Осадное положение

Звучит увертюра. В ней отчетливо слышна тема, напоминающая сигнал воздушной тревоги. Занавес поднимается. На сцене полная тьма.

Увертюра кончается, но издали по-прежнему доносится тревожный вой сирены.

Внезапно справа, в глубине, появляется комета и медленно проплывает над сценой. Она выхватывает из темноты очертания крепостных стен испанского города и силуэты людей, которые, запрокинув голову, неподвижно стоят спиной к публике и смотрят на комету. Часы бьют четыре. Диалог звучит приглушенно, неразборчиво:

— Конец света!

— Да брось ты!

— Мир гибнет...

— Брось, приятель. Мир, но не Испания!

— Испания тоже может погибнуть.

— На колени!

— Комета — знамение беды!

— Только не Испания, приятель, только не Испания!

Некоторые оглядываются. Один-два человека опасливо переходят на другое место, и снова все застывают. Сигнал тревоги раздается совсем близко, в пронзительном завывании сирены звучит угроза.

Одновременно комета начинает расти и достигает невероятной величины. Душераздирающий женский вопль. Музыка умолкает, и комета уменьшается до прежних размеров. Женщина в смятении убегает. На площади начинается суматоха. Диалог звучит резче, с отчетливым шипением и присвистом, но слова по-прежнему разобрать трудно:

— Это предвестие войны!

— Уж точно!

— Да какое там предвестие!

— Еще увидишь!

— Что вы все заладили? Это предвестие жары!

— Нашей испанской жары!

— Хватит вам!

— Эта комета слишком уж громко свистит!

— Просто оглушает!

— Она наведет на Кадис порчу.

— Ай! Порчу на Кадис!

— Тише! Тише!

Все снова смотрят на комету.

В тишине приятно звучит голос Офицера городской стражи.

Офицер. Расходитесь по домам! Нечего глаза таращить! Насмотрелись, хватит. Только галдите попусту! Много шума из ничего. Что ему сделается, вашему Кадису!

Голоса из толпы. Но ведь это же знамение! Знамений ни с того ни с сего не бывает.

— О великий и страшный Бог!

— Скоро война, вот что значит эта комета!

— Дубина ты! Кто в наше время верит в кометы! Мы, слава богу, не дураки.

— Вот-вот, такие умники, что скоро без головы останемся. Бараны безмозглые, вот мы кто. А бараны на то и есть, чтобы их резать.

Офицер. По домам! Война вас не касается. Это наше дело, а не ваше.

Н ад а (калека). Ох, если бы так! Но ведь нет же, офицеры-то умирают в своей постели, а животы протыкают нам!

Голос из толпы. Нада, Нада пришел. Придурок явился!

Другой голос. Ну, Нада, ты все знаешь. Скажи-ка нам, что значит эта комета?

Нада. Вам не понравится то, что я скажу. Вы вечно надо мной насмехаетесь. Спросите у студента, он будущий врач. А я лучше побеседую с бутылкой. (Подносит ко рту бутылку.)

Голос из толпы. Диего, на что он намекает?

Диего. Какая разница? Не трусьте, и все будет в порядке.

Голос из толпы. Надо спросить, что думает офицер.

Офицер. Офицер думает, что вы нарушаете общественный порядок.

Нада. Стражникам можно позавидовать. Они мыслят просто.

Диего. Смотрите, опять...

Голос из толпы. О великий и страшный Бог!

Снова слышится вой сирены. Комета проплывает второй раз.

Голоса из толпы. Хватит, хватит!

— Довольно!

— О Кадис!

— Она воет!

— Это порча...

— На наш город...

— Тише! Тише!

Бьет пять часов. Комната исчезла. Светает.

— Нада (стоя на каменной тумбе, насмешливо). Ну вот! Я, умнейший и образованнейший человек в городе, пьяница, потому что мне на все плевать и я брезгую вашими почестями, всеобщее посмешище, ибо я сохранил свободу открыто все презирать, — я, сам Нада, желаю после этого фейерверка сделать вам бесплатное предостережение. Итак, имею вам сообщить, что дело наше плохо и, дайте срок, будет еще хуже. Заметьте себе, что дело наше плохо уже давно. Но осознать это дано было только пьянице. Чем же оно плохо? Это уж вы, мои благоразумные сограждане, должны угадать. А я остаюсь при своих взглядах, я давно пришел к выводу, что между жизнью и смертью большой разницы нет, а человек — просто щепка, которая отлично горит в костре. Верьте мне, у вас будут неприятности. Комета — дурной знак. Это сигнал тревоги! Вам не верится? Я так и знал. Вы думаете, если вы едите три раза в день, отрабатываете свои восемь часов и содержите двух жен, то все в порядке. Но вы не в порядке, вы в строю! Благодушные, аккуратно построенные в затылок, вы вполне созрели для беды. Ну, люди добрые, я вас предупредил, совесть моя чиста. Впрочем, можете не волноваться, вами наверху занимаются. Чем это пахнет, вы сами знаете: с Ним шутки плохи!

Судья. Прекрати богохульствовать, Нала! Ты уже давно позволяешь себе преступные вольности в отношении неба.

Нада. Разве я сказал хоть слово о небе, судья? Кто- кто, а я одобряю все, что оно творит. Я тоже судья на свой лад. Я читал в книжках, что лучше быть пособником неба, чем его жертвой. К тому же, небо, по-моему, тут ни при чем. Когда люди начинают крушить все вокруг, в том числе и друг друга, выясняется, что Господь Бог, который тоже мастер по этой части, по сравнению с ними просто дитя.

Судья. Вот из-за этих безбожников вроде тебя небо и шлет нам знамения беды. Ибо это и вправду предостережение. Но оно послано тем, у кого развращены души. Страшитесь все, как бы на нас не обрушились ужасные бедствия, и молите Бога, чтобы он простил ваши прегрешения. На колени! На колени, приказываю вам!

Все опускаются на колени, кроме Нады.

Судья. Устрашись, Нала, и преклони колени!

Нада. Не могу, у меня нога не сгибается. А страшиться мне нечего, я все предвидел, даже самое худшее — я имею в виду твои поучения.

Судья. Неужели ты ни во что не веришь, несчастный?

Нада. Ни во что на всей земле, кроме вина. И ни во что на небе.

Судья. Прости ему, Господи, ибо он не ведает, что говорит, и смилуйся над этим городом, ибо в нем живут дети Твои!

Нада. Ite, missa eat (Идите, месса окончена (лат.). Угости меня, Диего, бутылочкой вина в трактире «Комета». И расскажи заодно, как идут твои любовные дела.

Диего. Я женюсь на дочери судьи, Нада. И прошу тебя больше не оскорблять отца моей невесты. Этим ты оскорбляешь и меня.

Трубят трубы. Входит Глашатай в окружении стражников.

