Орел и Ворон

Глава 8

…— Первый ряд, коротким — коли! Второй и третий, длинным — коли!!!

Вместе с княжеским гонцом проходя мимо вчерашних крестьян, коих теперь обучают ратному искусству пикинеров, я в очередной раз отметил про себя, что войско наше спешно готовится к будущему сражению. Даже суматошно. Но, а как иначе?! Без шведских наемников сил у князя сразиться со Зборовским и Сапегой явно недостаточно… Люди-то есть — люди, готовые до последнего с врагом драться, живот свой положить за други своя! Однако же одно дело готовность умереть в бою, и совершенно другое — ратная выучка.

Вон, под Тверью — чтобы мы делали, если бы не немецкие пикинеры? Допустим, поместная конница в бою с татарами хороша, спору нет. Но здесь, на русском севере, ей не хватает пространства для маневра — все же не степь. Да и вражеские мушкетеры вполне способны наших конных лучников держать на почтительном расстоянии, не дозволяя крутить «хороводы» и засыпать врага стрелами… Опять же, первые ряды немецких пикинеров облачены в панцири-«кирасы», и те от стрел защищают неплохо — а служат пикинеры с обеих сторон. Нет, конечно, ногу-то стрела ранит, как и руку, в лицо попадет, мало не покажется — но от падающей сверху стрелы шелом немецкий защитит, а грудь и живот копейщиков надежно прикрывает кираса… Наконец, под Тверью наша поместная конница дралась с всадниками-черкасами и легкой шляхетской кавалерий, потому и устояла.

А вот если бы ударили гусары в лоб, да не успели бы наши в стороны разойтись (а там и места для маневра не было!), то как пить дать — протаранили бы они детей боярских, отбросили бы, как и наемных рейтар! Те под дождем и залпа сделать толком не смогли — не говоря уже о стрельцах…

Наши-то приказы в бою крепки и ничем мушкетерам иноземным не уступают, спору нет. Вон, под Добрыничами ляхи до нас даже не доскакали! Вот только, во-первых, под Добрыничами у князя Мстиславского стрельцов было раза в три больше, а во-вторых — под той же Тверью стрельцы не единого выстрела не сделали из-за проливного дождя. Смогли бы мы устоять, если бы те же гусары по нам ударили, а не по пикинерам?!

Нет, конечно!

С ходу, может, и не смяли бы — по приказу князя Михаила каждая сотня себе острожек нарубила. Таких же, какими и тушинцы свой лагерь прикрывали под Тверью — перекрещенные заостренные колья, скрепленные поперечной балкой, их на скаку никак не преодолеть! Мстиславский под Добрыничами с той же целью соорудил заграждение из саней… Однако же без пищалей гусар от острожек особо не отгонишь — что им помешает спешиться, «рогатки» в стороны растащить, да сквозь прорехи-то и ударить?! Правильно, наши бердыши да сабли.

Правда, пики у ляхов заметно длиннее наших бердышей, и колоть ими с седла вестимо удобнее, чем стрельцам острием секиры пытаться до врага дотянуться…

Вот и получается, что без пикинеров нам никак не обойтись! Вооружить их, кстати, не составляет особого труда — леса на севере много, не то, что в степях под Ельцом. Так что пик нарубили в нужном количестве, требуемой длинны — да и на наконечники их граненые железа хватает. Другое дело, что брони нет ни у кого из вчерашних крестьян, а для ближнего боя наши пикинеры имеют не короткие мечи наемников, а небольшие топоры или вовсе засапожные ножи.

Но то не беда — беда вчерашних крестьян выучить ходить строем, двигаться в один шаг, наносить один укол пикой одновременно с соратниками, первой линией, второй, третьей… Тяжелая наука! И хотя как только встали мы лагерем под Калязином, князь Михаил приказал начать готовить в пикинеры охочий люд из крестьян, пришедших поступить на службу в его рать, настоящая наука началась лишь тогда, когда к нам на помощь прибыл отряд свейского воеводы Христиера Зомме. Только с помощью его наемников, познавших искусство боя пикинеров в совершенстве, вчерашние крестьяне действительно стали походить на воинов…

— Это называется ка-ра-ко-ле! Караколе!!! Тоже самое делают ваши стрельцы, меняя ряд перед очередным залпом!!! Объясняю еще раз: первая шеренга рысью подъезжает к противнику на десять шагов, разворачивает коней и уходит в хвост колонны. Всадники с левого фланга уходят налево, с правого — направо! Затем стреляет второй ряд, затем третий, если есть четвертый — то четвертый. А затем развернувшийся первый ряд, сделав круг, вновь скачет вперед и делает залп уже из вторых пистолей! А за ним остальные шеренги — и так, пока у вас не кончатся заряженные пистоли!

