Оранжевый для савана

Глава 10

Пока я встречался с Бу Уаксвеллом, Чуки и Артур воплощали на солнечном пляже саму невинность. Она вертелась вокруг него, ободряя пронзительными визгами. Он прижимался к массивной скамье, держа руками одну из самых больших удочек, что были на яхте. Когда я причалил на «Рэтфинке» около «Флэша», Чуки крикнула мне, чтобы я назвал рыбу, с которой борется Артур.

Я спустился к ним. Метрах в десяти заметил большой водоворот. Издавая мычащие звуки, Артур пытался подтащить рыбину достаточно близко, чтобы освободить удочку.

— Что вы насаживали?

Чуки развела руки сантиметров на пятнадцать.

— Такую блестящую маленькую рыбешку, которую я поймала, но мы подумали, что она мертвая, после того, как Артур пару раз уже закидывал с этой наживкой удочку.

Артур натянуто улыбнулся. Он и его противник достигли равновесия сил. Я вмешался, почувствовал, как туго натянута леска, а потом ощутил медленный, но сильный рывок, словно тяжелое тело билось в конвульсиях.

— Акула, — сказал я. — Вероятно, песчаная акула или акула-нянька. Более длинных называют молот-рыба.

— Боже мой! — воскликнула Чуки. — Мы же тут купались!

— Все мы под Богом ходим, — сказал я. — Иногда даже летучая мышь залетает в дом и кусает кого-нибудь. Или енот забредет, рыча, в супермаркет. Солнышко, здесь акулы всегда есть. Просто не плавай, если вода мутная и грязная.

— Что мне делать? — напряженно спросил Артур.

— Это зависит от того, нужна ли она тебе.

— Боже мой, нет.

— Тогда натяни удилище изо всех сил и отскакивай от воды.

Он так и сделал. После пяти энергичных шагов назад его удочка дернулась в сторону большого водоворота. Катушка размоталась, и возник новый водоворот, подальше. Акула уплыла обдумать на досуге происшедшее.

— У акул нет костей, — объявил я. — Только хрящи. У них ряды складных челюстей, которые выпрямляются, когда они открывают пасти. Они открывают зубы передней челюсти, а остальные выдвигаются вперед вслед за ними. Около трети их тела занято печенью. Крохотные шипы на коже покрыты эмалью того же состава, что и на зубах. А мозги — лишь крохотное утолщение на переднем конце спинного мозга. И разума у них так мало, что его еще никому и никогда не удавалось обнаружить. У них неутолимый, разбойничий, доисторический аппетит, неизменный, как у скорпионов, тараканов и других импровизаций матушки природы с высокой степенью выживаемости. Раненная акула, поедаемая своими товарками, продолжает есть все, до чего может дотянуться, даже собственный горб, оказавшийся поблизости. Конец лекции.

— Уф, — сказала Чуки — Большое спасибо.

— Ах, да, еще два факта. Не существует никаких эффективных средств, отпугивающих акул. И им не нужно переворачиваться, чтобы укусить. Они могут наброситься на тебя сверху, но когда вонзят зубы в добычу, то переворачиваются, чтобы оторвать кусок мяса. А теперь, детки, мы устроим конференцию для критического и всестороннего осмысления вопроса. Прошу всех в большой салон.

Когда моя парочка уселась, и они посмотрели на меня выжидающе, я сказал:

— Артур, я слышал, что ты видел с Бу Уаксвеллом не Вильму, а похожую на нее девушку.

У Артура челюсть отвисла.

— Но я был уверен, что... ой, брось! Я знаю, что это была Вильма. Или ее близнец-двойник. И я видел ее часики. Она как-то сказала, что они сделаны по индивидуальному заказу. Я не мог ошибиться. Нет, это была Вильма. Достаточно было видеть, как она спала там в своей обычной позе.

— Согласен. Это была Вильма. Но старина Бу пустился во все тяжкие, доказывая, что это не она. По-моему, ему это было очень нужно.

— Но почему?

— Потому что там-то он и убил Вильму. И забрал ее долю, использовав деньги на то, чтобы накупить себе кучу замечательных игрушек, о которых он особо и не заботился.

— Убил Вильму, — произнес ослабевшим голосом Артур. Он сглотнул. — Такую... такую крохотную женщину.

— А догадка о том, что она была твоей законной супругой, Артур, оказалась верна. Она уже много лет работала со Стеббером. Может, у него даже был небольшой штат таких Вилем. Законный брак позволяет обставить все чище, а развод не доставляет особых хлопот. Ты, видимо, был мужем номер одиннадцать. Брак расширяет область, в которой можно ощипать голубка.

— Как мило, — нежно произнесла Чуки. — Паучихи съедают своих партнеров на десерт. Я читала как-то об одном очень умном маленьком паучке. Он ни за кем не ухаживал, пока не поймал паучихе сладкого жучка. А потом, пока она наслаждалась подарочком, смылся и был таков.

— Четверть миллиона долларов — это сладкий жучок, — произнес Артур.

— Значит, ее уровень был очень высок, — колко ответила Чуки. — Трев, Боже мой, как тебе удалось догадаться?

— Я и не догадался. Просто похоже на то, что так и случилось.

Я представил им краткий и не подвергшийся цензуре отчет о моей с ним встрече. Маленький фокус Бу с ножом заставил Чуки охнуть. Я взял бумагу и записал имена, которые он упомянул, пока они не выскользнули у меня из памяти. Я постарался как можно более весомо, подробно и осторожно описать то чувство, которое испытал в самом конце нашего свидания.

— Так что, вот он. Это его вотчина. Спорю, он тут любую лодку на полсотни километров вокруг знает. Бу не собирается полюбить меня за красивые глаза. Ему будет не по себе, пока он не выяснит, где мое логово. В Марко наверняка найдутся люди, знающие, где мы стали на якорь, и о двух мужчинах и одной женщине на борту. Чем больше он разнюхает, тем меньше ему понравится то, чем это пахнет. А он из тех людей, которые сначала делают, а уж потом обдумывают. Как бы мы ни были хитры, все равно оставили достаточно ясный след.

— Так что сматываем удочки и ищем новую базу, — сказала Чуки.

— Правильно. А потом придумаем какой-нибудь хороший и безопасный способ отвлечь старину Бу, чтобы у меня было достаточно времени разнести его гнездо в пух и прах.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Чуки.

