Ошибочный адрес (сборник)

Ясная цель

Прошло несколько дней. Как-то вечером Свиридов шел по левой стороне Советской улицы. Он направлялся на третье свидание с дочерью Бубасова. На этот раз она разрешила прийти к ней на квартиру. Предстоял серьезный разговор.

В сердце Свиридова, как песня, жила радость. Да и как не радоваться! Ему дана возможность возвратить себе Родину. Люди, с которыми он теперь встречался, научили, заставили поверить в исцеление от душевных ран, нанесенных скитаниями по чужбине.

Он с гордостью представлял себе разницу между ним и Бубасовой. Он не побоялся, прибыв на родину, рассказать о себе всю правду. Для Бубасовой же СССР — чужая страна. Здесь она притаившийся враг. Побывав несколько раз в поликлинике, Свиридов убедился, что Элеонора пользуется авторитетом и уважением. Это его бесило и подмывало шепнуть ее пациентам: «Остерегайтесь! Бегите от нее дальше!» Но он сдерживал свои чувства и шептал про себя: «Подожди, красивая бестия! Подожди! Скоро придет конец твоей подлой комедии!» Во время встреч с Элеонорой Свиридов старался как можно тоньше вести игру. Особенные надежды он возлагал на предстоящую встречу.

Пересекая бульвар, Свиридов заметил щуплого человечка в яркой зеленой кепке и коричневом, костюме. Хотя этот тип был в черных очках, но Свиридов почувствовал на себе въедливый взгляд. Он сразу вспомнил, что уже видел эту фигуру, кажется, два дня назад на набережной. Правда, тогда он был одет по-другому: серый костюм и соломенная шляпа. Через пару минут, остановившись около газетного киоска, Свиридов опять увидел щуплого и заметил его по-воровски быстрый поворот головы. Этого было вполне достаточно. «Слежка!» Замечательное настроение исчезло. Мрачно насупившись, он продолжал идти вперед.

Чтобы еще раз удостовериться в правильности своей догадки, Свиридов внезапно остановился у щита с рекламой. Чуть повернув голову и скосив глаза, он убедился, что щуплый остановился поблизости. «Все ясно, — подумал Свиридов. — Такой мартышки в притоне «доктора Моцарта» я не встречал… Но всех-то я и не знал. Кто этот? Напарник или действующий по его указанию?»

Ярость и презрение к людям, искалечившим его жизнь, овладели Свиридовым. «Ну, подожди, образина, я тебя проучу!» — гневно подумал он и с многолюдной улицы свернул в тихий, засаженный тополями переулок.

Свиридов уже давно отклонился от маршрута, давно миновал час, назначенный для встречи с Элеонорой, а преследователь, словно на невидимой привязи, плелся за ним. «А что, если его подпустить и вот у того павильона нашлепать по физиономии? Прохожих никого нет, — возникла мысль. — Нет! Выучка должна быть более памятной!»

Впереди показался маленький переулок. Отсюда через сквер вела прямая тропинка к вокзалу. Как бы рассматривая номера домов, Свиридов остановился. Щуплый медленно брел, уткнувшись носом в газету. У Свиридова окончательно лопнуло терпение. Он быстрым шагом направился к скверу и, зайдя за кусты, посмотрел на тропинку. Щуплый спешил, размахивая газетой. Свиридов сел на ближайшую скамейку и закурил.

Получив в этот день от хозяина задание снова следить за мужчиной, похожим на армянина, Шкуреин долго не мог его найти, а как только увидел, не считаясь с осторожностью, принялся усердствовать. «Черномазый», как он окрестил Свиридова, на этот раз вел себя странно, точно одержимый, носился по улицам. Шкуреин устал и, очутившись в привокзальном сквере, с радостью опустился на скамейку, видя, что объект его наблюдений спокойно покуривает на соседней скамейке.

Шкуреин вытер платком вспотевшее лицо и снова развернул газету.

В сквере было пусто. Только в стороне на диванчике, около клумбы с поблекшими цветами, сидела какая-то влюбленная парочка. Свиридов несколько минут сидел, делая вид, что совершенно равнодушен к щуплому, прячущемуся за газетой. Но вскоре ему наскучило это, и он стал смотреть в его сторону.

Подняв голову, Шкуреин почувствовал себя отвратительно под злым взглядом черных глаз. Чтобы как-то не показать своего смущения, он стал торопливо закуривать, мысленно проклиная хозяина, измучившего его изнурительной беготней по городу. «Надо уходить! Хозяину я найду что сказать!» Но подняться он не успел.

