Орёл умирает на лету

— Полагаю, — сказал он, — все видели собственными глазами наши Чернушки?

В этом селе, затерявшемся в северо-западных лесах, никто еще не побывал, даже он сам тут впервые. А как здорово звучит в его устах «Наши Чернушки!..»

— Крыши домов, главным образом, да трубы, — позволил себе пошутить ротный писарь.

— Там, — добавил Артюхов, не обращая внимания на неуместное зубоскальство своего писаря, — вчера последний раз фашисты поужинали с комфортом, рассевшись возле русских печей, а не ерзая на морозе, как это случилось проделать нам. Обедать там пора, пожалуй, нам самим...

— Вот и вся недолга! — брякнул писарь.

«Ничего себе солдат! — недовольно подумал Саша. — Зачем ему, писарю, из кожи лезть? Пусть себе наградные листы оформляет и подает заявки на живых и мертвых».

— Чего он мутит воду! — рассердился Саша и обернулся к Рашиту.

— Он тебе как-никак однополчанин, — вполголоса ответил друг. — Словом, свой в доску...

— Гнусная привычка — лезть не в свое дело, — не унимался Матросов. — Писарей, как я полагаю, следует лишать слова на таких собраниях. В этом все дело.

— А ты сам выскажись, — шутливо посоветовал Рашит. — Перед боем полагается...

— Иди к бесу!

— Совсем не зарекайся, парень!

— Чего там отдельно шепчетесь? — вдруг обратил на них внимание Артюхов. — Если стоящая мысль, так, Матросов, скажи перед всей ротой.

— Мы промеж собой, — сделал попытку увильнуть от разговора Саша.

Чего уж тут говорить, он не мастак выступать.

— Что думаешь о предстоящем бое? — напрямик спросил Артюхов. — Дело, сам понимаешь, серьезное.

Сашу пот прошиб. Не собирался он говорить перед ребятами. Каждый понял свою задачу. А она одна — Чернушки вернуть. Тут не слова нужны, а дела. Да еще какие...

— Думаю, что сами пообедаем в Чернушках, — сказал Матросов. — Одним словом, пусть походно-полевая кухня ориентируется на новое месторасположение.

Потом несколько слов сказали другие, кто что хотел, но кратко. Для больших выступлений время еще не настало.

— Думаю, что сегодня днем, после боя, когда соберемся в освобожденных Чернушках и подведем итоги боя, товарищ командир роты Артюхов или товарищ парторг Соснин оценят, кто как воевал. Будем драться, пока руки держат оружие, пока бьются сердца, так, что ли, ребята? — сказал комсорг. — Я за себя и за всех отвечаю: приказ командования выполним.

Между тем Саша думал: собрание — последнее, что происходит перед атакой. Артюхов — виртуоз своего дела. Одним словом, мастер боя. Он уже, как говорили ребята, заставил подкатить два орудия. По бездорожью это стоило немалых усилий. Артюхов настоял перед комбатом об усилении минометного прикрытия. Другой бы решил: ладно, с дружным «ура» двинемся вперед... А там видно будет. Но Артюхов знает цену огню. Перво-наперво он поддаст огнем, а потом только двинет пехоту. А что такое, между прочим, «ура»? У него попросту говоря, кавалерийские обязанности: вносить смятение, устраивать переполох, а если противник дрогнет, то преследовать драпающих фашистов. «Ура» лишь в особых случаях опережает пехоту...

Пока проходила вот эта последняя встреча перед боем, последняя встреча людей, кому труднее всех придется в атаке, — ведь с них спрашивалось вдвойне, — повар успел приготовить завтрак. До краев наполняя котелки борщом, он шутливо приговаривал:

— Не обессудьте, по-настоящему обедать будем в Чернушках. Что, Матросов, задержался? Давай сюда котелок, сразу налью с добавкой. А ты что, Габдурахманов? Знаю тебя — чаю надо! Давай густого, душистого налью.

Повар шутил с каждым. Он считал, что хорошее настроение помогает желудку лучше переваривать пищу, а бойцу — лучше воевать...

После собрания никто уже не ложился спать. Сережа Гнедков, устроившись возле свечи, уткнулся в книгу. Рашит сел бриться. По его адресу посыпались шутки:

— Ты, брат, чаще англичан бреешься. Ты бы даже среди них отличился.