Глашатай. Приказ губернатора! Всем разойтись и вернуться к своим занятиям! Хороший губернатор — такой губернатор, в чье правление ничего не случается. Наш губернатор тоже желает, чтобы в его правление ничего случалось и он оставался бы вечно хорошим губернатором, каков он и есть и был всегда. Посему гражданам Кадиса надлежит принять к сведению: ничего, что могло бы взбудоражить или напугать население, сегодня не случилось. С этой минуты всякие упоминания о какой-то комете, якобы появлявшейся над городом, объявляются ложными слухами. Каждый, кто нарушит этот приказ и станет говорить о кометах иначе, как о космическом явлении минувших или будущих времен, понесет наказание по всей строгости закона.

Трубят трубы. Глашатай уходит.

Нада. Ну, Диего, каково? Здорово придумано.

Диего. Глупо придумано! Ложь — всегда глупость!

Нада. Нет, это не глупость, это политика. И я за такую политику всей душой, потому что она отменяет все, что только можно отменить. Губернатор у нас — просто чудо! Если у него дефицит бюджета или жена ему изменяет, он объявляет дефицит несуществующим и отрицает адюльтер. Рогоносцы, радуйтесь, ваши жены вам верны! Паралитики, вы можете ходить! А вы, слепцы, взгляните вокруг: настал момент истины!

Диего. Смотри не накаркай беды, старый ворон! Момент истины — это момент смерти!

Нада. Именно! Смерть миру! Ах, если бы я мог схватиться с миром один на один, как с быком, когда у того подрагивают ноги, маленькие глазки налиты ненавистью, а на морде, на розовых губах — грязное кружево пены! Ай! Какая минута! Хоть я и стар, моя рука не дрогнула бы! Я бы рассек ему шейные позвонки одним ударом, и огромное сраженное мною животное падало бы и падало до скончания времен сквозь бесконечные пространства!

Диего. Ты презираешь слишком многое, Нада. Побереги свое презрение, оно тебе еще может понадобиться.

Нада. Мне ничего не может понадобиться. А презрения мне хватит до самой смерти. И ничто на свете — ни короли, ни кометы, ни мораль — никогда не будет для меня выше, чем я сам!

Диего. Успокойся! Не заносись так высоко. А то тебя не будут любить.

Н ад а. Я выше этого, выше всего, мне ничего не надо.

Диего. Ничто не может быть выше чести.

Н ад а. Что такое честь?

Диего. То, что не дает мне ослабеть.

Нада. Честь — это космическое явление минувших или будущих времен. Отменяю!

Диего. Ладно, Нада, мне пора. Меня ждет невеста. Поэтому я не верю в беду, которую ты предрекаешь. Я должен заняться своим счастьем. Счастье — долгая работа, для нее нужен покой городов и селений.

Нада. Я же говорил, сынок, — наше дело плохо. Надеяться не на что. Комедия вот-вот начнется. Не знаю даже, успею ли я добежать до базара, чтобы выпить за всеобщую погибель.

Свет гаснет.

Свет. На площади оживление. Актеры более подвижны, общий ритм действий не такой замедленный, как в прологе. Играет музыка.

Лавочники открывают ставни своих лавок, и тем самым убирается передний план декорации. Перед нами рыночная площадь. Ее постепенно заполняет радостный народ. Он образует Хор, который ведут рыбаки.

Хор. Ничего не случилось, ничего не случилось. Покупайте свежую рыбу! Нам мерещилась беда, а это летняя звезда! (Возглас ликования.) Едва успела кончиться весна, как золотой апельсин лета, пущенный с размаху в небо, повис в зените и, лопнув, затопил Испанию медовым дождем. И сейчас же все плоды летнего мира — налитой виноград, дыни цвета сливочного масла, кровавые смоквы, пылающие абрикосы — покатились на прилавки наших братьев. (Возглас ликования.) О плоды! Здесь, в плетеных корзинах, завершился их долгий стремительный бег из селений, где они наливались соком и сахаром над голубыми от зноя лугами и над свежими струями тысяч блестящих от солнца ключей, орошающих землю живою водой молодости. По корням и стволу эта влага находит свой путь к сердцевине плодов, питает их сладостью, как неиссякаемый медоносный родник, и они на глазах тяжелеют. Тяжелеют все больше и больше! И, созрев, опадают дождем, катятся по пышной траве, уплывают по рекам, тянутся по дорогам со всех сторон света под радостные крики народа и пение летних рожков. (Играют рожки.) Они приходят толпой в города возвестить нам, что земля, как и прежде, мягка, а благодатное небо, верное обещанию, явилось и в этом году на свидание с летом. (Всеобщее ликование.) Нет, ничего не случилось! То была летняя звезда! Лето — подарок, а не беда. Зима наступит не скоро, черствый хлеб ждет нас только потом! А сегодня — дорады, сардины, лангусты! Рыба, свежая рыба из спокойных морей! Сыр, сыр с розмарином! Козье молоко пенится, как мыло в тазу у прачки, а на мраморных прилавках кровью сочится мясо в кружевных розетках из белой бумаги: оно пахнет люцерной и дарит нашей утробе кровь, силу и солнце. Поднимем же чашу! Выпьем из чаши лета! Станем пить и забудемся! Ничего не случится!

Крики «ура!». Радостные возгласы. Трубят трубы. Музыка.

На базаре разыгрываются в разных местах небольшие сценки.

Первый нищий. Подайте, добрый человек! Подайте, бабушка!

Второй нищий. Лучше рано, чем никогда!

Третий нищий. Намек ясен!

Первый нищий. Ничего, разумеется, не случилось!

Второй нищий. Но может и случиться. (Крадет у прохожего часы.)

Третий нищий. Однако милостыню все равно лучше подать! Будьте милосердны, на всякий случай!

Рыбак. Дорада, свежая, как гвоздика! Цветок морей! А вы еще недовольны!

Старуха. Это не дорада, а настоящая морская собака!

Рыбак. Морская собака? Ах ты, ведьма! Пока ты не явилась, морских собак в этой лавке не бывало.

Старуха. Ай, недоносок! Седин бы моих постыдился!

Рыбак. Пошла вон старая комета!

Все замирают, прижав палец к губам.

Окно Виктории. За прутьями решетки стоит Виктория, Диего — на улице.

Диего. Как давно я тебя не видел!

Виктория. Глупый, мы же расстались сегодня утром в одиннадцать!

Диего. Да, но с нами был твой отец.

Виктория. Мой отец сказал «да»! Мы думали, он скажет «нет».

Диего. Я правильно сделал, что пошел прямо к нему и честно посмотрел ему в лицо.

