Орел и Ворон

Глава 9

Князь сдержал обещание, снабдив нас легконогими степными кобылами — мне, к примеру, досталась пегая, молодая лошадка с огромными жалостливыми глазами, чей ласковый и одновременно с тем укорительный взор тут же порождает желание подкормить животное. Лошадка носит совершенно несерьезное имя «Стрекоза», зато она очень крепкая, с лоснящейся шерстью — ладное, молодое и здоровое животное. Под стать ей и заводная серая кобыла по имени «Липовка». Уж не знаю, чем московиты руководствуются при выборе кличек для лошадей… А вот Хунда мне пришлось оставить в лагере, на попечение Лермонта. Все-таки мой рейтарский жеребец выделяется статью и мощью — а потому может стать причиной столкновения с мародерами, возжелавшими забрать коня. Кроме того, крепкий, в самой силе скакун и молодые кобылы — не лучшая компания для тех, кто надеется пройти незамеченными! Ибо игрища между лошадьми в данном случае неизбежны.

Другая причина возможного столкновения — это рейтарские пистоли с колесцовыми замками. Однако с этим я ничего не могу поделать — пистоли есть мое главное оружие. Взамен утерянных при последнем штурме Твери, мне выдали два пусть немного потертых, но вполне себе рабочих самопала (как их еще называют некоторые московиты) — и что удачно, оба с обитыми железом «яблоками» на рукоятях. Взял я и подарок отца… А вот стрелец, которому также предложили пистоли, от них наотрез отказался — «заряжать долго, стреляют недалеко». Не имея возможности взять с собой громоздкую фитильную аркебузу, мой будущий спутник попросил князя о составном луке, присовокупив что-то про «отцовскую науку».

Ну что же — каждому свое.

Обиднее всего было расстаться с рейтшвером и привычным мне одеянием — но немец и путешествующий с ним на пару «воровской» казак, составляют слишком приметную и необычную пару. А потому пришлось мне вырядиться в польский кафтан и шаровары — благо, что некоторые шляхтичи наряду с тщательным выскабливанием подбородков, могут оставить и небольшую поросль. Короче, могу сойти за своего, пока не начнется разговор с ляхами — а вот последнего лучше не допускать… Ну и конечно шляхтич с рейтарским мечом выглядел бы нелепо. А потому пришлось мне взять трофейный польский палаш с полуоткрытым эфесом.

Но это и неплохо — по большому счету, рубить палашом куда сподручнее рейтшвера за счет легкого изгиба клинка на рукояти. Но и фехтовать им, как прямым клинком, также возможно. Другое дело, что палаш заметно тяжелее любой шпаги — но, в конце концов, рубку я так и так не люблю, больше полагаясь на верные пистоли.

Бургиньот, вороненую кирасу и прочие элементы брони черного рейтара также пришлось оставить — увы! Взамен по просьбе Тимофея мы получили панцири-калантари — кольчуги с несколькими металлическими пластинами-вставками на животе и груди, не мешающими свернуть и спрятать такую броню в седельную сумку. Кроме того, облачиться в нее не составляет большого труда — достаточно натянуть через голову! К калантарям добавились мисюрки — совершенно татарские кольчужные шлемы с небольшой сферической вставкой, закрывающей темя и затылок. Главное их преимущество — относительная легкость и удобство в перевозке: также можно свернуть. Ах да: мисюрки вполне себе распространены и в Московии, и Речи Посполитой; встречаются у литовских шляхтичей и калантари.