— Борода демаскирует солдата, — отвечал Рашит. — Даже маскхалат при этом не выручает.

Бардыбаев сбегал за гранатами, поинтересовался запасными дисками. Он недовольно предупредил одного из бойцов:

— Ты что же, с одним диском хочешь пойти в бой? Набей еще два.

Матросов взялся за письмо. Склонив голову над листом бумаги, он унесся мыслями в далекую Уфу. Но ему не дали дописать даже первую строчку.

— Выступаем! — проговорил Соснин, появляясь в землянке.

В это утро он стал взводным.

Гнедков хлопнул книгой. Саша спрятал в боковой карман недописанное письмо. Рашит сердито стер с верхней губы мыло, не успев сбрить усы. Бардыбаев торопил:

— Строиться!

В предрассветных сумерках выстроилась рота. Бойцы поеживались от холода и пытались согреться, потопывая ногами. Около ротного сгрудились, оживленно разговаривая, командиры взводов. Артюхов сообщал о каких-то подарках, присланных из тыла. Озабоченно поискав кого-то глазами, он спросил:

— Неужели Ефимчук успел уйти, не попрощавшись?

На его голос из командирского блиндажа, на ходу застегивая шинель, выбежал писарь. Ротный при всех крепко обнял за сильные плечи Ефимчука и взволнованно, стараясь скрыть грусть, произнес:

— Спасибо, Иван Ильич, желаю тебе удачи.

Гвардеец, не менее взволнованный проявлением дружеских чувств командира роты, воскликнул:

— После окончания курсов обязательно вернусь в роту.

Артюхов мягко, с лаской в голосе, проговорил:

— Это вряд ли удастся. Однако где бы ты ни был, не забывай свою первую роту и своего ротного. — Голос командира осекся, он продолжал более сдержанно: — Присылай письма, ответим. А по баяну будем скучать, это определенно. Ну, пока. Сам видишь, Ваня, нам пора выступать.

Он крепко пожал руку писаря и, резко повернувшись, ушел. Этому свидетелем была вся рота, от бойцов не ускользнул и грустный тон Артюхова и то, как Ефимчук смахнул слезы рукавом шинели.

Перед боем Соснин терпеливо и тщательно проверял готовность взвода к схватке, предвидя, что фашисты так легко не уступят село Чернушки. Ребята были, как на подбор, сильные и настойчивые. Взять хотя бы этого худощавого Габдурахманова — цепкий, упорный солдат, голову сложит, а приказ выполнит. Молчаливому Гнедкову можно было доверить свою жизнь — верный человек. Саржибаев, единственный в роте вооруженный винтовкой, — это лучший стрелок, снайпер.

Больше двух десятков вражеских офицеров и пулеметчиков уничтожил этот остроглазый сын степей. Взгляд Соснина упал на Матросова, на его коренастую фигуру. Спокойное лицо, губы плотно сжаты, синие глаза поблескивают. Из-под шапки выбились светлые кудри. О чем он думает?

Наступило утро великого праздника — дня двадцать пятой годовщины Красной Армии.

Артюхов лежал за высокой сосной и, вынув из планшета карту района, синим карандашом делал на ней какие-то пометки. Временами, отвлекаясь, он поднимал бинокль и осматривал крыши домов села Чернушки.

В это время Артюхов пальцем поманил ординарца. Перед самым боем им стал Матросов. Передавая Саше бинокль, он приказал:

— Взгляни в створ между этими кустами. Видишь что-нибудь?

Матросов навел бинокль в указанном направлении и приметил подозрительный бугорок.

— Дзот?

Артюхов, сверившись по карте, продолжал:

— Правее должен быть еще один.

Потом ротный заставил отыскать на местности третью огневую точку.

— Через пять минут от той точки должно остаться одно воспоминание, — сказал он, скосив глаза на циферблат часов.

И точно! Два орудия, замаскированные на самой опушке, повели огонь прямой наводкой. Первая огневая точка замолчала после третьего залпа. Со вторым дзотом повозились куда больше. Третий дзот оказался самым живучим. Немецкие пулеметчики вступили в ожесточенный огневой бой. Из-за них, оберегая орудийный расчет, пришлось откатить назад пушки. Это было сделано очень своевременно, так как вокруг стали разрываться мины.

В течение часа шла дуэль. Теперь приданные орудия получили приказ подавить немецкие минометы, без чего нельзя было поднять пехоту в атаку.