— Это операция по восполнению фондов, не так ли? Сомневаюсь, чтобы он все потратил. Он не будет класть деньги в банк. Они спрятаны в какой-нибудь дыре. И не на виду. Он дьявольски хитер, но не благодаря логике, а скорее инстинктивно. У него этот напускной, потрепанный вид джентльмена удачи и этакая усмешка с долей ироничного шарма. Уаксвелл заставляет меня думать, что при иных обстоятельствах он мог бы оказаться человеком, с которым я бы сошел на берег в незнакомом порту, где можно неплохо выпить и заработать массу неприятностей. Но это было бы ошибкой. По своей сущности он из диких кошачьих, а не из домашних котиков. Крупный хищник. Интересно, скольким людям он зубы заговорил, беседуя невпопад, словно деревенщина болотная. Это неплохая маскировка. Его стиль жизни — хищный, с кошачьими повадками. У него есть свой дом, он объезжает четыре округа на рычащем от плохого обращения «линкольне», избивая попадающихся ему под руку мужчин столь безжалостно, что никто не осмеливается бросить ему вызов, тащит добычу к себе в логово, защищая его яростно и инстинктивно, готовый в любую минуту скрыться обратно в Глэйдз. Я говорю все это потому, что не хочу, чтобы мы совершили ошибку, предположив, что каким-либо предсказуемым образом он ответит на наши действия. Нечто, заставляющее другого человека броситься в отдаленные места, может вызвать у Бу Уаксвелла желание отбежать немного и повернуть назад. А когда он подошел так чертовски близко, чтобы накостылять мне, я понял, что давным-давно не видел никого, кто бы так быстро двигался.

— Трев? — произнесла Чуки странным, послушным тоном.

— Что, милая?

— Может... может, он так разошелся из-за тебя. Может, он что-то почувствовал. Потому тебе пока и удается с ним справиться.

Моим первым инстинктивным желанием было взорваться, сказать ей, чтобы не приводила дурацких аналогий. Это была бы ответная реакция, которую психоаналитики могли назвать показательной.

— Может, я и туп, — сказал Артур. — Но если этот человек так опасен и ты почти уверен, что он убил Вильму, то тогда, мне кажется, полиция сможет что-нибудь обнаружить. Я хочу сказать, может, опознают машину, в которой он увез ее из отеля, пока меня не было. Или он ходил с ней в банк, когда она сняла все деньги с нашего общего счета, еще до моего отъезда на автобусе. Я готов поклясться, что видел ее в коттедже Уаксвелла. Может быть, ее еще кто-нибудь видел там или заметил как он вез Вильму через поселок. Я хотел сказать, не будет ли нам проще, если он окажется в тюрьме?

— Артур, было бы замечательно, если правосудие вершилось бы исправно в нашем правовом обществе. А пока что во всех округах штата Флорида есть прекрасные полицейские участки. Некоторые — ну просто отличные. Но закон продвигается в жизнь не так быстро, как растет население. Так что все избирательно. Не думаю, что им покажется интересным обнаружить возможное убийство не местной женщины сомнительного характера, произошедшее более шести месяцев назад, женщины, о которой никто и никогда не заявлял, как о пропавшей без вести. В округе Колльер найдется какой-нибудь помощник шерифа, знающий, как обстоят дела в районе острова Марко, и полиция вряд ли посадит Бу, чтобы начать следствие, сознавая, сколь малы их шансы обнаружить тело. Конечно, если ему удалось увезти труп на острова, туда, где столько рек и болот, и спрятать там. После того, как Бу так страшно избил тебя, а эти милые люди обнаружили на шоссе и взяли к себе, у тебя, естественно, должны были возникнуть кое-какие идеи о том, чтобы привлечь Бу Уаксвелла к ответу законным путем. Что тебе сказали на это хозяева?

— Они велели мне забыть об этом. Сказали, что все равно ничего не выйдет, а на них это может навлечь беду. И вообще там полно Уаксвеллов. Многие из них тихие, приличные люди, но полно и таких диких, как сам Бу. Если они захотят отомстить Сэму Даннингу, приютившему кого-то, кто представляет для них опасность, то его сети окажутся перерезанными, а лодка, которую он сдает внаем, может загореться. Никто и знать не будет, кто это сделал. Лучше всего не поднимать головы, посоветовали они. Трев, я должен повидаться с этими добрыми людьми. Я уехал и сказал, что скоро вернусь. А они ни слова обо мне больше не слышали... Это не порядочно.

— И еще одно, Артур, — сказал я. — Если ты подашь жалобу на Бу, помни, что она будет исходить от тебя, человека, который еще совсем недавно подстригал кусты, сидя в тюрьме в округе Палм. Человека без работы и без средств к существованию. Когда законных оснований недостаточно, срабатывает система сопоставления статусов. Предположим, тебе удалось бы заставить их арестовать Бу Уаксвелла. Они обыщут его пещеру и, по всей видимости, наткнутся на то, что у него осталось, если что-нибудь осталось. Тогда все деньги окажутся вне пределов нашей досягаемости. — Я поглядел на Чуки. Она сидела нахмурившись, подперев щеку кулачком. — Ну что ж, вы начинаете соображать, — добавил я. — Что еще нам нужно сделать?

— Я думаю, если бы Вильма была жива, она непременно связалась бы с Кэлвином Стеббером, а если мертва, то он начнет волноваться, где она. Таким образом, можно проверить твою идею. В конце концов, Бу Уаксвелл мог получить деньги где-нибудь еще. И, может быть, сама Вильма велела ему утверждать, будто ее там не было, — сказала Чуки.

— И, — продолжил я, — Стеббер может оказаться тем, кто выманит Бу подальше из его пещеры. — Я встал. — Теперь подошел тот момент, когда нам понадобится наш подставной клиент.

— А как насчет тех моих денег, что получил мистер Стеббер? — спросил Артур.

— Я постараюсь ими заняться. А теперь давайте-ка снимать этого зверя с привязи и убираться отсюда.

