Осада Шарпа

Глава 18

Утром сильный дождь превратился в ливень. Он с силой бился о стены и с них в уже подтопленный внутренний двор стекали бурлящие ручьи. Казалось, что дождь не может лить так сильно, но он лил. Дождь барабанил по киверам людей, заливал коридоры в стенах, а его шум практически заглушил выстрелы двенадцатифунтовок. Этот дождь был просто как предвестник большого наводнения. Настоящий потоп.

Ливень залил костры французов и затопил амбары и сараи, в которых люди Кальве пытались заснуть. Дождь превратил порох на полках мушкетах в грязь. Темп пушечной стрельбы сильно снизился, ибо теперь приходилось защищать картузы с порохом от дождя и закрывать запальные отверстия, открывая их лишь на секунду, чтобы поднести запальный шнур. Канониры проклинали англичан, которые сожгли крышу мельницы во время вылазки, а их командир, полковник, ругался на британцев потому, что теперь не могли стрелять его гаубицы из-за того, что в их почти вертикально задранные стволы постоянно затапливала вода.

— Принесите мне бекона на завтрак, — произнес Кальве с радостным предвкушением.

Повар жарил генералу бекон. Его запах мучил бедолаг, скучившихся под протекающими крышами и проклинающих дождь, грязь, британцев и всю эту войну.

Кавалерия, посланная сначала на юг, чтобы преградить возможный отход Шарпа, была на рассвете отослана на север. Кавалерийский сержант, спрыгнув с лошади в грязь и подняв тучу брызг, доложил, что из-за слабого ветра "Фуэллу" буксируют в залив Аркашон две шлюпки.

— Проклятый ветер, — сказал Кальве, — проклятый дождь. Он прошел по грязи через дворик и посмотрел на север. Шхуна, подняв серые, мокрые паруса, едва виднелась вдали. — Мы не можем начать атаку, — рявкнул Кальве, — пока не подплывет эта хреновина.

— Возможно, — осторожно предположил Фавье, — пушки Киллика не могут стрелять в такой ливень?

— Не будьте дураком. Если кто и может стрелять из пушек в дождь, так это моряки, не так ли? Кальве вытащил подзорную трубу, протер линзы и направил ее на крепость. Ворота превратились в мокрую груду мусора и камней, это был путь к победе. Он вернулся к своему бекону, уверенный, что утренний штурм не отнимет у него много времени. Ружья британцев бесполезны при таком ливне, а об использовании извести нечего и говорить.

Кальве взглянул на своего ординарца, точившего его саблю. — Лучше затачивайте острие!

— Да, сэр.

— Сегодня придется не резать, — Кальве знал, что мокрые мундиры гораздо труднее режутся, чем сухие. — Сегодня придется колоть. Втыкать и вынимать, Фавье, втыкать и вынимать! — Кальве, пришедший от завтрака в хорошее расположение духа, посмотрел на Дюко, появившегося в двери. — Вы выглядите промокшим, Дюко, а я съел ваш бекон.

Дюко было наплевать на подколки генерала. Сегодня он захватит в плен Ричарда Шарпа и среди всех бедствий, постигших Францию, для Пьера Дюко это будет таким удовольствием.

— Поднимается ветер.

— Отлично.

— Шхуна скоро встанет на якорь.

— Боже, благослови союзников, — сказал Кальве, — понадобилось двадцать лет, чтобы они вступили в войну, но лучше поздно, чем никогда. Он вышел на улицу, посмотрел на "Фуэллу", которая действительно была уже близко, благодаря окрепшему ветру. Всплеск воды возвестил о том, что шхуна бросила якорь. — Полагаю, что мы, наконец, готовы, — сказал Кальве, увидев, что пушечные порты шхуны открыты. — Он приказал подвести его лошадь и, уже из седла смотрел, как его мокрые, потерявшие боевой дух войска строятся в шеренги. — Дадим нашим любезным союзникам двадцать минут, чтобы пристреляться и начинаем атаку, — сказал Кальве.

Дюко посмотрел на "Фуэллу".

— Если Киллик вообще откроет огонь, — сказал он. Шхуна мирно покачивалась на волнах залива. Ее паруса были убраны, и на судне не было видно никакого движения, — Он не собирается стрелять, — в ярости сказал Дюко.

— Дайте ему время, — Кальве тоже глядел на судно и представлял, как на палубах бурлит дождевая вода.

— Он нарушил слово, — кисло сказал Дюко, затем, совершенно неожиданно, шхуна дала залп по форту Тест-де-Бюш.

Американец открыл огонь.

Картечь просвистела над головой Шарпа. Несколько пуль пробили флаг Святого Георга, но остальные прошли высоко над крепостью. Шарп сел под флагом, облокотившись спиной об стену. От усталости у него болели все кости. Он вернулся в форт за полчаса до рассвета, чудом разминувшись с французской кавалерией и теперь, после очередной бессонной ночи, ему предстояла атака французов.