Матросов впервые в жизни оказался на командном пункте. Раньше, когда он находился с кем-нибудь на рубеже атаки, единственная его задача была точно исполнять команды командира отделения. А тут он стал свидетелем более захватывающей картины. С КП он видел не только действия своей роты, но и противника.

Только вот жаль, что не видно, как действует весь батальон. Другие роты вступили в бой на левом фланге.

Вдруг командир роты приказал:

— Вызвать из взвода Соснина трех автоматчиков!

Саша сначала не понял: зачем автоматчики? Ведь дзоты не подавали признаков жизни.

Матросов с удивлением взглянул на неожиданно властно заговорившего Артюхова. Но не время рассуждать. Ординарец обязан исполнять приказание.

Саша, пригнувшись, бежал среди кустарника, в расположение роты. Навстречу ему полз телефонист. Ординарец, не задерживаясь около него, понесся дальше.

Вскоре он привел требуемых трех автоматчиков. Артюхов, показав им центральный дзот, снова начавший изрыгать огонь, приказал:

— Незаметно подползти и уничтожить!

— Ясно, — подтвердил рябой, курносый солдат из нового пополнения, невольно положив руку на гранату, висевшую на поясе.

Остальные кивнули головами, показывая, что им также все ясно.

— Желаю успеха, — просто проговорил Соснин, отпуская их.

Солдаты благополучно обогнули кустарник. Они ползли друг подле друга. Саша, не отрывая глаз, с тревожно бьющимся сердцем наблюдал за товарищами. Ему показалось, что противник заметил их. Но тревога оказалась ложной. Гвардейцы рассредоточились и стали ползти по-пластунски. Они уже миновали полпути между центральным дзотом и опушкой. Неожиданно слева и справа раздались взрывы. Наблюдавший за полем боя Артюхов вздохнул:

— Ах, поспешили...

Одновременно со взрывами над полем боя отчетливо раздался лай вражеского пулемета. Среди ветвей засвистели пули. Саша инстинктивно бросился навзничь. Пролежал он не больше двух-трех секунд. Услышав стон Артюхова, он живо приподнял голову: «Неужели ранило командира, надо выносить с поля боя?» — молнией пронеслась мысль. Однако Артюхов продолжал смотреть в бинокль. Саша взглянул в том же направлении, зажмурил глаза и еле сдержал крик. Снежный вихрь, поднятый пулеметными очередями, кружил вокруг трех храбрецов. Заметили!

Когда он услышал глухой голос Артюхова: «Вызвать еще трех автоматчиков», Саша понял, что тех уже нет. В новую тройку попал Габдурахманов, Перчаткин и новичок из третьего отделения — запевала Сайфуллин из Бугуруслана. Пока они пригнувшись бежали к Артюхову, Рашит то и дело кашлял.

— Ты чего? — переводя дыхание, спросил Саша.

— Видать, вчера в секрете простудился. Ничего, это пройдет...

Артюхов заканчивал инструктировать новую тройку, когда Рашит, не сдержавшись, снова начал глухо кашлять... Ротный с улыбкой проговорил:

— Ну, куда тебя? Сразу огонь откроют...

— Товарищ старший лейтенант, — с жаром заговорил Габдурахманов, — у меня кашель прошел, больше не будет. Если не верите, я рот крепко завяжу... Как же мне отстать от товарищей?

— Соснин, заменить другим, — сухо приказал Артюхов.

— Ты, Габдурахманов, оставайся тут, ты еще будешь нужен, — сказал Соснин.

Новая тройка уже вышла на открытое поле. Солдаты ползли, соблюдая большой интервал. Саша с волнением, прикусив губу, следил за каждым движением товарищей. Лицо его побледнело, заострилось, глаза сузились от напряжения.

— Рашит, неужели эти тоже не дойдут? — шепнул он, не оглядываясь на друга.

— Должны дойти...

В молчании прошло несколько минут.

— Вон Перчаткин вырвался вперед, — с облегчением вздохнул Саша.

«Никогда не представлял, что Перчаткин станет отличным бойцом, — думал Саша. — Поесть, поспать любил, казался лентяем, иногда неловко было за него. Смотри, как вырос в боевой семье...»

Мысли Матросова были отвлечены пулеметной очередью. Кто-то шумно вздохнул:

— Погибли орлы...

