Осколки души

ГЛАВА 1. Последний день

Звонок будильника вырвал меня из объятий сна. Я резко открыл глаза, мгновенно переходя от дремоты к полной боевой готовности. Так нас учили в НКВД – спать чутко, просыпаться молниеносно. Моя рука автоматически потянулась под подушку, нащупывая рукоять табельного оружия. Все на месте. Можно начинать день.

Я сел на край узкой железной кровати, чувствуя, как пружины матраса протестующе скрипнули под моим весом. Комната была маленькой, но это было больше, чем имели многие в Москве 1937 года. Высокое положение в НКВД давало свои привилегии, хоть и скромные по меркам забугорного капиталистического мира.

Босыми ногами я коснулся холодного пола. Октябрьское утро было промозглым, и я поежился, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Но холод – это хорошо. Холод бодрит, заставляет кровь бежать быстрее. А мне сегодня понадобится вся моя энергия и концентрация.

Я встал и подошел к окну, отодвигая занавеску. Москва просыпалась. На улице уже сновали люди, спеша на работу. Заводские трубы выпускали клубы дыма в серое небо. Город жил, дышал, работал на благо социализма. И я был частью этого великого механизма.

Повернувшись к шкафу, я достал свежевыглаженную форму. Темно-синяя ткань, знаки различия майора госбезопасности – все это внушало уважение и страх. Я провел пальцами по петлицам, чувствуя гордость за свое положение. Сколько лет упорного труда, сколько бессонных ночей стоило мне достичь этого звания. И я не собирался останавливаться на достигнутом.

Но прежде, чем надеть форму, нужно было привести себя в порядок. Я подошел к небольшому столику у стены, где лежали мои бритвенные принадлежности. Старая опасная бритва досталась мне от отца – единственная вещь, которую я сохранил после него.

Я взял кожаный ремень, закрепленный на стене, и начал методично править бритву. Шшшх, шшшх – звук металла о кожу успокаивал, настраивал на рабочий лад. Это был своего рода ритуал, момент медитации перед началом дня.

Намылив лицо, я начал бриться, осторожно проводя острым лезвием по коже. Одно неверное движение – и можно порезаться. Но моя рука была тверда. Годы допросов научили меня контролировать каждое движение, каждый жест.

Закончив бритье, я сполоснул лицо холодной водой из фаянсового кувшина. Вода обожгла кожу, окончательно прогоняя остатки сна. Я посмотрел на себя в зеркало – из него на меня глядел человек с жестким взглядом и плотно сжатыми губами. Человек, готовый выполнить свой долг перед партией и народом.

"Я – сила," - прошептал я своему отражению. "Я – власть. Я служу великой цели. Я – сама цель."

Эти слова были моей мантрой, моим кредо. Они давали мне силу и уверенность, напоминали о важности моей работы. В мире, где каждый мог оказаться врагом, предателем, шпионом, я был щитом и мечом революции.

Я начал одеваться, тщательно застегивая каждую пуговицу, расправляя каждую складку на форме. Китель сидел идеально, подчеркивая мою подтянутую фигуру. Я намеренно поддерживал себя в хорошей физической форме – никогда не знаешь, когда придется применить силу при задержании очередного врага народа.

Надевая сапоги, я на мгновение задержал руку на правом каблуке. Там, в потайном отделении, хранились самые важные документы – те, что могли стоить жизни, попади они не в те руки. Шифры, коды, списки информаторов – все это было здесь, всегда со мной. Паранойя? Возможно. Но в нашей работе паранойя – не болезнь, а необходимое условие выживания.

Полностью одевшись, я еще раз осмотрел себя в зеркале. Безупречно. Но прежде, чем выйти, нужно было выполнить еще один ритуал.

Я начал методично обходить комнату, проверяя каждый угол, каждую щель. Пальцы скользили по плинтусам, простукивали стены, ощупывали мебель. Я искал то, чего здесь быть не должно – жучки, прослушивающие устройства, любые следы вторжения в мое личное пространство.

Паранойя? Нет, осторожность. Я слишком хорошо знал, на что способны наши технические специалисты. Если они могли прослушивать квартиры врагов народа, кто мог гарантировать, что они не прослушивают и нас, защитников режима? Доверять нельзя никому, даже своим.

Удовлетворившись результатами проверки, я наконец был готов покинуть квартиру. Но перед этим я подошел к небольшому столику у двери. На нем стояла фотография Сталина – наш вождь смотрел строго и проницательно. Я на мгновение замер перед портретом, чувствуя, как его взгляд проникает в самую душу.

"Товарищ Сталин," - прошептал я. "Клянусь, я не подведу вас. Я буду беспощаден к врагам народа, к предателям и шпионам. Ни один из них не ускользнет от карающей руки НКВД."

