Основной инстинкт

Глава девятая

На следующий день, сразу после полудня, Ник Карран вновь появился у её пляжного домика. Кэтрин Трамелл, ответившая на его звонок в дверь, была одета в крохотное плотно облегающее чёрное платьице. Ткань обтягивала её тело как вторая кожа, прекрасно оттеняя золотистые волосы и глубокие голубые глаза.

— Привет, — просто сказала она.

— Я не очень побеспокоил тебя?

— Да нет.

— Конечно, это был глупый вопрос. Ведь ничто на свете не может тебя обеспокоить?

— Почему ты не заходишь?

Она шире открыла дверь и прошла внутрь дома, приглашая его последовать за собой. Ник Карран направился за ней следом, не спуская глаз с того, как под платьем двигаются её тугие, крепкие ягодицы.

В комнате всё было точно так же, как и в прошлый раз, когда он сюда наведывался. Все, кроме одной детали — количество газетных вырезок на столике увеличилось и переросло в полную медиа-историю тернистой карьеры Ника Каррана, детектива департамента полиции Сан-Франциска. Она взяла со стола одну из вырезок, взглянула на неё и продемонстрировала ему. «ПОЛИЦЕЙСКИЕ ПЕРЕСМАТРИВАЮТ ДЕЛО КОПА-УБИЙЦЫ» — гласил заголовок.

— Я использую тебя в своём детективе.

— Твоём детективе?

— В моём детективе, в моей книге. Надеюсь, что тебе это безразлично. Тебе ведь это, правда, безразлично?

— Ха, будто есть какая-нибудь разница, безразлично мне или нет. Разве я не прав?

Она улыбнулась и ушла от вопроса так же, как боксёр уходит от серии ударов.

— Хочешь выпить? Я как раз собиралась немного вылить.

— Нет, спасибо.

Она кивнула самой себе:

— Так и есть, я совсем позабыла. Ты ведь отказался от всех своих привычек. Ни шотландского виски, ни «Джека Даньелза». Ни сигарет, ни наркотиков… — Кэтрин улыбнулась ему через плечо, — …ни секса?

Она не стала дожидаться ответа и прошла к бару — набор бутылок с различным содержимым стоял на куске мрамора, там же, в пустой раковине, находился осколок льда.

— Я хотел бы задать тебе несколько вопросов, — тихо сказал Ник,

Она взяла в руки нож для колки льда и принялась обтёсывать глыбу.

— У меня тоже есть несколько вопросов к тебе.

— Неужели?

Она колотила по глыбе, которая под её ударами тут же эакрошилась, и осколки разлетались во все стороны.

— Это для моей книги.

— У тебя есть что-нибудь против кусков льда?

— Мне нравятся неотёсанные края.

Она продолжала колотить по глыбе, раскалывая её на мелкие кусочки. Она поднимала руку вновь и вновь, снова опускала её вниз, вкладывая в каждый удар всю свою силу.

Теперь она уже закончила со льдом, отложила в сторону нож для его колки, кинула в стакан горсть ледяных кубиков и залила их «Джеком Даньелзом».

— Скажи мне, Ник, какие чувства испытывает человек, убивший другого человека, — спросила она тем же тоном, каким один домовладелец спрашивает другого: «Слушай, а что ты делаешь, чтобы избавиться от ненужной травы?»

— Какие чувства?.. А почему ты не оценишь их сама?

— Они мне неизвестны. Зато ты их знаешь. Что ты чувствовал? Могущество? Скорбь? Усталость? Бодрость? Или смесь всех этих эмоций? Или же что-то другое? Что-то, чего ты никогда не можешь испытать, прежде чем не убьёшь другого человека?

По его лицу пробежала гримаса отвращения — и к ней, и к самому себе.

— Это произошло случайно. Они попали в поле огня… Убийство никогда… Это, действительно, произошло случайно. Вот и всё.

— А следствием чего стала такая ирония судьбы? Почему всё это приключилось? Может, у тебя был просто зуд, тебе, быть может, самому хотелось нажать на спусковой крючок?

