совсем рядом с треснутой чашей стояли кружком несколько парней в разноцветных френчах. На секунду у Бенджамиля возникло искушение быстро свернуть с дороги и попробовать обойти компанию кругом, от греха подальше, но что-то вдруг щелкнуло в Беновой голове, и он, засунув руки в карманы брюк, решительно двинулся вперед, стараясь держаться прямо и выглядеть независимо. «Про дорогу я их, конечно, спрашивать не буду, — думал он на ходу, — просто пройду мимо. Что я, обязался по задворкам бегать?» Он украдкой, сквозь карман брюк, прикоснулся к стволу пистолета. Ствол был надежным, округло-твердым, от него исходило ощущение веса и значимости.

Между тем Бенджамиля уже заметили. Несколько голов обернулось в его сторону. Бен подошел уже достаточно близко, чтобы своим стопроцентным зрением заметить отсутствие карманов на френчах. «А ведь у них тоже могут оказаться пистолеты, засунутые за пояс брюк», — пронеслась в голове запоздалая мысль. Но сворачивать было поздно, и Бен шел вперед, раздумывая, сплюнуть ему на светло-желтую плитку или лучше не стоит. Чем ближе он подходил, тем отчетливее видел, что между шестерыми парнями стоит мужчина лет тридцати, примерно ровесник Бену. Беспомощно как-то стоит. Вроде стройный и широкоплечий, а стоит жалко ссутулившись, и голову склонил набок, испуганно зыркает по сторонам в поисках защиты. Ну конечно же! Эти типы хотят обобрать его, как мальчишки хотели обобрать Бена в подворотне! А может, даже убить! Бенджамиль почти физически чувствовал исходивший от мужчины страх и злое отчаяние. «Теперь я, как Марси, тоже чувствую чужие эмоции? — подумал Бен. — И что мне прикажете делать дальше?»

— Эй! Халай, кариб, — окликнул Бена высокий парень со свернутым набок носом.

— Халай, халай, — отозвался Бен, стараясь произносить слова ровнее.

Обмен приветствиями состоялся. Шесть пар глаз изучали Бена внимательно, без враждебности, но, однако же, и без какой-либо приязни. Чернявый, коротко стриженный мужчина в центре кружка на Бенджамиля почти не смотрел. Его слегка аффектозный взгляд блуждал по ботинкам окружавших его трэчеров.

— Гделе кружало, кариб? Офтако я намти не сика хум (Откуда ты, брат? Что-то я тебя раньше не видел), — продолжал сломанный нос, испытующе глядя на Бена.

— Я из серо-зеленого, — не моргнув глазом, ответил Бен на трэче. — Живу там. А здесь свои дела делаю.

— Почти соседи, — сказал парень с узким острым лицом. — Выговор у тебя забавный, как будто не местный. — Его маленькие глазки так и сверлили Бена.

— Понятно, что забавный, — сказал Бен, сплевывая под ноги. — Я раньше в бело-оранжевом толкался, порезал там одного урода, пришлось сюда перебраться. У меня в серо-зеленом брат по отцу. Оклемаюсь пока, а там видно будет, может, здесь пропишусь.

Слова сами собой лились из Бена. Он даже не ожидал, что сможет так ловко и складно врать.

— Как звать-то брата? — спросил свернутый нос.

— Буццей кличут, — моментально отозвался Бен, удивляясь себе все больше и больше.

Узколицый вопросительно оглянулся на товарищей.

— Вроде есть у Халида кто-то с такой тарантайкой, — отозвался один из парней.

— А чё в нашем секторе шаришь? — почти дружелюбно спросил свернутый нос. — У нас с Халидом соглашение.

— Я в соглашение врубаюсь, — рассудительно сказал Бен. — Я здесь по своим делам. Перетереть кое с кем надо. По секрету.

— Мы в чужие секреты не лезем, — сказал свернутый нос. — Своих хватает.

Все засмеялись.

— А это кто у вас? — спросил Бен, подходя вплотную и указывая на чернявого. — Рыло вроде знакомое.

— Да вот, хотим спросить, — отозвался узколицый, — а он мекает, бекает, на рот себе пальцами тычет. Видать, язык плохо шевелится. Видать, придется подрезать, чтобы болтался ловчее.

Бенджамиль прищурился, делая вид, будто всматривается, потом ткнул в чернявого пальцем и радостно заявил:

— Точно! Я его знаю! Он в двадцатке живет у одной тетки. Он немой, слышит плохо и немного того… — Бенджамиль на миг замялся, вспоминая слово, — не в себе.

Слово звучало как «ухлой», оно означало глупый, Бен никак не мог вспомнить, как сказать «недоразвитый». Но «ухлоя» хватило. Все опять засмеялись.

— Глупый! — веселился свернутый нос. — Да он же просто дебил!

— Натури тапак (Действительно дебил)! — сквозь смех подтвердил Бен. — Мамэ шу ши, вальком (Видно, от мамки удрал).

— Хэй! Тапак! — заорал один из парней прямо в ухо чернявому.

Тот даже не вздрогнул, только недоуменно заморгал глазами.

— Вот что, — сказал Бен, когда веселье немного утихло. — Дурак он, там, или не дурак, а, пока его мать вносит квартплату за двоих, Халид доволен. Я думаю, его надо отвести назад.

— Кто ж с ним будет возиться? — подозрительно спросил свернутый нос. — Мне в серо-зеленый топать не канает.

— А мне еще дела надо сделать, — сказал Бен.

— Нет, по правде, — вмешался в разговор узколицый. — Ты, братан, Халидов трэчер, тебе этого идиота и конвоировать.