Виктория. Да, ты правильно сделал. Пока он размышлял, я закрыла глаза и слушала, как мчатся, сотрясая все мое существо, невидимые кони, как они приближаются все быстрее и быстрее, пока не начала дрожать всем телом. И тут отец сказал «да». Тогда я открыла глаза. Это было первое утро творения. В углу комнаты я увидела вороных коней любви, они еще вздрагивали, но уже стояли на месте. Они ждали нас с тобой.

Диего. Я не слеп и не глух. Но слышал лишь только стук крови в висках. Моя радость вдруг освободилась от нетерпения. О царство света! Тебя отдали мне на всю жизнь, до той минуты, пока земля не призовет нас. Завтра мы умчимся с тобой отсюда в одном седле.

Виктория. Да! Говори нашим с тобой языком, неважно, если другие сочтут нас безумными. Завтра ты поцелуешь меня в губы. Я смотрю на твой рот, и щеки мои горят. Скажи, это подул южный ветер?

Диего. Да, он опаляет и меня. Где тот родник, который меня исцелит?

Подходит совсем близко. Просунув руки между прутьями решетки, она обнимает его за плечи.

Виктория. Ах, мне больно, так я тебя люблю! Подойди еще ближе!

Диего. Как ты прекрасна!

Виктория. Какой ты сильный!

Диего. Чем ты умываешься по утрам? Отчего лицо У тебя белое, как цвет миндаля?

Виктория. Я умываюсь только чистой водой, вся красота моя от любви.

Диего. Твои волосы свежи, как ночь.

Виктория. Это оттого, что все ночи напролет я жду тебя у окна.

Диего. Может быть, это вода и ночь подарили тебе благоуханье цветов лимона?

Виктория. Нет, это ветер твоей любви. От него я расцвела за один день!

Диего. Цветы когда-нибудь опадут!

Виктория. Тогда тебя ждут плоды!

Диего. Но придет и зима!

Виктория. Я встречу ее вместе с тобой. Помнишь, что ты пел мне в первый день? Или это уже не так?

Диего. После смерти моей через сотню лет

Если спросит меня земля,

Смог ли я наконец позабыть тебя,

Я, как прежде, отвечу: «Нет!»

Виктория молчит.

Диего. Ты молчишь?

Виктория. У меня от счастья перехватило дыхание.

Астролог (женщине). Солнце, красавица моя, находилось в созвездии Весов в миг твоего рождения, поэтому твоей звездой можно считать Венеру, тем более что на тебя влияет и созвездие Тельца, а, как всем известно, Телец тоже подчиняется Венере. Значит, натура у тебя эмоциональная, любящая и мягкая. Радуйся этому, хотя Телец предрасполагает к безбрачию и есть опасность, что такие прекрасные качества могут пропасть задаром. Я вижу конъюнкцию Венеры с Сатурном, что неблагоприятно для заключения брака и рождения детей. Эта конъюнкция предвещает также необычные склонности и заставляет опасаться болезней желудка. Но ты поменьше думай об этом и стремись к солнцу, ибо оно укрепляет дух и нравы и исцеляет желудочные расстройства. Выбирай друзей среди тех, кто родился под созвездием Тельца, и не забывай, детка, что расположение звезд для тебя благоприятно и может принести тебе радость. Шесть франков. (Берет у женщины деньги.)

Женщина. Спасибо. А ты уверен, что все так и будет, как ты сказал?

Астролог. Конечно, деточка, конечно. Правда, тут есть одно «но»! Сегодня утром, разумеется, ничего не случилось. Но то, что не случилось, может спутать весь твой гороскоп. Я не отвечаю за то, чего не было.

Женщина уходит.

Астролог (зазывает публику.) Хотите знать свой гороскоп? Прошлое, настоящее и будущее, предопределенное расположением неподвижных звезд. Подчеркиваю: неподвижных! (В сторону.) Если в дело начнут вмешиваться кометы, работать станет невозможно. Придется сделаться губернатором.

Цыгане (говорят все одновременно). Друг, который хочет тебе добра...

Брюнетка нежная, как аромат апельсина...

Дальняя дорога в Мадрид...

Наследство в Америке...

Один из цыган. После смерти друга-блондинаты получишь письмо от брюнета.

В глубине сцены, на подмостках, бьют в барабан.

Актер. Обратите к нам взгляды ваших прекрасных глаз, очаровательные дамы, а вы, сеньоры, прислушайтесь! Перед вами величайшие и знаменитейшие актеры Испании, которых я не без труда уговорил покинуть королевский двор, дабы приехать к вам на базар. Они сыграют для вас священную драму бессмертного Педро де Лариба «Духи». Это удивительное сочинение, вознесенное одним взмахом крыльев гения на высоту мировых шедевров! Потрясающая пьеса, столь любимая нашим королем, что он приказывал играть ее для него дважды в день! Он смотрел бы ее и сейчас, если бы я не взял на себя труд разъяснить сей великолепной труппе, что необходимо безотлагательно представить этот шедевр на нашем базаре для услаждения публики Кадиса, самой искушенной публики во всей Испании! Спешите, спешите, представление начинается!

Представление действительно начинается, но актеров не слышно, крики рыночных торговцев заглушают их голоса.

Свежая рыба! Свежая рыба!

Женщина-омар, полуженщина-полурыба!

Жареные сардины! Жареные сардины!

Сюда! Спешите видеть! Король ловкачей! Сокрушитель цепей!

Купи моих помидоров, красавица, они нежные, как твое сердечко!

Кружева, белье для новобрачных!

Педро зубы рвет, как бог! Не успеешь крикнуть «ох!»

Нада (пьяный, выходит из таверны). Давите всё! Выжмите сок из помидоров и из сердца! В кандалы короля ловкачей! Выбьем зубы Педро! Смерть астрологу, который не прочел свою гибель по звездам! Съедим женщину- омара и уничтожим все остальное, за исключением того, что можно выпить.

Иноземный Торговец, богато одетый, выходит на базарную площадь в окружении толпы девушек.

Торговец. Покупайте, покупайте ленты «Комета»!

Все. Тсс! Тсс! (Шепотом объясняют торговцу, чем он рискует.)

Торговец. Покупайте, покупайте космические ленты.

Все подходят и покупают.

Ликование. Музыка. Появляется Губернатор со свитой. Все обступают его.

Губернатор. Ваш губернатор приветствует вас и выражает радость, оттого что вы собрались, как обычно, на этой площади и заняты делами, приносящими Кадису мир и процветание. Ничего не изменилось, и это прекрасно. Перемены меня раздражают, я дорожу своими привычками.

Простолюдин. Да, губернатор, ты прав: ничего не изменилось. Мы, бедняки, можем тебя в этом заверить. К концу месяца мы едва сводим концы с концами. Лук, оливки и хлеб — по-прежнему наша единственная пища, а что до куриного супа, то мы радуемся, когда по воскресеньям его едят другие. Сегодня утром в городе и на небе был большой шум. Честно говоря, мы испугались. Испугались, вдруг что-нибудь изменится и нищим придется питаться шоколадом. Но ты позаботился о нас, добрый правитель, ты сказал, что ничего не случилось, что нам померещилось. И мы сразу же успокоились.