— Лягушатники уже вышли? — прокричал он Фредриксону, стоявшему неподалеку от бреши.

— Нет, сэр.

Раненые, с промокшими от дождя бинтами, лежали на западной стене. Морские пехотинцы, при тусклом свете их лица казались бледными, пригнулись, когда шхуна дала залп вторым бортом. Шарп, низко пригнувшись, кивнул Харперу. — Давай.

Огромный ирландец байонетом перерезал веревку, удерживающую флагшток. Он пилил, проклиная грубые волокна, но они поддавались один за другим и, после третьего залпа Киллика, флагшток упал. Знамя Святого Георга было спущено.

— Прекратить огонь, — Шарп услышал голос Киллика, — Разрядить пушки.

Шарп встал. Американский капитан, одетый в голубой мундир, уже спускался в шлюпку. Команда шхуны, скалясь возле орудий, смотрела на форт.

Который Ричард Шарп только что сдал американцам.

Генерал Кальве также смотрел на форт. Дым от пушечных залпов "Фуэллы" стелился над водой, затрудняя обзор, но Кальве видел, что британцы спустили флаг.

— Мне продолжать стрелять, сэр? — артиллерийский полковник в промокшем мундире подошел по лужам к лошади генерала, разбрасывая грязь во все стороны.

— Они не подняли белый флаг, — сказал Пьер Дюко, — так что стреляйте.

— Подождите! — Кальве раскрыл подзорную трубу. Он видел фигурки на стенах, но не мог сказать, что они означают. — Полковник Фавье!

— Сэр?

— Отправляйся к ним с белым флагом, — приказал Кальве, — и выясни, что эти ублюдки задумали. — Нет, подожди! Кальве что-то увидел. Люди подошли к южной стене, обращенной к французам и развернули на побитой ядрами стене большой кусок какой-то ткани. Ткань означала, что форт Тест-де-Бюш больше не удерживается британцами, они сдались Соединенным Штатам Америки. — Черт побери!

Кальве смотрел на звездно-полосатый флаг.

— Вот проклятье, черт бы их всех подрал.

Корнелиус Киллик стоял рядом с Шарпом на южной стене и смотрел на огромную французскую колонну, стоящую рядом с деревней. — Если они решат сражаться, майор, я не стану стрелять по ним.

— Да уж, для вас это будет непросто, — Шарп достал подзорную трубу и смотрел на французов пока дождь не залил линзы. Затем он закрыл трубу. — Разрешите мне, капитан Киллик, отправить раненых на борт?

— Разрешаю, — торжественно ответил Киллик.

— Спасибо, — улыбнулся Шарп, затем повернулся к западной стене. — Капитан Палмер! Начинайте эвакуацию! В первую очередь раненых и военное имущество. Все вещи маленького гарнизона были сложены рядом с ранеными, Шарп решил ничего не оставлять французам.

Люди Шарпа немного расслабились, чувствуя, что их испытания подходят к концу. Все знали, что ночью майор Шарп куда-то ходил и распространились слухи, что он разговаривал с американцами, и они согласились увезти их отсюда. Американский флаг, отчетливо видневшийся на внешней стене форта, подтверждал эти слухи. — А все благодаря тому, что мы не повесили их, — высказал мнение сержант морских пехотинцев. — Мы спасли их задницы, а теперь они спасут наши.

Стрелок Эрнандес, глядя на французскую колонну, размышлял вслух, поедет ли он теперь в Америку, и, есть ли там французы, которых можно будет убивать. Вильям Фредриксон заверил его, что в Америку они не собираются. Фредриксон вдруг увидел, как трое всадников пришпорили своих лошадей и направились к форту. Он прокричал Шарпу, — Сэр, лягушатники приближаются!

Шарп не хотел, чтобы три вражеских офицера подошли слишком близко, поэтому он спрыгнул с разрушенной стены, подбежал к бреши и перелез через груду камней на дорогу. Фредриксон и Киллик последовали за ним более медленно.

Шарп ждал их в узком проходе между двумя сторонами гласиса. Дорога была утыкана мушкетными пулями, уже наполовину погрузившимся в грязь. Когда всадники приблизились, он поприветствовал их поднятой рукой.

Фавье ехал впереди. Позади него ехал генерал с расстегнутым плащом, на груди виднелся галун, а после генерала — Дюко. Киллик предупредил Шарпа о том, что он может встретить своего старого врага, посмотрел на него с отвращением, но не сказал ему ни слова. Он говорил только с Фавье. — Доброе утро, полковник.

— Что это значит? — указал он на американский флаг.

