Глава 6

Я повел «Дутый флэш» во Фламинго через пролив Уайтвотер и далее через устье реки Шарк в Мексиканский залив. Залив был ровным и спокойным, так что я увел яхту на десять километров от берега, взяв такой курс, чтобы пройти мимо мыса Романе, и поставил старый надежный автопилот «Металлического Моряка». Он стал слабо поворачивать штурвал туда-сюда каждый раз всего на несколько сантиметров. Я проверил держит ли он курс. Солнце начало припекать сквозь легкую дымку и единственный ветерок при метровом штиле возникал от того, что мы шли на большой катерной скорости. Днем я прослушал прогноз погоды Морской службы Майами. Тропический циклон с эпицентром ниже Юкатанского перешейка двигался к северу северо-востоку со скоростью пять-шесть узлов.

Чуки принесла обед наверх. У нее и Артура был подавленный вид. Я понял, что их беспокоит неизвестность. Нужно инстинктивно чувствовать, как много следует рассказывать своим войскам. Слишком мало так же нельзя, как и чересчур много.

— Что нас ожидает, — сказал я, — так это большая игровая афера. Этакая псевдозаконная вариация известной игры в «нашедшего бумажник».

— Что это значит? — спросила Чуки.

— Сначала выбирают клиента, потом главный роняет бумажник, да потолще, там где было намечено. Помощник успевает подобрать его, опередив клиента на долю секунды. Они отходят в переулок. Помощник считает деньги, и клиент видит, что там, скажем, девятьсот долларов. Потом появляется главный, очень доверительного вида тип. Знакомый помощника, но из тех, кого он почтительно величает «мистером». Помощник утверждает, что нашел бумажник один. Главный отводит клиента в сторону и говорит, что это несправедливо: они нашли бумажник вместе, а значит и деньги должны разделить поровну. Помощник нехотя соглашается. Главный говорит, что теперь надо в течение недели следить за объявлением о пропаже. Если никаких объявлений не появится, то можно делить деньги. Достает коричневый конверт, засовывает туда бумажник вместе с ярлычком, помощник и клиент расписываются на ярлычке. Ну, ладно, а у кого конверт будет храниться? После некоторого спора решено, что клиент может оставить его у себя, отдав помощнику триста долларов в качестве залога своих добрых намерений. Главный соглашается подержать конверт до тех пор, пока клиент не вернется с тремя сотнями. Обмениваются адресами. Клиент, получив конверт, в течение недели читает все объявления о пропаже, потом радостно надрывает конверт и находит старый драный бумажник, набитый газетами. Его подменили, пока ждали, когда он вернется с тремястами долларами. Или, если попадется более умный клиент, то замену производят прямо у него на глазах, разрешив держать конверт у себя и отправившись в банк за деньгами вместе с ним. Это обычно зависит от уровня человеческой жадности. Такая игра, Артур, является несколько усложненной вариацией все той же старой аферы, что и та, где роль главного сыграл Стеббер, Вильма была наводчицей, а Гизик, Уаксвелл и Уаттс — помощниками. Сделав дело, они ушли на дно. Но так как оно было не совсем законным, то двоим из них — Уаттсу и Уаксвеллу — пришлось остаться на поверхности. Подозреваю, что им достались куски помельче. Так что от нас потребуется выставить им маленькую приманку.

Чуки вскинула брови.

— Чтобы заставить Стеббера и Гизика играть в открытую? Но ты не похож на клиента, Тревис. И если ты наткнешься на Вильму, то она тебя узнает.

— Есть у меня кое-кто на примете. Он уже дал свое согласие, и мне нужна помощь компетентного человека, чтобы представить его в лучшем виде.

— Кого? — напрямую спросил Артур.

— Придется нам изобрести его. Но если мне понадобится обеспечить его присутствие, то следует иметь кого-нибудь про запас, кто бросится сюда по первому зову и сумеет хорошо сыграть эту роль.

— И у тебя есть кто-нибудь на примете, да? — с вызовом сказала Чуки.

— Ты когда-нибудь встречалась с Роджером Блиссом?