— Зря меня не пустили, я бы дошел, я бы левее взял, — почти вскричал Рашит.

Матросов не слушал его. Вечерами Перчаткин читал наизусть Маяковского... Кто теперь будет запевать в походах, ведь не стало Сайфуллина... Вдруг он услышал резкий окрик ротного:

— Матросов!

— Я здесь! — доложил Саша.

— Еще трех автоматчиков, — отрывисто произнес Артюхов.

Саша не тронулся с места. Он в упор взглянул на ротного и решительно заявил:

— Товарищ старший лейтенант, не надо никого. Я сам пойду.

— Ординарец... — строго было начал Артюхов.

Но Саша с мольбой в голосе перебил его:

— Честное слово, слово гвардейца, дойду, — и, с надеждой взглянув на Соснина, вкрадчиво проговорил: — Вот товарищ парторг тоже скажет, что я дойду.

Артюхов резко поднял голову, он не мог не оценить поступка своего ординарца. «Истинный гвардеец, такой должен дойти», — подумал он и спокойно проговорил:

— Спасибо. Верю.

В словах командира на этот раз уже не звучали властные нотки, но разве нужно в такой момент приказывать?

Саша радостно вздохнул. С благодарностью взглянув на командира, он резко поднялся, бросил взгляд вперед, на следы, оставленные на снегу теми, кто ходил до него и не дошел...

Он быстро пересек кустарник. Сделав несколько зигзагов, миновал то место, куда дошла первая тройка. Зигзаги все чаще: рывки налево, потом направо. Верно, пытается уйти от пуль...

Упал.

На опушке раздался бас командира полка Гаркуши:

— Кто там впереди?

— Александр Матросов, товарищ подполковник. Добровольно пошел, — быстро доложил Артюхов. — Разрешите доложить обстановку?

— Отставить, сам вижу.

Прошла минута, вторая после того, как упал Матросов.

Подполковник простуженным голосом пробасил:

— Телефониста ко мне. Придется вызвать артогонь, хотя это теперь опасно для наступающей пехоты...

— Не может быть, чтобы он не дошел, — процедил сквозь зубы Артюхов, и вдруг раздался его радостный возглас: —Жив!

— Жив! — радостно повторил Рашит.

— Правильно поступает молодой боец, обманул противника. Пора бы ему дать очередь из автомата, — с довольной улыбкой проговорил Гаркуша.

Матросов, точно услышав его тихо произнесенную команду, вскинул автомат, дал длинную очередь. Раздался взрыв, перед дзотом поднялся черный дым, полетели крупные комки земли, щепки, куски бревен.

— Артюхов, поднимайте роту! — с азартом произнес Гаркуша.

Ротный ловко поднялся, на весь лес крикнул:

— Первая рота, вперед!

Гвардейцы стремительным броском вышли к кустарнику. Кое-кто выбрался на открытую поляну. И в это время снова заговорил вражеский пулемет.

— Ложись! — скомандовал Артюхов.

Безрассудно было вести людей под прицельным огнем пулемета. Это было ясно и Гаркуше. Он приказал роте закапываться в снег. Подполковник снова взял было телефонную трубку. Но его удержал неожиданный выкрик Габдурахманова:

— Матросов поднялся, бросает гранаты.

Гаркуша, передав телефонисту трубку, направил бинокль на одинокую фигуру гвардейца, вступившего в поединок с дзотом. Он видел, с каким упорством солдат приближался к дзоту, понял, что Матросов доведет борьбу до конца. Опустив бинокль, дрогнувшим голосом он приказал Артюхову:

— Приготовьтесь повторить атаку!

С той секунды, когда Артюхов сказал ему: «Спасибо, верю», Матросов жил одной мыслью: во что бы то ни стало дойти и уничтожить вражеский дзот.

Саша понимал, что бороться с дзотом нелегко. Между дзотом и им тысячи смертей. Но какое счастье на виду у товарищей идти вперед! Не всегда и не всякому выпадает оно на долю.

Вот какое оно, поле боя! Давно остались позади белые следы, проложенные товарищами. Впереди — снежное море до самых Чернушек. Только бы добежать до тех кустов. Он не ищет защиты, кустарник для него — просто ближайшая веха. До них, кажется, всего-то метров сорок. Но сейчас нельзя допускать просчета даже на один метр, на долю секунды...