— Это значит, — громко, чтобы услышал Дюко, сказал Шарп, — что мы сдаемся вооруженным силам Соединенных Штатов и вверяем себя милости Президента и Конгресса. Эту формулу ему продиктовал Киллик вчера ночью, и Шарп отметил ярость, блеснувшую в глазах Дюко.

Повисла тишина. Фредриксон и Киллик подошли к Шарпу, затем генерал потребовал перевести сказанное, и Фавье начал говорить по-французски. Дождь стекал с уздечек лошадей и ножен.

Фавье снова повернулся к Шарпу.

— Как союзники Америки мы позаботимся о пленниках капитана Киллика. Он снял шляпу и повернулся к Киллику, — Поздравляю вас, капитан!

— Спасибо, — ответил Киллик, — а что до моих пленников, то я беру их на борт.

Снова возникла пауза, пока Фавье переводил генералу, и когда Фавье повернулся к Шарпу, его лицо пылало от ярости. — Это французская земля. Если британские войска капитулируют на этой земле, они становятся пленниками правительства Франции.

Шарп вдавил сапог в мокрый песок.

— Это британская земля, Фавье, ее захватили мои люди, удерживали мои люди против всех ваших попыток ее отбить, и теперь мои люди сдали ее Соединенным Штатам. Разумеется, вы вольны вести переговоры с Америкой о возврате этой земли обратно правительству Франции.

— Полагаю, что Соединенные Штаты согласятся вернуть ее, — улыбнулся Киллик.

С бреши скатилось несколько камней и шестеро переговорщиков, привлеченные шумом, увидели фигуру Патрика Харпера, с непокрытой головой стоящего на вершине бреши. На его правом плече лежал огромный инженерный топор французов, которым Шарп орудовал днем ранее. Фавье посмотрел на Киллика. — Кажется, вы забыли разоружить пленников, мистер Киллик?

— Капитан Киллик, — поправил тот Фавье. — Понимаете ли, полковник, майор Шарп дал слово, что он и его люди не поднимут оружие против Соединенных Штатов. Поэтому я не счел нужным разоружать их.

— А против Франции? — произнес до этого молчащий Дюко.

— Ведь правильнее, капитан Киллик, требовать от пленника не поднимать оружие также и против союзников. Или вы забыли, что ваша страна и моя связаны союзническим договором?

Киллик пожал плечами.

— Меня так переполнила радость от победы, майор, что я забыл об этом пункте.

— Ну так вспомните теперь.

Киллик посмотрел на Шарпа и при движении головы вода полилась с его шляпы. — Ну, майор.

— Условия капитуляции не могут быть изменены, — сказал Шарп.

Кальве снова потребовал перевода. Фавье и Дюко, перебивая другу друга от злости, начали объяснять генералу все вероломство этой капитуляции.

— Да они все англосаксы, — грустно сказал Дюко.

На заданный генералом Кальве вопрос, по-французски ответил Киллик. Фредриксон улыбнулся. — Он спросил, — сказал он Шарпу, — увезет ли нас Киллик в Америку. Киллик сказал, что "Фуэлла" туда и идет.

— И вне всякого сомнения, — Дюко подвел свою лошадь поближе к Шарпу, — вы освободили Киллика от его собственного слова не воевать против британцев?

— Да, — сказал Шарп, — я так и сделал. Это был пакт, заключенный ночью под проливным дождем. Шарп пообещал, что ни он, ни его люди не будут сражаться против Соединенных Штатов, и освободил Киллика от его обещания. Такова была цена спасения Шарпа и его людей.

Дюко насмешливо посмотрел на Шарпа.

— И вы полагаете, что можно верить обещаниям капитана-капера?

— Я сдержал данное вам слово, — сказал Киллик, — и обстреливал форт пока враг не сдастся.

— Вы вообще не имеете права давать такие обещания! — процедил Дюко, — вы не военный человек, мистер Киллик, вы пират.

Киллик открыл было рот, но Дюко уже повернул лошадь и отъехал назад. Он что-то сказал генералу, резко жестикулируя рукой, подчеркивая свои слова.

— Не думаю, что это все, — мягко сказал Фредриксон.

— Хорошо бы, — сказал Шарп. Шлюпки все еще возили на «Фуэллу» раненых, морские пехотинцы ждали своей очереди. Чем дольше французы спорят, тем больше людей спасутся.

Фавье грустно посмотрел на Шарпа.

— Это ведь нечестно, майор.

— Не более нечестно, полковник, чем ваша попытка заставить меня идти на Бордо, выдавая себя за мэра.

Фавье пожал плечами.

— Это была военная хитрость, законный маневр.

— Также законно сдаваться тому, кому хочешь.

— Чтобы снова сражаться? — улыбнулся Фавье. — Это бесчестная уловка, майор, бесчестная.