Она не знала его. Я рассказал им о Роджере. Если бы не роковая капля честности, он мог бы стать величайшим хранителем тайн нашего времени. Получив образование в области изящных искусств, он отправился учиться и писать картины в Италию. Там он столкнулся с киношниками и стал помогать им в разработке персонажей. Он был прирожденным мимиком. И вскоре понял, что никогда не станет большим художником. Но со временем кино ему надоело. Сегодня он стал хозяином маленькой и дорогой картинной галереи в Голливуде, с немалой выгодой обхаживающим целую группу покровителей искусств. Зажил хорошо, часто бездельничая, особенно в сезон затишья. В прошлом он пару раз помогал мне, когда нужно было, чтобы доверенный человек представился как известный психиатр, полковник военно-воздушных сил, декан колледжа или авантюрист из Оклахомы. Роджер обладает потрясающими способностями перевоплощаться абсолютно правдоподобно, вплоть до манеры поведения и деталей одежды. Я убедился, что его всегда можно вызвать. И подумал над легендой, от которой у Стеббера и компании слюнки потекут.

Итак, мы обошли сбоку Эверглейдз, проплыли мимо затуманенной береговой линии Десяти Тысяч Мангравских островов, необычно темный и странный край, одно из немногих оставшихся на земле мест, которое не удалось испортить человеку. Большая полоса водорослей, самая широкая и мелкая на континенте, начинается невдалеке от Окихоби и уходит на юг. Развесистые дубы, капустные пальмы и еще пятьдесят видов деревьев кажутся колышущимися островами на сорокакилометровой водорослевой реке. На ее широких влажных берегах высятся безмолвные кипарисы. Там, где прилив просачивается в песок, превышая все пределы солености, начинаются заросли карликовой ризофоры. Десять тысяч островов охватывают огромный, насыщенный парами приливной бассейн. Здесь полоса водорослей входит в Гольфстрим и Флоридский залив.

Человеку, вечному упрямцу, удалось пробить всего несколько брешей в этом полном безмолвии. Заняли свои посты по периметру Эверглейдз, Марко, Фламинго и Чоколоски. Но голод никогда не грозил этим местам. Здесь жирный чернозем, такой хороший, что еще сто лет назад выращенные в Эверглейдз помидоры, проданные зимой в Нью-Йорке, приносили по двадцать четыре доллара с ящика. Но проносились над островами ураганы, нагоняя соленую волну, и требовались годы на то, чтобы выщелочить отравленную почву. Лихорадки, мошкара, бури и изоляция — вот, что всегда подрывало дух аборигенов, кроме самых суровых, тех, у кого хватило юмора изображать пик сезона москитов, как время года, когда, помахав пинтовой кружкой, наловишь их целую кварту.

Стойкие индейцы племени калуза жили здесь с незапамятных времен, возводя на островах укрытия от шторма из раковин устриц и моллюсков, которыми они питались, так что ко времени их полного уничтожения испанцами набрались многотонные груды ракушек, которыми были выложены многие мили первых грубых дорог в дебри Глейдз.

Это край великой, выдержавшей немало лет легенды о семиолах[6]. Это была этническая общность подонков и оборванцев, которых гнали от самой Джорджии и Каролины, пока, в конце концов, после вынужденного перемещения большинства из них на юго-восток, осталось двести пятьдесят человек — разрозненных, прячущихся, деморализованных, не стоящих дальнейших усилий действующей армии. В течение пятидесяти лет их численность практически не менялась. Потом, постепенно, у них возникла новая культура, составленная из фрагментов многочисленных старых культур, а язык представлял собой ломаный жаргон, образованный также на основе прежних языков. Они даже начали приобретать какое-то жалкое чувство собственного достоинства, но тут белые проложили шоссе через весь Глейдз, от Неаполя до Майами, уничтожая семиолов как племя и превращая в придорожных торговцев со столь огромным цыганским цинизмом, что из всех поделок, которые они изготавливают и продают туристам, ни одна не имеет ни малейшего отношения к их обычаям, привычкам или первоначальному образу жизни. Они стали карнавальными индейцами, деградирующими под влиянием коммерции, странные наследники большой и цветистой лжи о том, что их никогда не стегали кнутом, а они никогда не заключали перемирия. Комедийные индейцы, которые на протяжении всей своей истории не знали там-тамов, не пользовались томагавками, луками и стрелами, как это делали индейцы равнин. Но зато теперь они изготавливают несметное количество этих предметов и продают людям из Огайо.