Губернатор. Я рад этому. От нового никогда не бывает добра.

Алькальды. Правильно говорит губернатор! От нового не бывает добра. Нам, алькальдам, удостоенным этого звания за свою мудрость и седины, хочется верить, что наши славные бедняки не иронизируют. Ирония — свойство разрушительного ума. Хороший правитель всегда предпочтет ему созидательную глупость.

Губернатор. Пусть все остановится! Я — царь не- подвижимости!

Пьяницы (выходят из таверны и толпятся вокруг Нады). Да, да, да! Нет, нет, нет! Пусть все остановится, добрый губернатор! Все кружится, все идет колесом, это настоящая пытка! Мы за неподвижность! Долой движение! Отмени все, кроме вина и безумства!

Хор. Ничего не изменилось! Ничего не происходит, ничего не произошло! Времена года движутся по кругу, а в безмятежном небе вращаются благонравные светила, послушные законам геометрии. Им противны шальные, сумасбродные звезды, которые поджигают небесные степи своей лохматой огненной шевелюрой, расстраивают тревожным воем нежную музыку планет, поднимают ветер и нарушают вечное движение по вечным орбитам, расшатывают созвездия, порождая на перекрестках неба роковые столкновения светил. Поистине все в порядке, мир приходит в равновесие! Стоит полдень года, высокая пора неподвижности! О счастье, счастье! Лето, благодать! Что нам за дело до всего другого? Гордиться счастьем нам дано опять!

Алькальды. За то, что у неба есть свои привычки, надо поблагодарить вашего губернатора, ибо он король привычки. Он тоже не любит распущенных волос. Все его подданные гладко причесаны!

Хор. Смирение! Мы всегда будем смирными, ведь ничто никогда не изменится. Зачем нам развевающиеся по ветру волосы, горящие глаза и пронзительный голос? Мы будем гордиться счастьем других!

Пьяницы (вокруг Нады). Отмените движение, отмените, отмените! Не двигайтесь! Замрем! Пусть себе текут часы, это правление не будет иметь истории! Высокая пора неподвижности — это вечное время нашего сердца, ибо оно самое жаркое и вызывает жажду!

Музыкальная тема тревоги негромко звучит уже несколько минут.

Внезапно она сменяется пронзительным воем сирены. Одновременно раздаются два глухих удара. Один из актеров, исполняющий на подмостках пантомиму, выходит вперед, шатается и падает прямо в толпу, которая мгновенно его обступает. Полная тишина.

На несколько секунд все замирают. Затем начинается суматоха.

Диего пробирается через толпу, люди расступаются, и мы видим распростертое на земле тело. Появляются двое врачей, осматривают лежащего и, отойдя в сторону, начинают взволнованно совещаться.

Молодой человек из толпы требует у одного из врачей объяснения, но тот качает головой, отказываясь отвечать. Юноша настаивает и, ободряемый народом, пытается заставить врача говорить. Он трясет его, приникает к нему в мольбе, и в конце концов его губы прижимаются к губам врача. Юноша шумно вдыхает, изображая, будто вытягивает ответ из уст врача. Внезапно отшатывается и с огромнымусилием, будто слово столь огромно, что застревает у него в глотке, произносит:

— Чума.

Народ падает на колени. Каждый повторяет это слово все громче и быстрее. Люди начинают разбегаться по сцене, описывая широкие круги вокруг стоящего на возвышении губернатора. Они кружат как безумные, все ускоряя и ускоряя бег, и вдруг разом останавливаются при звуке голоса старого Священника.

Священник. В храм! В храм! Вот она, божья кара! Древний недуг обрушился на Кадис! Небо насылает его на развращенные города, чтобы покарать их смертью за смертный грех. В ваших лживых устах пресечется крик, и пылающая печать ляжет на ваше сердце. Молите теперь справедливого Бога, чтобы он забыл и простил! Спешите в храм!

Кто-то бросается в церковь. Остальные под звуки набата механически кружат по сцене.

Астролог (в глубине сцены, невозмутимо, словно делая доклад губернатору). На небе вырисовывается коварное совпадение враждебных планет. Оно предвещает засуху, голод и чуму...

Его речь заглушает болтовня женщин:

У него на горле сидело какое-то огромное животное и сосало кровь, пыхтя, как насос.

Это был паук, гигантский черный паук!

Да нет, он был зеленый!

Никакой не паук, а морская ящерица.

Ты не разглядела! Это был спрут, огромный спрут величиной почти с человека.

Диего, где Диего?

Теперь мертвецов будет столько, что живых не хватит их хоронить!

Ай! Если б только я могла уехать!

Уехать! Уехать!

Виктория. Диего! Где Диего?

Во время этой сцены в небе появляются зловещие знамения.

Сигнал тревоги звучит все громче, нагнетая ужас. Какой-то человек с просветленным лицом, словно на него снизошло откровение, выбегает из дома с криком: «Через сорок дней конец света!». Люди в панике снова начинают бегать по кругу, повторяя:

«Через сорок дней конец света!» Стражники хватают ясновидца,

а в это время с другой стороны появляется Колдунья и предлагает лечебные снадобья.

Колдунья. Мелисса, мята,шалфей, розмарин, чабрец, шафран, лимонная цедра, миндальная паста... Не проходите мимо! Чудодейственные средства!

Солнце начинает клониться к западу, поднимается холодный ветер. Все смотрят на небо.

Колдунья. Ветер! Вот и ветер подул! Чума боится ветра! Все уладится, все уладится, вот увидите.

Ветер внезапно стихает. Вой сирены становится еще пронзительнее. Раздаются подряд два глухих удара. Два человека в толпе валятся наземь. Все падают на колени и начинают пятиться от лежащих тел.

Посреди сцены остается только колдунья, и у ее ног — двое лежащих мужчин с отметинами в паху и на горле. Больные корчатся и, сделав несколько движений, испускают дух. На толпу, которая продолжает отступать к краям сцены, медленно опускается ночь. Полная тьма.

Свет в церкви и в доме судьи. Прожектор направлен на дворец. Действие разворачивается поочередно в разных местах.

Первый алькальд. Ваша честь, эпидемия растет с невероятной быстротой, врачи не справляются. Жилые кварталы заражены сильнее, чем люди предполагают, и, думаю, надо скрыть от них правду любой ценой. К тому же болезнь пока свирепствует в основном на бедных и перенаселенных окраинах. Это единственное, что может еще утешать нас в нашей беде.

Одобрительный шепот присутствующих.