Впрочем, я очень надеюсь, что броня нам ни разу не пригодится. Как и охранные грамоты, выданные князем на случай, если нас перехватят союзники! С другой стороны — если действительно перехватят, хорошо бы, чтобы пригодились. А то порубают, а уж после спросят, кто такие…

Тимофей Орлов оказался не таким уж и угрюмым московитом, как мне могло показаться ранее. Конечно, разросшаяся русая борода, в которой попадаются и светлые, и рыжие волосы, да неухоженные вихры на голове — все это создает общее впечатление глубокой дремучести моего спутника. А грубая льняная рубаха, распахнутая на волосатой груди, да простые шаровары, перепоясанные кушаком, делают его действительно неотличимым от воровских казаков… Однако достаточно посмотреть в живые, проницательные серые глаза с легким зеленым отливом, чтобы понять — стрелец далеко не прост и не глуп. У сотника, кстати, вообще-то довольно правильные черты лица, хоть и нос, на мой взгляд, несколько крупноват — а еще «Орел» оказался вполне себе занятным собеседником, пусть и излишне искренним на мой взгляд и немного наивным.

Сейчас, однако, эти крошечные слабости никак не мешают нашему пути…

А путь наш не столь и долог — до Борисоглебского монастыря всего около трех дней конным ходом. Это конечно, если ехать без приключений, соблюдая все меры предосторожности. Как и сказал князь, летучие отряды мятежников рыскают по округе в поисках наживы или доглядывая за войском Скопина-Шуйского по указанию гетмана Сапеги…. На дорогах тут и там встречаются разграбленные телеги и подводы, лежат без погребения несчастные, коим не повезло встретиться с разбойниками…

Но ничего. Нас всего двое. Если что — должны успеть сбежать. А если нет — что же, к нашим телам наверняка добавятся тела тех, кто рискнет попытать счастья в схватке с двумя хорошо вооруженными всадниками!

Стрелец, кстати, на удивление хорошо сидит в седле и правит лошадью, безропотно выдерживая многочасовые переходы — как позже выяснилось, он происходит из детей боярских, преимущественно воюющих конными. Что же, это многое объясняет — в том числе и неожиданный выбор лука вместо пистолей, коими московиты владеют не хуже татар. Собственно, как я понимаю, поместная конница и создавалась в противовес татарской, переняв вражеское вооружение и приемы боя…

Интересно, как там сейчас Лермонт и Тапани — получается ли у них переучивать сынов боярских рейтарской тактике боя? Согласен с тем, что для московитов она чужда и непривычна — но, как верно тогда подметил «Орел», караколировать можно и с луком.

Н-да уж… Конечно, мне было жаль оставлять своих людей, своих верных соратников — даже более того, друзей! Но, во-первых, приказ есть приказ — его можно обжаловать, лишь после того, как выполнишь! По крайней мере, приказ человека масштаба Михаила Скопина-Шуйского… Во-вторых, вряд ли ситуация изменится коренным образом до нашего возвращения — по последним донесениям, гетман Сапега не оставляет надежды взять Сергеевский монастырь, и заметно ослабевшее войско царского племянника не считает серьезной угрозой. Хотя, конечно, все может перемениться за один день — и все-таки я уверен: успеем. Успеем вернуться!

Ну, и в-третьих, я оставил эскадрон под общим командованием Лермонта — а шотландцу я доверяю как и самому себе.

Вот кстати, о шотландцах…

— Правда?! Мужики в Шотландии юбки носят?!

Сотник весьма изумился, услышав мой рассказ о необычных особенностях родины Лермонта, узнав о которых впервые, я и сам был весьма заметно удивлен. Но сейчас искреннее недоумение Тимофея вызвало у меня невольную улыбку:

— Ну, это все же не совсем юбка — это килт. Здоровое полотно, как скатерть. Носят его только горцы, «хайландеры», заворачиваясь в килт и закрепляя его на плече. Похоже на древнеримскую тогу — я видел изображения в Италии, только килт короче.

— Италии? Это… Страна фрязей? Где Рим?

Я согласно кивнул — а стрелец после недолгой паузы уточнил:

— И что, в Риме также в юбках ходят? У нас фрязины в портках разгуливают, все честь по чести.

Слова «Орла» вновь вызвали легкую усмешку:

— Я же сказал: древнеримская тога. Одежда незапамятных времен, от которых остались лишь живописные руины, статуи и много раз переписанные хроники… Но вот согласно уцелевшим записям и фрескам, в ДРЕВНЕМ Риме тогу носили все — от простолюдина до патриция.