Конечно, сегодня, когда все попытки подчинить себе природу Глейдз массированной атакой окончились неудачей, мы медленно уничтожаем ее, сужая Реку Водорослей. Во имя сомнительного прогресса власти штата по своей великой мудрости разрешают любому мелкому разработчику рыть искусственные каналы, которые обеспечивают их «приморскими» товарами для продажи. На севере болот Коркскрю вымирают девственные заросли древних кипарисов. Во всем районе северных областей Колланда лес вырублен и уже никогда не будет таким как прежде. Так как на Глейдз сухо, то здесь нередки большие пожары. Экология изменяется. Сокращаются колонии белой цапли, исчезают лобаны, умирает от новых, порожденных засухой, болезней ризофора[7]. Но потребуется еще немало времени, чтобы окончательно погубить этот край. И годы спустя, глупые люди окажутся на грани самоубийства, затерянные и беспомощные, безнадежно заблудившиеся среди островов, кажущихся похожими один на другой. Это черный край. И, как любая часть дикой природы во всем мире, он мгновенно наказывает за допущенную ошибку, с небрежным, безжалостным безразличием.

Я изучил карту и выбрал место для стоянки. Прошел за Марко-Пасс в широкий Проход Урагана. Вход в пролив было нетрудно различить из рубки. «Флэш» имеет осадку полтора метра, а киль утяжелен. Пустынный остров Рой Кэннон лежит внутри пролива. Мы приплыли как раз перед закатом, по низкой воде. Проход был очень широким, побережье Рой Кэннон заканчивалось песчаным пляжем. Я взял немного на север, чтобы надежно обойти мыс, образующий северный край прохода. Сбросив скорость, я въехал дном в песок. При помощи Чуки и Артура сбросил четыре якоря, воткнув два передних в верхнюю скелетообразную белизну ризофоры, задыхающейся под песком, намытым сюда, по-видимому, после того, как ураган «Донна» расширил проход. Я отнес кормовые якоря на глубину человеческого роста и крепко закрепил на дне. Яхта будет прекрасно держаться на них, свободно вздымаясь с приливом и опускаясь с отливом. Полные баки топлива и пресной воды были заправлены во Фламинго.

Мы купались, пока садилось солнце, но потом тучи злых от голода комаров, загнали нас вниз, под палубу, отстреливаться и ловить тех, кто залетел вместе с нами. Была такая жаркая и душная ночь, что я запустил генератор и включил кондиционер. После ужина и кофе я заставил Артура как можно точнее описать, как выглядели эти четверо мужчин, в частности Стеббер и Гизик. Мне хотелось быть уверенным, что я узнаю их, даже если они переменят имена.

Рано утром в субботу я уселся в надувную лодку и, прихватив с собой Чуки, отправился на юг, лавируя между островами, по направлению к Марко Вилладж. Нас невозможно было разглядеть. На побережье для этого есть простой способ. На мне были штаны цвета хаки, белая рубашка с короткими рукавами, бейсбольная кепка с длинным козырьком и темные очки. Чуки одела белые обтягивающие хлопчатобумажные брючки, голубую блузку, темные очки и маленькую соломенную панамку, оставленную кем-то из женщин на борту; спереди красными нитками было вышито: «Выпьем!». С собой у нас были две удочки, ящик со снаряжением и красный охладитель пива. Марко Велладж поверг меня в печаль. Со времени моего последнего визита, сюда добрались бульдозеры и экскаваторы. Живописная, старая, кишащая крысами пристань исчезла, также как и древний универсальный магазин, и множество старых, побитых витрин двухэтажных домов, выглядевших так, словно их перенесли сюда из сельской местности Индианы. Они выстояли полвека ураганов, но крохотные пометки на карте разработчика уничтожили их целиком и полностью, так что и следа не осталось от старой застройки.

Но даже суета многомиллионной стройки замедляется до сонного колыхания, когда на острове стоит майская жара. Мы пристали к берегу и вылезли из лодки. Бездельники тут же определили, к какому типу нас отнести, и с этого момента все их пристальное внимание было сосредоточено на гибкой и плотно облегающей фигуру Чуки белой ткани, а она ничуть не смущалась, не замечая их восхищения и предположений, высказываемых вслух. Я задал вопрос, и сперва нас отправили не по адресу, но затем нашлось более подходящее место. В конце концов, мы отыскали болезненного вида, задумчивого молодого человека, который привел нас к своей лодке, привязанной к трейлеру. Пять метров в длину, утяжеленный стекловолоконный корпус, двигатель в сорок лошадиных сил привинчен к усиленному транцу. Все необходимое.