— Всё это произошло случайно, — горячо настаивал Ник. — Я тайно следил за торговцами наркотиками. Тут всё и произошло.

— Просто так? Из ничего?

— Ага. Ты такого не можешь запланировать. Никаких убийств подобного рода во время продажи наркотиков предварительно запланировать невозможно… Ни…

— Ты имеешь в виду Джонни?

— Я хотел сказать о профессоре Голдштейне. О Ноа Голдштейне. Тебе известно это имя?

— Это имя из далёкого прошлого Ник. Это было четырнадцать лет назад.

— Так ты хочешь имя из настоящего? Как тебе нравится такое: Хейзл Добкинз?

Она, не отрывая глаз от его лица, глотнула из стакана. Её кожа была настолько белой, настолько светящейся, что он мог не только представить, но почти увидеть коричневую жидкость, когда та скользила по её привлекательной гортани.

— Добкинз? Голдштейн? С кого лучше начать?

— Давай, начнём с Голдштейна.

— Ноа был моим наставником, когда я училась на первом курсе. — Она улыбнулась. — Ты знаешь, возможно, именно тогда у меня запала идея использовать в своей книге нож для колки льда. Для моей книги. Смешно, но всё-таки как сработало подсознание!

— Действительно, очень смешно.

— Наверное, мне следовало бы сказать, как специфично срабатывает подсознание. Так?

— А Хейзл Добкинз? Что с ней?

Кэтрин мгновение колебалась.

— Хейзл — моя подруга, — наконец ответила она.

Ник Карран вспомнил слова, произнесённые Гасом Мораном предыдущей ночью: «Чёрт возьми, с неплохими людьми она водит дружбу».

— Подруга, значит?.. Твоя подружка прикончила целую семью. Троих детей!

— Она была арестована, осуждена и отсидела свой срок в тюрьме. И ничего предосудительного за последние лет тридцать пять не совершила. Как говорят, Ник, она реабилитировала себя. Или скажу по-другому, так, как предпочитают копы: «Она оплатила свой долг перед обществом».

— Я ничего не имею против ни одного из этих двух определений. Всё, что я хочу знать, так это — почему. Почему она — твоя подруга? Или, может, ты коллекционируешь этих ненормальных?

— Она вырезала всю свою семью! Она помогла мне понять, что из себя представляет импульс, побуждающий к убийству.

— Но ведь она не знает, почему это сделала!!!

— Слушай, Ник. Мне пришло в голову, что тебе не совсем по душе круг моих друзей…

— А мне пришло в голову, что ты намного больше узнала об «импульсе, побуждающем к убийству, в своём университете. Ты должна была проходить такие вещи в Беркли.

— Нам преподавали только теорию. — Она сделала глоток из стакана и посмотрела на Каррана поверх стеклянного края. — Конечно, ты-то всё знаешь о побуждающем к убийству импульсе. И не в теории, а на практике. Ты ведь всё знаешь о нём. Не так ли… А, Стрелок?

— С-стрел-лок?

— Что случилось, Ник? — мягко спросила она. — Ты что, тогда насосался? И тебе это понравилось?

— Никому это не может понравиться. Никому, находящемуся в здравом уме.

— А тебе? Ты-то был в здравом уме? Расскажи мне о кокаине, Ник. В тот день, когда ты подстрелил парочку туристов… сколько кокаина ты принял в тот день? Или в ночь перед тем днём? Какой дозе ты обычно отдавал предпочтение? Четверть грамма? Половину? Или, может, целый грамм? Довольно крутой парень!

Чем мягче становился её голос, тем больше яда, казалось, содержалось в произносимых ею словах.

— Я понимаю, о чём ты говоришь. И сомневаюсь, что ты сама отдаёшь себе отчёт. Ты — просто богатенькая девочка, любящая поиграться в игры. Ты ведь говорила, что тебе нравятся забавные игры?

Теперь она была ближе к нему. Стакан с выпивкой был уже отставлен в сторону.