Генерал Кальве чувствовал себя обманутым. В сражении погибли его люди, и эта дешевая капитуляция не лишит его победы. Он посмотрел на Шарпа и задал вопрос.

— Он спрашивает, — сказал Фредриксон, — правда ли то, что вы были рядовым.

— Да, — сказал Шарп.

Кальве улыбнулся и снова что-то сказал. Он говорит, в таком случае будет жаль вас убивать, — перевел Фредриксон.

Шарп пожал плечами, а Кальве резко и отрывисто заговорил по-французски, Фавье начал переводить Шарпу.

— Генерал хочет, чтобы вы знали, майор Шарп, что мы не признаем ваши договоренности. У вас есть минута, чтобы сдаться нам. — Фавье взглянул на Киллика. — А вам я рекомендую убрать свое судно подальше от форта. Если вы не подчинитесь, мистер Киллик, то будьте уверены, что ваше правительство будет проинформировано о случившеся. Желаю вам приятного дня. Он подъехал к Дюко и Кальве и они все вместе поскакали обратно.

— Твою мать! — сказал Киллик. — Неужели они собираются сражаться?

— Да, ответил Шарп, — это они и собираются делать.

Морские пехотинцы уже карабкались на борт «Фуэллы», и в крепости остались лишь стрелки. Скоро все случится, чертовски скоро.

— Заберите ваш флаг, капитан, — сказал Киллик Шарпу.

Американец наблюдал, как формируется французская колонна.

— Там же сотни ублюдков.

— Всего лишь две тысячи, — Шарп стачивал об камень заусенец на лезвии палаша.

— Я бы мог… — инстинктивно начал Киллик.

— Нет, вы не можете, — прервал его Шарп. Это наша битва. И если мы не справимся, отплывайте без нас. Лейтенант Минвер!

— Сэр?

— Следующими идут ваши люди! Отведите их к воде. Полковой сержант-майор!

Харпер был внутри форта.

— Сэр?

— Заблокируй проход.

Харпер с группой людей стоял рядом с cheval-de-frise[26], которую сделали из обуглившейся балки, в которую вбили полсотни трофейных байонетов. Эту баррикаду, с торчащими во все стороны лезвиями, Харпер с шестью стрелками с усилием подтаскивали к подножию бреши. Они уже почти сделали это, как первые ядра двенадцатифунтовок снова ударили в брешь. Кусок камня пролетел над головой Харпера, но он поднял свой конец бруса, проревев стрелкам, чтобы те толкали сильнее, и огромный шипастый вал водрузили на место.

Шарп уже был на западной стене. Люди Минвера спускались по лестницам на песок, а шлюпки Киллика уже отваливали от "Фуэллы". Шарп прикинул, что погрузка роты Минвера займет около десяти минут, и нужно еще пять, чтобы шлюпки вернулись за остатками защитников форта. Приливное течение в заливе было слишком сильным, чтобы отправиться к шхуне вплавь, так что придется драться, пока лодки не заберут всех. Киллик, сняв американский флаг, подошел к Шарпу и посмотрел на французов. — Хотите, чтобы я пожелал вам удачи, майор?

— Нет.

Киллик, казалось, разрывался между желанием остаться и быть свидетелем редкого сражения и необходимостью поторопить лодки.

— У меня в каюте имеется бутылочка бренди, майор.

— Мы позаботимся о ней, — Шарп не умел выражать эмоции, и только неуклюже поблагодарил американца за то, что тот выполняет обещание.

Киллик пожал плечами.

— Почему вы благодарите меня? Черт, ведь я теперь снова могу воевать с вами!

— А ваше правительство? Если вы поможете мне, у вас могут возникнуть проблемы.

— Пока я добываю денежки, — сказал Киллик, — американское правительство ничего мне не сделает. Раздался звук французских барабанов, но внезапно утих. Американец взглянул на колонну. — Их две тысячи, а вас всего пятьдесят?

— Примерно так.

Киллик рассмеялся, и его голосе прозвучала теплота.

— Черт возьми, майор! Я доволен, что не нахожусь в рядах тех несчастных ублюдков. Бренди ждет, так что поторопитесь, — он кивнул Шарпу, прощаясь, и зашагал к лодкам.

Шарп подошел к краю сломанной стены над брешью, где расположилась половина людей Фредриксона. Вторая половина, с самим Фредриксоном, находилась на внутреннем дворе.

Харпер все еще стоял в бреши, расставляя трофейные байонеты среди камней. Дождь все еще лил, вымывая известь и пыль из бреши в ров.

С юга вновь донесся приглушенный звук французских барабанов, уже насквозь промокших. Стрелки облизывали потрескавшиеся губы. Из-за дождя во французской колонне виднелись только байонеты, а над ними, сверкая золотом, реял вражеский штандарт. Шарп подумал, что это и есть смерть. Французы приближались.