Свиридов подошел и, опустившись рядом, не оглядываясь по сторонам, со всей силой наотмашь ударил Шкуреина по лицу. Свалились на землю очки, а зеленая кепка полетела в сторону.

— Что ты, стервец, привязался ко мне! — прохрипел Свиридов. Удар его был настолько силен, что на лице Шкуреина сразу вспыхнуло несколько красных ссадин. С залитым кровью лицом он сидел, откинувшись на спинку скамейки, и, выставив вперед растопыренные пальцы рук, что-то бессвязно бормотал.

— Что вы делаете, хулиган?! — раздался рядом гневный женский голос.

Свиридов оглянулся. Молодая женщина с маленьким чемоданчиком в левой руке стояла около скамейки. Свиридов вскочил и бросился в кусты. Убегая, он уже ругал себя за вспыльчивость.

К скамейке подошла Нина Ивановна Улусова. Она только что сошла с поезда, прибыв из Н-ска, и через сквер направлялась к дому своей сестры, жившей около вокзала.

— Гражданин! Гражданин! — окликала Нина Ивановна, потряхивая за плечо Шкуреина, голова которого болталась из стороны в сторону.

В Нине Ивановне пробудилась профессиональная забота о пострадавшем. Она раскрыла на скамейке свой чемоданчик, достала флакон с одеколоном, вату и, полив на нее из флакона, принялась вытирать кровь на лице Шкуреина.

К Шкуреину вернулся дар речи.

— Понимаете, гражданочка, — заговорил он, морщась от боли, — сидел я тут, читал газету, и вдруг подлетел грабитель, требует деньги… Я, конечно, оказал сопротивление…

— На вокзале есть медпункт, — видя, что ее помощи недостаточно, сказала Нина Ивановна. — Идите туда скорей, вам сделают все необходимое. Один дойдете?

Шкуреин кивнул, боязливо оглянулся. Охая, поднял с земли изуродованные очки, достал из-за скамейки кепку и зашагал к вокзалу.

Нина Ивановна вытерла ватой руки и, закрыв чемоданчик, направилась своим путем.

Сестры не оказалось дома. Она работала проводником вагона и должна была вернуться только около полуночи. Нина Ивановна решила погулять по городу.

Получив отпуск, Улусова приехала повидать сестру, с которой продолжительное время не встречалась. Но главной причиной (и в этом она тайно себе признавалась) было желание увидеть Гаврилова.

Случившееся десять дней назад явилось для нее радостным событием. Гаврилова она сразу узнала, как только он назвал ее полузабытым, но дорогим сердцу — «Голубушка». Прошли первые минуты удивления. Она рассказала, что «Голубушкой» ее начал звать в палате, еще задолго до прибытия в госпиталь Гаврилова, один тяжело раненный солдат.

Гаврилов рассказал о себе, а затем и о своих чувствах. Ее страшно смутило это взволнованное признание. В те далекие дни войны, сострадательно и заботливо относясь к людям, порученным ей, она никого не выделяла, зная, что к каждому раненому обязана относиться с подлинно сестринской добротой. Она поняла, что чувства, о которых ей рассказал обрадованный Гаврилов, дороги ему и он бережно относится к ним. И когда Гаврилов уехал, она не могла уснуть всю ночь. Она думала о себе, о Гаврилове, о Гулянской… Даже послав письмо Бахтиарову, она беспокоилась: не напрасно ли они с Катей заподозрили бывшую певицу? Приезд Гаврилова положил конец этим сомнениям. Оказалось, что Гулянская никогда и не жила в городе, который, записываясь в санатории, назвала местом своего постоянного жительства. От доктора Полякова Гаврилов уже не мог заехать в «Отраду», зато в последующие дни он дважды вызывал ее к телефону. Хотя разговор касался Гулянской, но в нем находилось место и для дружеских слов, окончательно лишивших ее душевного спокойствия…

…Через два часа после приезда в город в центре Нина Ивановна от нечего делать забрела в аптеку. Тут она едва не вскрикнула от удивления. Крикливо разодетая Гулянская была в обществе того самого тщедушного мужчины, которому в привокзальном сквере Нина Ивановна оказывала медицинскую помощь. Только теперь на нем был другой костюм — серый, другие очки — в белой оправе и соломенная шляпа. Лицо мужчины в нескольких местах аккуратно залеплено пластырем.

Нина Ивановна незаметно вышла из аптеки. Здесь она допустила непростительную ошибку. Вместо того чтобы узнать, куда из аптеки направится Гулянская и ее спутник, она подошла к постовому милиционеру и спросила, как ей найти управление КГБ. Придя туда, Нина Ивановна попросила дежурного срочно сообщить о ней майору Гаврилову.