Священник. Подходите, и пусть каждый публично исповедуется в своих самых черных делах. Откройте ваши сердца, несчастные! Расскажите друг другу о содеянном вами зле и о зле, которое вы замышляли, иначе яд греха непременно убьет вас и отправит в ад так же верно, как ненасытный спрут чумы... Я лично каюсь в том, что не всегда был милосерден...

Три исповеди-пантомимы сменяют друг друга во время следующего диалога.

Губернатор. Все обойдется. Досадно только, что я собирался на охоту. Такие штуки вечно случаются, когда у нас неотложные дела. Как же быть?

Первый алькальд. Не отменяйте охоту, ваша честь, хотя бы для примера другим. Народ должен знать, что вы умеете встречать превратности судьбы с безмятежным челом.

Все. Прости нам, Господи, все, что мы совершили и чего не совершали.

Судья читает псалмы в окружении своей семьи.

Судья. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.

Говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы...»[1]

Жена судьи. Касадо, нельзя ли нам выйти погулять?

Судья. Ты уже достаточно погуляла в своей жизни, жена. Это не принесло нам счастья.

Жена. Виктория не вернулась. Я боюсь, не приключилось ли с ней чего дурного.

Судья. Жаль, что ты не боялась, как бы чего дурного не приключилось с тобой самой! И потеряла честь. Сиди дома, это самое надежное место среди бедствия. Я все предусмотрел. Мы запрем двери на время чумы и дождемся, пока она кончится. С Божьей помощью, мы не пострадаем.

Жена. Ты прав, Касадо. Но мы не одни. Другие страдают. Виктория, быть может, в опасности.

Судья. Оставь в покое других и подумай о семье. О своем сыне, к примеру. Вели доставить в дом столько провизии, сколько возможно. Заплати любую цену. Но запасай, жена, запасай. Настало время сберегать. (Читает.) «...Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю...»

Молящиеся продолжают тот же псалом.

Хор. «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень».

Голос. О великий и страшный Бог!

Свет на площади. Люди движутся по сцене в ритме коплы.

Хор. На сыром песке и на море

Свое имя ты написал.

Мне осталось одно лишь горе...

Входит Виктория. Прожектор освещает площадь.

Виктория. Диего, где Диего?

Женщина. Он подле больных. Помогает тем, кто его зовет.

Виктория бежит к кулисам и сталкивается с Диего. Он в маске врача, работающего с зачумленными. Виктория отшатывается и вскрикивает.

Диего (мягко). Я напугал тебя, Виктория?

Виктория (кричит). О, Диего! Наконец-то! Сними скорей эту маску и обними меня. Прижми меня к себе, и никакая чума меня не возьмет.

Диего не двигается.

Виктория. Что-то изменилось, Диего? Вот уже много часов я ищу тебя, бегаю по всему городу в ужасе от мысли, что ты, быть может, заразился, и наконец вижу тебя в этой маске болезни и страдания! Сбрось, сбрось ее, умоляю тебя, и прижми меня к груди. (Диего снимает маску.) Я взглянула на твои руки, и у меня пересохло во рту. Поцелуй меня.

Диего не двигается.

Виктория (тише). Поцелуй меня, я умирают от жажды. Неужели ты забыл, что мы вчера обручились? Всю ночь я ждала сегодняшнего дня, когда ты должен бьш меня поцеловать. Скорей, скорей!..

Диего. Я полон жалости, Виктория.

Виктория. Я тоже, но только к нам с тобой. Потому-то я и искала тебя, звала на всех улицах, бежала, протягивая к тебе руки, чтобы сплести их с твоими! (Делает шаг к Диего.)

Диего. Не прикасайся ко мне, отойди!

Виктория. Почему?

Диего. Я сам себя не узнаю. Никогда ни один человек не внушал мне страха, а тут я не могу с собой совладать, это сильнее меня, и даже мысль о чести не придает мне мужества. (Виктория делает еще шаг к нему.) Не прикасайся ко мне! Возможно, я уже ношу в себе болезнь и могу тебя заразить. Подожди немного. Дай мне перевести дух, я потрясен, мне трудно дышать. Я даже не знаю, как приподнять этих людей и перевернуть их в постели. У меня руки трясутся от ужаса, и жалость застилает глаза. (Слышатся крики, стоны.) Они зовут меня,слышишь? Я должен идти к ним. Но береги себя, береги нашу любовь. Это рано или поздно кончится, иначе не может быть.

Виктория. Не покидай меня!

Диего. Обязательно кончится! Я слишком молод и слишком сильно тебя люблю. Мне отвратительна смерть.

Виктория (бросается к нему). Но ведь я-то живая!

Диего (отступая). Стыдно, Виктория, как стыдно!

Виктория. Стыдно? Почему?

Диего. Потому что я, кажется, боюсь.

Слышатся стоны. Диего бежит в ту сторону. Народ движется по сцене в ритме коплы.

Хор. Где правда? Где обман? Не верьте

Словам людским. Цена им грош.

Нет истины на свете, кроме смерти.

Все остальное — ложь.

Прожектор освещает церковь и дворец губернатора. В церкви поют псалмы, молятся. Первый Алькальд обращается из дворца к народу.

Первый алькальд. Приказ губернатора. С сегодняшнего дня, в знак покаяния перед лицом общей беды и дабы избежать опасности заражения, все публичные сборища запрещаются и всяческие увеселения отменяются. В то же время...

Женщина (кричит из толпы). Ай-ай! Они прячут мертвеца! Его нельзя так оставлять! Он отравляет воздух. Позор вам, мужчины! Его надо предать земле.

Суматоха. Двое мужчин уволакивают женщину.

Алькальд. В то же время губернатор может успокоить граждан относительно дальнейшего развития неожиданной эпидемии, обрушившейся на наш город. По мнению всех врачей, достаточно, чтобы подул ветер с моря, и чума отступит. С Божьей помощью...

Два страшных глухих удара прерывают его речь. За ними следуют еще два. Оглушительно звучит похоронный звон, из церкви доносится громкое пение молящихся. Потом люди в ужасе умолкают.

В тишине входят двое незнакомцев. Мужчина и Женщина. Все взоры устремляются на них. Мужчина тучен, он в военной форме, без головного убора, с орденом на груди. На женщине тоже форма, но только с белым воротничком и белыми манжетами. В руках она держит блокнот. Они подходят к воротам дворца и приветствуют губернатора.

Губернатор. Что вам угодно, чужеземцы?

Мужчина (учтиво). Занять ваше место.

Все. Что? Что он говорит?

Губернатор. Вы неудачно выбрали время для шуток, и эта дерзость может дорого вам обойтись. Но мы, вероятно, вас неверно поняли. Кто вы такие?

Мужчина. Ни за что не угадаете!