«Черт! — подумал Бен, оглядываясь на чернявого. — А вдруг он и вправду дурачок? Что я с ним буду делать?» Но отступать было поздно и некуда. «Потом что-нибудь придумаю», — решил про себя Бен. Он с сомнением посмотрел на узколицего, потом на идиота.

— Ладно, — сказал Бен, — ничего не попишешь, придется порадеть за Халидово имущество. Пошли к мамке, недоделанный.

Он ухватил чернявого за рукав куртки и потянул за собой. Тот не сопротивлялся.

— Веселись, серо-зеленый! — сказал, ухмыляясь, тип со свернутым носом.

— И тебе, братан, хорошего настроения, — отозвался Бен, тихо радуясь тому, что знает, как принято здороваться и прощаться в черном буфере.

Придерживая за рукав своего расслабленного подопечного, Бенджамиль успел сделать всего десяток шагов, когда его окликнули:

— Эй! Брат!

Бен обернулся.

— Как там у Поршня дела? — Узколицый смотрел внимательно и остро. — Давненько его не видел.

— Поршень вчера копыто сломал, — сказал Бен, чувствуя себя победителем. — А так нормально.

Спутник Бенджамиля действительно производил впечатление тихого идиота. Он плелся за своим спасителем, не поднимая головы и негромко сопя полуоткрытым ртом. Но когда площадь осталась далеко позади, надежно скрытая домами, а Бенджамиль уже начал всерьез раздумывать, куда девать дурачка, сопение прекратилось. Неожиданно натянулась под пальцами ткань рукава чужой куртки, и Бен быстро обернулся. На него внимательно смотрела пара широко расставленных решительных глаз. Лжепридурок теперь выпрямился и оказался такого же роста, как Бен. Симпатичное открытое лицо, небольшой, но твердый подбородок, коротко стриженные черные волосы. И глаза. Самой примечательной деталью этого лица были глаза, четко очерченные, словно бы обведенные угольно-черной полоской коротких ресниц, они не смотрели, а пробивали, простреливали насквозь веселым бешенством. У идиота не могло быть таких глаз. Теперь Бенджамиль понял, отчего там, возле фонтана, этот человек так упорно смотрел себе под ноги, понял и с беспокойством оглянулся назад.

— Не бойся, они за нами не пойдут, — с едва уловимым акцентом сказал новый знакомый, голос у него оказался довольно высокий и звонкий, с хрипотцой. — Паршивые недоумки, ничего дальше носа не видят! — Он засмеялся. — Меня зовут Максуд, и теперь я вроде как у тебя в долгу.

Бенджамиль смущенно пожал плечами.

— Да я ничего особенного и не сделал, — сказал он, соображая, как обращаться к новому знакомому. — Просто самому случалось попадать в такую же передрягу. Честно говоря, врагу не пожелаешь.

— Ерунда! — Максуд улыбнулся, сверкнув двумя рядами крепких зубов. — Но очень не хотелось поднимать шум. Ты меня выручил, теперь ты мне как брат. За кого я должен помолиться Яху?

— Что? — не понял Бен.

— Ну, неплохо бы узнать твое имя.

— Бенджамиль, — секунду помешкав, сказал Мэй, — попросту можно Бен.

— Классное имя! — прочувствованно сказал Максуд. — Зови меня Макс.

Он порывисто шагнул вперед, протянул Бену перекрещенные руки, удивленный Бенджамиль пожал обе ладони.

— Катари ма санта ми, — сказал Максуд одними губами.

«Пожатие святым крестом», — автоматически перевел Бен.

— Крестом? — обалдело повторил Бен. — Так ты из Сити?

— Ого. — Максуд внимательно оглядел своего спасителя. — Знаешь арси?

Бенджамиль опять смутился под взглядом этих жестких блестящих глаз.

— Дело в том, — принялся объяснять он, с трудом преодолевая неловкость, — что я не трэчер и вообще не из буфера. Я живу в аутсайде, работаю в «воротничке» переводчиком, навожу, получается, мосты между вашими и нашими.

— Для циви ты слишком шархат, слишком… как это сказать?.. воин. Но, по-моему, ты не врешь, — задумчиво сказал Максуд. — А я-то гадаю, отчего за меня трэчер вписался? — Он хлопнул Бена по плечу. — Только между нашими и вашими никаких мостов нет. Ты другое дело, ты мне фатар. А места здесь паршивые, особенно для циви. И как тебя сюда занесло?

— Это долгая история, — неохотно сказал Бен.

— Долгая история для долгой дороги?

Бенджамиль кивнул.

— Куда ты собираешься идти?

Бенджамиль махнул рукой вдоль улицы:

— Туда, к трассе. Сказать по правде, уже третий день до трубы добираюсь.

— А там есть трасса? — Максуд посмотрел на Бена со странным выражением.

— Должна быть.

— Мы можем пока держаться вместе, — предложил Максуд. — Вдвоем безопаснее. Мне в буфере лучше не светиться, ситименов здесь не любят, а я по-тутошнему знаю только «здоро́во» и «пошел на х…», да и с цивильным мне тоже лучше не общаться, акцент-то за версту слышно. Если наткнемся на трэчеров, ты будешь говорить, я буду помалкивать, так и прорвемся. Ты как?

— Согласен, — сказал Бен.

От новоявленного брата исходили такая сила и уверенность, что он даже не сообразил спросить, куда они, собственно, прорвутся.

— Тогда вперед?

— Вперед, — сказал Бен. — И пошли они все!