Оса

Глава 2

Утес оказался частью плато, футов на четыреста возвышающегося над лесом. У самого подножья, там, где струился, шурша мелкой галькой, прозрачный ручей, открывался вход в глубокую пещеру. Именно в нее из разъятого брюха корвета они перетащили один за другим тридцать дюралюминиевых контейнеров.

Закончилась разгрузка, по-обезьяньи вскарабкавшись наверх, исчез внутри корабля экипаж, дернулся и скрылся конец эластичной лестницы, как бы махнув на прощанье. Моури вздохнул и уже собирался отойти в сторону, когда из люка показался командир.

— Всыпь им по первое число, сынок! — крикнул он, пытаясь перекричать нарастающий рев двигателей.

Под раскаленной струей воздуха зашелестели и закачались деревья. Стоя у входа в пещеру, Моури молил бога, чтобы жар не опалил кроны — не наследил, не выдал его первому же самолету-разведчику.

Корабль тяжело вздрогнул, плавно развернулся и вскоре исчез в северном направлении. И хотя Моури знал, что для экипажа корвета работа на этом не окончена — им еще предстоял открытый рискованный полет вокруг планеты, чтобы сбить со следа неприятеля — он все же на мгновение позавидовал этим парням, которые, не пройдет и месяца, окажутся дома.

Что выйдет из этого отвлекающего маневра — покажет скорое будущее, пока можно только гадать. Если капитану не удастся одурачить Кайтемпи, то с рассветом в округе начнут рыскать их самолеты… Однако Моури понимал, что даже если все пройдет удачно, он не застрахован от внезапной облавы.

В ожидании рассвета Моури сидел на холодном камне, отрешенно глядя туда, где исчез корабль. Теперь он даже за мешок золота не хотел бы оказаться на месте капитана. Правда, скорее всего, капитан и за два таких мешка не согласился бы влезть в шкуру Моури.

Едва занялась заря, Моури достал из контейнера потертую кожаную сумку — настоящий сирианский кейс, приобретенный им в Мэшеме много лет назад, сверился с компасом и, легко перескочив ручей, вошел в сумеречный лес.

По счастью, густой и мрачный с виду лес не представлял собой непроходимые джунгли, как опасался Моури. Он уверенно и быстро шагал на запад, довольный еще и тем, что здесь на Джеймеке он весил на целых двадцать футов меньше. И все же, когда к вечеру Моури наконец вышел на шоссе, его ноги ныли от долгого непрерывного пути — за весь день он позволил себе лишь одну остановку, чтобы перекусить.

Присев под деревом в стороне от дороги, Моури минут пятнадцать наслаждался долгожданным отдыхом, потом, отряхнувшись и аккуратно повязав шейный платок, тщательно осмотрел себя в зеркало. Что ж, на Земле потрудились на славу — ни лицом, ни костюмом он не отличался от истинного сирианца. Да и разве безмозглые аборигены в состоянии додуматься до такой нелепицы — землянин, замаскированный под сирианца?!

Удовлетворенный своей внешностью, Моури смело пересек шоссе и внимательно осмотрелся, стараясь точно запомнить место, где вышел из леса. Ярдах в пятидесяти, у самой дороги, росло приметное перекрученное дерево, сплошь увитое плющом. Для пущей надежности он приволок к нему большой плоский камень, напоминающий надгробье и, отступив на пару шагов, живо представил себе выбитые на нем слова эпитафии: «Джеймс Моури, землянин. Задушен в застенках Кайтемпи». Затем, отбросив невеселые мысли и оглянувшись напоследок, устало покосолапил вдоль дороги. С этого момента он — сирианец Шир Агаван, лесной инспектор Министерства Природных Ресурсов, государственный служащий, освобожденный от воинской повинности.

Незаметно стемнело, и Моури прибавил шагу. До сих пор ему не встретилась ни одна машина, шоссе было пустынно, а он устал, и ему не терпелось плюхнуться на сиденье какой-нибудь попутки. Однако усталость — усталостью, но все-таки, чем дальше от своей «могилы» он остановит авто, тем лучше: у сирианцев, как и у прочих двуногих, и уши на месте, и глаз наметан — смекнуть что к чему, к двум прибавить два и дураку по плечу.

Он протопал с добрую милю, когда два динокара промчались ему навстречу. Пришлось пройти, наверное, еще не меньше мили, пока его не нагнал грязный, доверху загруженный лесовоз. Это был допотопный газомобиль, давно снятый с производства и уступивший место более экономичным динокарам, работающим от энергосистем больших городов.

Зная нравы здешних обитателей, Моури принял чванливый надменный вид и поднял руку.

Окутавшись бурым облаком выхлопных газов, грузовик затормозил. Из кабины на Моури глядели два чумазых сирианца.

— Я из управления, — высокомерно заявил Моури. — Мне в город.