— Не знаю уж, как насчет недели, — сказал он, — я и сам собирался ею воспользоваться. Разве что я получу, — он вытер рот и отвел глаза, — сто долларов, мистер?

— Семьдесят пять. За бензин плачу я.

— Я в нее полторы тысячи вложил, мистер.

— Семьдесят пять прямо сейчас и, если я продержу ее более трех дней, еще семьдесят пять.

Он с ответственным видом изучил мое водительское удостоверение, бросая долгие косые взгляды на открытую блузку Чуки, сделался весьма любезным и добродушным, получив на руки семьдесят пять долларов, и принялся описывать места, где мы сможем поймать больших робало и детенышей тарпона. Он сам спустил лодку для нас на воду. На белом стекловолоконном покрытии розовым цветом и почему-то староанглийским шрифтом было смело выведено название «Рэтфинк».

Мы тут же уплыли, взгромоздив надувную лодку на корму. Бездельники на пристани провожали нас долгим взглядом, пока мы не скрылись из виду. А когда вернулись, Артур уже ждал нас на берегу. Необремененный Чуки и надувной лодкой, я вывел «Рэтфинк» в пролив и остался доволен ее ходовыми качествами. Лодка была очень быстрой и устойчивой и, когда я вернулся, рассекая волны, назад по собственному кильватеру, то в ней было сухо.

Еще один бак бензина на борту обеспечит ей ту высокую скорость, что мне потребуется. На лодке были новые контрольные приборы, дроссель и переключатель на одном уровне; кабельный контроль предоставлял возможности быстрого управления. Я наклеил кусок белой тряпки на слишком запоминающееся название и изменил с помощью черной изоляционной ленты регистрационный номер, переделав шестерку в восьмерку, а единицу в семерку. С десяти шагов при самом пристальном взгляде ничего нельзя было заметить.

Я переоделся в спортивные брюки и рубашку, сунул летний пиджак и галстук в носовой ящик, велел своим пассажирам вести себя хорошо и отправился в Неаполь по маршруту, проходящему между островами. Предстояло проплыть километров пятнадцать, меньше, чем получаса езды на моем быстроходном судне.

Я нашел подходящую маленькую пристань невдалеке от автомобильного моста с южной стороны от Неаполя. Заполнил баки, купил дополнительную девятнадцатилитровую канистру и, наполнив ее бензином нужного качества и состава, поставил в лодку. Сказал, что, возможно, в течение недели буду оставлять ее здесь для заправки. Смотритель запросил доллар в день.

— А как насчет того, чтобы оставлять здесь машину, когда я ухожу на лодке, — спросил я.

— Вот здесь, возле здания, где пикап стоит, там можно оставить, никаких возражений.

Я заплатил за недельное обслуживание и, когда смотритель ушел, показав мне место, привязал лодку таким образом, чтобы лини были натянуты. Теперь можно было освободить ее одним движением, оттолкнуться от пристани, нажать на стартер и умчаться прочь. Элементарная мера предосторожности. Никогда ни во что не суйся, пока окончательно не убедишься, что знаешь, как обратно выбираться. Через Глейдз идет несколько дорог, но водных путей столько, что и не сосчитать. Перекинув через руку пиджак, я отправился по 14-му шоссе, перешел автомобильный мост и спустился на другой стороне заболоченного рукава залива к ресторану «Рыбный зал». Там было тихо и чисто. Зал украшали морские раковины, вмазанные в бетон на колоннах. Повсюду, куда ни кинь взгляд, сидели туристы. Я обнаружил, что здесь подают моллюсков с гарниром. Это укрепляет организм, горячит кровь и способно превратить отряд девочек-скаутов в хор баритонов.

Я не стал утруждать себя звонком в контору Крейна Уаттса. Жил он на Клематис Драйв. Горничная ответила: «говорит том Уаттсов» и добавила: «они в клубе». А когда я спросил, шла ли речь о яхт-клубе «Катласс», сообщила:

— Не-а, они играть теннис в «Росталь Палм Бас Клубе».

Просмотрев список контор по сдаче машин напрокат, я позвонил в одну из них, но мне сказали, что прислать машину не могут. Всего один дежурный. Я взял такси и поехал на другой конец города. Там взял на прокат темно-зеленый «шевроле» с четырьмя дверцами и кондиционером. Служащий посоветовал мне проехать еще около полутора километров на север, поискать там знак «Бас Клуб» на уходящей влево дороге, свернуть и проехать еще около километра. Миновать клуб невозможно. Я и не миновал.

