Осенние перепела

6

Это случилось утром 23 июля 1952 года[7]. Иса завтракал, когда радио неожиданно прервало свои обычные передачи. В эфире прозвучало обращение армии к народу…

В первый момент он был настолько ошеломлен, что никак не мог постигнуть сути только что услышанного сообщения. Вскочив со стула, он подбежал к приемнику, лихорадочно облизывая вдруг пересохшие губы.

Вновь прозвучали чеканные и вместе с тем поразительные фразы. Их смысл постепенно доходил до сознания, вызывая растущее удивление.

Некоторое время Иса невидящим взглядом смотрел вокруг, словно человек, неожиданно ослепленный ярким светом после долгого пребывания в темноте. «Что все это означает? — спрашивал он сам себя. — Что же случилось?..»

Войдя в гостиную, он присел на тахту рядом с матерью.

— Очень серьезные известия, — сказал он. — Армия выступила против короля.

Старушка вопрошающе подняла на него близорукие глаза. Чувствовалось, что слова сына с трудом доходят до нее.

— Это что же?.. Как во времена Араби-паши[8]?

Боже праведный! Как же он сам не додумался до этого! Да… Кажется, он слишком разволновался.

— Да, да, конечно, как во времена Араби-паши, — пробормотал Иса.

— Ну и что теперь будет, война? — В ее голосе прозвучала тревога.

В самом деле… Что теперь будет? У кого узнать? И время сейчас такое, когда в Каире нет никого, кто бы мог хоть что-нибудь сообщить ему — все выехали на дачи. Он и сам остался в столице лишь потому, что решил отложить свой отпуск, чтобы использовать его для свадебного путешествия за границу.

— Вовсе нет, — наконец ответил он матери, — просто у армии свои требования, которые, конечно, будут удовлетворены. Вот, пожалуй, и все…

В тот же день Иса выехал в Александрию. Именно в Александрии, на этом фешенебельном курорте, находился король, когда армия бросила ему свой дерзкий вызов. Стоя у окна вагона и глядя на однообразный пустынный пейзаж, Иса напряженно думал. Тиран, безусловно, заслужил эту пощечину. Пусть же ему воздастся сполна за все содеянное. Что и говорить, закономерная расплата за ошибки и глупости… Но кто стоит во главе движения? А партия? Какова ее роль во всем этом?..

Временами Ису окрыляла надежда. Но чаще его охватывало недоброе предчувствие грядущей беды.

Прибыв в Александрию, он поспешил на виллу своего старого знакомого по партии — Халима-паши. Одетый в легкий шелковый костюм с ярко-красной розой в петлице пиджака, тот встретил его в саду. На плетеном столике перед Халимом-пашой стояла пустая кружка из-под пива. На дне еще пузырилась густая пена.

Между ними завязалась беседа. Лениво щуря глаза, паша произнес:

— Забудь свое предположение о требованиях армии. Движение гораздо шире, чем кажется. Требования армии сегодня можно удовлетворить, а назавтра повесить зачинщиков. Нет, милостивый государь! На этот раз ничего подобного не произойдет. Сейчас трудно что-либо предвидеть…

— Неужели вашему превосходительству ничего не известно?

— Уж очень быстро развиваются события. Всего лишь час назад на этом самом месте передо мной сидел мистер Гедвин — английский журналист. Он утверждал, что с королем все кончено…

Минуту длилось молчание. Иса первым нарушил его:

— А как наша партия? Имеет ли она отношение к движению?

— Ни в чем нельзя быть уверенным. Кто эти офицеры, стоящие во главе? Ты их знаешь? Не забывай кроме того, что все руководящие деятели партии сейчас находятся за границей.

— А может быть, их поездки как раз и предприняты в связи с этим движением…

Паша скептически усмехнулся.

— Все может быть, кто знает… — едва слышно проговорил он.

Они обменялись еще несколькими малозначительными фразами. Вскоре Иса распрощался. Он уходил от паши еще более встревоженный. Остановив встречное такси, он поехал на дачу Али-бека…

Али-бек раскачивался в бамбуковом кресле-качалке. За последнее время он сильно сдал: глубокие морщины изрезали высокий лоб, глаза, потеряв былую живость, смотрели мрачно, без обычного высокомерия, на лице — усталость, недовольство. Вместе с ним в комнате сидели Сусанна-ханум и Сальва.

