— Пусть я лопну, если обманываю, пусть лопну! — хриплым голосом говорил запыхавшийся мальчик без шапки, с взъерошенными волосами, мокрыми от пота.
Мальчик бил себя заскорузлым темно-бурым кулаком в худую грудь, покрытую рваной свиткой, шлепал по болоту босыми исцарапанными ногами и все повторял: «Пусть лопну!»
— В чем дело? Что такое? Говори толком.
— Пусть лопну, если это неправда!
В глазах мальчика светилась радость — он выполнил секретное задание. Паренек глотал слова и, казалось, искренне хотел лопнуть, лишь бы ему легче было рассказать то интересное и страшное, что было известно ему. Мальчика обступила толпа стариков-крестьян, женщин и детей. Все с нетерпением смотрели ему в рот и ждали.
Мальчик тяжело дышал, подозрительно вглядываясь в лес, в болотное пространство, в темные кусты.
— Рассказывай скорей! Лопни, черт бы тебя побрал, но говори, наконец! — крикнул в сердцах старый дед, высокий и худой, со сморщенным лицом и желтовато-серой бородкой. Скрюченными пальцами схватил он мальчика за плечи и стал его тормошить.
Мальчик, будто только этого и ждал, сразу выпалил:
— Легионеры узнали, где мы скрываемся! Им сказал подлюга Бавельчик!
— Вот панский подлиза! — заскрипел дед зубами и крепко выругался. — Еще что узнал?
— Легионеры сейчас придут сюда и заберут наших коней и коров. Бавельчик ведет их зимником. Ей-ей, не обманываю!
— Вот мерзавец! Вот гад! Разве лишь удерет с панскими псами, а то я, словно тыкву, оторву его подлую голову. Пусть забавляется ею!
На болоте началась тревога. Мужчины, женщины и дети засуетились, разошлись в разные стороны — собирать лошадей и коров.
— В хвойник надо идти через Тименку. Туда эти бандиты не проберутся… И не толпой идите, а в одиночку! — начал командовать дед. — Да потише, голоса не подавать!
Стоял летний полдень. Заболоченная поляна, окруженная со всех сторон темной стеной леса, изнывала от жары. Высокая, по пояс, зеленая трава была помята людьми и животными. Местами в траве рдел тысячелистник мутно-медного цвета, смотревший вверх огромным мертвым глазом. Кое-где торчали высохшие прошлогодние стожары. Они-то и указывали врагу, где крестьяне прячут коней и коров.
Низко над травой кружили болотные птицы. Они были заняты своими обычными, повседневными делами: ловили мух, мошек, глотали червяков и звонко перекликались на разные лады. Кое-где, спокойные и гордые, стояли аисты.
Скот оторвали от душистой травы, и встревоженные люди тихо, в одиночку, повели лошадей, погнали коров к речке.
Трава шуршала затаенным шепотом: «Ш-ш-ш…
С-с-с…»
Хлюпало болото и зыбкой-зыбуном качалось под ногами: «Хлю-у-уп, хлю-у-уп, хлю-у-уп…»
Вот, казалось, люди и животные продавят верхний, пухлый слой болота, заросший высокой жестяной травой, прорвут его, как истлевший кожух, провалятся — и следа не останется от них. Удивятся молчаливые аисты, захлопают мощными крыльями-веерами, поднимутся, купаясь в растопленном золоте солнца, и понесут в прозрачные дали немую сказку о том, как болото проглотило людей и животных.
Живой цепью люди тихо тянулись к речке, переправлялись вброд и вместе с животными скрывались на противоположном берегу, в пуще.
Последним перешел речку высокий седой дед.
Издали доносилась трескотня пулеметов: «Тра-та-та, тра-та-та…», словно кто-то рассыпал бобы по сухому каменному току.
«Это наши партизаны дерутся со шляхтой», — подумал дед.