— Да нам проще «хоровод» крутить и стрелами издали разить — луки-то ведь у всех имеются! И не с десяти, а со ста шагов! Или хотя бы полусотни!!

Я невольно замер, услышав из уст рейтара-наемника, обучающего детей боярских ратному искусству рейтар, упоминание стрельцов. Всмотрелся в довольно сносно и практически чисто говорящего на нашем языке немца — чернявого и чуть смугловатого щеголя с аккуратной бородкой и подкрученными усами, открытым высоким лбом и внимательным взглядом карих глаз — и, к собственному удивлению, узнал его! Это же тот самый «офицер», с которым я дважды пересекся в бою под Тверью! Тогда, в первый раз, я увидел его после удачного выстрела немца, коим он остановил прорывающегося сквозь ряды пикинеров гусара. Немудрено: его самопалы с колесцовыми замками могут стрелять даже в сильный дождь — понятное дело, что при наличии надежных кожаных чехлов, защищающих оружие от воды до самого мгновения использования… А вот наши фитильные пищали на стрельбу под стеной дождя оказались не способны. И когда рейтар в первый раз улыбнулся мне, то показалось, что немец дразнится, показывая, что его оружие много раз лучше! Вот и сплюнул я от досады на удачливую иноземную гадину… Но уже перед концом дневной схватки мы вновь встретились — и наемник вновь улыбнулся мне. Открыто и дружелюбно, как к старому доброму знакомцу. Вот тогда я и понял, что и в первый раз с его стороны не было издевки, он просто хотел поддержать меня в момент неудачи…

Между тем, спор у немца вышел с одним из детей боярских — рыжебородым статным молодцем, облаченным в дорогущий панцирь-бехтерец, наручи и поножи, да шишак с наносником и стальными наушниками! Справное и очень дорогое снаряжение, выдающее во владельце человека отнюдь не бедного и наверняка родовитого! Да и наличие пистоля в кожаном чехле, расположенном чуть впереди седла, говорит о многом… Однако не отказался всадник и от покоящегося в саадаке лука, и колчана со стрелами! Что объединяет его с другими детьми боярскими, поверстанными в рейтары — сабля и лук. У прочих снаряжение заметно проще — разномастные железные шапки на головах, в том числе и древние шеломы, подобно отцовскому, и степняцкие мисюрки — а то и вовсе «бумажные» шапки из бумаги-хлопка или льна, набитые пенькой или войлоком. В отличие от тягиляя, она разве что от стрелы защитит — хотя в ткань могут быть вшиты стальные пластины (внешне не понять, но это уже куячная шапка) или, на худой конец, кольчужная сетка.

Кирас нет ни у кого — хотя вру, вон у той пары всадников справа имеются… Видать с боя взяли, добыча. Еще у троих сынов боярских есть надежные и прочные бехтерцы, но, в отличие от рыжебородого, поножами эти молодцы небогаты. Остальные же «рейтары» и вовсе в тягиляях щегольствуют! Хотя тягиляй недооценивать не стоит — даже бронебойные стрелы порой застревают в его набивке, а, кроме того, «набивной кафтан» неплохо защищает от рубящих сабельных ударов, и даже бердышей! Но с кирасами тягиляй конечно не сравнятся… Н-да. Ну, а про пистоли вообще молчу — хорошо, если по одному имеются у каждого третьего…

Рейтарский офицер запнулся, не находясь, что ответить дерзкому детине, осмелившемуся перечить своему голове. Впрочем, растерялся немец как раз оттого, что сын боярский кругом прав — для полноценного караколя у отобранных всадников совершенно недостаточно самопалов, зато луки имеются у каждого. И чего им учить смену рядов, если каждый из ратников поместной конницы знаком с татарским хороводом?!