Заметили... Саша плашмя падает наземь. Так лежат мертвые, вытянув руки, разбросав ноги. Над головой свистят пули, они раскидывают снег рядом — справа, слева, около ног, головы. Он никогда не думал, что пулеметная очередь может поднять буран. Хочется поджать ноги, спрятать голову глубоко в снег, съежиться в комок, но двигаться нельзя, надо лежать, как мертвый, как те, которые ползли к дзоту раньше его...

Смерть по-прежнему носится рядом. Обидно лежать под огнем, не отвечая. Но другого выхода нет; прикуси губы и лежи смирно, Сашок... Не нужен ему ни ковер-самолет, ни семимильные сапоги, даже о броне «тридцатьчетверки» он не мечтает, только бы на минуту прекратился обстрел. В голове кружатся обрывки каких-то мыслей:

«Сегодня день рождения Рашита...

Чудак Рашит. Еще в Уфе он говорил: «Прощай, Уфа!» Сколько я его учил — «прощай» и «до свидания» совсем не одно и то же, а он все свое...

...Письмо Лиде не дописал, придется в Чернушках закончить. Интересно, как они там, в Уфе, живут? Знали бы ребята, что мне сейчас поручили! Любой бы от зависти лопнул! А Ольга Васильевна?.. «До сих пор, — говорила она в день прощания, — о вас заботилась Родина-мать. Теперь вы должны защищать ее...» Если бы она видела сейчас его...»

Саша напрягся, даже перестал дышать, осторожно приподнимает ствол над снегом, нажимает на спусковой крючок.

«Взрыв? Почему взрыв? Неужели наши начали бить прямой наводкой? Тогда бы я услышал выстрел. Значит, взрыв от моей очереди, — видимо, угодил в мину. Фашисты любят окружать свои позиции минами, так им и надо».

Саша радостно оглянулся, услышав позади себя крики «ура». Выходит, заметили. Сейчас его догонят, и все вместе пойдут на Чернушки.

«Откуда еще стреляют? Вот черти полосатые! Дзот ожил! А рота залегла, сорвалась атака. Выманили роту из лесу и теперь кроют почем зря... Перебьют ребят, сколько жизней пропадет... Наверняка Артюхов и ребята меня костерят, — озабоченно думает Саша, перебрасывая автомат с правой на левую руку. — Оружие теперь бесполезно: диск пустой. Весь диск всадил... Что делать? Ах да, гранаты!» Вспомнив о гранатах, Саша быстро пополз вперед. Расстояние сокращается, кажется, можно достать. Матросов приподнимается, встает на одно колено, одну за другой бросает три гранаты. Три разрыва. В дзоте минутная заминка...

Дзот цел, пулемет врага продолжает огонь.

«Что же делать? Надо выручать ребят! До врага — рукой подать». В голове сверкает смелая, отчаянная мысль: можно добежать до дзота и закрыть эту проклятую дыру.

Саша резко берет влево. Теперь он бежит крупными шагами. Бежать удобно и легко. Он уже вышел из-под обстрела, ничто ему не мешает. Из Чернушек противник тоже не достанет, далеко.

Длинным кажется этот путь Матросову — точно целую вечность бежит он до дзота. Еще несколько прыжков. Вот она, амбразура... Из нее выглядывает раскаленный ствол пулемета. Ох, сколько ярости в нем! А надо избавить от него ребят. Ведь они должны освободить Чернушки... Не зря поклялись на комсомольском собрании!

Упругим движением Саша поднимается на носки и резко бросается на черную щель дзота.

«Вот и хорошо, что дошел...»

Рашит услышал команду ротного. Увидев, как Матросов бросился на амбразуру вражеского дзота, он понесся вперед, гонимый одной мыслью: первым добраться до Чернушек, бить, крошить, истреблять уничтожать врага.

Но, может быть, Саша только ранен и еще жив? Надо помочь ему. Он один около амбразуры. Что с ним?

Вот тут он полз, здесь лежал... Это было всего несколько минут назад. А теперь... Рашит подбежал, упал на колени, прильнул к Сашиной груди: дышит или нет?

— Саша!

Подбежавший Гнедков сунул маленький треугольник зеркала:

— Подержи у рта.

— Не надо! — крикнул Рашит, точно боясь окончательного приговора.