Нашел пустое место на стоянке. Огромный бассейн за плетеной оградой представлял собой единую бормочущую, визжащую и шлепающую по животам массу ребятни. Вокруг него полукругом шел частный пляж, утыканный яркими зонтиками и простертыми то здесь, то там, блестящими от масла коричневыми телами. Несмотря на послеобеденную жару, вся дюжина заасфальтированных кортов позади бассейна была полна. С первого взгляда стало ясно, что это теннис высокого класса. Теннисисты играли в белоснежной форме, потея и выбивая душу из мяча, и время от времени выкрикивали: «Ноль», «Подача», «Аут» и «Отличный удар».

Здание клуба напоминало пирожное из хлопьев, покрытое огромным крылом в стиле современных супермаркетов. Доска объявлений была попроще, нежели теннисные площадки. Там был приколот отпечатанный экземпляр последнего клубного бюллетеня. Похоже десятого мая Тейлоры устраивали большой прощальный вечер для Фрэнка и Мэнди Хопсонов, перед тем как эта пара отправилась в путешествие своей мечты на целых три месяца в Испанию. Крейн и Вив Уаттсы были в списке гостей. Я нашел телефонную кабинку и книгу, но она не открыла мне тайны того, чем занимается старый добрый Фрэнк, если он вообще делает что-либо полезное. Побродив по зданию, я наткнулся на дверь с табличкой «Администрация». Постучал и открыл. Там сидела тоненькая девушка, печатавшая на машинке. У нее был бойкий вид и широкая белозубая улыбка.

— Чем могу помочь, сэр?

— Извините, что помешал вам. Я только сегодня прибыл в город. Позвонил мистеру Фрэнку Хопсону домой, но мне никто не ответил. Я вспомнил, что он говорил как-то об этом клубе, и подумал, может быть, Фрэнк и Мэнди здесь.

Она скорчила печальную гримаску.

— Да что вы! Они уехали надолго.

— Только не говорите мне, что он, наконец, выбрался в Испанию. Сукин сын.

— Они так радовались, словно пара маленьких детей, поверьте мне, мистер...

— Макги. Тревис Макги. Они от меня годами не отставали, чтобы я приехал их повидать. Ну, раз так, ничего не поделаешь. По крайней мере, посмотрю клуб.

Она засомневалась на минуту, не стоит ли устроить дополнительную проверку. Я подозрительно велик, у меня постоянный морской загар, и я не буду выглядывать из окон поглазеть на строителей. Но брюки, рубашка, пиджак были высшего качества, и она это знала. Я улыбнулся ей, как Стони Берк, восхищающийся веснушчатыми икрами.

— Ну, мне кажется, мы можем предложить другу Хопсонов кое-что получше, — сказала она, решившись. — Как долго вы собираетесь пробыть в городе?

— Наверно, неделю. Я здесь по делу.

— Мистер и миссис Хопсон наверняка захотели бы, чтобы вы воспользовались клубом, — она подмигнула. — Я припоминаю, мистер Хопсон говорил, чтобы вам дали гостевую карточку, если вы вдруг появитесь, пока их не будет.

Она вытащила лист из машинки, вставила туда карточку и заполнила. Я дал ей номер своего почтового ящика в Бахья-Мар. Она впечатала имя директора клуба, расписалась под ним и протянула мне карточку, слегка покраснев.

— Она действительна в течение двух недель, мистер Макги. Можете платить чеками или сразу по счету. Единственное ограничение состоит в том, что вы не можете приводить сюда гостей. За исключением жены, разумеется.

— Я холост. А одну даму можно? Только изредка.

— Против этого никто возражать не будет. Пожалуйста, не смущайтесь, входите в общество и представляйтесь. Вы увидите, все члены клуба очень дружелюбны и уж особенно по отношению к друзьям мистера Хопсона. И пожалуйста, оставьте номер карточки, когда подписываете счета. Сегодня вечером у нас праздник на свежем воздухе, бифштексы; все будет в буфете. Если хотите на него остаться, — а будет действительно очень мило, — я могу забронировать место.

— С удовольствием. Благодарю вас. Вы очень любезны, мисс...

— Бенедикт. Франси Бенедикт. — Улыбка засияла во всю ширь, вплоть до зубов мудрости. — Я бы с удовольствием показала вам, где тут что, но сейчас занята.