Увидев Ису, Али-бек поднялся навстречу и нетерпеливо спросил:

— Ну, что у тебя?

Все замерли в напряженном ожидании.

— С королем покончено… — проговорил Иса, с трудом переводя дух и пытаясь сохранить внешнее спокойствие.

В глазах Али-бека погас последний огонек. Некоторое время он сидел молча, тупо глядя в окно на неспокойное море. Затем спросил:

— Ну, а ты… То есть, все ваши… Одобряете вы это?

Стараясь скрыть нарастающее чувство мучительной тревоги и растерянности, Иса уверенно сказал:

— Каждый знает, король всегда был нашим врагом…

Али-бек выпрямился в кресле.

— Разве твоя партия имеет отношение к тому, что произошло?

О, Иса дорого дал бы за то, чтобы иметь возможность ответить утвердительно под этими устремленными на него взглядами!

— Мне ничего об этом не известно, — сказал он, пытаясь скрыть царившее в душе отчаяние.

— Но тебе бы следовало знать…

— Кого бы я ни встречал в последние дни, никто ничего не знает. А лидеры наши, как вам известно, за границей.

Али-бек тяжело вздохнул.

— Да, видно, Араби-паша ничему нас не научил. Но ничего… Англичане скоро покажут нам…

— Что-нибудь известно на этот счет? — с тревогой спросил Иса.

В разговор вмешалась Сусанна-ханум:

— Может быть, нам лучше уехать в деревню?

Али-бек недовольно махнул рукой:

— Кто знает, где сейчас лучше…

Прошло еще несколько дней. Из страны выслали короля. Наблюдая его отъезд из Александрии, Иса был свидетелем ликования народа и спокойной решимости армии. Все это время его обуревали противоречивые чувства.

Изгнание тирана вызывало радость — трудно было даже поверить, что подобное могло свершиться. Вместе с тем сердце терзало гнетущее чувство отвращения к тому, что происходило. Быть может, это было естественным движением измученной души. Желанная цель достигнута, стремиться больше не к чему — и наступил резкий спад настроения. И так бывает. А может, ему просто досадно, что такая большая победа одержана без участия его партии?

В такой же растерянности застал Иса гостей Халима-паши, когда снова пришел навестить его. Радость и тревога, боязнь будущего ощущались в каждом взгляде, в каждом слове.

— Кончился режим Фарука, но мы все нуждаемся в успокоении, — заявил в своей обычной ораторской манере сенатор ас-Сальгуби.

Все почему-то рассмеялись. Это был нервный, безрадостный смех. Иса, сидевший рядом со своими друзьями Самиром, Аббасом и Ибрагимом, спросил:

— Что же нас ждет?

Делая вид, что не понимает вопроса, Халим-паша ответил:

— Будущее, несомненно, окажется лучше прошлого!

Ас-Сальгуби решил уточнить вопрос Исы.

— Иса, видимо, спрашивает не о будущем вообще, а о нашем с вами…

Как и подобает старому политическому деятелю, Халим-паша неопределенно ответил:

— Мы еще скажем свое слово, вот увидите.

Ас-Сальгуби раздраженно передернул плечами и резко заключил:

— Это движение не будет нам на пользу, я чую опасность за тысячу миль. Если в день ликвидации договора мы потеряли короля, потеряли англичан, то теперь мы потеряли все…

— Как вы думаете, опасность угрожает только нам или она касается… — попытался было вставить слово Самир, но его перебил Ибрагим:

— Так ведь мы и сами могли совершить все это, если бы располагали необходимыми силами…

— … Но не сделали ничего, — язвительно закончил за него ас-Сальгуби.

Иса не слышал, о чем они еще говорили. Он думал о себе. Прошлое представлялось ему исполненным достоинства и даже величия. Чем больше он думал, тем горестнее становилось на душе. Сердце подсказывало, что его былое благополучие вот-вот лопнет подобно блестящему мыльному пузырю. Ему чудилось, что он сидит внутри этого мыльного пузыря, а снаружи к нему с любопытством приглядывается чье-то лицо, странное и чужое, — лицо новой жизни. Но как отнесется эта новая жизнь к нему, примет ли?

Он поднял голову. Внимание его привлекла висевшая над камином картина: прямо на него смотрела черная толстогубая рабыня. Взгляд ее больших, навыкате глаз был чувственным и вызывающим…