Ему казалось, что стоит чуточку помочь другу — тот сам встанет. Подсунув левую руку под плечо Саши, Рашит приподнял его. И только теперь он заметил под телом Матросова лужу крови.

Гнедков торопливо спрятал зеркальце.

— Ему теперь ничем не поможешь. Надо торопиться в Чернушки. Отомстим за него!

— Правильно, отомстим!

Рашит приподнялся и побежал за Гнедковым. «Но где же его комсомольский билет? Надо сдать комсоргу». — эта мысль вернула Габдурахманова к другу.

Рашит осторожно расстегнул шинель, вынул из левого кармана пробитый пулями комсомольский билет за № 17251590. Теперь нужно догонять роту.

Враги бегут. За ними по пятам несется карающая смерть.

Чернушки освобождены. Маленькое русское село догорает, фашисты оставили от него только две бани на огородах.

...Первые лучи солнца упали на пепелище и развалины. Рашиту больно было наблюдать за рождением утра после того, как похоронили Матросова. Рашит не находил себе места. Он сбежал вниз, в блиндаж, оставленный противником.

Здесь командир взвода Соснин отдавал приказ Бардыбаеву:

— Все ясно? В боевую разведку отбери самых крепких.

Ага, значит, предстоит бой. А ведь он, Рашит, дал себе слово, что в первом же бою отомстит фашистам за смерть друга. Как раз подходящий случай.

Рашит обратился к Соснину:

— Товарищ старшина, разрешите мне пойти в разведку. Я должен отомстить... Самую трудную задачу возложите...

Почему Соснин так пристально смотрит на него? Неужели ему не понятны его, Рашита, чувства? Габдурахманов оборвал фразу.

Высокий, сильный Соснин положил свою крепкую руку на плечо Рашита и мягко сказал:

— Успокойтесь, Габдурахманов. Ты все еще кашляешь. Кашель, как знаешь, противопоказан ночной вылазке...

— Вы меня не поняли, товарищ старшина, вы не сомневайтесь! — почти прокричал Рашит.

Соснин, не убирая руки, продолжал:

— Дорогой товарищ, если чувство мести преобладает над солдатским долгом, это может ослепить человека.

Справедливые слова! Но ведь Рашит потерял своего лучшего друга. Разве это можно забыть?

Соснин коротко приказал Бардыбаеву:

— Габдурахманову дайте отдых. Он не пойдет в этот раз...

— Товарищ командир взвода!

—- Приказ есть приказ, — ответил за командира взвода сержант Бардыбаев.

Соснин ушел.

Что придумал командир взвода: «Дайте Габдурахманову отдых!»

Рашит бродил по селу. Он встречает знакомых ребят из второго взвода. Земляк Хаиров, старшина связистов, угостил его водкой. Но разве водка может успокоить сердце?

Он ложится спать. Ему не спится. Он начинает читать книгу, ту, что хранилась в вещевом мешке Саши. Не читается. Написать письмо в Уфу? Нет, у Рашита не поднимается рука написать в колонию...

Из вещевого мешка Матросова выпала бескозырка. Берег ее как память о море. Теперь порванная, вылинявшая бескозырка в руках Рашита.

«26 февраля 1943 года.

Про Сашу теперь расспрашивают все. Шлют письма. Один за другим приезжают корреспонденты. Всех их отсылает командир роты ко мне:

— Они были закадычными друзьями.

А то еще случается, что собирает «желторотых», только что прибывших с маршевой ротой и приказывает:

— Рассказывай!

А что мне рассказывать? По существу, нечего. Я ведь ни за что не стану говорить то, чего не было. Например, не был он из особой породы. Силачом или геркулесом. А все допытываются: не был ли Саша богатырского росту?

Вот я и думаю: чем он среди нас выделялся? Не любил, например, болтать. Слово из него порою не вытянешь. Разговорился лишь один раз и то перед Чернушками. Что правда, то правда.

Размышлять, между прочим, любил.

Я сижу и по крупицам вспоминаю: о чем в последнее время мы с ним беседовали?

Как-то он сидел и старательно начищал медные пуговицы. Я ему и говорю: «Не все ли равно с какой пуговицей идти в бой?» А он отвечает: «Не все равно!» Но не объяснил, почему не все равно. Может, бой для него казался каким-то торжественным событием?»

Перед глазами живой, веселый Саша, его кудри теребит ветер, глаза радостно смеются... «Мы с тобой еще погуляем в Уфе!» Вот и не удалось погулять...