Мы подняли нижние якоря на борт и столкнули закрепленный кормовыми якорями «Флэш» в воду. Когда мы отошли на достаточное расстояние, крепление ослабло. Я поднял надувную лодку на шлюпбалку и закрепил ее в расчете на высокую скорость. Артур вывел нас в широкое устье Пролива Ураганов. Мы подтянули «Рэтфинк» к корме, задрав мотор и прикрыв его толем. Когда все было готово, мы двинулись по проливу на север. Я включил машины на полную скорость, пошел на корму и отрегулировал длину буксирного троса так, чтобы «Рэтфинк» отстоял на достаточном расстоянии от борта. Яркий день начинал меркнуть, небо затуманилось, с юго-запада пошла зыбь, а море мерзко закачало старую посудину, не давая нам поставить ее на автопилот. Маленький трансформатор «Флэша» барахлит при качке. И напряжение падает. Так что приходится, как в старые времена, крутить штурвал, как только яхта поднимается сзади, а потом с силой вращать его назад, когда вверх идет весь корпус. Трудишься так в течение долгих, бесконечных секунд и только потом яхта становится устойчивой и устремляется вниз, как тяжелый поезд.

Чуки принесла в рубку бутерброды, и я послал Артура достать Библию из моего снаряжения.

Порт Палм-сити в сорока километрах к северу от Неаполя как раз показался на горизонте. Но при такой погоде до него надо было плыть еще далеко. Ветер так усилился, что срывал барашки с волн, солнце скрылось в дымке, вода из кобальтово-синей становилась серо-зеленой. «Флэш» вздымался и переваливался с треском, щелканьем, звяканьем и глухими ударами. На каждой десятой волне левый двигатель с треском поднимался над водой, вызывая частую вибрацию. По крайней мере, не приходилось сбавлять ход. Катерная скорость была не выше той, какую обычно держат яхты, когда штормит.

Нас нагнал дождь, и я послал свою парочку вниз, в крытую рубку. Почувствовав, что двигатель барахлит, перевел рычажок, снимая нагрузку, набросил на перекладину петлю и натянул сверху над приборами и дросселем большой брезентовый навес. Но при этом уже успел вымокнуть насквозь.

Включив «дворники», Артур и Чуки поглядывали на пелену дождя. Артур попытался что-то приготовить, но, не будучи в силах справиться с качкой, ронял кастрюли с крючков на камбузе. Они впустили меня с заметным облегчением. Вскоре тяжелый дождь сбил барашки, и яхта пошла ровнее.

— Знаешь, иногда на яхтах выставляют таблички, — нервно посмеиваясь, заметила Чуки: — «О Боже, твое море так быстро, а мое суденышко так мало». Трев, а у тебя нет таких смешных табличек?

— И никаких веселых флажков, чтобы поднимать на мачте. Хотя однажды мне чуть было не приглянулась одна латунная табличка. Там было написано, что браки, заключенные капитаном судна действительны лишь на время путешествия. Артур, сходи, посмотри, как там «Рэтфинк» плывет. Чуки, приготовь кофе. Займитесь чем-нибудь. Перестаньте выглядывать у меня из-за плеча. А потом проверьте сводки из всех портов, чтобы узнать, идет ли дождь и шторм на нас. Закрепляйте любые свободно лежащие предметы, которые вам попадутся. А потом, ребята, я вам рекомендую некий языческий обряд, но только после того, как принесете мне кружку кофе. Возьмите по куску мыла, выйдите на корму, разденьтесь догола и ощутите на себе этот сильный и теплый дождь.

Через час, как я и предсказывал, направление ветра переменилось на западное. Оценив, где я нахожусь, по проведенной карандашом линии на карте, я пометил эту точку крестиком и лег на курс еще западнее, чтобы волна шла не в левый борт, а прямо по направлению корпуса. Яхта пошла более устойчиво. Я проверил курс по компасу, вычислил отклонение, провел новую прямую у себя на карте и поставил яхту на автопилот. По моим расчетам, через восемьдесят минут мы окажемся напротив Палм-сити, и, свернув в этой точке, попадем к причалу. Дождь усиливался, а ветер ослабевал. Я прокрался взглянуть на своих товарищей. Опознавательные знаки налицо. Запертая дверь каюты. А в большом салоне на ковре валялось мокрое голубое банное полотенце. Это меня заставило вспомнить отрывок из старой-старой истории, написанной, кажется, Джоном Колльером[10], о том, как ребенок находит ногу, с натянутым на нее носком и обутую в ботинок, на ступеньках лестницы, ведущей на чердак. «Словно кусочек, впопыхах оставленный кошкой». Так что это полотенце — и есть оставленный впопыхах кусочек. Люди недооценивают то, как сильно возбуждают крупные капли дождя, мыло, хохот, а также взлеты и падения маленькой яхты.

Я проскользнул со своим куском мыла в передний люк, чтобы вести наблюдение прямо по курсу. На меня обрушился холодный поток, пенящийся так, как это может делать только дождевая вода. У меня было несколько хорошо заметных продолговатых синяков на руках, там, где прошлись кулаки Бу, и один круглый под ребрами. Когда я делал глубокий вдох, возникала острая боль, признак того, что удар, по-видимому, немного повредил межреберный хрящ. Я по-дурацки восхищался тем, что живот снова стал плоским, а на бедрах исчезли небольшие жировые запасы. Нарцисс под дождем. Я пошел обратно вниз, на четвереньках заполз в люк, поспешно вытерся, натянул сухую одежду и побрел обратно к штурвалу, выглядывая сквозь дуги «дворников», не изменился ли курс, чего всегда боишься, когда яхтой управляет собрание мелких механизмов.

Пришла Чуки в белоснежном платьице, с заколотыми на затылке черными волосами, неся поднос с тремя коктейлями и вазочкой орешков. Артур замыкал шествие. Они были необычайно разговорчивы. Дождевой душ пошел им на пользу. Немного прохладный, но воистину стимулирующий. Потом оба бросились искать более подходящее и невинное слово, но умудрились лишь подчеркнуть его неприличие, от чего Артур так густо покраснел, что отвернулся поглядеть на левый борт и скромно произнес: — О Боже мой, он опускается, не правда ли?