На мгновение прервавшись, я с легкой тревогой осмотрелся по сторонам — лес все сильнее стискивает дорогу с обеих сторон, а в чаще и темнее, и прохладнее.

— Впрочем, в землях Московии и древние римляне отказались бы от тоги в пользу портков и кафтанов. Замерзли бы!

Тимофей коротко хохотнул, также оглянувшись по сторонам:

— Странные эти горцы-шотландцы. Ни в жизнь бы не поверил, что мужики юбки носят! Но тебе, Себастьян верю… Слушай, а тебя случаем нарекли не в честь Святого Севастьяна? Он, кстати, был римлянином.

— Нет, друг мой. У нас нет такой традиции. Но я слышал об этом святом. Его пытали и бросили в римскую клоаку, а девушка достала его тело и похоронила, как полагается… Не думал, что его здесь также почитают.

Сотник только хмыкнул, но говорить ничего не стал. Московиты очень серьезно относятся к вопросам религии.

Чего не скажешь обо мне — я нерадивый христианин. В моей семье не было строгого религиозного воспитания, хотя католики наоборот, считают лютеран слишком радикальными. Поглядели бы они на моего отца!

Стрельцу, конечно, я об этом говорить ничего не стал. Он и так считает меня неправильно верующим по той простой причине, что исповедаю я не греческий обряд… И также наверняка сомневается в правильности выбора меня спутником на пути к старцу Иринарху.

И по-своему он прав.

Хотя мне действительно интересно — каков он, этот «прозорливый», то есть видящий будущее старец?! Неужели действительно умеет предсказывать то, что случиться? Задумываясь об этом, я испытываю невольный страх — а вдруг старец увидит мое будущее, в котором я погибну здесь, в Московии? Или в будущее, в котором я вернусь к Виктории, уже выданной отцом замуж и родившей ребенка какому-нибудь жирному и вонючему, но богатому торговцу?!

Такое будущее хоть и возможно — вот только знать о нем совсем не хочется… Потому как пока это лишь мои потаенные страхи, терзающие душу, но не мешающие жить с надеждой на лучшее. С надеждой на то, что я вернусь к Виктории с солидной суммой денег, что смогу взять ее в жены… И, в конце концов, почему бы мне не открыть собственное дело, навсегда повесив перевязь с рейтшвером на крюк?!

Так что зря князь сватает меня на русскую службу — отработаю свое и вернусь домой, только поминай, как звали! Хотя у меня и самого порой закрадываются в голову подобные мысли — но я пока просто не рассматриваю их всерьез.

Вот если я вернусь — а Вики замужем! Вот тогда все может быть… Может, и вернусь в Московию.

Да, в таком случае мне потребуется цель и новая надежда.

Потому как без надежды и цели жить и вовсе нельзя…

Нет уж, Виктория меня дождется, наверняка дождется! И я обязательно выживу в Московии, обязательно!!! А сейчас главное — просто благополучно доехать до монастыря, взять благословение для Скопина-Шуйского у старца, и без происшествий вернуться в лагерь. И если московскому войску это благословение действительно поможет, если оно поднимет дух солдат и укрепит их веру в победу — что же, значит, все не зря.

Главное — не задавать старцу вопросов о будущем!

…Мы продолжаем двигаться на восток, несмотря на то, что солнце все увереннее клониться к горизонту, а проезжая дорога, миновав поля и открытые участки, углубилась в протяженный, дремучий лес. Правда, сотник обрадовал сообщением, что глубоких рек на пути не будет, все больше ручейки и крохотные речушки — проследуем верхом, не намочив сапог. Больше следует опасаться болот — здесь они встречаются довольно часто. Поляки, кстати, уже смогли на себе это ощутить: ходят слухи, что несколько отрядов мятежников сгинули в местных топях, да так, что и духа не осталось!