Первый алькальд. Не знаю, откуда вы явились, зато знаю, где вы кончите!

Мужчина (спокойно.) Вы меня пугаете! Как вы считаете, друг мой, сказать им, кто я?

Секретарша. Обычно мы более церемонно знакомимся.

Мужчина. Однако эти господа очень настойчивы.

Секретарша. Возможно, у них есть на то свои причины. В конце концов, мы здесь в гостях и должны подчиниться местным порядкам.

Мужчина. Согласен. Но не внесем ли мы тем самым некоторое смятение в умы этих милейших людей?

Секретарша. Лучше внести смятение, чем быть невежливыми.

Мужчина. Убедительный довод. Но меня все-таки кое-что смущает...

Секретарша. Одно из двух...

Мужчина. Слушаю вас...

Секретарша. Или вы скажете им, или не скажете. Если вы скажете, они узнают. Если не скажете, догадаются.

Мужчина. Вы освободили меня от последних сомнений.

Губернатор. Довольно! Прежде чем принять надлежащие меры, я в последний раз приказываю вам объяснить, кто вы такие и чего хотите.

Мужчина (по-прежнему непринужденно). Я — чума. А вы?

Губернатор. Чума?

Мужчина. Да, и мне необходимо как можно скорее занять в городе ваш пост. Поверьте, я очень сожалею, но у меня много дел. Если я дам вам, скажем, два часа? Вам хватит двух часов, чтобы передать мне полномочия?

Губернатор. На сей раз вы зашли слишком далеко и поплатитесь за самозванство. Стража!

Мужчина. Минуту! Я никого не хочу неволить. Мой принцип — быть корректным. Вполне понятно, что мое поведение вас удивляет, ведь вы, в сущности, меня совсем не знаете. Но я и в самом деле хочу, чтобы вы уступили мне свой пост, не вынуждая меня прибегать к доказательствам. Неужели вы не можете поверить на слово?

Губернатор. Я не могу больше терять на вас время, ваша шутка затянулась. Арестуйте этого человека!

Мужчина. Ничего не поделаешь. Хотя это, право, досадно. Друг мой, не соблаговолите ли вы произвести вычеркивание?

Мужчина указывает на одного из стражников. Секретарша с нажимом вычерчивает что-то в своем блокноте. Раздается глухой стук.

Стражник падает. Секретарша подходит и осматривает его.

Секретарша. Все в порядке, ваша честь. Все наши отметины налицо. (Присутствующим, любезно.) Один знак чумы на теле — и вы подозрительны. Два — вы заражены. Три — приговорены к вычеркиванию. Нет ничего проще.

Мужчина. Ах, да! Я забыл представить вам свою секретаршу. Впрочем, вы с ней знакомы. Но попадается столько людей, которые...

Секретарша. Это простительно! К тому же, не бывает так, чтобы меня в конце концов не узнали.

Мужчина. Счастливый характер! Веселая, опрятная, никогда не жалуется...

Секретарша. В этом нет,никакой особой заслуги. Работать всегда легче среди свежих цветов и улыбок.

Мужчина,. Прекрасный принцип! Но,вернемся к нашим ,баранам. (Губернатору.) Удалось ли мне доказать вам, что я не шучу? Молчите? Я, конечно, напугал вас. Поверьте, я не хотел. Я предпочел бы уладить дело полюбовно, заключить соглашение, основанное на взаимном доверии, подкрепленное вашим и моим честным словом, если можно так выразиться, договор чести.. Ну ничего, лучше поздно» .чем никогда. Двухчасовой, отсрочки^ вам хватит?. ” |^:

Губернатор отрицательно мотает головой;

Мужчина (Поворачиваясь к секретарше). Как неприятно! ;>

Секретарша (качая головой). Упрямец! Очень огорчительно! •

Мужчина (губернатору). Мне хотелось бы тем не менее получить ваше согласие. Я ничего не хочу делать насильно, это противоречит моим принципам. Поэтому моя сотрудница произведет столько вычеркиваний, сколько потребуется, чтобы добиться от вас свободного одобрения той маленькой реформы, которую я намерен произвести: Вы готовы, друг мой?

Секретарша. Сейчас, только очиню карандаш, а то он у меня затупился, и все будет к лучшему в этом лучшем из Миров. ^!

Мужчина (вздыхает). Если бы не ваш оптимизм, это ремесло было бы для меня просто невыносимым!

Секретарша: (затачивая карандаш). Хорошая секретарша, никогда, не сомневается в том, что все можно как-то уладить. Нет такой бухгалтерской ошибки, которую нельзя было бы исправить, а несостоявшуюся деловую встречу всегда можно перенести на другой день. Нет худа без, добра. Война и та имеет положительные стороны. Даже кладбища могут быть выгодными предприятиями, когда приобретение участков в вечное пользование объявляется недействительным каждые десять лет.

Мужчина, Золотые слова... Карандаш очинен?

Секретарша. Очинен, можно начинать.

Мужчина; Итак! (Указывает ей на выступившего вперед Наду, но тот разражается пьяным смёхом.) ' ^:

Секретарша. Позволю себе заметить: он явно из тех, кто ни во что не верит, а мы всегда нуждаемся в таких людях.

Мужчина. Совершенно справедливо. Возьмем Тогда кого-нибудь из алькальдов.

Паника среди алькальдов.

Губернатор. Стойте!

Секретарша. Хороший признак, ваша честь! .

Мужчина (с готовностью). Чем могу служить, губернатор?

Губернатор. Если я уступлю вам свой пост, вы не тронете меняемою семью и алькальдов?

Мужчина. Ну конечно, помилуйте, это было бы нарушением всех правил!

Губернатор совещается с алькальдами, затем обещается к нарду:

Губернатор. Граждане Кадиса! Надеюсь, вы понимаете, что обстановка изменилась? Заботясь о вашем благе, я, очевидно, должен буду передашь город в руки новой власти, заявившей о себе на ваших глазах. Соглашение, которое я собираюсь заключить с этойвлаетью, позволит, несомненно, избежать самого худшего, и вы, к тому же, будете иметь за городскими стенами правительство, которое впоследствии может вам оказаться полезным. Должен ли я объяснять, что, поступая так, я пекусь не о собственной безопасности, но...

Мужчина. Извините, что перебиваю вас. Но я был бы рад, если бы вы публично подчеркнули, что соглашаетесь на эти полезные меры без всякого принуждения и что речь, разумеется, вдето соглашении добровольном,

Губернатор оглядывается , на них. Секретарша подносит карандаши к Губам.

Губернатор. Конечно, я заключаю это соглашение совершенно добровольно. (Бормочет что-то невнятное, пятится и убегает. Свита обращается в бегство.)