С этой молитвой – да, это была своего рода молитва – я открыл дверь и вышел в коридор коммунальной квартиры. Сразу же в нос ударил запах жареного лука – кто-то из соседей готовил завтрак. Я поморщился. Мой завтрак ждал меня в столовой НКВД – еще одна маленькая привилегия.

Проходя мимо кухни, я заметил соседку – пожилую женщину, чье имя я даже не потрудился запомнить. Она готовила что-то на старой плите, но, увидев меня, замерла, вжав голову в плечи. Страх в ее глазах был почти осязаемым.

Я кивнул ей, сохраняя непроницаемое выражение лица. Страх – это хорошо. Страх держит людей в узде, заставляет их быть лояльными и вызывает уважение к нам. А лояльность – это все, что требуется от граждан нашей великой страны.

Выйдя из подъезда, я на мгновение остановился, вдыхая прохладный осенний воздух. Небо уже начинало светлеть, обещая ясный день. Хороший день для работы.

Я зашагал по улице, чувствуя, как прохожие расступаются передо мной. Никто не смел встречаться со мной взглядом. Моя форма говорила сама за себя – я был воплощением государственной мощи, карающим мечом партии.

Впереди был еще один день служения Родине. День, когда я снова встану на защиту социализма от его врагов. И я был готов к этому. Готов допрашивать, готов выбивать признания, готов отправлять предателей туда, где им самое место – в лагеря или к стенке.

Потому что я – майор госбезопасности (спецзвание, соответствующее воинскому званию комбрига) Виктор Соколов. И я – народ.

С этими мыслями я направился к зданию Лубянки, где меня ждал очередной допрос. Сегодня я снова докажу свою преданность партии и лично товарищу Сталину. И горе тому, кто встанет у меня на пути.

Здание Лубянки возвышалось передо мной, внушительное и грозное. Его желтые стены, казалось, впитали страх тысяч людей, прошедших через эти двери. Я вдохнул полной грудью, чувствуя прилив адреналина. Здесь я был в своей стихии.

Поднимаясь по ступеням, я заметил, как несколько гражданских торопливо перешли на другую сторону улицы, избегая даже случайного взгляда на здание НКВД. Их страх был почти осязаемым, и я ощутил знакомое чувство власти. Мы были щитом и мечом революции, и народ должен был бояться нас. Страх порождает послушание, а послушание необходимо для построения нового общества.

У входа я кивнул часовому, который вытянулся по струнке. Его взгляд был полон смеси страха и уважения. Даже здесь, среди своих, моя форма и звание вызывали трепет. Я прошел через массивные двери, и звуки внешнего мира остались позади. Здесь царила особая атмосфера – смесь напряжения, секретности и холодной эффективности.

Коридоры Лубянки были наполнены приглушенными голосами и торопливыми шагами. Сотрудники спешили по своим делам, избегая лишних разговоров и взглядов. Каждый знал: любое неосторожное слово может стоить карьеры, а то и жизни. Я шел уверенным шагом, чувствуя, как расступаются передо мной.

Подойдя к своему кабинету, я остановился перед дверью. Три быстрых удара, пауза, еще два – наш секретный код. Только после этого я достал ключ и открыл дверь. Паранойя? Нет, необходимая предосторожность. В нашей работе нельзя быть слишком осторожным.

Войдя в кабинет, я первым делом подошел к сейфу. Набрав комбинацию, я достал папку с делом сегодняшнего подозреваемого. Александр Петров, 42 года, инженер на оборонном заводе. Подозревается в саботаже и шпионаже в пользу Германии. Интересный случай.

Я открыл папку и начал изучать документы. Доносы коллег, показания соседей, отчеты наружного наблюдения – все указывало на вину Петрова. Но мне нужно было признание. Признание – царица доказательств, как говорил товарищ Вышинский.

Пока я изучал дело, в дверь постучали. Это был мой помощник, молодой лейтенант Смирнов.

"Товарищ майор, подозреваемый доставлен и ждет в комнате допросов," - доложил он, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Я кивнул. "Хорошо. Подготовьте все необходимое. И не забудьте специальные чернила для протокола."

Смирнов поспешно удалился. Я знал, что он боится меня, и это было правильно. Страх делает людей эффективными.

Я достал из ящика стола небольшую бутылочку с чернилами. Эти чернила были нашим секретным оружием – текст, написанный ими, исчезал через несколько часов, не оставляя следов. Идеально для предварительных признаний, которые потом можно было изменить или уничтожить.

Собрав все необходимые документы, я направился в комнату допросов. По пути я мысленно готовился к предстоящему разговору, выстраивая стратегию. Каждый допрос – это поединок умов, игра в кошки-мышки, где я всегда должен быть на шаг впереди.

Перед тем как войти, я сделал глубокий вдох, настраиваясь на нужный лад. Затем я открыл дверь и вошел в комнату.