Но места здесь действительно мрачные. Вот едем — а кроны деревьев над головой уже практически касаются друг друга. Кажется еще чуть-чуть, и сузившаяся дорого обернется звериной тропой лишь для одного всадника! А потом и вовсе оборвется… Изредка раздается резкий птичий крик — и даже привычное стрекотание сороки или карканье ворона заставляют меня вздрогнуть от неожиданности. Вроде и в лесу мы — но как-то слишком тихо здесь что ли, жутковато… Мертво. Только скрип деревьев при редких порывах ветра — и стремительно густеющие сумерки. Словно я попал в сказку про брата и сестру, коих чуть не съела в лесной чаще жуткая ведьма!

Видно, что как-то не по себе стало и московиту. Но тут последний вынул из походной сумы увесистую краюху свежего ржаного хлеба с еще хрустящей корочкой и, оторвав приличный кус зубами, начал смачно так, аппетитно жевать! Не знаю, начал ли стрелец есть, чтобы отогнать накативший страх или нет, но когда к его хлебу добавился сочный такой шмат копченого сала и зеленый лук, мистический страх отпустил и мое сердце, заставив задуматься о вещах более насущных…

— Эй, Тимофей! А может, пора бы нам и на ночевку остановиться? Посмотри по сторонам — темень кругом! Еще чуть-чуть, и мы даже хвороста для костра не соберем!

Сотник оглянулся по сторонам, обдумывая мое предложение — после чего отрицательно мотнул головой.

Сердце в моей груди так и замерло…

— Нет, рейтар, солнце еще достаточно высоко. В лесу всегда темнее, чем в поле, но света пока достаточно, чтобы мы могли продолжить свой путь — хотя бы пока не найдем удобной стоянки. У тебя что из припасов?

Я пожал плечами:

— Сухари, солонина… Немного вина.

«Орел» понятливо усмехнулся:

— Сухари побереги, покуда у меня свежий хлебец есть, а солонину мы в кашу бросим. Ты вот лучше угостись салицем, копченым на вишне, горбушечкой хрустящей да лучком — глядишь, и на душе спокойнее станет!

Я разом приободрился — и с легким поклоном приняв угощение московита, принялся бодро жевать, продолжив дорогу.

Незамысловатая снедь стрельца пришлась мне по душе — куда уж до нее опостылевшей солонине с сухарями! А Тимофей, дожевав свою порцию, весело подмигнул мне:

— Вкусно?

— От Валенсии до Новгорода ничего вкуснее не ел!

— А Валенсия — это в Гишпанской стороне?

Я удивленно вскинул бровь:

— Да! Откуда знаешь?

Стрелец самодовольно повел плечами:

— Да был тут у нас наемный гишпанец, пушкарских дел мастер. Из этой самой Валенсии родом. Сухарь сухарем, но с парными клинками такие коленца выплясывал — закачаешься! Против трех противников мог выйти со шпагой и дагой!

Упоминание о мастере парных клинков вызвало у меня неприятные воспоминания, и напомнило, как я ненавижу дуэли — рубку!

Вообще, я какой-то неправильный германец. Я терпеть не могу капусту (особенно тушеную!), не пью пиво… А предпочитаю сыры и красное вино, особенно в компании моей Виктории… Рука сама нашла кусочек алой материи, спрятанный за пазуху. Я коснулся его губами.

— Жена? — стрелец с полуулыбкой посмотрел мне в глаза.

После некоторого промедления я нехотя ответил.

— Почти.

— Красивая?!

— Самая прекрасная из всех женщин на земле… Глаза цвета шоколада из Нового света, губы — словно бургундское вино. Такие же терпкие и сладкие на вкус… Руки мягкие, как перья лебединые. А уж стан…

Я словно наяву увидел свою Викторию — а сотник только головой покачал:

— Лепо глаголешь, немец. Видать, любишь жену свою… Молодец.

— Почти жену!