И он действительно все еще опускался, пока мы не достигли выбранной по моим оценкам точки назначения. Когда прекрасный полезный дождь со свистом падает в соленую морскую воду, это всегда кажется пустой тратой энергии. Я дал задний ход, и мы чуть было не отклонились от курса, потом повернул маленькую крутящуюся ручку, опускавшую лот. В проливе угол наклона дна столь постоянен, что можно определять местонахождение, измеряя расстояние до дна. У нас было шесть с половиной под килем, семь с половиной в общей сложности. Если я не ошибся, то, согласно глубинным отметкам на карте, мы находились в четырех километрах от Палм-сити. Направив антенну на гавань, я взглянул на частоты коммерческой радиостанции. Выведя звук на усилители — шел бейсбольный матч — я переменил направление, установив нуль градусов и покрутил настройку, пока не добился отличной четкости. До намеченной точки оставалось километра полтора. Я взял новый курс, опять поперек волны, так что мы качались и взмывали вверх, пока из тьмы не показалась морская бухта. Теперь было легко определить направление курса в соответствие с картой. В бухте не было волн и не составило особого труда обнаружить бакены, указывающие путь к порту.

Как я и надеялся, он был битком набит крупными катерами. Два громких гудка вызвали из сторожки паренька в полиэтиленовом дождевике с капюшоном. Он жестами рук показал нам путь к причалу и обошел пристань, чтобы принять канат. Я обогнул другие яхты, протиснувшись между ними, поспешил на нос и бросил канат. Паренек набросил на тумбу петлю и подтянул нас к пристани. Через пятнадцать минут мы остановились, спустили все якоря, куда им положено, а трап выбросили на пристань, зарегистрировавшись и подписав все бумаги. Дождь шел на убыль.

Одежда была сырой, но не настолько, чтобы снова переодеваться. Чуки разлила остатки из шейкера и сказала:

— Ну, ладно. У меня вопрос. Почему мы встали именно тут?

— По нескольким причинам. Если хочешь спрятать одно какое-нибудь яблоко, то самое лучшее — повесить его на яблоню. Множество больших катеров стоят здесь на открытой стоянке все лето. Мы — всего лишь лицо в толпе. Здесь недалеко Форт-Мьерз, откуда можно быстро добраться до Тампы. Мы в получасе езды на автомобиле до Неаполя, что немного лучше, чем час от Марко. Если он обнаружит, что мы стояли на якоре в безлюдном месте, то будет ожидать того же и в дальнейшем. А если старина Бу найдет нас и у него появятся какие-либо черные мысли, то здесь ему будет чертовски неудобно претворить их в жизнь. Кроме того, это должно понравиться Стебберу. Конечно, если я сумею организовать тут встречу с ним.

Артур сказал:

— Мне кажется, они нашли меня именно здесь, слоняющимся на пляже, за дамбой. Мне... мне, наверно, не следует показываться на виду?

— В твоей-то рыболовной шляпе и темных очках? — сказала Чуки, вопросительно подняв на меня черные брови.

— Да выходи на берег, ради Бога, почему бы нет, — сказал я.

Чуки наклонилась и погладила Артура по коленке.

— У тебя милое лицо, и я люблю тебя, но прости, милый, ты не из тех людей, кто легко запоминается.

— Думаю, одной жертвы ему будет достаточно, — ответил Артур, считая, что он отпустил одну из своих редких шуточек и совершенно не ожидая, что кто-нибудь засмеется.

Я послушал вечернюю сводку погоды. Как я и ожидал, ветер дул северный. К утру обещали восточный, три-пять узлов, ясную погоду, днем временами грозы. Это означало, что рано утром, заправив «Рэтфинк» и вычерпав из него воду, я смогу, держась поближе к берегу, быстро съездить к маленькой пристани в Неаполе, привязать его там, чтобы в случае надобности судно было под боком, и на взятой напрокат машине вернуться обратно в Палм-сити. К вечеру небо прояснилось, воздух стал свежим, но Чуки отвергла возможность поужинать на берегу. Ее охватила страсть к домашней работе, неистовое желание готовить. После ужина, пока они вдвоем любезничали на камбузе, я взял маленький, работающий на батарейках магнитофон к себе в каюту и закрыл дверь. Я не могу показывать свое великое искусство при посторонних, а в некоторых случаях и вовсе не способен его проявить. Маленький магнитофон, благодаря своим размерам, был очень надежен.

Включить, перемотать, стереть. Включить, перемотать, стереть. Для того, чтобы подделать тембр Уаксвелла нужно было взять чуть повыше и придать голосу чуть более мощный резонанс. Слияние слов и снятие конечного гласного было осуществить проще, пользуясь слегка напевной модуляцией присущей диалекту этого болотного края. Получив вполне удовлетворительный результат, я закрепил его на кассете.

Потом пошел на верхнюю палубу неспешно выкурить вечернюю трубку. Она — лишь слабая для меня награда за воздержание. Поэтому я иногда обманываю сам себя. И вот сейчас нашел в футляре трубку большего, нестандартного размера, массивный продукт «Уилк Систерз» и, чуть было не растянув большой палец, набил ее «Черным взглядом».

Мы сидели втроем теплой ночью, глядя, как поблескивают на воде огни пристани. Вдали сверкали фары машин, пересекавших дамбу. Чуки и Артур сидели вместе, в трех метрах от меня, по правую руку. Время от времени они о чем-то шептались. Несколько раз она беззвучно, почти неслышно хихикала, словно медленно постукивая ноготком. Меня это начинало так раздражать, что я был благодарен, когда они сказали свое раннее и торопливое «спокойной ночи». Похоже, Артур захватил ее немного больше, чем она рассчитывала. Надеюсь, это чувство окажется достаточным, чтобы помочь ей освободиться от Фрэнки Деркина. Но в любом случае будущее Чуки и Артура будет зависеть от того, сколько его денег мне удастся выручить. Если Чуки придется содержать его, или работать наравне с ним, чтобы содержать их обоих, это будет не так уж здорово. Во всяком случае, сделает его бездеятельным. А ей пора детей заводить. Хотя это и плохо сочетается с ее энергичной деятельностью профессиональной танцовщицы. У Чуки тело создано для того, чтобы рожать детей. У нее доброе сердце и желание их заиметь. А любви хватит на чертову дюжину.

Так что если тебе не удастся спасти приличную сумму, стоит ли требовать все пятьдесят процентов, а, Макги?

А потом последует целый ансамбль из тысячи скрипок, играющих на тему: «Я искренне тебя люблю». Или, может быть, «Рай в шалаше».