Комендант Анри Лассан, по его требованию, шел в первых рядах колонны. Он написал матери письмо, извиняясь перед ней за потерю форта и говоря, что несмотря на это, ей можно будет гордиться сыном. Он послал ей букет роз и спрашивал, можно ли будет положить в фамильный склеп его четки.

— Они грузятся на шхуну, — доложил Фавье генералу. Атаку с севера отменили, и все силы сосредоточили в этом последнем штурме. Фавье считал, что это ошибка. Атака с севера проходила бы между крепостью и берегом залива, блокируя тем самым эвакуацию гарнизона, но Кальве это не волновало.

— На берегу пусть порезвится кавалерия. Пошлите им приказ. Кальве спешился, обнажил саблю, на которую он однажды нанизал двух казаков будто цыплят на вертел. Генерал сбросил с плеч плащ, чтобы его люди могли видеть золотой галун на груди, затем прошагал в голову колонны и поднял свои мускулистые руки. — Дети мои! — барабанщики прекратили стучать.

Голос Кальве достигал последних шеренг колонны.

— Им холоднее, чем вам! Они промокли сильнее вас! Они больше вас напуганы. И вы — французы! За Императора! За Францию! Вперед!

Барабанщики сильнее натянули растянувшуюся от дождя кожу барабанов и палочки снова выбили свою дробь. Французская колонна, возглавляемая и вдохновленная своим храбрым генералом, под барабанную дробь начала выдвигаться вперед, извиваясь как змея.

Один из стрелков-немцев с раненой рукой играл на флейте. Мелодия навеяла на Шарпа меланхолию. Он всегда хотел научиться играть на флейте, но так и не довелось. Эти мысли были так приятны, но он отогнал их, и начал думать о том, успели ли лодки забрать с берега людей Минвера. Он не мог видеть берег, находясь возле бреши, а сходить и посмотреть у него не было времени.

Французская колонна была уже на полпути от крепости. Люди Шарпа знали, что стрелять нельзя, но Шарп понимал, что примерно половина винтовок промокла и не выстрелит даже когда станет можно. Дождь насквозь промочил его мундир, а в сапогах хлюпало. Дьявол бы побрал этот ублюдочный дождь.

Харпер, Фредриксон и дюжина стрелков сидели на корточках почти на вершине бреши, прямо позади cheval-de-frise. Фредриксон посмотрел на Шарпа, который покачал головой.

— Не сейчас. Ждите. — Немецкий флейтист аккуратно убрал флейту в кожаный чехол, спрятал ее в карман и поднял винтовку, замок которой был в несколько слоев обернут промокшей ветошью.

Французские пушки прекратили пальбу. Пушкари, зная, что в такую погоду они недосягаемы для винтовок, вышли наружу, посмотреть на штурм.

Струи дождя сверкали как отполированные клинки. Вода огромными потоками лилась со стен и заполняла ров. На востоке небо внезапно расчертила молния.

Французы уже были в сотне ярдов. В паузах между барабанным боем они кричали "Vive I’Empereur", но этот клич терялся в шуме дождя, с силой колотившего о землю и камни.

Шарп повернул голову назад. Западная стена была готова. Большего он сделать не может. Он должен удерживать французов столько, сколько понадобится, чтобы его люди успели погрузиться на лодки. Он посмотрел снова на дорогу, французские стрелки неуклюже взбирались на гласис. Шарп подумал, послал ли Кальве людей на север, чтобы отрезать пусть к отступлению.

Французы уже проявляли беспокойство. Некоторые, быть может, решили, будто дождь вывел из строя все винтовки, но ветераны знали, что даже в такой дождь несколько винтовок выстрелят. Они начали торопиться, страстно желая, чтобы первый залп прошел выше. Стрелки рассыпались по гласису и прозвучали уже первые выстрелы.

— В атаку! В атаку! — Прокричал Кальве, дойдя до промежутка в гласисе.

И они побежали. Колонна потеряла прежний порядок. Несколько хитрецов укрылись во внешнем рву и делали вид, что стреляют, но большинство хлынули на нагромождение камней, ставшее теперь для них мостом к мести.

Шарп взглянул на Фредриксона.

— Давай! — Люди Фредриксона, срывая лоскуты с замков своих винтовок, расположились так, чтобы стрелять прямо над верхушкой бреши, а со стен каждый приготовился выстрелить либо с колен либо стоя. — Огонь!

Выстрелила примерно половина винтовок, а остальные лишь высекли искру, не сумевшую поджечь промокший порох. Винтовка Шарпа лягнула его в плечо, затем он прокричал приказ людям, стоявшим у края стены.