Ответить мне Тимофей не успел — впереди послышался громкий хруст веток: кто-то явно выходит к дороге.

Я без промедления выхватил оба заранее заведенных пистолета. А сотник, ругаясь, потянулся к луку, на который еще нужно успеть натянуть тетиву…

— Стреляй сразу!

Я молча кивнул соратнику, вскинув пистоли…

Но мгновением спустя, когда из леса показался первый силуэт вышедшего на дорогу человека, я опустил оружие, зацепившись взглядом за светлые одежды и открытое старческое лицо с седой бородой.

— Сынки, не стреляйте! — от отчаянного вскрика старика у меня аж стиснуло сердце. Замер и сотник, держа в руках лук и извлеченную из седельной сумки тетиву:

— Чего тебе, отец? И что ты в этой чаще забыл?

Голос «Орла», однако, весьма строг.

— Да от «лисовчиков» бежим мы, сынки!

Да-а-а, слава об убийцах, грабителях и насильниках из числа ляхов, черкасов и прочих воров, вошедших в отряд литовского шляхтича Александра Лисовского, гуляет уже по всей Московии… Эти выродки отличаются особой, крайней жестокостью — и убивают всех без разбора на своем пути, если совершают стремительный марш. Двигаясь без обозов и артиллерии, живя награбленным, «лисовчики» умудряются внезапно атаковать московитов, никак не ожидающих появления врага… Между тем, старик продолжил:

— Я вот как услышал нашу речь на дороге, так и понял — то добрые люди путь держат. Вот и решил…

Тут незнакомец наконец-то разглядел меня и мой шляхетский наряд — да так и замер:

— Лях?!

Я мягко улыбнулся, после чего покачал головой:

— Да нет, отец. Немец я.

Старик облегченно выдохнул и перекрестился:

— Иноземец — а говорит по-нашему так, что не отличить! Чудны дела Твои, Господи!

После недолгой паузы он продолжил:

— Бежим мы от иродов поганых, бежим! А то ведь тати клятые женщин насильничают, детишек рубят, не щадят, покуда мужья и отцы воюют! Да и сами про безобразия их небось слышали…

Мое сердце невольно забилось чаще, разгоняя по жилам кровь. Незнакомец прав — о «проказах» воров, а особенно «лисовчиков», я действительно наслышан. Да и у сотника вон, заходили желваки на скулах — он ведь явно побольше моего знает.

И ведь это его народ страдает. Народ, который он, как воин, обязался защищать… Немного помолчав, Тимофей тихо ответил:

— Слышали отец, как тут не слышать… Но ты все говоришь «мы» да «мы» — а кто «мы»-то? Пусть уж покажутся на дороге твои спутники, драться мы не будем, баб тоже не обидим — обещаю. И хоть припаса у нас немного, но поделимся, чем сможем.

Дед согласно кивнул, почти в пояс — после чего взмахнул рукой и громко воскликнул:

— Выходите, не бойтесь!

Вновь затрещали ветки, за деревьями показались новые фигурки. Надеясь никого не напугать, я спрятал пистоли и потянулся за сухарями и солониной, краем глаза заметив, что и стрелец запустил руки в седельную сумку, откуда совсем недавно уже доставал хлеб и сало с луком.

А вот старик вдруг попятился куда-то в сторону от нас…

— Эй, отец, ты куда! Вот же сухари…

— Это что такое?!

Встревоженный, если не испуганный окрик «Орла» заставил меня спешно оглянуться, так и оставив сухари с солониной в суме — и невольно обмереть! Из-за деревьев на дорогу выбралось не меньше десятка человек — с дрекольем и топорами, а у пары и сабли нашлись! Но главное, что в сгустившихся сумерках я сперва не смог различить их лиц — однако, когда невольно вгляделся, то почувствовал, что волосы на голове моей зашевелились…

Не лица это — хари чудовищные!