Вернувшись обратно, в свое пустое и одинокое гнездо, я включил магнитофон и, оперируя всей гортанью, как это уже делал раньше, перевоплотился в Бу Уаксвелла, произносящего кисленькую маленькую речь о радостях любви и брака. Потом я проиграл кассету с самого начала. Одобренная много раньше часть звучала почти также, как новое дополнение. Это означало, что я достаточно свыкся с ролью, чтобы рискнуть.

Как и прежде, привязал «Рэтфинк» у маленькой пристани. Потом отправился в город на зеленом «шевроле», заказал в аптеке кофе и, пока он остывал, заперся в телефонной кабинке. Потом набрал рабочий телефон Крейна Уаттса.

Он ответил сам, голос звучал потрясающе чисто, внушительно и надежно.

— Крейн Уаттс слушает.

— Уаттс, это Бу Уаксвелл. Как насчет того, чтобы дать мне номер Кэлва Стеббера в Тампе. Не могу достать нигде.

— Я не знаю, уполномочен ли я...

— Слушай, адвокатик, я его сейчас получу, а не то через пять минут прямо у тебя буду, задницу твою до костей высеку.

— Ну... подожди минутку у телефона, Уаксвелл.

Я держал карандаш наготове. И записал номер. 613-1878.

— А адрес? — спросил я.

— Все, что у меня есть, это номер почтового ящика.

— Не переживай. Адвокатик, что-то мне точно не понравилось, как ты этому Макги все выложил.

— А тебе не кажется, Уаксвелл, что ты уже вчера мне об этом говорил. Я и сейчас повторяю, что ему и половины того не сказал, о чем он тебе говорил. Хоть он и утверждал, что будто бы от меня узнал.

— Да ты пьяный был, как собака, чтобы помнить, что ты там болтал.

— На своем уровне я делаю все возможное, чтобы найти Стеббера как можно скорее, и, как только я узнаю что-нибудь полезное, свяжусь с тобой. Но я не понимаю, почему ты так разволновался. Все было прекрасно, законнейшим образом организовано. Другое дело, Уаксвелл, я не хочу, чтобы ты еще когда-либо приходил ко мне домой. Ты вчера расстроил мою жену. Подумай, как ты себя вел! Встречайся со мной здесь, если тебе вообще нужно меня видеть, но я повторяю, что не желаю иметь с тобой какие-либо общие дела. Это тебе понятно?

— Пожалуй, я все равно приеду и вздую тебя!

— Подожди минутку!

— А ты поласковей со старым Бу разговаривай.

— Ну, ... может, я и говорил несколько раздраженно. Но понимаешь, Ви ничего не знала о... об организации этого дела. Ты слишком много при ней выложил. Она меня потом полночи допрашивала, пока мне удалось ее угомонить. Да и до сих пор она мне не верит. Будет лучше, если ты больше не будешь приходить к нам домой. Ладно?

— Клянусь, адвокатик, больше никогда не приду. Никогда больше. Если только что-нибудь неожиданное не произойдет.

— Пожалуйста, выслушай меня...

Слегка вспотев, я повесил трубку и вернулся к своему кофе. Бу Уаксвелл, не теряя времени, отправился к единственному человеку, который мог хоть что-нибудь знать обо мне. И назвал его трепачом. Уаттс мог получить номер моего почтового ящика в Бахья Map из клубных записей. Но это не особенно помогло бы ему. Теперь появился новый фактор. Уаксвелл не произвел на меня впечатления человека терпеливого. Возможно, не далее, как сегодня днем, он позвонит Уаттсу. Ему надо выяснить, что тот узнал. И адвокат будет весьма заинтригован, узнав, что это второй звонок Бу за сегодняшний день. Он, конечно, заинтересуется, услышав, что кто-то пытался узнать отсутствующий в книге телефон Стеббера. В том, что Бу будет звонить, я не сомневался.

Я погнал свое «шевроле» на север, по сорок первому шоссе. Машин было мало, и я временами поглядывал в зеркало заднего вида, не появилась ли полиция штата, чтобы привлечь меня за нарушение скорости, которая уже приблизилась к трехзначному числу. Я въехал на стоянку у пристани Палм-сити в десять утра. На «Флэше» все было заперто. Записка на ковре, у задней двери салона гласила, что мои пассажиры ушли в магазин за продуктами. Я отправился на поиски и набрел на них на так называемой «Вкусной Ярмарке» в двух кварталах от пристани. Артур тащил корзинку, а Чуки шныряла вокруг, выбирая товар с характерным загипнотизированным видом покупательницы в супермаркете. Через одиннадцать минут после того, как я их обнаружил, я запер протестующего Артура на яхте, дав ему инструкцию сидеть там и не высовываться. Потом вернулся на стоянку вместе с Чуки, расправляющей юбку и застегивающей последнюю пуговку на блузке.

Если бы вылет из Фор-Мьерз не задержали из-за опоздания самолета, следующего из Палм-Бич, то мы бы его пропустили. А я был слишком занят, чтобы дать Чуки более полный инструктаж, а не слишком краткое и фрагментарное объяснение. Я купил два билета до Тампы и обратно. С посадками в Сарасоте и Сант-Пите мы прилетали в двенадцать двадцать.

На борту самолета я объяснил Чуки все более подробно.

— Но мы ведь знаем всего лишь номер телефона, не так ли? — спросила она.

— И то случайно, понадеявшись на удачу. И еще мы знаем название яхты.

— Бог ты мой, если бы ты столь же энергично поработал над чем-нибудь законным, Макги. Ты бы такой шишкой стал, что и не выговорить.

— Всего-навсего сенатором штата.

— Ух! — она посмотрелась в зеркальце и подвела губы. — Чем я тебе смогу помочь?

— Я это выясню по ходу действия.

В аэропорту «Тампа Интернешенл» пока Чуки с серьезным видом стояла у кабинки, я набрал номер. Никто не отвечал. Когда я уже был совсем готов положить трубку, спокойный, осторожный и четкий женский голос ответил:

— Да?

— Я бы хотел побеседовать с мистером Кэлвином Стеббером.

— Какой номер вы набираете, сэр?

— Шесть-один-три-один-восемь-семь-восемь.

— Извините. Здесь нет никакого Стеббера.