Куски свинца, сорванного с крыши церквушки, и не нужного теперь для отливки пуль, были сложены на стенах вместе с крупными булыжниками и испорченными гаубичными снарядами. Все это скинули на нападавших. Французские мушкеты оказались также бесполезны, как и винтовки британцев. Если даже какой-нибудь мушкет, бережно укрытый от дождя, и смог выстрелить, бесполезно было и пытаться перезарядить его в такой дождь.

Стрелки встали, начали кидаться камнями, и атака споткнулась. У подножия лежали мертвецы, убитые залпом Фредриксона, но живые, подгоняемые ревом Кальве, перешагнули через трупы. Кусок свинца ударил одного человека в голову, в другого попал гаубичный снаряд.

— Вперед! Вперед! — Кальве был жив. Он не знал, сколько человек погибло, но почувствовал старую радость от драки и его зычный голос гнал людей наверх. Он махнул саблей перед cheval-de-friseи отшатнулся, когда в его голову угодил булыжник. — За Императора! За Императора!

На завал взбиралась масса людей. Офицер, вооруженный дорогущим капсюльным пистолетом, защищенном от дождя, выпалил в стрелка. Тот свалился со стены и его тут же закололи байонетами.

— Толкай! — Кальве пихал cheval-de-frise вперед, освобождая проход. Гаубичный снаряд, брошенный со стены, ударил его в левую руку, парализовав ее, но он уже увидел пространство в на краю шипастого бруса и прыгнул туда. Его правая рука была в порядке, и он указал ей на проход. — Вперед!

Масса людей, подталкиваемая сзади и не имея возможности спрятаться от дождя камней со стен, двинулась через брешь.

Харпер смотрел за ними. Он видел генерала, видел яркий золотой галун и сдернул лоскут со своего семиствольного ружья. Харпер спустил курок и сразу трое французов рухнули к подножию бреши. Кальве, шедший впереди них, остался в живых.

— Огонь! — теперь выстрелили три из шести мушкетонов Фредриксона, плюнув в противника каменными осколками.

Один француз напоролся на воткнутый между камней байонет, и его, несмотря на дикие вопли, свои же товарищи еще глубже насадили на лезвие. Еще нескольких столкнули на cheval-de-fris, лежавшую теперь у внутреннего подножия баррикады. Но остальные выжили и спрыгивали во внутренний двор форта.

— Назад! Назад! — Люди Фредриксона были здесь, чтобы защищать стены, а не саму брешь. Они отступили под натиском волны людей, хлынувших в форт.

Шарп, видя, что брешь потеряна, дунул в свисток.

— Назад! Отступаем! — люди побежали со стен вниз.

У подножия каменной рампы стояла пушка, обращенная к воротам. Её цапфы были сломаны, но она была заряжена последним сухим порохом, кусками железа, камней и ржавых гвоздей. В запальное отверстие засыпали порох и закрыли его промасленной ветошью.

Харпер стоял возле пушки. Рядом с ним, укрытый в нише под стенами, был воткнут факел из пучка скрученной соломы, тряпья и смолы. Харпер взял факел и взмахнул им, чтобы пламя разгорелось посильнее.

— Давай! — приказал Фредриксон, стоявший на середине рампы вместе со своими людьми.

Харпер откинул ветошь и быстро приложил факел к запальному отверстию. Он увидел, как вспыхнул порох и отскочил в сторону.

Пушка выстрелила.

Она свалилась с лафета и отскочила далеко назад, но перед этим выплюнула все содержимое ствола во внутренний двор.

Камни и железные обломки полетели во французов. Брызги крови затмили даже брызги дождя, пушка упала на колесо, треснувшее как спичка, а Харпер взобрался на рампу, крича, чтобы подали его топор.

На внутреннем дворе раздавались вопли людей. Они были ослеплены и буквально выпотрошены выстрелом. Кальве машинально упал наземь и слышал крики ужаса над собой. — В атаку! — поднялся он. — В атаку!

Он видел, как мало защитников форта стоит перед ним, но они все же были. Стрелки, британские элитные войска, и надо взять в плен хотя бы этих. — В атаку!

Французы, вдохновленные малочисленностью защитников и отвагой своего генерала, подчинились. Из дыма выскочили вопящие люди, которых вел Кальве.

— Давай! — У Фредриксона оставались последние семь бочонков извести на вершине рампы. Сержант Росснер взял один бочонок и сбросил вниз. Он подскочил, треснул, и клубы извести, быстро прибиваемые дождем, окутали первые ряды нападавших. Одного француза бочка впечатала в сломанный пушечный лафет, а известь засыпала глаза, он дико закричал.

Фредриксон обернулся назад. Люди Шарпа под укрытием башенки, где хранился трофейный французский порох, удерживали южную стену. Люди Минвера с кажущейся ужасающей медлительностью гребли к "Фуэлле".

С рампы сбросили вторую бочку извести, затем третью. Все больше французов карабкались на стены, но защитники крохами оставшегося сухим пороха пока удерживали их.