Мужчина (первому алькальду). Будьте так добры, не спешите уходить. Мне нужен человек, облеченный доверием народа, чтобы я мог его устами объявить свою волю. (Алькальд колеблется.) Вы, разумеется, согласны... (Секретарше.) Друг мой...

Первый алькальд. Ну, разумеется, это большая честь для меня.

Мужчина. Вот и прекрасно. В таком случае, друг мой, вы будете передавать алькальду те наши постановления, которые надлежит знать этим добрым людям, дабы начать вести упорядоченный образ жизни.

Секретарша. Предписание, разработанное и обнародованное первым алькальдом и его советниками...

Первый алькальд. Но я пока еще ничего не разработал...

Секретарша. От этих хлопот мы вас избавляем. По- моему, вам должно быть лестно, что наши службы берут на себя труд составлять документы, которые вы будете иметь честь подписывать.

Первый алькальд. Конечно, конечно, но...

Секретарша. Итак, настоящее предписание в соответствии с волей возлюбленного нашего повелителя имеет силу утвержденного закона и включает в целях регламентации жизни, а также оказания помощи гражданам, подвергшимся заражению, перечень устанавливаемых правил и учреждаемых должностей для таких лиц, как надзиратели, охранники, палачи и могильщики, которые приносят присягу неукоснительно исполнять полученные ими указания...

Первый алькальд. Что за способ выражаться, скажите на милость?

Секретарша. Это чтобы люди не слишком вникали. Чем меньше они будут понимать, тем лучше будут подчиняться. Вот вам указы. Прикажите огласить их в городе один за другим, не торопясь, дабы любые тугодумы могли хорошенько их усвоить. А вот и наши глашатаи. Их приятные лица помогут лучше запомнить все, ими сказанное.

Появляются глашатаи.

Народ. Губернатор уезжает! Губернатор уезжает!

Нада. Правильно делает. Государство — это он, нужно же спасать государство!

Народ. Государство — это он, но он уже никто. Раз он уезжает, значит, теперь государство — это Чума.

Нада. Какая вам разница, Чума или губернатор? Государство есть государство.

Народ разбредается и явно ищет выхода из города.От толпы отделяется глашатай.

Первый глашатай. Все зараженные дома должны быть помечены на двери черной звездой радиусом в один фут, с надписью: «Все люди братья». Звезду запрещается ликвидировать до снятия с дома карантина под страхом наказания по всей строгости закона. (Уходит.)

Голос из толпы. Какого закона?

Другой голос. Нового, конечно.

Хор. Наши правители обещали нам свою защиту, но они покинули нас. Зловещие туманы сгустились над городом, они поглощают ароматы фруктов и роз, гасят сияние лета, душат радость счастливой поры. Ах, Кадис, морской город! Еще вчера из-за моря прилетал к нам ветер пустыни, подхватив по пути благоухание африканских садов, он нес нежную истому нашим девушкам. Но сегодня ветер стих, а ведь только он может очистить воздух от отравы. Правители говорили, что никогда ничего не случится, но правы оказались не они, а пьяница. Что-то случилось, наше дело плохо, и надо бежать, как можно скорее, пока ворота не захлопнулись и нас не заперли наедине с бедой!

Второй глашатай. Все продукты первой необходимости будут отныне находиться в распоряжении общины, иначе говоря, будут распределяться между теми, кто сумеет доказать новому обществу свою благонадежность.

Первые городские ворота захлопываются.

Третий глашатай. Все осветительные приборы должны быть выключены в девять часов вечера. Частным лицам запрещается находиться в ночное время в общественных местах или передвигаться по улицам без специального пропуска, выписанного в надлежащей форме, который будет выдаваться только в исключительных случаях и всегда по произволу администрации. Нарушители будут наказаны по всей строгости закона.

Голоса из толпы (все громче и громче).

- Ворота закрывают!

- Их уже закрыли!

- Нет, пока не все!

Хор. Ах, бежим Скорее к тем, что еще открыты! Мы дети моря. Скорее туда, в край без стен и ворот, к нехоженым пляжам с прохладным, как губы, песком, где открыты такие дали,, что глаза устают смотреть. Бежим навстречу ветру! К морю! К вольному морю, к воде, смывающей все, к ветру, дарующему свободу!

Голоса. К морю! К морю!

Люди бросаются бежать.

Четвертый глашатай. Строжайше запрещено оказывать помощь пораженным болезнью лицам иначе как путем доноса властям, которые о них позаботятся. Доносы членов' семьи друг на друга особо рекомендуются и будут поощряться двойном продуктовым пайком, именуемым «паек гражданина».

Вторые ворота захлопываются.

Хор. К морю! К морю! Морс спасет нас! Что ему болезни и войны! Оно повидало и погребло немало правительств! Оно дарит, нам лишь алые рассветы и зеленоватые сумерки да нескончаемый плеск волн по ночам, когда звезды переполняют небо. О безлюдье* пустыня, крещение солью! Остаться наконец один на один е морем, на ветру, лицом к солнцу, вырваться из городов, замурованных в камень, как склепы, не видеть человеческих лиц, запертых на засовы страха! Скорее! Скорее! Кто спасет меня от человека и его страха? Я радовался апогею года, один среди плодов, спокойной природы, ласкового лета. Я любил мир: Были только Испания и я. Но я больше не слышу шума волн. Кругом вопли, паника, бесчестье и низость, мой братья в поту и в смятении, они отяжелели и стали неповоротливыми от страха, их уже невозможно взвалить на плечи и нести.. Кто дернет.мне моря,забвения* спокойные воды океана, его, текучие пути и сомкнувшиеся борозды? К морю! К морю, пока ворота еще не закрылись!

Голоса., Не прикасайся к,нему, он был возле мертвецов.

—На нем знак Чумы! Он меченый! .

— Прочь! Прочь от нас!

Бьют меченого.

Третьи ворота захлопываются.

Голос. О великий и ,страшный Бог! ,

Другой голос., Скорей! Бери все необходимое, матрац, клетку с птицами! Не забудь собачий ошейник! И горшочек с мятой.! Мы будем жевать ее, пока не доберемся до. морд!

Третий голос, Держите; вора! Он украл вышитую скатерть, которую мне подарили на свадьбу!

Погоня. Вора догоняют и бьют.

Четвертые ворота захлопываются.

Голос. Спрячь получше нашу провизию!

Другой г о л о с. У меня нет ни крошки еды в дорогу. Дай мне хлеба, брат! Я отдам тебе взамен свою гитару с узором из перламутра. ...

Третий голос. Хлеба! Весь кошелек — за один- единственный хлебец!

Пятые ворота захлопываются.