— Мисс, я полагаю, это старая как мир ситуация с паролем. Вы всегда просите повторить номер и считаете, что тот, кто звонит, перепутал одну цифру. Но вышло так, что у меня нет пароля.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, сэр.

— Несомненно. Я перезвоню вам ровно без пятнадцати час, через двенадцать минут. Вы скажете мистеру Стебберу, что ему позвонит некто, знающий кое-что про Вильму Фернер или Вильму Уилкинсон, как вам будет угодно.

Она чуть помедлила, подышав в трубку, явно слишком долго, прежде чем сказала:

— Мне очень жаль, но это абсолютно ничего для меня не значит. Вы действительно ошиблись номером.

Она была очень хороша в своем упрямстве. Так хороша, что ее замешательство уже не имело никакого значения. Я снова позвонил в обещанное время.

— Да? — ответил знакомый голос.

— Мистера Стеббера не заинтересовала судьба Вильмы? Это снова я.

— Знаете, мне действительно не следовало вести себя столь по-детски и сердиться из-за подобной ерунды, кем бы вы там ни были. Просто у меня сегодня скучный и утомительный день. Как вы думаете, может, дело в этом?

— Странные разговоры многих из себя выводит.

— У вас действительно довольно приятный голос. Знаете, если вы не слишком заняты, то можете скрасить мой день, рассказав еще какую-нибудь чепуху. Почему бы вам снова не заняться мистификацией, скажем, в пятнадцать минут четвертого?

— С удовольствием. Я буду тем, у кого в зубах красная роза.

— А я стану по-девичьи глупо улыбаться.

Я вышел из кабинки.

— Почему ты ухмыляешься? — требовательно спросила Чуки.

— Всегда приятно поговорить с хорошими людьми. Ей не удалось связаться со Стеббером так быстро. Но не выдав ни полсловечка лишнего, она договорилась, чтобы я перезвонил в три пятнадцать. Тогда, если Стеббер заинтересуется, они приоткроют дверку. А если нет, то она отделается девичьим трепом, и я положу трубку, так и оставшись в неведении. Очень мило.

Она выпрямилась.

— Значит, ты не с той дело имеешь, да, солнышко? У Стеббера эта страшно проницательная девушка, а тебе приходится мыкаться со скучной и длинноногой танцовщицей.

— О Боже мой, ну почему какое-то безликое восхищение заставляет тебя так взъерепениться?

— Покорми меня, — сказала она. — Все женщины всегда готовы приревновать. А когда в животе бурчит от голода, то это немного более заметно.

Мы пошли на верхний этаж, где она как волк набросилась на еду, но с гораздо более явными признаками удовольствия, чем может проявить любой волк. В этом было так много от нее самой, это было так эстетически красиво и ярко, так полно жизненной энергии, что на ее фоне люди за десятью столами вокруг блекли, как мерцающие черно-белые кадры из старого фильма. Я словно услышал диалог из него: «Ну, ладно, парень, но опиши того типа, с которым она была. — Просто тип. Большой такой, кажется. Я хочу сказать, черт, мне кажется, я вообще не смотрел на него, лейтенант».

Она отпила кофе, улыбнулась, вздохнула и снова улыбнулась.

— Ты выглядишь счастливой женщиной, мисс Маккол. — Я протянул руку через стол и дотронулся до ее переносицы, прямо посредине между черными бровями, а потом чуть выше. — Тут были две черточки.

— А теперь морщинки пропали, да? Сукин ты сын, Трев. Я зачастую просто не знаю, что говорю. Я Артуру всю душу раскрыла. В основном, там, в темноте, когда он обнимал меня. Такие вещи, о которых никому и никогда не говорила. А он слушает и запоминает. Я бегаю туда-сюда по всей своей дурацкой жизни. Похоже, стараюсь понять.

И в то же время, сама с собой разговариваю о Фрэнки; о том, как мать заставила меня стыдиться моего роста; о том, как сбежала и в пятнадцать лет вышла замуж, а в шестнадцать развелась и слонялась повсюду, а потом осела и стала по-настоящему вкалывать, чтобы заработать, накопить деньги и вернуться в шикарном виде. И чтобы у всех глаза на лоб полезли. Я даже знала, как это будет, Трев. Я одену меховую накидку и войду в свой дом. А мать и бабушка вытаращат глаза. А потом я им дам понять, что получила все это не так, как они могли бы подумать, а честным трудом. И покажу им альбом с вырезками. Девятнадцать лет. Боже!

А там уже чужие в этом доме, Трев. Нетерпеливая женщина, и дети, которые повсюду бегали. Моя бабушка уже год как умерла, а мать оказалась в доме для престарелых. Преждевременная дряхлость. Решила, что я — это ее сестра и умоляла меня увезти ее оттуда. Я ее перевела в другое место. Платила семь с половиной долларов в неделю в течение полутора лет, Трев. А потом с ней случился один тяжелый удар вместо постоянных мелких, и она умерла, даже меня не узнав. Артур меня спрашивал, почему я так решила. Может, у нее и были какие-то проблески сознания, когда она гордилась мной. — Слезы навернулись на глаза Чуки, и она покачала головой. — Ладно. Мне хорошо с Артуром. Как будто у меня в голове множество маленьких узелков. Я говорю, говорю, говорю, и потом он скажет что-нибудь и один узелок развяжется. Она нахмурилась.

— Ведь и теперь может получиться так же, как было с Фрэнки. Он, бывало, если узнает, что меня что-нибудь грызет, то потом, когда уже много времени пройдет, скажет такое, от чего тебя еще больше грызть начинает. Я это объяснила Артуру. Он говорит, что может, мне потому и нужен Фрэнки, что он меня наказывает, а я сама не могу себя наказать.

Трев, тебе действительно нужно дать Артуру ну хоть что-нибудь делать. Я могу только немного поднять его дух. Но если ты с ним будешь обращаться как с надоедливым ребенком, в то время как я стараюсь сделать из него мужчину, то все впустую. Это долго не продлится. Может, Трев, эта часть дела гораздо важнее денег. Он поговаривает насчет этой работы в Эверглейдз. С некоторой тоской. Когда он трудился у себя в магазине, это было нечто устоявшееся. Поставщики знали, что пользуется спросом в этом городе. А у него были хорошие специалисты по витринам и рекламе. И торговля шла вполне стабильно еще до того, как он стал ею заниматься. Но он сказал: «если сколотить стояки на скорую руку, и они не падают, а мастер приходит и говорит, что и так сойдет, то тебе кажется, будто люди проживут здесь целую вечность и ветры не сметут постройку с лица земли». Я бы не сказала, что это ему нравилось. Но понимаешь, если не считать магазина, работавшего по заведенному до него порядку, все, за что бы он ни брался, проваливалось ко всем чертям. Все, за исключением этой тяжелой работенки. Если ты ему что-нибудь доверишь, он еще больше поверит в свои силы.