И как-то разом мне вспомнились все небылицы московитов про лесную нечисть, покуда липкий страх сковал тело…

Между тем стрелец, выпустив из рук увесистый шмат сала и котомку с хлебом, громко воскликнул, разгоняя оцепенение:

— Ты смотри, немец, нечисть! Ну, а я вас сейчас крестным знамением…

Сотник размашисто перекрестил уже бросившихся к нам духов, даже не попытавшихся при этом замедлиться — а после резко гикнул, посылая коня вперед, и одновременно с тем выхватил саблю!

— Стреляй, Себастьян! Ряженые это!

Ну конечно…

Злобно оглянувшись в поисках удравшего и уже спрятавшегося где-то старика, я также послал Стрекозу вперед, вновь выхватив пистоли из кожаных кобур. А Тимофей уже поравнялся с первыми разбойники! Размашистым ударом сабли стрелец сбил в сторону направленный в свой живот кол — и тут же свесился влево, стремительно вонзив клинок в грудину врага, поднявшего топор для удара!

— Справа оборону держи!!!

Предупредив соратника, я поравнялся с ним, поочередно разрядив в атакующих оба пистоля — с пяти шагов не промахнулся ни разу! После чего, ругнувшись на собственную расточительность, бросил разряженные самопалы на землю. Нет времени прятать их в кобуры! Выхватив палаш, резко натянул удила влево — и конь крутанулся, снеся крупом одного из разбойников… В то время как я наотмашь ударил тяжелым клинком по нацеленному в голову колу! Мельком отметив, что из него торчит длинный-предлинный штырь — годендаги это значит, а вовсе не просто палки… Довольно опасное оружие! Но мне удалось его парировать — пусть и не так ловко, как сотнику… А ответным выпадом я все-таки дотянулся до вражеского лица самым острием клинка — и поганец безмолвно рухнул наземь. Сквозь смятую берестяную маску ряженого обильно проступила кровь…

Потянув из кобуры третий пистоль — отцовский! — я едва не потерял равновесие от резкого скачка Стрекозы! Но сзади тут же раздался громкий вопль… Мельком оглянувшись, я увидел распластавшегося на земле разбойника, сбитого до того лошадиным крупом — дергающегося и подвывающего от боли. Вот дела! Выходит, кобыла ударила задними копытами в грудь поднявшегося было татя…

Однако князь Михаил точно знал, каких скакунов нам дать в дорогу!

Последний из моих противников бросился наутек, разглядев третий самопал в моей руке. И я, сплюнув от досады, развернулся к стрельцу, лихо отбивающемуся от двух воров с саблями! Краем глаза заметив тело распластавшегося на земле разбойника с раскроенным черепом и выпущенным из рук годендагом…

Клинок молнией сверкнул в руке товарища, парируя очередной удар — после чего Тимофей резко натянул поводья, поднимая свою лошадь на дыбы! И последняя, черная как смоль кобыла по прозвищу «Уголек» (вот с ее прозванием все как раз понятно!), послушно поднялась на задние ноги… Одновременно с тем обрушив передние копыта на лицо ближнего разбойника! Последнего аж отбросило в полете…

Не жилец. Явно не жилец.

Второй тать вновь вскинул саблю и отчаянно рубанул — целя по бедру стрельца. Но тот умело подставил под вражеский клинок свой собственный, развернув его острием к себе — и шамшир ряженого словно соскользнул по лезвию сабли Тимофея… После чего «Орел» практически без замаха обрушил встречный удар на беззащитную шею врага!

И практически одновременно с тем грянул третий выстрел…

Пуля, выпущенная из отцовского пистоля, сбила с ног последнего разбойника. Этот тать подхватил кол убитого ранее соратника и вознамерился воткнуть венчающий его штырь в спину стрельца! А самое главное, паршивца я заметил уже в последний момент — еще чуть-чуть, и остался бы без соратника…

Мы с сотником замерли на месте, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам. Хитрого деда, заговорившего нам зубы и подведшего под засаду, уже и след простыл.