Петров сидел за столом, сгорбившись и опустив голову. Он выглядел измученным – несколько дней в камере предварительного заключения сделали свое дело. Когда я вошел, он вздрогнул и поднял глаза. В них читался страх, но также и какое-то упрямство. Что ж, посмотрим, надолго ли его хватит.

"Доброе утро, гражданин Петров," - сказал я спокойным, почти дружелюбным тоном, садясь напротив него. "Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы к нашей беседе."

Петров смотрел на меня с недоумением. Он явно ожидал криков и угроз с первой минуты. Но я предпочитал начинать мягко. Это всегда сбивало их с толку.

"Я.… я не понимаю, в чем меня обвиняют," - пробормотал он. "Я честный советский гражданин, я не сделал ничего плохого."

Я улыбнулся. Все они так говорят поначалу. "Конечно-конечно, я уверен, что это просто недоразумение. Давайте вместе разберемся, что произошло."

Я открыл папку и начал задавать вопросы. Сначала простые – о его работе, семье, друзьях. Петров отвечал неуверенно, но старался держаться спокойно. Я внимательно следил за каждым его движением, каждым изменением в голосе. Его мимика и жесты поможет мне понять, как он отвечает правду на простые общеизвестные вопросы.

Постепенно я начал закручивать гайки. Вопросы становились все более конкретными, все более обвиняющими. Я упоминал даты, имена, события, о которых он не мог знать. С каждым вопросом Петров бледнел все больше.

"Как вы объясните вашу встречу с немецким дипломатом 15 сентября?" - спросил я резко, ударив кулаком по столу.

Петров вздрогнул. "Я.… я не встречался ни с какими дипломатами! Это ошибка!"

"У нас есть свидетели, Петров. Вы лжете следствию, а это очень серьезное преступление."

Я встал и начал ходить вокруг стола. Петров следил за мной испуганным взглядом, как кролик за удавом.

"Послушайте, Александр," - сказал я, внезапно смягчив тон. "Я понимаю, вы оказались в трудной ситуации. Возможно, вас заставили, угрожали вашей семье. Если вы сознаетесь сейчас, я смогу помочь вам. Но если будете упорствовать..."

Я многозначительно замолчал. Петров начал дрожать.

"Я не шпион," - прошептал он. "Клянусь, я ничего не сделал."

Я вздохнул, словно сожалея. "Что ж, вы сами выбрали свой путь."

Я повернулся к зеркалу на стене и слегка кивнул. Это был сигнал Смирнову, который наблюдал за допросом из соседней комнаты. Через несколько секунд дверь открылась, и вошли два дюжих охранника.

"Уведите гражданина Петрова," - сказал я холодно. "Пусть подумает над своим поведением в карцере. Без еды и воды."

Петров побелел. "Нет, пожалуйста! У меня жена, дети!"

Но охранники уже тащили его к выходу. У самой двери он вдруг закричал: "Стойте! Я.… я все расскажу! Я признаюсь!"

Я поднял руку, останавливая охранников. "Вот как? Что ж, я рад, что вы решили сотрудничать со следствием, гражданин Петров. Присаживайтесь, давайте поговорим."

Петрова вернули на стул. Он был сломлен, слезы текли по его лицу.

"Я.… я передавал информацию. Но не немцам! Англичанам. Они угрожали убить мою дочь, если я не буду сотрудничать."

Я едва сдержал улыбку. Вот оно, признание. Неважно, что оно было ложным – Петров никогда не был шпионом. Важно, что он признался. А с признанием мы уже сможем работать.

"Очень хорошо, гражданин Петров," - сказал я, доставая бланк протокола и специальные чернила. "А теперь давайте запишем ваше признание подробно. Не упустите ни одной детали."

Следующий час Петров говорил, а я записывал. Он придумывал имена, даты, места встреч – все, что угодно, лишь бы избежать карцера. Я знал, что большая часть этой информации – плод его воображения, но это не имело значения. Главное – у нас было признание.

Когда Петров закончил, я протянул ему протокол. "Прочтите и подпишите каждую страницу."

Трясущимися руками он взял бумаги. Пока он читал, я незаметно взглянул на часы. Чернила начнут исчезать через пару часов. К тому времени мы уже подготовим официальную версию признания, которую Петров подпишет под давлением этого, первоначального.

"Готово," - прошептал Петров, возвращая мне подписанный протокол.

Я кивнул. "Хорошо. Вы поступили правильно, гражданин Петров. Теперь отдохните, а завтра мы продолжим нашу беседу."

Я вызвал охрану и приказал отвести Петрова в камеру. Когда его увели, я позволил себе улыбнуться. Еще один враг народа разоблачен. Еще одна победа в нескончаемой войне за чистоту наших рядов.