Я пообещал, что сделаю это. У нас еще было время до пятнадцати минут четвертого, чтобы как следует подготовиться. Я купил карту-схему Тампы и взял напрокат бледно-серый «галакси». Увы, Тампа превращается в нечто безликое. Раньше она запоминалась как самая грязная и приводящая в бешенство своими запутанными автомобильными дорогами часть на юге района Челси Бостона. Теперь здесь проложили чудовищные автострады и скоро, в один прекрасный день, Тампа останется в памяти лишь как мимолетное дорожное впечатление. Центр города расширили, сделав его еще более безликим, и Ибор-сити все больше превращается в подобие Нового Орлеана. В каком-нибудь весьма отдаленном от нас году историки отметят, что Америка двадцатого века совершила колоссальную ошибку, пытаясь создать культ автомобилей, а не людей, покрывая бетоном и асфальтом сотни тысяч гектаров пахотных земель, обезображивая центры городов, способствуя быстрому распространению этого высокоскоростного хлама. Так что, когда, в конце концов, новые изобретения заменят вышедшие из употребления автомобили, то потребуется двадцать лет и полбиллона долларов, чтобы стереть с лица земли все безобразие двадцати лет безумия и перестроить супер-города таким образом, чтобы они служили человеку, а не его игрушкам.

Оставив Чуки в машине, я зашел в справочный зал библиотеки и поискал яхту «Пират» среди зарегистрированных в справочнике Ллойда. Таких было очень много, но я нашел одну, приписанную к порту Тампа. Переделанный катер береговой охраны тридцати шести метров в длину, принадлежащий «Фом-Флекс Индастриз». Я позвонил им, и меня перекидывали с уровня на уровень вдоль всей пирамиды власти, вплоть до вице-президента по вопросам торговли и проката, некоего мистера Фоулера, голос которого хранил слабые следы вермонтского акцента.

— С подобными проблемами, — сказал он, — вам следовало бы обратиться к мистеру Робинелли в доке Гибсона, где мы держим яхту. Мы пользуемся ей, заранее составляя расписание для служебных поездок, и уполномочили мистера Робинелли сдавать яхту, когда сроки аренды не мешают намеченным компанией планам. Те, кто берут ее напрокат, а я бы хотел, чтобы их было побольше, помогают поддерживать яхту в хорошем состоянии, оплачивать стоянку, страховку и заработки постоянного экипажа. У меня сейчас нет на руках предварительного расписания, но я могу попросить кого-нибудь достать его. Мне известно, что в данный момент яхта стоит у Гибсона. Если вы...

Я сказал ему, чтобы он не беспокоился, я узнаю все у мистера Робинелли. Посмотрел адрес дока Гибсона и, вернувшись к машине, нашел это место на карте города. У нас было достаточно времени, чтобы все разузнать. Док был в большой, занятой торговыми судами гавани, где загружалось и разгружалось с десяток рефрижераторов. Там было жарко от густого и низкого промышленного смога, в воздухе воняло химикатами и в искусственного происхождения дымке ярко поблескивали огромные груды невероятно жесткого сульфита. Я остановился у конторы, откуда был виден «Пират», стоящий на якоре у причала. Наверху работали двое мужчин в хаки. Яхта блестела как новенькая, и я не завидовал тому, кого смотритель выбрал для ежедневного соскабливания с нее грязи.

Робинелли оказался большим и грубым человеком с тремя телефонами, четырьмя подставками для бумаг и пятью перьевыми ручками. Ну, страшно занятым типом, не имеющим ни одной свободной минутки для беседы. Я представился как представитель группы лиц, желающих взять напрокат яхту «Пират» для поездки в Юкатан, скажем, дней на двадцать. Десять человек. Будет ли она свободной в ближайшее время? И какова цена?

Он прыгнул к столу и сделал пометку в блокноте.

— Давайте ровно три тысячи. Считая питание и оплату стюарда. Экипаж из четырех человек. Выпивку принесете сами. Остальное прилагается. — Он говорил все громче, и голос зазвучал надтреснуто, как удары кнута. В кабинет, прихрамывая, поспешно вошла худенькая женщина и протянула ему папку. Он пробежал глазами несколько верхних страниц.

— Яхта свободна с десятого июля в течение тридцати двух дней. Уведомите не позже, чем до тридцатого июня. Чек должен быть за двое полных суток до отплытия. Никаких пассажиров от шестидесяти пяти лет и старше. Обеспечивается страховка. Скорость до четырнадцати узлов. Путешествия в радиусе полутора тысяч километров. Радар, опреснитель соленой воды, осадка метр восемьдесят, семь пассажирских кают, три туалета, ванна и душ. Повышенная устойчивость. Пойдите, взгляните. — Он написал записку и протянул мне. — Дадите мне знать. В письменном виде.

Я повел Чуки на пристань. Грубоватый парень с тупым и безразличным лицом, большими веснушчатыми бицепсами, в рубашке цвета хаки, облегавшей его также плотно, как и собственная юная кожа, взглянув на записку, сказал, что капитан на день сошел на берег. Но можно зайти осмотреть яхту. Мы довольно быстро обошли ее. Переделана она была замечательно, так, что стала роскошным средством передвижения, не утратив своего делового вида.

Поднявшись наверх, я сказал парню:

— Спасибо.

— Осмотрел двигатели?

— Они старые, но прочные, — сказал я. — При таком щадящем режиме они целую вечность продержатся. А не заменили ли при переделке систему предотвращающую самовозгорание? — Грязь чернела у него под ногтями. Но после моего квалифицированного вопроса безразличный вид мгновенно сменился на заинтересованный. Не прошло и пяти минут, как он уже рассказал о грубо сработанных двигателях «Пирата» больше, чем мне хотелось услышать.