На худом лице его появилась улыбка. Старику вспомнилось, как он сам когда-то воевал с турками. Тогда и войны были не такие, и вся жизнь была другой. Тогда царь силой гнал людей на бой с неведомым врагом, а теперь люди сами идут. Вся молодежь из окрестных деревень выступила против панов, и не только молодежь — бородатые мужики пошли в отряды.
Да и как не пойдешь, когда шляхтичи порют крестьян, оскорбляют женщин, до смерти замучивают девушек, жгут деревни!
«Эх, был бы я помоложе!.. — дед глубоко вздохнул. — Ну, ничего! Если не я, то двое моих сыновей бьются теперь с врагом…»
Дед скрылся в пуще и присоединился к односельчанам, которые, немного осмелев, понукали животных.
Солнце слабо пробивалось сквозь густые ветви высоких деревьев. В пуще стоял густой мрак. Пахло сыростью, грибами. Кое-где торчали огромные вывороченные коряги, похожие на неведомых, фантастических животных. Мох здесь расстилался пухлыми подушками, папоротник рос огромными кустами. Пьянил запах багуна и переспелых ягод. Местами обнажалась черная, торфяная, жирная, как масло, земля. Встречались и ямы, полные отливающей перламутром воды, словно кто-то копал здесь колодцы. На мягкой земле были четко оттиснуты следы волков, аистов и мелких птиц. Это было одно из тех мест, про которые народ в далекие времена сложил страшные сказки о разбойниках, леших и русалках.
Крестьяне, внимательно следя за тем, чтобы скот не заблудился, выбрались из пущи и дошли до Тименки, болотистого луга, тянувшегося длинной узкой полосой, сдавленной с обеих сторон густым лесом. Через Тименку они добрались до сухого хвойника, торчавшего на небольшом возвышении твердой, колючей бородой великана.
Хвойник был на несколько верст окружен лесом и болотами. Белопольским бандитам не пробраться в такое место. Шум стрельбы доходил сюда далекими, глухими отголосками, которые не очень-то тревожили крестьян. Своего хозяйства они уже все равно лишились: паны пустили по их крышам красного петуха.
«Партизаны не пропадут, у них много ружей и пулеметов, да и Красная Армия, наверно, уже к ним подоспела!» — думали крестьяне.
Солнце спускалось все ниже и ниже.
С наступлением вечера в людях, оторванных от привычного образа жизни и от всего мира, произошла перемена. Каменным комом застыло горе в груди. Их загорелые лица были покрыты грязью, губы запеклись от жажды, глаза покраснели от бессонницы, тело ныло от усталости. Старики что-то бормотали про себя.
Только дети не унывали. Им все было интересно. Нет ничего лучше, как прятаться днем и ночью в лесу. Они бы не отказались здесь жить все время. Плохо только, что взрослые не разрешают шуметь. Странный народ — эти взрослые. Начали хорошее дело — хождение по лесам, а перекликаться не дают, не разрешают ни громко смеяться, ни свистеть. Смотри на мать и молчи неизвестно почему.
Люди собрались в кучу. Дед подозвал мальчика, который принес весть о предательстве Бавельчика, выдавшего белополякам место, где они скрываются:
— Знаешь что, Степанка! Стоило бы снова сбегать в деревню, посмотреть, что там делается. Только осторожно, чтобы не заметили тебя.
— Пусть я лопну, если меня заметят! — горячо отозвался обрадованный мальчик.
— Иди и не задерживайся. Возвращайся сразу. Смотри, не заблудись!
Степанка шмыгнул в лес.
Женщины начали доить коров в большие кувшины. Старики молча курили свои трубки. А дети тайком резвились.
Надвигался мрак. Гудели и немилосердно кусались кружившие тучами комары. Люди собрались вместе и поужинали хлебом с молоком. Только несколько мужчин остались сторожить лошадей и коров, лежавших и стоявших тесной кучкой.
Костра не разводили: боялись, что его заметят. Женщины уложили детей спать, закутав их в свитки и кожухи. Взрослым не спалось.