— Мне ты можешь признаться, Ник. Ты ведь был пьян, Ник? Ты не отдавал себе отчёта? Ты был настолько пьян, что идея застрелить пару мирных граждан пришлась тебе по душе. Ведь так? Ты ведь был возбуждён? Или у тебя дрожала рука? И это послужило причиной происшествия. Происшествия, в результате которого тебя должны упечь за решётку или, по крайней мере, вышвырнуть со службы. Но всё происшедшее оказалось случайностью. Тебе не в чём себя винить. Это — просто ошибка. Нелепая случайность.

— Я был трезв, — запротестовал он. — Там даже поблизости не было никого в гражданской одежде. Это действительно было случайным. Наркотики фигурировали, но я покупал их, а не пользовался ими. Ты понимаешь?

Она положила свою нежную руку ему на щёку и ласково, как кошку, погладила её.

— Ты можешь мне признаться, Ник, — произнесла она. Её голос был гладок как сатин и соблазнителен.

Он грубо схватил её за руку:

— Я не пользовался наркотиками.

— Ага. — Она была близка к нему как никогда, он мог ощущать её дыхание на своём лице, смаковать его. Оно было сладким как духи, которыми она пользовалась.

— Они ведь не проверяли тебя. Так? Но Внутренней службе это известно. Они знают всё.

— Если бы Внутренняя служба что-нибудь знала, она…

— И жена твоя всё знала, ведь правда? — Её голос стал бархатным. — Она ведь знала, что происходит. Никки слишком близко подошёл к огню. И Никки это понравилось. Я права?

У Ника вышло терпение. Он сильно дёрнул её за руку и вывернул за спину. Острая боль пронзила её плечо. Затем он притянул её к себе. Кэтрин была невозмутима. Их глаза так и сверкали и, казалось, пробуравливали взглядом черепа друг друга до самых мозгов.

— Никки понравилось это, — прошептала Кэтрин Трамелл. — И жена Никки не смогла этого вынести. Вот почему она покончила с собой.

Температура в комнате изменилась. Дверь распахнулась — в проходе стояла Рокси. Волосы на её восхитительной голове были связаны в тугой узел. Она с головы до ног была одета во всё чёрное: чёрная кожаная мотоциклетная куртка поверх чёрной майки, чёрные джинсы ниспускались к чёрным сапогам. И она смотрела чёрным взглядом в сторону Ника.

Кэтрин Трамелл освободилась из весьма не нежных объятий Ника.

— Привет, дорогая, — весело бросила она точно тем же тоном, которым домохозяйки приветствуют своих вернувшихся с работы мужей. Она подошла к Рокси и легонько поцеловала ту в губы, Это могло быть просто проявлением моды — ничего не стоящее приветствие в духе Европы. Она обвила своими руками стройные плечики Рокси. — Вы ведь уже знакомы, не так ли?

Ник ничего уже не слышал. В его мозгу закипала красным пламенем злоба, и сквозь подёрнутые облачной дымкой картины жестокого убийства, случайного греха и сильного влечения ясно вырисовывалась одна: Кэтрин Трамелл должна быть незаурядной женщиной, не являющейся, правда, провидицей. Она не смогла бы узнать всё то, что ей известно на этот момент, с помощью простой логики. Здесь надо владеть нечто большим, нежели только степенью бакалавра психологии, полученной в Беркли, — необходимо быть всеведущим. Ник осознал, что его кто-то просто-напросто продал.

Он промчался мимо Рокси и Кэтрин, унося с собой весь свой внутренний жар, белый и горячий, как сверкание магнезии.

— Ты ведь не покинешь нас, Ник? — спросила Кэтрин. Её нежность являла собой саму невинность.

— Дай ему уйти, моя сладенькая, — проворковала Рокси.

Ник никак на всё происходящее не отреагировал, его лицо было неподвижно и напряжено, словно древняя маска. Он прошёл сквозь дверной проём и по дороге даже не оглянулся на них.

— Ник, этак ты и в аварию можешь угодить, — крикнула ему на прощание Кэтрин.

Он не откликнулся. Сейчас его больше интересовали факты, а не праздные предположения.