— Я слыхал об этой яхте от одного своего приятеля, который нанимал ее как-то. Его зовут Кэлв Стеббер.

— Кто такой?

— Очень важная шишка. Невысокий, грузный, дружелюбный на вид. Он снимал яхту в Неаполе. Занимался одной земельной сделкой.

— Ах, этот. Да. Приятный мужик. Но, если точно, он не брал ее напрокат. Мы три недели стояли в этом «Катласс-Яхт-Клубе». Закончили там одну работу и должны были забрать следующую группу. Вот мистер Стеббер и договорился с капитаном Энди, что поживет немного на борту. Своего рода аренда в доке. Капитану здорово влетело от Робинелли. Нужно было Энди сдавать деньги! Робинелли не фига бы не узнал. Кажется, они долларов на пятьдесят в день сговорились. Мистер Стеббер хотел хорошо выглядеть перед какими-то людьми и нас проинструктировали всем говорить, что яхту мистеру Стебберу одолжили друзья.

— Я знаю, Кэлв живет здесь, в Тампе, — сказал я, — у меня есть его номер, не внесенный в книгу, да я его куда-то задевал. А адрес забыл. Какой-то многоквартирный дом у залива Тампа. У вас на борту его адреса нет, а?

— Боюсь, что нет. Он сел и слез в Неаполе. Мы все это время стояли на якоре. Платил он наличными. Не было никаких причин... — Он остановился и, глядя вдаль, подергал себя за ухо. — Подождите-ка. Что-то там было. Ну, да. Бруно нашел, когда мыл яхту после ухода мистера Стеббера. Запонка для манжет закатилась куда-то. Золотая, с каким-то серым драгоценным камнем. У капитана Энди был номер телефона Стеббера, или он его как-то раздобыл. Когда мы вернулись в Тампу, он связался с мистером Стеббером и... — Он повернулся к носу и закричал. — Эй, Бруно! Пойди на минутку.

Долговязый Бруно с совершенно не располагающим к нему выражением лица, вышел, волоча ноги, на корму, вытирая мыльные руки о бедра и уставившись большими зелеными глазами на миссис Маккол.

— Скажи, Бруно, ты помнишь того мужика, которому ты в прошлом году вернул эту золотую запонку?

— С тебя двадцать долларов, парень. Отлично помню.

— Куда ты отнес ее?

— Западно-бережный бульвар, чуть ниже по течению за мостом Танди, недалеко от Макдилл. Но вот номер не помню. Очень милое местечко.

— А ты можешь рассказать, где, вот этому господину, чтобы он отыскал его?

— Да не торопись, а то не фига не вспомню. Дай подумать чуток. Там был номер и табличка с именем. Бледного цвета здание, типа четырех домов, сцепленных вместе. Он живет в том, что ближе к заливу, на последнем этаже. То ли на седьмом, то ли на восьмом. Во всяком случае, на последнем. Что-то там на табличке такое было, очень неясное. Вспомнил! «Западная Гарань». Рэ вместо вэ. И нет там никакой гавани, приятель, как бы ты не произносил это слово. Пристани и волнорез невысокий. Пришвартованы лишь маленькие парусники, но ничего такого, чтобы я назвал гаванью.

Когда мы ушли, Чуки сказала:

— Я не знаю, что у тебя на уме. Просто приходится стоять и стараться выглядеть беззаботно. Довольно странный способ выяснить его адрес.

— Возможно, есть и другие пути. Видимо, их не так уж и много, если он ведет себя тихо и осторожно. Люди оставляют следы. Но ты не знаешь, где они их оставят. Если будешь сновать туда-сюда по той территории, где эти личности, как тебе известно, побывали, то получишь больше шансов на что-нибудь набрести. Так что нам просто повезло. У меня плохих дней было и побольше. Захочет Стеббер играть с нами или нет, я все равно рад, что знаю, где он находится. Я думаю, мы позвоним ему.

К тому времени, как я отыскал «Западную Гарань», было уже почти половина четвертого. Это оказался богатый и со вкусом выстроенный дом, с просторными и живописными палисадниками. Архитектура позволяла избежать холодного вида учреждения; здесь не было строгой геометрии и точного математического расчета. Основной подъезд — для доставки продовольствия, для гостей и для жильцов дома. Я оставил Чуки в машине, а ключи — в замке зажигания.

— Я пробуду там до половины четвертого, — сказал я ей, — не позже. Я слов попусту не трачу. Если захочу остаться подольше, то спущусь и скажу тебе сам. Так что в половине четвертого ты выезжаешь отсюда, останавливаешься у первой же телефонной кабинки, какую только обнаружишь, и анонимно сообщаешь полиции, что в квартире Стеббера происходит что-то очень странное. «Западная Гарань», ближайшая к воде башня, верхний этаж. А потом мчись в аэропорт. Вернешь взятую напрокат машину. Вот твой билет на самолет. Если я к семичасовому рейсу не появлюсь, ты во всех случаях улетаешь. Возьмешь ту другую машину и вернешься на пристань. Вот тебе связка ключей. Забери Артура с яхты, запри ее и поезжай в мотель. Зарегистрируетесь как... мистер и миссис Артур Маккол. Завтра утром найдешь Торговую палату. Там всегда лежит книга для посетителей. Запишись под этим именем с адресом мотеля, включая номер комнаты. Поняла?

— Поняла.

— Деньги нужны?

— Нет. У меня хватит.

Я воспользовался платной телефонной кабинкой в холле «Западной Гарани», чтобы позвонить по незарегистрированному номеру Стеббера. Тот же самый голос с прежней холодной интонацией сказал:

— Да?

— Это снова я, красавица. Чуть выбился из расписания.

— Сэр, тот господин, о котором вы спрашивали, будет рад встретиться с вами в баре на террасе отеля «Тампа» в пять часов.

— А не могли бы мы сейчас встретиться, раз уж я здесь.

— Здесь?

— В «Западной Гарани», милая. В холле.

— Будьте добры, сэр, подождите минутку у телефона.

Это была очень долгая минутка. Потом она подошла к телефону и сказала:

— Вы можете подняться, сэр. Знаете номер квартиры?

— Я знаю, где она, но не знаю номер.

— Четыре черточка восемь А. Четыре означает номер башни, восемь — этаж.