Час, назначенный Свиридову для встречи, давно прошел. Беспокойство Жаворонковой нарастало. Она пыталась успокаивать себя: мало ли что могло его задержать. Да и как не беспокоиться: довести до конца порученное дело она должна во что бы то ни стало.

Жаворонкова, походив по комнате, снова подошла к двери и выглянула в прихожую. Затем она остановилась перед комнатой Ольги Федосеевны. Теперь редко открывает она эту дверь. Иногда ей все же казалось: откроется дверь и как всегда после работы придет Ольга Федосеевна, пожалуется немного на усталость, а через минуту оживленно начнет делиться впечатлениями, рассказывать о делах цеха, о работе и жизни своих «девчат».

Подойдя к окну, Жаворонкова посмотрела на улицу. На уровне окон, за оградой, густая листва тополей казалась черной. Вспомнились дни, когда жильцы дома сообща сажали эти деревья — тоненькие сиротливые веточки. Зажглись уличные фонари, и листва тополей вдруг стала похожей на театральную декорацию.

Постояв немного, она села в кресло.

Свиридов… Все же не такими представляются ей люди, работающие с Бубасовым. Пусть Свиридов пробрался в страну тайными путями, пусть он вражеский агент, но в нем не чувствуется того внутреннего зла, которое, по ее мнению, обязательно должно быть в агенте. На ее взгляд, Свиридов ничем не отличается от советских людей.

В последнюю встречу он рассказал ей о Бубасове, рассеяв ее возникшие было сомнения. Но, как ни странно, настороженно и гневно она относится не к Свиридову, а к тому неизвестному жителю, у которого Свиридов нашел, как он сам говорил, надежное убежище. Она безуспешно пыталась узнать у Свиридова, кто этот человек. Он ей казался в десятки раз опаснее агента. Выполнив свою роль, Свиридов уйдет, а тот неизвестный, дающий приют людям такого сорта, останется, и через некоторое время, возможно, к нему в дом прибудет другой подобный «квартирант». Свиридов не назвал ей хозяина квартиры, а этот вопрос с каждым днем волновал ее все больше и больше.

Как-то она сказала полковнику Ивичеву о своем беспокойстве. Ей казалось, что полковнику и его товарищам не удастся выяснить так детально, как бы то же самое сделала она… И вот Свиридова нет. Мало ли что могло случиться с ним на улице. Например, он мог попасть под трамвай или автомашину или могла произойти какая-нибудь другая случайность, и тогда тайна убежища агента не будет открыта…

Жаворонкова поднялась с кресла. Тревога ее нарастала.

Как раз в это время Свиридов осторожно просунул голову в дверь. Жаворонкова подняла руку к выключателю на стене.

— Ради бога, Элеонора Владиславовна, не нужно света, — проговорил он. — За мной следили, мне кажется, агент госбезопасности…

Свиридов выдумку об агенте безопасности преподнес по собственной инициативе. Его интересовало, как она отнесется к столь важному сообщению.

— Зачем вы вошли ко мне! — сделав испуганные глаза, воскликнула Жаворонкова.

Но внутренне она торжествовала: чекисты не выпускают Свиридова из поля зрения. Очень хорошо!

— Не беспокойтесь! Это было далеко отсюда… Я удачно ушел, — положив шляпу на стул около двери, сказал Свиридов. — Поэтому я и опоздал…

Жаворонкова вышла на минуту в прихожую. Запирая входную дверь, она подумала: «Хорошо, что за ним следили… Я не одна…»

Свиридов сел в кресло у стола и стал рассказывать о столкновении с «агентом госбезопасности».

— В общем, я здорово отделал его, — закончил он и вздохнул.

Жаворонкова слушала его, стоя у стола.

— Но ведь вас могли привлечь к ответственности за хулиганство, и тогда… провал!

Моментально она вообразила, что следить за Свиридовым почему-то мог только Бахтиаров. Волнуясь, она сказала:

— Если вам верить, то это было какое-то избиение младенца! Расскажите, тот, которого вы били, сильный или нет?

Выяснив, что жертвой Свиридова оказался какой-то низкорослый, ничуть не похожий на Бахтиарова, она успокоилась.

Свиридов сидел, низко опустив голову. Он уже раскаивался в том, что рассказал о слежке. Теперь она может отказаться от него, выгонит, и тогда… будет осложнено ее разоблачение. Он взглянул на Жаворонкову, молча игравшую цветком, выдернутым из букета.