— Я просто поброжу вокруг.

— Вы можете взять напрокат плавки, в мужской раздевалке, у Алби.

Как только я закрыл за собой дверь, она снова принялась печатать. Я нашел темный, прохладный и тихий бар. Там были сидячие места, а в соседней комнате для карт шла игра за несколькими столами в беспощадный мужской бридж. Я остановился у безбрежной стойки красного дерева. Подошел бармен, изогнув бровь в небрежном и надменном вопросе. Я вытащил свою карточку, и его улыбка одобрения выглядела бы еще более правдоподобной, если вынуть изо рта зубы из нержавейки, изобретенные русскими. Когда он подал мне «Плимутский джин» со льдом, к нему с разных сторон бара начали стекаться члены клуба. Он перегнулся через стойку. Вопрос и ответ были произнесены шепотом; они оглядели меня и вернулись на свои места.

Толстенький коротышка с лицом государственного деятеля и старательно уложенной прической из белых кудряшек говорил низеньким голосом:

— Но ты посмотри в лицо фактам, Рой. Факт остается фактом, свидетельства налицо, это десятилетие всеобщего морального падения, шаек, правящих улицами, насилия, сброда, убивающего приличных людей. Прав я или нет?

Я представил себе, как ту же затасканную концепцию излагают этим майским днем в тысяче частных клубов по всей стране. Они видят результат, но они слепы, когда дело касается причин. Сейчас американцев на сорок миллионов больше, чем в 1950 году. Если один человек из пятидесяти обладает тенденцией к насилию и убийству, то теперь их у нас стало на восемьсот тысяч больше. Умственные способности шайки можно определить, разделив самый низкий интеллектуальный коэффициент на число составляющих ее людей. Жизнь дешевеет. Все меньше становится полицейских на душу населения. А неподдающееся учету количество бомб, автоматического оружия, ускорение социальных изменений порождают своего рода городское отчаяние, вызывающее желание умыть руки и биться головой об стену. Все эти буфетные социологи ораторствуют о национальном характере в то время, как каждый час, каждую минуту самый невероятный в истории демографический взрыв превращает их взгляды, суждения и даже сами жизни в нечто все более устаревающее.

Им следовало бы присмотреться к саранче. Когда ее насчитывается х единиц на гектар, то это всего лишь старый безобидный кузнечик, жующий все вокруг, довольствующийся родными местами. Увеличьте их число до 2х, и с ними станут происходить настоящие физические изменения. Цвет переменится, челюсти увеличатся, вырастут мускулы крыльев. А при 3х они голодной тучей поднимаются в воздух, каждое облако управляется единым стадным инстинктом, обгладывая все до косточки на своем пути. Это вовсе не упадок морального облика кузнечика. Это просто массовое давление, аннулирующее любые индивидуальные решения.

— Разве я не прав, сэр? — вопрошал коротышка, оборачиваясь, чтобы вовлечь меня в общую беседу.

Хотя я и не слышал его самых последних заявлений, но тем не менее ответил:

— Абсолютно правы, — сказал я. — Прямо в точку.

Я был принят в компанию, познакомился с важными и добродушными джентльменами, выслушал несколько теплых слов о старом добром Фрэнке Хопсоне и случайно обнаружил, что Фрэнк был агентом по продаже недвижимости.

— Но при его сбережениях ему не приходится работать много. В основном, это управление и сдача внаем того, что принадлежит ему лично. Бедняга, он торгует земельными участками и не может превратить их в капитал, поэтому просто не продает их на сторону.

Один из членов клуба сказал, обращаясь ко мне:

— Я тут недавно слышал, будто Крейн Уаттс пытался выработать какой-то проект для Фрэнка, какой-то там договор по которому он мог бы продать все сразу, земельный бизнес и все остальное, отказаться от лицензии и выйти на пенсию, уступив все свои владения какой-то внешней корпорации, превратив их в капитал.

Стоявший со мной рядом мужчина понизил голос и сказал:

— Он будет дураком, если позволит Уаттсу вовлечь себя в какую-либо сделку.

— Но прошло уже некоторое время, а предложение пока не принято — ответил ему другой клубмэн все так же тихо, и они посмотрели в сторону комнаты для карт.

Я заметил человека с отвисшей челюстью, наиболее точно подходившего под описание Артура. Он играл в бридж за дальним столом, раскачиваясь и поглядывал на свои карты. Он медленно выбирал карту, высоко поднимал ее, шлепал на стол, взрывался громким хохотом, потом наклонялся вперед, сердито глядя на противников, обдумывающих ход.