— Кидай! — Четвертая бочка с известью ударила одного француза прямо в грудь.

Выпалил пистолет и сержант Росснер вздрогнул — пуля пробила ему руку.

— Уходи! — Фредриксон подтолкнул его к морю. — Уходи туда!

Французы все прибывали, пробиваясь через баррикаду из рухнувшего лафета, обломков бочонков и тел убитых и раненых. Подножие рампы стало смесью мокрой извести и крови.

— Кидай бочку! — упали пятая и шестая бочки с известью.

Шарп подошел к стене. Он видел, как люди Минвера уже карабкаются на борт, но французов надолго уже не удержать. Некоторые пытались взобраться на стены, используя сгоревшие здания как лестницы, и Шарп побежал остановить их. Он опустил палаш один раз, другой и француз рухнул вниз с рассеченным лицом.

— Кидай последнюю! — Седьмую бочку швырнул Харпер. Она не подпрыгнула, а полетела прямо в гущу нападавших. Шлюпки все еще стояли у борта "Фуэллы".

— Обнажить клинки! — приказал Фредриксон.

Воодушевленные тем, что они захватили брешь и на них больше не падают бочки с известью, французы бросились в атаку. Их ожидала тонкая шеренга стрелков с примкнутыми байонетами.

Затем Харпер сломал строй.

С диким криком, несколько раз отразившимся от стен, Харпер побежал вниз по рампе. Он держал огромный сверкающий топор, а в его венах текла кровь тысячи ирландских воинов. Он кричал на гэльском, призывая французов сразиться с ним, но французы не желали.

Харпер был ростом в шесть футов, а его мускулы были как тросы грот-мачты. Первым же ударом он снес с рампы двух французов, затем повернул топор так, будто это была легкая сабелька, махнул снова, кровь окрасила лезвие, и все время вопил на своем древнем языке, и французы начали отступать.

Французский капитан понимал, что рампу надо захватить во что бы то ни стало, он сделал выпад, но удар топора вывалил его внутренности. Харпер кричал французам, чтобы они подходили отведать его топора. Он остановился лишь в нескольких футах от подножия рампы, а дождь смывал кровь с широких лезвий топора. Он посмеивался над французами.

— Сержант! — закричал Шарп. — Патрик!

Шлюпки, наконец, направились к берегу.

— Патрик, — сложив руки рупором прокричал Шарп. — Возвращайся!

Харпер положил топор на плечо. Он повернулся и медленно пошел вверх по рампе, где его ждал Фредриксон. Наверху Харпер обернулся и посмотрел на внутренний двор. Офицер со своим капсюльным пистолетом, зарядил его порохом из сухого рожка, прицелился, но Кальве, в знак только что увиденной им храбрости, покачал головой. Такой человек, думал Кальве, должен быть в императорской гвардии.

— Отступаем! Все из башенки! — в наступившей тишине голос Шарпа прозвучал необычно громко.

Стрелки, защищавшие края западной стены вылезли из своих башенок и побежали к лестницам.

Кальве, видя это, понял, что с врагом покончено.

— В атаку!

— Назад! Назад! Назад! — Шарп отталкивал своих людей. Теперь французы уже захватили форт, но наступил самый сложный момент, тяжелый момент, когда пора закончить сражение и бежать к лодкам.

У стрелков не было времени, чтобы всем спускаться по лестнице, они прыгали со стены на песок. Шарп с обнаженным палашом стоял возле амбразуры. Харпер встал было рядом с ним, но Шарп рявкнул на него, чтобы Харпер тоже уходил.

Французы перебирались через тела мертвых. Они жаждали мести, но обнаружили, что на стене никого нет. Никого, кроме одинокого офицера с обнаженным палашом, повернувшегося навстречу смерти. Они смотрели на него несколько секунд, но этих секунд оказалось достаточно, чтобы его люди добрались до берега.

Шарп повернулся и прыгнул вниз.

Удар о землю выбил из него остатки воздуха. Он упал вперед, винтовка слетела у него с плеча, а лицо ударилось в мокрый песок.

Кто-то ухватил его за воротник и потащил вперед. Это был Харпер.

— Бегом!

Шарп отплевывался от мокрого песка, забившего рот. Он споткнулся о труп француза, лежавший здесь со вчерашнего дня, упал, но встал и побежал дальше. Кивер с него слетел. И тут на севере появилась кавалерия.

Две шлюпки дюйм медленно преодолевали волны залива. Первый стрелок был уже по пояс в воде, идя навстречу шлюпкам.

Корнелиус Киллик из первой шлюпки прокричал приказ, весла одного борта загребли назад, и Шарп увидел, как шлюпка поворачивается боком к берегу.

— Стройся в линию! — закричал Фредриксон.