Прибежал незнакомый боец, передал, что вызывает Соснин. Что ему нужно от Рашита?

Габдурахманов стоит перед командиром взвода. Горе — горем, служба — службой. Он рапортует командиру спокойным голосом, стараясь скрыть свои переживания. Но разве обманешь Соснина? Он внимательно следит за Рашитом.

— Вот что, Габдурахманов, Артюхов требует сведения о вооружении. Запиши все, что у нас в наличии, а когда разведчики вернутся, добавишь то, что у них на руках...

Вечером прибыл почтальон. Матросов так радовался почте. Рашит, хоть и получал письма реже Саши, всегда разделял его радость. Но сейчас он со страхом подумал: «Есть на этот раз что-нибудь из Уфы?»

Почтальона, веснушчатого Мишу, окружили солдаты.

— Товарищ сержант Бардыбаев, вам письмо из Алма-Аты, — хитро подмигнул Миша, вручая первое письмо командиру отделения. — Дочка пишет, по почерку знаю... Петров, а тебе Маня... Та самая, которая с тобой через посылку познакомилась.

Бойцы рассмеялись, Петров растерянно улыбнулся.

— Гнедков, тебе письмо от матери Андрея Семячкина.

В блиндаже наступила тишина. Все вспомнили бомбежку, при которой погиб Андрей. Вероятно, мать хочет знать больше, чем написано в официальном извещении.

— Надо написать ей подробное и дружеское письмо, — посоветовал Бардыбаев, отрываясь от письма любимой дочери.

— Габдурахманов, тебе учительница твоя пишет из колонии.

Габдурахманов молча взял письмо, сел на табуретку. Почерк Ольги Васильевны. Почтальон удивленно спросил:

— А где же Матросов? Что-то я не всех вижу? Ему целых три письма... Женский почерк, одной рукой...

Рашит, взволнованный, вскочил на ноги и протянул руку почтальону:

— Дай сюда письма!

— Как я тебе их отдам? Не тебе же эти письма. Чужие письма, не имею права.

Рашит отрывисто сказал:

— У меня теперь два имени, я буду получать письма и за Сашу. Да и воевать за двоих должен.

Бардыбаев почти сердито приказал почтальону:

— Отдай письма... Неужели не понимаешь?

Почтальон молча протянул их Габдурахманову.

Рашит порывистым движением разорвал конверт.

«Мой милый и дорогой Сашок...» — писала девушка. Рашит не мог читать дальше, он поднял голову, по щеке скатилась слеза, но никто не удивился этому. В блиндаже топилась чугунная печка, — должно быть, глаза слезятся от дыма...

Полк все шел и шел вперед.

С тех пор как страна присвоила 254-му гвардейскому стрелковому полку имя комсомольца Александра Матросова, ореол славы окружал все дела и бои, в которых участвовали гвардейцы-матросовцы. Когда ставили задачу взять укрепление противника, все были уверены, что приказ будет выполнен матросовцами своевременно. Если дорогу оседлали матросовцы, то по ней не проходил ни один танк, ни одна машина врага. О матросовцах шла слава не только на наших фронтах, о них писали враги в своих сводках и газетах, как о новой дивизии, укомплектованной «сибирскими большевиками», «уральскими комиссарами» и «переодетыми моряками».

Матросовцы храбро сражались под Белым и Спас-Деменском, под Оршей и Невелем, Ново-Сокольниками и Пустошкой, отовсюду изгоняя оккупантов. Полк имени гвардии рядового Александра Матросова свято хранил память о своем славном сыне и в великом наступлении, в большом боевом пути, проявлял беспримерное мужество.

г. Уфа.

1948—1950 гг.;

1965 г.

Бикчентаев Анвер Гадеевич

Орел умирает на лету

Повесть

Для детей среднего и старшего школьного возраста

***

Редактор Е. А. Введенский

Художественный редактор В. Д. Дианов

Художник В. Королевский

Технический редактор Ф. Г. Гайфуллин

Корректор Н. П. Беляева

Башкирское книжное издательство Управления по печати при Совете Министров БАССР, г. Уфа, улица Советская, 18.

Уфимский полиграфкомбинат Управления по печати при Совете Министров БАССР, г. Уфа, проспект Октября, 2.

Цена 42 коп.

БАШКИРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО УФА - 1966