— Элеонора Владиславовна, — тихо позвал Свиридов.

Она не отвечала. Он снова позвал ее.

— Если за вами следили, то, следовательно, вы вызвали подозрение, — бросив на стол цветок, сказала Жаворонкова. — Вам надо спешить, а вы медлите и не говорите главного. Что от меня требуется?

Свиридов облегченно вздохнул.

— Элеонора Владиславовна! — живо воскликнул он. — Это зависело не от меня. Теперь я получил инструкцию. Должен сказать: мы последний раз видимся с вами… Я должен уходить… оставить город…

— Куда?

— Меня должны переправить туда… домой…

— Но почему так быстро? — спросила Жаворонкова, испытывая беспокойство.

— Такова воля вашего отца.

— Расскажите мне еще о нем.

Свиридов встал, прошелся по комнате и, отвернувшись в угол, закурил папиросу. При свете вспыхнувшей спички Жаворонкова увидела его взлохмаченную голову, плечи.

— Вы сами понимаете, — тихо начал Свиридов, — что подробно рассказать о вашем отце я не в состоянии. Как я вам говорил в прошлый раз, видеть мне его приходилось не часто. Хотя он и старик, но, мне думается, старик, знающий секрет неувядания. Он бодр, свеж, ему трудно дать больше пятидесяти… Судя по всему, он вершит большие дела, но о размахе их я не имею представления… И вообще, вы сами должны понимать, что многое от меня скрыто. Я только исполнитель, курьер, если можно так выразиться…

— Не скромничайте!

— Уверяю вас!

— Где он вас принимал?

— За Мюнхеном. Знаете, как это делается? Вас сажают в машину, лишают возможности ориентироваться. К этой шаблонной и грубоватой таинственности я уже привык. Ваш отец придерживается строгих правил…

Свиридов замолчал.

— Рассказывайте, рассказывайте, — нетерпеливо проговорила Жаворонкова.

— В вас, Элеонора Владиславовна, отец уверен. То, что вы столько лет прожили здесь, он считает основой для хорошей игры. Прошлый раз я вам забыл сказать, что он просил передать вам…

— Что? — быстро спросила Жаворонкова.

— На вашем личном счету в швейцарском банке скопилась солидная сумма. Вы и сами должны понимать, что предприятие, которым руководит ваш отец, имеет капитал. На это денег не жалеют. Лично от себя, Элеонора Владиславовна, спешу выразить, что ваш отец исключительно прав! Он прозорливец! Он считает абсурдом утверждение о том, что коммунистические идеи влияют на умы. Вы тому ярчайший пример!

— Я не люблю песнопений, — холодно оборвала Жаворонкова. — Почему вы не говорите о деле?

— Простите… Я несколько увлекся.

Но и после этого еще длилось неловкое молчание.

— Может быть, вас угнетает темнота?

— Нет, нет! Так хорошо, — ответил Свиридов, соображая, как лучше сказать о задании Бубасова. — Во-первых, вы должны назвать ваших знакомых, занимающих видное общественное положение. На каждое такое лицо должна быть сжатая характеристика. Это послужит основой для выработки вам задания. Дайте ваше мнение о тех городских врачах, которых можно было бы привлечь к нашей работе. Ваши соображения относительно того, что можно сделать для увеличения смертности. Но должен вам сказать, что это все чепуха, задания для первоклассника. В дальнейшем начнутся серьезные задания, вполне достойные вас…

— Неужели современная подрывная работа находится на уровне тридцатилетней давности! — зло сказала Жаворонкова. — Врачи-отравители… Какая-то мерзость! Детская игра! Нет! Я такого задания выполнять не буду! Давайте мне, если вы уполномочены, вполне современное задание…

— Это, Элеонора Владиславовна, не в моей воле. Я вам передаю то, что поручил ваш отец…

— Вот как! Ну так и передайте ему, что я крайне возмущена такими заданиями и требую настоящей, достойной меня работы!

— Я сожалею, — продолжал Свиридов, — что мне приходится с вами расставаться. Завидую тому, кто сменит меня.

— Кто придет вместо вас? — насторожилась Жаворонкова.

— Не знаю. Ваш отец предложил мне очистить место.

— Мне никто не нужен. Я сама должна поддерживать связь с отцом. Оставьте мне ваш передатчик, научите обращению с ним.

— Не могу. Этот передатчик я должен возвратить в руки вашего отца…

— Хорошо! Не приносите его сюда. Я немедленно пойду с вами туда, где вы его держите. Мне необходимо лично наладить связь с отцом, иначе я откажусь от него! — настойчиво заявила Жаворонкова.