Для троих кабина была явно тесновата. Напарник придвинулся поближе к водителю, Моури вскочил на подножку и, положив кейс на колени, кое-как пристроился у окна. Грузовик громко фыркнул и урча покатил вперед.

— Вы из Мэшема, да? — осмелился заговорить водитель.

— Да-да, — на сирианский манер отозвался Моури. — Не успеешь и рта открыть, как всем сразу ясно, кто ты и откуда.

— Ни разу не был в Мэшеме, — сокрушенно покачал головой водитель, — а так хотелось бы. Великий город. — Певучий акцент выдавал в нем коренного обитателя Джеймека. — Правда, Снэт, да?

— Да-да, — буркнул напарник, тупо разглядывая кейс Моури.

— На Диракте, наверное, куда лучше, чем здесь, — пропел водитель и с грустью добавил: — И безопаснее. Эх, может быть, там мне бы повезло больше. Сегодня такой поганый день. Правда, Снэт, да?

— Да-да, — согласился Снэт, не отрываясь от кейса.

— Это почему? — поинтересовался Моури.

— А! — Водитель стукнул ладонью по баранке. — Три раза эта развалюха ломалась, дважды мы застревали в болоте, последний раз, вообще, пришлось разгружаться, чтобы выбраться из трясины. Ну и попотели мы, скажу я вам. Одно слово — колымага! Тьфу. — Он смачно сплюнул в открытое окно. — Ведь так, Снэт, да?

— Да-да, — подтвердил Снэт.

— Не посчастливилось вам, это точно, — посочувствовал Моури.

— Ну, об остальном сами знаете, — раздраженно сказал шофер. — Паршивый день.

— О чем это я знаю?

— Как, вы не слышали последние новости?

— Я весь день проторчал в лесу, какие там новости!

Водитель с любопытством взглянул на Моури.

— Каждый час передают о повышении военного налога. Можно подумать, мы и так мало платим. — Он опять сплюнул в окно. — Потом этот спакумский корабль! Радио не унималось — то он там, то он здесь. Не пали весь день пушки и не носись вражья махина прямо у нас над головами, радио бы молчало, будто ничего не случилось. — Он подтолкнул приятеля. — Скажи, Снэт, да?

— Да-да, — поддержал Снэт.

— Нет, вы только представьте, — не унимался водитель, — до чего обнаглели эти спакумы! Средь бела дня летать над нашими крышами! Ясно, что они выискивали цели для бомбежек. Но я надеюсь, никто не прорвется — наша артиллерия покажет им…

— Я тоже надеюсь, — прервал его Моури и ткнул своего соседа под ребро. — Ведь так, Снэт, да?

— Да-да, — тут же отозвался Снэт.

Водитель плакался до самого города, и Моури порядком опостылели его монотонные причитания о превратностях дня, о горе-машине, о зарвавшихся спакумах. Другое дело — Снэт, он так и просидел молча, зачарованный кейсом Моури, и лишь изредка, когда вопросом его буквально били по голове, откликался неизменным сирианским «да-да».

— Остановите, я выйду, — объявил Моури, как только лесовоз, миновав пригороды, подкатил к широкому перекрестку. — Долгой жизни!

— Долгой жизни, — попрощался водитель и порулил по своим делам.

Моури задумчиво стоял на обочине, покуда лесовоз не скрылся из виду. Все хорошо, он вышел сухим из первой проверки — ни шофер, ни Снэт даже не заподозрили, что он и есть тот самый ненавистный спакум — клоп, как сирианцы обидно называли землян. Но какая бы злость и обида не были заложены в этом прозвище, Джеймс Моури не имел права обижаться, так как отныне он, Шир Агаван, коренной сирианец.

Крепко сжимая в руке кейс, Моури вразвалку зашаркал к центру города.

Пертейн — столица Джеймека, административный и военный центр, сердце планеты — самое опасное и, в то же время, самое безопасное место на Джеймеке, где одинокий прохожий может легко затеряться среди более чем двух миллионов жителей.

Моури бродил до наступления сумерек, присматриваясь к недорогим отелям, пока выбор его не пал на довольно скромную гостиницу, расположенную на тихой укромной улочке.

И все же он не спешил распахнуть дверь отеля, опасаясь быть схваченным на месте из-за возможных неточностей в документах — мало ли что могло произойти в Империи за последние девять-десять месяцев. Лучше рискнуть где-нибудь на улице, где, в крайнем случае, можно рвануть со всех ног, отбросив кейс вместе с косолапой походкой. Поэтому он просеменил мимо отеля, свернул в ближайший переулок и сразу же натолкнулся на констебля. Быстро осмотревшись по сторонам, Моури наметил пути к отступлению и обратился к полицейскому:

— Извините, я приезжий… — Моури напустил на себя придурковатый вид. — Я прибыл с Диракты.