— А ты подумал, сын боярский, что с полусотни шагов твоя стрела, пусть даже бронебойная, не возьмет ни кирасы, ни шелома иноземного, коли пустишь ее в небо? И сверху с неба она на ворога упадет? А вот с десяти шагов ты и срезнем точно в лицо пикинера угодишь! Ведь рейтары не против татарской конницы обучены сражаться, а именно против копейщиков, воюющих строем. Вот и думай, что лучше — потратить весь колчан и уморить коня на хороводе, стрелами ранив одного, от силы-двух трех иноземцев. Или же когда каждым вторым выстрелом ты заберешь по одной жизни?

Все-таки не удержался я, влез в разговор! Рыжебородый, заслышав мою отповедь, стушевался, потупил взор, подав коня чуть назад — а вот рейтар, резво обернувшись, замер, пытливо вглядываясь в мое лицо. Практически сразу в глазах его промелькнуло узнавание — и тут же он вновь благодарно улыбнулся и кивнул мне, словно старому знакомому.

Впрочем, поприветствовав немца ответным кивком головы и чуть ехидной улыбкой, я не удержался от каверзного вопроса:

— Ты вот расскажи лучше, иноземец, как быть, если впереди пикинеров стрельцов пустили — ну, или мушкетеров по-вашему?!

Рейтар молчал всего мгновение, после чего, чуть качнув головой, с усмешкой произнес:

— Это просто. Не связываться с ними.

Строй детей боярских замер на мгновение от неожиданности, после чего грянул дружным хохотом. А вот я наоборот, прекратил улыбаться, и спросил прямо:

— Шутить ты горазд, немец. В бою с мушкетерами также будешь отшучиваться? Ведь пистоли ваши супротив пищалей вдвое в дальности стрельбы проигрывают, ежели не втрое.

Офицер также стер ухмылку с лица, после чего ответил вполне серьезно:

— Я ответил честно — против мушкетеров хороши мушкетеры. А еще лучше — пушки! Но если схватки со стрелками врага не избежать, то — тут рейтар обратил свой взгляд на русских всадников, — то забудьте о правильном строе и равнение. Мушкетеры — слабо вооруженная пехота, так что ваша задача и цель — это доскакать до них невредимыми… Рейтарская кираса порой выдерживает даже близкое попадание пули — вот только кирас у вас почти и нет. А потому мой совет таков — атакуйте в рассыпном строю, не кучкуясь, не сбиваясь в кулак. Приблизьтесь к врагу едва ли не шагом — но как только окажетесь на расстоянии мушкетного выстрела, пришпорьте своих коней, бросьте их в галоп! Готов спорить на свое месячное жалование, что мушкетеры побегут от вас — и вам останется лишь только рубить их в спину…

Тут немец вновь посмотрел на меня — и вновь улыбнулся, как кажется, с легким вызовом.

— Но это не касается славных московитских стрельцов. Их бердыши вполне возможно использовать как короткие копья — и доскакавший до их строя всадник рискует напороться на острия их секир! Или быть выбитым из седла широким, размашистым ударом…

— А ежели гусары ляхов на нас пойдут?

Вопрос раздался из глубины строя детей боярских, и вопрошающий, довольно еще молодой всадник с едва-едва пробивающейся пшечниного цвета бородкой, выехал вперед. Немец чуть сузил глаза, поразмышляв пару мгновений над ответом, после чего заговорил:

— В руках рейтара нет оружия более совершенного, чем его пистоль. Своих черных всадников я бы сбил в плотную колонну — или хотя бы построил в три-четыре ряда, подпустил бы гусар поближе… Впрочем, точность наших пистолей итак позволяет стрелять лишь вблизи… Так вот, я бы встретил гусар залпом первой и второй шеренги разом, затем третьей и четвертой — пока всадники первых двух меняют пистоли. А потом вновь приказал бы палить по очереди — и молился бы про себя, надеясь, что крылатые твари не выскочат из дыма, который окутает наш строй!