— Мне такую вольность не простят.

— Странно! — не унималась она.

В эти минуты для нее перестали существовать люди, руководившие ею. В ее встревоженном мозгу молниеносно возник смелый план. Она поднялась, прошлась несколько раз по комнате, совершенно не обращая внимания на Свиридова.

— Вы правы! Какой я радист! Даже повреждение в электропроводке исправить не в состоянии.

Свиридов недоумевающе смотрел на нее. В темноте ее фигура в светлом платье, как облако, стояла перед ним.

— Я вас не понимаю, — сказал он.

— Не горит свет на кухне. Будьте любезны, посмотрите.

Свиридов поспешно поднялся. Он был рад перемене темы разговора.

— Могу исправить!

Они вышли из комнаты. Жаворонкова закрыла дверь и включила в прихожей лампочку. Их настороженные взгляды встретились. Свиридов подумал: «С такой внешностью и характером, как у тебя, можно делать большие дела. Несомненно, если бы старик лично поговорил с тобой, его планы приняли бы более широкий размах. Но ничего! Старый ворон не подозревает, что его доченька уже в зоне пристального внимания советской контрразведки…»

Жаворонкова решила не дать уйти Свиридову. Если ему удалось избавиться от наблюдения, то он теперь настороже. Она должна отрезать ему путь к бегству. Она отвела глаза и наклонилась над ящиком под вешалкой, что-то стала искать в нем. Затем, не взглянув на Свиридова, она вышла на кухню, закрыв за собой дверь, недолго постояв там, опять вернулась, склонилась над ящиком, продолжая поиски.

— Что вы ищете, Элеонора Владиславовна? — не выдержал Свиридов.

— Вот возьмите, — наконец сказала она, подавая ему плоскогубцы и кружок изоляционной ленты.

Свиридов повертел в руках поданное ему и вопросительно взглянул на Жаворонкову. Она движением головы показала на дверь кухни. Свиридов открыл дверь, шагнул в темноту и, сделав еще шаг, провалился куда-то вниз, больно ударившись головой. Толстая дубовая крышка с грохотом захлопнулась над ним. Массивный железный засов Жаворонкова с усилием вставила в гнездо. Дело было сделано. Свиридов пойман. Все еще тяжело дыша, она накинула на плечи пальто, закрыла квартиру и побежала звонить по телефону полковнику Ивичеву.

В начале первого часа ночи полковник Ивичев и майор Гаврилов возвратились в управление. На лице Ивичева играла довольная улыбка. Он закурил трубку, угостил папиросой Гаврилова и некоторое время курил молча, посмеиваясь про себя.

Прежде чем осуществить знакомство Свиридова с Жаворонковой, чекисты долго размышляли, взвешивая все стороны этого оперативного мероприятия. Главное, необходимо было как можно больше естественности придать затеянному радиосражению с Мюнхеном, так как приходилось иметь в виду наблюдение, которое, надо было полагать, велось за Жаворонковой и Свиридовым со стороны не выявленного пока еще агента. Очень много горячих споров вызвала этическая сторона мероприятия. Неизбежно получилась какая-то еще дополнительная проверка Жаворонковой и Свиридова, хотя о недоверии к ним вопроса уже не существовало.

Посмотрев на задумавшегося Гаврилова, Ивичев громко рассмеялся. Гаврилов удивленно взглянул на начальника.

— А знаете, майор, — оживленно заговорил Ивичев, — согласитесь с тем, что, хотя несколько и поломался наш режиссерский план спектакля, но ловко получилось! Мы еще раз убедились, что Жаворонкова и Свиридов искренне хотят быть честными советскими людьми. Я лично очень доволен!

— Только, товарищ полковник, бедняге Свиридову крепко досталось. Вы видели, какая шишка вскочила у него на лбу?

— Голова Свиридова заживет. Важно, чтобы душа трещин не получила. Жаль, что Нина Ивановна упустила Гулянскую… Но ничего… Все же она нам сегодня открыла очень важное звено. Теперь можно убежденно сказать, что на данную минуту мы имеем трех противников: мелкоголовый мужчина, щуплый в черных очках и особа, назвавшаяся в санатории Гулянской. Это, на мой взгляд, кое-что значит!

Гаврилов, все еще не отделавшийся от досады за промах Нины Ивановны, молча кивнул.

Ивичев, положив руку на плечо опечаленного Гаврилова, мягко сказал:

— А сейчас на отдых, майор!