Я собрал бумаги и вышел из комнаты допросов. Впереди был долгий день – нужно было подготовить официальный протокол, доложить начальству, начать разработку "сообщников" Петрова. Но я чувствовал удовлетворение. Я служил своей стране, защищал ее от врагов, видимых и невидимых.

Я – майор госбезопасности Виктор Соколов. И я только что раскрыл еще одного предателя.

Так думал я, направляясь в свой кабинет. Но судьба готовила мне неожиданный поворот, который изменит все...

Я шел по коридору следственного отдела, чувствуя, как внутри меня разливается теплое чувство удовлетворения. Допрос прошел успешно, и я получил признание, которого так долго добивался. Это было похоже на шахматную партию, где каждый ход, каждое слово имело значение. И вот, наконец, мат противнику. Я мысленно похвалил себя за терпение и мастерство, с которым вел дело.

Открыв дверь своего кабинета, я сразу почувствовал легкий запах озона. Это не было чем-то необычным – новое электрическое оборудование, недавно установленное в здании, часто издавало такой аромат. Я подошел к своему столу, на котором стояла массивная чернильница. Мало кто знал, что это на самом деле секретное устройство для записи допросов, замаскированное под обычный предмет мебели. Хитроумное изобретение наших инженеров, которое не раз помогало в расследованиях.

Я сел в кресло и начал просматривать бумаги, связанные с делом. Внезапно мое внимание привлек странный звук – тихий, но настойчивый гул, исходящий откуда-то из-под стола. Сначала я не придал этому значения, списав на работу нового оборудования. Однако через несколько минут гул усилился, став более резким и неприятным.

Нахмурившись, я наклонился, чтобы осмотреть пространство под столом. В этот момент гул превратился в пронзительный свист, и я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Воздух в комнате словно наэлектризовался, и запах озона стал невыносимо сильным.

Инстинктивно я попытался отстраниться от стола, но было уже поздно. Яркая вспышка ослепила меня, и в следующее мгновение я ощутил, как через все мое тело проходит мощный электрический разряд. Боль была настолько сильной, что у меня перехватило дыхание. Я не мог ни закричать, ни пошевелиться.

Мир вокруг меня закружился, превращаясь в калейдоскоп ярких пятен и темных теней. Я чувствовал, как теряю связь с реальностью. Мои мысли путались, воспоминания и образы смешивались в хаотичном вихре. Последнее, что я помню, – это ощущение падения в бесконечную темноту.

Не знаю, сколько времени я находился без сознания. Когда я начал приходить в себя, первое, что я почувствовал, – это странное покалывание во всем теле. Оно было похоже на тысячи маленьких иголочек, впивающихся в кожу. Медленно, с трудом, я открыл глаза.

То, что я увидел, заставило меня усомниться в своем рассудке. Я лежал на чем-то твердом и холодном, но это определенно был не пол моего кабинета. Вокруг меня мигали странные огни, издавая тихое жужжание. Воздух был наполнен незнакомыми запахами – чем-то синтетическим и стерильным.

С трудом приподнявшись на локтях, я огляделся. Комната, в которой я находился, не была похожа ни на что, виденное мной раньше. Гладкие металлические стены без единого шва, странные приборы с мерцающими экранами, трубки и провода, тянущиеся во всех направлениях. Это было похоже на иллюстрацию из фантастического романа, но все выглядело слишком реальным, чтобы быть игрой воображения.

Я попытался встать, но мои ноги подкосились, и я снова упал на холодную поверхность. В этот момент я заметил, что моя одежда изменилась. Вместо привычного костюма на мне было что-то похожее на больничную робу, только из материала, которого я никогда раньше не видел.

Паника начала подниматься внутри меня. Где я? Что произошло? Последнее, что я помнил, – это вспышка и удар током в моем кабинете. Неужели я умер? Но если это загробный мир, то он сильно отличался от того, что описывали священники.

Внезапно одна из стен комнаты словно растаяла, открывая проход. В комнату вошли две фигуры, одетые в странные костюмы, полностью скрывающие их лица и тела. Они двигались быстро и уверенно, направляясь прямо ко мне.

Я хотел закричать, потребовать объяснений, но из моего горла вырвался лишь слабый хрип. Одна из фигур наклонилась ко мне, держа в руке какой-то прибор, излучающий мягкое голубое свечение. Я почувствовал, как мое тело начинает неметь, а сознание снова погружается в темноту.

Последняя мысль, промелькнувшая в моей голове перед тем, как я снова потерял сознание, была о том, что мир, каким я его знал, остался где-то далеко позади. И что бы ни ждало меня впереди, это будет нечто совершенно новое и неизведанное.

Так начался мой путь в неизвестность, полный загадок и опасностей. Но я еще не знал, что это приключение изменит не только мою жизнь, но и весь ход истории...