Я аж рот раскрыл от удивления — до того слова иноземца показались похожи на то, что я пережил под Добрыничами! А последний, между тем, продолжил:

— Но что касается вас — вам бы я предложил еще издали начать стрелять по лошадям гусар из луков, они ведь не прикрыты броней. Я как-то слышал про «скифский выстрел» — это когда конный лучник на скаку оборачивается и стреляет. Так вот, не стоим вам принимать боя с гусарами, они просто стопчут вас — ибо их откормленные жеребцы страшны в таране сами по себе! Ваши же степняцкие кобылы быстрее и выносливее, они дадут вам оторваться от преследования, пока вы выбиваете стрелами коней ляхов. Вот только если есть, куда отступить…

Весьма занимательный рассказ иноземца прервал подскакавший к нему рейтар — чрезвычайно светлокожий, с белесыми бровями и водянистыми глазами. Чудин, не иначе! Выслушав его, иноземец кивнул, после чего обратился к детям боярским:

— Сейчас ваше обучение продолжит сержант Тапани Йоло. Можно обращаться к нему просто — Степан!

Тут немец не сдержал озорливой ухмылки, на что чудин (хах, я не ошибся!) только гневно сверкнул глазами. Впрочем, офицер не обратил на это внимание и невозмутимо продолжил:

— Сержант немного знает ваш язык, в отличие от прочих моих людей. Но мы ведь итак разучили все основные команды! И надеюсь, я сумел объяснить вам, как воюют рейтары… Так что вам осталось лишь повторять, повторять караколе много раз, пока вы не научитесь выполнять каждый свой маневр. И вот с этим сержант как раз справится!

«Степан» энергично кивнул, словно понял все, что сказал немец — а вот дети боярские помрачнели с лица, все как один… Но делать нечего — научатся толковать друг с другом, было бы время! В конце концов, среди пикинеров нашу речь немного понимали разве что только пара чудинов и свеев — но ведь как-то же сумели найти общий язык с крестьянами!

Произнеся напутственную речь, рейтар развернул коня и направил его в сторону виднеющихся невдалеке шатров — а я, виновато улыбнувшись сопровождающему меня посланцу, все время недолгого разговора терпеливо стоящего рядом, ободряюще хлопнул его по плечу:

— Прости, друже, невольно заслушался. Мы с рейтарами воюем схоже, вот и стало интересно узнать, что он детям боярским расскажет о своем ратном искусстве. Теперь же поспешим к князю!

Молчаливый гонец согласно кивнул в ответ и развернулся в сторону лагеря вслед за ускакавшим иноземцем.

…— Вот это да!

Откинув полог княжеского шатра, я не смог удержать удивленного возгласа, увидев вытянувшегося перед Михаилом уже знакомого мне офицера — а больше никого внутри шатра и нет. Рейтар же, обернувшись, также изумленно вскинул брови, на что Скопин-Шуйский, потерев гладко выбритый подбородок, только и отметил:

— Что, знаете друг друга? Надеюсь хоть, не в пьяной драке познакомились?!

Немец опередил меня, с достоинством и легкой обидой в голосе ответив:

— Князь, в отличие от многих моих соотечественников, проживающих в Москве в слободе «Наливки», я не грешу злоупотреблением горячительных напитков.

Я же открыто улыбнулся нашему воеводе:

— А я, Михаил Васильевич, с детства не приучен к хмельному… Под Тверью дважды виделись мы с господином «офицером», сегодня толковали, буквально по пути в ваш шатер.

Скопин-Шуйский понятливо кивнул, после чего указал мне на иноземца:

— В таком случае, друг другу вы еще не представлены. Знакомьтесь: это ротмистр черных рейтар Себастьян фон Ронин из Дортмунда, один из немногих свейских офицеров, кто не изменил нам из-за неуплаты жалования. Отличился в сече под Тверью — спас генерала Делагарди.