Вовремя он! А то бы я с него спросил за этакую подлость… Неожиданно «Орел» хохотнул:

— Слышь, немец — а ведь рубишься ты не очень сноровисто.

Это он что — видел, как я отбиваю вражеский укол?! И когда разглядеть-то успел, филин ушастый!

— Зато стреляю отменно! Если бы не мой выстрел, тебя бы штырем и нанизали, и пел бы ты сейчас уже совсем другие песни!

Тимофей, посмотрев на разбойника, поверженного третьим выстрелом, только ухмыльнулся:

— За то благодарствую, Себастьян! Ладно… Я тут сало выронил и хлеб, поднять нужно, покуда не стемнело. У тебя все цело?

— Шайсе!!!

— Чего ты?

— Да пистоли выронил…

Первым соскочив со Стрекозы, я кинулся к примерному месту, где мог выронить пистоли — и спустя несколько мгновений облегченно выдохнул, обнаружив оба самопала. Между тем стрелец, подобрав оброненную еду, поравнялся с уже затихшим разбойником, сбитым с ног копытами моей кобылки — и с тяжелым вздохом перевернул того ногой на спину.

— Посмотрим кто у нас тут…

Московит подозрительно замолчал, в то время как я поспешил к лошади, желая побыстрее зарядить пистоли — мало ли, может у этих убийц есть лагерь неподалеку, а в нем подмога?! И старик за ней и побежал?

— Ну?!

— Подковы гну!

Стрелец, несколько мгновений разглядывающий убитого, ответил раздраженно, после чего продолжил уже чуть спокойнее:

— Хрен его знает кто такие — но очевидно, что лихие люди, нацепившие маски берестяные, чтобы страху на путников нагнать. Дед у них вроде как передовой отряд был — встречает, отвлекает и дает оставшимся внезапно напасть… Но опыта у них было мало и оружием владели так себе. Однако же неизвестно, сколько душ христианских на их счету… Нам еще повезло, что лошадей тати хотели поберечь — если бы по ним били кольями, обоих бы и ссадили в самом начале. А уж с земли мы бы не поднялись — просто не успели бы…

По спине невольно пробежали мурашки. У меня с детства живое воображение и богатая фантазия…

Сотник вдруг раскатисто засмеялся. Я удивленно взглянул на него, но мой товарищ так заразительно зашелся в хохоте, что и я не удержался от смешка:

— Ты чего, Тимофей?

— Уха-ха-ха… Немец… Ой не могу… Неме-е-е-е-ец!

— Ну, чего?!

Московит поднял на меня глаза, кривя рот в смехе:

— Да шутейку придумал… Крестное знамение хорошо, а крестное знамение и добрая сабля — еще лучше!

Я вновь хохотнул, оценив юмор товарища, после чего отметил:

— Боюсь, друг мой, ее смогу понять только я, ибо знаю предысторию.

Сотник немного успокоился — видимо, со смехом его отпускало напряжение недавней схватки — после чего, чуть помолчав, произнес:

— Ну, тогда пусть будет так: доброе слово хорошо, а доброе слово и вострая сабля — еще лучше!

Ободряюще кивнув, отдавая должное таланту своего спутника, я добавил:

— Можно заменить саблю на пистоль — и тогда вообще жизненно получится.

— Но-но, рейтар! Ты сабельку-то не трогай!

После чего Тимофей неожиданно посерьезнел:

— Но вообще — спасибо тебе еще раз. Прикрыл спину, выручил.

Мне осталось лишь ободряюще улыбнуться соратнику — после чего я все-таки не удержался от восхищенного возгласа:

— Но как ты их крестом-то, а?! Я так и вообще обмер от страха!

— Ага! Да я сам чуть портки не обделал!

Мы вновь дружно грянули хохотом, оставляя пережитое в прошлом… Между тем, где-то в глубине чащи в очередной раз крикнула птица, и вновь зашумел ветер в кронах деревьев.

Словно и не было скоротечной схватки с разбойниками…