— Не знаю, откуда он берет денег на эту игру, — продолжали разговор мои собеседники.

— Похоже достает их где-то, когда понадобятся.

— Ну, а она чертовски милая девушка.

— Это уж точно.

Я отлепился от стойки и отправился к кортам в поисках этой чертовски милой девушки, Вивиан Уаттс. Парнишка, отдыхавший между сетами, показал мне ее рукой. Она играла не в паре, а в одиночку, с проворным белокурым мальчиком лет девятнадцати. Он был примерно лет на десять ее моложе. Только их корт был окружен болельщиками. Физически она была того же типа, что и Чуки, только пониже ростом. Темноволосая и загорелая, крепко сбитая, но гибкая. Так же, как и у Чуки, у нее были сильные, хищные черты лица, большой нос, густые брови. Как все прирожденные атлеты, она не тратила движений попусту, что порождало своеобразную грацию. На ней была маленькая белая теннисная юбочка в складку, белая блузка без рукавов, в черных волосах — белый бант. Твердые, коричневые ноги обладали прекрасной упругостью, возвращая ее назад, в положение равновесия и готовности после каждого удара. Так двигается хороший боксер.

Нетрудно было угадать, на чьей стороне перевес. Мальчик дрался отчаянно, бросаясь за каждым мячом и возвращая такие, до которых, казалось, ему невозможно дотянуться. Он брал их достаточно высоко, чтобы получить время для того, чтобы вернуться для подачи и, не давая ей подойти близко к сетке, выбить мячи за поле. Она пыталась вывести их ударом через весь корт.

— Опять подачу запорола, — сказал лысый коротышка, стоявший рядом со мной. Он был коричневый и узловатый, как ореховое дерево.

— Какой счет?

— Шестьдесят три у Вив, и, значит, семьдесят пять у Дейва. Теперь он девяносто восемь сделает.

Дейв подавал издалека, и его партнерша, дождавшись мяча в конце площадки, твердо отбила, переместилась на центр корта и вернула удар прямо ему в колени. На следующей подаче Дейв выиграл очко. Потом попытался приблизиться к сетке, но Вив красивым ударом послала мяч назад. Следующую его подачу она вернула за площадку, и он дал мячу упасть в десяти сантиметрах от ракетки. Потом снова выиграл очко на подаче. Она попробовала использовать низкий удар, Дейв мгновенно рванулся, но, под аккомпанемент сочувственного стона, мяч ударился о перекладину и отскочил на ее сторону корта.

Она улыбаясь подошла к сетке, зажав ракетку под левой подмышкой, и, протянув пареньку правую руку, поздравила его быстрым твердым пожатием. Улыбка впервые изменила выражение ее лица. Вив играла в теннис бесстрастно, как хороший игрок в покер, никаких женских гримасок отчаяния, когда перестало везти.

* * *

Они ушли с корта, и его заняли другие игроки, а я проследовал за партнерами к столикам, стоящим в тени. Паренек отошел, по-видимому, принести ей что-нибудь выпить. Когда я подошел достаточно близко, она вопросительно поглядела на меня, и я заметил, что глаза были темно-голубые, а не карие, как я предполагал.

— Я просто хотел сказать вам, миссис Уаттс, что было очень приятно наблюдать за вашей игрой.

— Спасибо. Год назад я Дейва голыми руками брала. А еще через год мне у него и сета не выиграть. Мы знакомы?

— Фрэнк и Мэнди Хопсон устроили мне гостевую карточку. Я в этом городе ненадолго. Тревис Макги, миссис Уаттс. С восточного побережья.

Паренек принес попить, кока-колу себе и холодный чай для Вив Уаттс. Она представила его. Дейв Саблетт. Он, казалось, немного покривил душой, предлагая мне к ним присоединиться. Дейв относился к ней несколько ревниво, чего Вив, казалось, не замечала. Она все еще тяжело дышала, волосы были влажными от пота. Мы поболтали немного. Вскоре их пригласили сыграть в паре. Они были чемпионы клуба по парному теннису.

Я посмотрел начало сета. Уже после двух подач стало ясно, что они выиграют его без труда. И я вернулся в здание клуба посмотреть, может быть, с более близкого расстояния, на вторую половину этого счастливого семейства.

Загрузка...