Иноземец вновь кивнул мне, протягивая руку — и я крепко сжал его кисть в собственной. Не удержался, захотел проверить силу рейтара! Тот досадливо нахмурился, попытался было сжать кисть в ответ… Получилось не очень, но я и сам уже спешно разжал пальцы, устыдившись подобного мальчишества перед лицом князя. Михаил же лишь недовольно качнул коротко стриженной головой, после чего уже несколько прохладнее представил меня немцу:

— А это стрелецкий сотник Тимофей Орлов по прозвищу «Орел» из Рязани. Бедовая голова, везде на рожон лезет! Но — тут князь невольно усмехнулся, — сотник не раз отличался в сече, а за бой на Вороньей пожалована ему была булатная сабля. Ты не смотри, ротмистр, на внешний облик его дремучий — Тимофей надежный соратник, в бою не подведет, спину всегда прикроет.

Замечание о внешнем виде показалось мне довольно обидным, но Себастьян (так, кажется, его кличут?) неожиданно поддержал меня, заставив испытывать и невольную благодарность, и легкий стыд за мое озорство:

— Боже упаси меня так думать, князь! Из общения с Тимофеем, его ответов и вопросов я понял, что это опытный и разумный воин.

Михаил Васильевич доброжелательно улыбнулся нам обоим — но тут же нахмурился, словно вспомнил что-то нехорошее, что беспокоит его душу. Вскинув крепкий, чуть выпирающий вперед подбородок, он пытливо посмотрел на меня и немца своими умными, орехового цвета глазами:

— Задание для вас обоих у меня есть.

Мы с ротмистром одновременно подобрались — и воевода продолжил:

— Сами знаете, что после измены наемников мне уже не хватает ратных сил сразиться с Сапегой, снять осаду со Свято-Троицкой Сергеевской лавры, прогнать воров из Тушино… Очень жду я стрелецких приказов, пушкарей и детей боярских из Костромы и Ярославля, очень жду! Да со всей округи в войске наше стекаются крестьяне — но ведь их еще нужно вооружить и обучить, чтобы вышла из простых мужиков стройная рать, как у немецких пикинеров… А ведь если гетман Сапега прямо сейчас снимет осаду с лавры, объединится с тушинцами — хоть даже с черкасами и гусарами Зборовского — то в поле против воров мы не сдюжим. Никак не сдюжим…

Последние слова князь Михаил повторил чуть тише, обратив свой взгляд на стоящую на столе икону Казанской Божьей Матери, после чего вновь пытливо посмотрел на нас.

— Все возможное от себя мы делаем, все возможное, чтобы достойно встретить врага, делаю я сам… Но нельзя нам теперь без Божьего благословения, никак нельзя!

Последние слова Скопин-Шуйский произнес уже горячее, и после краткого молчания, продолжил столь же резко и отрывисто — не иначе от сердца речь его:

— Земля наша кровью истекает, третий, да даже четвертый Самозванец объявился на Руси за последние несколько лет — это я и «царского воеводу» Болотникова вспомнил, и «племянника» Илейку Муромского… Но ведь не просто так Господь послал на Русь великий голод и попустил нашествие иноплеменников, смуту и разлад на нашей земле! Грехи, грехи людские тому виной, грехи тех, кто власть…

На последних словах Михаил Васильевич оборвал свою речь, резко помрачнев — и на этот раз молчал князь заметно дольше. Но додумать конец его речи про грехи тех, кто власть взял, никому из присутствующих не составило труда… Наконец, воевода продолжил:

— В Борисоглебском монастыре, что находится на реке Устье близ Ростова, подвизался в подвиге затворничества и ношения вериг прозорливый и благочестивый старец Иринарх. Еще до появления второго Самозванца он приходил в Москву и предупреждал дядю моего, государя Василия Ивановича Шуйского, о скором наступлении ляхов и людей литовских… И коли Господь открывает благочестивому старцу будущее — то у кого, как не у Иринарха мне просить благословения на будущую битву с поляками и черкасами Сапеги, тушинскими ворами?! Но сам я не могу отправиться за благословением к старцу, бросив войско… Я отправлю к нему вас.

Я аж поперхнулся, с изумлением воззрев на князя — а немец и вовсе замер столбом, не в силах выговорить ни слова! Потому задать возникший у нас обоих вопрос пришлось мне:

— Княже, но позволь — зачем мне отправляться вместе с иноземцем к старцу? Мне не нужны его рейтары — достаточно будет малого отряда детей боярских. Или даже десятка-другого моих стрельцов, коих я посажу на коней!