Хор. Скорей! Только одни ворота еще открыты! Беда опережает нас. Море ей ненавистно, она не хочет нас отпускать. Морские ночи тихи,- звезды скользят, над мачтой- Что там делать чуме? Ейхочетсд держат,ьнас в своей власти, она любит нас на свой лад. Она пытается сделать нас счастливыми, как рна этопонцмдет, но не так, как хотим мы сами. Это радость по команде, существование без тепла, пожизненное наказание счастьем.' Жизнь застывает, мы больше не чувствуем на тубах свежего вкуса ветра.'

Нищий. Святой отец, не покидай меня, я твой нищий!

Священник пытается убежать.

Нищий. Он бежит! Бежит! Не оставляй меня! Твой долг позаботиться обо мне! Если я потеряю тебя, то потеряю все!

Священник вырывается. Нищий с криком падает.

Нищий. Христиане Испании! Вас бросили на произвол судьбы!

Пятый глашатай (чеканя каждое слово). И наконец, последнее.

Чума, Секретарша и чуть позади них Алькальд улыбаются, одобрительно кивают, поздравляют друг друга с успехом.

Пятый глашатай. Во избежание заражения воздушным путем — ибо даже слова способны переносить инфекцию — каждому жителю города надлежит постоянно держать во рту пропитанный уксусом тампон, который предохраняет от заболевания и одновременно способствует сдержанности и немногословию.

Все засовывают в рот носовые платки, и по мере того как количество звучащих голосов уменьшается, оркестр играет все тише и тише.

От хора постепенно остается всего один голос, а затем и он сменяется пантомимой, разыгрываемой в полной тишине. Рты у людей заткнуты.

Последние ворота с грохотом захлопываются.

Хор. Горе! Горе! Мы остались одни, одни наедине с Чумой! Последние ворота закрылись! Мы больше ничего не слышим. Море недосягаемо. Скорбь стала нашим уделом, нам остается лишь бесцельно кружить по тесному городу без воды и деревьев, с высокими неприступными воротами, запертыми на замок, по городу, где мечутся ревущие толпы, по нашему Кадису, похожему на чернокрасную арену цирка, где скоро будут совершаться ритуальные убийства. Братья, бедствие страшнее нашей вины, мы не заслужили такого заточения! Наши сердца не были невинны, но мы любили землю, любили лето — это должно было спасти нас! Однако ветры застряли в пути, и небо опустело! Мы умолкаем надолго. Но перед тем как кляп страха окончательно заткнет нам рот, давайте же в последний раз возопим в пустыне!

Стенания, затем тишина. Оркестр смолк. Слышится лишь колокольный звон. Снова звучит тревожная музыкальная тема кометы. Во дворе губернатора появляются Чума и Секретарша. Секретарша под барабанную дробь вычеркивает на ходу одно за другим имена из своего блокнота.

Нада ухмыляется. Со скрипом проезжает первая повозка с трупами.

Чума поднимается на возвышение и делает знак рукой. Все застывают. Полная тишина.

Чума. Я царствую, это факт, а значит — право. Право, которое не подлежит обсуждению: вам придется свыкнуться с этим.

Впрочем, не заблуждайтесь, я царствую на свой лад, точнее было бы сказать — функционирую. Все вы, испанцы, немного романтики и, конечно, предпочли бы видеть меня в облике какого-нибудь черного короля или страшного сказочного насекомого. Известное дело, вы не можете без патетики! Так вот, обойдетесь! У меня нет скипетра, и я принял вид унтер-офицера. Я сделал это нарочно, чтобы вас уязвить, это полезно: вам еще многому предстоит научиться. У вашего короля грязь под ногтями и уставной мундир. Он не восседает на троне, он заседает. Его дворец — казарма, а охотничий домик — зал суда. Город отныне на осадном положении.

Когда прихожу я, патетика уходит. Я упраздняю ее вместе с некоторыми другими бреднями, такими, как дурацкая тоска по счастью, глупые физиономии влюбленных, эгоистическое созерцание красот природы или преступная ирония. Взамен этого я несу вам порядок. Поначалу он будет вас немного стеснять, но потом вы поймете, что хороший порядок лучше плохой патетики. Чтобы проиллюстрировать эту замечательную мысль, я начну с того, что изолирую мужчин от женщин. Это будет иметь силу закона. (Стражники выполняют приказ.) С глупыми играми покончено! Пора стать серьезными! Полагаю, теперь вы кое-что поняли. С сегодняшнего дня вы будете учиться умирать организованно. До сих пор вы умирали по-испански, случайно, как бог надушу положит. Вы умирали, оттого что было жарко и вдруг стало холодно, оттого что споткнулся ваш мул, оттого что вершины Пиренеев очень уж заманчиво голубеют, а река Гвадалквивир весной притягивает одиноких или оттого что на свете существуют безмозглые грубияны, которые убивают ради денег или ради чести, хотя куда изысканнее убивать ради логики! Да, умирали вы скверно,,ничего не. скажешь: один там, другой сям; тот в постели, этот на арене сплошная распущенность. Но можете радоваться, теперь это будет решаться в, административном порядке. Одна смерть для всех, по списку, в порядке строгой очередности. На каждого мы заведем карточку, и никто больше не будет умирать, как ему вздумается. Судьба поумнела и^! завела канцелярию. Вы все будете учтены статистикой и наконец хоть на что-то сгодитесь. Да, чуть не забыл вам сказать: вы, разумеется, умрете, это дело решенное, и будете подвергнуты последующей' кремации или даже предварительной — это гигиеничнее и тоже входит в программу. Испания превыше Всего!

Построиться в шеренги, чтобы умереть надлежащим образом, — вот основная задача! Этим вы можете снискать мою благосклонность. Но берегитесь бредовых мыслишек, порывов души, как вы выражаетесь, легкого возбуждения, которое порождает большие мятежи! Отныне все Ото слюнтяйство запрещается^; и заменяется логикой. Я не терплю отклонений от единообразия и от разумного порядка. С сегодняшнего дня вы все будете вести себя разумно и начнете носить специальные значки. Если’ вы получили одну отметину, вы должны публично носить чуть ниже плеча чумную звезду — по ней в вас будут узнавать одну из ближайших жертв. Другие — те, кто, полагая, будто это их не касается, стоят в воскресенье в очереди за билетами на корриду, — станут вас сторониться, ибо вы будете в числе подозрительных. Но не огорчайтесь: их это касается. Они тоже в списке, я не забываю никого.' Подозрительны все, вот из чего следует исходить.

Все это, впрочем, не мешает мне быть сентиментальным. Я люблю птичек, первые фиалки, свежие губки девушек. Временами это очень бодрит, и вообще я, по правде сказать, идеалист. Мое сердце... Но я, кажется, расчувствовался, не стоит продолжать. Давайте только подведем итоги. Я принес вам молчание, Порядок и' абсолютную справедливость. Благодарности не требуется, ибо то, что я для вас делаю, совершенно естественно. Но требуется активное сотрудничество со мной. Итак, я вступаю в должность!

Занавес