— Что, заблудились, да?

— Нет-нет, кэп. Я в некотором затруднении… — Моури протянул констеблю удостоверение. Он был напряжен до предела и с трудом сдерживал дрожь в руках. — Видите ли, мой друг сказал мне… — Моури помялся. — Он сказал, что удостоверение недействительно, потому что здесь нет моей фотографии в… в обнаженном виде.

Полицейский сдвинул брови, что-то промычал и принялся вдумчиво изучать документы.

— Все в порядке, — сурово сказал он, возвращая удостоверение. — Ваш друг — лжец, по нему плачет веревка. Если он не прикусит язык, то вскоре окажется в Кайтемпи.

— Да-да, кэп, конечно, — испуганно протараторил Моури. — Я обязательно предостерегу его. Долгой вам жизни.

— Долгой, — коротко бросил констебль.

Моури поторопился в гостиницу и потребовал номер с ванной на десять дней.

— Ваши документы, пожалуйста, — вежливо попросил портье.

Моури небрежно подал удостоверение.

— Распишитесь, пожалуйста.

Первое, что сделал Моури, оказавшись в номере, — принял ванну. Лежа в горячей воде, он обдумывал свое положение.

Итак, он снял комнату на десять дней. Но десять дней торчать здесь — чревато, в любой момент могут нагрянуть с проверкой и, чего доброго, учинить допрос. И что с того, что у Моури заготовлены ответы на все каверзные вопросы?! «Оса» не должна подвергать себя подобной процедуре, если есть хоть малейшая возможность от нее уклониться. Сегодня у него не было времени искать лучшего пристанища, этим он займется завтра и подберет себе комнату в районе, где предпочитают не совать нос в чужие дела, а заниматься своими. Сегодня он лучше потратит два-три часа на изучение города.

Наслаждаясь сирианской кухней, ароматы которой напомнили давно забытые запахи детства, Моури подумал, что какая-нибудь другая «оса» выдала бы себя тем, что ее просто-напросто стошнило бы за столом.

Плотно отужинав, он отправился в город.

Слоняясь по вечерним улицам, Моури пристально всматривался в лица прохожих, вслушивался в разговоры, старался запомнить все, что может пригодиться. Особо его занимало настроение меньшинства — ведь никакой, даже самый авторитарный строй, невозможен без своих диссидентов, ни одна, даже самая что ни на есть справедливая война не обходится без стойких, убежденных пацифистов. И, как не бывает абсолютно безупречных генералов, так не бывает безоговорочно преданных солдат. Всегда есть горстка отщепенцев по тем или иным причинам, настроенная против войны — то ли из отвращения к убийству, то ли из-за обыкновенного страха быть убитыми. Отсюда — нежелание маршировать в ногу, неверие в победу, предчувствие поражения, разочарование в руководстве, недовольство, возмущение и так далее, и так далее. Ни одной — ни политической, ни военной диктатуре еще не удалось полностью истребить всех недовольных. И Моури не сомневался, что по теории вероятности и на Джеймеке найдется немало обиженных и оскорбленных — диссиденты, пацифисты, обычные уголовники и прочие, прочие, прочие. «Оса» не вправе забывать о них — о тех, кто не вскакивает как угорелый по сигналу трубы и не бежит сломя голову за барабанной дробью; «оса» должна использовать их, если не каждого в отдельности, то сам факт их существования.

К полуночи Моури вернулся в отель, убежденный в том, что местные власти наплодили для него достаточно козлов отпущения. Нет, никто из людей не обмолвился неосторожным, необдуманным словом, однако то и дело, в разговорах сквозило что-то недосказанное, затаенное; посторонний наблюдатель уловил бы это и за сто ярдов. Недовольные и униженные, алчные и тщеславные, аморальные и прочие — все они годились для подрывных целей «осы».

Уже лежа в постели, Моури мысленно собрал всю эту скрытую оппозицию в некую мифическую организацию Дирак Ангестун Гесепт — Сирианская Партия Свободы, назначил себя президентом, секретарем, казначеем, центральным комитетом ДАГ и удовлетворенно хмыкнул. Тот факт, что остальные члены новоявленной партии даже не подозревали о своем членстве, не были знакомы ни с уставом, ни с президентом, не принимали участия в выборах, не имел значения, как не имело значения и то, что рано или поздно Кайтемпи сама организует сбор членских взносов в виде отрубленных голов или чего-нибудь в этом роде. Палачи начнут охотиться за жертвами, жертвы — за палачами, и так изо дня в день — глядишь, и на далекой голубой планете вздохнут посвободнее.

С этой счастливой мыслью Джеймс Моури, он же Шир Агаван, заснул. Его дыхание было подозрительно ровным для багроволицей формы жизни, храпел он неестественно низким тоном и, вообще, спал на спине, что уж и вовсе было неслыханно в здешних краях.