Шарп побежал на голос, протирая глаза от песка. Тридцать стрелков выстроились в линию на самой кромке песка и воды. Шарп и Харпер встали рядом.

— Первая шеренга на колено! Готовсь! — Фредриксон, будто на поле боя, встретил перед кавалерией в две шеренги, ощетинившись лезвиями. Ведущий всадник, офицер, привстал в седле, махнул саблей, но легкое оружие лязгнуло о байонет.

— Назад! Назад! — прокричал Шарп.

Крошечная линия отступала шаг за шагом прямо в море. Вода поднялась до колена, затем до бедра, затем до пояса.

Всадники тоже бросились в море. Но лошади, боясь холодной воды и острых лезвий, пятились и неохотно шли вглубь.

— Давайте, ублюдки! — кричал Киллик. — Плывите!

— Разойдись! — приказал Шарп. — Плывите. — Сам он остался в арьергарде. Винтовка мешала ему, и он бросил ее в воду.

Всадник махнул саблей, метя в Шарпа, но длинный палаш стрелка сломал французу запястье. Француз зашипел от боли, выронив саблю, затем его лошадь попятилась назад на сухую землю. Еще один кавалерист попытался ткнуть его кончиком сабли в шею. Харпер, все еще держа топор, швырнул его во француза, который свалился с лошади и неуклюже заковылял к берегу. А Харпер поплыл к шлюпкам.

Французская пехота уже тоже попрыгала со стен и кричала кавалеристам, чтобы те освободили дорогу. Шарп со смехом шагнул в их сторону, приглашая хоть одного рискнуть, хоть одного.

— Сэр! — сзади раздался голос. — Сэр!

Шарп шагнул назад и французы, увидев это, бросились на него.

Их вел сержант. Это был ветеран, прошедший через множество сражений, и он знал, что англичанин сейчас сделает выпад.

Шарп сделал выпад. Француз дернул мушкетом, парируя удар, и предвкушая победу, бросился вперед.

Он все еще кричал, когда палаш Шарпа, описав хитрую дугу вокруг байонета француза, вонзился ему в живот. Шарп провернул лезвие, надавил, палаш вошел чуть ли не до рукоятки, а хлынувшая кровь смешалась с пеной прибоя. Затем Шарп отступил назад и вытащил палаш.

— Сэр!

Он направился к лодкам. Еще один всадник сунулся в воду, Шарп ударил клинком по голове лошади, она отшатнулась, француз напал с другой стороны. Это был офицер в темном мундире, он неуклюже попытался атаковать Шарпа, тот парировал удар и следующим движением палаша приготовился заколоть француза.

— Не его! Не его! — прокричал Киллик.

Шарп придержал удар.

Лассан, поняв, что он поживет еще в этот дикий день, опустил саблю в воду.

— Идите.

И Шарп пошел. Он развернулся и нырнул в море. Шлюпки уже уплывали. Люди протягивали ему руки и винтовки, облокотившись об борт.

Пистолетный выстрел поднял фонтанчик возле его лица. Он уже скорее плыл, а не шел и вскоре левой рукой нашарил дуло винтовки.

— Тащи! — кричал Киллик, — тащи его.

Напоследок еще один кавалерист залез в море, но сильный шлепок веслом о воду напугал лошадь. Французы с бесполезными от дождя мушкетами, могли только беспомощно смотреть.

Шарп вцепился в винтовку левой рукой. Мушка больно впилась в ладонь. Палаш в правой руке тянул его вниз, как и тяжелые ножны. Он взмахнул ногами, вода попала ему в рот, и Шарп захлебнулся.

— Тащи! Тащи! Тащи! — Крик Киллика перекрывал даже лязганье брашпиля «Фуэллы», которым поднимали якорь со дна канала. Паруса привели к ветру и «Фуэлла» медленно поплыла по волнам.

Шлюпки стукнулись о борт, и моряки начали поднимать стрелков на палубу. Кто-то ухватил Шарпа за воротник и втащил в шлюпку. — Поднимайтесь!

С борта сбросили веревочную лестницу. Шарп, стоя в неустойчивой шлюпке, засунул палаш в ножны, из которых полилась вода. Он взялся за лестницу, полез, затем руки втащили его на палубу. Он наглотался морской воды, и теперь его вырвало прямо на палубу. Шарп отдышался и лег грудью на доски настила.

Слышались радостные возгласы. Британские, немецкие, и даже американские, Шарп повернул голову, посмотрел через пушечный порт и увидел береговую линию, уже проходившую мимо. Французские пушкари тащили свои двенадцатифунтовки по мокрому песку, но было уже поздно. Шлюпки прицепили к канатам, паруса «Фуэллы» наполнились свежим восточным ветром, а французы, несолоно хлебавши, остались позади.

Британцы были спасены.