Тоскливо и неуютно было в лесу без костра. Сырость пронизывала до костей.
Прошло полчаса, час… Над землей стоял яркий двурогий месяц. Как золотой горох, были рассыпаны по синему бездонному небу сотни звезд. Где-то близко хохотала сова. Жалобно выли волчата.
— И дернуло же меня снова послать сорванца! — сказал дед. — Еще заблудится…
— Не заблудится, — успокаивали женщины. — Степанка знает лес и болото, как родной дом.
Люди настороженно прислушивались к каждому шороху. Вот вблизи за деревьями что-то затрещало. Послышались человеческие голоса.
Все вскочили на ноги. Шло несколько человек, а вел их Степанка.
— Неужто легионеры? — встревожились крестьяне.
— В легионерских шинелях, в шапках с блестящими козырьками…
— Вот где конец нашим коровкам и лошадкам… Легионеры приближались. Вместе с ними молча шагал и сосед — предатель Бавельчик. Руки он залихватски — видно, гордясь собою, — держал заложенными назад. Степанка вьюном вертелся между легионерами и весело хихикал.
«Нарочно он их сюда привел, что ли?» — подумал дед, и с его губ сорвалось крепкое, ядреное ругательство.
— Добрый вечер, братцы! — поздоровались легионеры.
— Да это же наши ребята! — раздались обрадованные голоса. — Наши ребята пришли!
— Легионеров уже прогнали, — начали рассказывать партизаны. — В деревне теперь наши, красные. Паны, удирая, бросили свой обоз, а мы нарядились в их одежду. Вот мы и гостя к вам привели, Бавельчика. Разведите скорей огонь, полюбуйтесь на соседа нашего!
В один момент была собрана куча сухих веток, и вскоре запылал большой костер. Огонь взметнулся пышными красными языками.
Молодые партизаны в легионерской форме с винтовками в руках подвели Бавельчика к огню. Руки у него были связаны за спиной. Это был кряжистый, невысокого роста мужик лет под пятьдесят. На круглом, кирпичного цвета лице его топорщились густые седоватые усы. Маленькие черные глазки искоса поглядывали на людей, поглядывали хищно и трусливо.
Бавельчик служил лесником у пана Барановского, а потому и себя считал наполовину паном. Он шпионил за крестьянами, доносил, где они прячут лошадей и где находятся партизаны.
— Почему ты, Бавельчик, пришел к нам без своих панов? — спросил дед.
Бавельчик опустил голову.
— Почему ты не удрал с паном Пилсудским? Бавельчик молчал.
— Говори! — со злостью крикнул дед и потянул Бавельчика за связанные руки.
— Мы его захватили возле польского обоза. Он там воровал солдатскую одежду, — сказал один из партизан.
— Подлюга ты! Злодей! — ругался дед. Он сурово посмотрел на Бавельчика и плюнул ему в лицо.
Бавельчик задрожал с головы до ног и скрипнул зубами.
— Хватит! — сказал один из партизан. — Вы побудьте у костра, а мы с Бавельчиком пойдем прогуляемся… Марш, Бавельчик!
Предатель весь дрожал. Зубы его забарабанили. Он пробормотал придушенным голосом:
— Смилуйтесь, братцы!
— Иди, подлый!
Бавельчик не хотел идти, но приклады партизан придали ему охоты!
Никто предателя не защищал, все молчали. Партизаны скрылись с Бавельчиком между деревьями. Костер весело горел. Проснулись дети и начали резвиться у огня. Они уже не боялись шуметь и шалить: старшие теперь не запрещали.
Спустя несколько минут хвойник содрогнулся от оглушительного выстрела. Отовсюду покатилось эхо. Все вскочили со своих мест. Старые женщины стали креститься. Дети перепугались, некоторые заплакали..
— Бавельчик получил по заслугам, — глухо промолвил дед и спокойно задымил трубкой.