Михаил Васильевич, однако, отрицательно мотнул головой:

— Нет, Тимофей Егорьевич, вы отправитесь вдвоем. По округе рыщет множество разъездов вражеских из черкасов и прочих воровских казаков, малые отряды воров, отделившихся от Тушинского лагеря — или же действующих по указанию Сапеги. Отправлю я под Ростов пусть даже всю твою сотню и всех рейтар ротмистра — как наемников, так и детей боярских — и вас вскоре обнаружат, а после перехватят. Более крупный отряд гетман также не упустит, просто выделит против него еще большее войско — а мне сейчас даже полусотню стрельцов никак нельзя терять! Зато вдвоем, да с резвыми скакунами, да с заводными — вы сможете оторваться от любого преследования. И при этом пара всадников не вызовет ничьего подозрения и пристального внимания. Фон Ронин спрячет под кафтан иль стеганку свою кирасу, ты сменишь стрелецкий наряд на казачий — и вот уже два ничем не примечательных вора из тушинского лагеря! Мало таких по округе бродит?!

Я замолчал, не зная, что и ответить Михаилу Васильевичу, но тут, основательно прочистив горло, слово взял немец:

— Позволь, князь, спросить — почему я? Спутником Тимофея может стать любой из твоих воинов, кто-то из его соратников! Какая нужда меня, лютеранина, отправлять к затворнику-ортодоксу?!

В общем-то, этот вопрос назрел и у меня — но Скопин-Шуйский лишь усмехнулся в ответ на слова рейтара:

— Себастьян, можешь считать, что это Божья воля. Веришь или нет — сегодня утром молился Царице Небесной, прося вразумить меня, как, кого и в каком числе отправить за благословением к старцу Иринарху. И сразу после молитвы вспомнил я про удалого стрельца по прозвищу «Орел» — а как только я задумался, кого ему в товарищи дать, так зашел ко мне полковник Зомме. Говорили мы о подготовке пикинеров, а между делом Христиер отметил тебя, как человека чрезвычайно честного, толкового, смелого — и чисто говорящего на нашем языке… И подумал я, что такой человек мне нужен не наемником — а на царской службе. Съезди к старцу, Себастиан, пообщайся с ним, помоги Тимофею взять благословение — а уж наградой я тебя не обижу.

Тут князь неожиданно ехидно усмехнулся, после чего с легкой подковыркой спросил у ротмистра, страдальчески зажмурившегося при упоминании разговора с полковником Зомме:

— Али испугался ты, фон Ронин?

Немец широко распахнул глаза, после чего с жаром ответил:

— Нет! Но…

Однако Михаил Васильевич тут же оборвал иноземца, жестко, с прорезавшимся в голосе металлом рыкнув на Себастиана:

— А коли ты не боишься, господин ротмистр, то я отдал тебе приказ!

После чего Скопин-Шуйский продолжил уже спокойнее, но таким ледяным тоном, что у меня аж мурашки побежали по спине:

— Если тебе показалось, что я просил — то ты ошибся фон Ронин. Так что если струсил — возвращайся к Делагарди и жди, когда придет плата для всех наемников. А то и вовсе убирайся в Дортмунд… Ежели нет — приказ ты получил.

Мне даже стало жалко рейтара — он покраснел так, как не краснеют девицы в первую брачную ночь. И даже, как кажется, задрожал — но только не от страха, а едва сдерживаемого возмущения… Однако сорваться себе он не позволил — и после непродолжительного молчания лишь коротко поклонился и с достоинством ответил:

— Приказ есть приказ, князь. Я сделаю все, чтобы помочь Тимофею добраться до старца и вернуться в лагерь с благословением.

Михаил Васильевич вновь широко улыбнулся:

— Что же, вот эта речь, которую мне любо слышать! Возвращайтесь к своим людям, поскорее сдавайте дела верным соратникам, и готовьтесь к выходу. Лошадьми, оружием, одеждой я вас обеспечу — выступить вы должны засветло.